Текст книги "Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич"

Автор книги: Андрей Гришин-Алмазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

Все молчали. Обвинить в трусости Григория Ромодановского никто бы не решился. Если в дворцовых и казённых делах князь Григорий ничего не понимал, то воин он был храбрый и воевода разумный.

   – Что же ты мыслишь? – спросил Тишайший.

   – На Москве акромя двадцати тыщ стрельцов сейчас никого нет. Послать их, оставим стольный город без защиты. Будем Стёпку ловить, Васька Ус придёт, будем Ваську ловить, Стёпка придёт. Сделаем проще. Отзовём от Пскова несколько полков. А пока Коломенский солдатский полк дадим под власть воеводе князю Юрию Долгорукому[62]62
  Долгорукий Юрий Алексеевич (?-1682) – князь, боярин, воевода. Участник русско-польской войны (1654-1667), в 60-80-е гг. глава многих приказов. Опекун царя Фёдора Алексеевича. Убит во время Московского восстания 1682 г.


[Закрыть] и пошлём его во помощь синбирскому воеводе боярину князю Милославскому Ивану Богдановичу[63]63
  Милославский Иван Богданович (?-1681) – боярин, руководил обороной Симбирска от армии Разина.


[Закрыть]. А под Царицын пошлём ополченцев дворян да стрельцов ближних городов под началом воеводы Ваньки Лопатина. Думаю, тысяч пять наберётси. Разбить Стёпку не разобьёт, а время потянет. А как полки подойдут, поставим над ними князя Барятинского[64]64
  Барятинский Данила Афанасьевич (?-после 1694) – боярин, принадлежал к роду Рюриковичей (в 10-м колене), возглавлял Судный приказ.


[Закрыть], а прикажешь, государь, я и сам поведу.

Алексей Михайлович обвёл взглядом думу:

   – Может, и из Малороссии несколько полков отозвать? Што думаешь об этом, Артамон Сергеевич?

Название по отчеству Матвеева вызвало шёпот среди бояр. Артамон с поклоном поднялся:

   – Я своим скудным умишком думаю, не надо бы. Верный слуга наш протопоп Адамович пишет, что неспокойно в Малороссии. Было б-де неплохо, коли б гетману и некоторым полковникам было бы пожаловано государево жалованье. Пишет он также, что Петька Дорошенко и Серик с войски собирается и ожидают к себе татар, и аки татары придуть, и они-де хотят итить за Днепр на Переяславскую сторону в твои, великого государя, малороссийские города войною.

   – Ну, значит, на том и порешили со Стёпкой, что сказал князь Ромодановский. Кстати, князь Григорий, – неожиданно прервал сам себя царь, – по новому уложению, лишь старшая ветвь может себя былым уделом величать. А у Стародубских старшей ветвью были Пожарские. Поэтому непристойно чужую честь на себя брать. И мы повелеваем впредь князьям Ромодановским Стародубскими не писатися.

Князь Григорий Григорьевич от неожиданности даже открыл рот. Однако царь не стал дожидаться его слов, а, поднявшись с трона, удалился вместе с сыном.

В большой теремковой палате с посохом слоновой кости расхаживал боярин Богдан Матвеевич Хитрово. Новая шуба с царёва плеча была накинута поверх кафтана. Даже майская жара не могла заставить боярина перестать бахвалиться государевой милостью.

Рядом с Хитрово шли подьячий Воробьёв и дохтур Стефан, учёный немец.

В палате находились двести две девушки в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. Были они свезены на царские смотрины. Вначале девушек было двести, но потом патриарх вписал свою воспитанницу, а вслед ему вписал свою Матвеев Артамон. Ранее, при первых царях, на Москву сгоняли до двух тысяч и более отборных девиц. Ныне примут только отборнейших, одобренных усердием воевод. Выбор невесты – дело нелёгкое: девица-краса не просто царская радость, а мать будущих детей царских. Многие отцы, особенно из захудалых родов, которым улыбалось счастье возвыситься и разбогатеть благодаря красоте своих дочерей, мечтали попасть в родственники к царю. Были здесь дочери Кобылина и Ляпунова и князя Жироио-Засекина, кои заискивали перед боярином Богданом. Понимали, на которых упадёт его взгляд, какие окажутся отменно хороши, тех возьмут на Верх для царского смотра, но и неподошедших всё равно ждёт награда. А может, кто и из вдовых бояр заприметит. Лучшей из всех быть царицей.

Вчера их осматривали повивальные бабки, придираясь К каждой родинке или к самому незначительному пятнышку на теле. Им-то ведомо, где родинка украшает, а где приносит несчастье и болезни. Но более всего стыда натерпелись, когда лупоглазый немец Стефан проверял и ощупывал девушек. Затем он что-то сказал на ухо отцу Ольги Кузьминой-Караваевой, и того в беспамятстве и холодном поту вынесли из царёвых палат.

