Текст книги "Сириус Б (СИ)"

Здоровье верните народам,

А брильянты оставьте себе,

Себе, себе, себе, все – себе,

Оставляйте брильянты себе!

Подкрышен ничего не понял, но он уже чувствовал себя самым настоящим зрителем и болельщиком этой увлекательной гонки и сразу же переключил внимание на третьего лыжника. Если первые участники гонки, пробегая мимо, не обратили на Эмилия никакого внимания, то этот бегун сразу же, еще издалека, уставился на него широко открытыми блестящими глазами миндалевидной формы и громко зарычал:

– Чего уставился, подонок?! Настоящего гималайского медведя никогда здесь не видал, идиот?!

Подкрышену доводилось раньше видеть гималайских медведей, но, конечно же, не настолько примечательных. Во-первых: этот медведь был обут в чисто вымытые кирзовые сапоги, которые крепились к лыжам довольно сложными приспособлениями; во-вторых: на груди гималайского медведя-грубияна развевался рекламный плакатик с изображением стоящего прямо то ли сокола, то ли ястреба. Правым крылом ястреб приобнимал роскошную полуодетую красотку, а левым прижимал к себе большую бутылку водки с изображением другого – высоко парящего ястреба.

– Почему же не видал? – сказал Подкрышен, приосаниваясь и одергивая фуфайку. – Видал. И неоднократно. Хамить только не нужно, хорошо?

– Так побежали с нами, шизоид! – весело крикнул медведь. – Чего на месте-то дубом стоять без толку? Так и ведь и свое мурло отморозить можно. Не добежишь, так хоть согреешься!

– А куда вы все бежите?

– Мы все бежим штурмовать местный Олимп – горный пик имени Иоанна Четвертого!

– Ага, – сказал Подкрышен.– Так вот оно что. Но я же без лыж за вами не поспею. Или я чего-то не понимаю?

Но гималайский медведь его уже не слушал – громко хлопая своими лыжами, он резко прибавил темп и бросился на штурм небольшого пологого подъема, сильно сократив этим броском расстояние до бормочущего красного медведя.

В группе преследования тройки лидеров, Эмилий не заметил ничего интересного. Привлекали внимание только три молоденьких медвежонка, которые использовали для гонки одну пару лыж, да высокий пожилой медведь на худых подагрических лапах, морда которого была украшена пенсне и прикольной бородкой-клинышком.

Карапузы смешно отдувались чуть ли не на каждом шагу и кричали друг на друга, изо всех сил пытаясь хоть как-то согласовать движения своими нижними лапами, а к их лыжным палкам были примотаны фанерные щиты с непонятными надписями. На левом щите было написано: "Кировлес не обеднеет!", а на правом: "Москволес не устоит!". Сначала Эмилий хотел обратиться к медвежатам, но те так пыхтели, что он передумал, и обратился к пожилому медведю в пенсне:

– А подскажите, пожалуйста – какой у этой гонки главный приз?

– Рабочее кресло Иоанна Четвертого, – сказал медведь, приостанавливаясь и поправляя нагрудник с надписью: "Есть и такая партия!". После этого он поправил пенсне, осторожно и деликатно высморкался в снег и побежал нагонять остальную процессию, крикнув через плечо. – Но и остальные призы тоже весьма недурны-ы-ы!

Только когда лыжники удалились на достаточное расстояние, стало заметно, что над ними кружится большое количество то ли темных белок-летяг, то ли огромных плоскоголовых филинов, то ли черт знает чего еще.

– Зачем мне такое кресло? – сказал Эмилий, пожимая плечами.

– А и верно, Миля! – воскликнул Митроха, протискиваясь в очередные березовые ворота. – Пойдем лучше дальше. Для чего нам сдалась вся эта беготня? Пущай сами соревнуются. Да и не видел я в этом урочище никаких олимпов с креслами этого самого Николая Четвертого.

– А долго нам еще? – устало спросил Подкрышен, подбрасывая повыше сидор. – А то я от всего этого хоровода уже устал. Да и кушать чего-то хочется.

– Скоро-скоро, – говорил Митроха, быстро удаляясь. – Нам осталось только Гадючью Падь перейти, а там уж Небесная Заступница обо всем позаботится.

– Здесь и Гадючьи Пади имеются? – спросил Эмилий опасливо.

