Текст книги "Сириус Б (СИ)"

Автор книги: Андрей Лапин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Силантий нахмурился. Казалось, что эти ракетные компоненты есть ни что иное, как продолжение издевательства сотворенного над ним в самом начале жизненного пути. Ведь только отверженный и обозленный на все и всех космонавт мог бы посвятить оставшуюся жизнь изготовлению таких вот ракетных свистулек.

Для чего предназначались "зигзаги" и "махаончики" Силантий узнавать не стал, и вскоре, по собственному желанию, перевелся в цех ширпотреба.

Этот цех был оборудован четырьмя древними слабосильными домнами старого образца, которые еще кое-как переплавляли лом черных металлов в боковины для парковых скамеек, аляповатые чугунные цветки (они служили вазонами для высаживания цветов возле бобровских детских садов, школ и больниц), специальные тумбы для цирковых представлений со слонами и прочие нехитрые изделия того же пошиба.

В цеху ширпотреба работали одни алкоголики и Силантий кое-как сошелся только с тогдашним Митрохой (им приходилось много общаться по работе, так как алкоголики работали неохотно и мало, и вся работа по выплавке чугунных вазонов ложилась на их плечи).

Постепенно Силантий втянулся в новую жизнь, начал курить "Беломор" и выпивать с Митрохой после выдачи авансов и получек. Во время этих безобидных попоек Митроха смешно балагурил, не давая собеседнику и слова сказать, часто и много шутил, и ему даже иногда удавалось вызвать на лице Силантия (которое постепенно покрывалось густыми усами и окладистой бородою) мимолетное подобие улыбки.

Иногда Силантию казалось, что настоящая живая жизнь такой и должна быть. Да, романтические литературные герои однажды его подвели, подвели крепко, но больше он такого допускать не собирался. Иногда, по выходным и праздничным дням, он кое-что все еще почитывал, но всегда при этом презрительно улыбался, грубо и небрежно заламывал листы на закладках, а после прочтения засовывал уже больше ненужные книги в большой и пыльный шкаф. Засовывал, чтобы больше уже никогда к ним не возвращаться.

Единственным, что напоминало о его прежней жизни, был большой портрет Гагарина, который так и висел у него в комнате – прямо над школьным письменным столом. "Гагарин ни в чем не виноват, – думал Силантий, всматриваясь в открытое улыбчивое лицо первого космонавта Земли, – ему просто повезло с ростом и весом".

Силантий уже собирался кое-как дожить свою жизнь, а потом успокоиться на одном из окраинных кладбищ Боброва, как вдруг его судьба удивительным образом изменилась. Причем произошло это словно бы в каком-то фантастическом романе – неожиданно, в один короткий и ослепительный миг.

Это случилось прямо под Новый Год, 30-ого декабря. В тот день Силантий пришел на работу пораньше, быстро облачился в уродливый огнеупорный костюм из жесткого, пропитанного специальным составом, брезента и, погромыхивая грубыми, подкованными железом, башмаками направился в доменный цех. В цеху горело дежурное освещение, было тихо, и только на широких лавках, выставленных в правильное каре вокруг стола для игры в домино, лежали постанывающие цеховые алкоголики. Митрохи нигде не было видно.

Силантий уже давно приметил, что алкоголики, несмотря на все, что случалось с ними вчера, всегда являлись на рабочие места вовремя (а иногда и несколько раньше положенного времени). Они могли приползти к проходной на четвереньках, но прямо перед турникетом, невероятным усилием воли, поднимались на ноги и твердым шагом проходили мимо дежурных вахтеров, которые провожали их понимающими взглядами, так как многие из них и сами были горькими пьяницами. Затем алкоголики подходили к железному ящику с прорезью, совали в него свои пропуска, а потом снова опускались на четвереньки, и ползли теперь уже ни от кого особо не таясь к своим рабочим местам. Оказавшись в нужном цехе, они подползали к столу для игры в домино, где с тяжелыми похмельными стонами и проклятьями раскладывались по лавкам и начинали дожидаться окончания смены.

