Текст книги "Три имени вечности"

Автор книги: Андрей Лебедь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Не-е-е… – протянул Аким. – Шаманы они в Сибири. А он тун. Корт Айка, железный человек, кузнец. «Корт» на коми языке означает «железо». В древние времена он жил. Помогал людям, лечил их. Помогал им судьбы свои выковывать. Говорят, самому Стефану Пермскому, тому самому, который здешних жителей крестил в четырнадцатом веке, и его боевой дружине отпор дал... Вот и Аксентий, сказывают, из того же рода… По наследству силу получил. Как-то раз он на моторке по реке плыл – надо было ему в гости к одному человеку в поселок. А мотор – раз! И заглох, сломался. А поселок-то был выше по течению. Что делать? Тогда Аксентий так сделал, что лодка сама против течения пошла… Без мотора, без вёсел. Ну что сказать… Тун одно слово.

Аким помолчал и, затянувшись сигаретой и выпустив толстую струю дыма, продолжил:

– Тот тун, Корт Айка, он был из племени чудей.

– Чудь белоглазая! – воскликнул Глеб. – Я в сказках читал про нее.

– Не, ничего про белоглазую чудь не знаю, – махнул рукой проводник. – Просто «чудь» знаю. Наша бабушка нас так ругала, когда мы с братьями-сестрами расшалимся: «У-у-у, чуди!»… Знаю, что это народ тут жил раньше такой, почти все они колдуны были, туны. А женщины у них тоже…

– Что? – не выдержала Ника. – Что – тоже?

– А то. – Аким полуобернулся и кивнул. – Сильные они были колдуньи. Такие, что просто взглядом могли человека заморозить…

– Как это?

– А вот так. Посмотрит на тебя, и ты уже с места не можешь сдвинуться. Подходи и бери тебя… или глаза затуманит так, что потеряешься.

– А чуди эти, где они сейчас? – спросил Глеб. – Вот бы к ним съездить!

– Нету их уже тут… – Аким тщательно затушил окурок и засунул его в пепельницу – пустую банку из-под кофе. – Всех извели, когда православные крестители пришли. Стефан Пермский, я ж говорил уже. Здоровый был мужик такой, тогда он еще не святитель был, конечно, с дружиной сюда пришел, все вооруженные до зубов. Ну и крестили местных огнем и мечом. Все чуди в другой мир ушли… ну, в другое измерение что ли, если говорить по-современному.

«Уазик» переваливался с одного ухаба на другой, объезжая большие ямы по обочине дороги, проложенной по просеке. Уже совсем рассвело, утреннее солнце поднялось над горизонтом. Глеб посмотрел на часы – было четыре часа утра. Дорога стала получше, и они увидели, что впереди лес словно бы становится реже и расступается. Густой ельник сменился прозрачным кедровым бором, в котором кое-где группами росли желто-коричневые сосны

– Вон она там, заимка. Ну, или не заимка, не знаю как назвать… Хутор ли что ли… – Аким сбросил скорость до минимума и через минуту затормозил, остановившись возле огромного кедра. Ствол кедра был толщиной добрых полтора метра и внизу был совершенно без веток. Ветви начинались с высоты десяти метров, толстые, раскидистые, они все больше и больше сгущались по мере приближения к верхушке, образую феноменально густую шапку-крону.

– Вот так дерево! – Глеб, запрокинув голову, попытался разглядеть вершину дерева. – Метров, наверное, тридцать высотой…

– Сорок шесть… – рассеянно отозвался Аким, роясь в карманах. – Спички есть у тебя?

– Нету, кажется… Я же не курю. Да у тебя зажигалка есть, – напомнил ему Глеб, но послушно стал искать спички в своем рюкзаке.

– Поищи, да. – Аким похлопал себя по карманам. – Зажигалка не подойдет, спички надо. Что-то мне подсказывает, что есть у тебя спички.

И действительно, неожиданно для самого себя, Глеб нашел два коробка, полных спичек. Тщательно завернутые в целлофановый пакет, они лежали в боковом кармашке его рюкзака.

– Ага! Нашел! – обрадовался он. – Удивительно! Я ведь, если честно, не помню, когда это я…

– Это я положила, – сказала Ника. – Подумала – вдруг пригодятся.

