Текст книги "Отмщение"

Автор книги: Андрей Жиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Роберт наконец смолк, не в силах подобрать новых слов. Выжав душу до дна – чтобы ни капли правды не утаить. Пару секунд майор сидел молча, собираясь с силами, а потом добавил:

– Прости, дружище. Я не мастак речи говорить. Не бог весть что, но мне довольно чувствовать: что делаем – верно. И этой веры достаточно.

– Нет... Ты верно сказал... – Юрий сардонически усмехнулся, потрепал товарища по плечу. – Не знаю, насколько это верно. Но, во всяком случае, я смогу справиться сам.

– Тогда идем... – Роберт решительно отстранился от стены. – Вашу руку, месьё! Нас ждут великие дела!

– Вы что там лясы точите, товарищи чекисты? – беззастенчиво поинтересовался подошедший Гуревич, который во время философствования старших офицеров единолично занимался подготовкой личного состава. – Гвардия построена. Извольте принимать парад!

И, бравируя, майор гордо повел рукой вдоль строя. А посмотреть было на что. Из воинского подразделений Рустам за несколько минут сформировал разношерстную, пеструю толпу. Если бы не знать заранее, можно легко представить, будто собрали вместе случайных прохожих. Единственное, что портило впечатление – даже не показная яркость, тут дело вкуса (да и откуда немцам знать, как проходят демонстрации в Советском Союзе?) – внешность.

С одеждой всё в порядке – сам Остап Сулейманович мог быть доволен тем, как за считанные минуты её состарили. Но вот осанку, фигуру не спрячешь. Фурманов поймал себя на мысли, что как никогда искренне был бы рад среди подчиненных видеть худощавых или толстяков. А пожилому взбалмошному интеллигенту и вовсе не было бы цены... Бойцы старательно сутулятся, подволакивают ноги. Только стоит забыться – и все насмарку. Да и лица... С тем же успехом можно было рядить петровских гвардейцев в стрелецкие мундиры. Но уже ничего не попишешь – придется идти как есть.

– Отлично! – Фурманов, поневоле перенявший должность отца-командира, обратился к бойцам с напутствием. – Товарищи. Не хочу повторять, насколько важно задание... То, что мы планируем совершить – опасно и сложно. Никакой гарантии, никакого стопроцентного расчета. Ничего, кроме нас. Уже не в первый раз идем вперед, рассчитывая на себя. Так пойдем и сейчас. Нам не у кого просить помощи, да и нет сейчас помощи для нас... Я не знаю, каким будет следующий шаг, новая цель. Но могу сказать, что мы здесь благодаря однажды сделанному первому шагу... Там, в тайге, в снегах, во тьме и неизвестности, мы начали путь. И всякий новый шаг был в неизвестность. Но всякий шаг – был ради одного. Ради победы. Чёрт знает, сколько их ещё осталось. Только без этого, который делаем прямо здесь, не будущего... Вперед.

Выдвинулись молча, стараясь не привлекать раньше времени внимания. Что в условиях оккупированных городов довольно сложно. Как отметили про себя офицеры – а у Гуревича опыт ещё и Сургута – людей на улицах мало. Часто – нет вовсе. Почти нет дворников, отчего кругом лед и сугробы. Дороги заснежены, потому что и машин нет. Совсем не похоже на Париж вековой давности, где беззаботные горожане почти не изменили привычек – те же клубы, кафе, развлечения. А здесь повсюду витал призрак оккупации восточной. Пока что без жестокости, но, кажется, советским людям надолго ещё хватит памяти прошлого.

Редкие прохожие двигаются споро, четко – перебегают от дома к дому, стараясь максимально сократить путь. Окна зашторены и темны. Жизнь теплится только на рынках, вокзалах, портах. Остальные же районы не спят, но сохраняют тревожное молчание. Будто сосредотачиваясь, выжидая чего-то в предвкушении грядущей бури.

И тем заметнее бредущая по переулкам центра толпа. Красные знамена и транспаранты на фоне занесенного белым города алеют кровавыми пятнами. Зловеще, предвещая недоброе. Редкий горожанин, решивший в утренний час взглянуть наружу увидит процессию – и невольно отпрянет. Взглянет через время вновь, осмелев: никого. Только едва заметные в сумерках следы.

