Текст книги "Сириус Б (СИ)"

– Ты счастлив здесь, Ломотанго? – спросила вдруг Мари.

– Еще бы! – непроизвольно воскликнул Силантий. – Только вот...

– Что?

– Ведь это все сон?

– С чего ты взял, глупый? – улыбнулась Мари.

– В жизни так не бывает, я знаю... – тихо сказал Силантий.

– Как же все-таки тебя измучили эти постоянные перелеты к Сириусу-Б, – сказала Мари и легонько погладила Силантия по щеке. – Нет, Ломотанго, это не сон. Это – самая реальная из всех реальностей, какие только есть в Космосе.

– Но, как такое возможно? – удивился Силантий, делая низкую поддержку с переносом тяжести на согнутую в колене правую ногу. – Или я чего-то не понимаю?

– Конечно, не понимаешь, и не только ты – все космические капитаны таковы. У них на уме только дальние перелеты, сражения с пиратами и зачистки монстров на поверхностях отдаленных планет, а вот Общая Теория Космоса всегда у них на последнем месте.

– Ну, так расскажи мне что-нибудь интересненькое о Космосе, – сказал Силантий с легкой иронией. – А то ведь у нас, капитанов какая жизнь? Носишься по звездным просторам как угорелый, зачищаешь его от монстров и пиратов, хочешь как лучше, а потом над тобою же еще и подшучивают...

– Какой же ты все-таки смешной, мон кэпитэн! – воскликнула Мари, смеясь. – Ну, слушай, если хочешь...

А потом, не переставая танцевать, Мари начала рассказывать удивительные вещи про устройство Вселенной. Из ее слов получалось, что кроме бесконечного видимого Космоса, существует еще бесчисленное количество невидимых обычному глазу космосов, а сама Вселенная похожа как бы на многослойную дамскую перчатку. Причем эти слои не только бесчисленны, но еще и пересекаются друг с другом в самых неожиданных местах.

– Вот в одном из таких миров мы сейчас и танцуем, – закончила она. – Ну, что, Ломотанго, понял ты хоть что-нибудь?

– Ну, а как быть с телом? – спросил Силантий. – Я что – переношусь сюда в своем теле сталевара, и что-то меня по дороге переодевает? Очень ловко, должен сказать, переодевает, я никогда ничего не чувствую...

Мари рассмеялась настолько сильно, что Силантию показалось, будто у нее началась истерика. Он даже быстро осмотрел капитанский мостик в поисках стакана и графина с водой.

– Нет, – сказала она, успокаиваясь и смахивая с пушистых ресниц набежавшие слезинки. – Никто никого не переодевает по дороге. У человека, как и у всего остального в Космосе имеется множество тел, часть из них постоянно дежурит в параллельных мирах, надеясь, что когда-нибудь хозяин в них заглянет, и ты просто незаметно переходишь из одного своего тела в другое, попутно меняя и соответствующие телам миры. Конечно, этот процесс можно назвать переодеванием, но очень условно.

Силантию вдруг привиделась огромная толпа других силантиев, которые стояли на противоположном берегу речки Бобровки и призывно махали ему оттуда руками, словно бы приглашая войти в холодную воду. Он даже потрусил головой, чтобы развеять это наваждение.

– Погоди-ка, Мари, – сказал он. – Но тогда получается, что я и мое тело – это разные вещи?

– Именно, – подтвердила Мари. – Дело в том, что на все эти тела существует только одно единственное сознание. Вот это сознание и путешествует, где ему вздумается, а тела... Тела – это что-то вроде одежды, это ты правильно подметил. Сменные тулубы, так сказать...

– А что же тогда случается с телом, которое покинуло сознание для того, чтобы отправиться в другие миры? Оно, что – того? Отдает концы? Умирает?

– Да нет же! – воскликнула Мари весело. – Космос, конечно, в чем-то жесток, но не настолько. Оставленные тела обычно начинают грустить – садятся где-нибудь в уголке и тихонько плачут. Ведь это очень тяжело для любого тела – быть оставленным единственным и неповторимым сознанием. Или же они бросаются во все тяжкие и начинают чудить, кажется так это называется в вашем космосе. Все зависит от темперамента конкретного оставленного сознанием тела, ведь у них есть не только эмоции, но и небольшое остаточное сознание.

– Остаточное сознание?