Глеб протянул оба коробка Акиму. Тот осторожно взял один, другой оставив Глебу, который некоторое время держал его в руке, а потом сунул в нагрудный карман своей брезентовой штормовки.

– Это хорошо, что нашел. Давай посидим здесь пять минут, – предложил Аким и осторожно присел прямо на землю под деревом. – Я покурю, а вы посидите, о жизни подумайте… Птицы вон просыпаться начали, их послушайте. Они тут красиво поют… вон, прислушайся, варакушка свистит, северным соловьем ее еще называют…

Ника улеглась прямо на мягкий мох, а Глеб уселся рядом с проводником, полной грудью вдохнул освежающего таежного воздуха и спросил:

– Почему – соловьем?

Аким посмотрел на Глеба и ответил:

– Почему? Да потому, что ее орнитологи к роду соловьев относят. Нас этому на уроках биологии в школе учили, – сказал он, упреждая вопрос, который уже почти сорвался с языка Глеба. – Вот и знаю. Вон она полетела! С синей грудкой. Красивая такая…

Он вытащил из полупустой пачки погнутую сигарету с фильтром, расправил, потом оторвал фильтр и сунул сигарету в рот. Фильтр он аккуратно положил назад в пачку. Достав спичечный коробок, Аким высыпал спички на ладонь левой руки и тщательно их перебрал. Сверяясь с какими-то только ему одному известными критериями, он отобрал с десяток спичек и, аккуратно завернув в бумагу, положил их в нагрудный карман своей красной клетчатой фланелевой рубашки. По виду эти спички ничем особым не отличались, разве что выглядели чуть ровнее и крепче других своих собратьев.

Ника и Глеб внимательно наблюдали за его действиями, пытаясь разгадать тайный смысл его действий. Лицо проводника было очень сосредоточенным, с него слетела его обычная напускная веселость. Сейчас он выглядел как профессионал-альпинист, который готовится к серьезному восхождению на вершину, осознавая всю опасность своего предприятия, и потому самым тщательнейшим образом проверяет снаряжение.

– Та-а-ак… Ну ладно… – негромко произнес он, завершив свои манипуляции. – Пойдем уж. Тут недалеко. Только давай договоримся – делайте все так, как я скажу. И никуда от меня не отходите, след в след идите.

Они одновременно поднялись, Аким быстро вскинул на плечо свой рюкзак и, не дожидаясь, пока Глеб наденет свой, зашагал по дороге. Дорога была совершенно не наезженная и поросшая высокой густой травой. Время от времени им приходилось осторожно перешагивать через лежащие поперек дороги сосны и кедры – деревья были вывернуты с корнями, по-видимому, сильным ветром. Впереди лес редел все больше и больше, и наконец они вышли на светлое место – впереди в сотне метров от них виднелась заимка, огороженная простым забором из длинных жердей, приколоченных параллельно земле к вкопанным в землю невысоким столбикам.

Глеб отметил про себя, что местность была холмистая. Несколько подсобных помещений были разбросаны по территории заимки без какой-то видимой системы. Большущий бревенчатый дом-пятистенок под двускатной крышей стоял на вершине холма. На передней стене дома, обращенной к ним, было шесть застекленных окон. Рядом с домом притулился дровяник и хозяйственные постройки. От дома спускались вниз возделанные огороды с ровными, ухоженными рядами картофеля. Там же были и грядки с зеленью и большая теплица.

Они подошли ближе, к самому берегу широкого ручья с топкими берегами, который опоясывал таежный «хутор» словно ров, защищающий старинную крепость. К самой воде склонились кусты ивняка, Баня была поставлена внизу, у подножия холма, возле ручья.

– Что-то нас никто не встречает, – произнес Глеб шепотом. – Хозяин-то где?

– Погоди, будет тебе хозяин, – пробурчал Аким. – Надо сперва мост перейти.

– Какой мост?

– Да вон тот! – проводник махнул рукой чуть правее и, сняв с плеч рюкзак, принялся искать в нем что-то.