Силантий быстро прошел мимо стола, не поворачивая головы, буркнул "с наступающим праздничком" и направился прямо к домнам. Он намеревался разжечь газовые факела и включить конвейеры подачи металлолома. Цех ширпотреба отставал от планового задания по выплавке вазонов, и до Нового Года нужно было подтянуть концы.

И вот когда до доменного поддувала оставалось не более пяти метров, прямо перед Силантием поднялись два вращающихся вихря. Вихри состояли из ржавого формовочного песка, чугунных опилок, окурков и прочего непотребного мусора. "Что за черт? – подумал Силантий. – Никак, из центрального поддувала прямо сюда воздух под давлением засасывает? Наверное, прогорели низовые задвижки. Нужно будет как-нибудь проверить эти задвижки..."

Тем временем вихри прекратили вращение, и опали, а на их месте прямо из воздуха материализовалась стройная красивая женщина. Силантий с удивлением тут же признал в ней ту самую "француженку" из давних романтических снов. Теперь она была одета в длинное облегающее платье черного цвета с разрезом гораздо выше середины бедра. Француженка посмотрела на Силантия огромными зелеными глазами, очаровательно улыбнулась и с затаенной, тихой грустью спросила:

– Где же вы пропадали все это время, мон кэпитэн?

– Я только вчера вернулся с Сириуса, мадам, – хрипло ответил Силантий.

– С Сириуса А, или с Сириуса Б? – спросила француженка печально.

– С Сириуса Б, – машинально ответил Силантий. – Его совсем не видно в земные телескопы, мадам...

– И как там?

– Ужасные пыльные бури...

– Пусть так. Но что же мы стоим? Не хотите ли пригласить даму на танец?

– А разве вас не смущает мой внешний вид? – спросил Силантий нахмурившись. – Да и вообще – вся эта обстановка.

– Да, что с вами такое? – весело воскликнула француженка. А затем она запрокинула свою прелестную головку назад и громко расхохоталась. Силантию показалось, что вокруг него зазвенели мириады невидимых серебряных колокольчиков. – Оглянитесь же, наконец, по сторонам, капитан!

Силантий начал вертеть головой и с удивлением обнаружил, что вокруг уже нет никакого чугунного литья. Он находился в огромном зале. Стены этого зала были составлены из мониторов различных размеров. На них искрились, вращались и ползли сверху вниз различные изображения, графики и столбики символов, а на самом большом мониторе был виден ярко освещенный бок какой-то изумрудной планеты. Но это точно была не Земля (Силантий сразу догадался об этом по хорошо различимым очертаниям материков).

По-видимому, это был центральный монитор, так как перед ним стоял полукруглый пульт с кнопками, рычагами и педалями. Сразу за пультом располагался ряд глубоких высокотехнологичных кресел. В целом такое помещение могло бы служить как капитанским мостиком огромного звездолета, так и довольно большим танцевальным залом. Силантий почему-то вспомнил тесные кабинки кораблей "Союз" с фотографий в технических журналах и грустно улыбнулся. О такой роскоши современные космонавты не могли даже мечтать.

Силантий посмотрел на свои ноги и увидел, что грубые брезентовые штаны куда-то исчезли. Теперь он был одет в элегантные черные брюки. И тяжелые ботинки, со стальными подковами, с усиленными жестяными пластинами, носками исчезли тоже. Вместо них на ноги Силантия были надеты красивые лакированные туфли глубокого черного цвета. Он начал хлопать себя по груди и бокам, осматривать и ощупывать свой новый наряд. Оказалось, что он одет в какой-то мундир черного цвета, с золотистыми шевронами на рукавах и золотыми же зигзагами на плечах. Жесткий стоячий воротничок белоснежной сорочки был стянут узкой черной лентой галстука необычного фасона. В одном месте галстук прижимал к воротнику клок волос из бороды и Силантий высвободил его быстрым движением руки. "Надо же, – подумал он. – Может быть, меня убило оторвавшимся колосником? Может в печи скопился газ, а когда я к ней подошел, произошел взрыв? На сон это не похоже. Впрочем, этот сон гораздо приятнее моей теперешней жизни". Додумав эту мысль до конца, Силантий почувствовал необычайный прилив сил и радость. Такого с ним не было уже давно.