– А как же? – удивленно воскликнул Митроха.– Чтоб здесь, да без падей обошлось? Хорошо еще, что сейчас для гадюк не сезон, а то бы мы в два раза дольше к знающему человеку пробирались. А мы ведь и без всяких гадюк тяжело идем.

– Верно. Да, может Небесная Заступница нам поможет? Хоть немного?

– Конечно, поможет, – твердо сказал Митроха. – Нам бы только Гадючью Падь перейти, а там сразу легче дело пойдет – подъем из Побрехоткина Яра прямо за Падью уже и начнется.

Эмилий думал, что Гадючья Падь – это какое-то глубокое урочище прямо внутри Побрехоткина Яра, через которое придется долго и мучительно перебираться по хлипкому и опасному подвесному мосту, но реальность оказалась совсем иной. Гадючья Падь была всего лишь неглубокой канавой, которая пересекала не очень-то и широкую просеку.

– Оп-па! – воскликнул Митроха, переступая через канаву. – Ну, вот и все!

– А в чем подвох? – недоверчиво спросил Эмилий, осторожно подступая к канаве и с опаской заглядывая в нее.

– Подвох здесь есть, – сказал Митроха, – но чисто символический. Гадючья Падь – это как бы черта, за которую не стоит переступать без надобности, а то сразу за нею можно упасть туда, откуда уже не возвращаются. Но эта сказка не для тебя, Миля. Можешь эту черту без опаски переступить.

Эмилий быстро переступил через канаву и сразу же почувствовал большое, ничем не объяснимое облегчение. Краем глаза он успел заметить, что канава почти до краев забита стреляными гильзами, ржавыми оружейными глушителями, грязными, светящимися в темноте чайными чашками, прочными вязаными шарфиками и тому подобными предметами.

– Как хорошо! – непроизвольно воскликнул он, вдыхая полной грудью чистый морозный воздух с другой стороны Гадючьей Пади.

– И не говори, – сказал Митроха, снимая шапку и вытирая пот со лба.

Вдруг он резко вскинул голову и троекратно совершил сложное звездообразное знамение.

– А вот и Небесная Заступница за нас грешных, – тихо сказал он. – Как раз вовремя, а то я уже Дружка собирался на помощь позвать, до того здесь сегодня напряжено все, аж искрит...

Подкрышен тоже поднял голову и увидел, что прямо над ними по ночному небу проплывает огромная светящаяся субмарина. Она двигалась почти неслышно, только огромный винт заворачивал спиралью какую-то плотную светящуюся субстанцию.

– Это что же – подводная лодка? – растерянно спросил Подкрышен.

– А ты кого собирался там увидеть? – спросил Митроха, хитро прищуриваясь. – Свою мать?

– Ты же сам говорил, что заступница – небесная.

– Да ведь это она и есть, – раздраженно сказал Митроха, хлопая себя треухом по коленке. – Счастливая Щука-заступница! Больше, паря, за нас здесь заступаться уже просто некому, вот она каждую ночь над Яром этим по небосводу и проплывает. Пока.

– Ну, может быть и так, – сказал Подкрышен, поправляя вязаную шапочку. – Это сложная тема и тебе виднее.

– Нету здесь ничего сложного, – Митроха нахлобучил треух и махнул рукой. – Пойдем дальше. Вон уже и проводник наш подходит.

Эмилий увидел большую толпу светящихся силуэтов, которые двигались по просеке прямо им навстречу. Впереди шел высокий бородатый мужик в овчинном тулупе, валенках и похожей на сдавленное ведро, войлочной шапке, а сразу за ним ехало на низеньких кудлатых лошадках несколько всадников хлипкого телосложения и очень маленького роста. По набитым стрелами колчанам и мохнатым малахаям Подкрышен безошибочно опознал в них конных татаро-монголов.

Сразу за татарской конницей ехали на высоких породистых конях важные паны в блестящих тюрбанах с павлиньими перьями, а дальше уже брели пешие путешественники. Здесь были и шведы в разорванных на спине синих камзолах, и замотанные в пуховые платки французы с большими штыкастыми ружьями и длинными сизыми носами, да еще несколько немецких солдат в тонких, на рыбьем меху, шинелях с поднятыми воротниками и покрытыми инеем автоматами. Вид у всей этой компании был довольно унылый, только мужик в тулупе выделялся на общем фоне своей энергичной походкой, уверенными жестами и ядреными розовыми щеками. В руках у него тоже была большая суковатая палка, но он использовал ее необычным способом – как указку. Мужик шел впереди, поочередно указывая своей палкой то на сосны, то на березы, то на высокие сугробы, а то и вовсе – на луну и звезды.

