Текст книги "Голоса выжженных земель"

Автор книги: Андрей Гребенщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 70 страниц)

Глава 16
АЛТАРЬ

Маркус широко размахнулся и уже было, кинул зеркало в стену, но огромным усилием воли остановил занесенную для броска руку.

«Ты еще истерику устрой», – отругал он себя и крепче сжал зеркало, предусмотрительно держа его тыльной к себе стороной. Стоит развернуть проклятую стекляшку, и от праведного гнева ее не спасет уже ничто.

Конечно, старое, треснувшее в нескольких местах зеркальце ни в чем не виновато. Настоящий виновник страшных метаморфоз, случившихся с отражением Маркуса, в эти минуты спокойно разгуливает по поверхности и наверняка тихо или не очень радуется своему меткому выстрелу.

«Однако рано ты, безвестная тварь, радуешься. Маркуса так просто не возьмешь! Можно неловкой пулей разрыхлить ему половину лица, вырвать часть щеки, раздробить зубы, но ни одному сосунку не переиграть Тевтона в честном бою».

Рука само собой развернула зеркало. Если правильно повернуть голову, то отразится эффектная, породистая физиономия: блондина – дамского угодника, любимца всех девушек и женщин, настоящего красавца. Но стоит чуть не угадать с ракурсом, и станет видна чудовищная половина… Как мрачно пошутил Краснов, «Боюсь, до свадьбы такое не заживет». Впрочем, стоит ли себя обманывать? Такое не заживет никогда. Алексей Александрович, конечно, намекал, мол, у них там «пластику» могут сделать: и техника есть, и спецы остались, нужно лишь побыстрее закончить операцию в Ебурге, и тогда он заберет Маркуса с собой…

Верить в сказки Маркус не привык, но на этот раз реальность обошлась с ним чересчур сурово, чтобы можно было на корню отсечь саму возможность фантастического исцеления. Пусть маленькая, крохотная надежда живет где-нибудь в дальних закоулках души, авось и правда по-человечески залатают да подшлифуют… Только бы не видеть уродливого монстра в каждом отражении.

А пока – железная маска на пол-лица, довольно ладно и умело изготовленная кем-то из местных умельцев. Из зеркала за Маркусом неотрывно следили горящие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под ниспадающей пряди ухоженных светлых волос. Вся остальная часть лица была плотно укрыта стальными наборными пластинами, по форме напоминающими нижнюю часть рыцарского забрала. Надо признаться, выглядит не так уж плохо, даже, э-э-э, брутально. Милые дамы будут сражены преображенным Тевтоном. Они любят таинственность и мрачную обреченность, и они получат ее. Но сначала – работа. Слишком много времени оставлено в больничной палате, слишком много ненужных эмоций пережито в этих стенах.

* * *

Рыжеволосая девушка в зеленом старинном платье и погруженный в себя юноша в мешковатом костюме радзащиты медленно шли подземными туннелями. Они не разговаривали и вряд ли помнили о существовании друг друга – слишком далеко витали их мысли, слишком о разных вещах они думали и вспоминали.

Захоти Хозяйка проникнуть в сознание своего спутника, ей бы, как обычно, это не составило особого труда, но она опять была на Волгоградской, вновь и вновь переживая события давно минувших лет. И Ване, который первым пришел в себя, удалось застать ее врасплох.

– Ты не рассказала про дедушку.

– Ч-что? А, ну да, ну да. – Казалось, девушка неохотно возвращалась к реальности. – Твой дед был незаурядным человеком. Умным, образованным, интеллигентным, хотя таких даже в нашем скудном Метро довольно много. А вот действительно необычных – по пальцам пересчитать. Так вот, Александр Евгеньевич Мальгин был особенным, исключительным. Он умел видеть суть вещей и событий, разбираться в людях и их помыслах, а самое главное – пытался, причем весьма успешно, влиять на суть вещей, на события, на людей и их помыслы.

– Аня, ну почему ты всегда говоришь загадками?

