Текст книги "Сириус Б (СИ)"

– Что же вы со мной делаете? – говорил предприниматель средней руки Эмилий Подкрышен-Крысовский своим наемным работникам. – Вы же меня без ножа режете.

Во время разговора он копался в большой теннисной сумке черного цвета. В сумке у него лежали белые кружевные трусы -"тарзанчики" с меховой оторочкой и пушистым хвостом-пимпочкой, кожаная плеть, шелковые чешки и еще какие-то предметы непонятного назначения. Наконец, Подкрышен-Крысовский нащупал в боковом отделении мятую маску кролика с большими мохнатыми ушами. Все эти аксессуары были изготовлены для него под заказ совсем недавно, в одном специализированном московском ателье за совершенно безумные деньги.

Подкрышен-Крысовский задумчиво погладил указательным пальцем жесткий искусственный мех, затем быстро задернул молнию на сумке и бросил ее себе под ноги.

– Два ангела за смену – это же конец бизнеса, – продолжил он. – А я ведь создаю ваши рабочие места и все вы с этого живете. Это ясно или нет?

– Да все ясно, ясно, – послышались в ответ нестройные грубые голоса. – Куда уж яснее...

Малое ЧП "Скорбь" ("Skorb" ltd.), которым единолично владел Подкрышен-Крысовский после неожиданной и загадочной кончины второго мажоритарного акционера, ярого приверженца здорового образа жизни Владлена Бескрылого, что случилась около года назад (сердечный приступ в сауне тренажерного зала, вот как бывает), было известно на весь небольшой уездный город Бобров. Оно выпускало высокохудожественные надгробные памятники и еще кое-какую продукцию для бизнеса ритуальных услуг.

Еще до безвременной кончины Бескрылого, два года назад ЧП перешло на выпуск перспективного изделия "плачущий ангел", которое стоило больших денег и пользовалось хорошим спросом у бобровских клиентов среднего достатка. Кроме высоких художественных качеств "плачущие ангелы" имели также и другие достоинства – замечательные антивандальные характеристики, например.

Изделие представляло собой чугунную отливку аспидно-черного цвета, весило без малого четыреста кэгэ и при установке на последнее земное прибежище своего владельца намертво вмуровывалось в прочный бетонный пьедестал. Ангел сидел на большом чугунном камне с плоской нижней частью (главная опора), скрывал свое лицо в черных ладонях, и вместе с развернутыми чугунными крыльями достигал высоты двух с половиной метров (если производить замер по верхним перьевым окончаниям крыльев).

Еще совсем недавно ЧП "Скорбь" производила бетонные и мраморные плиты, железные кресты и чугунные оградки, что приводило к ожесточенной конкуренции с другими субъектами рынка ритуальных услуг, но с запуском изделия "плачущий ангел" ситуация на этом сложном, специфическом рынке резко изменилась. Конкуренции со стороны аляповатых бетонных надгробий своего главного конкурента, тоже местного ЧП АО открытого типа "Данте" Подкрышен-Крысовский больше не опасался, так как они занимали теперь совсем другой сектор рынка, где удовлетворяли запросы потребителей со скромными доходами, а таким его "плачущие ангелы" были не по карману.

Вообще-то изготовление двух ангелов за смену вполне покрывало текущий рыночный спрос, но у Крысовского имелись и другие резоны совестить своих наемных работников.

Дело в том, что приблизительно два месяца тому назад, он завел себе очередную любовницу – Адельку, бывшую девушку по вызову (на вызове он с ней и познакомился). Подкрышен-Крысовский был самым настоящим сибаритом по жизни, сам про себя это отлично понимал, но, к сожалению, годы брали свое, и очень могло быть, что Аделька – это его лебединая песня на любовном, так сказать, поприще.

Одним словом, Аделька оказалась чрезвычайно требовательной в материальном плане, и всего за два месяца близкого знакомства с нею Подкрышен-Крысовский сильно поиздержался. Теперь же ему приходилось экономить буквально на всем. Так, под пересмотр в сторону сокращения и попали текущие издержки на наемных работников "Скорби".