– Кто это? – тихо спросил Эмилий.

– Туристы, – также тихо ответил Митроха, сплевывая на снег.

– И куда они в таком-то виде топают?

– Да на Москву, конечно, куда же еще? Им всем эта самая Москва, словно медом намазана. И чего они там не видели, в этой Москве, мавзолея что ли?

– Похоже, что они не дойдут, – со вздохом сказал Подкрышен.

– Да они уже, можно сказать пришли, – равнодушно заметил Митроха и громко чихнул.

Вся компания тут же вздрогнула и повернулась к нему светящимися гладкими лицами, а мужик остановился, степенно огладил бороду и сказал:

– Здорово, Митроха. Опять ты мне экскурсию своим кашлем испортил.

– Здравствуй, Ваня, – ответил Митроха, широко улыбаясь. – А ты все здесь свою толпу прогуливаешь?

– Как видишь.

– И не надоело тебе?

– А куда мне деваться? Все время новые клиенты подойти норовят, вот и приходится, – мужик повернулся к экскурсантам, показал посохом на сосны и сказал. – Господа, посмотрите направо. Здесь вы видите сосну обыкновенную, корабельную. Если это замечательное дерево аккуратно срезать у основания, то его можно распилить на чурбачки, развести костер и обогреться. А за его толстыми прочными стволами довольно удобно прятаться от самых разных стрел, пуль, осколков и незваных гостей. Это чуть ли не самый главный полезный местный ресурс.

Татары тут же закивали малахаями и зацокали языками, польские паны подбоченились и приняли еще более важный и гордый вид, а пешие туристы начали тихо, но взволнованно переговариваться между собой. Какой-то немецкий солдат в простых круглых очках даже достал блокнот и что-то в нем быстро записал.

– А теперь посмотрите налево, – сказал мужик и указал посохом на Митроху с Подкрышеном. – Здесь вы видите самое обычное местное явление – двух уставших путников, которые бредут ночью, в сильный мороз, сами толком не понимая – куда и зачем их несет нелегкая сила. А, кстати, Митроха, куда это тебя сегодня несет?

– Да нам к хате Тихона пройти нужно, – сказал Митроха. – Очень нужно, Ваня. Дело, можно сказать, космической важности.

– Так и шел бы по светлу верхом, – удивленно вскинув косматые брови, сказал мужик. – А ты зачем-то ночным яром поперся.

– Да припозднились мы с кумом маленько. Вышли, глядь – а электрозадроты уже свое облако и сформировали. Пришлось в яму нырять, а здесь, ты сам знаешь – какие путешествия.

– Это да, – согласился мужик. – Ну, хорошо, помогу вам, раз так. Пристраивайтесь в хвост колонны и пойдем уже, пожалуй.

– Только не как в прошлый раз, – сказал Митроха, пристраиваясь сразу за немецкими пехотинцами. – А то я тогда себе чуть не отморозил кое-что важное.

– Не волнуйся, Митроха, сегодня доставлю в лучшем виде, – сказал мужик, начиная движение. – Господа, а теперь посмотрите вверх. Там мы можем наблюдать галактику Млечный Путь в профиль. Древние ацтеки называли ее Ацтекской Тропою, а украинские чумаки – Чумацким Шляхом. Но задумывались ли они над тем – а куда, собственно ведет эта звездная дорога? Этот вопрос мы и попытаемся сейчас для вас прояснить...

– Ну, началось, – недовольно пробормотал Митроха. – Ладно, Миля, делать нечего, без Проводника мы все равно никогда отсюда не выберемся. Пойдем потихоньку.

Однако путешествие окончилось неожиданно быстро. Подкрышен успел прослушать всего несколько лекций по космогонии древних индусов, парусному мореплаванию и военно-спортивному ориентированию на местности, как экскурсия вместе с экскурсоводом вдруг рассыпалась на веселые разноцветные огоньки и исчезла, а прямо перед ним оказалась покосившаяся, наполовину утонувшая в снегу калитка. Выглядела калитка не очень естественно, так как никакого забора вокруг нее не было.