– Потому что кто-то вечно куда-то торопится и совершенно не умеет слушать! – Хозяйка выглядела разозленной. – Вот в чем твой дед не преуспел, так это в воспитании у внука усидчивости и внимания. Видать, жалел непутевого и мало помогал ремнем!

– Молчу, молчу. – Иван принял игру девушки и придал себе сосредоточенный и даже немного покаянный вид.

– Вот так-то лучше. – Хозяйка наконец оценила рвение юноши. – Продолжаем. Ты знаешь, кто был автором идеи бескровного захвата Чкаловской? Изначально отец Живчика готовился устроить там настоящую мясорубку, а Мальгин смог выйти на чкаловского инженера и за определенное вознаграждение уговорил того испортить все питьевые фильтры на станции. Чкалы сдались без боя, да еще и были благодарны за чудесное, очень и очень своевременное спасение от жажды и отравления зараженной водой. А кто сомневался в искренности намерений великодушной соседки-Ботаники и пытался сопротивляться установлению дружески-покорных отношений, тот скоропостижно умирал или бесследно исчезал.

– Ты врешь! Это все ложь! – Иван заорал так, что испугался собственного оглушительного крика. – Добрее деда никого на свете не было и нет!

Хозяйка делано удивилась:

– А кто обвиняет его в злобе? Установление контроля над более слабой станцией диктовалось сложившейся на то время обстановкой – политические игрища шли по всему Большому Метро. Борьба за сферы влияния развернулась повсеместно: экспансионисты с Динамо рвались к власти и захвату всей старой ветки и ее новых «отростков». Ты бы знал, как ловко динамовская верхушка взяла все Уралмашевское направление… Правда, могущественная Площадь, тоже успевшая неплохо укрупниться и укрепиться, зубы ей пообломала и заставила поумерить аппетиты. Твой дед все процессы отслеживал и прекрасно понимал, что Ботанику до поры до времени спасает только удаленное географическое положение. Но уж больно сладким и притягательным для всех был «Дирижабль», да и весь богатый микрорайон. Александр Евгеньевич сыграл на опережение. Голодная и ободранная Чкаловская только и ждала, когда кто-нибудь приберет ее к рукам, что твой дед виртуозно и проделал, не пролив ни капли крови, если не считать насмерть отравившихся. Чкале предназначалась роль буфера, приграничной зоны между Большим Метро и зажиточной Ботанической. Отсюда у ваших соседей якобы сам собой родился культ силы, кодекс воина, самоорганизовались сталкерские отряды и прочие военизированные подразделения – их готовили на убой в случае отражения крупномасштабной агрессии. Конечно, с точки зрения несчастных чкаловцев Мальгин – манипулятор и расчетливый садист, зато для ботаников, тех, кто действительно был в курсе его настоящей роли в общественной жизни станции, – спаситель и отец нации.

Девушка прервалась, переводя дух:

– Что ты так на меня смотришь? Дурилка, это все взято из твоей памяти. Разве обычной сталкерше под силу такое придумать? Ты явно переоцениваешь мои умственные способности, я и половину слов-то подобных до недавнего времени не знала…

Видя недоверие Ивана, она продолжила:

– Дед повсюду таскал тебя с собой, ты присутствовал на куче самых разных переговоров и собраний просто потому, что он боялся оставить любимого внука хоть на минуту без присмотра, вообще не доверял тебя никому. Пока взрослые определяли судьбы мира, маленький Ванечка игрался своими нехитрыми игрушками… Вань, ну что мне толку врать? Хочешь, я назову твоих солдатиков поименно? Корнета и Игната, естественно, исключаю, ими вся детвора болела, а вот одноногий ковбой Йохан Морган? Разве такое кому-то еще под силу придумать?

Юноша смутился и побледнел – из уст девушки позывной самого главного его Героя звучал до ужаса нелепо, комично и даже кощунственно.

– Так что твой дед никакой не злодей, – заключили Хозяйка. – Вот о чем я талдычу уже битых полчаса. Покуда он жив был, Чкаловская даже рыпнуться не смела, крепко вы их в кулаке держали… Это потом начался разброд и шатание, приведшие к печальному результату. Но это лишь подчеркивает значение сильной и выдающейся личности. Ты должен гордиться, а не возмущаться, как малолетка. Пусть Живчик возмущается, его отец по всем статьям Александру Евгеньевичу проигрывал, хотя тоже далеко не последний был человек.