– Неужели мы так и будем стоять? – спросила француженка, изобразив на своем прелестном личике, ненастоящую, наигранную обиду. – А как же танец?

– О, танец, – встрепенулся Силантий. – Но я очень плохой танцор, мадам. Ведь космические путешествия, все эти магнитные бури, сражения с монстрами, гипер-пространственные скачки, не очень-то располагают...

– Какая чепуха! – воскликнула француженка. – Об этом не беспокойтесь. На борту этого корабля танцуют абсолютно все. Причем – даже помимо своей воли и самые разнообразные танцы, от менуэта до фокстрота, но лично я просто обожаю аргентинское танго.

Она щелкнула пальчиками и в зал ворвались звуки аргентинского танго. А затем они пошли навстречу друг другу замедленными, танцевальными шагами. Силантий не понимал – как такое возможно, но все его движения были очень умелыми, изящными и быстрыми. Он положил правую ладонь на талию француженки, а левой ловко поймал ее изящную левую ручку.

– Чуть ниже, – шепнула француженка, опуская ладонь на его, изукрашенное золотыми зигзагами, плечо. – Еще ниже... Вот так... Хорошо, мон кэпитэн. Это же аргентинское танго, а не чилийское...

– Прошу прощения.

– Ничего. С космическими капитанами такое случатся...

А затем они начали кружиться по залу под звуки поющих скрипок, гитар, и кастаньет.

Уже после первых пируэтов Силантий позабыл обо всем. Он быстро перебирал ногами, делал развороты корпусом вправо, через три приставных шага – влево, поддержка, разворот, три шага вперед, четыре назад, поддержка, снова разворот всем корпусом...

– А как вас зовут, капитан? – спросила француженка. – Ведь мы тогда, на космодроме, так и не успели познакомиться...

Силантию почему-то, первый раз в жизни не хотелось произносить вслух свое имя. Но он вдруг нашелся:

– А как называется этот прекрасный звездолет?

– О, я не знаю! – рассмеялась француженка. – Я просто еще не успела придумать для него название. А давайте придумаем название вместе?

– К вашим услугам.

– И как бы вам хотелось назвать этот корабль?

– Ломотанго, – совсем неожиданно для себя самого сказал Силантий. – Давайте назовем его "Ломотанго". Такое возможно?

– Конечно! – француженка на минуту закрыла глаза, а потом Силантий увидел, как над центральным монитором капитанского мостика появился силуэт летящей птицы, чем-то похожий на североморскую чайку, а прямо под ним загорелись золотые буквы:

«ЛОМОТАНГО»

космический крейсер класса "А"

планетарный деструктор

– Ломотанго, – тихо сказала француженка. – Как романтично. Я буду звать вас капитаном Ломотанго.

– Идет, – быстро согласился Силантий. – А как зовут вас?

– Мари, – просто сказала француженка.

– Какое милое имя.

– Да бросьте вы, самое обычное. Однако, мы заговорились и потеряли ритм. Продолжим.

– Конечно, Мари.

И они снова закружились в танце. Силантий смотрел в бездонные зеленые глаза Мари и чуть не плакал от счастья. Казалось, еще чуть-чуть и эти глаза притянут его к себе, а затем он бросится в них, как в озера и исчезнет в них навсегда. И Силантий чуть было не бросился, но тут в зале снова возникли вращающиеся вихри. Они начали перемещаться следом за Силантием и Мари, словно бы намереваясь догнать их и поглотить. Сначала от этих вихрей удавалось уворачиваться при помощи сложных пируэтов и быстрых проходов, но вихри вращались все быстрее и быстрее, и вот один из них налетел на Мари, а другой на Силантия и танцевальный капитанский мостик исчез. Вихрь поднял Силантия вверх, сильно-сильно закружил, а потом осторожно опустил на какую-то твердую поверхность. Когда формовочная смесь, чугунные опилки и окурки опали, Силантий увидел деда Митроху.

