Текст книги "Московские каникулы"

Автор книги: Андрей Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

О л е г. А ты чего хотел? Золотой медали? В следующий раз. А в этот – мне засчитают поражение, противнику – победу, и все будет в ажуре.

А л е ш а. Некрасиво получится… Обман какой-то…

О л е г. Ах, дошло, наконец, что обманывать некрасиво? Очень рад за тебя. Поздравляю. (Жмет Алеше руку.) Тогда ты с Катей на лодочке покатайся, тебе это полезно для здоровья. А я уж как-нибудь не лягу на ринг раньше времени.

А л е ш а. Ну что ты опять за свое?! Ведь договорились. (Рассматривает перчатки.) Вот уж не ожидал по правде в боксерах очутиться…

О л е г. Да, брат, вранье – это как цепная реакция… Не угадаешь, куда заведет.

А л е ш а. Боюсь, я все перепутаю…

О л е г. Ничего, я тебе шпаргалочку приготовлю. На, держи. (Отдает Алеше сумку.)

А л е ш а (пряча перчатки в сумку). Заботливый ты…

О л е г. Не все же мне твоими шпаргалками пользоваться. Сумку до субботы спрячь подальше, чтоб, не ровен час, мать не наткнулась. А то она нам такой реквием устроит…

А л е ш а. Олег, что я слышу?! Откуда такие познания в музыке?

О л е г. Ничего не поделаешь, приходится расти в соответствии с заложенной в меня программой. Ну, пока.

Расходятся.

(Остановившись.) Да, у тебя нет стихов такого Бёрнса?

А л е ш а (удивившись). С чего это ты вдруг?

О л е г. Ну, раз спрашиваю, значит, надо. Друг один денька на два просил. Так есть?

А л е ш а. Найдутся. Только скажи своему другу, что лучше с Пушкина начинать.

О л е г. Ладно-ладно, он сам знает. Ну, победы тебе в бою, Олег Шорохов! Смотри перчатки не потеряй!

А л е ш а. Счастливого тебе катанья на лодочке, Алексей Жданович… Голову не потеряй!

Расходятся.

З а т е м н е н и е.

Беседка в Центральном парке. Летний день. Входят  К а т я  и  О л е г. Одеты легко и нарядно. У нее через плечо спортивная сумка, у него – включенный транзистор.

К а т я. А при солнце эта беседка совсем другая. Ни чуточки не страшная…

О л е г. Потому – без грома и молний. (Усиливает звук в транзисторе.)

К а т я. Выключи, пожалуйста. Все оглядываются.

О л е г. Потому – завидуют.

К а т я. Кому?

О л е г. Тебе, конечно. Что у тебя такой… (Смолкает.)

К а т я. Кто?

О л е г. Спутник.

К а т я. Как меняется смысл слов… (С пафосом.) Кто запустил тебя на эту орбиту, о мой громогласный спутник?

О л е г (так же). Сердце, о моя прекрасная, вчера еще далекая планета! (Другим тоном.) Дай руку.

К а т я. Зачем?

О л е г (берет ее руку.) Волдыри не натерла?

К а т я (пытаясь отнять руку). Ты мне совсем грести не давал! Никогда больше не поеду с тобой кататься!

О л е г (не отпуская руки). Поедешь.

К а т я. Да ты откуда знаешь?

О л е г. Хочешь, погадаю? Предскажу будущее?

К а т я. А ты умеешь?

О л е г. Тебе – сумею. (Глядя ей в глаза.) В будущем году ты опять приедешь в Москву и поступишь в один отличный институт. Там ты… Ну, в общем, подружишься с одним стоящим парнем…

К а т я. Ты на руку смотри! А то не гадаешь – гипнотизируешь.

О л е г (отпустив руку). Все. Нагадал.

К а т я. Не густо. Парня-то хоть как зовут?

О л е г. Аликом…

К а т я. Это от Алексея?

О л е г. Почему? И от Олега тоже! (Поспешно.) Я одного Альберта знаю – его тоже Аликом зовут!

К а т я (рассмеявшись). Эх ты, Алик-Алексей! Пошел на лодке кататься без документов! А если б и у меня с собой не было?

О л е г. Мне должны на слово верить, что я есть Алексей Жданович!

К а т я (торжественно). Ибо имя твое значится… (Смолкает.)

О л е г. Где значится?

