Текст книги "Три имени вечности"

Автор книги: Андрей Лебедь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

О, небо, я уверен –

К тебе пути ведут!

Нефритовые бусы

рассыплются когда-то,

и золото исчезнет,

иссохнет как вода,

перо кецаля ломкое

так тонко, так воздушно…

Нет, небо, я не верю!

Мы здесь не навсегда.

Поглощенный своим необычным опытом, Эйтор забыл обо всех своих делах, даже тех, которые еще недавно казались ему неотложными. Днем он бесцельно слонялся по Петербургу, посещая все выставки, хоть как-то связанные с историей и культурой Мезоамерики, а ночью путешествовал по древнему миру исчезнувшей цивилизации. Эти его путешествия все больше укрепляли его веру в реинкарнацию. Он точно решил для себя, что этот странный опыт неоспоримо свидетельствует о том, что он начал вспоминать свои прошлые жизни. Это были жизни, которые он прожил, когда его душа воплощалась на Земле раньше. И одной из них, вспомнившейся ему так весомо и зримо, была жизнь, прожитая им в теле жреца древнего Тескоко.

Наконец его страсть путешествий в те необычные пространства начала ослабевать и постепенно исчезла, оставив после себя только груду записей в личном дневнике и кучу книг о культуре Мезоамерики. Он вернулся к своей работе художника и с удивлением обнаружил, что воспоминания о прошлой жизни кардинально изменили стиль его живописных работ. Исчезли присущие ему мягкие пастельные тона и прохладный декаданс размытых образов. В его картинах появились яркие жгучие краски, необычные динамичные сюжеты и стилизованные образы животных и людей. И если раньше он, никуда не торопясь, мог работать над одной картиной месяцами, то сейчас, к своему удивлению, создавал новое произведение в течение нескольких дней.

На первой же выставке, состоявшейся вскоре после этого, его работы произвели фурор. Обычно скептичные критики отметили новый этап в его творчестве. Их хвалебные голоса сливались в стройный хор. Они в один голос восхищались броским колоритом и тонкостями игры с пространством и перспективой. Это был новый тренд, как уверяли они публику, которая, будучи падкой на все модное и находящееся в мейнстриме, бросилась раскупать его фантасмагорические картины. Однако Эйтор относился к этому с большой настороженностью. Уж он-то знал, насколько могут быть изменчивы вкусы и прихоти толпы, и поэтому вовсе не пытался насытить рынок массой своих работ. Наоборот, он стал еще более тщательно прорабатывать детали и воспроизводить сюжеты, которые ярко светились перед его внутренним взором.

Нет, конечно, Эйтор был совсем не против того маленького кусочка славы, который упал на него с неба. Однако он очень хорошо помнил, что еще совсем недавно, пару месяцев назад, был полуголодным свободным художником. И он совсем не хотел отдаваться на растерзание толпы. Тем не менее, он чувствовал, что в его жизни не хватает чего-то очень важного. Он пытался проанализировать свои смутные ощущения, перебирая одно за другим все свои знакомства, все свои пристрастия и привязанности.

Вдруг его осенило. В этот момент он, находясь в своей мастерской, промывал под струей теплой воды кисти для масляных красок. Забыв выключить воду, он бросил кисти в треснутую старую раковину и кинулся к стоявшему в дальнем углу старинному двухтумбовому письменному столу. Вся огромная поверхность стола была завалена разного рода холстами, деревянными подрамниками, мятыми листами упаковочной бумаги.

Эйтор лихорадочно принялся рыться в этой куче, бормоча себе под нос:

– Сейчас-сейчас… Эй, ну, давай же, найдись. Ну-ну, не прячься, я же знаю, что ты где-то тут!

Он на мгновение задумался и начал поочередно выдвигать тяжелые деревянные ящики-полки, спрятанные за дверцами тумб. На пол полетел весь залежавшийся там хлам – старые эскизные альбомы, облезшие художественные кисточки, обрывки каких-то древних газет, глянцевые журналы, вымазанные в масляной краске тряпки… Искомой вещи не обнаружилось и тут. Эйтор почесал затылок и поднял вверх указательный палец:

– Ага!