– Зачем ты это рассказываешь? – В голосе Вани не слышалось ни гордости, ни радости. – Я дедушку запомнил совершенно другим…

– Затем! – рубанула девушка. – Чтоб представлял, о каком человеке пойдет речь!

– Так это еще не все?!

– Пока только прелюдия была. – Хозяйка плотоядно улыбнулась. – Все самое интересное осталось на десерт.

Иван безнадежно махнул рукой:

– Добивай!

* * *

Крутящиеся лопасти стоящего на земле вертолета создавали вокруг него настоящую пылевую бурю. Потоки взбесившегося воздуха чуть не сбивали с ног бегущих к винтокрылой машине людей.

Ми-8. Коротко и емко, как все правильное в этой жестокой жизни, – М-16, АК-74, РГД-5… Маркуса искренне восхищала эта железная бескомпромиссная мощь. «Хорошо, когда цель далека настолько, что чувствуешь кончик ствола за тысячу миль от себя». Кто-то из «древних» сказал… Красиво, черт возьми, и очень верно. Знали те люди, что жили до, толк в силе: слова, оружия, размаха. Жаль, что так бесславно кончили…

Цель у Маркуса была предельно ясна и проста.

Найти и уничтожить Вольфа до тех пор, пока старик не успел перебраться через пояс Щорса и первым достичь Большого Метро, где, по слухам, ему хранили лояльность несколько западных станций.

В Большом Метро, понятное дело, бункерские не бывали с самой Войны. Может, бредит старик, и нет никаких больше западных станций. А может, он доберется до туда и поставит под ружье человек двести. Кранты тогда и Маркусу, и Краснову.

Но это так задача, официальная. Старика-генерала Маркус сместить, конечно, давно хотел, но чтобы лично его ненавидеть – нет, такого не было. Вольфа он, скорей, уважал.

Есть и другая цель.

Двое пацанов с захваченной Ботаники, проникшие в Бункер.

А в особенности тот, который своей неловкой пулей разворотил Маркусу его красивое лицо. Который его сделал уродом на всю жизнь.

Этого надо любой ценой отыскать и голыми руками придушить. Обязательно.

Тем паче, что у мелких подонков в руках теперь ценная документация с совершенно секретными сведениями о местонахождении Бункера и другого объекта…

Маркус слышал, как заверещал один из пацанов, когда девке вышибло мозги. Надо было вывесить тело бабенки на «Дирижабле» – он сам бы пришел. Это была его самочка, и тварь бы обязательно явилась за трупиком любимой шлюхи. Тут бы Маркус и повозился с его лицом…

Тевтон горестно вздохнул, натянул на голову массивный шлем с наушниками и махнул рукой пилоту: «Поехали!» Летательный аппарат завибрировал всем «телом», дернулся и тяжело оторвался от земли. Пятнадцать бойцов Бункера и их предводитель впервые в жизни поднимались в небо.

Как назло, всю округу заволокло густым, плотным туманом. Пилоты отчаянно матерились, но ничего поделать не могли. Маркус скрежетал зубами от обиды и злости, однако сквозь белесую пелену, как ни всматривался, не видел ни зги. Только остовы высотных домов выглядывали сквозь дымку, все остальное безнадежно тонуло где-то внизу. Выполнение второстепенных заданий оказалось под большим вопросом.

Блондин еще несколько минут гонял вертолет над районом, сверялся со старой картой, ориентируясь по высоткам и делал в ней какие-то пометки. По всему выходило, что путей для беглецов оставалось не так уж и много. На юго-западе Ботаническая граничила с Вторчерметом, облюбованным ордами мутантов, на юго-востоке находился еще не опустошенный торговый центр «Екатерининский», но его уже тщательно обследовали и взяли под охрану. На запад и восток уходила объездная дорога, идти по которой было чистым безумием: во-первых, до «жилых» кварталов добираться несколько километров, а во-вторых, она уводила в заманчивые, но слишком слабоизученные места, куда без тщательной подготовки соваться, явно не следовало. Оставалось северное направление: улицы 8-го марта и Белинского.