К администрации добрались всё же без происшествий. Последняя остановка – проход через какой-то пустынный, мрачноватый двор. Подровнялись, подождали отставших. Юрий взглянул на часы: без двух минут до начала.

– Время... – коротко бросил полковник. Первым миновал сквозной проход и вышел на широкий проспект. Следом двинулись остальные. Чемезов и Гуревич протолкнулись ближе, встали позади – каждый у плеча.

– Не подведут снайперы? – тихо спросил Фурманов, чуть отклонив голову вбок.

– Не подведу... – уверенно ответил Гуревич. – Как только начнется, займут позиции и обеспечат прикрытие.

– Что с прапорщиком?

– Добровольский будет на месте с фургоном через минуту после контрольного срока. Вертушка должна к этому же сроку. Плюс-минус.

– Ясно... Хорошо... – пробурчал Юрий под нос больше для себя. Впереди, метрах в ста уже появился первый патруль. До площади перед высоткой оставалось пройти несколько шагов, миновав мрачный фасад последнего здания. Наконец перекресток, открывшийся простор. Патрульные замечают нарушителей и сразу же спешат навстречу. Фурманов вновь оборачивается назад, чтобы произнести – Начали!

И время сразу же замедляет ход. Во всяком случае сам Юрий ощутил именно так. Вначале только выкрики, лозунги и ругань из-за спины. Понятно и ожидаемо. Патруль на массивном военном внедорожнике мчится наперерез. Лихо затормозив метрах в двадцати, заворачивает боком. Дверь распахивается, чуть не сорвавшись с креплений. Наружу споро выпрыгивают шестеро солдат в сером камуфляже. В руках – дубинки и электрические разрядники, массивные прозрачные щиты. Броня соответствует – не против хулиганов снаряжались.

Выстроившись в шеренгу, слаженно торопятся навстречу непонятным демонстрантам. "А в глазах непонимание... Это хорошо. Хорошо! – мысленно отметил Юрий. – Значит, не догадались, не поняли, не раскусили!"

Солдаты идут вперед. Им холодно и неуютно. Муторно. Да, идти в крестовый поход против русских почетно, выгодно даже. Отмстить сразу за век унижения. Тем более, что сопротивляться-то почти некому. Но опять зима, опять непонятные, чужие люди и города. Каждый шаг грозит опасностью, каждый человек – смертью. Это не благостная Европа, где смену протектората приняли спокойно. Ни паники, ни возмущений. Ни тем более сопротивления. Солдаты не жаждут обвинять себя, потому с удвоенным усердием клянут канцлера, рейх, пришельцев и генералитет оптом. В самом деле! Что за чертовы русские?! Зима, мороз – а они с какими-то флагами и портретами мертвецов бородатых носятся! Ведь оружия нет – это проверили сразу! И засвеченных военных тоже нет! На что надеются дремучие варвары? Сумасшедший дом! Но сами виноваты! В отместку постоянным страхам, тревоге солдаты не собираются сдерживаться. На лицах непонимание сменяется самодовольным сознанием превосходства и жаждой крови.

"Только бы не вспугнуть удачу!" – мысленно шепчет Юрий. Вот уж подарок. Все-таки не верилось, что сумеют подойти вплотную. Слишком заманчиво, слишком просто... Но каблуки стучат по обледеневшему асфальту, по брусчатке площади. Последние метры тают. Ещё немного... Ещё... Ещё...

И обе стороны рывком сближают! Словно бросаются в объятия. Только Десантники понимают, что происходит, а немцы – нет. Отрезвление приходит быстро. Штурмовики, умело орудуя древками, пробили строй щитов. Из-под рук товарищей тут же вынырнули на помощь другие. Дистанция сокращена до предела. Всё, что остается немцам – наблюдать за собственным избиением. Дубинки и щиты вплотную бесполезны. Серия коротких ударов по уязвимым местам – и уже последний немец отключился. Но строй сохранен. Маскарад продолжается.

