Текст книги "Три имени вечности"

Автор книги: Андрей Лебедь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– А ты спортсменка, Ника? – спросил Глеб. – Очень уж у тебя рука крепкая.

– Ника альпинистка, по горам и скалам любит лазать,– Эйтор медленно подвигал руками, имитируя движения скалолазов, и поудобнее уселся в кресле.

– Ого! – Глеб уважительно поглядел на хозяйку квартиры. – Это интересно! Я бы тоже с удовольствием попробовал!

– Ну может быть, когда-нибудь и сходим в горы вместе, – Ника рассеянно посмотрела в окно. – Я в ближайшее время пока не собираюсь. У меня пока другие планы.

– А какие у тебя планы, Ника? – с любопытством поинтересовался Глеб.

– Я на Ближний Восток еду. В Израиль.

– Куда? – в один голос воскликнули Глеб с Эйтором.

– Куда-куда… Туда. Чему вы удивляетесь-то? – Ника фыркнула возмущенно. – Блажь мне такая в голову пришла. В Иерусалиме хочу побывать, на Средиземном море… Не бывала еще там никогда. Рисовать там буду. Природу, улочки разных городов, людей местных… У меня есть пара недель свободных, хочу их потратить с толком. Чего вы?

– А с кем ты ед-дешь, Ник-ка? – томным голосом спросил Эйтор, расслабленно потягиваясь.

– Одна поеду.

– А можно мне с тобой, Ника?

Этот вопрос вырвался у Глеба непроизвольно. Он и сам не ожидал от себя такого. Обычно очень стеснительный в присутствии женщин и часто рефлексирующий по любому поводу, он сегодня сам себя не узнавал. Сегодня он держался очень уверенно и непринужденно. Причиной тому был то ли закончившийся для него относительно удачно семинар, то ли новые знакомства, он пока не мог в этом разобраться. Но одно он смог почувствовать каким-то глубинным, почти животным чутьем: он не может просто так уйти и расстаться с этой женщиной, которая притягивала его сильнее, чем он мог себе когда-нибудь вообразить.

«Это невозможно, но…», – сказал он сам себе. – «Пусть я делаю глупость, пускай выгляжу бестактным и навязчивым. Мне все равно».

Глаза Ники от удивления распахнулись до невозможных размеров:

– Что-о-о! Это еще зачем! Что за фантазии?

Она хотела было уже испепелить уничтожающим взором своего гостя, но взгляд ее упал на Глеба, весь вид которого выражал растерянность, смятение и одновременно надежду, и она сказала мягко:

– Я завтра утром улетаю. Ты все равно не успеешь.

– А я могу потом, позже подъехать, а? Ты же там две недели будешь? Я сделаю все дела и подъеду через неделю. Мы встретимся где-нибудь, скажем, в Иерусалиме. Я там тоже еще никогда не бывал. Даже если на несколько дней, мне это уже хватит… Можно, а, Ника?...

– Да ладно, езжай, мне-то что… – Ника махнула рукой. – Но ты гляди! Я, если что не по мне будет, могу стукнуть так, что ты еще пару японских иероглифов нарисуешь… Вон Эйтор знает…

– Да, – художник впервые с начала беседы оживился: – К Нике однажды на выставке в галерее один тип подкатил. Весь такой из себя расфуфыренный как павлин. Черный смокинг с иголочки, галстук-бабочка, платиновые часы «Патек Филипп» с бриллиантами… Что он тебе тогда сказал, Ника?

– Приставать начал, – коротко ответила Ника. – Блага всякие предлагал, деньги. Мерседес, говорит, тебе подарю.

– Ну да, он же миллионер был, сеть магазинов у него видите ли. Торгаш. – Эйтор негромко засмеялся. – Думал он, что все на свете купить может. Вот же наивный! Ника ему и показала, что такое настоящая женщина! Схватила его своими стальными скалолазными пальчиками за блестящие лацканы его безупречного смокинга да как швырнет! Он и загремел костями по мраморному полу! Охранник того типа, здоровенный такой амбал, морда как дубовый письменный стол, растерялся, бросился своего босса с пола поднимать, пыль с него счищать специальной щеточкой… А Ника развернулась и пошла себе дальше, в следующий зал, где как раз мои работы висели.