– Ну да. Такое как бы крохотное техническое сознание, позволяющее оставленным телам совершать простейшие действия – принимать пищу, ходить на службу, выдумывать глупые физические теории, решать уравнения, сочинять разную чушь и отправлять другие естественные надобности.

– Ну, мое тело не такое, – уверенно сказал Силантий. – Оно грустить не станет. Обязательно придумает себе какое-нибудь подходящее занятие.

– Да, – охотно согласилась Мари. – Некоторые оставленные сознанием тела больше склонны к различным действиям, чем к тихой грусти. Они всячески чудачат – работают на заводах и фабриках, играют в карты, грабят другие оставленные тела, ходят на выборы оставленных сознанием тел политиков, пьют самогон, пытаются как-то забыться, одним словом. Да, что там. Они даже женятся друг на друге и производят новые сменные тела для нужд своих космосов. Вот на что способны эти тела, не переживай за них Ломотанго, они не пропадут.

– Действительно, чего это я? Послушай Мари, а что происходит с моим здешним телом, когда я... Ну, это – улетаю обратно?

Щечки Мари тут же покрылись очень милым розовым румянцем, и она быстро сказала:

– Это сейчас не важно. В общем... с ним не происходит ничего плохого. Клянусь.

– А может, мы прогуляемся по кораблю? Посетим мою каюту и выпьем шампанского? Ведь если я капитан "Ломотанго", то у меня должна быть капитанская каюта?

– Конечно, у тебя есть роскошная капитанская каюта, но мы пока не можем ее посетить.

– Почему? – расстроено спросил Силантий.

– Потому, что этот мир создается нашим танцем. Так уж он устроен. Если мы прекратим танцевать, он тут же исчезнет. Ты этого хочешь?

– Нет-нет, – быстро сказал Силантий. – Конечно, нет. Но все же – как жаль...

– Не расстраивайся, мон ами, – прошептала Мари.– Если мы будем танцевать с полной самоотдачей, этот мир постепенно окрепнет и затвердеет. И вот тогда, мы сможем посещать здесь все что угодно – каюты, капитанские мостики, рестораны, другие планеты и самые отдаленные солнечные системы. Все.

– Какой все-таки необычный мир, – тихо сказал Силантий. – Мир, который зависит от танцев.

– Да во Вселенной полно таких миров, – сказала Мари. – Есть, например, миры, которые зависят от песен, миры которые зависят от решения уравнений, от игры в казино, от глубоких вздохов и плотской любви...

– Эти, наверное, самые необычные из всех.

– Это только так кажется. На самом деле в них быстро устаешь, от постоянного физического напряжения. Мне больше нравятся миры высокой моды и миры танцев. Такие, как вот этот. Нам с тобой безумно повезло встретиться именно здесь, в этом замечательном мире, Ломотанго.

– А бывают миры непрерывных войн, например?

– Да полно таких миров, – с раздражением сказала Мари. – Там нет ничего интересного вообще, это миры непрерывной бойни. Сидишь в каком-нибудь грязном окопе, трясешься от холода и давишь вшей. А потом начинается – хватаешься за рукоятки пулемета и стреляешь по разным набегающим телам. Пулемет трясется как ненормальный, зубы цокают, горячие гильзы сыплются на колени, прожигают в колготках безобразные дыры, фу. Тебе бы такое понравилось?

– Нет, я просто так спросил.

– И правильно. Хорошо еще, что запасных тел без счету, а то в нормальных мирах некому было бы танцевать танго...

– И все же, мне хотелось бы знать, сколько у среднего человека запасных тел. Так, на всякий случай.

– Ровно столько же, сколько у Вселенной запасных миров, – устало сказала Мари. – 10000000000000000000000000000000000 X 10n+1, где n=?. Доволен?

– Нормально! – весело воскликнул Силантий. – В такой Вселенной жить можно!

– Ну, вот – теперь ты очень знающий и опытный капитан космического крейсера, – заключила Мари. – А теперь нам нужно поработать над твоими движениями.

– Разве я плохо танцую?

– Да нет, танцуешь ты очень неплохо, но вот после разворота вправо, движение бедром нужно выполнять резче, а ногу нужно ставить на пол так, чтобы каблук издавал резкий звонкий щелчок.

– Ага, понятно. Сейчас попробуем.