«Вот только Вольф, пронырливая сволочь, самыми очевидными и простыми путями ходить не привык, – рассуждал про себя Маркус. – Ему понятно, что Восьмое марта и Белинка перекроются в первую очередь, а „Екатерининский“ начали шерстить еще по его указанию. Что остается? Юг? Навряд ли, он никуда не ведет, делать там абсолютно нечего. Запад? Пустошь из уничтоженных кварталов, очаги радиации, агрессивная, расплодившаяся фауна. Решится ли? Этот может. Трудная задача, вполне в его духе. Восток? Восток интереснее всего. Идти туда гораздо дольше, но и районы открываются значительно более перспективные – Сибирский тракт выводит к центру города в обход Пояса Щорса; фабрики „Урал“ и „Конфи“, да и концерн „Калина“ толком не разграблены, а значит, генералу будет, где зализать раны, пересидеть „смутное время“ и пополнить припасы. Микрорайон Синие Камни опять же недалеко, он мародерами вообще не тронут…»

Маркус представил дорожную развязку: огромный мост у «Калины», заканчивающийся адской транспортной мешаниной из Объездной дороги, переулка Базовый, Сибирского тракта и улицы Куйбышева. И куда не кинь взгляд, повсюду «клондайк», где обязательно найдется, чем поживиться… Проблем у генерала возникнет ровно две – расстояние в десять километров для современного мира просто огромно, особенно по открытой, простреливаемой отовсюду местности. Это раз, так сказать, меньшее из зол. А вот пройти отрезок восемьсот метров от бывшего пивзавода до Базового – задача нетривиальная, требующая и удачи и смелости. В этом месте трижды проклятый ЦПКиО, рассадник всевозможной живности, пересекает Объездную, по которой выдвинется Вольф. Другого пути нет…

Блондин нахмурил тонкие, ухоженные брови и в задумчивости потер прикрытую противогазом переносицу. «Я бы не пошел, слишком там погано. Но ручаться за Вольфа… Безумный, отчаянный старик. Даже немного обидно, что он оказался по ту сторону баррикад».

Конечно за пятнадцать лет, что они просидели в изоляции, на поверхности многое могло измениться, но, как показывала жизнь, да и весь опыт Маркуса, в лучшую сторону не менялось ничего и никогда. Каждый новый год подводил человечество ближе и ближе к бездне. На этот раз – окончательной.

Итак, решение принято. Блондин тряхнул головой, подошел к пилотам и жестами показал: «Садимся там». Вертолетчики некоторое время отбивались: «Туман, не видно ни черта, можем задеть лопастями…» Оглушительный шум двигателей заглушал все возможное красноречие Маркуса, а потому тот, не тратя слов понапрасну, извлек из кобуры пистолет и продемонстрировал гладкий вороненый ствол одному из спорщиков, для пущей убедительности приставив оружие прямо к визору. Аргумент подействовал – уже через пять минут небесная машина не очень грациозно, зато точно в назначенное место опустила свое огромное железное брюхо. Перекресток улиц Луганская – Кольцовский тракт, идеальная огневая точка для засады. Если Генрих решится идти на восток, мимо он не пройдет…

Поколебавшись, Маркус отрядил на задание восьмерых бойцов. Для одинокого генерала, сопровождаемого от силы парой верных солдат – точного количества никто не знал, слишком быстро происходили события в последние часы, – восьмерка казалась явно избыточной, однако блондин знал реальную цену своим подопечным. Все боеспособные части находились сейчас на оккупированных станциях, и в Бункере оставался самый бесполезный сброд. Именно такие люди и составляли костяк собранной наспех команды Маркуса. Никакие.

«Может, хоть числом возьмут, криворукие да кособокие». – Блондин презрительно сплюнул и, повернувшись к напуганным его выходкой с пистолетом вертолетчикам, скомандовал:

– Летим через Щорса. Направление – станция Уральская.