Бесчувственные тела подхватывают на руки и несут перед собой. Если повезет – издалека будет казаться, что патруль просто отступает под напором. Нет – сгодятся в качестве живого щита. Повезло! Никаких криков, никакой паники и стрельбы. Еще один внедорожник срывается с противоположного угла площади, спешит на подмогу. А половина пути пройдена. Почти половина. До входа метров сто – даже меньше. Но танки молчат: не фыркают соляркой, не поводят грозно стволом в сторону нежданных гостей.

Второй патруль ловит лжедемонстрантов через пятьдесят метров. "Всё... – шепчет про себя Фурманов, отсчитывая секунды. – Получилось..." Когда вторая шеренга подходит достаточно близко, их бесчувственные коллеги мешками падают вниз. Больше нет необходимости в маскараде. Туда же транспаранты и портреты. По шеренге скользит рябь. Бойцы невольно переглядываются. И, суетливо пряча дубинки в кольца, тянутся к оружию. Им бы пару секунд. Но нет. Десантники уже сняли оружие павших. Время ещё, ещё медленней!

Коротко ходят стволы, изрыгая огонь. Кто-то из немцев успевает понять, что происходит. Кто-то – даже инстинктивно прикрывается щитом. Пули проходят насквозь, не замечая преграды. Прозрачный пластик трещит, исходя густой сеткой надломов, проламывается, осыпаясь вниз. Серый камуфляж расцветает черными цветками ожогов. Щедро, во всю грудь. А из спин ещё не утоливший жажду свинец уже рвется вперед. Оставляя позади разорванные лоскуты и кровавые трассы.

Ещё рывок. Вместе с первыми, Фурманов склоняется над трупами, срывает с плеча немца автомат. На разгрузку нет времени. С колена, уверенно проводя стволом, огонь! Раз-раз! Раз-раз! Но напрасно: караул у входа рассыпался, укрылся за колоннами. На огневых точках неумолимо оживают пулеметы, выворачивая стволы навстречу нежданной угрозе...

Время в голове громыхает тяжелыми ударами, отсчитывая секунды. Кровь – густая, вязкая, – через силу рвется по венам, надсадно трепещет сердце... Не задерживаясь на открытом пространстве, штурмовики бросаются под прикрытие танковой брони. Но немцы не спят. Рокочет, наотмашь хлеща по слуху, пулемет. Веером ложатся пули, рикошетя от брусчатки, разламывая камни. Меньше чем на миг скосив взгляд, Юрий видит – уже пятеро осталось позади. Кто-то отброшен ударом свинца назад, лежит раскину руки, кто-то так и не сумел перешагнуть поверженного противника, пал сверху. И дымящаяся, невероятно алая кровь на снегу.

Но нельзя останавливаться. "Время! Время!" – твердит про себя Фурманов, будто подгоняя снайперов. Подгоняет зря: выстрелов не слышно, но свинец уверенно находит цель. Первыми падают ниц наблюдатели на крышах, в окнах соседних высотных домов. Падают уже в первые секунды штурма. Следом огонь с неба низвергается на головы охранников у парадного. Один за одним, один за одним...

Пулеметы недолго собирали жатву – как начали, так и затихли, будто захлебнувшись огнем. Стволы обессилено клюют носами к земле. Оставляя убитых, унося на плечах раненых, немцы отступают внутрь, скрываясь от беспощадной смерти.

Наконец оживают и танки. Будто отряхиваясь от спячки, стальные исполины взревели, заворочались. И ничего не противопоставит! Из оружия у штурмовиков только трофеи патрульных – почти без патронов...

Стволы пушек качаются, жадно высматривая вокруг добычу. Десантники невольно жмутся к корпусам, держатся за поручни. Машины ревут, начиная неуклюже ворочаться на месте – то ли отыскивая дерзнувших, то ли надеясь задавить.

Тупик. Пат. Путь вперед, в здание перекрыт плотным огнем противника. Уйти невозможно – бронированные хищники тут же растерзают. Но и на месте оставаться нельзя. Нет спасения – только отсрочка. Если не будет помощи – с воздуха ли, с земли – всё кончено...