После встреч с Мари, Силантий не жил, а летал и пел. Он был счастлив неимоверно, ведь теперь у него было все, о чем только мог мечтать любой космонавт – собственный звездолет, собственный Космос и конечно – Мари. Знания, полученные от Мари, тоже были, важны, так как они многое проясняли, но Силантий на них не зацикливался.

То, что происходит с его обычным, дежурным телом, когда он посещает танцевальный космос, его абсолютно не волновало. Впрочем, на этом фронте, все, по-видимому, обстояло вполне благополучно – зарплату ему платили регулярно, а иногда даже выдавали весьма неплохие премии. На эти премии Силантий купил себе несколько дорогих костюмов и целый ворох белых сорочек. Ходить на встречи с Мари в потертых джинсах и свитере грубой вязки, теперь казалось ему моветоном. Он даже проявил заботу о своем сменном теле литейщика – однажды зашел после возвращения из своего космоса в центральную парикмахерскую Боброва и превратил свою простецкую бороду в некое подобие элегантной эспаньолки.

– Ну вот, – говорил Силантий, осматривая себя в зеркале парикмахерской. – Вылитый капитан Немо.

Конечно, его немного смущало то обстоятельство, что в заветный космос можно было попасть только рядом с разогретой доменной печью, но и этому он вскоре нашел объяснение.

Однажды в техническом журнале, которые Силантий все еще продолжал выписывать по привычке, ему попалась статья какого-то белорусского академика (их уже как раз тогда начинали печатать в таких журналах). Академик утверждал, что рядом с большими массами кипящего металла, крупными скоплениями радиоактивного графита и мощными электрическими подстанциями, происходят искривления пространственно-временного континуума. И в этих искривлениях, утверждал академик, иногда открываются такие как бы невидимые звездные врата, через которые можно попасть в параллельные миры, а при желании, вообще – куда угодно. Это объяснение Силантия устраивало, потому, что отдаленно напоминало лекции Мари.

– Врата так врата, – сказал Силантий, прочитав статью. – Лишь бы каждый день танцевать с Мари на капитанском мостике "Ломотанго". Все лучше, чем в кабину корабля "Союз" в тесном скафандре протискиваться. Танцевальный Космос – это вещь...

Теперь Силантий приходил на работу в элегантном костюме и, переодеваясь, вешал его на плечики в специальном чистом шкафчике. При этом он почти всегда что-то мурлыкал себе под нос и мысленно разучивал сложные танцевальные движения.

Дед Митроха следил за Силантием с опаской и иногда пытался завести с ним разговор:

– Никак бабу себе завел, а, Силя? – спрашивал он, натягивая на ноги тяжелые башмаки.

– Не бабу, а женщину, – поправлял его Силантий. – Любимую.

– Пусть женщину, но зачем же при этом столько вазонов отливать?

– Ты не понимаешь, Митроха, вазоны здесь ни при чем.

– Ох, гляди, орелик, – вздыхал Митроха. – Поломаешь ты себе жизнь с этими любимыми бабами...

– Это ерунда, – отвечал Силантий. – Одну поломаю, другую построю, что за беда?

– Баба, хоть красивая?

– Очень.

– Ох, гляди...

На цеховых алкоголиков Силантий теперь вообще не обращал никакого внимания, так как понимал, что это ни что иное, как оставленные сознанием телесные оболочки.

И вот однажды Силантия вызвали в актовый зал заводоуправления, где под аплодисменты и вспышки фотографов центральной городской газеты, которая носила гордое, но не всегда оправданное название "Бобровская Правда", вручили бархатную коробочку с Орденом Трудового Красного Знамени. Силантий не ожидал такого поворота в своей производственной карьере и не мог понять, чем заслужил такую высокую награду, но ему было все равно приятно. Правда, во время церемонии вручения Силантию показалось, что сидящие в президиуме люди поглядывают на него с опаской (это были участники памятной ночной экспедиции – Бычин, Легкокрылов, Сластенов и Тесленко).

– А теперь попросим нашего орденоносца сказать несколько слов! – воскликнул Бычин и, придав своему лицу "отечески теплое ╧7" выражение, начал хлопать в ладоши. – Попросим-попросим, товарищи!

Сидящие в зале оставленные тела тоже начали хлопать, и Силантию пришлось пройти к трибуне.

– Товарищи! – сказал он.– Я простой литейщик и говорить не мастак, поэтому скажу просто – хватит тратить драгоценное время на бессмысленные собрания. Страна ждет от нас продукцию! К домнам, товарищи! Своим ударным трудом приблизим построение коммунизма!

