Текст книги "Три имени вечности"

Автор книги: Андрей Лебедь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Ника с удивлением увидела, что время перевалило далеко за полдень. Она подумала, что могла бы работать еще и еще, но послушно пошла в дом. Необычное состояние покоя не отпускало ее. Она не узнавала сама себя – куда-то подевались та резкость в движениях, та категоричность в суждениях, то беспокойство мыслей, которые были ее постоянными спутниками в жизни. Все это исчезло или спряталось куда-то очень далеко, может быть – до поры до времени.

Когда они пообедали – простой пшенной кашей, приготовленной еще утром в русской печи, Анна сказала:

– Ну что ж, пора уже и ужин готовить. Пойдем на летнюю кухню, там готовить будем.

Они не спеша пошли в отдельно стоящую летнюю кухню, где стояли стол, несколько стульев, шкафчики с продуктами и небольшая печка, верхняя часть которой состояла из толстой стальной плиты с круглыми вырезами, закрытыми чугунными дисками по размеру отверстий.

– Вот тут, на плите, и сварим, – Анна указала на печку и принялась вытаскивать из шкафчиков продукты.

Они вместе, помогая друг другу, приготовили ужин на плите, убрав с отверстий на плите тяжелые диски. Открытый огонь, прорывавшийся из печи, лизал днище сковородки, на которой жарилась картошка с мясом, и Ника заворожено смотрела на языки пламени, ощущая полноту жизни, полноту бытия.

Пришел вечер, а эйфорическое состояние не покидало Нику. Она несколько раз не торопясь сходила к колодцу, выкопанному в полусотне метров от задней части дома. Каждый раз она приносила на небольшом коромысле по два ведра чистейшей колодезной воды. Она наполнила этой водой большой бак, стоявший на летней кухне. Вместе с ней к колодцу ходила и черная хозяйская собака. Она, зевая от жары и мотая на ходу хвостом, сопровождала Нику в каждом из ее походов к колодцу. Вечером Ника улеглась в кровать, заботливо застеленную Анной в дальней комнате дома, и вытянулась под тонким одеялом. Тело немного ломило от усталости, но чувствовала она себя прекрасно.

«Как жаль, что завтра все эти ощущения полноты и гармонии исчезнут», подумала Ника и тотчас же заснула спокойным глубоким сном.

Она проснулась в шесть утра полностью выспавшейся и сразу же прислушалась к себе, пытаясь уловить изменения в настроении, и с радостью поняла, что ощущение гармонии с окружающим миром никуда не пропало.

И опять они работали в огороде и теплице, подметали пол в комнатах и ходили за водой к колодцу. И то же самое повторилось на третий день, и еще следующие два дня. Ника словно плавала в благодатном океане любви, которой была наполнена вся территория заимки. Казалось, теплая земля, бегущая рядом в ручье вода, свежий воздух, окружающий заимку лес, да и вообще вся природа, все находилось в единстве. Весь окружающий мир работал как точнейшие часы, которые в нужный момент включаются и сигнализируют о начале нового временнόго этапа. И каждый этап был связан с каким-то определенным родом деятельности.

И она сама стала движущейся частью этого великолепного отлаженного механизма, совершая все свои действия в соответствии с внутренними побуждениями и внешними сигналами, которые она научилась улавливать, сама не понимая как.

– Ну что, Ника, пойдем на кухню? Скоро уже мужчины наши из лесу придут. Кормить их надо. Кто ж о мужчинах позаботится, кроме нас, женщин? – сказала Анна

«Скоро мужчины наши придут», растапливая печку специально наколотыми для этого сухими сосновыми полешками, повторила Ника про себя и сама улыбнулась своим мыслям. Она искренне поразилась этой простой фразе: «кто ж о мужчинах позаботится, кроме нас, женщин?». Эту формулу она никогда не примеряла к себе, точнее, нет, пыталась примерять, но каждый раз с негодованием отбрасывала. Воспитанная в атмосфере шумного мегаполиса, она была вся пронизана идеями феминизма и равенства полов.