Глеб повернулся вправо и увидел неширокий мост, который не заметил раньше. Это был обычный деревянный мостик – три бревна, переброшенные через ручей, на которые был положен настил из толстых, хорошо оструганных сосновых досок. Перила высотой до пояса были сделаны из ошкуренных и хорошо отшлифованных жердей толщиной в руку. Они с Никой подошли поближе. Доски мостика были когда-то хорошо пригнаны друг к другу, но за время, которое они провели под открытым небом, они изогнулись так, что между ними появились широкие щели.

– Сейчас пойдем, – голос Акима заставил Глеба вздрогнуть. – Отойдите-ка в сторону немного – надо тут мне кое-что сделать.

Проводник мягко, но решительно отодвинул Глеба в сторону и подошел вплотную к мостику. Он достал из нагрудного кармана отобранные им спички, развернул бумажку и выбрал из них две спички. Он придирчиво осмотрел головку каждой спички и, похоже, остался ими доволен. Вытащив из кармана телогрейки коробок, Аким передал его Глебу вместе с двумя выбранными спичками, наказав:

– Держи крепко, да смотри не урони! Потом дашь мне, когда я тебе скажу.

Глеб осторожно взял спички и коробок дрожащими от волнения руками и осмотрелся. Вокруг не было никаких признаков жизни.

Проводник Аким похлопал себя по карманам и снова обратился к Глебу:

– Ты, это… у тебя деньги есть?

– Есть, конечно, – Глеб поспешно полез в карман за деньгами, едва не выронив при этом спички и коробок. В последнюю секунду он совладал со своим волнением, достал из кармана несколько смятых купюр и сказал Акиму громким шепотом:

– Вот, возьми сколько надо.

Тот засмеялся вполголоса и похлопал Глеба по спине:

– Да спрячь их, не нужны мне бумажки твои. Монеты есть?

– Есть, наверное… – неуверенно ответил Глеб.

Он действительно не помнил, есть ли у него монеты. Ника, быстрыми движениями поискав в карманах, нашла несколько монеток из белого и желтого металла и протянула их на открытой ладони проводнику.

– Угу, – забирая их, удовлетворенно проговорил тот. – Это хорошо. Пойдем сейчас… Надо будет быстро все делать. Ты, Ника, встань справа от меня, набери в кружку воды из ручья… начнешь ее лить на землю понемногу, когда я команду дам. А ты, парень, будь вот тут – слева. Зажигай спичку, когда я тебе скажу, да смотри, чтобы не погасла!

Аким присел возле мостика на корточки и выбрал из нескольких монет одну – побольше размером и потяжелее. Подбросив ее на ладони пару раз, он скомандовал Глебу и Нике:

– Давайте!

Глеб чиркнул спичкой, которая с шипением загорелась, пламя затрепетало в прохладном воздухе, и Глеб поспешно спрятал маленький дрожащий огонек в сложенных лодочкой ладонях, стараясь уберечь его от движений воздуха.

Аким, увидев, что спичка уже горит, аккуратно, но сильно катнул монету, словно шар в боулинге, по центральной, самой широкой доске, целясь так, чтобы она двигалась ровно и не попала ни в одну из щелей. Монета, тихо стуча насечками на гурте по неровностям сосновой доски, покатилась по мостику к противоположному берегу ручья. Аким внимательно наблюдал за ней, закусив губу и сведя от напряжения брови.

Ника аккуратно выполняла свою часть работы – наклонив железную кружку, она тоненькой струйкой лила на землю возле мостика набранную из ручья воду. Она не знала, что происходит, но понимала, что их проводник делал что-то очень важное. Монета катилась ровно, но вдруг, на полпути наскочив на шляпку ржавого гвоздя, торчащего из доски, засбоила, завихляла, въехала в щель между досками и, сделав пару оборотов вокруг своей оси, со звоном упала на левую крайнюю доску в нескольких сантиметрах от края.

– Фух-х-х… Аким перевел дыхание и, сняв матерчатую кепку, смахнул пот со лба. – Еще немного – и в воду упала бы.

– И что тогда? – спросил Глеб.

– Что, что… Ничего хорошего… Может, пришлось бы вброд… – Аким зачем-то поглядел на небо и взял еще одну монету, на этот раз желтую. – Гаси спичку и зажигай вторую.