Последнюю фразу Силантий просто прочитал на плакате, который висел на стене над головами оставленных тел, но она произвела какой-то неожиданный эффект – тела выпучили на него свои глаза, а Бычин страшно покраснел, схватился за воротник рубашки и с хрипом завалился на стол президиума. Затем из зала стали слышны возмущенные нечленораздельные выкрики, к Бычину бросились другие члены президиума во главе с секретаршей Люсей, а Легкокрылов закричал прямо в зал:

– Вызовите скорую!

В зале началась ужасная суматоха, и Силантий, воспользовавшись ею, выбежал из заводоуправления, по дороге разминувшись с угрюмыми людьми в белых халатах. Он бежал к громадам производственных цехов, предвкушая очередную встречу с Мари.

После вручения ордена к дежурному телу Силантия начали постоянно приставать какие-то оставленные тела в ярко-голубых фуфайках. Они постоянно твердили ему о какой-то важной командировке и требовали зайти в заводоуправление для получения командировочных и проездных денег. Силантий сначала никак на них не реагировал, но тела становились все настойчивее и настойчивее. Они уже не только твердили о деньгах, но и довольно бесцеремонно хватали его за руки, а некоторые даже валялись у него в ногах.

И вот однажды в цех ширпотреба ввалилась огромная толпа в голубых фуфайках вместе с группой заводских охранников во главе с Легкокрыловым. Толпа окружила Силантия плотным кольцом и начала оттеснять его к выходу из цеха. Силантий упирался изо всех сил, но его постепенно вытеснили из цеха ширпотреба, а потом и из производственной зоны. Обернувшись, он увидел, что охранники теснят его к парадному заводоуправления. Легкокрылов бегал вокруг толпы охранников и кричал в мегафон:

– Так, хорошо! Вы только посмотрите на него – не хочет ехать в командировку! Не хочет делиться опытом! Хочет закопать свой талант в землю! А еще орденоносец, ай-яй-яй! Навались на него ребята!

В конце концов, Силантий вынужден был уступить и его тут же, дав только десять минут на переодевание, усадили в черную директорскую "Волгу" и отправили на железнодорожный вокзал. Так Силантий стал гастролирующим почетным сталеваром. Сначала он сильно страдал из-за вынужденной разлуки с Мари, но вскоре нашел выход из положения.

Обычно, сразу после прибытия на очередной сталелитейный завод, Силантия вели в заполненный телами сталеваров, актовый зал и просили рассказать о своем методе работы. Но что Силантий мог рассказать этим телам? О чем поведать? О своем танцевальном Космосе? О космическом крейсере "Ломотанго"? О звездной танцовщице Мари? Поэтому, сразу по прибытии в актовый зал со сталеварами, он становился за трибуну, делал простодушное лицо и говорил:

– Товарищи, я простой сталевар! Ну что я буду вам рассказывать? Давайте лучше пройдем к домнам, и я вам там все покажу!

– А что же! – кричали из зала тела сталеваров. – И давай! Покажи нам – что ты за гусь такой выискался, понимаешь!

– Вот это правильно!

– Верно!

– Пусть покажет, а то присылают тут разных гастролеров, понимаешь! Будто бы мы сами без этих посторонних стали лить не умеем!

После этого Силантий во главе толпы сталеваров шел в доменные цеха, набрасывал на плечи предложенный кем-то огнеупорный плащ, посмеиваясь надевал на голову еще мокрую, пахнущую чужим потом и железной окалиной каску, а затем... Затем он мгновенно переносился на капитанский мостик "Ломотанго" и сливался в танце с Мари.

Слова Мари о воссоздающей силе танца оказались чистейшей правдой. Постепенно капитанский мостик "Ломотанго" менялся. Его форма стала более округлой, обтекаемой. Внутреннее пространство постепенно заполнялось сложнейшим оборудованием и дополнительными экранами наружного наблюдения. Появлялись новые рабочие места для операторов наведения ракет и стрелков-наводчиков позитронных орудий. В центре мостика вырос квадратный стол-планшет над которым висела теперь трехмерная карта звездного неба, а вдоль правой стены тянулись кресла операторов противометеоритной и противоракетной защиты.

Кресло капитана тоже вскоре появилось на мостике. Оно стояло на специальном возвышении под центральном монитором и пульт перед ним помигивал разноцветными веселыми огоньками.

