Текст книги "Три имени вечности"

Автор книги: Андрей Лебедь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Так что же Коптская библиотека? – осторожно напомнил Глеб.

– Ах, да, библиотека! – с воодушевлением продолжил бывший священник. – …История ее началась с того, что в тысяча девятьсот сорок пятом году неподалеку от египетского селения Наг-Хаммади двое братьев пошли выкапывать сабах. Сабах это такая нитратная почва, которую египетские крестьяне используют для удобрения полей. И наткнулись эти братья на огромный камень, вросший глубоко в почву. Решили они его из земли вытащить, а когда вывернули, то обнаружили под ним большой, плотно закупоренный глиняный кувшин со старинным орнаментом. Пробка этого кувшина была залита воском, чтоб вода внутрь не проникла. Тут же они кувшин тот и разбили лопатой.

– Зачем? – удивился Эйтор.

– Как зачем? Надеялись клад найти. Там клады часто находят, это же земля древних цивилизаций... Но в кувшине том были только старинные папирусные рукописи, заделанные в прочные кожаные переплеты. А рукописям этим было почти две тысячи лет. Часть этих манускриптов была повреждена, часть их использовала для растопки домашней печи мать этих арабских парней. Но сохранилось тринадцать рукописей. Их сейчас и называют кодексами Наг-Хаммади или, в английском варианте, Коптской гностической библиотекой.

Алексей в возбуждении сжал кулаки и стукнул ими по столу:

– Какая жалость, что не все тексты этой древней мудрости дошли до нашего времени! Какая жалость! – он быстро взял себя в руки: – Не хочу вдаваться в богословские подробности, это удел узких специалистов. Если вы захотите, то сами всю нужную литературу найдете и прочитаете. А я вам сейчас попробую пересказать гностическое учение в нескольких словах. Дальше я буду говорить, словно бы это с вами говорил гностик... а может, я уже им и стал?

Алексей перекрестился и продолжил:

– Согласно учению гностицизма, мир, в котором мы сейчас с вами находимся, вовсе не является творением Бога-Отца. А Библия, точнее, Ветхий Завет, по мнению гностиков, призывает почитать вовсе не Бога Единого, как в это верят все христиане. Нет, Ветхий Завет обращается к так сказать локальному, племенному иудейскому богу. И в этом великая тайна есть! Ибо истинный же Бог-вседержитель, Свет Изначальный, Свет Истинный находится практически за пределами досягаемости человеков.

– Ну и ну! – пробормотала Ника.

Алексей глянул на нее и продолжил:

– Вот что говорит об этом знаменитый «Апокриф Иоанна», составная часть второго кодекса Наг-Хаммади, слушайте. Слова эти врезались мне в память как глубокая гравировка на блестящем металле: «Единое – это единовластие, над которым нет ничего. Это Бог истинный и Отец всего …Дух незримый, в свете чистом…». Нельзя думать о нем, как о богах или о чем-то подобном ибо он больше любого бога. Это Бог непознаваемый и непознанный, чистое сияние, чистая любовь…

– Непонятно, – сказал Глеб, – мне кажется, очень похоже на Бога Библии…

– Похоже, да не очень, – живо отозвался Алексей. – Яхве, он же, по Библии, Бог-творец материальной вселенной, как утверждают гностики, не более чем один из множества духовных сущностей, существующих в необозримой сияющей бесконечности. Причем он, Яхве, не является даже прямым творением Всевышнего.

– Как же это? – недоуменно спросил Эйтор. – Вроде бы считается по всем канонам, что все без исключения творения вселенной являются детьми всевышнего. Ну, или как-то так…

– Всевышний Бог, он же Свет изначальный, «источник воды жизни», мыслью своей создал целую плеяду духовных сущностей – эонов. И эоны заполнили все духовное пространство, всю духовную полноту бесконечности. Называется эта полнота Плерома. Он же, истинный Всевышний, есть «Эон, дающий эон», как говорит о нем «Апокриф Иоанна». Не буду вам перечислять имена всех эонов, они сейчас для нас неважны. Неважны все, кроме одного, которое напрямую затрагивают наше с вами бытие. Это София Эпинойя или Пистис София или София Ахамот. Так по-разному называют ее древние тексты.