– А если и сейчас не получится? – спросила Ника, набирая новую порцию воды из стремнины. Ей очень хотелось попасть на другой берег.

– Когда не получится, тогда и будем думать, – ответил проводник и, приготовившись катнуть вторую монету, скомандовал: – Поджигай!

Глеб еще раз чиркнул спичечной головкой о боковую стенку коробка и сразу же, не дожидаясь, пока пламя разгорится, спрятал огонек в ладонях. Аким плавно с размаху движением катнул монету, и она покатилась по центральной доске мостика. Гурт этой монеты был толще, а диаметр – меньше, чем предыдущей, поэтому движение монетки было ровным и уверенным. Она очень удачно миновала препятствие в виде торчащего гвоздя, перескочила через пару нешироких трещин и выкатилась на финишную прямую. Дальняя часть доски была ровной и не имела никаких изъянов. Увидев, что монета вот-вот беспрепятственно доберется до противоположного края моста, Аким выпрямился и проворно рванулся вперед по мосту, стараясь бежать только по центральной доске. Он на ходу крикнул Глебу и Нике:

– Давайте за мной!

Глеб, бросив спичку наземь и подхватив гитару, бросился за проводником настолько быстро, насколько позволял ему тяжелый рюкзак, бивший по спине. Ника, выплеснув остатки воды наземь, помчалась последней. Они неслись, грохоча сапогами по деревянному настилу, а жердевые перила качались при каждом их шаге. Пробегая по мосту, Глеб заметил, что на досках лежит еще несколько десятков монет, какие-то из них застряли в щелях настила. Некоторые были, судя по их виду, оставлены здесь очень давно. Он успел подметить, что среди монет были и иностранные, но не успел удивиться этому факту – он бежал за проводником со всех ног. За несколько секунд они пронеслись по мостику на другой берег ручья, по инерции пробежали еще десяток метров и, перейдя на быстрый шаг, поднялись на холм к центральному дому.

Аким остановился в нескольких метрах от дома и сказал, пытаясь отдышаться:

– Ну дак и ладно… Сейчас пойдем к… Хотя – вон он стоит. Ждет.

Встречавший их человек, и точно, ждал их, стоя в свободной позе у крыльца с резными столбиками, огораживающими ступеньки лестницы. Выглядел он как обычный егерь, каких много в тайге – росту выше среднего, плотный, даже кряжистый, не старый еще бородач в камуфляже, с обветренным загорелым широким лицом. Лохматые брови, глубоко посаженные серые глаза. Нос поломан и, похоже, неоднократно, отметил Глеб, стало быть, забияка, каких поискать. У его ног сидели три огромных волкодава, внимательно наблюдавших за гостями.

Аким подошел к хозяину и поздоровался с ним за руку, то же самое по очереди сделали и Глеб с Никой. Все собаки как по команде напряглись и оскалили белые клыки, приготовившись, если что, защищать своего хозяина. Бородач, оценивающе оглядел Глеба и Нику с ног до головы и спросил звучным голосом:

– Ну, здравствуйте. Я Аксентий. Как добрались?

Его коми акцент был еще более выражен, чем у их проводника. Он коверкал половину произносимых им слов, то и дело произнося «щ» вместо «с» и «к» вместо «х», а его оканье было поистине невероятным. Такому колоритному оканью позавидовал бы даже и коренной волгарь.

– Спасибо, хорошо. – Глеб смущенно пожал плечами, показывая, что он нисколько не устал. Он старался держаться спокойно, но это ему не очень хорошо удавалось. Он пытался определить, кто сейчас перед ним стоит – тун или нет.

Ника же, наоборот, чувствовала себя как рыба в воде. Таков уж был ее характер – свободный, независимый, авантюрный. Она с любопытством оглядывалась вокруг и уже успела приветственно потрепать волкодавов по их широким лохматым загривкам. Те, к удивлению всех присутствующих, нисколько не протестовали.

– Ну, молодец, молодец. Я тут из окошка наблюдал за вами – как вы через ручей перебирались… Ну ты, Аким, даешь! – обратился хозяин к проводнику, успевшему закурить очередную сигарету. – Ну, ты артист! Опять заставил наших гостей в спектакле поучаствовать. Спички, штоле, опять поджигали и воду лили?