К а т я (переводя разговор). В книге будущего! А вот в твой отличный институт я все равно не поступлю. Я буду, как задумала, археологом!

О л е г. И охота тебе копаться в доисторической пыли?

К а т я. Охота! Знать прошлое так же важно, как и прогнозировать будущее.

О л е г. Сравнила! Да сама твоя археология – наука древняя. А есть профессии новые, современные, только-только с иголочки. Вообще я считаю, в человеке все должно быть современно – от профессии до внешности!

К а т я. А вот Чехов говорил, что в человеке все должно быть прекрасно!

О л е г. Современно – это и значит прекрасно!

К а т я. Но ведь скрипач тоже древняя профессия?

О л е г. Потому и не хочу им быть! Скоро музыку станут сочинять электронные композиторы, а исполнять электронные скрипачи…

К а т я. Что же людям останется?

О л е г. Летать на другие планеты! Придумывать новые науки, ремесла, даже искусства! Небывалые! Вот это достойно современного человека! А копаться в том, в чем до тебя копались тысячи других…

К а т я (задумчиво). Не знаю, поймешь ли ты меня… Но вот когда я думаю, что прошлое многих-многих людей исчезнет безвозвратно…

О л е г. Туда ему и дорога!

К а т я (горячо). Нет! Понимаешь, мне всегда кажется, что сохранить прошлое… Ну, это как бы продлить и собственную жизнь…

О л е г. Да брось ты эти стариковские разговоры! Была охота!

К а т я. Ладно… Когда-нибудь, наверно, ты тоже если не поймешь, то почувствуешь…

О л е г. Ага, в пенсионном возрасте… (Шамкает.) «Как хороши, как швежи были рожы…»

К а т я (рассмеявшись). Ну тебя! Дурачка строишь, а я серьезно.

О л е г. Пошли лучше обедать!

К а т я. Проголодался, бедненький?

О л е г. Еще как! Я после речки буйвола могу проглотить! Слона! Мастодонта!

К а т я. Сейчас пойдем, проглотишь… (Помолчав.) Алеша… Ты меня никуда больше не хочешь пригласить?

О л е г. Так приглашаю же! В «Ласточку» же! На торжественный обед же! А завтра – в Звенигород.

К а т я. Нет, я не про это… На концерт не приглашаешь?

О л е г (с комическим ужасом). Опять на концерт??

К а т я. На твой концерт.

О л е г (растерявшись). Ах, на мой… Ну да, на мой… Так он еще когда будет!

К а т я. Думаешь, не знаю? (Вынимает из сумки и разворачивает афишу.) Вот! По дороге у расклейщицы выпросила. (Читает.) «Отчетный концерт выпускников детской музыкальной школы… Алексей Жданович, класс преподавателя Иванова… Скрипичный концерт Кабалевского…» Здорово, верно?

О л е г (подавлен). Здоровей некуда…

К а т я. Ты сам еще не видел, да?

О л е г. Ага, в первый раз вижу… Быстро они…

К а т я. Я жду.

О л е г (тупо). Чего?

К а т я. Приглашения на концерт Алексея Ждановича, класс преподавателя Иванова.

О л е г. Приглашения?

К а т я. Личного!

О л е г. Понимаешь, Катя… Это такой… Ну, закрытый концерт… Только для родственников…

К а т я. Тогда б не вешали афишу. И тут написано – вход по пригласительным билетам. (Протягивает руку.) Гони билетик!

О л е г. Катя, прошу тебя… Не ходи!

К а т я. Почему?

О л е г. Тебе там скучно покажется.

К а т я. Не покажется.

О л е г. Ну, я буду стесняться…

К а т я. Да ты меня и не увидишь! Я в самом последнем ряду сяду!

О л е г. Все равно не ходи! Слышишь? (С угрозой.) А то хуже будет!

К а т я (посерьезнев). Даже так?

О л е г. Да, так! И тебе, и мне, и… Всем от этого хуже будет!

К а т я. Тогда объясни – почему?

О л е г. Ну, я прошу тебя, прошу туда не ходить!

К а т я (холодно). Это не объяснение. Я должна знать причину, по которой ты не хочешь пустить меня на свой концерт.

О л е г. Причину, причину… Сказал тебе – буду стесняться.

К а т я. Чего?

О л е г. Всего! Там все знакомы друг с дружкой, начнут расспрашивать про тебя – кто да откуда… А у тебя вид такой…

К а т я. Какой?