Быстрым шагом он подошел к входной двери. Возле нее стояла самодельная вешалка для одежды – толстый полированный деревянный шест на подставке с вбитыми в него на разных уровнях гвоздями. Нетерпеливо скинув на пол какие-то старые куртки, зимнее пальто, темно-синий лабораторный халат, Эйтор отыскал висящие на одном из гвоздей свои старые синие джинсы и порылся в карманах. Наконец, он торжествующе вскрикнул, найдя то, что искал – небольшой помятый лист бумаги, когда-то белоснежный, а теперь изрядно посеревший, и истершийся на сгибах.

Он вытащил свой новый мобильный телефон и принялся набирать номер, то и дело сверяясь с цифрами, написанными на листке. Телефон был новый, но очень похожий на его старый телефон, тот, который он потерял, старомодный. Волнуясь, он приложил трубку к уху и стал слушать длинные гудки, которые показались ему бесконечными. Он почти отчаялся, но решил ждать до победы. В конце концов, в динамике телефона что-то негромко щелкнуло, и мелодичный женский голос произнес:

– Моси-моси!

– Э-э-э… – Эйтор немного растерялся, но быстро взял себя в руки. – Зд-дравствуйте, Юми. Извинит-те за бесп-покойст-тво. Эт-то Эйт-тор, помните, мы с вами встретились возле дацана?

– А-а-а! Эйтор! – голос потеплел. – Я помню ту чудесную историю, когда Оониси-сан рассказал вам о своем знании. Рада вас слышать, Эйтор. Чем я могу вам помочь?

– Я… – Эйтор заранее не решил, что скажет, но решил действовать напрямик: – Юми, скажит-те, пожал-луйста, мы могли бы встрет-титься?

Ладони его вдруг мгновенно вспотели от волнения.

– Встретиться? – голос Юми выразил ее удивление. – А зачем?

– Зачем… Э-э-э. А я хочу написать ваш портрет. Маслом на холсте. Вы не против?

Юми рассмеялась, и Эйтор был готов слушать ее звонкий смех сколько угодно. Он казался ему прекрасной небесной музыкой.

– Так вы не против, Юми?

– Я не против, Эйтор. Так оригинально, как вы с Глебом, со мной мало кто знакомился.

– А когда мы сможем с вами встретиться, Юми? – Эйтор был готов прыгать до потолка от восторга.

– Я приеду в Санкт-Петербург через два месяца, в августе.

– В августе?!! Так нескоро... – художник по-настоящему расстроился, даже его выдержанный характер здесь дал трещину.

– Да, в конце августа. Я сейчас в Японии.

– Спасибо, Юми… Я буду ждать вас.

Ему хотелось крикнуть Юми, что он готов лететь к ней в Японию хоть сейчас, но вместо этого тихо пролепетал:

– А можно… можно я буду вам звонить иногда?

– Ну конечно, милый Эйтор, до свидания. Только не звоните так поздно. У нас тут уже ночь.

– Ой, простите, Юми. До свидания. Спокойной ночи.

Эйтор отключил телефон и, весь красный от смущения, набрал номер Глеба:

– Глеб, а ты можешь сейчас придти ко мне?

– Эйтор, – голос Глеба был нетерпеливым, – а нельзя этот визит отложить? Я сейчас на работе, очень занят, давай завтра, а?

– Я не могу завтра, – голос Эйтора звучал уныло. – Я Юми звонил…

– А, так что ж ты сразу не сказал! Буду через пару часов.

Ровно через два часа дверь мастерской распахнулась, и в нее ворвался маленький вихрь, состоящий из улыбающегося Глеба и молниеносной Ники, которая за минуту своего визита успела пожать руку ошеломленному Эйтору, ущипнуть его за плечо, опрокинуть тяжелый деревянный стул, притащенный художником из отданного под снос старого дома, потрогать указательным пальцем недавно начатую картину, смазав при этом краску с уха мифологического мексиканского животного. Она несколько раз подпрыгнула, пытаясь достать рукой висевшую под потолком люстру и, убедившись, что достать не может – слишком высоко, метко бросила в эту люстру скомканной газетой. Люстра закачалась по широкой амплитуде, а Ника, наконец, уселась на табурет и потребовала себе чашку чая.