– Не купил он у тебя ничего? – спросил Глеб.

– Да уж где там… он сразу домой уехал, тридцатилетним коньяком стресс снимать… – художник вздохнул. – А ведь такой клиент перспективный был!

– Ничего, Эйтор, будет и в твоей мастерской праздник!

Ника опять засмеялась заразительно и от всей души. Глеб невольно залюбовался ее правильными чертами лица, которые в такие минуты становились еще более обаятельными и энергичными. В душе его стало тепло и просторно, словно упали сковывавшие его много лет тяжелые стальные оковы, которые он носил, совершенно об этом не подозревая. Ему опять вспомнились слова Иванова о том, что нужно хватать ту самую, свою единственную, и никогда не отпускать ее. Но в следующую секунду его отрезвила другая мысль: такую женщину, как Ника, пожалуй, и не схватишь. Еще, чего доброго, бросит на пол как того миллионера.

Однако ничего этого он вслух не выразил, произнеся бодрым тоном:

– Так значит, Ника, договорились? Встречаемся в Иерусалиме? Я тебе позвоню, когда приеду?

Та, секунду повременив, еще раз внимательно, словно удивляясь такой настойчивости, посмотрела на Глеба своими огромными глазищами, которые почему-то в этот момент приобрели зеленовато-синий оттенок, и кивнула:

– Да. Звони.

Глава 5. Теодицея и гематрия

«Вот здесь полоску светлой охры добавить… И немного лазури …». Откинувшись на спинку белого пластмассового стула, Ника в нерешительности разглядывала этюд, установленный на маленьком этюднике. «Как бы тени не упустить…» – озабоченно подумала она, заметив, что быстрое движение утреннего солнца на глазах смещает влево укорачивающиеся черные тени домов.

Широкими беличьими кистями Ника быстро нанесла несколько бледно-желтых и голубых мазков масляной краски на маленький лист толстой бумаги, лицевая сторона которой имела фактуру настоящего холста, и снова отодвинулась в задумчивости. Этюд был уже почти готов. Оставалось только немножко подождать, пока подсохнут краски.

«Где же Глеб? Наверное, спит еще», подумала она, озираясь по сторонам. Они встретились в одном из пригородов Иерусалима три дня назад и с того момента везде бродили вместе, расставаясь только на ночь – их гостиницы были в разных концах города. Сегодня утором они договорились встретиться и посетить еще кое-какие места. До отъезда домой оставалась совсем немного.

Ника потянулась как проснувшаяся собака и огляделась вокруг. Явственно уже ощущалась подступающая дневная жара, и высокое небо над городом становилось белесым. Иерусалимская улица Бен Иегуда начала жить своей дневной жизнью – туристы и паломники из разных стран небольшими группками и поодиночке перемещались по вымощенному квадратными каменными плитками тротуару. Они громко переговаривались, заглядывая в многочисленные сувенирные лавки и фотографируя все подряд – друг друга, купы цветов, высаженных на балконах и в больших бетонных клумбах на тротуаре, желтоватые стены каменных домов. Они фотографировали и сами крыши этих домов – плоские или четырехскатные с мансардами, людей, сидящих за столиками в кафе под открытым небом.

Один из паломников нацелил объектив камеры на Нику, но она, оскалив белые зубы, скорчила ему такую зловещую гримасу, что тот поспешно ретировался. Ника беспечно рассмеялась, заметив, что тот украдкой перекрестился, но через секунду забыла о нем, потому что прямо за ее спиной раздался молодой мужской голос:

– Бокер тов.

«Опять кто-то из этих навязчивых восточных мужчин», – с досадой подумала она и, не оборачиваясь, сказала с ужасным акцентом:

– Ани ло мевина.

«Я не понимаю» было одной из немногих фраз на иврите, которые она выучила.

– Ничего, я говорю по-русски. Позвольте, я присяду рядом?