Вообще-то Подкрышен-Крысовский и так платил своим работникам унизительно мало – только предельно допустимый минимум, а чтобы они не разбежались, периодически – на Новый Год, масленицу, четвертое ноября, Пасху и День Победы накрывал для них обильные праздничные столы, которые а простонародных кругах называются обычно "полянами". Вот на этих самых полянах он теперь и решил немножко сэкономить, а все вырученные от этого средства пустить на свою милую проказницу Адельку. Отсюда и возник раздуваемый им теперь производственный конфликт, которого на самом деле и в помине не было.

– Или вы времена попутали? – спросил Подкрышен-Крысовский, сузив глазные щели. – Думаете, сейчас как раньше – пришел на работу, туда-сюда, работал, не работал, вечерком бухнул и по домам? Нет, братцы, такое уже не пройдет. Сейчас у нас на дворе совсем другое дело – или ты эффективный, или ты сначала голодный, а затем холодный и мертвый. Вот так вот, и никак иначе. А вы хором динамите мой бизнес. Два ангела – это не бизнес, это та самая голодная и холодная смерть. Для вас, разумеется, я-то свое возьму от тепершней жизни в любом случае, эффективность позволяет. А вот с вами что делать?

Наемные работники внимательно смотрели на Подкрышен-Крысовского, но каждый по-разному. Кто-то из них глядел хитро, кто-то иронично, а кто-то и грозно сдвинув брови к переносице.

Вообще-то работников у Подкрышен-Крысовского было немного, а точнее всего четыре человека – дед Митроха, братья Сивушки (Косой Сивушка и Кривой Сивушка) да Силантий Громов. Все они раньше работали на заводе точного литья имени Карла Маркса и отлично знали друг друга по прежнему месту работы. Кроме того, они отлично знали и своего теперешнего работодателя.

Знали они его еще по тем временам, когда он был моложавым инструктором райкома комсомола Коминтерновского района по идеологической работе и когда звали его Эдиком Крысько. Теперь-то все они, конечно, маленько поизносились, безжалостное время всех их изрядно потрепало своими ветрами перемен, но знание это никуда от них не ушло, оно не исчезло в бурном потоке темпоральных изменений.

Работники знали, например, что когда-то, тогда еще довольно успешный мешочный предприниматель Эдик Крысько (а в те времена это было очень модно) перерыл все пыльные городские архивы и установил-таки свое родство с древним семейством потомственных бобровских дворян Крысовских, а также с богатой семьей бобровских купцов Подкрышиных.

Установив эту связь, он немедленно поменял паспорт и взял двойную фамилию якобы своей покойной двоюродной прапрабабушки, заручившись показаниями двух древних безумных старух, которые, якобы, ее до сих пор помнили. Немножко подкорректировав окончание у первой фамильной составляющей, Эдик придал ей даже некоторый европейский лоск, а изменение имени вообще никакой проблемы не составило. И обошлась вся эта трансформация довольно дешево – триста долларов ушло у него на смазку ржавых бюрократических шестеренок, бутылок пять не очень дорогого украинского коньяку для смягчения черствых бюрократических душ, да штук двадцать коробок шоколадных конфет украинского же производства пошло на разные мелочи, но это уже была такая ерунда, что о ней не стоило даже и вспоминать.

Нужно сказать, что Подкрышен-Крысовский был в душе тайным еврофилом, а скорее даже германофилом, и совершенно искренне считал себя самым настоящим европейцем по иронии судьбы попавшим в не совсем благоприятные условия жизни, хотя и в этой самой жизни и в бизнесе частенько вел себя как самый настоящий азиат.

Новая фамилия вообще идеально подходила для ведения бизнеса. Во-первых: она кое на что как бы ненавязчиво намекала, а во-вторых: можно было представляться любой ее половиной, сообразуясь с деловыми и жизненными обстоятельствами. Поэтому за пределами Боброва, некоторые деловые партнеры знали Эмилия как господина Крысовского, а некоторые – как товарища Подкрышена. В Боброве этот простой трюк никого обмануть, конечно же, не мог, но за его пределами мог, и часто обманывал. Население Боброва не любило Подкрышена, но терпело его хитрости, так как он до кризиса (с рекламными целями) спонсировал кружок хорового церковного пения "Спасинас" в центральном бобровском ДК, а больше никаких культурных очагов в городе уже давно не оставалось.