Все эти изменения происходили буквально на глазах Силантия и очень его интересовали. Ему страшно хотелось узнать о назначении, свойствах и возможностях всех этих приборов, устройств и рабочих мест, но Мари постоянно его удерживала и заставляла следить за ритмом.

– Пойми же, Ломотанго, – говорила она, – все это возникает благодаря нашему танцу. Крейсер сейчас проходит полную предполетную реконструкцию, и мы должны быть внимательны к танцевальным движениям как никогда.

Постепенно на капитанском мостике начали появляться другие члены экипажа. То и дело створки раздвижных дверей с тихим шорохом расходились в стороны и в них появлялись мужчины и женщины в мундирах или серебристых скафандрах. Они отдавали Силантию честь, сдержанно улыбались Мари, а затем подходили к приборам, снимали с них какие-то показания и бесшумно исчезали в раздвигающихся дверях.

– Что это? Кто это? – ошарашено спрашивал Силантий.

– Это офицеры технической службы, – поясняла Мари. – Идет плановая проверка всех систем. Не отвлекайся. Четыре такта назад должен был быть разворот вправо, а ты сделал поддержку. Теперь нам установят не антигравитационные, а термические торпеды. Соберись же, капитан, ритм, ритм...

Но на мостике появлялись не только офицеры. Несколько раз стюард в белой короткой куртке приносил на мостик поднос с шампанским и легкими закусками, а затем появился личный адъютант капитана, и Силантию пришлось на ходу подписать несколько важных распоряжений по кораблю. На все эти появления Мари реагировала вздохами, но молчала, так как, по-видимому, считала их досадными, но необходимыми. А члены экипажа все шли и шли, и однажды произошел досадный случай.

В тот раз двери раздвинулись, и на мостик вбежала коротко стриженная, угловатая, но очень симпатичная девушка в мундире майора космопехоты (Силантий к тому времени уже неплохо ориентировался в званиях и нашивках).

– Ой, – сказала она, отдавая Силантию честь.– Я, кажется, не на ту кнопку нажала. Какая я неловкая.

– Ничего, – улыбаясь, ответил Силантий.– Может быть, составите нам копанию? Там на пульте – шампанское и какие-то ягоды. Вы танцуете?

– Конечно! – радостно воскликнула девушка.

– Отставить, – вдруг четко и сухо сказала Мари.– Отправляйтесь на пехотный этаж и проверьте содержание личных вещевых контейнеров своих подчиненных. Немедленно!

Девушка скривила свое лицо в милую гримаску, небрежно козырнула и, развернувшись, исчезла за раздвижными дверями.

– Кто это? – спросил Силантий, провожая ее глазами.

– Это космодесантница, – сказала Мари, разворачивая ладонью лицо Силантия к себе и с тревогой заглядывая в его глаза. – Командир второй космодесантной роты.

– И много у меня на борту таких офицеров?

– Достаточно, – сухо сказала Мари .– Пойми же, наконец, Ломотанго, сейчас нельзя отвлекаться. На техническом уровне идет монтаж экспериментального ныркового двигателя и если техники отклонятся от центральной оси корабля хотя бы на пару микронов... Мне даже страшно об этом думать.

– Да брось, Мари, – весело сказал тогда Силантий. – Пара микронов всего, подумаешь...

Лучше бы он этого не говорил. Мари тут же высвободилась из рук Силантия и исчезла во вращающемся вихре.

– Мари, постой! – закричал Силантий. – Я пошутил!

Но было уже поздно – Мари исчезла. Силантий помотал головой и шагнул во второй вихрь.

Он всю ночь думал о случившемся, пытался представить себе последствия своих глупых слов, подходил к окну гостиницы и смотрел на трубы Запорожского металлургического комбината.

На следующей встрече Силантия ожидал сюрприз – вместо Мари, на мостике его встретила похожая на Наташу Ростову девушка в белом платье из газового шифона. Танцуя какой-то странный медленный танец, Силантий начал понимать – чего лишился по собственной глупости. Танец был лицемерно манерным и глупым, его движения насквозь фальшивыми, а партнершу можно было держать только за кончики пальцев. С аргентинским танго этот танец не мог идти ни в какое сравнение. Мало того. Когда Силантий пытался заговорить с Наташей Ростовой, та прикладывала к его губам ладошку в белой длинной перчатке и, томно прикрыв глаза, говорила:

– Тс-с-с! Дуб еще не расцвел.