Секунды ожидания тянутся, бьют по нервам. Холод хлещет в лицо, постепенно затихающий азарт сменяется тревогой. Секунда за день, секунда за год. Скольких седых волос она стоит? Скольких непрожитых жизней?

Звуков почти не слышно. Но нельзя не заметить рушащуюся с неба черную тень. Юрий невольно задрал голову. Машина белой окраски, с красными крестами на боках и на днище тяжело опускается. Винты ходят все медленней, все неохотней. По обшивке то и дело ударяют пули, высекая искры. Запрокидывая борт на сторону, заставляя отплевываться, отдуваться вначале сизым, а потом и черным дымом. В паре метров от земли машина обреченно клюют носом и рушится вниз – нечем и некому держаться: всё стекло на стороне пилота щедро перепахано отверстиями, пройдено узором трещин. Но нет... Есть силы для последнего удара. Будто молот на наковальню обрушивается машина на ближайший танк. Проламывая, продавливая броню, выворачивая башню.

Удар о землю отзывается в каждом десантнике – будто сердце подскочило к горлу. Кажется, даже булыжники нервно заворочались в насиженных гнездах. А машину уже охватывает, обнимает огонь: облизывает жаркими крыльями борта, виснет на покореженных лопастях

Между тем на край площади вырывается и многострадальный фургон. Отчаянно виляя, подрагивая на брусчатке рвется к зданию. Прикрываясь от огня танков поверженным покорителем небес. Который, как оказывается, ещё вовсе не повержен: пинком распахнув дверцу – так, что та даже слетела с креплений и жалобно громыхнула о камни, – наружу выпрыгивает одетая в камуфляж девушка.

Юрий не узнал её. Даже не обратил внимания, говоря по правде – только крикнул нескольких ближайших штурмовиков на разгрузку. Неладное полковник почувствовал только когда заметил, как метнулся назад Роберт, чудом уклонившись от доброго десятка выстрелов. Рванулся напрямик, чтобы заключит девушку в объятья. "Господи! Неужели?! – не веря воскликнул про себя Фурманов – Алиса?!"

Чемезов, заслоняя девушку спиной, не отрываясь вглядывался в милое сердцу лицо. Которое он потерял так глупо, так жестоко. Которое уже никогда не ожидал увидеть. И вот теперь неожиданно, невероятно она вернулась. Здесь и сейчас. Рядом. Забыв обо всем, майор трепетно, робко провел ладонью по растрепанным волосам, жадно вдохнул дурманящий запах шелковой кожи, утонул в глубине настежь распахнутых глаз.

Алиса смотрит испуганно, растерянно. Весь мир разом выцвел, исчез. Остался лишь возникший из ниоткуда Роберт. Как, отчего, зачем – смешно и неважно. Главное – он здесь. И можно вечно ощущать тепло возлюбленного на волосах, на лице, на шее. Стараясь удержать миг, девушка придержала ладонь, прильнула. Ни на миг не отрывая взгляда от застывших напротив глаз...

Юрий, окутанный вязким временем, только и мог смотреть, как посреди кипящего боя двое отреклись от мира, ушли от всего. Тревога жгучим бичом прошлась по сердцу. Холод рванул нутро. На губах уже возник предостерегающий крик. Родился и тут же смолк. Бессильный, жалкий, ненужный...

Как ни хороши снайперы – их мало, всего двое. Было мало, потому что ради взлома опорного пункта у парадного, не стали – не смогли – заботиться о собственном прикрытии. И уже через несколько секунд погибли. Теперь, расплачиваясь за внезапность удара, немцы ответили: охотники с верхних этажей и открытых площадок били метко, наверняка...

Свинец с неба ударил щедрой россыпью, алчно. Снайперы противника особенно тщательно старались выцелить выжившую с вертолета, ища удовлетворения, мести. Роберт не мог видеть, не мог слышать, как хлещут вокруг свинцовые иглы. Но мудрое сердце предупредило об опасности. И, открытый со всех сторон, майор сделал единственное, что мог: крепко обнял Алису, вжимая в себя, стараясь закрыть, сберечь, защитить.