Ника поняла, что от нежелательного общения уйти не удастся. Нехотя она обернулась к мужчине, приготовившись сказать что-нибудь такое, от чего тот сразу бы испарился и не беспокоил ее больше. Но осеклась – перед ней стоял огромного роста широкоплечий старик с веселыми черными глазами. Его большая шевелюра, пушистые роскошные усы и широкая борода были почти совершенно белыми, но аккуратно подстриженными и расчесанными. Его облачение – яркая цветастая рубашка навыпуск, легкие летние сандалии, серые брюки и светлая, расшитая цветистым узором летняя шляпа с полями – отчего-то не выглядели на нем нелепыми. Ника была так ошеломлена несоответствием его облика с молодым бодрым голосом, что только и смогла, что молча кивнуть.

Старик присел на скрипнувший под его мощным телом пластиковый стул, стоявший возле столика, за которым обосновалась Ника, и спросил:

– Я лишь хотел спросить вас, отчего вы, вместо того, чтобы рисовать настоящие достопримечательности нашего города, переносите на бумагу обычную улицу. Таких улиц в городах всего мира – сотни. Ну что такое улица? Так, скопище каменных коробок и толпы праздных людей... А ведь окрестности Иерусалима это уникальные, древние и просто очень красивые места…

Старик разговаривал ненавязчиво, очень мягко, слегка грассируя. Его негромкий голос не внушал опасений. «Не похоже, что он имеет какие-то зловещие намерения», – решила Ника.

– Я из России, на две недели приехала – порисовать. Завтра уезжаю, поэтому решила сделать хоть несколько этюдов в центре города. А окрестности… Я уже обошла все достопримечательности. В других городах тоже была. И в пустыне Негев тоже, и на море. И этюдов сделала достаточно.

Ника приоткрыла большую холщовую сумку, стоявшую у ее ног, и выложила на стол толстенькую пачку таких же плотных листов бумаги с этюдами, какой стоял перед ней.

– Разрешите? – старик вежливо указал на листы, и Ника согласно кивнула.

– Так-так… Башня Давида, Яффские ворота… храм Гроба Господня… Цветочные ворота, ага… Старый город… да-да-да… Хорошо… Вы прекрасно рисуете…

Старик быстро проглядел все листы и вернул их Нике, которая в это время сидела вполоборота, делая вид, что ее совсем не интересует мнение ее нежданного визави.

– Да, красивые места, – сказала Ника, украдкой разглядывая своего собеседника, который задумчиво поднес к губам маленькую фарфоровую чашечку с кофе, принесенную сонным официантом. – Меня Ника зовут.

– Как?! Ника? – старик, казалось, едва сдержал удивление.

– Да, а что тут удивительного?

– Нет-нет, ничего, простите. А меня зовут Арье. Давно уже тут живу, много лет…

– Здравствуйте! – За спиной Ники раздался знакомый голос – это незаметно подошел Глеб. – Извини, Ника, я проспал…

– Ага, привет! – отозвалась Ника. – А мы тут об искусстве беседуем. Вот – только что познакомились. Это Арье… Ведь так? Я правильно сказала? А это Глеб.

– Рад познакомиться, Глеб, – старик, привстав со стула, протянул ему руку. – Я местный житель. Увидел знакомое лицо и подошел.

– Разве мы знакомы? – Ника удивленно скосила глаза.

– Да, я забыл сказать, что я вас вчера видел, – сказал Арье. – Вы рисовали этюды на Виа Долороза, а ваш молодой человек бродил вокруг фотографируя все подряд

– Никакой он не мой молодой человек, – буркнула Ника, но слова Арье ее нисколько не задели. Ей было очень уютно с Глебом, который и выглядел, и вел себя как настоящий джентльмен. Он не выказывал никаких претензий на сближение дистанции, хотя, будучи совсем неглупой, она видела, что Глеб испытывает к ней какие-то чувства. Более того, в те минуты, когда она оставалась наедине с собой в гостиничном номере, она часто с доброй улыбкой о нем вспоминала.

