Текст книги "Сириус Б (СИ)"
Автор книги: Андрей Лапин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Как же мы докатились до такой жизни?
– Это у вас нужно спросить, Валерий Михайлович. Как у первого секретаря.
– А ты? Ты где был? – спросил Невзлобин, опуская руки. – Инструктор по идеологии? А? Чего молчишь?
– Да я толком и понять ничего не успел. Все как в дыму тогда происходило. А когда дым рассеялся, я в себя пришел, смотрю по сторонам – а вокруг уже Турция и я на пароме куда-то плыву, а в руках сжимаю две большие клетчатые сумки...
– Вот и со мной то же самое приключилось, – со вздохом сказал Невзлобин. – Дым рассеялся, я смотрю по сторонам, а вокруг уже какой-то незнакомый кабинет, а я в кресле генерального директора "Экстра-КТ" сижу, и повсюду какие-то люди с папками так и шныряют.
– Вот видите, Валерий Михайлович...
– Да...
В комнате установилась тяжелая тишина. По отсутствующим глазам в прорезях масок можно было заключить, что каждый из присутствующих на этом странном заседании актива думает о чем-то своем.
– Но как такое могло с нами случиться? – повторил Невзлобин, словно бы приходя в себя. – Кто мог сотворить с нами такое?
– Идеологическая диверсия, – ответил Подкрышен. – Ясное дело, тут и думать нечего.
– Американцы? – быстро спросил Невзлобин, поправляя и ощупывая свою маску.
– Да нет, – ответил Эмилий. – Слишком просты они для такого сложного финта.
– Но кто тогда?
Эмилий заложил руки за спину и начал расхаживать по комнате туда-сюда.
– Я думаю – англичане, – сказал он, остановившись в центре комнаты и посмотрев вверх. – Больше просто некому. Очень знакомый почерк. Ведь это их железная леди сказала, когда первый раз Горбачева увидела: "а вот теперь мы будем иметь с ними дело"? Ну и начали иметь почти сразу же, и до сих пор имеют. Смотрят, сейчас на нас, наверное, через свои спутники и хохочут как ненормальные. Сноуден же рассказал, как у них все в этом плане ловко обустроено. Еще и пишут все это безобразие сразу на несколько накопителей, наверное. Для архива МИ-6.
Невзлобин с опаской посмотрел на потолок и подвинулся глубже под балдахин.
– Но зачем они с нами такое сотворили? – глухо спросил он оттуда.
– Это давний спор двух мировых империй, Британской и Российской, – рассуждал Подкрышен, прохаживаясь по комнате. – Когда у Британской шкурка лопнула, Российская чудом на самом краю удержалась. Ну, здесь уж понятно – черная зависть, затем подозрения, потом ненависть и все такое. А американцы это у них так – материальное обеспечение и подтанцовка на мировом подиуме.
– Но я даже и представить не могу – как им удалось.
– Да это-то как раз объяснить можно. Сначала они нашу национальную идею своими интригами и насмешками уничтожили, убрали скелет, так сказать, а дальше все просто – обмякшее тело немного пошаталось, да само в снега и завалилось.
– Но ведь такое вынимание скелетов должно быть делом муторным и весьма сложным? – спросил Невзлобин, выглядывая из-под балдахина. – Во всяком случае – непростым?
– Да вовсе нет, – махнул рукой Подкрышен.– Это только так кажется. Вот представьте – приглашают какого-нибудь красного дипломата на званый лондонский прием или там – на бал, не знаю. И вот берет его там под руку железная леди и, громыхая своим железом, ведет танцевать. Ну, начинают они танцевать, то да се, а потом она и говорит:
– Ах, Анатоль, неужели вы до сих пор боретесь за освобождение всех этих голодранцев от нашей эксплуатации?
– Увы, миледи, – отвечает красный дипломат.– А что нам еще остается? Ведь такова наша генеральная линия, так сказать.
– Ой, не смешите меня, Анатоль! – восклицает железная леди. – Да давайте прямо сейчас спросим у моего лакея – хочет ли он такого освобождения. Эй, Джозеф, подите-ка сюда. Скажите-ка нам, хотите ли вы освобождения от моей эксплуатации? Только коротко – "йес" или "ноу".