Эйтор, все это время терпеливо стоявший посреди мастерской, смиренно двинулся в дальний угол включать электрический чайник, а когда вернулся, Ника принялась его забрасывать вопросами:

– Ну, давай, рассказывай! Ты звонил той самой японке? Которая лиса с девятью хвостами? И которой уже миллион лет? А ничего, что она такая старая? Ты не против?

На все вопросы Эйтор покорно кивал головой, будучи не в силах сопротивляться такому урагану. Наконец, Ника задала свой главный вопрос, коварно улыбаясь и блестя глазами:

– Эйтор, ты что, влюбился?

Этот невинный, почти детский вопрос вогнал бедного художника в полный ступор. Он попытался было как-то ответить, но только запутался в словах и, махнув рукой, сел. Ника сказала убежденно:

– Точно. Влюбился. Ты, такой стойкий северянин. И что я могу на это сказать?

– Что? – пробормотал Эйтор, глядя в пол.

– Что? А ты молодец! – неожиданно резюмировала Ника.

– Да, – поддержал ее Глеб. – Молодец, что ты решился позвонить Юми. Я же видел, что она…

– Что – она? – спросил Эйтор.

– Ну, что она … ну, что понравилась она тебе…

– А Итиро сказал – помнишь? – что в нее все мужчины влюбляются… А я не хочу как все.

– Да ты не прислушивайся ко всяким разным… – Ника была категорична. – Если твое сердце тебе говорит, что любишь, так чего сомневаться-то?

Эйтор исподлобья посмотрел на Нику и спросил неуверенно:

– Правда? Ты и правда так считаешь? А ведь она приедет только через два месяца, и я сейчас туда тоже пока не могу…

– Тогда жди, Эйтор. – со всей серьезностью сказал Глеб. – Жди, даже если ожидание займет у тебя... даже если займет много времени.

Он бросил взгляд на Нику и добавил:

– А знаешь, Эйтор. Хотим мы тебе предложить съездить с нами.

– А что, я не против, у меня сейчас никаких дел нету…

Ника, приподнявшись с табурета, сказала:

– Поедем с нами на север. В Коми край. Воркутинским поездом. Я бы, конечно, поехала в Туву, да там сейчас в это время никого из знакомых нету, все разъехались на время кто куда.

– И учитель твой тоже?

– И он тоже. Да это он и договорился, чтоб нас встретили и отвезли к одному человеку.

Эйтор подумал секунду и решительно мотнул головой:

– Согласен! Поехали!

Глава 11. Тропы ложных богов

«We are all just prisoners here

of our own device».

Eagles. Hotel California

В пассажирском вагоне было душно, и, чтобы открыть окно, Глебу понадобилась помощь одного из спутников – плечистого мощного мужчины лет пятидесяти в черном спортивном костюме. Только со второй попытки они вдвоем рывками смогли приоткрыть заклинившую деревянную раму.

– Старый вагон уже… Перекосило его уже как древнего деда-ревматика… – сосед тяжело уселся на нижнюю полку и протянул для рукопожатия крепкую руку. – Будем знакомы. Семен я. Куда едете?

Глеб назвал свое имя и сказал, что они с Никой едут до небольшой станции, на которой поезд стоит всего пару минут.

– А, вам уже немного осталось, завтра днем уже там будете. А мне дальше ехать. Я домой еду, в Воркуту. Шахтер я, на шахте Воргашорская работаю. В забое. А этот парень, он тоже с вами?

Он указал на Эйтора, который безмятежно спал на верхней полке.

– Ага, мы вместе, – ответила Ника. Она, поджав ноги, сидела на нижней полке и мечтательно глядела на проносившийся за окном пейзаж.

– Рад, рад познакомиться, – Семен осторожно потряс руку Ники своей здоровенной шахтерской лапищей.