И она никогда не признавала верховенства мужчин ни в каком из жизненных аспектов, будь то сфера производственной деятельности или спортивные достижения. Это было ее принципом, которого она придерживалась неукоснительно. Даже альпинизмом она стала заниматься во многом чтобы доказать другим – мужчинам! – что она нисколько не хуже их. Независимость и свобода невзирая ни на какие лица и обстоятельства – вот что самое главное в жизни. А заботиться о мужчинах? Вот еще! Пусть сами о себе заботятся. Она это знала всегда, знала так твердо, что уже и забыла почти, что могут существовать и другие модели поведения.

И она всегда смеялась над такими моделями, считая их безнадежно устаревшими, полагая себя вполне современной женщиной. Ника вспомнила, как, читая «Войну и мир» Льва Толстого, она была поражена той глубокой метаморфозой, которую, как ей казалось, претерпела в романе одна из его главных героинь, Наташа Ростова. Воздушная и легкая, порывистая и влюбчивая в начале романа, в его конце она превратилась в обычную ничем не примечательную мать большого семейства с кучей детей.

«Лев Толстой сделал из Наташи домашнюю курицу», мимоходом сказала ей одна знакомая – солидная столичная дама, имевшая значительное общественное положение, прекрасный доход, возможность путешествовать по всему миру, но никогда не имевшая семьи. И, надо сказать, раньше Ника была с ней во многом согласна в такой оценке героини романа.

Однако идеи, которые были так привлекательны, пока она была одна, пока в ее жизни не появился Глеб, пока не появилась эта невероятная любовь, которую они пронесли через многие столетия, идеи эти вдруг начали таять и утрачивать всю свою значимость. Даже ее знаменитые независимость и внутренняя свобода увиделись ей под другим углом – как нежелание брать на себя далее малейшую ответственность. Она постепенно начала осознавать, что никогда раньше не ощущала гармонии и покоя в своей душе. Всегда было что-то или кто-то, что заставляло ее делить мир на черный и белый цвета. К белому цвету она, разумеется, относила себя.

И теперь, после этих невероятных встреч, после тех эмоциональных бурь, которые бушевали в ее душе после встречи с Глебом, ей вдруг открылось, что мир намного более разнообразный и многоцветный, нежели может показаться при наблюдении из окна многоквартирного дома. Она вспомнила тех своих подруг, которые вышли замуж сразу после окончания университета и посвятили себя не построению успешной производственной карьеры, а строительству своей семьи. И, размышляя спокойно и без привлечения готовых штампов, приобретенных в большом городе, она незаметно для себя перестала осуждать их.

Ника начала понимать, что смысл заключен вовсе не в некой абстрактной свободе от всего, что попадается на пути – свободе от друзей, родственников, семьи, обязанностей… Нет, одной из важнейших мистических граней бытия является бесконечное многообразие мира, а оно как раз и является следствием свободы выбора.

«Это, наверное, и есть та свобода, о которой говорил мне Арье», вспомнила и вздохнула удовлетворенно. В своей независимости мы можем зайти очень далеко, думала она, но ничто не может увести нас так далеко по пути к познанию себя, как любовь. Так она размышляла, а сама в это время чистила картошку для борща, старясь очистить ее так, чтобы не осталось ни одного глазка, ни одного темного пятнышка. Она выбрала самые лучшие и свежие продукты из всех имеющихся. Ника нарезала свеклу аккуратно, тонкими длинными ломтиками – так, чтобы она сварилась равномерно и не была очень жесткой. Она сама принесла для приготовления обеда свежей воды из колодца, сама развела огонь. Все это ради того, чтобы ее любимый человек ощутил заботу и любовь, чтобы он не болел и был сильным, добрым и счастливым.

Анна, внимательно наблюдавшая за ней, без слов понимала все ее чувства. Глядя, как Ника работает – без суеты, размеренно, с любовью, она сказала своим грудным голосом:

– Я вижу… Ты, Ника, узнала, что такое любовь. Да, это правда, любовь бессмертна, ей нет преград и нет такой силы, которая могла бы сломить или погасить ее. И мы, женщины, живя в этом мире, полном слез, страданий и насилия, наделены великой способностью, неоценимым даром. Дар этот пришел из самых глубин неба…

– Что же это за дар, Анна? – тихо спросила Ника.