Силантий промучился весь танец, а когда, наконец, появились спасительные вращающиеся вихри, крикнул вслед удаляющейся Наташе:

– Скажите Мари, что я все понял! Умоляю!

Но в ответ он получил только быстрый и небрежный воздушный поцелуй.

В следующий раз все было еще хуже. Тогда ему пришлось танцевать с дородной украинской казачкой. Казачка бегала вокруг Силантия, уперев руки в бока, а сам он приседал с широко расставленными руками и высоко подпрыгивал, разводя ноги в стороны под прямым углом.

– Тю! – кричала казачка Силантию. – Какой смешной охвицэр! Та у нас в селе останние парубки краще танцюють! Выще трэба сигать! Ты мэнэ чуешь, охвицэр? Выще!

Вообще-то, с точки зрения танцевального Космоса, она была абсолютно права – узкие капитанского брюки Силантия и сильно приталенный мундир совершенно не годились для таких прыжков. И в конце этого сеанса он совершенно оскандалился – во время одного из подпрыгиваний его брюки лопнули в самом неподходящем месте. Когда казачка, тюкая и тихо поругиваясь, шла к вихрю, Силантий бежал за ней, придерживая прореху в брюках, и умолял передать Мари несколько слов или хотя бы коротенькую записку. Но его мольбы не возымели на бездушную казачку никакого действия.

– Тю! – сказала она, перед тем как исчезнуть из жизни Силантия навсегда.

Но через два сеанса (пляска с саблями и полонез) Мари все же вернулась, и Силантий понял, что прощен.

– Ты все понял, глупый? – спросила она.

– Да! – закричал Силантий, как ненормальный.– Абсолютно все!

– Тогда продолжим, – сказала Мари, прижимаясь к нему всем телом.– Правильная установка двигателя очень важна...

Несмотря на бурю страстей, которые чуть не погубили крейсер "Ломотанго" прямо на космических стапелях, жизнь Силантия в сталелитейном мире проходили рутинно.

Обычно, когда вихрь опадал, его встречали бурными аплодисментами, а затем вручали огромный букет цветов, брали под руки и провожали на железнодорожный вокзал (или в аэропорт). Часто для него выкупали отдельный вагон СВ или даже целый салон реактивного самолета. Такое внимание было Силантию приятно, но на глубинном уровне оно его не затрагивало. Тем более, что он часто наблюдал в глазах провожающих смесь удивления, неуверенности в себе и даже страха. И это выражение в глазах провожающих коллег иногда его удивляло, но как только колеса самолета отрывались от взлетной полосы, Силантий обо всем забывал и думал только о предстоящей встрече с Мари, о новых танцах и о своем прекрасном Танцевальном Космосе.

Глава VII

О чем молчал Нострадамус

Силантий не знал, что пока он путешествовал по сталелитейным предприятиям, в кабинете Бычина непрерывно звонил телефон и этот звон почти довел последнего до крайней стадии психического истощения.

Директора сталелитейных заводов со всех концов страны звонили Бычину и проклинали его. Они непрерывно спрашивали – куда им теперь девать сверхплановую продукцию, и кто он такой, и что он о себе думает, и так далее, и тому подобное. А еще они совестили его и обзывали последними словами.

Сначала Бычин пробовал огрызаться, но его всегда грубо обрывали и призывали к молчанию. В итоге, он начал постепенно опускаться – перестал бриться и, слушая стоны своих далеких коллег, прихлебывал коньяк прямо из горлышка. Кризис наступил, когда Бычину позвонил директор Норильского Комбината.

– Бычин, ты кто такой? – сразу же, без традиционных предисловий и приветствий спросил директор с угрозой.

– Я директор ЗТЛ имени Карла Моисеевича Маркса, – просто ответил Бычин и отхлебнул из горлышка.

– А я кто такой?

– И ты директор.

– Так скажи ты мне, Бычин, как директор директору – куда я теперь должен девать два железнодорожных состава отборной легированной стали? Хочешь, я их тебе пришлю?

– Нет, не хочу, – ответил Бычин и отхлебнул из бутылки еще немного.

– Ах, ты гад! – воскликнул директор.– Самый умный, да? Самый хитрый, да?

– Ну, в общем – да, – не стал спорить Бычин. – А иначе – как бы я стал директором?