–Хм, – сказал Митроха. – А в прошлый раз забор еще был. Ну, ладно, главное, что дотопали, слава небесной щуке-заступнице.

Он с трудом приоткрыл калитку и, протиснувшись в образовавшийся просвет, утопая по колено в снегу, побрел к крыльцу покосившейся старой хаты. Подкрышен двинулся следом, стараясь попадать точно в митрохины следы и с опаской косясь на темные окна загадочного жилого помещения. Ему тогда почему-то подумалось, что жизнь в таких страшноватых местах да еще в подобных помещениях – это было уже слишком, даже для местных пророков. Конечно, пророки должны быть неприхотливыми, думал он, вышагивая за Митрохой, но не до такой же степени, ведь у всего на свете должен же быть хоть какой-то предел. Так он тогда подумал, протискиваясь в дверь пророческого обиталища и плотно прикрывая за собой кое-как обитую протертой во многих местах и очень древнюю на вид дверь.

Глава XXII

Пророк

Внутри странной хаты было темно и холодно, поэтому Митроха прямо с порога принялся жечь спички.

– Я так и знал, – бормотал он. – Что-то случилось с ним здесь случилось. Что-то с ним здесь произошло...

Подкрышен не успел толком ничего разобрать в этом бормотании, так как, сделав всего пару шагов по темному коридору, наступил на пустую водочную бутылку и, высоко выбросив вверх обе ноги, опрокинулся на спину. Мешок с картошкой смягчил удар о пол, и падение прошло более-менее благополучно, но Эмилий при этом сильно прикусил язык, а еще не сдержался и громко выпустил накопившиеся за путешествие по Побрехоткину Яру газы.

– Ну, ты под ноги-то поглядывай, – недовольно сказал на это Митроха. – Не по Лондону здесь гуляем. Где-то тут у него лампочка керосиновая была, ага вот она...

– Сам уже вижу, – бормотал Подкрышен, с кряхтением поднимаясь на ноги и потирая ушибленный бок. – Что не по Лондону.

Митроха осмотрелся и снял с гвоздя, вбитого прямо в стену на самом видном месте, древнюю керосиновую лампу с мутным треснувшим стеклом. Он потрусил ее возле уха и сказал:

– Что-то есть. Хорошо Миля, что шалопуты керосин пить не умеют. Маловато вот его только. Ну да ничего, сейчас подзаправим.

Митроха откупорил бутылку водки, отлил немного в лампу, а затем некоторое время, как заправский бармен трусил ее, ловко перебрасывая из одной руки в другую.

– Должно сработать, – сказал он подмигнув Подкрышену, который наблюдал за его действиями с хмурым любопытством.

Когда Митроха окончил заправку и поднес к лампе спичку, на фитиле показался крошечный голубоватый огонек.

– Ну вот, – удовлетворенно констатировал Митроха. – Водка эта – дрянь абсолютная, но горит прилично. Сейчас мы здесь все осветим и быстро проясним.

– Да ты прямо местный джин какой-то, – хрипло сказал Подкрышен, с трудом ворочая быстро распухающим языком. – Я бы до такого никогда не додумался.

– Вот поэтому ты, Миля, и идею толковую выдумать не можешь, а лазишь за нею по ночам, да еще – черт знает куда, – философски заметил Митроха. – Даже совсем никудышный Форексмахер тебя на соточку вздул и глазом не моргнул. Не обижайся, конечно, но у меня Дружок у него однажды полную барсетку таких вот соточек отобрал и не вернул пока тот ему все свои фокусы не показал. А фокусов у него много, так что они тогда всю ночь развлекались.

Эмилий поперхнулся холодным воздухом и сильно закашлялся, не без труда представив себе такое зрелище.

– Ну, ладно, – сказал Митроха, похлопывая его по спине. – Пойдем дальше, нам здесь как следует оглядеться нужно.

Лампа давала неяркий свет, но его было вполне достаточно, чтобы осмотреть скромный интерьер необычного помещения. Хата состояла из двух небольших комнатенок и кухни, которые на первый взгляд казались бесприютными, нежилыми и давно запущенными.