* * *

– Все считали Мальгина глубоко религиозным и верующим человеком, что в условиях оголтелого большевизма казалось простым обывателям рискованным и смелым. Он действительно отличался сильной верой, но слепым фанатиком не являлся никогда и ни в чем. После Армагеддона многие, а то и почти все, в Боге разуверились. Не смогли простить Ему пережитого ужаса, нового, но, по их мнению, незаслуженного изгнания из рая. А Александр Евгеньевич, наоборот, в вере укрепился.

Хозяйка посмотрела на Ваню, но тот лишь непонимающе пожал плечами. Мол, верил и верил, что ж тут такого?

– Как всякий человек, несущий на своих плечах значительную ответственность, он знал, что за некоторые вещи – этих материй я совсем не понимаю – люди обязаны были когда-нибудь заплатить. И они заплатили по полной – своими душами и жизнями. А кто выжил, продолжили нести бремя и долг, даже еще больший, чем прежде. Ведь очень и очень немногим посчастливилось получить второй шанс. Во «вторых шансах» я очень большой специалист, так что понимаю, о чем говорю. Следующий «катарсис», или, что ближе к истине, потоп, станет для оскудевшего человечества последним. Никаких третьих шансов не предусмотрено, на кону стоит все. Есть вещь, о которой твой дед не знал, потому что просто не мог знать. И никто не знает, хотя очень скоро могут узнать абсолютно все, без исключений. Мы на пороге нового Апокалипсиса. Это Мальгин предсказал, пусть и не угадал причину – он ошибочно считал, что вскоре должна взорваться Белоярская атомная станция, которая окончательно похоронит город. Но сам «триггер» не так уж и важен. Главное – Екатеринбург обречен, а уж что его добьет, то дело десятое.

Слова Ани не произвели на Ивана какого-либо впечатления: разговоры о новом конце света велись на Боте постоянно и по популярности уступали лишь обсуждениям пищевого рациона на день. Равнодушие собеседника не укрылось от Хозяйки и, казалось, даже расстроило ее. Впрочем, вида она постаралась не показать.

– Основание моего могильника размывается с двух сторон: изнутри он разъедается токсинами, снаружи – подтачивается подземной рекой. Скоро в мою усыпальницу хлынет вода и разнесет заразу по всему городу, так что не спасут никакие фильтры.

Иван молчал.

– Это все… Когда придет очередь «Белоярки», она лишь сотрясет одну большую братскую могилу. Людей больше не будет. Совсем не будет, понимаешь?

Иван не проронил ни слова.

– Ты что, не слышишь меня?!

Юноша встрепенулся и, недобро глядя на кричащую девушку, раздраженно, выговаривая каждое слово, произнес:

– Думаешь, я буду жалеть о предательской Чкале? Или разоренной, теперь уже чужой Ботанике? А может, о проклятом подземелье, что отобрало у меня и родину, и любимую?! Да мне плевать!

Лицо Хозяйки стало прозрачным, заколебалось, пошло волнистой рябью. Страшная гримаса искривила ее губы в презрительном:

– Что же ты, трусливая тварь, сдаться решил? На память деда плюешь?! Руки на себя, живого, накладываешь? Таким, как ты, конец света не страшен – вы и так дохлые! Я, умирая в саркофаге, задыхаясь, захлебываясь ядовитым дерьмом, всеми забытая, брошенная и преданная, и то ручки кверху не поднимала, слезами от обиды не утиралась. Слышишь, мразь, я, простая уралмашевская девка, никогда не знавшая, что такое семья и родители, не имевшая своего настоящего, единственного дома, боролась! До последнего вздоха боролась, потому-то, может, сейчас здесь и нахожусь и слова напрасные на тебя трачу. Не смогло Небо уберечь мое тело, но душа из объятий смерти вырвалась, презрела все законы вселенной и зубами, когтями, яростью и ненавистью вытащила себя с того света. А ты… ты… ты убирайся! Вали отсюда, слизняк паршивый! Убирайся!!!