– Мы, женщины, всегда, с самого детства, с самого рождения способны ощущать мир, покой и гармонию. Мы приходим на Землю, чтобы помнить самим и напоминать другим о том главном, ради чего люди приходят на эту планету. Ради любви. Мы здесь затем, чтобы пронести свет любви сквозь испытания, сквозь страдания и смерть. И принести тем, кто ищет его, этот свет. И еще для того, чтоб помочь вспомнить о свете любви тем, кто его когда-то потерял.

Глава 15. Свет и слово

«…Под серым бременем небесного покрова

Пить всеми ранами потоки темных вод.

Быть вспаханной землей... И долго ждать, что вот

В меня сойдет, во мне распнется Слово».

Максимилиан Волошин

Осторожно ступая и выбирая места потверже, Глеб шел за Аксентием по огромному болоту. Много десятков, а то и сотен лет подряд, год за годом, слой за слоем на болоте мягкий и толстый ковер из мхов и отмершей травы, пронизанный насквозь корнями поселившегося на нем разнотравья, кустиков клюквы и небольших кустов ивняка и жимолости. На редких сухих островках, разбросанных то тут то там по болоту, стояли одинокие чахлые кривые елочки. Растительный ковер колыхался под ногами Глеба и Аксентия, каждый шаг которых провоцировал волнообразное движение в его толще. Чувствовалось, что где-то совсем рядом, под мягким травяным настилом таится темная болотная вода.

– Под ноги смотри, чтоб ненароком не провалиться, – Аксентий, шедший впереди, полуобернулся к Глебу и указал ему не небольшое окно открытой воды среди мха и травы. – Наступи туда и с головой ухнешь. Там тебя болотный дух и схватит.

– Болотному духу-то я зачем нужен? – спросил Глеб, опасливо ступая так, чтоб обойти это окно подальше.

– Зачем? Да просто так, для коллекции. Там у него таких, как ты, знаешь сколько? Так что коллекция богатая, – Аксентий засмеялся басовито, а большой пес черно-белой масти, увязавшийся за ними, пролаял коротко и отрывисто, словно поддерживая своего хозяина.

– Нет уж, я как-нибудь обойдусь без коллекции, спасибо. Тем более в качестве экспоната.

– Это уж нам выбирать не приходится, – серьезно сказал Аксентий. – Не дано знать, где и как навсегда уляжешься… кто в землю ляжет, а кто и на поверхности останется… О! Гляди, гляди!

Он остановился и поднял руку вверх, привлекая внимание Глеба, который среагировал мгновенно. Он остановился, только увидев сигнал Аксентия – сказались годы спортивной подготовки. Однако он не успел поставить на надежное место ногу, готовую уже сделать шаг. Аксентий вполголоса сказал ему:

– Туда, туда смотри, вправо!

Глеб, опуская ногу на качающийся мох, повернулся вправо, туда, куда указывал его спутник: толстый травяной ковер, укрывавший темные холодные глубины болота, пришел в интенсивное движение. Большие волны ходили по нему, как будто кто-то очень огромный взял его за край и резко встряхнул. Глеб вздрогнул от страха – в одном месте ковер вздыбился, словно поднятый спиной гигантского животного.

– Пойдем-ка отсюда, – Аксентий развернулся и спокойно зашагал дальше, – немного уж до края болота осталось. Еще метров триста – и твердая земля.

Глеб двинулся за ним, стараясь держаться поближе. Идти было трудно – ноги проваливались по щиколотку в мох, а тяжелый рюкзак, казалось, стал еще тяжелее и тянул вниз. Пластиковый чехол с гитарой, которую он взял по настоянию Аксентия, он по неопытности закрепил на рюкзаке непрочно. Веревочный узел развязался и чехол болтался, мешая ходьбе.

До края болота оставалось уже несколько метров, Глеб ощутил, что травяное покрытие под ногами стало более прочным, и вздохнул с облегчением – все прошло удачно. Он уже было открыл рот, чтобы сказать об этом Аксентию, но внезапно краем глаза ощутил какое-то движение справа и чуть позади себя, как будто что-то огромное начало вздыматься из уже пройденного ими болота. Сердце Глеба провалилось, он стал перебирать ногами еще быстрее, перейдя на бег. А это нечто, громадное и живое, с всплесками воды и каким-то неясным шипением и шорохом, продолжало свой подъем из болота. Глеб не выдержал и скосил глаза в желании хоть на секунду увидеть это зрелище. И он увидел!