О л е г. Несовременный… (Выпаливает.) Провинциальный, вот какой!

К а т я (растерявшись). У меня?

О л е г (с отчаянной решимостью). Да ты посмотри на себя в зеркало! Кто теперь косу носит? А юбка? До самых колен! Какое у тебя выражение лица? В тебе же ни на грамм нахальства! Разве настоящие девчонки теперь такие? Может, у себя в Тобольске ты и считаешься… А у нас… Да тут ты как чучело огородное! (Даже зажмуривается, сказав это.)

К а т я. Я – как чучело?.. Тогда почему… Зачем ты ходишь со мной все это время?

О л е г. Катя, ты меня не так поняла… Я ведь могу с тобой… Если только не на этот концерт… Давай, как будто ничего не было…

К а т я (ледяным тоном). Было. И спасибо за откровенность. Будь здоров.

О л е г (загораживая выход из беседки). Катя, ты зря обиделась! Ты ведь не виновата, что живешь так далеко от Москвы. А чтоб выглядеть современно…

К а т я (враждебно). Что тебе еще нужно?

О л е г. Я хочу объяснить…

К а т я. Мне все ясно. И ты абсолютно прав. Дура я провинциальная, приперлась в Москву с душой нараспашку… Совсем забыла, что это теперь немодно, несовременно, что такие лица, как у меня, теперь вообще не носят. Ну что ж, останемся, как говорится, при своих – ты со своим лицом, а я со своим. Привет, Жданович, будь здоров. (Хочет идти.)

О л е г (хватая ее за руку). Не пущу! Раз на то пошло, я расскажу тебе всю правду!

К а т я. Про меня?

О л е г. Нет, про меня!

К а т я. Ты меня больше не интересуешь. Как будто тебя и вовсе не было.

О л е г. Но, Катя…

К а т я. Сказала – и все! Больше не звони, не приходи, писем не пиши. (Хочет идти, но Олег держит ее руку.) Пусти, слышишь?! Ты хоть и боксер, но я тебя так стукну! (Вырывает руку.) А насчет современности… Захочу – тоже стану модной! Да такой, что всем вам не поздоровится! (Убегает.)

Олег стоит в полной растерянности, затем берет оставленную Катей афишу.

О л е г. Алексей Жданович, класс преподавателя Иванова… Ну, Алешка, век тебе этого не забуду! (В ярости рвет афишу.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Комната Жанны. Вечер. За письменным столом, освещенным настольной лампой, занимается  Ж а н н а. Остальная комната погружена в полумрак. Внезапно звонит телефон.

Ж а н н а (взяв трубку). Слушаю. Ее нет. Не знаю. Я вам русским языком сказала: когда придет – не знаю. Послушайте, Жданович, не старайтесь менять голос, я вас все равно узнаю. Да, просто перестаньте звонить, и все. Не мешайте заниматься. (Со злостью бросает трубку на рычаг. Потом, подумав, накрывает телефон подушкой и снова принимается за конспекты.)

Пауза.

Из прихожей слышится стук входной двери. Жанна смотрит на часы, закрывает уши руками и продолжает заниматься. Тихо входит  К а т я.

К а т я (неуверенно). Хелло, Жаннета…

Ж а н н а (не поворачиваясь). Явилась наконец?

К а т я. Ага, явилась.

Ж а н н а. Поздравляю. Ужин в холодильнике.

К а т я. Ты не хочешь взглянуть на меня?

Ж а н н а. Нагляделась.

К а т я. Ну а все-таки? (Включает верхний свет.)

Теперь видно, что наружность Кати разительно изменилась. Коса исчезла. Глаза густо подведены. Юбка превращена в заправскую мини-юбку. Жанна, повернувшись к ней, остолбенела от неожиданности.

Ж а н н а (придя наконец в себя). Катька… Где твоя коса?

К а т я. Парикмахеру подарила. На шиньон.

Ж а н н а. Да что с тобой?

К а т я (храбрится). А что? Ничего особенного. Привела свою внешность в соответствие с требованиями исторического момента. (Протягивает руку.) Маникюрчик видела? Рука убийцы! Два часа в очереди проторчала. Плюс три в мастерской, пока юбку укорачивали. Вот так. Всю наличность просадила.

Ж а н н а (вскочив). Да ты хоть понимаешь, на кого сейчас похожа?

К а т я. На модерную девочку. (Проходит перед Жанной в образе манекенщицы.)