– Да, Аксентий, спички. Две штуки, по числу гостей, – с очень довольным видом сказал проводник. – А монеты в этот раз я сам кидал.

– Да уж, – бородач снова повернулся к Глебу с Никой. – Вот такой Аким мужик хитрый. Хлебом его не корми, дай только спектакль разыграть. Прошлый год, кажись, он тут профессора одного заставил ручей по пояс вброд перейти и еще тяжелый каток от трактора на спине перетащить на эту сторону. Сказал ему, что это ржавое железо не позволит его душу унести.

Хозяин произносил слово «железо» с ударением на первом слоге, да и в других словах путал ударения. Перебросившись несколькими фразами на коми языке с Акимом, он повернулся, жестом пригласил всех пройти в избу, в два прыжка взбежал на крыльцо и вошел в дом. Собаки, потеряв интерес к гостям, пошли по своим делам.

Глеб, поднимая с земли чехол с гитарой, сказал проводнику со смехом:

– Ну и здорово ж ты нас разыграл, Аким! А я поверил! Думаю, вот это да! Всякие штуки такие… Прямо как в фильме «Сталкер». А ты даже не улыбнулся ни разу.

– А я и не шутил, ребятки, – слова Акима, сказанные вполголоса, заставили Глеба осечься. – Это никакие не шутки. Это все смертельно серьезно.

– Как это? Да Аксентий же сам сказал, что это спектакль был…

– Как-как… А вот так. Повезло нам просто, что сегодня именно Аксентий нас встретил. А если бы тун… Да если б мы без этого, как ты говоришь, «спектакля» сюда зашли… Точно, не миновать бы беды.

Холодок пробежал по спине Глеба, когда он осознал, что Аким и в самом деле говорит серьезно. Он притих и пошел в дом за Акимом и Никой, стараясь идти след в след.

Хозяин уже был на светлой веранде, расположившись на старомодном, крепко сколоченном стуле. Он сидел во главе большого стола, покрытого чистой и белой праздничной скатертью, вышитой северным национальным орнаментом. На скатерти стоял пышущий жаром самовар.

Аксентий сказал, потягиваясь:

– Будем чай пить. И решим, что делать будем. Анна! – позвал он негромко.

– Я тут! – откликнулся женский голос из соседней комнаты, и на веранду вошла женщина в простой длинной светлой юбке и домашней кофте. Высокая и большая, она, несмотря на свой уже далеко не молодой возраст, держалась замечательно прямо. Такой благородной осанке обучали когда-то, сотню лет назад, дворянских детей специально нанятые гувернантки. Широкоскулое лицо Анны, небольшой курносый нос, большие светло-серые глаза и светлые волосы – все говорило о ее северном происхождении. Похоже, она родилась и выросла тут, в этих краях, и была привычна и к суровому северному климату и простым, не изысканным условиям жизни.

Анна вошла неторопливо и плавно, и все пространство помещения, словно заполнилось до отказа и стало плотным и освещенным внутренним светом. И лицо самого Аксентия тоже просветлело и стало выглядеть менее суровым.

– Анна, чаю бы нашим гостям, – просительным тоном сказал он. – И, это… Варенья бы домашнего.

– Да, – сказала она грудным голосом, – вот, принесла уже.

– Вы чай-то пейте, жена моя хорошо его заваривает, – Аксентий приглашающим жестом показал, чтобы гости не стеснялись. – А вы, должно буди, Эзирку-то тувинца давно знаете?

– Я совсем не знаю, – ответил Глеб. – Это вон Ника…

– Да, – согласилась та. – Знакома с ним уже несколько лет.

– Дак он мне звонил тут давеча… – Аксентий вытащил из кармана спутниковый телефон и показал всем, как бы подтверждая свои слова. – Говорит, надо вам показать что-то. Каждому свое. Дак вы как, согласны?

Краем глаза Глеб видел напряженное лицо их проводника, который весь подался вперед в ожидании ответа. Пока Глеб раздумывал над ответом, Ника сказала серьезным голосом:

– Конечно, Аксентий. Вам виднее, вы же тун. Мы вам верим.