– Ноу, – не задумываясь отвечает лакей, эдакий здоровенный детина с густыми рыжими бакенбардами.
– Вот видите, Анатоль, – говорит железная леди. – Джозеф не хочет.
– Но, возможно, другие голодранцы хотят, – дипломатично замечает красный Анатоль.
– Да разве только это будут уж совсем какие-нибудь босяки?
– Да, миледи, босоногие мальчики Капокабаны...
– Ах, Анатоль, неужели вы всерьез полагаете, что ваши босяки наследуют нашу Землю?
– Вот так скелеты и вынимаются, – заключил Подкрышен. – Неспеша, осторожно, но весьма эффективно.
– Ну, допустим, – задумчиво сказал Невзлобин. – Так это ведь у дипломатов. А как быть с широкими массами?
– Да здесь и вовсе просто. Им сначала показали издалека теплые европейские трусы, а затем намотали их на палку и начали размахивать над железным занавесом, как флагом. Вот широкие массы уже и готовы. И никаких скелетов у них больше нету.
Сказав это, Подкрышен вдруг умолк и задумался. Ему показалось, что только что он высказал очень глубокую мысль, и что у этой мысли должно быть какое-то очень важное продолжение. Важное в плане формирования национальной идеи нового типа. Ему вдруг подумалось, что где-то здесь должен был скрываться идейный государственный скелет нового, современного образца.
– В общем, в плане широких масс, все еще нужно как следует обдумать, – сказал он и внимательно посмотрел на Невзлобина. – Может статься, что у них этого самого идейного скелета и не было никогда, а если и был, то только в районе малого таза. А без большой, вместительной черепушки какой может быть скелет? Так, одно название это будет, а не полноценный скелет.
– А ведь верно, – потрясенно прошептал Невзлобин. – Не зря я тебя, выходит, инструктором-то к себе взял, Эмик. Слушай, а может, ты и над новой идеей уже подумываешь? Только честно? Ведь подумываешь?
– Ну, думаю, конечно, а как иначе? – признался Эмилий. – Ведь так жить просто невыносимо иногда бывает.
Он похлопал себя по ягодицам и указал пальцем на свою маску с оторванным ухом.
– Но здесь ведь железные тоже подсуетились и все обустроили. Пойдешь налево – там двуглавый орел лапы на стороны растопыривает, пойдешь направо – в щит и меч упрешься. Остается только вперед, по самой короткой дорожке бежать, а что там – впереди, не хочется даже и думать.
– Правильно! – твердо сказал Невзлобин. – Загнали в этот лабиринт и гонят теперь, как антилоп на сафари.
– Но надежда все же есть, – сказал Подкрышен, приосаниваясь и щелкая резинкой трусов.
– Какая? – оживился Невзлобин.
– Хороший мировой финансовый кризис. Как только он наступит, так нас сразу же гнать по лабиринту и перестанут. Не до того им просто будет. Придет кризис, придет и общее оздоровление, а там уж и до идейного подъема рукой подать.
– Слушай, а ведь верно! – воскликнул Невзлобин. – А я ведь это тоже уже просчитал.
"Ну, ты посмотри, какой мыслитель, – подумал Эмилий. – А с виду и не скажешь"
– Мы сейчас над новой линейкой водок работаем, – торопливо продолжал Невзлобин. – Послекризисной линейкой. Да вот только толковых людей у меня в рекламном департаменте совсем нет, одни остолопы. И ведь я их учиться в Лондон отправлял, большие деньги на учебу потратил, а толку-то? Хотя теперь я понимаю, что не туда отправлял. Вот они придумали общее название для линейки послекризисных водок – "Залейка", а дальше, с новыми брэндами, пошли у них какие-то косяки – "Последний Сенатор", "Рок", "Крайняя Стадия", "Пустая Корзинка". Ну, разве с такими названиями до сердец послекризисных потребителей достучишься?