Ж а н н а. На девочку? Я б тебе сказала, в кого… во что ты превратилась!

К а т я. Валяй. Только сначала скажи, кем я была до этого.

Ж а н н а. Кем?

К а т я. Провинциальной чучелой, вот кем!

Ж а н н а. А теперь?

К а т я. Теперь – в норме. Как все.

Ж а н н а. Как все?! Разве я… Разве я  т а к а я?

К а т я. Ну, ты! Ты у нас исключение. Недосягаемый образец. Только я убедилась, что быть образцом – себе дороже.

Ж а н н а (испуганно). Как – дороже?

К а т я. Тебе не понять. У вас в пединституте этого не проходят.

Ж а н н а (распаляясь). Не беспокойся, я давно все поняла! Сразу! Как только увидела тебя с этим наглым типом… Ждановичем. Это его тлетворное влияние!

К а т я. Угадала.

Ж а н н а. Тут и гадать нечего. Я знала, знала, что эти ночные прогулки к добру не приведут! И пожалуйста – вот вам результат!

К а т я. Это не результат, только начало.

Ж а н н а. Чего начало?!

К а т я. Новой жизни. Хватит с меня старомодной унылой добродетели!

Ж а н н а. Нет, вы послушайте, что говорит эта девчонка! Из рабочей семьи, почти отличница, комсомолка! Да ты знаешь, чья это философия?

К а т я (с любопытством). Чья?

Ж а н н а. Чуждая! И ты собираешься ее исповедовать?

К а т я. Собираюсь!

Ж а н н а. Помни, Катерина, ты еще на школьной скамье…

К а т я. Не беспокойся, помню! Только думаешь, если ты на три года старше, то разбираешься в жизни в три раза лучше? Бывает и наоборот!

Ж а н н а. Должна тебя предупредить, что твоя самоуверенность…

К а т я. А я хочу предупредить, что больше не собираюсь слушать твои предупреждения! Надоели они мне за эту неделю!

Ж а н н а. Вот, вот, вот, дерзи больше!

К а т я. Правда, когда ее выдаешь старшим, всегда называется дерзостью.

Ж а н н а (скорбно). Ну что ж, и в этом моя вина… Меа кульпа, как говорили древние. Чуть не просмотрела, не упустила тебя за этими экзаменами.

К а т я. Успокойся, твоей вины здесь нет. Как нет и чьей-то заслуги. Что касается Ждановича…

Ж а н н а. Это он, все он! Низкий, аморальный тип! Я знала, я чувствовала!

К а т я. Да что ты чувствовала?

Ж а н н а. Мне трудно произнести это слово… Но я должна, я обязана… Скажи мне… (Прерывающимся голосом.) Ты с ним… Вы с ним целовались?

К а т я (с едва уловимой горечью). Еще бы!

Ж а н н а. И ты… Ты говоришь это так спокойно?

К а т я. А что мне, в обморок падать? Т ы  в школе не целовалась? Хотя да… Вряд ли были охотники.

Ж а н н а. Ну знаешь! Я просто не нахожу слов!

К а т я. В конспектик загляни. Там найдешь, наверно. Будущий великий педагог, Макаренко в юбке!

Ж а н н а (с достоинством). Да, я буду педагогом. Только работать буду с нормальными детьми, а не с такими моральными уродами, как ты!

К а т я (яростно). Не будешь ты педагогом, училка несчастная! Кто в жизни не целовался, тех на пушечный выстрел к детям подпускать нельзя! Ты просто ханжа, как я этого раньше не видела?! Все у тебя моральные уроды, а сама…

Ж а н н а. Я никогда не целовалась с первым встречным!

К а т я. А я буду!

Ж а н н а. Не надейся, моя милая. Завтра же ты уедешь домой.

К а т я. И не подумаю!

Ж а н н а. Слава богу, что за тебя могу подумать я! И я искуплю свою невольную вину, что допустила тебя до такого падения. Завтра утром ты улетишь в Тобольск.

К а т я. Фигушки.

Ж а н н а. Еще как улетишь! Я сама возьму билет, посажу тебя в самолет и не уйду с аэродрома…

К а т я. Ну вот что, сестрица дорогая, хватит командовать. Давай мои деньги и чемодан, я ухожу от тебя.

Ж а н н а. Интересно – куда?

К а т я. Не твоя забота.