Юрий видел, как после первого удара, последовал второй. С бессильной мукой наблюдал, как в спину друга одна за одной вонзаются пули. Вонзаются, пригибая к земле, сгибая, подламывая. И лишь сильнее охватил ужас, когда те же жадные кусочки свинца ударили о мостовую за спиной Алисы. Щедро орошая заснеженные камни новой живой кровью... Такими Фурманов и запомнит их: крепко обнимающих друг друга. Потому, что в следующий миг отвернется. Чтобы продолжать начатое.

Штурмовики, чудом укорачиваясь от выстрелов, выволокли из задымленного, искореженного нутра вертолета слабо сколоченные ящики. Вынесли почти все, заплатив ещё несколькими жизнями. Не ожидая приказа, ближайшие взломали доски. Первым оружие и броню перебросили засевшим у дальнего танка. Затем разобрали сами.

Добровольский между тем прорвался вплотную. Остановив иссеченный, развороченный местами фургон борт к борту рядом с центральным танком. Через задние двери прапорщик выпрыгнул наружу, выталкивая следом ещё несколько ящиков.

– Не нужно! – отрешенно, механически выкрикнул Фурманов. – Вперед, вперед!

И, громыхнув десятком гранат, волна штурмовиков покатилась дальше – к мраморным ступеням и декоративным колоннам. Под защиту широкого козырька подъезда. В спину наступающих толкнул мощный врыв. Следом – ещё один. Обернувшись, Юрий увидел два чадящих танка с развороченными бортами и несколько черных покореженных кусков металла на месте фургона. Добровольский, заметив взгляд, крикнул:

– Я, товарищ полковник, доработал кое-что. На всякий случай... Вот и пригодилось. А для второго хватило ящика с взрывчаткой. Не бросать же зря...

– Хорошо, спасибо... – мрачно кивнул Фурманов в ответ.

Залегшие за ступенями штурмовики методично выковыривали рассыпавшихся по парадной немцев.

– Некогда! Время! – прикрикнул Юрий, кивнув Гуревичу. Офицеры ни на секунду не забывали о расквартированной в здании караульной роте. И тем более – о расквартированной в городе дивизии.

Внутрь полетели отчаянно дымящие заряды. Защитники отчаянно заметались, послышались панические выкрики. Ещё бы не понять, что это. Парадный холл почти мгновенно наполнился густым дымом.

– Пригнуться! – на всякий случай скомандовал Юрий, крепко вжимаясь в гранит. Хотя предупреждение, безусловно, лишнее. Кому как не десантникам разбираться в термобарических бомбах?

Следом грянул взрыв. Задние закачалось, дрогнуло – будто рябью пошло. Нутро подъезда вспыхнуло, закипело белым сиянием. Ударная волна, разбившись о колонны, швырнула наружу щедрой дланью брызги стекол, металлические осколки, жар и чад. Едкий дым ожёг глаза, на губах мерзко хрустнула каменная крошка. Внутри сплошная завеса пыли, мечется тут и там жестокое пламя в поисках пищи.

"Нельзя ждать... Время!". Первым приподнявшись над защитой изъеденных выщерблинами гранитных ступеней, Фурманов крикнул во всё горло: "Вперёд!"

Волна закипела, поднялась – и хлынула дальше. Плечом к плечу, сжимая твердо автоматы с примкнутыми штыками. И этими штыками штурмовики проложили дорогу: всякий, кто имел несчастье возникнуть в густой пелене цементной пыли, получал удар закаленной сталью.

Крики, стон раненных, липкая кровь под ногами вперемешку с грязью. Неприцельная стрельба наугад вырвала из рядов штурмующих ещё нескольких бойцов, прежде чем успели пробиться к лестнице.

Поднявшись на пролет, Фурманов скомандовал:

– Троим остаться здесь, укрепиться на этаже. Главный – прапорщик Добровольский...

– Есть! – Иван Александрович, козырнул и приступил к осмотру позиции. В первую очередь – поиску пригодного имущества для баррикад. Коего оказалось довольно: от массивных рядов стульев, кресел, деревянного стола у самого выхода.