– Почему ты сказал «ее»? – удивился Глеб. – Разве ТАМ есть «он» и «она»? Я-то думал, что…

– Гностики считали, что есть, – живо ответил бывший священник. – Более того, считается, что над эонами тоже существует некая высшая метафизическая женская ипостась Великого Духа – Эннойя. И что именно силой Света Изначального Эннойя смогла создать полноту-Плерому, используя Его мысль как оплодотворяющий посыл.

– Как все сложно, – Эйтор нахмурился. – Как все сплетено, не разберешься с ходу…

– Да, постижения и измышления древних гностиков были очень глубоки, а подчас запутанны и замысловаты, – согласился Алексей. – Но, прошу вас, послушайте дальше. Это очень интересно и может быть, касается нас с вами гораздо больше, чем это может показаться с первого взгляда.

– Конечно, продолжай! – поддержала его Ника, незаметно толкнув художника локтем. – Нам очень интересно!

– Да… Итак, одна из эонов, София Эпинойя, по причинам, которые, видимо, останутся навсегда для нас не понятыми, впадает в грех гордыни: она желает произвести творение без участия Всевышнего. Она желает… заметьте, тут ключевое слово – «желает»!.. она желает произвести «мысль своею мыслью». Она захотела стать вровень с изначальным Светом, стать равным Ему. Но мысль Эпинойи Софии, увы, была несовершенной по сравнению с мыслью Первоотца и животворящей силой Эннойи. Поэтому творение Софии получилось уродливым. Настолько уродливым, что когда она увидела свое творение, то ужаснулась – это был змей с головой льва!

Эйтор сделал удивленное лицо, но Алексей не заметил этого и воодушевленно продолжал рассказ:

– …вы понимаете, конечно, что змей и лев это не более чем художественные образы, необходимые, чтобы показать читателю весь кошмар несбывшегося желания Софии. Чтобы понять суть всего изложенного, нужно глядеть глубже, заглядывать в самую суть литературных метафор…

Он откашлялся и выпил глоток чая.

– Но тут ведь вот какая проблема. Если бы страшен был только внешний облик этого существа! Творение Пистис Софии имело и полный набор ужасающих «внутренних» качеств. Это была сущность, которая утратила большинство свойств и черт, присущих эонам, «населяющим» Плерому. Существо, которое родилось в неведении! Вы понимаете?! В не-ве-де-ни-и! Оно отвергло не только Всевышний свет, не только Эннойю, которых не могло постичь и о которых не имело даже смутного представления. Оно отринуло и мать свою – Софию Эпинойю, которая дала ему имя Иалдабаоф.

– Ну и имечко, – проворчала Ника. – Сразу понятно, что ничего хорошего от такого ждать не приходится…

– Имя Иалдабаоф, или, по некоторым источникам, Ялдабаот, означает «сын хаоса»… В гордыне своей это творение, его еще называют «слепой бог», стало считать себя единственным богом во вселенной. Богом-творцом, Богом Богов. Как говорят апокрифы, София отбросила его от себя, чтобы никто из бессмертных не увидел его, ибо она создала его в неведении.

– И тут неведение! – не удержался Глеб.

– Именно так! …Да и как же может быть иначе? Творение, конечно же, всегда наследует черты своего творца... Но вы же понимаете, рождение с набором каких-то качеств это еще не приговор. Ведь только от самого творения зависит, какие качества он разовьет или приглушит в себе… Иалдабаоф же предпочел развить именно негативные, изоляционистские качества. И тогда София окружила его светлым облаком и, как пишет Иоанн, «поместила трон в середине облака, дабы никто не увидел его, кроме святого Духа, который зовется матерью живых».

– То есть, она изолировала его? И подчинила себе? – спросил Эйтор.

– Не совсем так. Иалдабаоф получил от матери своей, Софии, великую силу и смог сам создавать эоны! Он смог своей силой, она же захваченная им сила Пистис Софии, создать нашу материальную вселенную, которой и правит поныне.

– Ого! – воскликнула Ника.