От его чудовищного баса завибрировали и зазвенели стоявшие на столике пустые стаканы в тяжелых, потемневших от времени мельхиоровых подстаканниках. Глеб сказал, что когда-то уже ездил по Северной железной дороге. Он рассказал, что по вагонам поезда летали слухи, что бастуют шахтеры северных угольных разрезов. И якобы они твердо намерены не пропускать ни один поезд до тех пор, пока не будут удовлетворены все их требования. Но в реальности все оказалось совсем не так. Поезд прибыл в пункт назначения вовремя – забастовщики беспрепятственно пропускали все пассажирские поезда, задерживая только товарные составы.

– А, точно! Тогда мы долго бунтовали…– Семен гулко захохотал. – Ничо так… весело было… сейчас уже не так… скучно…

Своей бесшабашностью он напоминал былинных богатырей. Таким людям всегда тесно в хорошо обустроенном и теплом обывательском мирке. Им нужен ветер, вихри и буйство стихий. Такие люди не сидят в тиши кабинетов, а открывают новые земли и континенты. И, наверное, именно такого типа люди двести лет тому назад «гуляли» по Волге с кистенями в руках, поджигая налево и направо дворянские усадьбы…

– А там еще кто-то есть…

Семен показал пальцем на верхнюю боковую полку, где действительно спал какой-то человек, завернувшись, несмотря на духоту, в шершавое железнодорожное одеяло.

– Он скоро уже выходит. А я тоже до Воркуты еду.

Женский голос, произнесший эти слова, был мелодичный и певучий. Глеб и Семен обернулись. Эти слова произнесла средних лет женщина с миловидным лицом, сидевшая на нижней боковой полке.

– Живете там? – вежливо поинтересовался Глеб.

– Нет, я оттуда родом, а уже давно в Питере работаю, в Пулково. Я астрофизик…

– Ученый человек, значит, – уважительно сказал Семен, – это хорошо…

– Да… Светлана меня зовут, – она стеснительно улыбнулась и машинально поправила очки в тонкой оправе.

Лежавший на верхней полке пассажир даже не пошевелился, так крепко он спал.

Поезд, все это стоявший на большой узловой станции, рывком тронулся и стал набирать ход. Глеб забрался на свое место на верхней полке, вытянулся во весь рост и задремал. Проспал он, похоже, довольно долго, но это было, скорее, полусонное состояние – временами ему слышались голоса пассажиров, ведущих неспешные дорожные беседы, мерный перестук вагонных колес, спокойный голос проводника, разносившего горячий чай…

Наконец, он открыл глаза и взглянул вниз. Беседа ехавших пассажиров была в самом разгаре. Рассказывала женщина астрофизик из Пулковской обсерватории, а ее собеседником был тот самый пассажир с верхней боковой полки, спавший ранее сном праведника – невысокий мужчина с окладистой благообразной бородой. Впрочем, надо отдать должное им обоим, их разговор протекал вполне мирно, без каких-либо эксцессов и нападок друг на друга.

– …и до сих пор непонятны причины, по которым во Вселенной сейчас господствует обычная материя, а антиматерии так мало…

– А чем же они отличаются, Светлана? – спросил бородач.

Видно было, он очень увлечен темой разговора. Воркутинцу Семену, напротив, эта беседа была не очень интересна, он сидел со стаканом чая в руке и читал вчерашнюю газету, время от времени поглядывая в окно.

– Отличаются они всего-навсего электрическим зарядом элементов, составляющих атом. Вот, к примеру, атом водорода состоит из одного электрона – отрицательно заряженной частицы, и ядра – массивного протона, заряженного положительно. Благодаря разнополярному заряду, они притягиваются и образуют атом. Но, как вы знаете из курса физики, электрон не совсем частица, а, скорее, заряженное «облако». Да и ядро тоже... оно конечно не твердое, его, с оговорками, можно назвать полем, но при определенных условиях оно ведет себя как жидкость… У атома же антиводорода все наоборот – протон заряжен отрицательно, а электрон – положительно. В момент Большого Взрыва, давшего толчок началу начал, должны были в равном объеме образоваться и обычная материя, и ее антипод – антиматерия. И если бы это все было именно так, материя и антиматерия, безусловно, должны были давным-давно аннигилировать и превратиться в гамма-кванты, то есть фотоны… все это – в рамках Стандартной модели…

– То есть, мы бы сейчас должны были жить в мире чистой светящейся энергии?