– Да, тун я, – бросив острый взгляд на Нику, сказал тот. – Но не это главное… Чтоб быть туном, ума много не надо. Труднее всего другое…

– Что? – спросила Ника.

– Труднее просто человеком быть… Не колдуном каким-то, не шаманом… Не экстрасенсом, которых сейчас множество.

– А вы видели экстрасенсов? – поинтересовался Глеб.

Аксентий поглядел на него с недоумением:

– Ты что, парень, наверное, думаешь, что мы тут темные люди совсем. Не-е-ет. Новости-то смотрим тоже иногда по спутниковому телевидению. Вы ж видели – под коньком крыши две тарелки спутниковые?

Глеб признался, что не видел никаких тарелок.

– Есть они. Выйдешь, посмотришь. И движок бензиновый у нас в сарае стоит. Мы ж не дикари. – Аксентий нахмурился, а Глеб поспешил заверить, что ничего подобного они и не думали.

– Ладно-ладно, – смягчился хозяин. – Я ж и говорю, что самое трудное, это быть собой, человеком быть. Время сейчас такое, что со всех сторон вам все говорят, как нужно правильно себя вести, как правильно разговаривать, как одеваться, о чем думать и о чем мечтать. Все вас учат, как вам жить нужно.

– Это плохо? – спросила Ника.

– Это хорошо, – последовал неожиданный ответ. – Но хорошо только тогда, когда эти советы тебе дают люди, которые понимают, что говорят. Ну, вроде, вон как Эзирка, тувинец. Он же людей лечит и вылечивает. Значит, когда вас учит – дело говорит, а не просто языком треплет. Поет, опять-таки, хорошо. Громко. Хоть и не станешь его слушать постоянно… скрипит он как-то голосом своим так, что иной раз и слушать неохота…

– Это тувинское горловое пение, хоомей называется, – объяснила Ника. – Народный стиль такой у них там.

– Ну, это ладно, – сказал Аксентий. – Пускай уж поют, раз народный стиль… Народ зря такие песни хранить не будет. Значит, есть в них сила. Мне-то другие песни нравятся.

– Какие? – спросил Глеб с любопытством.

– Я потом тебе лично об этом скажу, – сверкнул глазами хозяин.

– Да будет тебе, Аксюша, – успокоила своего мужа Анна и, обращаясь к Глебу, сказала: – Аксентий у нас оперу любит.

– Что? – воскликнула Ника. – Оперу?

– Да, – с вызовом бросил Аксентий. – Люблю. Но не всякую, конечно. Вагнера, скажем, этого германца, слушать не могу. Сурово как-то там у него, кричат чего-то по-немецки… Напряженный все время сидишь. А итальянцев, да, их уважаю. Верди или там, скажем Доницетти…

– Аксентий много оперных арий наизусть знает, – вставила Анна и, гордая за своего мужа, улыбнулась.

– Точно, Аня. Да за что меня-то хвалить! У меня ж голос другой. Не подходит… Баритон по ихней классификации. А там же тенора поют. Я могу и так, конечно, но трудновато мне… А итальянцы, они молодцы. Вон взять хотя бы романс Неморино, какой красивый! …Дак этот романс еще и не каждый хорошо и споет-то. Мне вот нравится, как его Ди Стефано пел. Это да! Это красота! Чо засмотрелся-то, парень! – сказал он Глебу и засмеялся. – В рот-то сейчас ворона пешком зайдет!

Глеб со стыдом понял, что все это время сидел, открыв рот от удивления – он ничего не смыслил в оперной музыке. Он покраснел и сказал:

– Извините, пожалуйста… Уж больно неожиданно для меня это.

– Да ладно, чего там неожиданно. Это ж я Акиму сказал, чтоб ты гитару с собой захватил. Вот, думаю, в кои-то веки музыкант приехал, хоть о музыке поговорю с ним… Послушаю как в столицах сейчас поют-играют.

Глеб промолчал, ему не хотелось признаваться, что его успехи в музыке не очень-то впечатляющи.