Девушки стояли в девичьих облегающих сарафанах и островерхих уборах, открывающих затылок с длинной косой. Когда девушка выйдет замуж, её косы соберут в женскую причёску и спрячут от посторонних глаз. Лишь муж сможет увидеть её простоволосую.

Боярин Хитрово, знаток женских статей, уже не раз прошёл вдоль ряда туда и обратно, отмечая, у которой руки худоваты, у которой плечи неладно спадают, волос не сильно густ, грудь необильна. Здесь было из чего выбирать и было отчего запутаться в выборе.

Наталья Нарышкина каждый раз замирала, когда подьячий и боярин останавливались рядом и рассматривали её. И уж очень удивилась, когда её имя было прочитано среди тех, коих оставляли, пока ещё до времени, в царёвых палатах. Остальные, почти две трети, уже сегодня должны были с подарками отбыть восвояси.

Ниже Нижнего Новгорода Волга так раздвигает друг от друга свои берега, что её берег в тихую погоду почти незаметен. На правом берегу за изгибом возле кромки леса стоит деревня – не деревня – пять избушек. Восемь взрослых мужиков, три бабы всё, что осталось во владении дворянина Ваньки Румянцева. Да и то одну бабу пришлось умыкнуть у гулящих людей. Осип, муж её, присматривал за ней, чтоб не убёгла.

Три века назад предок Ваньки боярин Румянец помог великому князю Василию Дмитриевичу Московскому захватить Нижний Новгород. Местные тогда многие величали его предателем, но он не был таковым, одним из первых поняв, что сила Руси в единстве. Сын его Васька, когда бояре, выставляясь друг перед другом ёрничали, говоря: «Мой предок прибыл из Грецкой земли, а мой – из Седмиградской, а мой – из варяг», всегда отвечал: «А я – истинно русский». На это однажды Сабуров ответил: «Истинно русские землю пашут».

Его пророчества скоро сбылись. Васька Румянцев, как и князь Юрий Звенигородский, не верил, что Василий Тёмный – сын великого князя Василия Дмитриевича[65]65
  Василий I Дмитриевич (1371-1425) – старший сын Дмитрия Донского, великий князь московский с 1389 г.


[Закрыть]. Софья Витовтовна[66]66
  Софья Витовтовна (1371-1453) – дочь великого князя литовского Витовта, жена в 1390-1425 гг. великого князя московского Василия I. Управляла княжеством при малолетнем сыне Василий II.


[Закрыть], коей Бог, видно, за грехи посылал слабых детей, которые сразу умирали, более десяти лет не рожала, а затем, когда и муж с ней почти перестал жить, разродилась здоровеньким мальчиком.

Оказавшись в лагере Шимяки, Румянцев поддерживал его до конца, за что был лишён всех вотчин. С тех пор Румянцевы перебивались с хлеба на квас. На Руси не любили правдоискателей.

Ванька сидел на пригорке и смотрел на реку, когда увидел с дюжину конных стрельцов. Впереди ехал молодой красивый сотник. Увидев Ивана, он крикнул:

   – Эй, мужик, чьей-то деревенька будет?

   – Моя.

   – Энто как?

   – А вот так, я – сын дворянский, Иван Румянцев.

   – А чё ж голодраный такой?

   – Не всем же в хороше разъезжать.

   – Ну, коли ты дворянин, не покормишь ли ты царёвых людей?

Иван поднялся, направляясь к крайней избе. Стрельцы последовали за ним. Они вошли в дом.

По устоявшимся обычаям, печь стояла у той же стены, в которой был вход, слева от двери. Устье печи было направлено к противоположной входу стене. Возле устья располагалось всё потребное для приготовления еды. Это место называлось «бабий кут» или «середа» избы. В правом углу напротив входа стоял стол и лавки. Верх угла был заполнен образами, висела лампадка. Это был красный угол, где сидел хозяин и куда сажали почётных гостей. Неподвижные, приделанные к стене лавки этого угла по бокам украшались резными коньками. Между печью и стеной были полати, на которых одновременно могло спать человека два-три. Справа от двери стояла лавка для шапок и сундук. Это была вся обстановка, оставленная отцом Ивану Румянцеву.

Вслед за стрельцами в избу пришли и все жители деревни. Не так часто что-то нарушало обыденный порядок их жизни.

   – Ты хоть бы ендову на стол водрузил да караваем приветил, – обратился сотник к Ивану, снимая шапку. – Мы оплатим.

   – Обижаешь, царёв человек, нам твои деньги не надобны. Бабы сечас накроют на стол.