– Он создал неисчислимые рати ангелов и архонтов. Он создал двенадцать властей для управления вселенной – семь над семью небесами и пять – над бездной ада. Он стал демиургом, творцом и своего рода инженером-строителем нашего мира, и это он наполнил нас неведением! А ведь мы как существа, осознающие себя, похоже, были созданы задолго до сотворения материальной вселенной…

– И ты считаешь, что это… – Эйтор не договорил.

– Да. Это он и есть – мелочный и мстительный бог Ветхого Завета. Это бог, который требовал жертвоприношений и уничтожения целых народов. Это тот Бог, сила которого, по верованиям древних иудеев, находилась в том месте, которое называют Святое святых Храма Иерусалимского. «Око за око» – это его девиз. И это он призывал убивать во имя божие! Он, а вовсе не Бог наш Всевышний!

– Ничего себе, – пробормотала Ника. – Вот так дела…

А бывший священник, сидя в купе мчащегося на северо-восток поезда, продолжал свой рассказ:

– …Иоанн пишет, что когда слепой бог Иалдабаоф увидел свое творение, его окружавшее, и множество ангелов вокруг себя, тех, которые стали существовать через него, он сказал им: «Я, я – Бог ревнитель, и нет другого Бога, кроме меня». И это его заявление было именно теми словами, которые закрепили положение дел, установившееся после акта творения.

– И что тогда произошло? – Глеб был поражен необычной логикой рассуждений бывшего священника.

– Что? И тогда мы все, мы, то есть живые существа, оказались в… – Алексей сделал паузу и задумался.

– Где? – спросил Глеб.

– Я не могу выразить это… это богохульство… Но, пожалуй, лучше всего об этой ситуации выразился Филип Дик. Вы, безусловно, читали его произведения…

– Да, – согласился Глеб, – это писатель-фантаст.

– Не только фантаст, не только… Его книги не просто банальный вымысел, они частично визионерские, а один из его романов, «Валис», это роман откровенно богоискательский… Именно в этом романе Филип Дик назвал нашу вселенную Черной Железной Тюрьмой…

– Колесо сансары, – угрюмо сказал Эйтор. – Это и есть колесо сансары. Круговорот перерождений в мире страдания. Буддисты так ее называют, эту тюрьму… Поэтому они всеми силами стремятся к освобождению…

– Да, похоже, это так и есть, мы с вами находимся в заключении… Ведь слова Иалдабаофа о том, что именно он и есть единственный бог, стали главенствующими в его вселенной. А истинное Слово забылось…

– А что такое «истинное слово»? – спросил Глеб.

– Истинное слово… оно было открыто Всевышним всему живому – материальному и нематериальному. Оно стало открыто миру еще тогда, когда первые эоны были еще глубинами его мысли. Как говорит апокрифическое Евангелие Истины, «Он открыл Слово, изошедшее первым, вместе с Разумом, говорящим это Слово в Безмолвной Милости». И считается, что все существа, изошедшие из Него, рано или поздно вернутся к Нему.

– А зачем же они тогда изошли от него? – недоуменно спросила Ника. – В чем смысл? Сидели бы и не вылезали…

Алексей улыбнулся:

– Это было нужно ради славы и радости Имени Его. Ибо его Имя это нечто великое. Но состоит оно, это имя, не из простых слов и не из обращений. Оно невидимо. Оно неощутимо. Оно непроизносимо. Но это имя-спасение! …А сейчас, в наше время, Имя Отца – Сын…

– Имя Отца – Сын?! Что это значит? – Эйтор задумался и, не придумав ничего, пожал плечами.

– Это Иисус Христос, наверное, – догадался Глеб.

– Верно, друг мой, – тихо отозвался, кивнув головой, Алексей. – Это Христос. Это он, придя в мир наш, принес свет и благую весть о том, что Бог есть любовь. Что Бог – это не смерть, а Жизнь. И что имя его несет радость, а не страх. Как говорит апокриф, «кто же будет способен произнести Имя ради него, Великого Имени, за исключением Того лишь, кому принадлежит это Имя, а также Сыновей этого Имени, в коих покоилось Имя Отца, которые, наоборот, сами покоились в Имени его». И в имени этом покоится тайна, в нем полнота изначальных духовных пространств, в нем вся полнота Плеромы… В нем свет истинный.