Короче говоря, наемные работники видели своего работодателя насквозь. Они знали не только о всех его похождениях, вкусах и тайных пристрастиях, но знали также и о реальных доходах, и о кидалове на зарплате, и даже о его новой Адельке. А через них обо всем этом знал и практически весь остальной городок.

Знать-то они знали, но как это часто случается с русскими людьми, терпели, поскольку не могли устоять перед накрытыми столами праздничных полян с обильной простой закуской и дармовыми ящиками дешевой осетинской водки. Формально же Подкрышену никто не мог предъявить претензий морального плана, так как с женой он давно развелся, а два его взрослых сына уже давно были самостоятельными людьми и промышляли какими-то мелкими бизнесами в самой Москве (до нее от Боброва было меньше четырехсот километров по прямой).

А кроме того здесь работал еще и такой фактор – работы для профессиональных литейщиков в округе не было уже достаточно давно.

Можно было сказать, что теперешняя бригада пришла к Подкрышен-Крысовскому следом за экспериментальной малоразмерной домной ДЭ -3918/12 бис специального типа, которую тому удалось при помощи старых райкомовских связей закрысить при разделе ЗТЛ им. Карла Маркса и распиле его оборудования на металлолом.

Эта домна была предельно новаторской разработкой какого-то сталелитейного НИИ и появилась на ЗТЛ перед самой капиталистической революцией 1991-94-ого годов. О реальных производственных возможностях этого изделия все уже давно позабыли, а техническая документация на нее бесследно исчезла еще во время черного передела ЗТЛ им К. Маркса.

Забыли то, как бы все, да только кроме одного человека – Силантия Громова, который раньше на ней немного, но плодотворно успел поработать.

Сам Силантий был очень приметным в физическом смысле человеком – высоким и широкоплечим, словно бы отлитым из высококачественной легированной стали. На широком, украшенном густой окладистой бородой и такими же густыми усами, лице его светились мягким светом пронзительные голубые глаза, а сильные руки могли легко крутить кренделя из двадцатимиллиметрового, шестигранного сечения, стального профиля. Несмотря на врожденную молчаливость, Силантий был неформальным лидером небольшого коллектива работников ЧП "Скорбь", а также штатным организатором производства и бригадиром, так как все технические вопросы по отливке черных ангелов замыкались прямо или косвенно на него. Подкрышен ничего в литье чугунов не понимал, а потому всецело полагался в этом вопросе на Силантия, оставляя себе решение приятных финансовых вопросов по бизнесу.

Дед Митроха считался правой рукой Силантия, хоть и занимался второстепенными вопросами по литью изделий, а внешним видом походил на престарелого и помятого жизнью бойцового петуха (из-за жилистой шеи и реденькой сивой бороденки). И все же, несмотря на солидный возраст, осанка Митрохи все еще оставалась прямой и гордой, а движения его были быстрыми и точными. Издалека он был немного очень похож на тех древних восточных мудрецов, которые всю жизнь занимались китайской физкультурой и дыхательной практикой, а потому умирали абсолютно здоровыми людьми.

Дед, конечно же, ничего не знал о своем внешнем сходстве с древними восточными мудрецами, а потому был большим шутником и охальником, отчего казалось, что в жизни его устраивает абсолютно все. Многие жители Боброва считали, что дед Митроха уж очень сильно вкладывался по молодости в свои шутки и охальничанье, а потом случилось так, что под старость он вложился в них окончательно. Вероятно, такова была его судьба, и поменять в ней уже ничего было невозможно.

А вот братья Сивушки были неотличимыми друг от друга близнецами и тоже неплохими специалистами, но их хитрые глаза, подвижные сухощавые фигуры и вертлявые жилистые пальцы, как бы намекали стороннему наблюдателю на некую тайну, а может загадку, связанную с нечестными промыслами, врожденным ноктюрнализмом и уголовщиной.