– …Значит, я думаю так… – Аксентий поставил чашку на блюдце и легонько пристукнул тяжелой ладонью по столешнице, подчеркивая, что разговор пора завершать. – Ты, девка, с Анной давай иди. Да, с ней будешь… Ну, там, по хозяйству помочь – воды с ручья принести, грядки прополоть да полить. Ужин поможешь сготовить или еще что…

Ника сделала круглые глаза, но промолчала и, вздохнув, кивнула.

– Аким, – обратился Аксентий к проводнику. – Ты давай возвращайся к парню тому, Эйтору. Он же мне тут про вас все рассказал… Он там сейчас один пока… Сидит, небось, о жизни думает. Хочет уехать скорее к девушке своей. Так что ты уж увези его к поезду. Приедешь сюда за ними сам знаешь когда.

Аким наклонил голову в знак согласия, а хозяин сказал, вставая:

– Ну а ты, Глеб, давай со мной. В тайгу сейчас пойдем.

Глава 14. Дар

– У нас тут работы много, конечно. – Анна разговаривала спокойно. Она мыла посуду в тазике с теплой мыльной водой, после чего передавала блюдца, чашки и ложки Нике, та их споласкивала чистой водой и ставила на полочку. – Но уж не настолько, чтоб целыми днями до упаду работать. Огород-то у нас вон техника пашет, не руками же его копать… Дрова тоже есть – напилены, наколоты, на год хватит.

– А воды принести? – спросила Ника. – Давайте, я схожу, наношу из ручья…

– Да какой ручей, что ты! – Анна рассмеялась. – У нас вон там, за домом, скважина пробурена, электрический насос стоит. Надо воды – включим и накачаем сколько нужно. Из колодца воду мы только для еды да для чаепития берем, много ее и не надо…

– А что ж тогда Аксентий говорил…

– Да он такой… Он тебе наговорит всякого такого, – засмеялась Анна. – Он же у нас сказочник, вот и складывает всякие байки, так что и не разберешь, где правда, а где выдумка.

– Сказочник? – удивилась Ника. – А Аким нам сказал, что он тун… ну колдун то есть.

– Да, конечно, он тун, это Аким правду сказал. Да только такой тун, необычный… Он хороший лекарь и травник, это да, но не это в его жизни главное. Да, есть у него главное предназначение в жизни. Он его сам для себя открыл, когда уже ему лет сорок, наверное, стукнуло.

– А как давно это было? – поинтересовалась Ника.

– Это уж лет пятнадцать назад. Заболел он тогда очень тяжело… думали мы с детьми, что уже и помрет он…

– А сколько у вас детей? – Нике стало очень интересно.

– Двое. Сын и дочка. Взрослые уже они, у них у самих дети большие… В большом городе живут. Вот когда заболел Аксентий, тогда и понял он, что главное для него в жизни это сказки создавать.

– Рассказывать?

– Ну и рассказывать тоже, да… – Анна засмеялась. – Но и не только. Рассказать сказку многие могут, а вот создать ее, создать и жизнью наполнить, тут настоящее мастерство требуется. Таких мало. А он может. Из ничего сказки и мифы всякие сплетает. Откуда только и берется! Когда сын у нас маленький был – такой непоседа! – его спать уложить невозможно было никакими способами. Так Аксентий, бывало, берет его, усаживает себе на колени и начинает сказку рассказывать. И рассказывает не просто так, какую-то знакомую всем сказку, скажем, по Красную Шапочку. Нет. Он же на ходу сказку выдумывает. Про зайцев, которые решили дом-крепость на холме построить, да все перессорились, а волк их по одному съел. Или про лису, которая купила себе трактор, чтоб лес перепахать, а трактористом лешего наняла и потом перехитрила, не заплатив… Про… да много про что. А то иногда на ходу сказку выдумает, да еще и тут же стихами ее расскажет, да так складно! Целый час подряд может стихами говорить.

– А где он этому научился?

– А этому нигде не научишься, – Анна посмотрела в окно, из которого открывался живописный вид на противоположный берег ручья, где раскинулся светлый сосновый бор, весь просвеченный ярким летним солнцем. – Эту способность он от деда своего получил. Дед у него тоже тун был, он на юге Коми жил, в деревне одной в Усть-Куломском районе. Враль был такой, что полдеревни к ним зимой по вечерам приходило. Набьются в избу, как соленые огурцы в бочку, и сидят при лучине, слушают его допоздна. Дети-то приходили, оно и ладно бы. Да ведь не только детвора была. И взрослые тоже туда же… Уж, казалось бы, мужики уже, у всех семьи, ан нет, как дети малые прибегают к нему – сказки и истории всякие с продолжением слушать.