В кухне было абсолютно пусто, только на покрытом снежной изморозью столе, стояло несколько заиндевевших граненых стаканов, а в одной из комнат не было даже и пола. Повсюду валялось огромное количество пустых бутылок из-под продукции хорошо известного Подкрышену концерна "Экстра-КТ", и он решил, что нормальный человек не смог бы столько выпить за всю свою жизнь, даже при самом горячем желании. На такое ни у одного человека на свете не хватило бы ни моральных, ни физических сил, не говоря уже об общей физиологии. Когда же он поделился этой мыслью с Митрохой, тот только загадочно хмыкнул и заметил:

– Интересно, почему это он хрусталь не сдает? Вот что пугает меня больше всего. Здесь же накопилось минимум на две полноценных шалопутных поляны. Ох, чует мое сердце – случилось что-то страшное...

Еще в комнате без пола имелась небольшая горка ржавого железа и большая куча различной макулатуры. Эмилий взял из нее старый журнал "Наука и жизнь" и зачем-то начал его быстро пролистывать. Изображения старинных пучеглазых луноходов вкупе с загадочной улыбкой мраморного Ильича и золотой посмертной маской фараона Тутанхамона в тусклом свете керосиновой лампы производили странный психологический эффект – Эмилий вдруг почувствовал сильную необъяснимую меланхолию, постепенно перерастающую в легкую беспредметную печаль.

– Это что же – библиотека? – с грустью спросил он.

– Это – склад готовой продукции, – пробормотал Митроха, внимательно осматривая помещение. – Даже самая последняя местная шалопута имеет свою долю в общенародной собственности. Каждому – свое, так сказать. А пол, он, похоже на растопку пустил.

– Пророк? – спросил Эмилий с грустным сарказмом.

– Пророк-пророк, – невозмутимо подтвердил Митроха.– Погоди-ка.

Он нагнулся над горкой металлолома, выдернул из него небольшой круглый предмет и потер его рукавом фуфайки.

– Что там? – без всякого интереса спросил Подкрышен.

– Ты не поверишь, – потрясенно сказал Митроха.– Это же штатный манометр от ДЭ -3918/12 бис! Ах, ты ж, Тихон ты, Тихон! Шалопута ты эдакая. Там, понимаешь, Силантий в свой космос никак улететь не может, сестры по разуму мучаются и космическая разведка на ушах стоит, а он ключевой артефакт здесь прикопал.

– Что за вздор, – раздраженно сказал Подкрышен. – Какой еще артефакт? Какие там еще сестры?

– Это, Миля, не твоего ума дело, – сказал Митроха, засовывая артефакт за пазуху. – Не обижайся, конечно, но в таких вопросах ты абсолютно темный человек. Пойдем лучше дальше искать. Может, и еще чего интересного отыщем.

Тело пророка было обнаружено в последней, самой большой комнате. Оно лежало на продавленном во многих местах диване, широко раскинув руки и ноги, и было накрыто старой искусственной шубой еще советского производства.

– Ах, ты ж! Твою ж, пророка, мать!– закричал Митроха.– Я так и знал. Держи лампу, да не так, а прямо над ним, чтобы свет на лицо падал.

Он сунул лампу в руки Подкрышена и осторожно потянул за рукав искусственной шубы на себя. Из-под воротника показалась задранная к потолку, но еще довольно густая, с благородной проседью, борода, обрамляющая белое скуластое лицо с плотно закрытыми глазами. Оттенок кожи сразу показался Подкрышену синеватым.

– Все, – сказал он трагическим голосом. – Похоже, скопытился твой пророк в местную бурьян-лебеду, Митроха. Можно к нему бригаду архангелов вызывать.

Он вынул из кармана бриджей смартфон и начал елозить по нему пальцами.

– А ну дай сюда! – дико заорал Митроха, выдергивая из рук Подкрышена телефон и поднося его экранчик ко рту пророка. – Много ты в местных пророках понимаешь.

– Во всяком случае, это объясняет, почему он посуду долго не сдавал, – с достоинством заметил Эмилий. – Да и другие вещи из своей доли общенародной собственности.

– Скопытился, говоришь? – спросил Митроха зло и весело, демонстрируя Эмилию чуть запотевший экран.– А это ты видел? Дышит, стервец! Правда, задубел весь на морозе, как бревно, но это ничего, ему не впервой. Сейчас мы его оживим.