Иван остался один. Злые, колкие слова взбешенной Хозяйки Медной а горы растаяли вместе с ней, и вновь перед Ваней лежала лишь бесконечная пустота туннелей. Одинаковых, бессмысленных, ведущих в никуда, Он злился, безумно злился на взбалмошную, психованную Хозяйку. Мысленно спорил с ней, что-то доказывал, начинал кричать вслух, спохватывался и ругал себя.

Было стыдно, ужасно стыдно. Он пытался заглушить стыд и не мог. Это беспощадное чувство давило и жгло, не оставляя в покое ни на секунду.

Преодолевая глупую, но упорно сопротивляющуюся гордыню, он наконец прошептал:

– Аня, извини меня…

И… ничего не произошло.

– Аня, прости меня, я идиот. Тупой, ничего не понимающий идиот.

Тишина. Звенящая, безмолвная.

– Аня, я буду бороться. Ради оставшихся в живых… и ушедших. Ради деда, ради Живчика и его отца, ради Светы и ее смешного братика Тима, ради толстого противного завхоза Василича, ради сварливой поварихи Егоровны, ради отморозка Кирюши… ради всех… – Последние слова сорвавший голос Иван произносил уже про себя, но Хозяйка услышала его и так и улыбнулась одними глазами: «Молодец, вот теперь молодец».

* * *

Вольф с размаху опустил тяжелую руку на плечо закованного в радкостюм Гринько и рывком прижал того к себе.

– Вот уж не ждал, Славик, что буду так радоваться твоему появлению.

Молодой человек, даже сквозь противогаз выглядевший опешившим от горячей встречи, аккуратно выбрался из медвежьих объятий Генриха Станиславовича.

– И я… я рад… очень… – промямлил он подрагивающим голоском.

– Ты не ссы, нормально все будет! Всех врагов победим. За то, что старика не предал, сделаю из тебя настоящего мужика с яйцами в штанах и горячим сердцем в груди. Дедушка Генрих верную службу никогда не забывает.

Пламенное обещание произвело на Гринько незабываемое впечатление – теперь его дрожь стала видна невооруженным глазом даже сквозь толстый «защитник».

Можно было выступать. Команда, за исключением юного и до отвращения цивильного «яйцеголового», получилась весьма боевитой, пусть и в большинстве своем бабской: шесть амазонок во главе с Никитой – и видавший виды, но не забывший армейской выручки «старый конь» Генрих. Могло быть и хуже.

Генерал собрал всех в тесный круг и зычно, громко, чтобы дошло до каждого, заявил:

– Мои преданные волчицы… Ну, и волчонок… Меня трудно застать врасплох, поскольку от жизни давно ничего, кроме форс-мажора, не жду, а потому коварство пришлого гада Краснова не удивило. Враг хитер, но я хитрее. Потому путешествовать по нашему несчастному городу мы будем с ветерком и огоньком, как давно уже никому и не снилось. Идем в Большое Метро! Искать старых друзей и напоминать им, что за ними должок… Зададим врагу перца? Сунем ему под хвост…

Последний оборотец своей непечатностью вогнал Славика в краску, зато привычные к армейскому юмору и крепкому матерку амазонки дружно засмеялись: «Сунем, товарищ генерал!»

– Тогда, девочки… кхм… и мальчик, выступаем. Один верный железный друг давно меня заждался.

Где-то сверху и слева раздался странный, неясный гул. Он нарастал, становясь с каждой секундой все отчетливей.

Старый Вольф быстрее всех распознал природу этого звука и закричал, что есть силы:

– Вертолет! Все за мной, быстро! Укрываемся в ближайшем здании!

Возможно, предосторожность была излишней – висящий в нескольких метрах от земли туман надежно скрывал «волчью стаю». Однако на винтокрылом летательном аппарате, явившемся из далекой эпохи До, могли иметься тепловизоры, датчики движения и прочие давно забытые и вышедшие из употребления механизмы. Генрих Станиславович предпочел понапрасну не рисковать.