– Виа Долороза? – переспросила Ника, глядя в сторону, и поежилась от воспоминаний. – Да уж, я эту улицу запомню… На ней до сих пор, спустя две тысячи лет, ощущается пролитая кровь…

Да, Виа Долороза, путь Иисуса Христа к месту его распятия, вовсе не вызвал у нее возвышенных чувств. Наоборот, Ника была шокирована тем, насколько сильно внимание приехавших со всего мира людей было сфокусировано именно на трагическом аспекте земного пути Иисуса – на его последнем пути, на том пути, который вел к месту распятия. Некоторые паломники с каким-то преувеличенно нездоровым удовольствием купались в волнах боли и страдания, пронизывающих старинные узкие улицы Иерусалима.

– Мы, здесь живущие, уже к этому привыкли, – говоря эти слова, старик внимательно смотрел на Нику, словно читая ее мысли. – Паломники и туристы иногда перегибают палку, пытаясь глубже прочувствовать дух того давно ушедшего времени. Но вы знаете, друзья мои, я их могу понять. В чем-то они даже правы – нигде больше этот дух не сохранился в такой силе… Вы, я вижу, уже собираетесь?... – спросил он, заметив, что Ника принялась укладывать в сумку свои художественные принадлежности.

– Да, пожалуй, нам пора. Завтра, в субботу рано утром, мы с Глебом улетаем в Москву. Я хотела бы еще купить какие-нибудь сувениры.

– Да? Жаль… А я хотел пригласить вас увидеть кое-что необычное. Нечто такое, что находится за пределами внимания паломников и туристов.

– А почему именно нас? – с подозрением спросила Ника.

Глеб, с интересом слушавший их беседу, поддакнул:

– Да, а почему нас?

– О, не бойтесь, пожалуйста! Я не опасен, а причину моего предложения я вам вскоре постараюсь разъяснить.

– И что же вы хотите нам показать? – Ника недоверчиво посмотрела на старика, который возвышался над столиком как монумент.

– Я хочу показать вам подлинное место распятия Иисуса из Назарета. Да-да, не удивляйтесь, – Арье предупреждающе поднял руку. – В Иерусалиме есть как минимум два места, которые разными христианскими конфессиями почитаются как истинное место распятия. Одно из них вы видели в Старом городе. Там сейчас сооружен храм.

– Да, мы там была вчера, – подтвердил Глеб.

– Так вот, истинность того места как точки, где находилась Голгофа, часто подвергают сомнению и, надо сказать, небеспочвенно…

– Почему? – заинтересовалась Ника.

– Потому, что, как о том говорят все известные письменные источники, Голгофа находилась за пределами Старого города.

Ника сделала удивленное лицо, а Арье продолжил:

– Есть ведь еще одно место, которое британский генерал Гордон в девятнадцатом веке убедил принять всех протестантов в качестве места распятия Иисуса. Его, это место, так и называют – протестантская Голгофа. Оно находится к северу от Старого города почти напротив Дамасских, или Шхемских, ворот. Впрочем, все это хорошо известно…

Он посмотрел на дно пустой кофейной чашечки и продолжил:

– …и есть еще одно место, которое, как я почитаю возможным думать, наиболее близко к истине. Если вы согласитесь пройтись со мной, то сможете его увидеть.

Ника открыла уже рот, чтобы отказаться, но неожиданно взглянула в глаза старика, и то, что она ощутила в его взгляде, заставило ее мгновенно изменить свое решение – невероятной силы глубинная печаль струилась из больших темных глаз. Он почти умоляюще глядел на нее, его безмолвная просьба была выше всего, что когда-нибудь видела Ника.

– Хорошо, мы пойдем, – охрипшим голосом согласилась она, подумав, что опять неразумно ввязалась в какую-то авантюру. – Глеб, ты согласен?

Согласен ли он?! Глеб даже и не мог себе задать такой вопрос. Он был готов на все, лишь бы быть рядом с Никой в этот момент.

– Конечно! – серьезным тоном ответил он. – Я все равно тебя одну никуда не отпущу.

– Я очень рад, – Арье с видимым облегчением улыбнулся, – вы не пожалеете, друзья, это совсем необременительно.

Он поднялся вместе с Никой, которая с деланной бодростью вскочила с места и закинула на плечо свою большую сумку, но вдруг как-то по-детски спросила:

– А… а куда мы пойдем?