Митроха стоял рядом, растрепанный и простоволосый, крепко прижимая к груди защитную каску с треснувшими черными очками. Он смотрел на Силантия выпученными глазами и дико орал:

– Силантий! Силантий! Ты что творишь?!

– А что? – спросил Силантий спокойно. Он уже понял, что вихрь вернул его обратно в цех ширпотреба, переодев по дороге в штатный костюм сталевара.

– Посмотри только, что ты наделал! – Митроха сделал широкий круговой жест брезентовым рукавом.

Да, теперь Силантий и сам увидел, что цех выглядит необычно. В воздухе висел плотный сизый туман, а повсюду валялись горячие и дымящиеся чугунные вазоны. Ими были буквально завалены все технологические проходы и другие свободные участки. Один вазон стоял даже на столе для игры в домино, а алкоголики сбились в кучу, и, прижимаясь к дальней стенке, смотрели на Силантия испуганными желтыми глазами.

– Это все я? – спросил он, уже заранее зная ответ.

– А то кто же! – закричал Митроха. – Он еще спрашивает! Боже мой, что же ты наделал? Сам загрузил все четыре печи, а потом принялся как ненормальный отливать эти черные тюльпаны! Ты израсходовал весь наш месячный запас металлолома! Ты понимаешь, что ты наделал? Третья домна чуть не взорвалась. Вот они (дед Митроха указал на алкоголиков) рыдали и просились домой, но не могли выйти из цеха, потому, что ты носился как угорелый, а я ничего не мог поделать, так как у меня сильно болела и кружилась голова! Силантий, что с тобой, тебе плохо?!

– Наоборот, – спокойно сказал Силантий. – Мне очень хорошо. А вазоны... Что ж вазоны? Лишними не будут. Теперь нам обязательно квартальную премию выпишут. Разве нам всем от этого будет плохо?

– Он еще шутит! – воскликнул Митроха, хлопнув себя по брезентовым штанам. – Какая на хрен премия? Премию дают, когда план перевыполняешь на четыре процента. Понял ты – на четыре процента! А не в четыре раза. Теперь нам точно нормы выработки увеличат вот, что ты наделал.

– Успокойся, Митроха, – сказал Силантий примирительно. – Может быть, обойдется. Эх, если бы ты только знал, где я только что побывал...

Глава V

Предстояние товарища Бычина

Следующий день был рабочим, но сокращенным в честь праздника и снова все повторилось – Силантий опять побывал на капитанском мостике «Ломотанго» и снова танцевал там с Мари. Весь Новый Год он промаялся дома в ожидании начала рабочих будней, которые так неожиданно и счастливо превратились для него в настоящие праздники, а уже третьего числа, утром, стремглав бросился на работу и танцевал там снова.

Дед Митроха как в воду глядел. Уже шестого числа, в час пополудни в кабинет директора ЗТЛ, товарища Бычина, вбежал главный инженер Легкокрылов. Махнув рукой на секретаршу Люсю, которая попыталась его остановить, Легкокрылов буквально ввалился в личное кабинетное пространство директора и прямо с порога закричал трагическим голосом:

– Беда!

– Закозление домны?! – крикнул в ответ Бычин. Он еле успел спрятать в тумбу стола початую бутылку армянского коньяку.

"Какой все-таки идиот," – с легким профессиональным презрением подумал Легкокрылов. Вслух же он сказал:

– Если бы закозление! Ах, если бы это было оно!

Бычин, в молодости расторопный и очень способный к аппаратным интригам партийный бюрократ, быстро дорос до второго секретаря обкома, а теперь состарился, в ходе проведения очередной аппаратной интриги потерпел поражение от третьего секретаря обкома и тут же был сослан на ЗТЛ директором.

Он ничего не смыслил в металлургии, но, как всякий позднесоветский бюрократ был абсолютно уверен в своей способности управлять кем и чем угодно, а также сколько угодно долго и до тех пор, пока это будет угодно вышестоящим партийным бюрократам.

Сразу по прибытии в директорский кабинет ЗТЛ, он зазубрил несколько специальных слов и теперь бросался ими к месту и не к месту, а вся практическая работа по изготовлению продукции лежала на плечах его заместителей и главных технических специалистов.