– На экспорт сойдет, – сказал Эмилий, немного подумав. – А вот для нашего переборчивого потребителя не годится. Я бы поменял название линейки на "Вздрогнем", а для водок предложил бы такие – "Опа-на!", "Перекредитуйся!", "Бывший Средний", "Охохо", а рекламный слоган такой: "Под Чебаркулем было суше".
– А раскрутка?
– Да узнать адреса разных знаменитостей – Брэда Пита там, Бийонсы там, леди Гаги, Клуни, да и отправить им по ящику, а по телевизору сказать – мол, видите, умные западные ребята уже готовятся, запасаются, а вы здесь у нас клювами щелкаете.
– Ну, шероховато, конечно, – задумчиво сказал Невзлобин. – Да ведь быстро, с лету, можно сказать. На "Охохо" наклейки так прямо уже сейчас можно печатать. Слушай, Эмик, а иди-ка ко мне в рекламный департамент, а? Такие люди мне сейчас позарез нужны.
– Да у меня и свой бизнес с хорошими видами на кризис имеется, – сказал Эмилий с гордостью. – Все уже налажено и бросить я его не могу. Рабочие места сохранить нужно, опять же.
– А вот это ты правильно заметил – насчет рабочих мест. Так ведь и не надо никого бросать! – оживился Невзлобин. – Ты, если мыслишки свежие появятся, оформляй их в виде отчетов, как раньше, да и подавай мне для ознакомления. Куда подавать-то знаешь?
– Знаю, – хмуро ответил Эмилий. – Прямо через дорогу.
– Ну, вот и славно, – сказал Невзлобин, вставая с кровати. – Я, пожалуй, пойду. Ты уж извини, за кавардак, но в этих масках, сам понимаешь...
– Ничего, – сказал Подкрышен. – Чего в жизни не бывает.
– Ой, а твоя нимфа, похоже, сбежала, – сказал Невзлобин, проходя мимо раскрытой двери в ванную. – Мы ее своими диспутами, наверное, напугали. Передавай ей мои глубочайшие и искренние, и прочее, и прочее. А ремонт помещения, конечно, заведение берет на себя.
Когда волосатая спина Невзлобина скрылась в темном проеме дверей, Эмилий вбежал в ванную комнату. Адельки не было, остался только легкий запах духов и надпись губной помадой на зеркале: "Охохо, значит? Это уже слишком. Больше никогда мне не звони!".
– Проклятье! – воскликнул Подкрышен, глядя на свое отражение в зеркале. Заяц с большими синими пятнами по всему телу и оторванным левым ухом посмотрел на Эмилия печальными красными глазами и тяжело опустился на край ванны.
Глава XIII
Митрохино чудо
Дед Митроха возвращался домой в расстроенных чувствах, ведь празднование католического Рождества закончилось довольно неожиданным образом. Литейщики быстро отлили пять ангелов, а затем Силантий сразу же предложил отлить еще пять. Сивушки, конечно, пришли в негодование и тут же покинули литейную, а Митрохе было неловко бросать Силантия одного, но он должен был тоже уйти – ведь нужно было задать корму своим курочкам.
Дед уже шесть лет жил один и кроме этих курочек, петушка Топталыча и собаки Дружка у него никого не было. Эти простодушные живые существа зависели от Митрохи во всех смыслах этого слова, и бросить их он не имел права.
Всех своих курочек дед отлично различал по внешнему виду, характерам и помнил по именам – Чернушка, Кудлатка, Серенька, Хохлатка, Хохлушка, Несучка, Агрегат, Кумушка, Огонек, Крикуша, Кликуша, Подколодная, Серая Вдова, Аэлита и еще ровно двадцать четыре наименования.
И с курочками, и с петушком, и со своим Дружком дед часто разговаривал как с полноценными собеседниками и потому совсем не чувствовал себя одиноким человеком. А его забота о курятнике была такова, что он специально читал различные книги по передовому куроводству и брал из них для своих питомцев только все самое лучшее и прогрессивное.