Ж а н н а. Да ты просто бредишь!

К а т я. Где мой чемодан?

Ж а н н а. Не дам.

К а т я. Ладно же… Отдай мои деньги!

Ж а н н а. Сначала куплю тебе билет. Остаток получишь на аэродроме.

К а т я. Ты что же думаешь – отняла мои вещи и деньги, этим меня подчиниться заставишь?

Ж а н н а. Завтра сама мне спасибо скажешь. Что уберегла тебя от новых глупостей.

К а т я. Эх ты, старшая сестра… Плохо же ты меня знаешь. Да меня сейчас на цепь посади – все равно убегу! Потому что противна ты мне до невозможности!

Ж а н н а. Ну, хватит с меня оскорблений! Ешь и ложись спать. Немедленно. Завтра поговорим.

К а т я. Не поговорим. Ни завтра, ни послезавтра, ни через год. Сказала же – ухожу от тебя.

Ж а н н а. Катька, будь же благоразумной!

К а т я. Вот это я тебе могу твердо обещать – никогда в жизни не буду благоразумной! С дороги!

Она произносит это с такой силой, что Жанна невольно отступает.

В Тобольск – ни строчки! Сама напишу! (Схватив свою сумку, выбегает.)

Ж а н н а (кричит). Катька! Вернись!

Доносится стук захлопнувшейся двери.

З а т е м н е н и е.

Улица. Вечер. Накрапывает дождь. Прижимаясь к стенам домов, бредет усталая  К а т я. На ней все та же легкая кофточка, через плечо перекинута спортивная сумка. В руках письмо.

К а т я. Дорогие мои папа и мама, здравствуйте! Вы, конечно, ругаете меня, что мало пишу… Но я так занята каждый день, столько случается всякой всячины, что и не замечаю, как дни пролетают. Была уже и в Третьяковке, и на ВДНХ, и в Центральном парке на концерте, и в МГУ, узнавала правила приема… Такие там все ходят умные, сплошные очкарики, я даже сначала стушевалась немного… Ну ничего, через год и я поумнею. А пока мне просто очень весело. (Всхлипывает.) Столько новых друзей, что я почти никогда не бываю одна… Но знаете, родители, здесь так быстро уходят деньги! Даже не сообразишь – куда… Словом, вылетела я в трубу подчистую! Так что ругайте не ругайте, а вышлите мне на дорогу. У Жанны я брать не хочу. Посылайте скорей по адресу: Центральный аэровокзал, почта, до востребования. Целую тысячу раз, скоро увидимся, ваша Катька…

З а т е м н е н и е.

Снова комната в квартире Ждановичей. Вечер. За окном сеется летний дождик. Комната освещена одним торшером. На тахте, с ногами, уютно устроился  Б о р и с  П а в л о в и ч. Он негромко перебирает струны гитары. С о ф ь я  П л а т о н о в н а  в мрачном возбуждении шагает из угла в угол.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Перестань мелькать перед глазами. С ритма сбиваешь.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (остановившись). Нет, это просто непостижимо! Мальчик ушел с самого утра, с ним бог знает что могло случиться, а тебе – лишь бы трынкать не мешали!

Б о р и с  П а в л о в и ч. Не с утра, а в двенадцать. Не вижу причин для паники.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Если не можешь успокоить, то не мешай хоть волноваться!

Б о р и с  П а в л о в и ч. У меня больше оснований злиться и нервничать. Так ждешь этого выходного… А мы вторую субботу торчим в городе только потому, что ты боишься оставить Алешку одного. Пойми – Алексей уже не ребенок, ему нужна свобода. Парень он, почти мужчина!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Если этот мужчина схватит воспаление легких, то сидеть ночи напролет у его постели предстоит мне, женщине! Взгляни, какой дождь на улице!

Б о р и с  П а в л о в и ч. Теплый дождик… Под таким одно удовольствие шататься по городу.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Иди шатайся. Я тебя вовсе не держу дома.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Боюсь нарушить творческий процесс. (Играет.)

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Перестань! Уши вянут…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Все, теперь я понял главное – ты законченная пессимистка. Ничто тебя не радует, даже искусство.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. А ты радуешься всему… Вот где у меня сидит твой неиссякаемый оптимизм! С мальчиком могла любая беда стрястись… Самая страшная!