– Я тебя уничтожу, Бычин!

– А вот это зря. Директор директору глаз не выклюет, а министр против меня лично ничего пока не имеет. И начальник Главка тоже.

– Чихал я на твоего сраного министра! – заорал директор так, что у Бычина заложило правое ухо, и он быстро перебросил трубку к левому.

– А вот это зря, – сказал он вкрадчивым голосом опытного партийного интригана.

– Ничего не зря, Бычин. Я женат на дочери члена Политбюро.

– А вот это плохо, – бесцветным голосом сказал Бычин.

– В общем, так – на следующем совещании у министра, я тебя в порошок сотру! Ты у меня будешь до конца жизни улицы подметать! Понял?

– Да, – тихо сказал Бычин, прикладываясь к бутылке.

– Готовься! Метлу себе уже сейчас закажи! – крикнул зять члена Политбюро и бросил трубку.

После этого Бычин положил трубку на рычаг и нажал на кнопку коммутатора.

– Люся, всех сволочей ко мне, – сказал он зловещим вкрадчивым голосом.

– Каких сволочей? – испуганно переспросила Люся.

– Всех! – приближая свое исказившееся страшной гримасой лицо к микрофону и изгибая шею невероятным образом, закричал Бычин.– Все-е-ех!

Уже через двадцать минут к заводоуправлению со всех сторон ЗТЛ начали подтягиваться люди. Они подходили к стоящему перед центральным входом памятнику Ленина, и сбивались в большую разношерстную толпу. Здесь были и сталевары в пыльных защитных костюмах под командой сменных мастеров, и этээровцы в чистых синих фуфайках, и толстые заспанные женщины из различных заводских бухгалтерий. Начальники цехов матюгами гнали перед собой большие группы испуганных заводских алкоголиков, а отряд пожилых конструкторов в накинутых прямо на синие халаты фуфайках, медленно спускался по ступенькам конструкторского бюро. Постепенно, вокруг памятника Ленину, прямо под окнами директорского кабинета собралась огромная толпа.

"Что же это такое? – думал Бычин стоя у окна. – Что мне делать, если даже моя родная секретарша больше меня не понимает? Какой же я после этого руководитель? Однако сколько же народу, оказывается, работает здесь под моим чутким руководством, просто ужас..."

Ему вдруг показалось, что лысая бронзовая голова после этих слов слегка наклонилась вперед, протянутая в его сторону и, развернутая вверх бронзовая ладонь совершила несколько плавных колебательных движений. Ленин словно бы говорил: "Товарищи! Вы только посмотрите на этого бестолкового руководителя! На этого архинедотепу! На этого прихвостня пронырливых буржуазных проституток!"

– Может мне застрелиться? – тихо спросил Бычин у памятника, прикладываясь к бутылке. И ему вдруг показалось, что бронзовый Ленин снова кивнул и призывно покачал ладонью.

– Ну, хорошо, – сказал Бычин и бросил пустую бутылку на ковер.

Он застегнул на все пуговицы замшевый итальянский пиджак и нетвердым шагом подошел к своему рабочему столу.

– Товарищ директор, – послышался из динамика коммутатора взволнованный голос Люси. – Все сволочи уже собрались.

– Хорошо, – сказал Бычин. – Пусть подождут...

Он вынул из ящика стола крошечный никелированный браунинг с лаконичной гравировкой "от первого – второму, с надеждой" на рукояти.

– С надеждой? – тихо спросил Бычин и его губы сложились в горькой улыбке.– Будьте же вы все прокляты. Я никогда не будет мести улицы ваших городов...

После этого Бычин вложил ствол браунинга в открытый рот и, содрогнувшись всем телом, нажал на курок. Вместо выстрела раздался сухой щелчок спускового механизма. Бычин освободил рот от ствола и быстро вынул обойму. Патронов в обойме не было.

Неожиданно для себя он понял, что после сухого четкого щелчка весь хмель куда-то из него выветрился, а натренированная многочисленными аппаратными интригами голова заработала как часы.

Бычин бросил бесполезный браунинг в ящик стола и нажал на кнопку коммутатора.

– Люся, – сказал он абсолютно спокойным голосом. – Пусть эти самые, ну ты поняла, расходятся по своим рабочим местам. А ты, родная моя, вызови ко мне Легкокрылова, Сластенова и... и...