Гигантский, высотой, наверное, в полсотни метров, змей вырос из темных глубин таежного болота. Он был полупрозрачный, призрачный – сквозь него был ясно виден противоположный край болота, покрытый высокими елями. Голова змея, уплощенная, с мощными челюстями и высунутым раздвоенным языком, ритмично покачивалась, словно гипнотизируя путников, прошедших через его владения. Большущие, круглые, ничего не выражающие желтые глаза глядели на них холодно и равнодушно.

В ужасе отвернувшись от колоссального эфемерного существа, Глеб ступил на твердую землю, но не остановился на краю болота, а пробежал еще несколько десятков метров, с ходу взбежал на невысокий пригорочек и, споткнувшись о торчащий из-под земли корень ели, с размаху упал на землю. При падении пластиковый гитарный чехол так стукнул его по затылку, что у Глеба перед глазами все поплыло. Он быстро скинул с себя рюкзак и повернулся, чтобы посмотреть на змея.

Но змея не было. Травяной ковер еще колыхался по всей площади болота, по большому озеру, которое находилось посреди болота, расходились большие круги. Но самого змея не было. Глеб в величайшем возбуждении повернулся к Аксентию, который уселся рядом с ним на землю и доставал из кармана пачку с сигаретами:

– Вот это…! Вот это да! Что это?! Что это такое было! Какой огромный змей!

– Это водяной, Вакуль его зовут по-нашему, – Аксентий был, казалось, не меньше Глеба поражен происшествием. – Вылез на нас посмотреть, гляди-ко!

– Водяно-о-ой?... – недоверчиво протянул Глеб. – Сказки это все. Да и водяной, он же зеленый, маленький, да еще, говорят, скользкий такой… А тут змей!

– Не хочешь, дак не верь, я ж тебя не заставляю, – Аксентий с удовольствием затянулся сигаретой и выпустил большое облако дыма. – …А Вакуль, он такой. Иногда зовешь-зовешь его по имени – ни за что не покажется. Вредничает ли чо, не знаю… А то вот, как сейчас, скажешь слово про него, а он тут как тут. Вылезает позырить, чо за дела.

– Чего? – Глеб засмеялся. – Позырить?

– Ну да, посмотреть то есть. Глядит он, идет парень незнакомый по его болоту. В сапогах, с гитарой еще к тому же, вот он и выполз. А ты вон как от него помчался. Ну, он и спрятался.

– Обиделся что ли? – спросил Глеб.

Он не верил ни в каких водяных и леших, однако сейчас его крепкие убеждения начали отступать.

– А кто его знает, может и обиделся. – Аксентий посмотрел на небо и добавил: – На тебя обиделся.

– А чего это на меня-то? – удивился Глеб. – Это ж ты его позвал.

– Не, на меня ему обижаться негоже. Я тут свой. Точно – на тебя разозлился. Может, думал, музыку ты ему сыграешь. Любит он музыку. Песни всякие любит.

– Любит музыку? Так змеи же вроде бы глухие, – неуверенно возразил Глеб.

– Да он же змеем только прикинулся, чего тут неясного, – Аксентий засмеялся. – Это же не настоящий был змей, ты ведь сам видел.

– А какой же тогда, если не настоящий?

– Змей-дух это был, вот кто. Водяной дух.

– Водяной дух? Я думаю, наверное, он мне почудился. – Глеб попытался успокоиться, однако это ему не очень удавалось

– Ничо не почудился, – уверил его Аксентий. – Самый что ни на есть настоящий дух. Вакуль. А то, что он в виде змея перед тобой появился, дак это только потому, что в тебе привычка есть все по готовым горшкам разливать.

– Как это? – не понял Глеб. – Как это – «по готовым горшкам разливать»?

– А так. Вот, скажем, у тебя на полке в чулане стоит сто горшков, все разной формы. И длинные там есть, и круглые, и прямоугольные, и плоские, и фигурные. Вот ты набираешь в колодце воды и наливаешь в горшки. Вода, значит, принимает их форму, а ты стоишь рядом и думаешь: «О, как здорово и плоская вода у меня есть, и круглая, и кубическая. И всякая». А то, что это не вода форму имеет, а горшки, до тебя не доходит. Понял? И тут так же.