Б о р и с  П а в л о в и ч (теряя терпение). Ну какая? Убили его? Изувечили? Под трамвай он попал?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Попасть в дурную компанию – почти то же самое, что попасть под трамвай.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Ты не очень разнообразна, душенька. Притом часа два назад я столкнулся с Олегом у лифта.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Поступит Алешка в консерваторию – тогда пусть дружит с кем угодно. А сейчас я каждого дуновения боюсь, чтоб его с пути не сбило.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Да что это за путь такой, с которого дуновение сбить может?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Не придирайся, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Слышится звук отпираемой входной двери.

Пауза.

Входит  А л е ш а, останавливается на пороге.

Где ты был?

А л е ш а. Гулял.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Промок?

А л е ш а. Освежился.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Включи люстру.

Алеша включает верхний свет. Теперь видно, что он побывал в изрядной переделке: у него разбиты губы и нос, под глазом – огромный синяк.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Боже мой… Кто тебя так?!

А л е ш а (мстительно). Ничего, я ему тоже вмазал! Будет помнить!

Б о р и с  П а в л о в и ч. Кому ты вмазал?

А л е ш а. Одному там… Сидорову.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (с ужасом). Ты дрался?!

А л е ш а (гордо). Не дрался, а боксировал. На настоящем ринге!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Я с ума от тебя сойду! Зачем? Кто тебя просил?

А л е ш а (поспешно). Никто не просил! Надо было…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Ты уж толком расскажи о своих подвигах.

А л е ш а. Нечего рассказывать… Ну, в общем, пришлось выступить для зачета. Была такая идея – как он меня стукнет для разведки, я и лягу. А он по-настоящему врезал. А я что, не человек? Не стерпел, ответил. Тут у нас и пошла рукопашная, пока судья не разнял…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (вне себя). Руки, руки покажи! (Бросается к нему.)

А л е ш а (отступая). В порядке руки! Вот, пожалуйста… (Вытягивает руки и шевелит пальцами.) Даже не болят ни капельки.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Ты чудовище, чудовище! За неделю до концерта отправиться на какой-то идиотский бокс, где тебе могли сломать руку или вывихнуть палец…

А л е ш а. Не сломали же?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Нет, это просто не укладывается у меня в голове! Такая безответственность, такое безрассудство! Годы труда готов отправить коту под хвост, лишь бы угодить своему Олегу!

А л е ш а (бормочет). При чем здесь Олег?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Молчи! Еще не вырос меня обманывать! Ты одно скажи – о чем ты думал, отправляясь драться?

А л е ш а. Разве тебя интересует, о чем и как я думаю? Тебе важно одно – как я играю!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. А для тебя разве это не важно?

А л е ш а. Мне уже шестнадцать, а что я видел, кроме своей скрипки?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Что ж, гениям или большим талантам редко удается воспользоваться радостями детства…

А л е ш а. Не обольщайся, я не гений!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Это не о тебе. Это из книги великого Ауэра.

А л е ш а (взорвавшись). Да плевать мне на твоего Ауэра! Я жить хочу! Понимаешь – жить! А вы… Вы стараетесь уберечь меня от жизни, как будто жизнь – это опасная болезнь, от которой можно спастись прививками или карантином! Я знаю, вы мне добра желаете, хотите как лучше, а делаете только хуже! Ведь вы меня почти убедили уже, что я хилый, неприспособленный, что спорт – это удел дураков… Ну и пусть! Я хочу быть дураком, который ничего не боится – ни простуды, ни хулиганов, ни черта, ни дьявола! Может, в одном таком дураке больше ума, чем в десяти ваших умниках! Таких, как я!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Я никогда не говорила, что ты умник. Но я всегда утверждала и утверждаю: если у человека есть талант, он не имеет права зарывать его в землю!

А л е ш а. Вот прекрасно! Я буду носиться со своим талантом, сутками не отползать от пюпитра, а другие в это время будут ходить вместо меня в театры и музеи, на футбол и на пляж, кататься вместо меня на лодке с моей девушкой и даже целоваться с ней вместо меня!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (садится). Этого еще не хватало… С какой девушкой?

А л е ш а. С моей! С которой я должен был целоваться, я!

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (слабо). Ты понимаешь, что говоришь?..