И действительно, за свою жизнь Сивушки украли всего не так уж и мало. Начали воровать они еще на ЗТЛ им. Карла Маркса. Тащили они оттуда все – и алюминиевые болванки, и отлитые из редких сплавов заготовки, и специнструмент, и спецодежду. Позднее советское время к этому очень располагало и тогда этим делом грешили почти все граждане Боброва. Все добытое Сивушки сносили в гараж своего папы (такого же Сивушки, но уже очень старого и заслуженного пенсионера) где и делили между собой всегда очень аккуратно и справедливо, по-братски.

Но вот случилось так, что однажды Сивушки замахнулись на крупное -трехсоткилограммовый рулон тончайшей серебряной проволоки, но не справились, попались, и пять лет провели в местах не столь отдаленных, в одном исправительном лагере, откуда вышли по амнистии уже после 91-ого года.

Тогда зарплату на ЗТЛ уже давно не выдавали, а само предприятие выставили на залоговый аукцион. Сивушки быстро сориентировались в ситуации, решили не теряться и получить свою долю общенародной собственности нетрадиционным, но хорошо знакомым им способом. Однажды, зимней ночью, они зашли в гости к своему куму (охраннику открытой складской площадки) прямо на работу и напоили его водкой с растворенными в ней специальными порошками. Пока кум хохотал и бегал по сторожке, пытаясь поймать себя же и надеть на себя наручники, Сивушки разрезали колючую проволоку ограждения и покатили наружу круглую отливку из редчайшего сплава. Но, уже миновав ограждение, они не смогли удержать двухтонную отливку на крутом ледяном откосе зимней дороги. Отливка вырвалась из их жилистых рук и прокатилась по ногам Сивушек, сломав и искалечив братьев навсегда.

Одному из братьев перебило правую голень (он страховал отливку справа), а другому – левую (он пытался удержать отливку за левый бок). В ту кошмарную ночь искалеченным братьям удалось кое-как, чуть ли не ползком, добраться до гаража своего папы, а отливка так и осталась лежать в снегу, рядом с обледенелой дорожкой, где ее утром и обнаружили пришедшие на смену охранники. Голени Сивушек срослись неправильно, что привело к сильной их хромоте, хотя и на разные ноги, отливку вернули на место и чуть позже отправили в объединенную Горбачевым Германию на переплавку, а кума выгнали с работы и присудили ему огромный штраф за распитие спиртных напитков прямо на рабочем месте.

После этого случая их так теперь и называли – Кривой Сивушка и Косой Сивушка (тогда они уже хромали на разные ноги, и так их теперь можно было легко различать во время передвижения), но привычки свои они не изменили все равно, а выпить и побалагурить весело – это все было у них в крови.

Вот какие разные, на первый взгляд, наемные рабочие люди собрались под крышей ЧП "Скорбь". Теперь они в одинаковых черных фуфайках, толстых брезентовых штанах и одинаковых цигейковых шапках, сидели напротив Подкрышен-Крысовского и внимательно слушали его речи. Эти шапки, штаны и фуфайки для своих работников закупил когда-то он сам, лично, на одной из распродаж сэконд-хэнда, о чем сейчас, во время беседы, и жалел безмерно в связи с недавним обретением проказницы Адельки.

– Ну, что? – спросил Подкрышен-Крысовский, поправляя ворот модного белого свитера. – Все вы поняли, или еще не все?

Силантий сплел в замок пальцы огромных мускулистых рук и коротко кивнул головой.

– Опок у нас пять? – спросил Закрышен-Крысовский и тут же сам себе ответил. – Пять. Формовочной смеси достаточно? Достаточно. Шихты закуплено мною лично на месяц вперед? Закуплено. Значит и ангелов должно быть к концу смены – минимум пять. Пять (Подкрышен выбросил вперед руку с растопыренными белыми пальцами). Пять! А не один, не два, не три, и не четыре! Пять ровно!