   – Да будет щедра рука дающего, а всяко деяние приемлю я во благо, – произнёс сотник, перекрестясь на образа.

   – Как звать-то тебя, царёв человек?

Сотник заулыбался.

   – Дворянский сын Андрей Алмазов, – сказал он, забавно кланяясь.

Бабы, не слушая их, уже накрывали на стол. Андрей и Иван заняли место в углу. Стрельцы сели на лавку, что ближе к середине избы. Старик Анисим принёс из погреба небольшую кадушку с бражным и разлил по ендовам[67]67
  Ендова – большая открытая посуда с отливом или носиком.


[Закрыть].

   – Енто всё твои бабы? – спросил Андрей на ухо у Ивана.

Тот кивнул головой.

   – Плохо.

   – Погибель прям-таки. Старику Анисиму баба, может, уже и не надобна, а вот трём его сыновьям и вон рябому Герасиму хошь завяжись. Герасим всё к Стёпкиной бабе баловать лезет, а баба игривая, гулящая. Вот они со Стёпкой и сшибаются. А оба быки здоровые, шесть моих остальных мужиков растащить не могут. Я вначале хотел продать одного мужика, а купить на те деньги трёх баб. Да не смог, возрос я с ними со всеми.

Бабы начали выставлять на стол баклаги, крынки, миски, чугунки. Мужчины, перекрестясь, припали к носикам ендов. Брага была ядрёная, мужики скоро начали хмелеть. Степан пьяно обнимал жену, зло поглядывая на Герасима.

«Вот токо-де драки и не хватало», – подумал про себя Андрей, и вдруг сильная жалость захлестнула его сердце к Ивану, неожиданно для себя он почувствовал что-то родное, родственное к нему.

«Наверное, много выпил», – подумал он про себя, а вслух сказал другое:

   – Знаешь, Иван, у мени тута под Нижним поместье отца, царём жалованное. А во нём девка есть косая, не един мужик не зарится. Хошь, тебе подарю?

   – Не брешешь?

   – Да шоб я сдох. Ща и грамотку содею.

Андрей вынул скрученный лист телячьей кожи, достал бычий рог, в коем держал чернила, и, взяв перо, пьяной рукой стал выводить:

«Холопу мому, Простасью, велю девку Хопку косую отдати Ивану, дворянскому сыну, Румянцеву».

Он ещё не дописал, когда Иван полез к нему целоваться:

   – Да за такое я усю брагу, чё у меня есть, выставлю.

Артамон Матвеев, когда холоп доложил о приходе боярина князя Ромодановского, облюбовался голландскими часами, купленными ныне. Стольник поспешил к выходу, его связывала настоящая и долгая дружба с князем Григорием. Со времён похода на Украину, когда они вместе отступали из-подо Львова, таща пушки на себе.

   – Григорий Григорьевич, рад видеть тебя у себя во дому, – раскинув руки, чинно произнёс Матвеев, и они облобызались. – Што привело тебя ко мне?

   – Вот пришёл поплакаться. Более вроде бы не к кому. Вчерась явились ко мне братья двоюродные с племянниками, весь род собрался, окромя сына мово, Андрея, ты ведаешь, в плену он во татарах. Просили мени, штобы я прошение государю подал на счёт честишки нашей. Я вот написал, што, може, чё не так.

Артамон Сергеевич взял грамоту, начал читать вслух:

   – «Пришла ко мене твоя, Великого Государя грамота, штоб мне впредь Стародубским не писаться, и до твоего царского указа писаться не стану, а прежде писался я для того: тебе, Великому Государю, известно, князишки мы, Стародубские, и предки и отец, и дед, и дядя писались Стародубские-Ромодановские, да дядя мой, князь Иван Петрович, как в Астрахани за вас, Великих Государей, от вора лжеименитого Августа, по Вашей государевой милости, написан в книгу, и страдания его, объявляя в соборное воскресенье, поминают Стародубских-Ромодановских. Умилосердись, государь, не вели у рода нашего старой нашей честишки отнимать. Я и то до того стал писаться Стародубским опосля Ромодановского».

Матвеев вернул челобитную Ромодановскому:

   – Написано правильно, Григорий Григорьевич, токмо не верится мне, штобы это што-нибудь дало.

Аккуратно подровненная борода упала на богатый княжеский кафтан.

   – Почитай пять веков Стародубскими прозывались. – Князь махнул рукой и медленно пошёл к выходу.

Глава Малороссийского приказа с сочувствием посмотрел ему вслед.

Когда заходишь на Кукуй[68]68
  Кукуй – иноземная слобода в XVI – начале XVIII в. в Москве на правом берегу Яузы.