Эту заботу можно было увидеть даже при беглом внешнем осмотре курятника. Для ночевки дед построил своим курам специальное утепленное помещение, которое стояло в углу просторного, затянутого толстой стальной проволокой, вольера. Дед заботливо, как некий добрый таджик олигархическую виллу, утеплил его специальными импортными материалами, и любые морозы были его питомцам теперь не страшны (ну разве что только особо лютые, американского типа, да и то).
Под кормушку дед приспособил большую тракторную покрышку. Он наделал в ее боках круглых отверстий и подвесил в центре вольера на толстой цепи. Чтобы получить свое зернышко, курица должна была подпрыгнуть, просунуть голову в отверстие и поймать его клювом. Это помогало курочкам Митрохи поддерживать хорошую физическую форму, всегда быть энергичными и постоянно интересоваться окружающим миром на предмет получения дополнительного пайка. Поэтому-то куры деда Митрохи никогда не болели куриным гриппом и хорошо неслись, а физическую нагрузку можно было регулировать путем поднятия или опускания кормушки.
– Вот так, – говорил дед, наблюдая, как его спортивные и подтянутые куры прыгают вокруг кормушки. – Теперь у них все как у людей.
Если же деду приходилось зарубить какую-нибудь курочку из-за старости или по болезни, или ради какого-нибудь церковного или светского праздника, он сильно переживал, иногда даже до слез.
– Ну, что же Хохлатка, – говорил он, подтягивая к себе миску с горячей лапшой и смахивая скупую мужскую слезу. – Такая вот она – наша жизнь. Здесь уж ничего не поделаешь. Извини.
Вторым важнейшим живым существом в жизни Митрохи была собака Дружок. Вообще-то, это была никакая не собака, а самый настоящий волк. Дед купил его совсем еще крохотным щенком на птичьем рынке у какого-то очкарика. Это случилось в те времена, когда на птичьих рынках продавалось буквально все – от нильских крокодилов до бывших советских гранат и автоматов. Он пытался воспитать волчонка собакой, но из этого ничего не получилось.
Гавкать, ластиться и махать хвостом Дружок так и не научился, зато Митроха мог всегда положиться на него как на самого себя, а еще с ним можно было поговорить, причем – на любую тему. Дед был абсолютно уверен в том, что Дружок понимает все, но только не может отвечать ему на человеческом языке по причине волчьего устройства голосовых связок, но зато он умел очень выразительно играть глазами, и изъясняться языком различных сложных телодвижений.
Возмужав, Дружок достиг высоты полутора метров в холке, а встав на задние лапы, он легко мог дотянуться зубами до горла любого человека, будь тот ростом даже хоть и с самого высокого американского баскетболиста. Передвигался Дружок бесшумно и быстро, ничем себя не выдавая, и обладал замечательной способностью тихо появляться в самых неожиданных местах. Два раза в усадьбу Митрохи заходили ночные воры, и оба раза Дружок показывал себя с самой лучшей стороны.
В первый раз незадачливого ночного вора забрали в полицию, а затем в хирургическое отделение бобровской городской больницы, а во второй раз сначала в хирургическое отделение, и только после – в полицию. После этих двух случаев никто из местных воров к Митрохе заходить уже не отваживался. Поэтому Дружок в последнее время нес охранную службу формально. Ночами он часто гулял по окрестным лесам, шнырял по оврагам, и сидя в придорожных кустах возле федеральной трассы ╧7, любовался огнями идущих на Москву германских фур. В душе Дружок был романтиком и в ясные ночи любил повыть на луну. Когда этот вой раздавался над рабочим поселком, в котором располагалась усадьба Митрохи, во всех соседних домах гасли окна, а поселковые собаки умолкали на два, а если Дружок бывал в голосе и настроении, то и все три дня.
Вот и сейчас, как только Митроха хлопнул калиткой, Дружок тихо вышел из-за угла и медленно пошел к нему навстречу.
– Ну, что, бродяга, – спросил Митроха. – Небось, пока меня не было, здесь всех наших курей окрестное ворье порастаскало?
Дружок поднял голову и посмотрел на Митроху веселыми раскосыми глазами, а потом привстал на задние лапы и легонько боднул его тяжелой треугольной головой в плечо.