– Товарищ, прапорщик. Главное для вас – не пропустить никого снизу. Если что – рвите к чертям пролет. Не до изысков... И ещё... Сразу же, как мы уйдем – уничтожьте лифты. Нам они точно не понадобятся...

– Слушаюсь, товарищ полковник.

– Остальные... Разбиваемся на две группы. Одна идет на захват административного этажа. Главный – майор Гуревич. Другая – со мной. На третий и дальше – к ЦКП. Всё понятно?

Заметно поредевшее воинство отозвалось глухим ворчанием, отдаленно напомнившим согласный выкрик.

– Всё, тогда вперед... – подавая пример, Фурманов ринулся вверх...

Штурмовики успели. Почти успели. Не бывает сражений без потерь, не бывает побед без горечи. Гуревич, верно оценив недостаток сил, прошел по этажу убивая, сея огонь. Меч разрушения не встретил преград – да и откуда им было взяться среди клерков да штабных? Задержал только первый – и единственный – заслон у входа. Охрану подавили быстро, заплатив жизнью двоих.

Оставили в живых только генерала, исполняющего обязанности мэра и губернатора. Наскоро поломав волю примитивными пытками, Гуревич вытряс из офицера номера вычислительного и командного этажей. Закинув на плечи отключившееся тело с переломанными пальцами и выбитыми зубами, штурмовики ринулись обратно.

Фурманов к тому времени как раз успел прочесать третий и четвертый этажи. Обе группы встретились у входа на пятый. Здесь сопротивление вышло более ожесточенным. Немногочисленная охрана заранее укрылась в комнате с военными вычислителями. Сначала отстреливались – умело. Встретив сопротивление, штурмовики откатились на миг. Понимая тщетность сопротивления и уверовав в собственную силу, немцы попытались торговаться. Но угроза взрывами не помогла. Наоборот – лишь окончательно исключила шансы на выживание.

Естественно, штурмовики не стали размениваться на разговоры – просто забросили внутрь гранаты с газом. И перебили без пощады выбегающих прочь из горчичного ада. Однако угроза не миновала – сразу после начала штурма сигнал тревоги поступил на вычислители. Тревога в свою очередь запустила механизм автоматического подрыва заложенных зарядов.

Ключа генерала оказалось достаточно для большей части. Но ещё восьми требовался более высокий уровень доступа – армейский. Уничтожение же вычислителей уже стало бессмысленным – сигнал от станции перешел к удаленным служебным центрам. Остановить его, кроме как отменив команду на взрыв – почти невозможно. Разве что сработают обещанные Хопкинсом "глушилки". Но на подобный исход Фурманов надеяться не стал – слишком призрачно, учитывая, что месторасположение автономных зарядов по-прежнему оставалось неизвестным, а зона охвата подавителей просто копеечная...

Таймер грозно мигал на четырех с небольшим минутах. За неимением лучшего Юрий, как лучший специалист, приступил ко взлому. Вдалеке послышалась усиливающаяся стрельба, затем – громкий взрыв, прокатившейся волной по зданию. Полковник отрывисто бросил:

– Рустам! Помоги Добровольскому. Здесь я один справлюсь...

Майор в ответ понимающей кивнул. Оставшиеся в живых десантники загромыхали каблуками по коридору. Но Фурманов уже не слушал. Восемь автономных зарядов и всего четыре минуты. А за каждым потенциальным взрывом – тысячи жизней...

Имея в активе только знания и опыт, Юрий приступил к обезвреживанию. Четыре минуты, восемь зарядов. Фурманов успел справиться с шестью. Когда таймер дошёл до нуля, полковник безвольно опустился на клавиатуру. Всё кончено. Так или иначе, но штурм завершён. Уже не важно, что чудом выжившая горстка десантников заперта в высотке словно в капкане. Не важно, что к ловким и удачливым диверсантам снизу уже рвутся опомнившиеся немцы – а скоро их будет ещё больше...