[Закрыть], даже теряешься – всё нерусское: дома, церкви, цветы в палисадах, одежды, не говоря о людях и речи, как будто неожиданно для себя в иноземщине оказался.

Между голландской улицей и Москвой-рекой несколько домов с узкими окнами из плохо отёсанных камней. В них отдельной колонией живут шотландцы. И если англичане, голландцы торгуют, строят мельницы, то шотландцы в основном служат офицерами. Лишь бывший лорд Гамильтон служит торговым агентом у одного голландского купца. Именно в его доме собралось десятка два офицеров отметить с Томасом Кэром пожалование его полковником. Среди отмечавших ядро составляли: полковник Гордон, полуполковник барон Брюс, капитан Лермонт, полуполковник Тобиас Томас, майор барон Монтгомери.

От безделья и попоек они часто устраивали ссоры, переходящие в дуэли, так, Гордон уже дважды дрался с бароном Монтгомери, однако сразу объединялись против офицеров-немцев, с коими враждовали, считая, что те переходят им дорогу на лестнице офицерским чином.

А вообще, они жили своим отдельным мирком, не богато, но в достатке.

Полковник Кэр наполнил бокал вином уже не первый раз.

   – Джентльмены, я благодарен вам, что вы пришли меня поздравить, но должен сообщить неприятную новость. Все мы переданы под начало воеводе князю Георгию Барятинскому. Нас поведут бить бунтовщиков. В своё время мы не смогли разбить бунтовщиков на своей родине, может, здесь удастся.

   – Перестаньте ёрничать, как говорят русские, – также наполняя бокал, подал голос барон Брюс.

   – А, Вилиим, вы у нас совсем русским стали. Вас в охрану царевича берут, вы не будете стрелять в женщин и вешать мужчин. Чем вы его взяли?

В какой-то книге он вычитал о королевском прошлом моего рода.

Капитан Лермонт поднял мутные глаза.

   – А вы попросите, барон, у царевича полк, мы вернёмся на родину и посадим вашего старшего сына королём Робертом Четвёртым, будет третий Брюс на шотландском престоле. – Он пьяно захихикал.

   – Ага, – поднялся полковник Гордон, – в Шотландии сейчас вице-королём Джерж Монк, боевой генерал, он быстро из нас требуху выбьет.

Перестаньте нести чушь. На трезвую голову мы бы никогда не заговорили об этом, – отцепляя и ставя в угол шпагу, заговорил барон Монтгомери. – Двадцать лет назад, пылким юнцом, я был среди тех, кто с Карлом Вторым[69]69
  Карл II (1630-1685) – английский король с 1660 г.


[Закрыть] высадился у нас на родине. И что же Карл? Не прошло и полугода, ему стало мало нашей маленькой Шотландии, ему захотелось вернуть отцовский престол Англии.

Все печально замолчали.

   – Лучше напиться и не думать об этом, – вяло выговорил капитан Лермонт.

Многие уже давно последовали этому совету.

Андрюшка Алмазов переодел своих стрельцов в мужицкое платье, взял в Казани у тамошнего воеводы Ивана Соковнина струг и, выдавая себя за купца, что спускается по Волге к Хвалынскому[70]70
  Хвалынское море – Каспийское море.


[Закрыть] морю за солью, проскочил вольное, разгульное становище Стеньки Разина.

День двадцать пятого мая зачинался светлый, тёплый, на небе не было ни облачка. Андрей сидел на лавке возле борта, когда впереди показались белые стены и башни Астраханского кремля, в то же время навстречу выплывал целый выводок стругов[71]71
  Струг – парусно-гребное плоскодонное судно длиной до 45 м.


[Закрыть], более шести десятков. Они скользили на воде живописным разноцветьем. В стругах были стрельцы. По подсчётам Андрея, их было не менее трёх тысяч.

«Кудай-то они? – пронеслось в мозгу Андрея. – Победить Стеньку – их слишком мало, проплыть незаметно в Казань – слишком много».

Андрей на своём струге прижался к берегу. Струги со стрельцами под парусами проходили мимо него вверх по течению Волги. На четырёх Андрей увидел по одной небольшой пушчонке. Без всяких сомнений, это была царёва флотилия. Пропустив струги, Андрей пошёл дальше к Астрахани и, ещё не видя пристань, смог лицезреть то, о чём много слышал: трёхмачтовый корабль «Орёл», построенный по настоянию боярина Ордын-Нащокина, покачивался на волнах. По одиннадцать орудий с каждого борта оглядывали речную гладь.

На Руси не было заведено давать имена кочам[72]72
  Коч – морское 1-палубное 1-мачтовое судно длиной около 20 м.


[Закрыть], расшивам[73]73
  Расшива – большое парусное плоскодонное судно (речная расшива поднимала от 12 до 24 т. груза).