– Но тогда я не понимаю, почему Иисус умер на кресте, – сказал Эйтор, – ведь, будучи посланным в нашу вселенную… во вселенную Йал… Иалто..

– Иалдабаофа.

– Да, Иалдабаофа… так что же, будучи сюда посланным от Первоотца… ведь он же… он же без всяких проблем мог спастись от смерти на кресте и не погибнуть… Ведь Христос был послан сюда Всевышним Светом?

– Да, друзья, похоже, Иисус Христос был одним из эонов, посланных Первоотцом сюда, на Землю, для того, чтобы люди смогли вернуть себе утраченное знание – гнозис – и опять воссоединиться с Плеромой, полнотой Духа… и он же был Отцом, потому что Сын и Отец суть одно. И я вот что думаю… Стены железной тюрьмы прочны, но вовсе не так крепки, как нам кажется… Усилия всевышнего света не проходят бесследно – он то и дело проникает к нам сюда то тут, то там, а где-то и вовсе смог создать прочные островки своего присутствия. Да, конечно, – Алексей на мгновение задумался, – наш создатель, Иалдабаоф, нас любит, любит по-настоящему, ведь мы – его истинные дети! Плоть от плоти… Потому, наверно, он и удерживает нас, как некоторые очень любящие, но очень эгоистичные родители держат своих детей поближе к себе… Но ведь подлинный свободный дух не удержать! Железная тюрьма, которая и есть сам Иалдабаоф, подтачивается, осыпается и постепенно разрушается усилиями многих и многих существ… Но, конечно, и сам слепой бог не дремлет. Похоже, он ощущает некий дискомфорт оттого, что в какой-то части его самого происходят изменения, когда туда проникает свет извне. И он стремится восстановить все так, как было раньше… Он стремится нейтрализовать или даже уничтожить «стороннюю помеху». Поэтому и погиб Иисус, погиб раньше времени, будучи преданным смерти… Но он преодолел смерть и воскрес!

– А почему же Христос не сделал так, чтобы его миссия завершилась успехом? Ведь достаточно было ему произнести всевышнее Имя, и чары слепого бога бы рассеялись. И не нужно было бы весь этот огород городить… – Ника выражала те же самые мысли, которые готов был выразить и Глеб, но делала это гораздо более прямолинейно. – А так ведь – гляди-ка, Алексей, за две тысячи лет ничего не изменилось – как были люди наполнены низменными чувствами, так и остаются, а?

– Ну, дорогая Ника, не только же низменные чувства нас одолевают. Есть же и что-то хорошее… Есть ведь и доброта, есть сострадание…

– Есть, – согласилась она, – но все же в живой природе царит насилие и смерть. Царит подавление одних существ другими. А люди, они такие жестокости выдумывают по отношению к себе подобным, и вообще – к живым существам… что просто иногда мороз по коже пробирает. Ну, вот что ему стоило произнести слово нужное, а?

– А как же тогда свобода воли? – вопросом на вопрос ответил тот. – Если всех и каждого заставлять делать то, что угодно тебе, это уже диктатура получится. Именно такая, какую установил ветхозаветный бог в своих владениях. Диктатура насилия, диктатура борьбы за выживание, власть конкуренции… диктатура диктата, если угодно.

Ника поразмыслила и кивнула, соглашаясь:

– Ну да, пожалуй, что так…

– Да… Всевышний Первоотец не стал принуждать Иалдабаофа своей безмерной силой именно поэтому – он дает ему возможность вырасти духовно. Вырасти и, наконец, прозреть. Прозреть и понять, что страдание и мучения не являются истинным жизненным путем.

– Ты так говоришь об этом демиурге, Алексей, словно он недоумок какой-то, – сказал Глеб.

– А что? А может, так оно и есть? Может он и есть бог-безумец? – загорячился тот, но мгновенно успокоился и уныло сказал, перекрестившись: – Ох, Господи, спаси и помилуй мя, грешного… Вот именно за эти вопросы, которые мы тут друг другу задаем, меня и извергли из сана…

Ника взглянула на него и сказала:

– Не обижайся, Леха, но сдается мне, что не зря тебя выгнали из сана этого… Ты же и впрямь веришь во все эти истории.