На самом деле после падения с партийного Олимпа, главным занятием Бычина стало постоянное, медленное и вдумчивое распитие коньяков, но только самых дорогих и дефицитных сортов. В комнате отдыха у него хранился изрядный запас этого продукта вместе с десятком лимонов и двумя банками красной икры. Обычно во второй половине дня, Бычин говорил секретарше Люсе, что бы она никого к нему не пускала, так как он собирается поработать с секретной технической документацией, а Люся сейчас со своей задачей не справилась и вот – чуть не произошел конфуз. А может быть он уже и произошел, так как тарелка с нарезанным лимоном оставалась на столе и Легкокрылов, собака, конечно же, все уже понял.

– Присаживайтесь и расскажите толком – что случилось, – сказал Бычин, придавая своему лицу то выражение, которое он про себя называл "государственное, озабоченное ╧ 11". – И успокойтесь, пожалуйста, здесь... женщины. Люся, закрой дверь с другой стороны. Возьмите вот лимончик – помогает от давления. Мне, во всяком случае, очень помогает. Я только этими лимончиками от давления и спасаюсь, если честно.

– Какой лимончик, когда у нас случилась такая беда? Беда! Понимаете?!

– Успокойтесь и доложите по форме, – отработанным за долгие годы аппаратных интриг голосом сказал Бычин и насупился еще сильнее ("державная дума, вариант ╧6")

– У нас в ширпотребе один литейщик перевыполняет плановое задание в четыре-пять раз, уже шестой день подряд! – воскликнул Легкокрылов, буквально падая в кресло и прикрывая ладонью глаза.

– Только-то? – легкомысленно спросил Бычин. – Хороший, видать, парень. Так выпишите ему премию, да и дело с концом.

– Я вижу, что вы не понимаете...

– Если честно – да. В смысле – нет, – Бычин откинулся на спинку кресла и снова поменял выражение лица ("благожелательно-насмешливое ╧ 3")

– Послушайте, это совсем не смешно, – Легкокрылов с сомнением посмотрел на тарелку с лимоном, но брать дольку не стал. – Этот факт означает, что у нас невероятно низкие нормы выработки по человеко-часам на смену. Понимаете? А они у нас стандартные по всему Главку предприятий нашего профиля. И это при том, что министерство постоянно требует от Главка увеличения выпуска продукции! Это же уголовное дело! Нас обвинят в саботаже и посадят, а может, и расстреляют, как директора Московского зоопарка (он хотел сказать "директора Елисеевского гастронома", но от избытка чувств оговорился).

– Так вот оно что... – прошептал Бычин. Он все мгновенно понял и отработанные долгой практикой выражения лиц, сразу же были им позабыты, и само это лицо тут же приняло обычное выражение испуганного человека, независимо от желания Бычины и очень естественным образом. – А кто у нас отвечает за эти самые нормы?

– Главный технолог, естественно, – со злостью сказал Легкокрылов и, взяв с тарелки ломтик лимона, бросил его в рот. – Это он их когда-то рассчитывал.

Бычин нажал на нижнюю кнопку коммутатора и закричал в большой розовый микрофон:

– Люся! Главного технолога ко мне, живо! – затем он отпустил кнопку коммутатора и уже более спокойным голосом обратился к Легкокрылову. – А что же вы докладываете только сейчас, если он у вас уже шестой день безобразничает?

– Так Новый же Год! – воскликнул Легкокрылов. – Ну, вы же понимаете...

Бычин вспомнил елку, юное, пахнущее шоколадными конфетами, тело Люси на ковре, разбросанные повсюду пустые бутылки из-под различных коньяков и измазанные красной икрой пальцы собственных рук.

– А, ну да, – сказал он, – ну да...

Вскоре в кабинет вбежал запыхавшийся седой старичок в сером джемпере – главный технолог ЗТЛ Сластенов.

– Можно? – вежливо спросил он, уже находясь в центре кабинета.

– Нужно! – хором закричали Бычин и Легкокрылов.– Где ты только раньше был?!