К своему удивлению, он понял, что все происходящее – свержение, побег, сбор боевой группы и предстоящее большое и без сомнений сложнейшее путешествие неимоверно возбуждает его, призывает к действию, вдохновляет на нечто за давностью лет превратившееся в тлен. Вольф чувствовал себя вновь молодым – тем безбашенным, сумасшедшим Геной, Генри, Хайнрихом, даже Фрицем – в армии у него была куча кличек, – что упивается адреналином, мечтает о горячке боя, рвется только вперед, не оглядываясь и не задумываясь ни о чем. Бешено ныл палец, лежащий на курке автомата, справедливая, кровавая ярость требовала жертву. Как же хотелось вцепиться в горло врагу, разорвать голыми руками пасть страшному мутанту, срезать длинной очередью набегающие полчища падали. Любой: людской, животной мутагенной – без разницы!

«Я жив, – щерясь, сказал Вольф сам себе. – Снова жив».

Первым зданием, куда они попытались вломиться, оказался некогда знаменитый на весь Свердловск и вылупившийся из него Екатеринбург бар «Хлебушко». Будь у команды в запасе хоть пара лишних минут, Генрих бы обязательно вспомнил те вечера, что провел здесь в теплой компании, распивая казавшийся в ту пору божественным пенный напиток. Но увы, время, как это часто с ним случается, подгоняло и торопило, не давая ностальгии ни малейшего шанса.

Дверь в злачное заведение отворилась на несколько жалких сантиметров и безнадежно застряла, упершись в нечто массивное и твердое, заворчавшее и заухавшее во сне. Любимый несколькими поколениями свердловчан бар отныне принадлежал совершенно иным существам.

Одна из воительниц, оторва Нютка, изготовилась было закинуть внутрь логова гранату, но Никита рывком отдернула подчиненную, молча вскинув указательный палец на барражирующий в тумане вертолет. В следующее мгновение указательный палец вернулся в плотно сжатый кулак, кулак же, в свою очередь, застыл у носа Нюты.

От греха подальше, решили отойти.

Амазонки легко преодолели покосившийся забор, отделяющий бар от пятиэтажки, гордо носящей на торце табличку с бессмысленным набором дат и числительных «8 марта 205а». Генрих ненадолго замешкался, но все же довольно ловко перелез через препятствие. Дольше всех возился Гринько, ни грацией, ни сноровкой не отличавшийся. Наконец сердобольная Ксюша Стрела, утомленная зрелищем его беспомощных кульбитов, перетащила брыкающегося юношу через непреодолимую для него преграду.

Укрылись в подвале, благо двери были раскрыты нараспашку. На первый взгляд дом выглядел покинутым и необитаемым; большего от него и не требовалось.

Гул вертолета затих уже через несколько минут, но предусмотрительный генерал покидать убежище не спешил. «Отдыхаем еще четверть часа, – приказал он. – Потом марш-бросок до цели. По моим расчетам, осталось не больше километра, однако места здесь нехорошие».

На все расспросы о цели Вольф отрицательно качал головой: «Не портите сами себе сюрприз, скоро все увидите». Однако марш-бросок к неведомому сюрпризу пришлось отложить: когда «волки» собрались на выход, никакого выхода не оказалось. Дверной проем исчез.

* * *

Он сидел на полу, застланном какими-то старыми тряпками, и держал в крошечных, по-детски пухлых руках самодельную машинку с неаккуратно выведенной на борту красной звездочкой. Ему снова было шесть лет – счастливых и беззаботных. А недалеко, в противоположном конце палатки, за столом сидел дедушка – улыбчивый, как всегда, но почему-то немного растерянный, и что-то объяснял сидящему напротив незнакомому дяде. Ванечка не понимал смысла взрослых слов, но он не нуждался в них. У него была новая машинка, и мир вокруг превратился в бескрайнюю игровую площадку.

К неудовольствию сосредоточенно гоняющего по полу машинку ребенка, взрослые вели себя странно: много шумели, спорили, громко хохотали и постоянно стучали стаканами. И чем больше раздавалось стеклянного звона, тем жарче становилась их беседа.