– Дык ведь, Миля, – вмешался в разговор дед Митроха. При разговоре он смешно дергал кадыком. – Печь то у нас какая? Можно сказать, что это и не печь вовсе, а так – большой тигель. За раз шихты в нее можно загрузить только на два статуя. А то ведь войдем в перегрев и разнесет все к ибиням, ну просто все же – и печку, и нас, и контору. Давление-то у нас предельное уже давно достигнуто. Уже повышать дальше его некуда и опасно к тому же. Силантий, чего ж ты молчишь как чурбан?

Силантий снова коротко кивнул и откинулся всем телом на спинку стула. Стул жалобно затрещал под его тяжелым телом, а его задние ножки слегка разъехались в стороны. Все присутствующие тут же повернули в его сторону головы, но стул с нагрузкой справился. Братья Сивушки по-волчьи оскалили зубы и снова посмотрели на Крысовского с угрожающим интересом.

– Ты вот что, Митроха, – сказал тот, снова оттягивая ворот свитера. – Ты не зуди. А если давление у вас уже предельное, так подзадержитесь чуток после смены, да и проведите две загрузки шихты.

– Это что же нам – до десяти вечера здесь пыхтеть? – зло сказал Косой Сивушка. – А как же КЗОТ?

– Ты не в курсе, Косой, – елейным голоском откликнулся Кривой Сивушка.– с КЗОТом они уже давно договорились. Типа – по желанию трудящихся можно сдохнуть прямо у печи и все будет ништяк. Типа – самим же этого и захотелось...

– Ну, хватит! – оборвал его Крысовский. Он вынул из ящика стола "Российскую Газету" и потрусил ею в воздухе, распрямляя первый лист. – Вот вы тут лаетесь как собаки и от работы отлыниваете, а нормальные люди тем временем звание Героя Труда получают! Работают люди, а не гундосят, как вы здесь – у меня.

На первом листе газеты помещалась большая фотография сухощавого усатого мужчины в темном костюме. На груди мужчины висела крошечная золотая звездочка.

– Это что ж такое – едрить! – воскликнул Митроха.– Никак Стаханов наоборот получается, а?! Мужики? Это как же такое выходит? Ну, был бы еще золотой крест с тремя перекладинами или мальтийский хотя бы, это еще туда-сюда, это я б еще понял, а так ведь снова она – пятиконечная выходит. Едрить!

– А она с дракончиком, – зло сказал Косой Сивушка.– Ты, Митроха, приглядись получше. Вона они как язычки на стороны-то пораскинули, любо-дорого наблюдать.

– Да ну-у? – деланно удивился дед Митроха. Он театральным жестом вынул из кармана фуфайки круглые очки с перевязанной изолентой дужкой и водрузил их на нос.– Ну-ка, Миля, а дайкось свою газетку сюда. Любопытство разбирает посмотреть на такое.

– После, – Подкрышен-Крысовский положил газету на стол и прихлопнул ее ладонью. – А кресты со звездами здесь ни при чем, Митроха. Просто выходит, что люди работают, а вы вот – бездельничаете. Я газетку-то оставлю – почитаете на досуге для ума. А досуг у вас, можно сказать, чуть ли не целый рабочий день. Пригрелись у меня здесь на груди, понимаешь...

– Ни хрена! – зло сказал Кривой Сивушка и сквозь зубы сплюнул на пол.

– Короче! – ненатурально вспылил Крысовский.– Или беритесь за ум, или новогодняя поляна отменяется! Да и все остальные поляны тоже, вот прямо с сегодняшнего дня. Идите работать!

Работники начали медленно выходить из помещения, но Кривой задержался в дверях и, обернувшись, посмотрел прямо в глаза Крысовского.

– Ни хрена! – твердо повторил он и снова обильно сплюнул на пол.

"Ну, и правильно, – удовлетворенно подумал Крысовский с напряжением глядя в злые глаза своего работника. – Хрен вам, а не поляны, обормоты. Куплю Адельке какое-нибудь колечко".

Кривой немного постоял в дверях, а затем повернулся к хозяину спиной и, хромая изувеченной правой ногой, пошел в производственное помещение.