– Это вы насчет цеха ширпотреба? – спокойно спросил Сластенов. – Так у меня уже готово предложение.

– А? – сказал Бычин Легкокрылову. – Каково? Ну, давай, выкладывай свое предложение.

– Значит так, – сказал Сластенов, без приглашения присаживаясь к столу и вынимая из-под джемпера засаленную толстую тетрадь с какими-то расчетами. – Выводы сделаны по докладной записке сменного мастера, а я ему не верю.

– Почему? – воскликнули Бычин и Легкокрылов хором.

– В четыре раза норму перевыполнить невозможно, я уже все рассчитал, – сказал Сластенов, тыкая пальцем в засаленную тетрадь. – Человек на такое не способен физически. У него просто сгорят все жировые запасы и большая часть мышечной массы, а потом он умрет от истощения. Два раза пересчитывал, можете проверить цифры. Сменный мастер явно ошибся. Плюс Новый Год, ну вы же понимаете? (Сластенов два раза щелкнул себя пальцами по шее).

Бычин снова припомнил тело Люси на ковре, в обрамлении небольшой батареи пустых коньячных бутылок и понимающе кивнул.

– Не нужно, – вмешался Легкокрылов. – Мы вам верим. Но это голые расчеты, а в чем заключаются ваши предложения?

– Значит так, – быстро заговорил Сластенов. – Сегодня этот чудо-сталевар работает в ночную смену. Я предлагаю нанести тайный ночной визит в цех ширпотреба и посмотреть на все своими глазами. Там как раз под потолком есть смотровая площадка для крановщика. А так – будем сидеть здесь и гадать до самого старого Нового Года. Было? Не было? Перевыполнял? Не перевыполнял?

– Я согласен, – сразу же сказал Бычин. "А Люся как раз в комнате отдыха стол накроет, – подумал он, – вернусь, и сразу отпразднуем с ней Рождество".

– Хорошо, – сказал Легкокрылов. – Но я бы еще привлек Исаака Яковлевича.

В кабинете установилась полная тишина. Было слышно, как в приемной Люся выстукивает на пишущей машинке очередной приказ по заводу.

Исаак Яковлевич Тесленко был начальником планового отдела, а значит самым мудрым и знающим человеком на ЗТЛ. А зависело от него буквально все – от выпуска продукции и зарплат работников до закупок крысиного яда для подсобного хозяйства завода и сметы на рабочие рукавицы. Беспокоить такого человека по пустякам не допускалось неписанными заводскими правилами, да и попасть к нему было непросто. В плановый отдел вела целая анфилада дверей с цифровыми замками, а с улицы окна планового отдела были забраны мощными решетками и занавешены плотными черными шторами. Все это были необходимые меры защиты, так как внутри планового отдела Исаак Яковлевич вместе со своими помощниками создавал ни много ни мало – Планы Будущего для ЗТЛ и всех его работников. И стоило ему только ошибиться хотя бы на одну пару рабочих рукавиц, хотя бы на десять граммов крысиного яда...

Вообще же, такое планирование совершенно точно можно было назвать сверхмощной гадательной магией, а сам Исаак Яковлевич был как бы неким Красным Гендульфом. Сами же Красные Гендульфы были настолько сильными мудрецами, что пару раз им таки удалось поколебать земной глобус и сильно удивить его обитателей, но теперь они быстро теряли свою силу, а на смену им уже шли Серые и даже Белые Гендульфы. Забегая немного вперед, скажем, что гадательная магия Красных Гендульфов не выдержала конкуренции сначала с заклинательной рекламной магией Серых, а потом с финансовой магией Белых Гендульфов, и очень скоро практически исчезла, исчезла таким образом, что сами Красные сделались после этого чуть ли не главным общепланетарным посмешищем. Но об этом пока никто из присутствующих не знал, и тревожить Исаака Яковлевича боялись.

После долгого и мучительного раздумья, Бычин, наконец, решился.

– Хорошо, – сказал он, – введите Исаака Яковлевича в курс этого дела, но (он поднял вверх указательный палец правой руки) деликатно, вежливо.