– Что вы, Алексей, нас бы тогда просто не было, – засмеялась Светлана, – материя бы в этом случае не смогла структурироваться, и никаких объектов не могло бы существовать. Эта проблема ведь еще очень интересна тем, что существующие сегодня видимые объекты вселенной, состоящие из обычной барионной материи, – звезды, туманности, пылевые скопления, составляют только четыре процента всей ее массы. Больше двадцати процентов составляет так называемая темная материя.

– Это что ж такое? – подал голос Семен, оторвавшись на секунду от чтения.

– Это материя во вселенной, которая пока не может быть идентифицирована современными приборами. Она имеет массу, и масса эта уже давно рассчитана теоретически…

– То есть, теоретически может быть так, что в нашей вселенной существует еще как минимум пять таких же материальных вселенных, не видимых глазом и всеми приборами? – уточнил благообразный Алексей.

– Ну… не совсем так. Это, наверное, не изолированные вселенные, а, скорее, объекты, которые принадлежат нашей вселенной. Просто они невидимы. Пока невидимы.

– А где еще три четверти массы вселенной?

– Это загадка! – Светлана поправила очки. – Остальные семьдесят пять процентов вселенной скрыты от наблюдателя. Это темная энергия.

– Ого!

– Именно – ого. Не исключено, что она и есть источник антигравитации. Антигравитация это такая сила, которая словно бы «расталкивает» вещество Вселенной, заставляя ее расширяться с ускорением.

– Разве же она расширяется с ускорением? Я вот слышал, что расширение вселенной замедляется, и она вот-вот схлопнется…

– О, это устаревшие взгляды. Они были популярны еще во времена Эдвина Хаббла. С тех пор было проведено множество астрономических измерений с использованием стандартных свечей…

– С использованием чего? – это уже Ника, не в силах сдержать любопытство, вмешалась в беседу.

– С использованием стандартных свечей. Это такие сверхновые класса «один А». Такие свечи образуются из «белых карликов» – звезд, масса которых превысит предел Чандрасекара, то есть одна целая и четыре десятых массы нашего Солнца. Принято считать, что, с небольшим допущением, все стандартные свечи горят одинаково. Измеряя расстояния до них, можно оценить скорость расширения вселенной. И факт, что эта скорость постоянно нарастает.

– А вещество, составляющее материальную вселенную, оно что – растягивается и становится менее плотным? – уточнил Алексей.

– Может, она и порвется когда-нибудь, вселенная-то? – это Семен подал реплику со своей полки. – Вот тогда будет шуму!

– Некоторые физики всерьез рассматривают такой вариант развития событий, – Светлана строго посмотрела на шахтера, отчего тот, как провинившийся ученик, опустил глаза в газету. – Ученым пришлось ввести параметр w темной энергии, показывающий соотношение давления и плотности. И они уже рассчитали, что если этот параметр будет находиться в определенном диапазоне величин, то тогда Большой Разрыв неизбежен! Тогда наступит момент, когда будут невозможны никакие взаимодействия между частицами материи – ни гравитационное, ни электромагнитное, ни сильное или слабое. Вселенная разорвется!

– А что в дырках-то видно будет? – спросил Семен с любопытством. – Еще одна вселенная, что ли? Или черти, может?

– Будет видно… там будет видно ничто. – Светлана пожала плечами. – А может, мы увидим соседнюю вселенную, кто знает? Есть и такие гипотезы. Наши канадские коллеги провели расчеты, которые доказывают, что, коли уж наша Вселенная ограничена, за ее пределами есть и другие. Опираются эти расчеты на карту плотности реликтового излучения звездного неба, где существуют области очень малой плотности или даже полного отсутствия этого излучения. Эти ученые уверены, что такие области и есть участки, где соседняя вселенная «тянется» к нашей. И подтверждаются эти выкладки исследованиями ученых НАСА, которые увидели в своих наблюдениях, что в одной окраинной части видимой вселенной галактики распределены не равномерно, как, казалось бы, должно быть в результате Большого Взрыва, а их скопления вытянуты особым образом, как будто вдоль по течению. Наши коллеги уверяют, что это течение и есть поток темной энергии, текущий в направлении точки будущего соприкосновения нашей и соседней вселенных.