Главное, что цели не достигли. Цена ошибки представилась со всей пугающей, пронзительной ясностью... То, чего так боялся Юрий, свершилось: невинные пострадали в борьбе, которая может оказаться бессмысленной, ненужной. А те, кто должны были защищать, кто клялись защищать – ничего не смогли сделать. Невольно ладонь отыскала холодную, податливую рукоять пистолета. Отыскала – и сразу же отпрянула.

Нет, Юрий никогда не боялся риска – научился преодолевать страх или, хотя бы, не замечать в течение длительного времени. Полковника бы не остановил и страх самосуда. Но только сейчас важнее груз ответственности. Что бы ни произошло – уйти значит избрать самый легкий путь. Отказаться нести самую тяжелую часть ноши.

Фурманов с силой ударил ладонями по лицу. Резкая боль отрезвила, растеклась жаркой волной по телу. Полковник ударил вновь. А затем рывком поднялся – и побежал вслед остальным десантникам...

... Кузнецов не мог знать: как и что произошло в здании администрации. Не мог знать выжил ли кто-то из десантников. Но главное понял, когда вместо нескольких десятков прозвучали лишь два. И весь спектр мыслей можно с успехом уложить в короткое "Смогли!"

Затем немцы нанесли ответный удар. Почти мгновенно. Вычислить расположение штаба не составило труда. Подозрения были давно. Выбитые из персонала передвижных радиоподавляющих станций данные и проведенный по горячим следам поиск легли венцом. Тревога прокатилась по рынку волной. Сопротивление за несколько минут узнало про облаву, однако уйти невозможно: выходы тщательно перекрыты. Дальше быстрый неудачный штурм. А второй, судя по всему, будет удачным...

Продолжая методично отстреливаться от нападающих, Кузнецов, несмотря на очевидность финала, не пал духом. "Не мы первые, не мы последние" – звучит безрадостно, зато верно. Не бог весть какое утешение, конечно. Да и не должно им быть. Важнее, что всё-таки удалось спасти город. Может быть – лишь на время, не от всякой угрозы. Но выбор сделан и будет оплачен сполна. И какой бы ни стала плата, Александр не усомнится в справедливости. Потому что каждый военный изначально соглашается платить по самой высокой ставке: в любой момент, в любом месте, когда потребуется. Сейчас ничем не хуже. Судьба и без того слишком долго благоволила сухопутному адмиралу.

Щелкнув последним полным рожком, Кузнецов, на миг прикрыл глаза и мысленно попросил прощения у всех, перед кем знал вину. А после, привстав на колено, начал последний обратный отсчет – не сомневаясь, не зная страха...

Глава N18 – Ильин, Кузнецов. 11.07, 18 ноября 2046 г.

Танки ворвались в город с севера по трем сходящимся направлениям: основным магистралям и льду реки. Причем ворвались буквально – скорость не отягощенной пехотой и неповоротливым арьергардом механизированной волны составила никак не меньше семидесяти километров в час.

Шли открыто, даже нагло: со включенными фарами, выстроившись в колонну. Прорыв сквозь первый кордон прошёл успешно – немцы до последнего не ожидали разворота на Томск. Уже не ждали. Ильин же, успев соединиться с маршевой колонной, уверенно ударил в самой слабой точке – на переправе. И, не сбавляя темпа, уклонился от боя. Танки, набрав наконец полный ход, резво понеслись вперед. К городу подошли даже раньше, чем планировалось. График поплыл, конечно, но не у противника же спрашивать? Тем более сожаления стали абсолютно бессмысленны после того, как в разных концах города огненными всполохами расцвели два сильных взрыва.

Понимая, что ждать дальше бессмысленно, Ильин дал приказ атаковать, не задерживаться на позиции. Отдал не зря – уже через минуту по месту недавнего сосредоточия бригады отработали ПТУРСы. Учитывая оперативность и возможности противника, осталось только уповать – по городу бить не станут. Что, впрочем, не противоречит ни здравому смыслу, ни общей практике: одно дело попытаться провернуть комбинацию по очернению и совсем другое открыто бомбить мирный город. Можно, только с красивыми лозунгами и благородным ореолом придется окончательно распрощаться. А этого делать немцы не станут.