Алексей тяжело вздохнул:

– Иногда мне кажется, что верю, а иногда… Эх, как бы мне хотелось опять стать обычным священником! Службы служить, паству окормлять…

Его глаза сверкнули, а голос зазвучал с силой:

– Но нет! Это уже невозможно! Чувствую я, что по правильному пути иду. Где-то в этом направлении истина лежит. А раз там она, то и мне в ту сторону нужно! Я же Христа не предал! Да и вот еще что я вам скажу – из священников меня изгнали, а монахом-то я все одно остался.

– Это как так? – спросил Эйтор. – Я думал…

Тот засмеялся:

– Обет монашеский-то я не людям, а Всевышнему давал, потому люди не могут с меня этот обет снять. А те обещания, которые я Богу даю, назад уже не забираю. И он меня не оставит силой своей…

Вскоре он сошел с поезда на одной из маленьких полустанков Северной железной дороги. Таким он им и запомнился – воин всевышнего света с гордо выпрямленной спиной, воинственно выпяченной вперед бородой и яростным блеском решимости в глазах.

Глава 12. Проводник

Маленький полустанок встретил их сильнейшей грозой и проливным дождем. Холодные струи воды яростно хлестали по железнодорожной насыпи и, слившись в большие бурные ручьи, несли бешено крутящиеся в потоке сухие травинки, прошлогодние листья и мелкий мусор.

Они пережидали непогоду в дальнем углу комнаты бревенчатого домика, заменявшего железнодорожную станцию. Их лица время от времени освещались белым светом вспыхивающих молний. Ревущий треск громовых раскатов раздавался, казалось, прямо над ними. Большие белые градины с дробным барабанным звуком колотили по крытой железом крыше.

Глеб и Ника стояли спиной к единственному окну. Ника вполголоса сказала:

– Что-то нас не встречают…

– А ты знаешь, кто должен приехать? – Глеб в очередной раз поразился ее бесшабашности – казалось, ее нисколько не беспокоит неопределенность ситуации.

– Я ж говорила, – Ника взяла Глеба за руку. – Нас должен был встретить один человек, я его не знаю лично, но вроде бы он из местных.

– Может, нам пойти и поискать его?

– Где ж ты его найдешь? – возразила Ника. – Лучше уж тут. Здесь, по крайней мере, сухо.

– Огнь небесный, – вздохнул Эйтор. – Надо ждать, пока закончится вся эта катавасия. Ну куда идти в такой дождь…

Через полчаса ливень утих, оставив после себя лишь дождь, падавший редкими крупными каплями. Они вышли на улицу и с наслаждением вдохнули плотный послегрозовой воздух.

Глеб произнес задумчиво:

– Вот и еще одно звено в нашей цепи событий… Этот священник Алексей. Он рассказал нам то, до чего мы сами бы никогда не додумались… Я, конечно, не со всеми его идеями согласен, но…

– Да-а-а… – протянула Ника. – Вот и он тоже знает что-то про смерть Иисуса… он чувствует его так, как, может, мало кто способен.

Из ее глаз потекли слезы, которые она поспешно принялась вытирать маленьким кружевным носовым платочком.

– Да ладно тебе, Ника, очень уж ты чувствительная, – неуклюже попытался утешить ее Эйтор, – эти все истории когда случились-то… две тыщи лет уже прошло.

– Да причем тут время… ничего ты не понял…

– Почему же это «не понял», – художник выпрямился, – я вполне разобрался. Имя Бога всемогуще. Так же, как и котодама, про которую нам рассказал Оониси-сан…

Некоторое время все молчали. Потом Ника спросила, повернувшись к Глебу:

– Как ты говорил, Глеб?... Котодама это…

– Это божественный мир творящего духа, мир богов, – ответил Глеб и добавил неуверенно: – Если я ничего не перепутал…

– Эта самая котодама – она очень похожа на божественный мир эонов! Тот, про который рассказывал этот поп, – категорически заявила Ника. – Котодама это и есть… ммм… как ее…

– …Плерома, – негромко сказал Эйтор. – Если использовать терминологию гностиков, то котодама это и есть Плерома – полнота, рожденная от Первоотца и…

– …и Эннойи, его женской ипостаси, – завершил его мысль Глеб. – Если котодама это душа слова, как говорил Оониси-сан, то тогда становится понятным, что Плерома, мир богов, была создана с помощью звуков…

– И эти звуки были не хаотическими! Они были…. Они были последовательными! – воскликнула Ника.