[Закрыть], стругам. Имена давали пушкам. Поэтому, чтоб не ломать обычай, на борту одна из двадцати двух пушек называлась «Орлом».

Андрей направил струг к брусчатой пристани, на которой во главе с десятником стояли стрельцы, облокотясь на бердыши[74]74
  Бердыш – широкий длинный топор с лезвием в виде полумесяца на длинном древке. На вооружении пехоты в XV-XVII вв.


[Закрыть]. Когда струг пристал, десятник поспешил приблизиться.

   – Кто такие будите? – заорал он. – Не вора ли Стеньки приспешники?

   – Царёвы мы люди, московские стрельцы, Артамона Матвеева полка. С грамотой к воеводе князю Прозоровскому. Я сотник, дворянский сын Алмазов.

   – А чё в такой одёже? – сбавил гонор десятник.

   – В стрелецких кафтанах мимо Стенькиного становища не проплыть. Ладно лясы точить, веди меня к воеводе.

Десятник сказал что-то одному стрельцу и заспешил в город. Андрей последовал за ним.

Город был шумный, и даже приближение Стеньки не заставило рынок не гомонить. Кроме русских по улицам сновали ногайцы, башкиры, калмыки, татары. Было даже несколько персидских купцов, которые в своих пёстрых халатах странно смотрелись рядом с белокаменными православными храмами. Однако во всех них чувствовалось какое-то затаённое ожидание.

Воеводские палаты, построенные ещё во времена Ивана Грозного, были одноэтажными, приземистыми, массивными и имели окна-бойницы. Воевода князь Иван Семёнович Прозоровский с братом Михаилом и сыном Борисом-старшим стоял на крыльце.

   – Куды ведёшь, пёсий сын, – заорал воевода на десятника, покраснев. – Велено было всех сомнительных людишек вести к стрелецкому голове, а не ко мне.

   – Так то-де говорит, стрелецкий сотник из Москвы, с грамотой до воеводы.

Прозоровский, подбоченясь, внимательней посмотрел на Андрея:

   – Хто таков?

   – Дворянский сын Андрей Алмазов.

   – Хо, отца твово Алмазку я хорошо знавал, грамота где?

Андрей вынул из-за пазухи скрученный лист бумаги, подал воеводе. Тот развернул, начал читать, не дочитав, поднял голову.

   – Только по зорьке младшего воеводу князя Львова со стрельцами отправил вора того Стёпку ловить. Споймает, – самодовольно сказал князь.

Андрей поёжился, но решился:

   – Князь Семён Львов ярый мздоимец, за што на государевом дворе кнутом бит был. Мать родную за денежку продаст. Предложит ему Стенька серебра, он и сдаст стрельцов.

   – Пёсий сын, – заорал воевода своё привычное ругательство. – Как смеешь ты осудить? Кто ты еся? Червь. Князья Львовы не тебе чета. Пошёл вон с глаз моих долой. – И, уже сбавив пыл, добавил: – Десятник, отведи его к стрелецкому голове.

   – Сенька Львов, видать, и Прозоровского приучил хапать, а я с советами лезу, – еле шевеля губами, прошептал Андрей. – Молчал бы, дурак, за умного сошёл.

   – Ты чево тама себе под нос бормочешь, пёсий сын, али недоволен чем?

   – Это я, батюшка-воевода, молитву читаю, со страху.

   – А?! Ну иди с Богом.

Десятник отвёл его к длинному деревянному дому, где располагались десятка три солдат. Стрельцы жили в городе с семьями. Часть дома была отгорожена. В этом помещении собирались по утрам офицеры. Стрелецкий голова Иван Красулин, с утра сильно хмельной, не стал выслушивать Андрея, указав на лавку. Среди офицеров шёл ярый спор, и голова со смехом слушал его. Андрей неожиданно для себя признал в одном стрелецком сотнике Никиту Скрипицына, малоросса, о коем он ведал, что он тоже состоит в Приказе тайных дел. Он пошёл и сел на лавку рядом с ним:

   – О чём болясы точите? Вроде спорите.

   – И чё ж они хают?

   – Капитан Бутл ер байт, что мы як скоты, бабы и мужики у нас в банях сообча моются. А лейтенант Томас Бойль говорит, что, когда он ехал берегом, увидел, як девка тонет, и спас её, ни спасённая, ни её подруги наготы не стеснялись. Лейтенант же де Рон не верит, што у нас нет нешлющихся баб.

Андрей неожиданно для себя громко засмеялся, и спор сразу стих. Все посмотрели на него.