– А! – Глеба осенило. – Принцип формы! Я уже про это слышал.

– Вот и молодец. Я Вакуля тут уже сто раз видел. Заметил, как мох колыхался? Это он там плавает. Зря ты его обидел, Глеб… тебе ж еще назад тут идти…

– А что же мне делать теперь, если я его обидел? – забеспокоился Глеб. Теперь вся ситуация представилась ему в другом свете.

– А ты ему на обратном пути сыграй ему на гитаре да спой что-нибудь.

– Хорошо, – подумав, согласился Глеб. – Я так обязательно и сделаю. На обратном пути.

Они двинулись дальше, проведя остаток дня в переходе, пока, наконец, не пришли к узкой таежной речушке, прозрачная вода которой весело журчала по каменистому дну.

– Мало воды в реке, – сказал Аксентий, скидывая рюкзак. – Лето жаркое сей год… Ты, Глеб, сходи за сухими дровами, да смотри, далеко отсюда не отходи, а то Вэрса тебя закрутит, леший. Потеряешься.

– Хорошо, – сказал Глеб. – Я не буду далеко отходить.

Он понял, что Аксентий попросту чувствует ответственность за него, потому и выдумывает разные сказочные причины, чтоб он, Глеб, оставался в безопасности. А то, что в тайге опасность может подстерегать повсюду, Глеб понимал. Однако, никакого страха он не испытывал, наоборот – только радость и прилив сил. Он нашел большую высохшую сосну и быстро спилил ее маленькой ножовкой. Сосна с шумом и треском свалилась в нужную сторону – вершиной от речки. Глеб распилил ее на несколько частей и оттащил их к месту стоянки. Аксентия не было. Вскоре он появился, таща на плече здоровенное бревно так легко, словно это была тростинка. Пес, высунув большой розовый язык, примчался через минуту. К этому времени Глеб успел развести большой костер и подвесить над ним котелки с водой.

– Вот молодец, – похвалил его Аксентий, скинув с плеча бревно возле костра. – Сварим чо-нить да поедим, а то весь почти день шли.

Время близилось к полуночи, на западе горело ярким оранжевым пламенем зарево солнца, которое ненадолго и недалеко спряталось за горизонт. Глеб, все это время ожидавший, что ему будут рассказывать о чем-то интересном, наблюдал за своим спутником. Однако, ничего не происходило. Аксентий пил чай из большой кружки, смотрел на искры костра и молчал. Наконец, он поднял голову и сказал хрипловатым от долгого молчания голосом:

– У тебя ж гитара есть с собой. Сыграй что-нибудь.

– Сыграть? – Глеб удивился странной просьбе, но послушно полез доставать из чехла свою акустическую гитару. – Я не очень хорошо играю.

Гитару эту Глеб купил ее несколько лет назад. Инструмент был сделан в Испании, на небольшой семейной фабрике музыкальных инструментов в городе Валенсия. «Франсиско Эстеве» было написано на бумажном ярлыке, приклеенном внутри корпуса гитары. Глеб очень бережно обращался с этим инструментом и никогда не брал его с собой, выезжая на природу с друзьями.

На самом деле, Глеб играл на гитаре очень даже прилично, время в музыкальной школе не прошло зря, но он никогда не считал себя хорошим музыкантом.

– Ничего, – Аксентий был невозмутим, – сыграй, как можешь. Тут же не консерватория.

Глеб некоторое время потренькал струнами, настраивая инструмент по маленькому электронному тюнеру. Аксентий внимательно наблюдал за его действиями.

Глеб решил сыграть мазурку Гречанинова, которую когда-то разучил во втором классе музыкальной школы. Несмотря на простоту аппликатуры, эта пьеса всегда производила впечатление на слушателей. Короткая и яркая, в меру украшенная флажолетами и мелизмами, она была выстроена очень логично и последовательно. И у Глеба, несмотря на некоторую усталость в руках, пьеса получилась очень прилично.

Когда отзвучал последний аккорд мазурки, Аксентий сказал:

– Так, молодец. Давай еще.