Эйтор возбужденно, что для него было весьма необычным, подхватил:

– Да, точно, Ника! Они, эти звуки, были собраны в систему, они были подобраны в некоем определенном порядке! Для того…

Глеб не смог удержаться и вставил:

– …для того чтобы смочь структурировать Ничто, придать ему хоть отдаленные черты проявленности…

А Эйтор продолжал воодушевленно:

– Да… И понимаете… видимо, это была не просто мысль Великого Духа, как утверждают гностики, это был не просто ментальный акт, это… это было…

– Это было слово! – вскричала Ника. – С ума сойти! Это было Слово!!!

– Да, точно! Это было оно – Слово, я с вами согласен! – Эйтор не смог сдержать эмоций и ударил кулаком правой руки по ладони левой.

– Получается, что в Новом Завете написано верно – в начале было слово?... А я-то… я всегда была скептично настроена в отношении всех этих древних религиозных книг… – Ника глубоко вздохнула. – Думала, что все это выдумки…

– Да ты ж видишь сама, Ника – что не совсем и выдумки… – Эйтор, похоже, и сам был немного обескуражен. Он даже забыл замедлять свою речь и разговаривать с акцентом.

– Но тогда что же такое проявленная котодама? – спросил задумчиво Глеб.

Эйтор сказал неуверенным тоном:

– Ну-у-у, не знаю… у меня такое чувство, что проявленной она может стать только тогда, когда выйдет из своего создателя. То есть когда она перестанет принадлежать только ему и оформится из первоначального хаоса в нечто самостоятельное. Когда она станет индивидуальным объектом. Ну, то есть, когда она приобретет такие черты, что сможет быть воспринимаемой сторонним наблюдателем…

– И где ж ты возьмешь такого наблюдателя во вселенной?

Вопрос Ники как всегда был точен, но у Эйтора был готов ответ:

– Они, наблюдатели, могут быть созданы… Рождены Великим Духом и Эннойей… Это могут быть эоны…

– И тогда… что, тогда проявленная котодама – это Иалдабаоф? – Глеб удивленно нахмурился.

– Да, получается, что проявленная котодама это слепой бог… – сказала Ника. – Ведь именно он стал изолированной единицей, оформившейся в самостоятельную личность. И его можно наблюдать. И он может наблюдать тоже…

– Нет, конечно! Глеб, Ника, ну что вы говорите! Вы запутались.

Эйтор был уверен в своих словах и принялся разъяснять то, как он понимает раскрывающуюся перед ним структуру мироздания:

– Котодама сама по себе есть высшая реальность, это и есть Плерома гностиков. Изоляционистская, если так можно выразиться, политика слепого бога привела к тому, что он образовал персональную вселенную.

– Создал? – спросила Ника.

– …не знаю, – признался художник, – вполне возможно, что и сам создал. Создал из самого себя, как ты рассказывала, Ника, помнишь – об этом писал Якоб Бёме? Почему бы и нет, если он получил силу Софии. Признаться, на этот вопрос пока нет у меня ответа…

– Но то, что он изолирован, это же неоспоримый факт?

– Похоже, да. Наша Вселенная как-то изолирована от воздействий снаружи. И тогда получается, что самоизоляция от Всевышней полноты привела к тому, что и слепой бог, и мы, его творения, и его вассалы-архонты, и все-все живые существа в материальной вселенной – все мы забыли о существовании Единой полноты, о существовании котодама-Плеромы.

– Да уж, тут и правда что угодно забудешь, – проворчала Ника. – Сто раз уже говорили мы об этом – как посмотришь вокруг, так увидишь, что все в природе стараются друг друга сожрать… даже и без соли… все стараются стать выше других. Люди все, ну или большинство их, стремятся к славе, хотят, чтобы их почитали, чтобы им кланялись… Конечно же, мы забыли об этих самых духовных пространствах… О Плероме этой самой… сияющей в вечности.