– Хороши же твои знающие люди, Митроха, – раздраженно заметил Подкрышен. – Очень хороши, ничего не скажешь. Красавцы просто...

– Ничего в знающих людях не понимаешь, так лучше молчи! – воскликнул Митроха, сильно похлопывая Тихона ладонями по щекам. – Это, чтоб ты знал и не знающий человек вовсе. Это и не знающий человек вовсе, а рация, приемо-передатчик как бы такой, а настоящий знающий человек там – с другой стороны будет, если нам удастся эту рацию оживить.

– Он что же – медиум? – с иронией спросил Подкрышен. – Посредник между нами и миром духов?

– Ну, это я не знаю, медиум он, оловяниум или чугуноид, а сказал я тебе так, только чтобы ты хоть немного, хотя бы чего-нибудь здесь понимать начал, – приговаривал Митроха, размашисто отвешивая пророку мощные и быстрые пощечины. – Ты вот что – ты не стой здесь как свободная проститутка на бульваре, а давай-ка лучше пошевеливайся.

– Что же мне ему массаж ступней сделать? – зло сказал Подкрышен и топнул ногой. Из-за валенка стук получился очень тихим.

– Массаж ступней ему сейчас без надобности, – рассудительно заметил Митроха. – Если есть желание, как говорится, то – пожалуйста, но только позже. А сейчас подай мне бутылку водки, вон ту – початую, да. И еще это – начинай стол готовить. Вон он в углу стоит. И поищи здесь стульев или еще чего подходящего, что бы на нем сидеть можно было.

– Мы что здесь и столы вертеть будем? – оторопело спросил Подкрышен.

– А ты как думал? – Митроха отпустил тело Тихона, и оно с глухим стуком завалилось на диван, а затем подошел к Подкрышену и упер в его грудь твердый указательный палец. – Чтобы оживить эту рацию, мы здесь и столы вертеть будем, и тарелки вращать, и стаканами жонглировать если потребуется. А ты думал, как национальной идеи добиваются, а? Ты думал – ее в банях вениками выпаривают? Думал – ее в обменниках на доллары выменивают? Думал – ее в ресторанах под икорку заказывают? Думал, ее шприцом вводят или из кальяна выкуривают? Нет, парень, не так, а вот так – как у нас здесь и сейчас происходит. Поэтому или ты прямо сейчас с паровозного тормоза снимешься, или я тебя своими руками обратно в Побрехоткин Яр по склону пущу.

В сощуренных глазах Митрохи читалась что-то страшное. Не скрытая угроза, нет, а что-то страшное по-настоящему. Что-то невыразимо ужасное, жуткое. Подкрышен понял, что шутки кончились и что с этим человеком сейчас лучше не спорить.

– Хорошо-хорошо, – сказал он как можно спокойнее. – Чего ты так разволновался? Стол так стол...

– И быстро, – сказал Митроха, возвращаясь к телу Тихона. – Нельзя терять ни минуты.

Пока Подкрышен выдвигал на центр комнаты старый квадратный стол и стирал с его поверхности смешанную с инеем пыль, Митроха осторожно заливал в Тихона водку. Он сжимал ему пальцами нос, заливал в рот крошечную порцию, а затем, когда живительная влага проходила внутрь тела Тихона, он принимался трясти его за плечи и хлопать по щекам. Подкрышену было неприятно смотреть на эти медицинские мероприятия, поэтому он вышел из комнаты и начал бродить по дому в поисках каких-нибудь стульев или чего-нибудь такого, что могло бы заменить их в складывающейся экстремальной ситуации.

Вскоре ему удалось найти черный от времени, но еще крепкий ящик из-под египетского винограда и какую-то не то скамейку, не то лавку для наказания крепостных, тоже черную то ли от времени, то ли от въевшейся в дерево крови несчастных запоротых на ней мучеников (так он почему-то тогда представил), но еще достаточно крепкую на вид. На этой крепкой лавке могли вполне комфортно разместиться и сразу два уложенных рядом человека средней комплекции.

Подкрышен вернулся в реанимационную комнату и расставил импровизированные стулья вокруг стола.

– Ну, вот и готово, – сказал он. – А то сразу пальцами в грудь стучать...

– Кажись, получилось!– крикнул Митроха в ответ, переставая бить Тихона по лицу. – Слышишь, Миля! Оживает помаленьку рация-то, наша! А ты хотел уже архангелов вызывать. Эх ты, маловерующий ты, сомнительный человечек.