А л е ш а. И не хочу понимать! Слышать не могу про талант! Какого черта мне в таланте, даже если он и есть, когда из-за него у меня жизни нет? Все! Спасибо! Хватит! Больше в руки не возьму скрипку! Зато буду жить, понимаешь – жить! Как все люди! Ездить на выезды, заниматься боксом, играть в футбол… Танцевать! Я даже танцевать не умею, надо мной на вечерах всегда смеются! Но больше этого не будет. Ты слышишь, мама?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Слышу. И ужасаюсь. Наверно, ты просто переутомился. Тебе надо отдохнуть…

А л е ш а. Не отдыхать мне надо, а уставать побольше! Чтоб мышцы гудели от усталости! Как сегодня… Мне вот морду разбили, кровь из носу текла, а я сегодня в первый раз человеком себя чувствую! (Уходит в свою комнату.)

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (тихо). Что делать будем?

Б о р и с  П а в л о в и ч. Когда человек растет – нужно просто не мешать ему.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Это ты называешь – растет?!

Б о р и с  П а в л о в и ч. Я верю в Алешку. И если он принял решение…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Еще бы! Станет как ты – это и тебя оправдает в собственных глазах. Но не в моих!

Б о р и с  П а в л о в и ч. Каким это – как я?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (не отвечает). Я вовсе не стремлюсь быть мамой из анекдотов о вундеркиндах. Но я не устану повторять…

Б о р и с  П а в л о в и ч (перебивает). Нет, ты скажи – каким это – как я?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Человеком, предавшим свое призвание! Променявшим свой талант на различные и многообразные талантики. Да, талант музыканта требует труда! Огромного, каторжного труда! Он требует жертв – я не боюсь этого громкого слова! Ты вот этого труда, этих жертв испугался в юности – и кем ты стал? Заурядным инженером, не любящим свою профессию! Домашним нумизматом, под стать любому пенсионеру! А в музыке остался благодушным дилетантом, сочиняющим чувствительные песенки. Ты хочешь, чтоб и Алешка стал таким?

Б о р и с  П а в л о в и ч. Какой я инженер – не тебе судить.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Мне! Если человек ждет не дождется выходного… А, да что тут объяснять…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Но ведь песни мои… Раньше они тебе нравились?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Так они ведь только на то и годятся, чтобы мне нравиться.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Если я такое ничтожество… Зачем ты живешь со мной?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Я тебя и таким люблю! И ты вовсе не ничтожество. Но неужели ты сам не понимаешь, что прошел мимо главного в жизни? Это было до меня, и я ничем не могла помочь тебе. А вот Алешка… Он может стать настоящим музыкантом. Слышишь – настоящим! И если ты помешаешь мне удержать его от опрометчивых решений…

Из своей комнаты выходит  А л е ш а, он в куртке.

А л е ш а. Мама, извини, я все слышал… (Отцу.) Ты на нее не обижайся, она это для меня говорила. (Матери.) Но если ты думаешь… Если надеешься, что твои слова могут повлиять на мое решение… Я не прикоснусь больше к скрипке…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (умоляюще). Алешка!

А л е ш а (непреклонно). В руки не возьму! Пока сам этого не захочу. Слышишь – сам! А сейчас я ухожу.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Куда?

А л е ш а. Никуда. Буду просто ходить и думать.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Поужинай сначала. Ты ведь с утра не ел.

А л е ш а. Ел. В забегаловке. И даже пиво пил.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Ну, хоть пирожки возьми. Твои любимые, с ливером… (Сует ему пакет в карман.)

А л е ш а. Поезжайте на дачу, еще успеете. Папа, уговори ее. Меня, во всяком случае, не ждите. Я поздно. (Выходит.)

Слышится стук захлопнувшейся двери.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а (после паузы). Оказывается, можно потерять сына, даже если с ним и не случится ничего страшного…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Ты вот назвала меня заурядным инженером…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Прости, я не хотела тебя обидеть.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Пусть я заурядный. Или, скажем, средний. Но средний инженер – это все-таки профессия, нужная обществу. А быть средним пианистом, когда на свете есть Рихтер… Не знаю, по-моему, честней быть средним инженером, чем посредственным музыкантом.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Ты думаешь, у Рихтера в юности не было сомнений в самом себе? Наверняка были! Но если б он им тогда поддался – имело бы человечество Рихтера? Нет, мой милый, вера в себя…

Б о р и с  П а в л о в и ч. Знаю-знаю! Самый великий двигатель. Внутреннего сгорания.

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Лучше сгореть двигаясь, чем тлеть на одном месте.