– Ну, ладно-ладно, – сказал Митроха, похлопывая Дружка по загривку. – Шутю я. А помнишь, Дружок, как мы лекарство для Сивушки искали?
Услышав слово "лекарство", Дружок всегда приходил в самое веселое расположение духа. Вот и сейчас в его раскосых глазах заискрились веселые смешинки, а передние лапы начали быстро переступать на месте.
Дело в том, что однажды Кривой Сивушка совсем уже поздней ночью шел в гости к одной своей знакомой куме, а по дороге почему-то решил завернуть к Митрохе на огонек, хотя раньше и видел его Дружка несколько раз, правда, только издалека. Он только успел взойти на митрохино крылечко да один раз стукнуть по железной ручке костяшкой указательного пальца, а дедов волк был уже тут как тут. Тогда Дружок неслышно подошел к Кривому сзади, а когда тот почувствовал неладное и обернулся, встал на задние лапы и легонько сдавил его горло зубами. А уже через минуту деду Митрохе пришлось срочно искать для Сивушки валидол, и Дружок принялся тогда резво бегать вокруг него и помогать в этих поисках.
– Да где же он? – бормотал дед, копаясь в ящиках старого кухонного буфета. – Вот горе... А ведь был же где-то...
Дружок приносил деду разные предметы – то початую пачку "Беломора", то веник, то старый тапочек, то шарф или варежку Кривого Сивушки, а затем клал их на пол и смотрел на Митроху веселыми глазами.
– Да нет же, – бормотал дед. – Это все не то. Ищи Дружок, ищи...
В конце концов, Дружок принес пыльный стеклянный флакончик (он нашел валидол под диваном в соседней комнате) и осторожно выронил его из зубов прямо на шарфик Сивушки. Какой ты, все-таки у меня молодец! Ну, пойдем, полечим гостя, если он, конечно, еще не того...
Они оба тогда ужасно развеселились и выбежали во двор, но Сивушка уже куда-то уполз.
– Вот те на, – воскликнул тогда Митроха. – А мы с тобой так возились с этим дурацким лекарством.
Потом дед часто вспоминал этот случай и смеялся, а Дружок, услышав слово "лекарство", всегда улыбался уголками своих больших раскосых глаз.
Вот какая необычная компания была теперь у деда Митрохи, а еще в его жизни была Тайна.
Дело в том, что еще в раннем возрасте деду довелось стать свидетелем настоящего чуда. Это случилось, когда ему было всего девять лет и звали его тогда не Митрохой, а Митей или Митькой.
В то время Митя был связным в партизанском отряде имени Лазаря Кагановича. Отряд действовал в белорусских лесах, и довольно успешно отправлял под откос эшелоны с немецкими танками, а Митя поддерживал связь между подпольщиками, орудовавшими на большой железнодорожной станции и боевой группой взрывников. Командовал взрывниками дядя Гриша – самый настоящий московский диверсант, которого сбросили в белорусские леса на парашюте около месяца тому назад. Дядя Гриша относился к Мите как к родному сыну и обучал его различным военным хитростям.
– Ничего Митька, – бывало говорил он, копаясь в трофейном ручном пулемете MG. – Мы обязательно этих немцев победим.
– Победим? – спрашивал Митя, глядя на дядю Гришу снизу вверх. – Точно?
– Конечно, – уверенно говорил дядя Гриша. – Здесь им не Франция, ни вина, ни сыра, ни хрена здесь нету. Здесь у них будет другая война – особая, с огоньком. Просто, понимаешь, эти немцы – мастера различные военные машинки делать. Вот в этих-то машинках у них и вся сила.
– Машинки? – удивлялся Митя. – Военные?
– Ну, да, – говорил дядя Гриша, хлопая по вороненому кожуху пулемета MG-42.– Если бы не эти машинки, мы бы им уже давно наваляли.
Митя представил, как огромная толпа мужиков с березовыми колами в руках тузит бледных и испуганных немцев где-то на берегу речки Западный Буг и мысленно с ним соглашался – без их машинок немцам навалять было можно.