– Я предложил бы вам сначала немного пройти пешком. Чтобы еще раз прочувствовать всю неповторимую атмосферу древности и многоязычия этого города. Пойдемте… а пойдемте… знаете, куда? На базар.

– На базар?!

– Да. Тут не очень далеко. Мы поднимемся здесь до улицы Бен Гилель, а там немного пешком – и по улице Агриппас придем к рынку. Это очень любопытное место, смею вас заверить, оно вам понравится. Там можно найти сувениры на любой вкус. А потом мы с вами отправимся дальше.

Удивленно пожав плечами и пробормотав что-то неразборчивое, Ника зашагала справа от старика, который чувствовал себя в колоритной обстановке восточного города как рыба в воде и двигался размеренно, отмеряя длинные шаги и размахивая в такт своего хода руками. Видно было, что его настроение было отличным. Глеб шел справа от Ники.

Арье на ходу говорил, и хоть обращался он сразу к обоим своим спутникам, его речь слова были больше для Ники:

– Я очень удивился сегодня необычному совпадению. Когда вы назвали свое имя, я тотчас же вспомнил, что вчера встретил вас не где-то в другом месте, а именно на Виа Долороза и именно на восьмой станции. Помните?

– Не были мы ни на какой станции! – категорически отрезала Ника.

– Ну как же! Там, на дороге, которую считают последним путем Иешуа, Иисуса из Назарета, есть памятные места, на которых, как принято считать, он делал остановки. Четырнадцать остановок, их называют станциями.

– А, ну да, конечно, мы были там. Только не знали, что они называются станциями. Там еще знаки есть.

– Да, друзья мои, эти станции, настоящие они или же мифологические, неспроста отмечены памятными знаками! Остановки, сделанные Иешуа, были не по его собственной воле – предание рассказывает, что он падал под тяжестью большого деревянного креста, который приговоренные к распятию должны были нести сами к месту своей смерти. Он шел изможденный нанесенными ему ранами, терзаемый ужасающей жарой и нестерпимой жаждой… поэтому не стоит строго судить тех верующих, которые очень близко принимают к сердцу этот путь…

Ника тихо отозвалась:

– Я не буду…

– Да? Хорошо, – старик ободряюще улыбнулся. – Так вот, с каждой станцией связаны свои предания. Все их я не буду пересказывать. Расскажу только о восьмой станции. На той самой, восьмой станции, где я вас впервые повстречал, Иисус обратился, как то написано у евангелиста Луки, к дочерям иерусалимским. Это было обращение к женщинам. Это место отмечено вделанным в стену дисковидным каменным знаком с выбитым на нем крестом. Да вот, взгляните сами.

Арье достал из обширного кармана огромного размера коммуникатор, который в его большой ладони казался маленьким игрушечным детским телефоном. Найдя в памяти телефона нужную фотографию, он увеличил ее и показал Нике.

– Вот, видите – над поперечной перекладиной креста высечены четыре буквы: IС ХС, что, как вы понимаете, означает Иисус Христос. Я не слишком быстро иду?

Неожиданно заданный вопрос заставил Нику сбиться с темпа. Она помотала головой, и Арье продолжил:

– А под перекладиной креста высечены еще четыре буквы. Посмотрите. Видите. Это буквы вашего имени.

– Что-о-о?!

– Да, именно так. Там выбито слово NIKA. Это означает…

– Я сама знаю, что означает мое имя. По-гречески это победа, – отчего-то обидевшись, прервала старика Ника. – Даже богиня такая была у древних греков.

– Да, верно, Ника – это богиня, дочь Палланта и богини Стикс, помощница самого Зевса, правителя богов. Крылатая богиня... Если вы приглядитесь к надписи на диске, то увидите, что слово NIKA написано по-гречески, но прописными буквами.

– Ага, точно! – присмотревшись, подтвердила Ника.

– А почему написано по-гречески? – спросил Глеб с удивлением. – Казалось бы, надпись должна быть сделана на латыни или древнееврейском языке…

– Ничего удивительного, – ответил Арье. – Эллинская культура в то время была распространена в странах Средиземноморья, да и сами римляне были, признаться, изрядными эллинистами.

– Так что же насчет надписи? – напомнила Ника.