Кроме того... Был ли у Ильина какой-нибудь иной выход, кроме как идти вперед? И вот впервые за всю недолгую, невероятную, непредсказуемую войну войска советской армии перешли в настоящее наступление. Без скидок на качество, превосходство и прочая, без маневров и уверток. Сколько же они ждали этого? И сколько сделали ради одной этой минуты? А спустя менее получаса – бригада заняла город, методично окружая и уничтожая очаги сопротивления. Рынок оказался пятым по счету...

Полк Лазарева ударил в тыл зарвавшемуся противнику. Всецело поглощенные азартом травли, немцы даже не поняли, откуда возникла угроза. Да и неоткуда было никакой угрозе взяться! Это просто не укладывалось в головах и ширило панику.

Жидкий кордон смяли походя, без помех пробиваясь к центру. Где продолжалась вялая перестрелка. И вот уже через несколько секунд атакующие сами превратились в жертву. Очутившись между слабенькой наковальней и сокрушительным молотом. Сопротивления почти не было – десантники действовали профессионально, не церемонились, нанося удар.

Кузнецов не поверил глазам, когда услышал сквозь вязкий стрекот выстрелов знакомый рев танковых дизельных моторов. Подумал, что от переживания галлюцинации разыгрались – совсем плохой стал. Но нет. Сразу же за этим в спину и фланг немцам густо хлынул свинцовый град. Не воображаемый, а самый настоящий. По сравнению с которым штурм штаба сопротивления сразу показался лишь невинной детской игрой в войну.

После первого удара новых не требовалось: нападавших фактически растерзали, доверху наполнив свинцом. Внутрь же пробиться неудачливым бошам не позволило ожесточенное сопротивление повстанцев. Нежданная помощь окрылила приготовившихся к смерти людей, придала сил. Когда адмирал, пошатываясь, вышел наружу, ни на секунду его не посетило сожаление при виде изувеченных тел, застывших в изломанных позах. Оторванные конечности, кровь, навсегда припечатанный к лицам ужас. Несмотря на довольно относительную виновность отдельных исполнителей, Кузнецов заранее вынес вердикт всем оптом – и никакие общечеловеческие принципы, никакая мораль не заставят изменить себе.

Лазарев тем временем пробился к центру схватки – и застыл, совершенно ошарашенный. Такая реакция, впрочем, уже перестала быть для адмирала диковинной. Только сейчас нет времени для встреч и объяснений.

– Полковник, – Кузнецов сразу приступил к делу. – Две важные цели требуют срочного вмешательства.

– Что... Что за цели, Александр Игоревич? – справившись с голосом, уточнил Лазарев.

Прежде чем ответить, Кузнецов бегло скользнул взглядом по сторонам и как мог бесстрастно сказал:

– Первая – фургон с РДС, вторая – здание администрации...

– РДС?... – Лазарев от удивления на миг выпучил глаза. – Простите... Я правильно понимаю?...

– Да, да, правильно... – с нажимом ответил адмирал, старательно внушая выражением глаз полковнику не говорить лишнего. Среди сопротивления знали, что именно нашли только тройка начальников и разведчики. Которые, как надеялся Кузнецов, успешно перевезли груз после начала штурма. Дальнейшее распространение дурных новостей неизбежно вызовет страх и панику, не говоря уже о потенциально более трагичных последствиях.

– Ясно... Понял, товарищ адмирал... – Лазарев вновь нервно кашлянул, пальцем оттянув внезапно ставший тесным ворот. – Где находится фургон?

Кузнецов мысленно кивнул, одобрив реакцию полковника. Что бы ни происходило в администрации, какие бы опасности она не хранила – заложенная атомная бомба перевешивает всё. Или почти всё. Запомнив адрес, Лазарев лишь коротко кивнул и скорым шагом направился к заместителю. Себе же Александр запретил думать о судьбе штурмовой группы. Не оттого, что был сатрапом и злодеем – но сейчас от переживаний толку немного...

Десантники тем временем, без всякой указки занялись помощью раненным. Кого-то вытаскивали наружу из покореженного нутра бывшего штаба на руках, кого-то – на подобии носилок. Другие, коих оказалось, увы, немного, вышли сами. В том числе и Хопкинс.