– Ты даже не представляешь Митька, какая хорошая жизнь начнется, когда мы победим, – говорил дядя Гриша. – Я, конечно, не доживу, а ты должен дожить, слышишь? Обязан.
И действительно, дядя Гриша скоро погиб в бою с карателями, а Митя выжил. Теперь-то Митроха видел – что за жизнь началась, часто вспоминал тот разговор, и ему было ужасно жалко дядю Гришу, да и всех остальных диверсантов из его группы.
В день, когда случилось чудо, Митя шел в лес с посланием от подпольщиков. Немцы отправляли на фронт большой эшелон со своими военными машинками, и его нужно было утопить в местных болотах, чтобы русским мужикам было легче бить немцев под Сталинградом.
На опушке он заметил цепь немецких солдат, затаился в траве и начал осматриваться. Всех немецких солдат Митя разделял на две группы – тыловиков и окопников. Тыловики были уже пожилыми, семейными людьми и их можно было легко перехитрить. Иногда тыловики даже кричали Мите: "киндер, киндер, ком!" и давали ему кусок хлеба или крохотную шоколадку из ненастоящего, ячменного шоколада. А вот окопники были совсем другими. У них были пустые злые глаза, обтянутые кожей скулы и русских детей они не любили. Потрепанные части окопников отправляли в тыл на отдых и переформирование, а по пути останавливали и бросали на борьбу с местными партизанами, из-за чего те просто сходили с ума от злости, и на глаза им лучше было не попадаться.
Митя сразу понял, что сегодня в оцеплении стоят окопники, причем самые страшные из всех – пехотные штурмовики СС. Он решил пробраться мимо них ползком, но когда уже добрался до первых сосен, его заметили и бросились в погоню. Оказалось, что в лесу тоже были немцы. Они были повсюду, и Мите пришлось бежать по единственному свободному пути – чуть заметной тропинке, которая вела прямо к огромному лесному болоту.
Немцы все не отставали, и вскоре он оказался на берегу болота, где и спрятался под большим кустом боярышника. Митя лежал под кустом и, прислушиваясь к лаю собак, думал о том, что делать дальше – броситься в болото или попробовать осторожно пройти вдоль берега и тут на этот самый берег вышел молодой немецкий офицер. Офицер был одет в пятнистую плащ-палатку из-под которой выглядывал ствол автомата. Он остановился недалеко от Мити, поправил фуражку с большими мотоциклетными очками и начал осматривать болото белесыми пустыми глазами опытного окопника. По этим глазам было понятно, что немец воюет здесь уже достаточно давно и ничего хорошего от него ждать русскому мальчику не приходилось.
У Мити при себе была финка, и он бы мог справиться с этим офицером, так как дядя Гриша уже показал ему – как нужно правильно пользоваться ножами различных систем, но тут на берег начали выходить другие немцы, и стало ясно – сейчас здесь появятся собаки и тогда наступит конец, хорошей послевоенной жизни ему уже не видать. Митя приготовился к самому худшему, но тут-то чудо и произошло.
Немецкий офицер сорвал с куста ягоду боярышника и бросил в ее рот, а затем уставился куда-то в центр болота и его глаза стали постепенно округляться. Митя тоже посмотрел в том направлении и увидел голую женщину дивной красоты, с пышными зелеными волосами до пояса. Женщина улыбалась офицеру и манила его к себе плавными движениями рук. Другие немцы тоже увидели ту голую женщину и тоже начали смотреть на нее круглыми белесыми глазами. А затем на берег выходили еще немцы и они тоже замирали на месте и смотрели на эту голую женщину. Даже немецкие овчарки прекратили лаять. Оказавшись на берегу, они начинали тихо поскуливать, топтаться на месте и заглядывать в глаза штурмовиков, а некоторые из них даже начали дергать зубами за поводки и тянуть своих хозяев назад – к дороге, впрочем, безуспешно, так как те стояли на берегу болота как вкопанные и во все глаза смотрели на эту удивительную женщину. Казалось, что про Митю никто из них уже и не помнил.