– Это верно, Ника, мы забыли о ней. Но…

Эйтор замолчал и стал смотреть на низкие кучевые облака.

– Что?! Что – но? – вскинулась Ника. – Рассказывай! Ну, давай же скорей, говори, не томи!

Эйтор, по-прежнему глядя на небо, вполголоса произнес:

– Да, мы забыли о ней, об изначальной истине… Но… Она не забыла о нас!

Услышав эти слова, все застыли и на мгновение потеряли дар речи.

она не забыла о нас!

Эта фраза всколыхнула в душе Глеба что-то, что было очень глубоко спрятано – то, что скрывалось от его сознания, будучи погребенным под горой малозначащих повседневных чувств, под огромной грудой накопленного жизненного опыта. Он ощутил необычное тепло – словно бы волна огня прокатилась по телу снизу вверх и выплеснулась наружу через макушку головы и центр его лба. Как будто неяркий свет засиял у него в голове – знакомое с давних времен ощущение ясности и просветленности охватило его. Глеб целиком, без остатка погрузился в это ощущение, всеми клеточками тела, всеми невидимыми структурами своего естества воспринимая этот свет.

Было так, как будто он существовал не вовне, а внутри его. В то же время – свет этот не был его личным. В тот момент Глебу почувствовал себя лампой накаливания или, скорее, светодиодом, через который начали пропускать электрический ток. Это ощущение было непередаваемым – все вокруг было освещено невидимым светом, который лился не только из него, но и из его друзей. Мощный поток пронизывал их, не опаляя, не обжигая и не встречая никаких препятствий на своем пути.

Несколько минут Глеб смотрел на Нику и Эйтора – их сияние было столь явственным для него, что он на мгновение даже испугался, что и другие люди, местные жители, которые проходили в этот момент рядом, увидят его. Испугался он еще и потому, что понимал в ту секунду, что свет незримых духовных пространств вовсе не является для нашего мира вещью обыденной.

Глеб огляделся по сторонам – и не заметил ничего необычного.

Знакомая картина.

Обыкновенный поселковый пейзаж – десятки разбросанных по холмам бревенчатых домиков с огородами возле них, проезжающие по разбитой грунтовой дороге грузовики, идущие в неподалеку расположенный магазин местные жители, деловито переговаривающиеся о своих бытовых делах… Но было в облике людей что-то такое, что заставило Глеба радостно вздохнуть – в каждом из них был виден свет. И свет этот был им знаком, они были уверены, что видели его всегда – в своих знакомых, в своих друзьях, в шаманах и в обычных людях.

Это был он – свет котодамы, свет Всевышней полноты и единства.

***

– Так что же это получается – наш мир создал не Бог? – Глеб задал этот вопрос, не ожидая ответа. – Ну то есть… э-э-э… я вот о чем задумался… как бы это выразить правильно... Если, как говорят гностики, слепой бог Иалдабаоф и был тем, кто создал нашу Вселенную, тем, кто создал планеты и галактики, нашу Землю, межзвездное пространство и все законы природы, то, значит, он создал и нас с вами – людей?

– Получается, так, – неуверенно сказала Ника. – По его проекту мы, люди, и созданы были…

– Во-о-от… – Глеб многозначительно поднял палец и указал им на небо. – А поскольку в этом мире, как мы уже много раз говорили, неисчислимое количество зла и страдания, несправедливости и лжи… стало быть, он, создатель, сам такой и есть, злой и страдающий, лживый и несправедливый. Ну и нас он тоже создал такими…

– Что-то я не пойму, куда ты клонишь, – Ника подняла голову и с интересом взглянула на Глеба.

– Сейчас поймешь… Мы, его создания, точь-в-точь такие же, как и он… По образу и подобию, как говорится… А он, я прошу вас не забывать – по изложенной нам теории это и есть именно тот, кто в начале времен отвернулся от Бога истинного, от Первоотца, от Света… А кто, по древним преданиям, отвернулся и даже, может быть, восстал против своего творца? А? Не может ли быть так, что этот самый Иалдабаоф есть не кто иной как…

– Дьявол! – воскликнула Ника, не удержавшись. – Иалдабаоф это и есть тот, которого библейские книги называют врагом рода человеческого!