   – Чья бы овца блеяла, токо б не ваша, – произнёс он, в упор смотря на иностранцев. – У нас, можа, каки девки стыда и не имают. А у вас? Когда посол царя нашего Алексея Михайловича ближний боярин Прозоров прибыл во Аглицкую землю и начал о государственных делах говорить с кралем вашем Карлай Вторым, он, то бишь краль ваш, вопрошал, видал ли боярин, каки ляшечки у аглицких баб. А когда тот ответил «нет», подозвал ближнюю боярыню френсису Стюарт и приказал обнажиться. При виде её страмных голых рук и ног дьяки посольства выронили подарки, привезённые кралю. А посла стольника Петра Иваныча Потёмкина, когда он во Париж ехал, заставили на постоялом дворе деньги платить. Штоб не терпеть позорного убытку, он выехал в поле и раскинул шатёр. Рядом был каменный терем местной боярыни. Она пригласила его в гости, напоя винами фряжскими, не убоясь седин его бороды, водрузясь на него, токо бесовство творила, о коем на Руси и не слыхивали. А насчёт бань на Руси, так кажий, кто себя уважает и дом имеет, при доме и баню имеет. А у коих бани нет, у тех бабы, кои менее работают, моются в царёвых банях в четверг, а мужаки – в пятницу. Л кои бабы во пятницу приходют, то тожа моются, а не блудом занимаются, а чё вместя, то жизня заставляет, не грязным жа ходить.

   – Во нагутарил, – поднялся хорунжий городских казаков Аникита Валун, – аж камня на камне от немчуры этой не оставил, то мене люба.

Капитан Давид Бутлер, лейтенанты Томас Бойль и барон де Рон поднялись и демонстративно удалились.

   – А нехай идут, – крикнул вдогонку Аникита Балун, доставая из-под стола баклагу с наливкой.

Пока её разливали, Андрей с сотником Скрипицыным вышел во двор.

   – Ну и каково тут? – спросил он.

   – Хужей некуда. Воевода стрельцам жалованье почитай два года не платит, себе хапает. Те, на коих можно было положиться, со Львовым ушли. Оставшиеся, коли Стенька Разя прейдёт, сразу до его утекуть, а о городских казаках во главе с Аникитой и говорить не приходится. Стрелецкий голова Ванька Красулин так воеводу ненавидит, первой нож в спину воткнёт. Стрелецкие же сотники постоянно грызутся с тремя этими разряженными индюками, коих ты расчихвостил. На чё надеется, не ведаю.

Андрей махнул рукой:

   – Ну, тогда пойдём напьёмся со всеми вместя.

С тех пор как царь лично осмотрел оставшихся тридцать девиц и Наталья второй раз в жизни встретилась с ним глазами, в ней зародилась какая-то тёплая надежда.

Приставленные к девушкам боярыня Хитрово и боярыня Волкова ходили с ними в церковь и в баню, в трапезную и рукодельную палаты, обучая, как девица должна ходить, есть, пить и даже мыться и молиться, как она должна наклонять голову и как не должна. Обычаи были старые, устоявшиеся, почитай два века, со времён византийской царевны Софьи Палеолог[75]75
  Софья Палеолог (?-1503) – племянница последнего византийского императора Константина XI, жена Ивана III Васильевича.


[Закрыть].

В самом конце мая девиц повели в заново отделанную царскую опочивальню. Им являли, какое ложе ждёт одну из них. По старым традициям, совместную постель перед появлением во дворце новой царицы заказывали заново. Эта была из орехового дерева, резная, немецкая, кругом кровати верхние и исподние подзоры резные и позолоченные, резь сквозная, личины человеческие, и птицы, и травы, а со сторон обиты камкою[76]76
  Камка – шёлковая китайская ткань с разводами.


[Закрыть] цветною, кругом по камке галун серебряный прикреплён гвоздиками медными. Поверх кровати жена нага резная золочена, у ней в правой руке палаш, а в левой одёжа, по углам на четырёх яблоках четыре птицы крылаты, золочёные. Сама постель пуховая, полог сарапатный[77]77
  Сарапатный – сарпать – редкая льняная ткань.


[Закрыть] большой. Одеяло на соболях, атлас, по серебряной земле репьи и травы шёлковые, грива – атлас золотой по червчатой[78]78
  Червчатая – багряная, багровая.


[Закрыть] земле, с белыми, с лазоревыми, с зелёными. Завес кизильбашский: по дымчатой земле бегают птицы разъярённые, подложен тафтою зелёною.

И то одеяло не самое ценное. Для будущей царицы заготовлено одеяло оксамит[79]79
  Оксамит – тип бархатной ткани.