Так продолжалось пока все немцы не оказались на берегу, а затем голая женщина запела красивым голосом тихую протяжную песенку и начала медленно уходить в болотный туман, делая немцам приглашающие жесты руками и кивая головой в сторону главной болотной топи.
Первым очнулся офицер. Он громко скомандовал остальным: "Форверст!" и решительно вошел в болото. Митя хорошо знал это гиблое болото и понимал, что штурмовикам теперь – хана.
Действительно, штурмовики заходили в воду и прямо в метре от берега, выпустив несколько больших пузырей воздуха, исчезали в трясине. Овчарки отчаянно сопротивлялись этому уходу, они громко скулили и даже хватали штурмовиков зубами за руки и за голенища сапогов, но их тоже затягивали в трясину. Только одной овчарке удалось перегрызть ремень и вырваться. Она, громко скуля и повизгивая, бросилась в лес и вскоре исчезла. Через час на берегу уже никого не было. От немцев осталась только примятая сапогами трава и слабый запах ружейной смазки.
– Вот это да, – сказал Митя, выбираясь из своего убежища. – Не меньше роты. И как быстро – даже песенка еще не кончилась.
Действительно, из тумана, который как-то быстро накрыл гиблое лесное болото, все еще доносились звуки дивной песни.
– Эй! – робко крикнул Митя в туман. – Ты кто? Ты здесь живешь?
В ответ послышался веселый звонкий смех, и Митя вдруг испугался. Он бросился в лес и через два часа был уже в расположении партизанского отряда.
– Дядя Гриша!– кричал Митя. – А что со мной сейчас было!
– Карту принес? – спросил дядя Гриша.
– Да, а на словах велели передать, что состав пойдет в шестнадцать сорок пять.
– Хорошо.
– Дядя Гриша, а что со мной сейчас было! Вы не поверите!
– Потом, Митька, потом, – говорил дядя Гриша. – Потом все расскажешь.
Дядя Гриша не знал, что никакого "потом" у него уже не будет. Взорвав эшелон с немецкими военными машинками, его группа возвращалась назад и напоролась на уцелевший под Сталинградом батальон немецких пехотных штурмовиков СС. Они не знали, что для спасения им нужно просто отойти к берегу чудесного болота, приняли неравный бой прямо на месте столкновения и все погибли геройской смертью. Даже сейчас, через столько лет непростой своей жизни, дед Митроха винил себя за то, что не успел тогда поделиться с дядей Гришей своей чудесной тайной.
Сначала Митя хотел рассказать свою историю еще кому-нибудь, но его никто не слушал – у бойцов отряда просто не было на это времени, эшелоны с машинками все шли и шли на Восток, и их нужно было непрерывно взрывать.
После войны Митя пошел доучиваться в школу, а после пошел работать на кирпичный завод, а потом поехал поднимать целину, а еще позже – завербовался в Тюмень, женился, много ездил по стране и, в конце концов, осел в Боброве и устроился на ЗТЛ. Но про свое лесное чудо он никогда не забывал и даже, приняв немного на грудь, пытался иногда о нем рассказывать окружающим людям, за что его со временем и стали называть "Митрохой". Дед к этому относился философски. Жизнь научила его постоянно приглядываться к людям, и он давно уже понял, что не все люди одинаковы. Правда, это понимание, возможно из-за всего, пережитого им в раннем детстве, приобрело несколько необычную форму.
Можно было сказать, что Митроха постиг теорию Мари о существовании покинутых сознанием сменных тел своим собственным разумением. И не только постиг, но даже несколько ее расширил. Так, тела, сознание которых было на месте, он называл просто – "людьми". Покинутые сознанием тела Митроха делил на два типа. Первый, самый многочисленный тип молчаливых покинутых тел он называл про себя "шалопутами", а покинутые тела, которые постоянно болтали черт знает о чем он называл "позвиздами". Говорливых позвиздов было гораздо меньше, но все они были весьма ловкими, хитрыми и расторопными, и поэтому быстро занимали лидирующие позиции в мире молчаливых шалопут, но радости для них в этом было мало, так как обычными молчаливыми шалопутами управлять было нелегко, а скорее всего, так и вовсе невозможно. Одним словом, ситуация вокруг складывалась довольно непредсказуемая, и дед отлично это понимал даже без всяких сложных космических классификаций.