– Да. Надпись. Она, несомненно, сделана с определенными целями. Первое, и, наверное, главное ее значение состоит в том, чтобы показать миру величие грядущей победы света над тьмой. Ну, а во-вторых, оно написано прописными буквами еще и для того, чтобы это слово можно было прочитать и на латинице, поскольку именно от римлян первые христиане и претерпели многие страдания. Так вот, дорогая Ника, я хочу вам сказать, что каббалистическая нумерология, впрочем, как и пифагорейская, полагает, что…

«Сумасшедший! Надо же! Каббалистическая нумерология!», – в голове Ники заметались вихри сбивчивых спутанных мыслей. Она краем глаза заметила, что и Глеб не остался равнодушным к словам Арье. Но увидев, что, несмотря на удивление, Глеб не выказывает признаков беспокойства, Ника продолжила слушать объяснения. Старик, заметив ее волнение, успокаивающе прикоснулся к ее плечу:

– Не бойтесь, не бойтесь, пожалуйста, я не сошел с ума, и я не религиозный фанатик. Просто я обязан разъяснить вам систему понятий и изложить все факты, которые являются достаточно известными тем, кто ими интересуется. Если же я этого не сделаю, может статься так, к моему великому сожалению, что вы будете смотреть на некоторые вещи, но не увидите их… Вы просто не заметите ничего необычного.

– Да я и не против, Арье. Рассказывайте дальше.

– …Так вот, упрощая до крайности, можно сказать, что каббалисты-нумерологи присвоили буквам алфавита порядковые номера, каждому из которых соответствует некое число. Если взять любое слово из употребляемых нами, разложить его на буквы, а потом с соответствующими этим буквам числами проделать определенные манипуляции, то полученная в результате величина может многое сказать.

– И о чем же таком секретном могут сказать эти цифры? – проворчала Ника.

– Не цифры, а числа …и напрасно вы так скептически улыбаетесь. – Арье посмотрел на Нику как на ребенка. – Нумерологией занимался сам великий греческий математик Пифагор, а уж он-то, как вы понимаете, не стал бы тратить время на пустяки…

– Пифагор! Надо же! – Ника, не удержавшись, расхохоталась, но вовремя спохватилась и покаянно произнесла: – Извините, пожалуйста, Арье. Я больше не буду.

Она покосилась на собеседника, но тот, похоже, нисколько не обиделся, потому что как ни в чем не бывало продолжил рассказ:

– Каббалистическая нумерология предлагает такой вариант толкования вашего имени, он называется гематрия. Это часть каббалистического учения, есть еще нотарикон и темура, но о них как-нибудь потом…

– Да, лучше уж потом…

– …Так вот, гематрия... В латинском алфавите буква N имеет четырнадцатый номер, ему соответствует число пятьдесят, буква I – девятый, число девять, буква K – одиннадцатый, и ему соответствует число двадцать. Букве А, безусловно, принадлежит число один, поскольку она идет первой. Теперь можно рассчитать сумму слагаемых: пятьдесят плюс девять плюс двадцать и плюс один. Итого восемьдесят. Это полная гематрия вашего имени. Далее полученное число путем суммирования составляющих его цифр сводится к однозначному. Число восемьдесят состоит из восьмерки и нуля. Восемь плюс ноль получится, как вы понимаете, восемь. Это и есть гематрия имени NIKA. Восьмерка в каббалистической нумерологии это благоприятное число. Потом я расскажу вам о его значении.

– Ого! – воскликнула Ника восхищенно. – И еще что-то есть?

– Да, есть. Вот еще один факт: полученная восьмерка это номер станции, на которой я вас встретил на Виа Долороза.

– Не понимаю… – Ника была в явной растерянности. – Это… это совпадение? И вы что, во все это верите?!

– Что ж, вполне возможно, это могло бы быть и совпадением… Но, хотя я и не очень-то верю в нумерологию, не могу назвать это простым совпадением. Ведь вы, друзья мои, сейчас находитесь на земле очень древних мифов и легенд. Да и числа сами по себе вещь довольно интересная… Они, конечно, имеют утилитарную функцию – можно, например, с их помощью посчитать что-нибудь: например, количество денег в кошельке или объем жидкости в сосуде, но, кроме того, они способны описывать и нечто другое.