Она помолчала и вздохнула:

– Да правду сказать, никто все равно не знает, что будет видно в этих разрывах. Только знаем, произойдет это не скоро. Если параметр w будет равен минус три вторых, то разрыв произойдет через двадцать два миллиарда лет…

– Нескоро еще, так что поживем! – Семен засмеялся.

– …а Земля прекратит свое существование всего за полчаса до полной деструкции.

– Это он и будет, конец света. На все воля Божья, – негромко и как-то печально сказал бородатый Алексей и перекрестился.

Сделал он это привычным жестом и, как Глеб про себя отметил, очень профессионально. Ему на миг почудилось, что в поезде запахло ладаном и восковыми свечками. Это же заметил и шахтер басом спросил:

– Алексей, а ты не поп ли часом?

Тот помялся немного, но все же ответил, хоть и с явной неохотой:

– Ну да… поп… священник. То есть… был священник. Сначала под запретом был… то есть служить в храме нельзя было. А потом и вовсе сняли с меня сан.

Семен присвистнул:

– Вот так дела… За что ж это?

– За… да это неинтересно… может, как-нибудь потом расскажу... Да вот и наш попутчик проснулся. Не даем вам спать своими разговорами, да? Вы спускайтесь сюда, вот и чай уже разносят.

Бывший священник Алексей заметил, что Глеб, подперев голову рукой, глядит на него сверху, и воспользовался подходящим моментом, чтобы прекратить неудобный ему разговор.

Глеб спрыгнул вниз и через несколько минут вместе со всеми уже пил чай из высокого «железнодорожного» стакана в тяжелом подстаканнике. «Пожалуй, эта беседа была бы интересна и Эйтору», подумал он. Он посмотрел наверх – Эйтор по-прежнему спал.

Скорый поезд пронесся сквозь Вологодскую и Архангельскую области и въехал на территорию Коми. Хвойные леса, покрывающие склоны невысоких, выположенных многомиллионнолетней эрозией холмов, казались в темными и загадочными. Сенокосы на живописных склонах, между которыми змеилась пыльная грунтовая дорога, выглядели точь-в-точь как на картине Гогена «Въезд в деревню». Все притихли, думая о чем-то своем.

Через несколько минут с полки спрыгнул Эйтор и, потягиваясь, спросил:

– Ника, Глеб, а не пойти ли нам пообедать?

В вагоне-ресторане Глеб рассказал Эйтору о попутчиках, о басовитом шахтере, об астрофизике Светлане и о бывшем священнике.

– Нам везет на интересных людей! – Эйтор, до того момента пребывавший в полусонном состоянии, оживился. – Пойдем скорее, может, что интересное узнаем.

Они пошли по прыгающему на стыках рельсов и железнодорожных стрелках поезду, стукаясь головами о торчащие с верхних полок ноги пассажиров плацкартных вагонов и переступая через играющих на полу детей. Войдя в свой вагон через грохочущее межвагонное пространство, они сразу же столкнулись с бывшим попом Алексеем, задумчиво курившим в тамбуре. Он доброжелательно улыбнулся и предложил им по сигарете. Хоть Глеб и не курил, но взял сигарету и, в надежде продолжить прерванный разговор, начал пускать клубы и струйки серого дыма.

– Да… стало быть конец света неминуем. Рано или поздно придет он всему творению… – Алексей нарушил недолгое молчание. – Это какая же силища-то заложена в первоосновах мироздания нашего! Человек… человечишко… маленький такой, а вот, тоже – «я» да «я»! Так и хочется по-народному срифмовать… тоже мне, венец творения…. ну куда, а?

Он неспешно курил, но мысли его не хотели выстраиваться в линию и скакали в разные стороны, казалось, без всякого его участия.