И Глеб исполнил еще несколько произведений, помнившихся ему со времен его обучения по классу гитары. Этюды и рондо Маттео Каркасси и Мауро Джулиани прозвучали в северной тайге Коми словно музыка, пришедшая из другого мира.

Аксентий слушал музыку очень внимательно, прислушиваясь к каждому аккорду, к каждой ноте. Глеб старался сыграть чисто и безошибочно, он исполнил последнее произведение Джулиани, он вздохнул и поднял глаза на Аксентия, ожидая его реакции. Он очень надеялся, что реакция будет положительной – ему и самому неожиданно понравилось свое исполнение.

Его спутник молчал некоторое время, потом, наконец, произнес негромко:

– Ну что ж, хорошо. Молодец. А сыграй-ка мне что-нибудь настоящее… Баха сыграй. Говорят, что музыкант, который Баха не играет, только наполовину музыкант.

– Я не умею, – сокрушенно махнул рукой Глеб. – Не успел я до его произведений добраться – бросил музыкальную школу…

– Жалко… – протянул Аксентий. – Сильная музыка. А мазурку ты неплохо сыграл, да. Но можно лучше. Проникновеннее. И флажолеты у тебя глухие. Ты их мизинцем берешь, потому как это удобнее, а их лучше безымянным пальцем брать, они тогда плотнее получатся. Ярче.

Глеб с удивлением посмотрел сквозь искры костра на Аксентия и спросил:

– А ты что, тоже умеешь играть на гитаре, да, Аксентий?

– Умел вроде когда-то, – Аксентий вздохнул и почесал шею под густой бородищей. – Давай, я чо-нить тоже сыграю штоле…

Он протянул руку и, осторожно приняв из рук Глеба гитару, осмотрел ее. По-видимому, он остался доволен ей, поскольку ничего не сказал, лишь удовлетворенно хмыкнул. Покрутив колки и подстроив струны, он сделал вдох и…

Глебу показалось, что окружающий мир вскипел и вышел из берегов, словно бурная река! Невероятный по силе взрыв потряс пространство – Аксентий взял первые аккорды – мощные, стремительные, полновесные и идеально выверенные. Исполняемое им произведение Глеб узнал с первого такта. Это была куранта из первой лютневой сюиты Иоганна Себастьяна Баха, одно из известнейших и исполняемых гитаристами произведений. Всего три с половиной минуты длится эта куранта, но в ней сконцентрирована вся сила и математическая выверенность баховского гения. Мощные узловатые пальцы левой руки Аксентия буквально летали по грифу гитары, чуть ли не покрывая его целиком, но нигде они, эти, казалось бы, неуклюжие и приспособленные только для физической работы, пальцы не промахнулись, не сделали ни одной ошибки. Ни одного неверного, дребезжащего или глухого звука не услышал Глеб. Все было сыграно идеально, все переходы от форте к пиано и обратно были соблюдены в точности.

Закончив играть куранту, Аксентий сделал небольшую паузу и исполнил еще одну пьесу Баха – прелюдию к третьей лютневой сюите, произведение, часто исполняемое в концертах ведущими гитаристами мира. Прелюдия эта состоит из двух частей, первая из которых звучит торжественно и возвышенно, а вторая часть, presto, словно представляет из себя длинный и витиеватый рассказ о том, что жизнь человеческая вечна, о том, что впереди нас ждет красота и гармония.

Последний звук утих. Глеб сидел молча, не в силах поверить, что это возможно. Здесь, у лесного костра, обитатель далекой заимки, бородатый могучий тун, давал ему урок игры на классической гитаре. Нет, это был даже не урок, это был настоящий мастер-класс!

– Как у тебя так здорово получается? – воскликнул Глеб восторженно. – Тут же только нотного текста страниц шесть!

– Восемь. Да для меня это ничто. Я почти всю музыку Баха в переложении для гитары переиграл. …Нету его, Баха, выше. Это гигантище такой, что прямо и не пересказать… – Аксентий махнул своей ручищей. Было удивительно, как такие огромные руки могут извлекать из хрупкого музыкального инструмента звуки, словно пришедшие с самых дальних высот неба. Глеб поразился той глубине, которую он открыл в своем спутнике. Невероятные пласты духа таились в этом человеке, который жил уединенно в глухой тайге.