– Что же такое особенное они могут описывать? – спросил Глеб.

– Понимаете ли… – Арье пожал плечами, словно бы недоумевая и удивляясь. – Существующая ныне математика как наука по большому счету это система чистых абстракций, а математические понятия уже давно не имеют никакого отношения к реальным объектам. К тем объектам, которые мы видим в жизни каждый день. Чего стоят хотя бы базовые понятия, которыми оперируют математики – ноль, точка, линия или плоскость. Я здесь даже не говорю о, скажем, интегральном исчислении, булевых функциях или непротиворечивости логики предикативов как философской проблеме истинности математических теорем.

– Вы математик? – с уважением спросила Ника.

– Я знаком с математикой, – согласился Арье. – Но, увы, вовсе не так уверен в ней, как некоторые другие... Иногда математиков очень трудно вытащить из тех глубоких и невероятно далеких, сияющих в хрустальной идеальной чистоте умозрительных сфер, в которых они обитают. Да вы сами, наверное, помните известную забавную историю, как нескольким ученым, среди которых был математик, предложили найти метод поимки сбежавшего из зоопарка льва? Через два дня математик принес решение теоремы для обобщенного случая сферического льва в вакууме…

Арье поднял брови, как бы удивляясь заумности математиков.

– …однако математика является, в допустимом приближении, вполне надежным инструментом описания материального мира и физических явлений, поэтому иногда ей можно доверять. Кроме того, это великая игрушка для разума, для чистого интеллекта. Она дает простор фантазии и полету ума. Но у математики есть еще одна функция, которой очень часто не придают никакого значения. В частности, она иногда неплохо описывает определенные аспекты духовного мира. И некоторые философские школы античного мира, например, пифагорейская школа, использовали это знание в полной мере…

День приближался к своей жаркой середине, по брусчатке улицы Бен Гилель двигались в обоих направлениях яркие разноцветные массы туристов, создававших настоящую толкучку. Туристы то и дело задевали Нику и Глеба плечами, сумками и фотокамерами, но ничего этого они не замечали, поглощенные рассказом Арье, который все сильнее и сильнее раскручивал спираль своего повествования.

– Итак, первая буква еврейского алфавита, который, кстати, называется алефбет, это буква А, алеф, в гематрии соответствует единице. А единица, как это совершенно очевидно, символизирует нечто такое, что является единым. Одним-единственным. Что это, как вы думаете, Глеб?

– Ну-у-у, не знаю… Что бы это могло быть... Это Земля? Нет? Это Солнце? Тоже нет?

Тут Ника поспешно сказала:

– Я поняла! Единица это человек! Он всегда один. Он одинок в этом мире. Правильно?

– Такая трактовка тоже существует, но все-таки это не так.

– А что же это? Может, Солнечная система? Или это Вселенная?

– О! Вы почти попали в самую точку! Конечно, единица это Бог. Кроме него нет ничего, и «...без Него ничто не нáчало быть, что нáчало быть».

– Ага, Бог… да-да, конечно…

У Ники с трудом получилось скрыть разочарование, но она справилась со своими чувствами и сказала вежливо:

– Наверное, вы правы. Это Бог. Но я предпочитаю не говорить на эту тему.

– Отчего же? – удивился ее собеседник. – Здесь, на земле, из которой вышли три величайшие мировые религии, беседы и дискуссии о Боге не прекращаются уже, наверное, четыре тысячи лет со времен пророка Авраама…

Ника помолчала и призналась:

– Почему-то мне не очень нравится, когда люди слепо подчиняются всяким книжкам, пусть даже и святым… – она умолкла, пытаясь подобрать верные слова. – У каждого своя святая книга, молятся на нее, поклоны бьют… А потом начинают убивать друг друга, доказывать, что его вера лучше. И кому от этого лучше становится? Отчего бы Богу не прекратить это? Если уж он такой всемогущий. Если он такая уж себе единица. Пусть бы лучше все жили в мире, картины бы рисовали, музыку создавали. …А вот еще такая штука была, инквизиция, за нее отдельное спасибо от всех женщин!