– А чт-то? – вежливо поинтересовался Эйтор. – Что – люди?

– Да вот, – Алексей махнул рукой, – беседовали тут давеча в купе. Совсем печально стало… Только и умеем, что уже готовое описывать… тут – да, тут мы мастера... процессы, которые в звездах проходят, межатомные силы всевозможные… Поля магнитные. Что сказать – научились исследовать… а вот как надо что-то создать, тут уж мы и в тупике, тут уж мы берем за образец уже созданное…

– Кем? – спросила Ника.

Он взглянул на нее искоса:

– Известно кем... Богом…

– А что вы имеете в виду, когда говорите – Бог? – спросил Эйтор, который, несмотря на то, что выставлял себя буддистом, все же был воспитан в атеистической семье.

Иногда он умел поставить собеседника в тупик своими вопросами, которые, при своей кажущейся простоте, были по-настоящему глубокими. Но в этот раз эффект от его вопроса был совершенно потрясающим. Бывший священник вздрогнул и даже присел, лицо его выразило крайнюю степень испуга и недоумения. Смесь страха, подозрительности и невыразимо глубокой печали проявилась на его лице. Глебу даже показалось, что в какой-то момент он хотел выскочить из тамбура, убежать от какой-то неведомой опасности. Но уже через секунду он овладел своими чувствами и выпрямился во весь рост, расправив плечи. Его высоко поднятая голова выражала готовность сражаться, а «благолепная» борода воинственно топорщилась.

Перед ними стоял уже не обыватель, не пассажир поезда дальнего следования, не расстрига-поп. Нет! В раскачивающемся на полном ходу поезда вагоне стоял настоящий воин, и этот воин был готов отстаивать некие благородные идеи, биться за свою свободу и независимость. Любой ценой. Пусть даже ценой смерти. В одну секунду перед Никой, Глебом и Эйтором промелькнуло и исчезло видение Алексея как средневекового рыцаря в полном облачении – в блестящих полированных доспехах и с тяжелым двуручным мечом у пояса.

И воин этот сказал глубоким звучным баритоном, обращаясь сразу ко всем:

– Кто вы? Что вам нужно? Кто вас послал?

Эйтор, на которого это преображение произвело сильное впечатление, пробормотал примирительно:

– Да я же ничего не имел в виду… Просто так спросил… Вон Глеб мне рассказал о том, какие интересные люди с нами вместе едут.

Ника энергично поддержала художника:

– Алексей, да вы не думайте ничего плохого, никакой тайной подоплеки тут нет и быть не может. Эйтор наш друг, мы давно друг друга знаем… Он искренне спросил.

Алексей окинул всех их взглядом – таким, который можно по-настоящему назвать тяжелым. Он словно прижал каждого из них к стенке тамбура и секунду изучал как препарированных мышей, лежащих на лабораторном столе. Потом взгляд его словно бы потерял вес и рассеялся. Воин-рыцарь исчез. Перед ними снова стоял обычный пассажир с сигаретой в руке. Полупрозрачные облачка табачного дыма колыхались и вибрировали в воздухе тамбура в такт покачиванию поезда.

Алексей покачал головой:

– Да-а-а… А мне-то было померещилось, что шпионите вы за мной… Хотя, что это я… невелика фигура… Но вот – испугался как ребенок.

– Ничего себе, испугался, ты ж нас чуть взглядом не расплющил! – Ника как всегда был прямолинейна. – Чего это ты такой нервный?

– Не знаю, что и произошло-то, – Алексей смущенно пожал плечами, – наваждение какое-то. Давно со мной такого не было. Прямо как будто видения меня посетили… И ощутил себя таким могучим, таким уверенным, твердым в вере. Словно за истину Христову сражаться должен… Вы уж меня простите…

Ника, не утерпев, поинтересовалась:

– А кто ж за тобой шпионить-то может, а? Иностранная разведка?

– Нет, конечно, – Алексей добродушно рассмеялся, – это так… это мои генетические страхи. Я ведь, как извержение из сана получил, почти ни с кем и не общался… не могу в себя прийти уже месяц.