– И каски там надевайте! – крикнул ему вслед Подкрышен.– Зря я их, что ли вам покупал? Охрана труда у нас всегда на первом месте!

Он подождал, пока спина Сивушки не скроется в полумраке коридора, а затем бодро вскочил на ноги и накинул на плечи короткую модную курточку из голубоватой кожи. Затем он быстро осмотрел помещение, подхватил теннисную сумку и, хлопнув дверью, выбежал из кабинета.

Во дворе ЧП "Скорбь" стоял легонько присыпанный снегом черный автомобиль БМВ, модели поза-позапрошлого года. Эмилий пискнул ключом, завел двигатель и направился к авто. Пискнув ключом еще раз, он открыл багажник и уложил на запасное колесо свою теннисную сумку, а затем извлек из темного нутра багажника пушистую щеточку на длинной ручке и начал бережно смахивать с лобового стекла БМВ рыхлый снежок.

– Сердце красавицы склонно к измене, – тихо напевал он во время работы. – И перемене, как ветер в мае...

Глава II.

Черная Зебра

БМВ бойко бежал по шоссе, периодически мягко подрагивая на обледенелых ухабах и присыпанных снегом рытвинах.

– Дороги, конечно... – пробормотал Крысовский, переключаясь на пониженную передачу. – Не ровен час – не доедешь...

Вообще-то Бобров был весьма приятным и уютным городишкой и центральной своей частью мог бы сойти даже за Польшу из которой, согласно древним метрикам, происходили дворяне Крысовские. Окраины тоже были ничего себе так, чистенькие, но вот автомобильные дороги (да и тротуары, если честно) из-за порожденных автодорожной коррупцией трещин, ям и рытвин производили удручающее впечатление.

Сами-то бобровские автолюбители к этим дорогам давно притерпелись, привыкли и знали – где можно разогнаться, где нужно притормозить, а где лучше и вообще не ездить, а вот транзитные европейские автомобилисты, случалось, от всего этого страдали, и порою довольно сильно.

Так, в прошлом году, летом, в центре Боброва, ушла под асфальт германская фура со стиральным порошком "Tide". Причем уже там, под землею, она погрузилась в самый настоящий кипяток, что было вообще-то странно, так как и зимой и летом из кранов бобровцев текла только вода комнатной температуры. Это, кстати сказать, очень способствовало популярности зимнего моржевания среди пожилых бобровцев, которые все как один, благодаря регулярному закаливанию, были очень энергичными и здоровыми людьми.

Пожилой немецкий шофер стоял тогда на краю провала и, утирая слезы шершавой европейской ладонью, смотрел, как его новенький ярко-красный тягач "MAN" погружается в мутную мыльную жижу прямо у него на глазах, испуская в жаркий летний воздух мириады радужных пузырей. Глядя на эту сцену, многие бобровцы тогда тоже всплакнули – ведь немец всего лишь заехал в Бобров перекусить горячим в более-менее приличном ресторане, и утопил свой автомобиль по досадному стечению обстоятельств, плакал при этом очень жизненно, а ненатуральные, фальшивые слезы из телевизионных мыльных сериалов им всем уже давно надоели. Конечно, было бы лучше, если б в кабине тягача оказалась бы какая-нибудь туристка или вон хоть плечевая местная девка и благородный немец бросился бы ее спасать, да и утоп бы там вместе с нею. Вот это было бы зрелище – на всю оставшуюся жизнь. А сколько бы тогда появилось тем для разговоров, сколько домыслов тогда возникло бы вокруг такого события, да может быть на этой почве появились бы и долгоживущие мифы или сказания, которые бы будоражили воображения следующих поколений бобровцев десятки, а то и сотни лет. Но всего этого не случилось, потому что тот немец путешествовал в одиночестве.

Крысовский был опытным автомобилистом и отлично понимал бобровские дороги. Конечно же, он знал и о двух извечных российских проблемах, но относился к ним философски, так как видел, что вторая проблема постепенно решается – дураки медленно вымирают, а новые на освободившиеся места уже не приходят, а если и приходят, то уже совсем другого, какого-то нового, абсолютно ничем не связанного с местными дорогами, европейского как бы типа. Так, глядишь, вторая проблема постепенно решится, а следом за ней решится и первая, думал он. Кто-то доживет, кто-то нет, но это уже судьба...