– Да, – повторил Аксентий, – ноты запоминать дело нехитрое, но это не главное… музыка-то, она ж не в нотах сидит. Музыка, она тут, около нас живет, – он обвел рукой вокруг себя, – но невидимой она остается, пока ты через душу свою ее в мир не выплеснешь.

– Ноты тоже важная вещь, – заметил Глеб. – Если б не было нот, вся музыка, которую композиторы придумали, забылась бы или исковеркалась бы до неузнаваемости. И так уж многие исполнители написанную авторами музыку переиначивают… А уж без нот…

– Ты и прав и не прав, Глеб. – Аксентий потряс кистями рук, разминая пальцы. – Вся музыка, которая была написана когда-то в мире, никуда не пропала. Она существует и будет существовать вечно. Она вся находится на складе.

– Где-где? – переспросил Глеб.

– Ну, где… на складе. Есть такая штука где-то там, – Аксентий махнул рукой вверх, в направлении неба. – Склад, в общем.

– Хранилище что ли?

– Ну да, пусть так, хранилище. Космическое хранилище. И вот на этом самом складе-хранилище спрятана вся музыка, которая была когда-либо написана. И даже та, которая еще не написана и тем более не сыграна никем и никогда.

– А где это хранилище? – спросил Глеб с огромным интересом. – Как его найти?

– Где? Да тут прямо где-то, вокруг нас. Она же есть всегда, музыка. Но чтоб ее услышать, нужно обязательно… нужно стремиться к этому. Всей жизнью своей стремиться, все в своей жизни положить на это стремление. И проявить музыку через себя, через душу свою. И тогда, когда духовная часть музыки соединится с твоей физической частью, вот тогда и родится в этом мире настоящая музыка.

«Что-то такое я уже когда-то слышал», подумал Глеб, а вслух спросил:

– А ты был на этом складе, Аксентий?

– Был, – коротко ответил он. – Несколько раз. Да это только говорится так, что там склад, а на самом деле это… как ты там говорил? Принцип формы.

– Но тогда, значит, ты можешь найти те музыкальные произведения великих композиторов, которые были утеряны? Например, «Адажио» Альбинони.

– Этого адажио не существовало никогда, – засмеялся Аксентий. – Это ж известная история. Тот итальянец, который будто бы нашел обрывки нот на руинах разбомбленной библиотеки, просто все выдумал. Он написал это адажио от начала и до конца сам.

– Сам? – поразился Глеб.

– Ну, почти сам, – уточнил его спутник. – Он как-то смог влезть в этот самый космический склад и вытащить оттуда произведение без автора. И приписал его тому старинному итальянцу.

– А ты сам пишешь музыку? – поинтересовался Глеб.

– Не, не умею… Так, иногда таскаю с того склада кое-что, потом как-нибудь тебе покажу. А сейчас спать пойдем…

– Где же мы будем спать? – Глеб оглянулся по сторонам. – Палатку-то не взяли…

– Спать тут и будем, у костра, – Аксентий, возвращая гитару.

– А если дождь пойдет? – забеспокоился Глеб, глядя в небо на сгущающиеся тучи.

– Не пойдет, – засмеялся его спутник. – Я же все-таки тун. Договоримся как-нибудь…

***

Дождь так и не собрался. Яркое солнце освещало утренний лес так, как будто стремилось проникнуть во все его самые дальние уголки. Глеб проснулся рано, но Аксентий уже сидел на принесенном вчера бревне и глядел на другой берег, словно высматривая там что-то. Услышав, что Глеб пошевелился, он повернулся и махнул рукой, подзывая к себе:

– Вон, погляди, на другом берегу сосны выстроились в ряд, как стена. Потому и звуки вчера тут так хорошо разносились. Акустика хорошая, как в зале. Ты петь-то умеешь? – неожиданно спросил он.

– Не очень хорошо пою, – признался Глеб.

– Да-а-а… – протянул тот. – Как же ты Вакулю-то петь будешь? Ведь не пропустит тебя он.