– Извержение? А это еще что за штука? – Ника вскинула брови.

– Ну-у-у… сняли с меня сан священника по решению архиерейского собора…

Он словно выдавливал из себя эти слова, и они гулко падали тяжелыми чугунными болванками на железный пол тамбура.

– До сих пор в ушах стоит… «Анаксиос!».

Голос Алексея сорвался, и он отвернулся к окну, но через секунду снова взял себя в руки:

– «Анаксиос» по-гречески «недостоин»… ритуал такой древний был снятия священнического сана… слово это кричали провинившемуся… сейчас-то уже и не используют почти, а вот мне довелось услышать…

– Пойдем-ка в вагон, – предложил Глеб, – там, я видел, есть купе свободное, с проводником договорюсь сейчас – сядем и без помех обо всем поговорим…

***

– …да, и вот попались мне случайно редкие книги. На английском языке они были. Уж даже и не знаю, зачем выписывали их для библиотеки нашей епархии… Но вот попались они мне на глаза, а я-то английский хорошо знаю.

– Вот молодец! Мне бы так… – восхищенно пробормотал Эйтор.

– Да английский-то что… тому, кто латынь знает, он не страшен… как и французский, да и любой другой из романской группы языков.

– Так ты и латынь знаешь? – воскликнула Ника в восхищении.

– …и греческий, и арабский, и иврит. Сейчас одиннадцать языков знаю, кроме русского. Да это все, друзья мои, для меня никаких трудов не составляет, потому как у меня к языкам врожденная способность. Немецкий-то вот, скажем, я с детства знаю в совершенстве, еще с тех времен, когда с родителями в Германии жил, в Дрездене… отец у меня военным был… Там немецкие ребята, когда мы вместе на улице играли, не верили, что я русский, думали – свой, немец.

Эйтор расширил от удивления глаза и, показывая свое изумление, покачал головой, отчего его растрепанные волосы разлетелись по плечам.

– …Но дело, конечно, вовсе не в знании языков. Вся моя проблема в том, что начал я задавать неудобные вопросы. И вопросы эти были настолько несподручными для начальства нашего церковного, что привели меня к моему сегодняшнему положению.

– Кому ж ты вопросы-то задавать стал? – с участием спросила Ника.

– Сначала себе, конечно. А потом уж принялся и с другими беседовать на темы, которые стали вдруг для меня интересными. А прочитал я тогда не что иное, как знаменитую Коптскую гностическую библиотеку, и было в ней некоторое количество литературных источников, созданных древними гностиками…

– Кем-кем? – удивился Эйтор.

– Гностиками. То есть представителями гностицизма – христианского религиозного течения начала нашей эры…. Гностицизм – от греческого слова «гнозис», что означает «знание». – пояснил Алексей, видя, что Эйтор не понимает, о чем идет речь.

– А, христианского! – воскликнула Ника. – Теперь понятно. Так если христианского – то за что ж тебя тогда… из священников-то...? Православные – они ведь тоже христиане?

– В свое время гностицизм был осужден как ересь, – коротко пояснил Алексей.

Художник понимающе сказал:

– Ясн-но. Стало быть, начит-тался ты ерес-си…

– Можно сказать и так. Потом уж я нашел в нашей и других библиотеках много подобной литературы и познакомился с учениями большинства тогдашних гностических течений. А их было, и правда – великое множество: офиты, барбело-гностики, карпократиане…

– Надо же, как много! – не удержался Глеб. – И чего же это они спорили-то друг с другом, если все христиане?

– Время было такое, – пояснил Алексей. – Время становления христианской религии, да и вообще – очень распространены были в то время апокалипсические настроения. Конца света ожидали со дня на день…

– А-а-а… ясно.

– …ну и вот, за короткое время прочитал я, значит, тексты всех их учителей, творцов систем: Валентина, «отца всех ересей» Симона Мага, Маркиона, Феодота, Менандра, да и многих иных… Ну да, понятное дело, в семинарии я слышал о них, но только с точки зрения критики их взглядов. В основном критиковали их наши наставники. А тут… Отличные переводы первоисточников. Это же совсем другое…