Б о р и с  П а в л о в и ч. М-да… Жестокий ты человечек…

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Потому что борюсь за Алешку, тут не до нежностей.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Больше для тебя никого не существует?

С о ф ь я  П л а т о н о в н а. Да разве ты не понимаешь, что мои жестокие слова относятся и ко мне самой? Что поделаешь, мы с тобой своего потолка достигли, Алешке же еще жить и расти. Вот я и помогаю ему изо всех сил… (Помолчав.) Вероятно, ты прав, что в искусстве нужно только так – все или ничего. Но я верю, что Алешка сможет. И не отнимай у меня этой веры. Пожалуйста.

Б о р и с  П а в л о в и ч. Что ж, я буду счастлив ошибиться в Алексее… Вдруг из него правда музыкантище получится?

З а т е м н е н и е.

Улица. Вечер. Прислонившись к дереву, стоит  О л е г, медленно вертит ручку транзистора. Обычная разноголосица в эфире. Но вот через джазовые ритмы пробивается симфоническая музыка. Олег, встрепенувшись, фиксирует ее, внимательно слушает. Внезапно замечает кого-то, выключает транзистор, прячется за дерево. Идет взволнованная  Ж а н н а. Она в плаще, через руку перекинут второй плащ.

О л е г (заступая Жанне дорогу). Здравствуйте… Это я… Жданович…

Ж а н н а. Что вам нужно?

О л е г. Я спросить хочу… Где Катя? Вы сначала по телефону говорили – нет ее… А потом и вовсе отвечать перестали.

Ж а н н а (после мгновенной нерешительности). Катя уехала домой.

О л е г. Как – уехала? Неужели она из-за того…

Ж а н н а. Из-за чего?

О л е г (с надеждой). Может, еще не уехала? Может, на вокзале еще? Или в аэропорту?

Жанна молчит.

Почему вы не отвечаете? А-а, понял… Вы ее выгнали? Говорите – выгнали?

Ж а н н а (с трудом). Она сама ушла… Обиделась и ушла. Я ее искать иду…

О л е г. Эх вы! Хотя… Я тоже хорош! (Быстро уходит.)

З а т е м н е н и е.

Снова уголок аэровокзала возле первой секции. Входит  К а т я, садится на скамью. Достает из сумки зеркальце и купальное полотенце, осторожно, стараясь не размазать краску, вытирает лицо и волосы. Затем, накинув полотенце на плечи, съеживается в углу скамейки. Вид у нее довольно несчастный. Внезапно Катя начинает лихорадочно рыться в сумке, находит несколько медных монет, пересчитывает и со вздохом бросает обратно. Дремлет. Входит  У б о р щ и ц а. Увидев Катю, останавливается возле нее. Катя открывает глаза.

К а т я (настороженно). Здравствуйте…

У б о р щ и ц а. Здравствуй. Ты чего тут скучаешь?

К а т я. Разве нельзя?

У б о р щ и ц а. Если до самолета деваться некуда… (Пауза.) А ты не из наших?

К а т я. Из каких – ваших?

У б о р щ и ц а. Тоже на вступительных срезалась?

К а т я. Нет, я только в десятый перешла.

У б о р щ и ц а. А по стилю на первокурсницу тянешь… (На сумку.) Весь багаж твой?

К а т я (вздохнув). Весь…

У б о р щ и ц а. Уж не обокрали тебя?

К а т я. Ага, можно сказать, обокрали.

У б о р щ и ц а (с оживлением). Чего ж ты, подруга, такое безразличие проявляешь?! В милицию заявила?

К а т я. Милиция в моем деле не поможет.

У б о р щ и ц а. Что ты! У них знаешь какие собаки имеются? А техника?!

К а т я. Как тебе объяснить… Ну, я в гости к сестре приехала… К старшей… И вдруг поссорилась с ней… Она мне деньги мои и вещи не отдала, думала – без них не уйду. А я – ушла, в чем была вот…

У б о р щ и ц а. Тоже гордая, значит?

К а т я. Иногда сама не рада, но не могу, когда меня обижают.

У б о р щ и ц а. Со старшими всегда мороки хватает. Они часто недопонимают многое… Вот и мои меня в Москву отпускать не хотели.

К а т я. А ты в какой институт подавала?

У б о р щ и ц а. Я не в институт, а в отряд учебно-тренировочный, где бортпроводниц готовят. Ну, стюардесс… Не слыхала разве?