Крысовский надавил на кнопку проигрывателя и из динамиков на него обрушился громкий вопль Гаги. От неожиданности он вздрогнул, болезненно наморщился и надавил на кнопку снова. Леди Гага умолкла, а салон БМВ сильно качнуло на ухабе, который был пропущен взглядом Крысовского во время всех этих манипуляций. Крысовский задумался о своей жизни, бизнесе, да и вообще – обо всем...

Ему почему-то вспомнился давний райкомовский кабинет, строгий черный костюм и крошечный значок с латунной лысой головкой на фоне миниатюрного красного флажка. Еще находясь в костюме инструктора райкома, Эдик-Эмилий был вынужден почитывать различные книжечки мистического плана со штампом "Для служебного пользования" в правом верхнем углу. Тогда считалось, что это полезно "для правильного формирования идеологического базара", как любил выражаться непосредственный шеф Эдика – первый секретарь Коминтерновского райкома ВЛКСМ Валерий Михайлович Невзлобин.

Вообще-то этот Невзлобин был всего на два года старше Эдика, но никто из активистов ни при каких обстоятельствах не решился бы назвать его просто Валерой даже в сауне, и это было не просто – дань уважения к должности, а нечто большее.

Именно Валерий Михайлович заметил в свое время Эдика Крысько, тогда скромного секретаря комсомольского комитета Бобровского автодорожного техникума и взял его в райком, а затем сделал инструктором по идеологии и заставил его читать книжки со штампами. Остальные коллеги Эдика не читали подобную литературу (да они, если честно, вообще ничего не читали, кроме докладов на собраниях актива, а доклады эти были написаны уже достаточно давно, и только слегка подновлялись ими время от времени), а Валерий Михайлович их и не принуждал. А вот Эдику-Эмилию приходилось читать все это в огромных объемах, а затем излагать свои впечатления о прочитанном в специальных коротких отчетах для Невзлобина. Возможно, тот тайно интересовался духовными вопросами, а времени для чтения не имел по причине большой загруженности комсомольской работой.

Крысовский очень быстро понял, какое это на самом деле фуфло – человеческая мистика. Написано-то было много всего, да что-то на небеса никто не возносился, в чистую энергию не превращался и даже огненных шаров из ладоней не испускал. Материалистический ум молодого, но уже опытного бойца пропагандистского фронта, ясно видел во всех этих книжках идеологическую диверсию.

Макулатура явно забрасывалась "оттуда" с целью размягчения мозгов у простодушных советских людей. И эти выводы со всей очевидностью подтвердились в перестроечные годы, когда хорошо знакомыми Эдику-Эмилию по комсомольской работе, книжонками стали торговать на всех углах и перекрестках, базарах и блошиных рынках уже без всяких штампов в правых верхних углах. Никто из бывших советских граждан на небо в результате этой торговли не вознесся, и чистым светом тоже не стал, что полностью подтверждало выводы Эмилия об изначальном предназначении духовной макулатуры, а главное – о ее происхождении. А вот с местными мозгами тогда точно стало твориться что-то неладное. Это неладное, будь оно неладно, постепенно росло, ширилось, захватывало все новые и новые слои, рубежи и позиции. А потом оно, это неладное вдруг взорвалось быстрой и ослепительной приватизацией, а на обломках всего остального образовался весь этот рынок. Вернее – рынки, на одном из которых Эмилий сейчас и подвизался со своими черными ангелами. И нужно сказать, подвизался весьма неплохо. Вот что значило – вовремя почитать правильную литературу и познакомиться со всем неладным заранее, а не как остальные местные. За это знакомство он был до сих пор искренне благодарен Невзлобину. И еще – после всего случившегося Эмилий плевать хотел и плевал на всевозможную мистику. Он был уверен, что современные шаманы за деньги могут выдумать все что угодно. Какая там мистика, что вы...