– Я займусь, – кивнул головой Легкокрылов.

На этом совещание закончилось, его участники разошлись кто куда, и Бычин тут же приступил к изучению секретной технической документации в полном одиночестве.

Ровно в десять часов вечера того же дня из заводоуправления ЗТЛ вышла странная компания – четыре, одетых в новые голубые фуфайки и оранжевые защитные каски, человека. Они выстроились гуськом и двинулись по направлению к темным громадам производственных корпусов.

Впереди шел технолог Сластенов с большой брезентовой сумкой на плече, а за ним налегке шли Бычин, Легкокрылов и Тесленко. Очень скоро они достигли производственных помещений и нырнули в черный зев распахнутых железных ворот. Внутри стояла полная тишина, а из темноты на участников экспедиции то и дело кто-то выходил. Это, конечно же, были алкоголики третьей смены, бредущие к своим рабочим местам. Некоторые из них шли, лишь слегка пошатываясь, другие брели, держась за стены, а иные и ползли по ржавым металлическим полам в разных направлениях, часто сталкиваясь головами, и грязно при этом ругаясь самыми последними словами.

– Кто это? – все время удивлялся Исаак Яковлевич.– Откуда здесь взялись все эти люди?

– Долго объяснять, – отвечал ему Легкокрылов из темноты. – Да и не в них сейчас дело. Осторожно, смотрите под ноги.

Действительно, Исаак Яковлевич, из-за постоянных занятий гадательной магией (а они проводились исключительно с помощью специальных бумажных листов) никогда не бывал на производственной натуре, так сказать, и поэтому сейчас сильно нервничал. Он постоянно на что-то натыкался, с риском сломать себе ногу, вступал в лужи разлитого повсюду машинного масла и все время цеплялся рукавами своей новенькой голубой фуфайки за какое-то ржавое железо.

"Что это такое?" – постоянно спрашивал Исаак Яковлевич, практически непрерывно указывая пальцем то на древнюю, похожую на треснувший египетский саркофаг, опоку, то на выступающий из тьмы нож ржавого загрузочного трактора, – "А это что такое? А это? А это?". Бычин лишь отмалчивался на это и хмурил глаза, а сбивчивые пояснения Тесленке давали Легкокрылов и Сластенов.

По мере приближения к доменным печам опасного ржавого железа вокруг становилось все больше и больше, и, в конце концов, Бычину и Легкокрылову пришлось подхватить начальника планового отдела под руки, а роль проводника мужественно взял на себя Сластенов. Он шел впереди экспедиции, то и дело на что-то натыкаясь в темноте и громко ругаясь отборными матерными словами.

В конце концов, команде специалистов удалось достичь конечного пункта экспедиции – смотровой площадки крановщика козлового крана, расположенной под потолком цеха ширпотреба. Путешествие прошло в целом удачно, хотя и не без потерь – Сластенов безнадежно испортил свои новые югославские ботинки, Бычин сразу в трех местах разодрал новенькую фуфайку, а Легкокрылов сильно поранил руку и теперь он облизывал покрытую кровью ладонь языком, пытаясь потуже стянуть зубами безнадежно испорченный носовой платок. Только на Исааке Яковлевиче не было ни ран, ни повреждений одежды, ни даже случайной соринки.

– Уф-ф, – сказал он, усаживаясь в кресло крановщика. – Надеюсь, что оно того стоило...

– Это уж – будьте уверены, – весело откликнулся Сластенов. Он раскрыл свою брезентовую сумку и начал выкладывать из нее восьмикратные полевые бинокли, коробочки с секундомерами, большой термос с кофе и пластиковый пакет с бутербродами. Бычин следил за его действиями с одобрением, а Легкокрылов продолжал обрабатывать языком свою рану.

– Позвольте, но где же э-э... работники? – спросил вдруг Исаак Яковлевич. – Ведь они уже должны бы приступить к выпуску продукции, или я ошибаюсь?

– Да сменный мастер уже пришел, – ответил Сластенов, осматривая помещение цеха через полевой бинокль. – Он просто из дежурки никогда не выходит. Сейчас и работники подтянутся, вы же сами видели – какие здесь пути-дороги...