– А какие истории? – спросила Ника.

– Да я и не знаю, – Анна пожала плечами. – Всякие. Он мужик был тертый, жизнь не по книжкам изучал. Его еще в русско-японскую войну в армию забрали, и попал он в Преображенский полк… Был такой полк гвардейский в царской армии, туда только очень высоких рекрутов брали. И был он там правофланговым в своей роте, потому что росту в нем была сажень и полтора вершка. Это по нашим меркам будет два метра двадцать сантиметров. И силища была соответствующая. То есть не было, говорят, границ у его силы. Подковы гнуть – такими мелочами он даже и рук марать не хотел. Лошадь на спине перенести через реку вброд – это для него забава была. Мог бревно огромное весом килограмм пятьсот перетащить один, когда дом строили. И Аксентий мой такой же могучий.

– Да! – воскликнула Ника. – Это у него наследственность такая!

– У них в роду не все такие. Только те, которые тунами могут стать, те и силищей отличаются. С детства видно, есть у ребенка способности туном быть или нету… Хотя, – поправилась хозяйка, – иногда бывает так, что с малолетства парень или девка невысокие да слабые физически, а потом вдруг – глядишь и вымахали, и силу набрали! Или наоборот тоже бывает. Рос-рос парень, всех опережал в школе по росту, а потом остановился и не растет. Так и остался среднего роста да слабосильный. Ему уж туном не стать. Человеком стать может, если постарается, а туном – нет. Такое им заклятие когда-то на род наложили.

– Заклятие? Ничего себе! – воскликнула Ника и спросила: – А кто это сделал?

– А он потом сам как-нибудь тебе расскажет. Это их семейная история, пусть уж он сам… Вот и закончили, – Анна стряхнула с рук остатки пены и, сполоснув руки чистой водой, сняла фартук. – Пойдем на огород, что ли. Надо бы картошку прополоть-окучить, поможешь мне. У вас-то там, в столице, огородов, небось нету?

– Нет, – призналась Ника. – Как-то надобности не было. Не умею я, если честно…

– Ну, тогда пойдем, я тебе покажу, как это делается.

Картофельные ряды и так были в идеальном состоянии, только кое-где возле кустиков картофеля виднелись редкие сорняки. Поначалу неумело, а потом все увереннее и увереннее, работая старенькой тяпкой, вынесенной для нее из сарая Анной, Ника стала постепенно входить в рабочий ритм. Был теплый солнечный день, мягкая и легкая приятно пахнущая земля была так близко и так благодарно отзывалась на любые действия, свежий прозрачный воздух был без малейшей примеси городских запахов, а журчание и плеск ручейка создавали ровный убаюкивающий фон.

Возле Ники, прямо посреди огорода, между картофельными рядами развалилась на солнышке одна из хозяйских собак – большая, черная, с торчащими ушами-лопухами. На каждой из ее надбровных дуг, прямо над умными карими глазами, было по одному белому пятнышку. Когда собака смотрела на Нику, скаля белые клыки от избытка чувств, то казалось, что не два, а целых четыре глаза с любопытством наблюдают за гостьей.

– Четырехглазая собака, – сказала Анна и потрепала ее по спине. – Такие собаки у коми считается необычными. Все они понимают… да и вообще, Ника, у нас, людей, не так-то много друзей на этой планете. И собаки одни из самых верных…

Собака, почувствовав, что ее гладят, немедленно перевернулась на спину и раскинула лапы. Покой и безопасность царили кругом. Ника начала погружаться в незнакомое ей состояние, которое показалось ей по-настоящему блаженным. Далеко на периферии сознания она ощущала, что в ней что-то словно преображается.

От картофельных рядов они перешли к грядкам с зеленью и клубникой, оттуда – в теплицу, где уже выросли маленькие пупырчатые огурцы. Труд не доставлял ей никаких неудобств, она даже не успела устать, когда Анна позвала ее обедать.