Глеб уже и забыл про давешнего болотного духа. Он вспомнил о том страхе, которого натерпелся, пока шел через колышущееся болото, и спросил обеспокоенно:

– А что же делать? Я петь умею, но… не так, как в опере…

Он не кривил душой – и в самом деле его пение годилось в лучшем случае для бэк-вокала в рок-группе.

– А ты не мог бы мне показать хоть что-нибудь, а, Аксентий? – Глеб просительно посмотрел на своего спутника. – Ведь ты же умеешь, сам говорил.

– Показать? – нахмурился тот. – Тебе? Да разве за день-другой чему научишься? Хотя, могу, конечно, показать... Ладно, надо только сначала дыханию правильному тебя научить. Только ты встань лицом к тому берегу, чтоб всем слышно было.

– А кому – всем? – спросил Глеб,

– Всем в лесу. Ты, главное, дыхание бери быстро, в живот, чтоб у тебя ребра раздвигались пошире, как у собаки, – Аксентий показал на валяющегося рядом с ними пса, бока которого мерно ходили при вдохе и выдохе. – А потом выдыхай ровно, без рывков всяких и перерывов. Тогда и звук у тебя будет нормальный, ровный.

Два часа у Глеба ушло на то, чтобы хоть как-то наладить быстроту вдоха и ровность выдоха и распеться. После этого Аксентий стал рассказывать ему о том, как правильно подавать звук область нёба, чтобы верно озвучить все резонаторы, расположенные в голове и горле.

– Есть такая штука, звуковой луч называется. Так вот, – объяснял он, – его нужно направлять в точку прямо за передними зубами и при этом словно бы катить по глотке.

– Зачем, – спросил Глеб, внимание которого к этому моменту изрядно притупилось.

– Затем, чтоб и нижние резонаторы тоже отзвучивали вместе с верхними. Вот смотри.

Аксентий спел ноту в середине своего диапазона. Звук получился полный, с глубокими бархатными обертонами – настоящий баритональный.

Глеб попытался повторить, но ему это не удалость – жалкое подобие красивого баритона Аксентия. Тот засмеялся:

– Это тебе низковато будет. У тебя ж не баритон, а тенор, похоже. Драматический тенор. Тебе бы партию Отелло петь. Так что ты выше ноту возьми на два с половиной тона. Возьми си бемоль, она как раз в середине тенорового диапазона.

Он показал Глебу си бемоль, взяв ноту чисто и звучно. Глеб повторил раз, другой, третий, пока у него не начало хоть что-то получаться. Потом были еще другие ноты и целые музыкальные фразы.

Аксентий слушал его и поправлял на ходу:

– И впереди чтоб звук был, тогда сможешь им управлять при дыхании. Да, и рот не забывай открывать изрядно, а не так, как современные эстрадные певцы делают.

Он показал чуть приоткрытый рот и сказал, почти не разжимая губ:

– Потому и звук у них такой плоский и пустой получается. Ну ладно, – прибавил он уже своим обычным голосом, – пойду я погуляю вокруг, а ты еще часок попой, а потом я приду. На гитаре будешь играть. А не приду, вот тут тебе оставлю на бережке – посмотри.

Он бросил на землю толстую папку для бумаг и ушел. Глеб послушно начал петь, стоя на берегу в позе оперного певца. Он пел и пел, постепенно забывая о том, где находится. Аудиторией его была вся природа вокруг – сосны и прозрачная вода реки, синее небо и сонно висящие посреди этого неба белые облака, маленькие лесные птички и земля под ногами.

Аксентий не вернулся ни через час, ни через два. Глеб закончил свои вокальные упражнения и взял оставленную хозяином заимки папочку. В ней были разрозненные листки нот для шестиструнной гитары, некоторые были скреплены степлером. Глеб внимательно просмотрел ноты. Это были короткие гитарные пьесы, написанные композиторами эпохи барокко, и большинство из них – произведения Иоганна Себастьяна Баха. Глеб мысленно покачал головой: тот сон, который он видел несколько месяцев назад и благодаря которому встретился с Никой, начал обретать плоть и кровь. Его сон начал реализовываться. Глеб ощутил силу всех событий, произошедших с ним. Но еще он понял, что в складывающемся паззле не хватает еще нескольких очень важных деталей. И Глеб был вовсе не уверен, что отсутствующие фрагменты головоломки появятся в ближайшее время.