[Закрыть] золототканый, по нему полосы на горностаях, грива по атласу червчатому низана жемчугом, в гриве двадцать два изумруда, и в том числе два камня зелёных гранёные. Спать под таким одеялом нельзя – задавит тяжестью; взор же радует самый прихотливый. На стенах литые золотые гербовые печати, драгоценными каменьями усыпанные. Здесь и «Ездец» Александра Невского, и двуглавый орёл, от Византии перенятый, и единорог Ивана IV Грозного[80]80
  Иван IV Васильевич Грозный (1530-1584) – великий князь всея Руси с 1533 г., первый русский царь с 1547 г.


[Закрыть], и суздальский сокол Рюриковичей, и грифон Романовых.

У девиц от невиданной роскоши глаза горели, щёки пылали, а тем временем боярин Хитрово в щель двери глядел, у коих жадность особенно ретиво играла. Эта каверза отсеяла ещё восьмерых девиц. Жадность – один из семи пороков, коего не должно быть у царицы православной.

Терем вдовы Глеба Ивановича Морозова Феодосьи Прокопьевны[81]81
  Морозова (Соковнина) Феодосия Прокопьевна (1632-1675) – боярыня, раскольница. Арестована в 1671 г., умерла в заточении в Боровске.


[Закрыть] был прибежищем, куда стекались староверцы-раскольники. И всем находился приют, еда и даже одёжа.

Федосья стояла у окна и смотрела, как дворовые холопы кормят бродячих людей. Рядом на лавке сидела её единственная подруга Мария Данилова. Повойник[82]82
  Повойник – плотно прилегающий чепец, закрывающий волосы, который носили замужние женщины.


[Закрыть], как и у боярыни, был без единой жемчужинки.

   – Вся Русь в крови, грязи, парше, а царь у немцев карету, обиту бархатом и златом, заказал, – медленно заговорила Морозова. – Бояри оный и за оным каменны палаты ставят: Троекуров, Волков, Облеухов. Враг рода человеческого тешит их чеславие.

   – А всё с Никона[83]83
  Никон (Минов Никита) (1605-1681) – патриарх с 1652 г. В 1653-1656 гг. провёл церковные реформы, вызвавшие раскол. В 1656 г. Церковный Собор принял решение об отлучении старообрядцев. Никон считал «свящество выше царства», его вмешательство в дела государства привело к разрыву с царём. В 1658 г. оставил патриаршество. Собор 1666-1667 гг. снял с него сан патриарха.


[Закрыть] началось, когда он первый поставил себе каменны палаты, – поддакнула Мария.

   – Отцы церкви скоромным объедаются в посты, а народ постоянно с голоду постится. От всего истинно святого отказываемся. В церквах Спасителя Исуса на латинский лад Иисусом называют. Сатана по всей Руси, ране святой, возобладал. Стрелецкие головы, коим честь положено блюсти, табак пьют, смрадный дым пускают, к блудливым жёнкам бегают.

   – Во, и мой такой же. Я же стала ему пенять, а он говорит, чаво пасть раззявила али в морду хочешь? А жрать садится, рот не перекрестит, а ежели и перекрестит, то все щепотью, як нехристь.

   – Ты всё о своём, а я о всей Руси. Отец наш многомилостивый протопоп Аввакум[84]84
  Протопоп Аввакум (Петров) (1620/21-1682) – глава и идеолог раскола, выступал против церковных реформ Никона.


[Закрыть] что писал: «Все мы перед Спасителем равны, и цари и холопы».

   – Так-то оно это так, да не дай Бог, дойдут те слова до царя нашего Тишайшего.

   – За Бога и пострадать свято.

Обе двуперстно истово перекрестились на иконы. Мария с благоговением смотрела в горящие ярой верой глаза подруги.

Царевич Фёдор ещё в Вербное воскресенье просил отца отпустить его на богомолье в Троицко-Сергиевский посад, по дела думные не позволили. Лишь в конце мая Алексей Михайлович отпустил сына вместе со своей сестрой, царевной Татьяной Михайловной[85]85
  Царевна Татьяна Михайловна – дочь царя Михаила Фёдоровича от второго брака с Евдокией Лукьяновной Стрешневой.


[Закрыть], дав в охрану три сотни стрельцов. Царевич недолюбливал тётку Таню почитай так же, как сестру Софью, обе властолюбивые, однако ни чего не поделаешь, терпел. Тётке в январе исполнилось тридцать четыре года, но, не принуждаемая ничем, она выглядела много моложе. Фёдор видел, как загорались глаза у этого угрястого боярина царевича Петра Сибирскрго. Тоже алчил власти, забывал, что по неписаным законам православная царевна может выйти замуж лишь за православного царя. А так как православные царство Болгарское и царство Грузинское были под Турцией агарянской[86]86
  Турция агарянска – от агаряне – мусульмане.


[Закрыть], то оставалась царевне одна дорога – в монастырь.