– Да, – согласился Тесленко. – Дороги, конечно...

– Ага!– закричал Сластенов. – А вот и наш объект!

Все сразу бросились к биноклям, и, расхватав их, начали водить окулярами туда-сюда.

– Ого, какой богатырь! – воскликнул Исаак Яковлевич. – Прямо Илья Муромец! Давненько я таких здесь не наблюдал. И на космонавта чем-то похож в этом своем странном костюме.

– Вы будете ужасно смеяться, Исаак Яковлевич, – давал пояснения Сластенов, – но многие наши кадровые работники его так между собой и называют – "космонавтом".

– В самом деле? – удивлялся Тесленко. – Надо же.

– Всем внимание! – воскликнул Легкокрылов. – Сластенов, берите скорее секундомер, будем делать контрольные замеры. Я тоже возьму, и проведу параллельное исследование.

– Ой, – тихо сказал Бычин. – Вы только посмотрите на это! Кажется, началось!

Окуляры всех полевых биноклей тут же обратились вниз, потом тихо щелкнули и зацокали секундомеры. Скоро снизу стал доноситься грохот древних погрузочных механизмов, рев газовых факелов и тяжелое ворчание загрузочных конвейеров.

– Какой ужас, – пробормотал Бычин. – Я не мог себе даже и представить такое... Кошмар.

– Боже ж мой, – тихо вторил ему Исаак Яковлевич. – Какое горе. И надо же было случиться такому горю именно у нас на ЗТЛ, когда я здесь составляю свои планы на будущее.

А потом наблюдательная площадка наполнилась разноголосицей беспорядочных выкриков:

– Хронометрируйте, хронометрируйте же!

– Я немогу! У меня кружится голова!

– Ой! Я уронил секундомер! Ему п..., ой – и каску!

– Где он! Я его потерял!

– Да вот же он – слева! А, нет – это просто пыльное облако!

– Вот он – у опок!

– Нет, он у поддувал!

– А что это?

– Это там где огонь!

Вскоре цех ширпотреба утонул в облаках пара и пыли после чего любые наблюдения стали абсолютно бессмысленными. Только очень опытный специалист по грохоту и скрежету механизмов, мог бы теперь весьма приблизительно судить о том происходит внизу.

– Вот так космонавт, – тихо сказал Исаак Яковлевич, опуская бинокль. – А ведь вот так вот можно запросто и коммунизм здесь построить...

– Так и что? – тут же сморозил в своей обычной манере Бычин. – И пусть. И на здоровье.

Исаак Яковлевич искоса посмотрел на него своими грустными мудрыми глазами.

– Вам что же, в развитом социализме жить надоело?

– Почему же сразу – "жить надоело"? – обиделся Бычин. – Но ведь и Маркс, и Владимир Ильич и Иосиф Висс... и все остальные, говорили, что его обязательно нужно построить. Они ведь учили, что нужно любой ценой создать это самое, общенародное счастье, и еще, кажется, они хотели добиться наиболее полного удовлетворения всех трудящихся, или это, как его... ну вы поняли. Или это я чего-то не понимаю?

– Маркс в свое время наговорил много чего, – рассудительно заметил Исаак Яковлевич. – А понаписывал еще больше. Но что означает этот его коммунизм до сих пор до конца не ясно. Здесь все дело именно в неопределенности. Ведь может получиться так, что после построения этого самого коммунизма всех бюрократов посадят в железные клетки и станут показывать на площадях, причем абсолютно бесплатно, а планировщиков начнут пытать раскаленным железом... Вам это надо?

– Так вот оно что... – потрясенно прошептал Бычин. – Ну, тогда конечно не нужно ничего такого строить. Пусть его... В развитом, этом самом, как его... тоже неплохо.

– Вот видите, – подытожил Тесленко. – А такие вот молодцы могут построить вам все, что угодно. Вы и ахнуть не успеете. Будь моя воля, я бы распознавал их еще в роддомах, а потом сразу же награждал специальными орденами и тут же отправлял на заслуженную пенсию.