Эмилию стало любопытно, и он глянул Митрохе через плечо. Действительно, лицо Тихона больше не отливало синевой, а его щеки и нос сделались даже чуть-чуть красноватыми.

– Ну, ты посмотри, – удивленно и тихо заметил он. – А ты, Митроха, и почти уже мертвых оживлять умеешь лучше всякой скорой и неотложной помощи, выходит?

Подкрышен действительно был и удивлен, и смущен увиденным. Если честно, все происходящее явилось для него настоящим потрясением.

– А то, – довольно сказал Митроха. – Я еще и не такое могу.

Вдруг Тихон широко открыл глаза, хрипло прокашлялся и сказал:

– А это? Где это? Вот это вот?

– Ну! – радостно воскликнул Митроха. – А я что говорил?

– Что ты еще и не такое можешь.

– Верно! – радостно кричал Митроха, отбивая валенками бесшумную чечетку. – Я многое если надо могу! Есть у нас теперь связь! Ты слышишь, Миля – есть связь! Понимаешь ты это, глупый ты человек или нет? Теперь мы здесь со всеми проблемами разберемся и все твои идеи мигом отыщем.

Подкрышен все еще не мог прийти в себя после чудесного оживления Тихона. Можно было сказать, что он больше не верил своим глазам, но факт оставался фактом. У Митрохи все получилось – тело Тихона уже самостоятельно приняло сидячее положение. Теперь оно растирало грудь ладонью, крутило головой и озиралось по сторонам, озадаченно хлопая распухшими красными веками.

Ситуация в комнате сразу же изменилась в лучшую сторону. Митроха сходил в соседнюю комнату, выломал там несколько досок из пола и растопил печь. Вскоре температура в помещении начала расти и комната заполнилась влажным теплым воздухом. Митроха нашел в куче металлолома старую алюминиевую кастрюлю, почистил ее снегом и, растопив немного воды, начал варить картошку в ней принесенную картошку. Такая предусмотрительность удивляла и к Эмилию постепенно начало возвращаться ощущение мистичности или даже сакральности предпринятого ими похода.

Пока поспевала вареная картошка, Подкрышену было поручено сделать из пожелтевших газет некое подобие скатерти для стола. Он выбрал из кучи сваленной в соседней комнате общенародной собственности несколько более-менее чистых газет и начал аккуратно раскладывать их на столешнице. Поверхность стола вскоре стала влажной, газеты быстро намокали, и Эмилию пришлось накладывать сверху все новые и новые слои. Он смотрел, как едущие по полям комбайны, массивы новостроек, взлетающие космические ракеты, веселые лица шахтеров и колхозниц постепенно намокают, чернеют и исчезают на поверхности стола, словно бы проваливаясь во влажную и квадратную черную дыру. Следом за ракетами и шахтерами в черный влажный квадрат проваливались бодрые лозунги, многие из которых Эмилий не успевал даже прочитывать, но он продолжал с каким-то настойчивым упрямством стелить все новые и новые слои этой загадочной скатерти.

– Воплотим в жизнь, – бормотал Подкрышен, всматриваясь во влажный черный квадрат. – Догоним и перегоним... Дадим достойный ответ... Введем в строй... Пионеры говорят – "да!"... Комсомольцы штурмуют БАМ... Какая чушь... Нет, я больше не могу на это смотреть.

Он смахнул на пол мокрую газетную скатерть и тяжело опустился на скамейку для мысленного наказания крепостных.

– А ты кто такой? – спросил вдруг пророк, который все это время сидел на диване и, почесываясь, озирался кругом, как бы впервые узрев свое жилое помещение и место своей вероятной постоянной прописки. – Ты этот? Вот этот вот, да? Ага?

– Ага, – сказал Подкрышен, закрывая ладонями лицо. – Ага. Это я и есть.

– Миля! – закричал Митроха, вбегая в комнату с дымящейся кастрюлей. – Зачем же ты стол газетами застилал? Он же отсырел совсем. Вот ты чудак. Нужно было обложки от современных гладких журналов стелить, они ведь для этого словно специально и предназначенные. И всему-то тебя учить нужно. Ну-ка давай, быстренько поищи в пророческой доле, я их точно там видел. А картошечка уже поспела.