– Погодите-ка, – Эйтор растерянно развел руками. – Не так быст-тро… Какой такой дьяв-вол?! Вы еще сюда бесов и демонов приплетите, и будет тогда полный религиозный комплект…

Глеб движением руки остановил художника и негромко сказал:

– Зря ты так, Эйтор… тут есть большая загадка и очень большие несоответствия. Вот посмотрите – если всю вселенную и всех нас создал сатана, то тогда вполне объяснимы наши низменные устремления, наша злоба, наша ложь и неверие... Но тогда – откуда в нас такое стремление к любви, стремление к Свету? Стремление, которое подчас охватывает все сферы нашей жизни, все наши мысли и наши поступки. Откуда оно? И вы, и я знаем миллион примеров, когда люди отдавали жизнь за Бога, за любовь, за то, чтобы прекратить страдания других. Сколько примеров беззаветного служения людям, служения миру. Служения Всевышнему Свету…

– Свету? – негромко переспросил Эйтор. – А между прочим, одно из имен дьявола, как вы наверняка слышали, Люцифер, то есть «светоносный»… есть у него еще одно имя «сын зари»… а по-русски, между прочим, его называют Денница.

– Да хватит вам! Этого не может быть! Мы не можем быть детьми того, кто несет зло! – Ника в запальчивости пристукнула по коленке кулаком. – Здесь… здесь какая-то чудовищная подмена! Этот… бывший поп…

– Алексей, – подсказал Глеб.

– …вот он самый. Что-то он вам недоговорил, что-то важное он от вас скрыл! Я чувствую! Это жулик, а не священник!

– Да почему же жулик-то, Ника? – попытался Глеб вступиться за попутчика. – Мне показалось, что он вполне искренне все нам рассказал…

– Рассказать-то он вам рассказал, да только вот не объяснил ничего! – не уступала Ника. – Сам-то он во что верит? Может, ни во что и не верит вовсе? Или он сам запутался? Ведь выгнали же его за что-то из священников? Не только же за чтение книг?

– Да, наверное, не только за это… – Эйтор прикусил губу в раздумье. – Я как-то даже и не подумал. А действительно – чего это он нам не рассказал, во что верит?... В Плерому эту самую или в бога-зодчего? А вдруг он какой-нибудь сатанист?!

– Да бросьте вы! Алексей-то тут не при чем вовсе… да какой он сатанист! – рассмеялся Глеб. – Там-то уж понятно – не мудрено заплутать… в этих дебрях бесконечных философских учений, в путаных лабиринтах религиозных доктрин… каждый философ готов выстроить нерушимую стену из тщательно подобранных аргументов. Тут ведь не в Алексее дело…

– Ну а в чем же тогда? – остывая, спросила Ника.

– А в том, что по какой-то совершенно непонятной, неявной причине мы все вдруг сегодня приехали сюда.

– Ну и что? – удивилась Ника. – Где мы только не бываем…

– Да, это так, конечно, но в этот раз все произошло не так, как обычно. Вы заметили? Причина нашего приезда в этот раз совершенно определенная: перед нами, точнее, у нас за спиной, выстроилась цепь событий, связанных друг с другом. Мы приехали к какому-то неизвестному человеку, сидим тут и ведем беседы на темы, которые еще недавно показались бы нам бесконечно далекими…

– Ну? – Ника в нетерпении притопнула ногой. – Дальше.

– … ну и мы подошли к рубежу. Почему – этого я пока не могу понять.

– К рубежу? – удивился Эйтор. – Это, Глеб, сильно сказано. А я ничего не чувствую, никакого рубежа.

– …каким-то неожиданным образом нечто нас заставляет говорить на эти темы… Нечто такое, что толкает нас… точнее подталкивает… даже нет – это «нечто» несет нас вперед как сильный попутный ветер… И мы не сможем уклониться от курса. Видите сами – ветер неумолимо несет нас к встрече с…