Татьяна Михайловна ехала впереди в огромной неуклюжей карете, принадлежавшей ещё царю Михаилу. Будучи девицей, носила она женский головной убор, лишь небелёное и нерумяненое лицо говорило о её незамужнем состоянии.

Царевич Фёдор ехал сзади в карете, в которой ранее ездил его брат Алексей. Вместе с ним сидели в лёгких опашнях[87]87
  Опашень – долгополый кафтан с длинными широкими рукавами, как правило, носился внакидку «наопашь».


[Закрыть] Иван Воротынский и Петька Сибирский. Стрельцы конно двигались впереди и сзади. Ярославская дорога в основном шла лесом, царевич окошечко приоткрыл, радуясь всему виденному. Как ему хотелось побежать по зелёной травке, послушать кукушку, заглянуть в ручей, но больные ноги не позволили.

   – Князюшка, – позвал он Воротынского, – а где мы будем отдыхать?

   – А на полпути есть село Пушкино, на берегу реки Учи, там и передохнем. Там и потрапезничаем, место дивное, недалеко осталось.

Фёдор открыл окошко впереди и крикнул возничему:

   – Стёпка, обгоняешь карету царевны и рысью до села Пушкина.

   – Слухаюсь, государь-царевич.

Кони рванули вперёд и, поднимая пыль, обогнули карету царевны. Оставив позади себя растерянных стрельцов, карета царевича понеслась вперёд. Лишь десятка два из них во главе с полуполковником бароном Брюсом бросились вдогонку. Если нельзя быстро ходить и бегать, то хоть в карете промчаться. Пролетев версту за считанные мгновенья, карета влетела в село и, въехав на церковный двор Никольской церкви, остановилась возле дома священника. Царевич, взятый под руки боярами, вышел из неё и сел на лавку возле дома, радостно улыбаясь своей проделке. В конце улицы он увидел приближавшуюся колымагу царевны. Затем всё произошло так быстро, что он даже словно онемел. Прямо перед глазами, совсем рядом, на расстоянии пяти шагов, Фёдор увидел ось колымаги, цепляющуюся за верею, и мгновенно понял, что сейчас произойдёт. Он не успел ни пошевелиться, ни ужаснуться, а только смотрел остановившимся взглядом. Коренник рванул на повороте под ударом кнута, колымага накренилась и, просев вниз, зависла на боку в неустойчивом положении. Однако, наверное, всё бы обошлось, если б не дёрнул снова почувствовавший задержку коренник, которого не сумел сдержать прыгнувший на него возничий. Колымага, словно нехотя, оторвалась от ворот, потом резко пошла влево и вниз и со страшным грохотом перевернулась, подняв огромное облако пыли.

Ещё били в воздухе передними ногами лошади и растерявшийся возничий судорожно выламывал кореннику удилами зубы, ещё только наклонялись вперёд кинувшиеся со всех сторон стрельцы и в распахнутую дверь дома на крыльцо выскочил перепуганный насмерть поп, а оказавшаяся сверху кареты дверца откинулась, и из неё выбралась разъярённая и всклоченная царевна Татьяна Михайловна. Вид её был страшен. Отстранив рукой набежавших стрельцов, она повернулась к соскользнувшему на землю возничему. Ноздри её раздувались, тонкое лицо было искажено гневом. Такой Фёдор её ещё не видел никогда.

   – На козла его! – сдавленным голосом выхрипела она. – Сотню плетей!

Возничий повалился в ноги.

   – Матушка-царевна, – заголосил он, – это ж смерть неминучая.

   – Немедленно! – приказала Татьяна Михайловна, обводя жестокими светлыми глазами сбившуюся вокруг неё в плотную кучу челядь и стрельцов.

Это была совсем другая тётка Таня: мерзкая, безобразная старуха, косоротая и раскрасневшаяся, словно что-то вывернуло наизнанку прекрасное лицо, и из потаённых глубин проступил неведомый ранее лик.

   – Вилиим! – подозвал царевич полуполковника и, когда тот подошёл, сказал: – Выбери двух стрельцов послабей, пущай не особо усердствуют.

   – Слушаюсь, ваше высочество.

Возничего повели на соседний двор, на ходу сдирая рубаху. Царевна лично решила понаблюдать за наказанием.

   – Зачинайте! – услышал Фёдор её голос.

Хотя стрельцы и сдерживали удары, на голой спине чёрными полосами выступила из-под сорванной кожи кровь, частыми каплями стекая на землю.

Царевич пальцем поманил к себе попа. Тот, подлетев, упал на колени. Фёдор вынул из-за пояса два целковика с изображением восседающего на коне отца и положил в руку священнику:

   – Позаботься о возничем. На обратном пути заберём.