Со временем Митроха начал замечать, что людей вокруг становится все меньше и меньше, а количество шалопут и позвиздов стремительно увеличивается. Причем, чем больше вокруг становилось шалопут и позвиздов, тем хуже делалась жизнь. Поэтому Митроха и начал строить свой курятник еще тогда, когда Горбачев, Кашпировский и Чумак, только-только начинали водить руками перед лицами этих самых шалопут прямо из советских еще телевизоров.
Шалопуты следили за движениями рук Горбачева, Кашпировского и Чумака заворожено, иногда даже опуская вниз нижние челюсти и пуская густую слюну прямо на свою грудь, а Митроха не терял времени и быстро достраивал свой курятник. Поэтому, когда наступил предсказанный Красным Гендульфом разворот, он уже был к нему полностью готов. Когда железный занавес вместе со стальной крышей обрушились, его куриная ферма вышла на проектную мощность по производству яиц и мяса. Глядя на выступающих по телевизору позвиздов нового времени, Митроха только качал головой и спокойно жарил очередную яичницу на сале.
Когда жена Митрохи умерла от старости, у него вдруг как-то сразу появилась уйма свободного времени, и дед решил предпринять собственное расследование природы своего чудесного происшествия. Он начал ходить на книжный рынок и покупать там разные книжки на чудесные темы, а затем, водрузив на нос круглые очки с перевязанной изолентой дужкой, очень внимательно их прочитывал. Книги, написанные позвиздами, он распознавал мгновенно и тут же относил их в нужник, где складывал на специальную полочку, отчего это помещение вскоре начало напоминать библиотеку небольшого и не очень богатого колхоза. А вот что-либо стоящее, написанное людьми, ему попадалось крайне редко.
Однажды деду попалась, отпечатанная на ротапринте книга без титульного листа и нескольких начальных страниц. В ней подробно рассказывалось о самых разных мудрых существах, живущих, якобы, в кактусах, грибах и различных пустынных сорняках Южной Америки. Эти существа были настолько необычными, что они могли научить людей удивительным полетам. А высоту и направление этих полетов можно было, якобы, менять при помощи головы, пользуясь ею, как рулем высоты и направления.
– Надо же, – сказал Митроха, прочитав книгу. – Живут же люди. Не то, что у нас здесь...
Он так и не смог понять – кем была написана эта книга, человеком, позвиздом или шалопутой, но в нужник ее относить не стал. Прочитав ее еще раз, он вдруг понял, что книга написана, скорее всего, теми самими мудрыми существами, обитающими в пустынных кактусах, грибах и сорняках. Вероятно, они просто каким-то образом могли использовать головы людей, позвиздов и шалопут, в своих интересах. Здесь было над чем подумать и Митроха оставил странную книжку в хате – до окончательного разбора описанных в ней полетов.
Второй книгой, которая привлекла внимание Митрохи, был "Властелин Колец". Прочитав ее, дед задумчиво взвесил тяжелый фолиант на ладони и чуть не отнес его в нужник, но тут ему пришло на ум, что это могут быть все те же загадочные существа из растений. Не мог же обычный позвизд выгребать такие объемы информации прямо из своей головы? А что если его головой тоже кто-то попользовался? Не грибы, конечно, а кто-то еще, кто-то третий? И еще внимание деда привлекла одна сцена из книги – та, где хоббитская разведгруппа пробирается через гнилое болото, а на них из-под воды глядят живые утопленники.
Деду даже показалось, что такое мог написать только человек, кое-что повидавший собственными глазами, поэтому, когда в Бобровских кинотеатрах начали крутить снятый по этой книге фильм, он пошел на вечерний сеанс. В зале тогда собрались исключительно молодые бобровские шалопуты. Они громко хохотали, пили пиво и лапали молодых бобровских шалопуток. Митрохе как-то сразу стало неловко здесь находится, и он сделал вид, что пришел на сеанс с внучкой, с вон той – рыженькой, да.