– Я благодарен вам, – сказал дед нетвердым голосом и тут же поправился. – Тебе, конечно, тебе. За добрые вести, мудрые слова и обещания, в которые очень хочется верить. Но знаешь, мы с тобой, два важных мужика, сидим здесь, вроде бы принимаем исторические решения, но все это в действительности так мелко… Посмотри на моего внука. Ваня – самый главный человек во Вселенной! У тебя есть дети? Были… значит, ты понимаешь, должен понимать. Нет в нем никакого греха, ни малейшего. Ни корысти, ни подлости, ни лжи, – ничего. А что это, как не святость? Через сколько-то времени все изменится-переменится, но сейчас, прямо сейчас перед двумя старыми грешниками на грязном полу сидит ангел, кроха-херувимчик. Только свет и никакой тьмы.

Гость с неподдельным интересом смотрел на распаляющегося, уже нетрезвого деда и искренне кивал, со всем соглашаясь.

– На мне кровь, на тебе кровь. И грехи наши будут только множиться, до самого неизбежного финала. Но грешим мы ради ангелов, вот ради них берем всю тяжесть на душу. Наверное, только этим и спасаемся, только так и оправдываемся… Они – чистые, они искупят все дерьмо, всю накопленную нами и предками дрянь! Их поколение. Если не они, то потом некому будет.

– Я знаю, Александр Евгеньевич, знаю, – у незнакомца был приятный, сильный голос, – время опять подходит к концу… В этот раз все произойдет быстро, и никаких тебе двух тысяч лет на «обдумывание».

Пришла очередь удивляться Мальгину:

– Вы… Ты из этих, из фаталистов, что ли? Вот бы никогда не подумал!

– Наоборот, Александр Евгеньевич, наоборот. Я – оптимист. Неисправимый. Побитый жизнью, но верить не переставший. Потому и отдаю все борьбе – есть за что биться, убиваться… и других убивать. Апокалипсис не пощадил никого из моих – беременная жена и близнецы остались по ту сторону… Когда-то и мне хотелось туда же… Но есть люди, ради которых нужно жить самому – не для себя, но жить. Мы с вами, уважаемый Александр Евгеньевич, должны дать шанс другим, зубами прогрызть для них дорогу, ногтями прорыть путь. Для Ванечки, для всех динамовских и уралмашевских детишек, да и вообще для всех станций, даже для разнесчастных площадников, будь они трижды неладны!

Гость ненадолго умолк, затем, взвешивая каждое слово, медленно проговорил:

– Я многое про вас слышал. Плохого, хорошего, очень хорошего и очень плохого. Где правда, а где ложь – не разберешь. Одно ясно, торговаться с Вами бесполезно. Вы человек твердой воли, захотите – сделаете, не захотите… Да, я немало пообещал Ботанической, и обещания свои не только сдержу, но и ничего не попрошу взамен. Тут я честен. Но…

– А вот и начинаются встречные «но», – Мальгин в шутку погрозил собеседнику пальцем. – Я слишком давно «в бизнесе», чтобы ждать чудес. Твой подход рискованный: получив дары, надо признать, щедрые, я не обязательно сделаю ответные, совсем не обязательно. Хотя он, подход то есть, мне нравится. Люблю безрассудство, построенное на тонком расчете.

Гость развел руками, изображая полнейшую невинность:

– Александр Евгеньевич, я знаю и уверен, что победа будет достигнута не на поле боя и не силой оружия. Настоящая война идет не между станциями или не в меру честолюбивыми людьми. Есть более тонкие материи – там все и решится… Я хочу найти Зеркало и Алтарь для героя.

Дед изумленно присвистнул:

– Вооот даже как… неожиданно, неожиданно. Поразили старика, неприятно поразили. Последний полководец, который умудрялся смешивать войну с мистикой и символизмом, чрезвычайно плохо кончил. Вы понимаете, о ком я?

– О ком же?

– О Гитлере, молодой человек, о Гитлере.

Незнакомец что-то резко ответил, но что именно, было уже не разобрать – маленький Ванечка уснул прямо на полу, крепко сжимая в руках драгоценную машинку.

Иван сокрушенно потряс головой:

– Как говорится, на самом интересном месте… Знал бы тогда, черта с два бы уснул. Этот визитер показался мне знакомым, кто он?