– Да, Ника… – Арье нахмурился, его прорезанное глубокими морщинами смуглое лицо еще больше потемнело. – Вы не первый человек, кто задумался об этом… да уж, далеко не первый… И все вы правильно говорите… да, правильно… Проблемой теодицеи, то есть оправдания Бога, занимались виднейшие богословы всех религий, самые ясные и острейшие умы всех времен. И в самом деле – это проблема! Так никогда и не был окончательно прояснен вопрос вопросов: как можно увязать между собой понятие всеблагого Творца и существование зла в мире? Ведь это существование зла мы ежедневно ощущаем в разных проявлениях. И в монотеистических религиях не получается, как в многобожии, свести все только к естественной борьбе противоположностей – темных и светлых сил. В конечном счете, все равно получается, что все эти сущности, все бесчисленные миры создал Бог, именно он создал и добрые, и злые силы… и получается, что именно Единый несет ответственность за все мировое зло…

Арье достал из маленькой сумочки, прикрепленной к его поясу, деревянные четки и принялся их задумчиво перебирать в такт своим шагам.

– Да, сколько копий было сломано, сколько тонн бумаги и пергамента исписано… Вы знаете, Ника, когда русский философ Владимир Соловьев написал свой знаменитый труд «Оправдание добра», то ведь, по сути, не открыл ничего нового. Он лишь продолжил традицию великих философов, как христианских, так и других – от древнегреческого Лукиана до Блаженного Августина и Вильгельма Лейбница, да и многих-многих других… Хотя его идеи прекрасны…

– И мне тоже идеи Владимира Соловьева понятны, – поддержал Арье Глеб. – Я его труд «Чтения о Богочеловечестве» еще в университете прочитал. Мне нравится, что человек может стать ближе к Богу, похожим на него, соединиться с ним. Он еще, кажется, говорил, что созданный Единым Богом мир отпал от Всевышнего. Но, наверное, так считают все религиозные люди, все религии…

– Бывало по-разному, есть разные трактовки, которые отличаются иногда только в деталях. Вот, скажем, гностики начала первого тысячелетия нашей эры были уверены, что этот мир создан не Богом-Абсолютом, а богом-«конструктором», который когда-то в незапамятные времена отвернулся от Всевышнего Света… потому-то этот мир и несовершенен.

Арье помолчал.

– Однако все многочисленные изощреннейшие трактаты так ни к чему не привели. Вы понимаете?! Казалось бы, так хорошо философы и богословы разъяснили, что Бог не имеет отношения к творимому в мире злу… но вот рождается новое поколение людей и снова задает своим религиозным лидерам те же вопросы, что и предыдущие поколения. …Время новое, а вопросы остаются все те же. Вопросы о добре и зле, о Боге и душе. О жизни и смерти. И это поколение вновь не получает на них ясного и точного ответа… Да и я, кстати, не могу согласиться с некоторыми положениями того же Соловьева. Например, с его идеей, что существуют люди, в которых отсутствует природная доброта… Как такое могло придти в голову просвещенному и весьма духовному человеку?! По сути, это был возврат к идеям Лютера и Кальвина, которые были почему-то уверены, что часть людей изначально Богом предназначена быть грешными… ну а себя они, естественно, к этой категории людей не относили.

– Я вас не обидел? – вдруг почему-то забеспокоился Глеб.

– Нет, конечно! Я все равно не силен в богословии и не очень религиозен… Но все-таки хочу сказать вам: может быть, в момент создания жизни Творец понимал, что невозможно будет уйти от неразрешимого, казалось бы, противоречия между необходимостью исполнения высшего замысла и свободой воли отдельной личности. Если все живые существа, в этом ли мире они живут или в каком-то другом, начнут слепо выполнять волю Творца, то это уже получаются... гммм... роботы какие-то. Или рабы. В чем же тогда смысл творения живого существа, если оно не может беспрепятственно развиваться, двигаться вперед?!… Прилагая для этого усилия, безусловно. Потому-то и дана всем нам свобода воли, свобода принять любое решение, склониться к любой из противоборствующих сторон.