Текст книги "Голоса выжженных земель"

Автор книги: Андрей Гребенщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 70 страниц)

– Дед твой с содроганием рассказывал про День десантника, – объяснил Живчик. – Говорил, что пьяный десантник хуже ребенка и страшнее медведя…

– Кого?

Костик только махнул рукой – проехали.

– Умник… а это что за странный поезд? Совсем на наш метрошный не похож… Смешной какой-то.

– Дай вспомнить… травмдаль или трандай… Слово дурацкое, никак запомнить не могу. Короче, наземный поезд. Их много разных видов было. И все по-идиотски назывались.

Меж тем площадь перед окном разом опустела, а небо потемнело и исчезло. Наступила полнейшая темнота. Что-то задрожало, задергалось, и в один миг все озарилось тысячей солнц, срывая покровы ночи.

Оба заорали – истошно и отчаянно. Но взрыв не выжег им сетчатку, не испепелил без следа, хотя казалось, что такое зрелище невозможно пережить ни одному живому.

– Ваня… – голос Живчика дрожал. – Отвернись, не смотри. Побереги глаза…

Вскоре свет ушел, оставив после себя мрак – голодный, уничтожающе злой. Жизнь замерла, но не исчезла совсем – за окном бежали годы, колыхались первые, совсем неясные и пугающие тени. Уроды выползали из своих убежищ, осваивались под новым безжалостным солнцем. Вслед за ними пришли и первые люди, уже в радзащите и противогазах. Кадры один страшнее другого с безумной скоростью замелькали с той стороны. Бывшие владыки земли вступали в бой с новыми претендентами на вершину эволюционной лестницы, и на миг показалось, что поверженным людям удастся вернуться и победить в этой схватке…

У «Тюльпана» стояло несколько сталкеров. Двое показались Ивану смутно знакомыми – хотя защитные костюмы и дыхательные маски делали всех почти неразличимыми, пижонский черный «защитник» Игната, что нынче красовался на Живчике, не узнать было трудно. Как и миниатюрную девичью фигурку, что тесно прижалась к первому обладателю редкого костюма.

– Это похороны Корнета, – подал голос всезнайка Костик. – Здесь все его друзья – Отшельник, Игнат, рядом с ним его любовница Аня Петровская – тоже знатным была бойцом, потом пропала без вести, сгинула во время операции близ Бажовской… дальше Паша Геракл, он погиб при обороне Храма Иоанна Златоуста. И еще кто-то, не узнаю… Надеюсь, дневник еще поможет разобраться с забытыми героями… Ладно, можешь отдыхать. Больше мемориал ничего интересного не покажет.

– А ты?

– Есть поверье, что Тюльпан должен сам указать место для очередного захоронения. Буду ждать сигнала, намека… сам не знаю, чего. А ты, пожалуйста, извинись перед Братьями – мы знатно здесь пошумели… Только искренне, ладно?

Иван молча кивнул, уже без всякого раздражения – магия странного места заворожила и его.

Вблизи Братья ничуть не изменились – такие же расплывчатые и неясные очертания, не видно ни лиц, ни цветов… Зато проявилась нехитрая снедь, стоявшая на столе: кружки, полные пива, закуска из мяса и рыбы – Ивану не приходилось видеть рыбу воочию, но сейчас на ум пришло древнее слово «вобла», и что-то призывно заурчало в животе, какие-то полукруглые розовые насекомые в панцире, плоские картофельные кружочки, маленькие зеленовато-серые плоды в надтреснутой скорлупе… Поняв, что голоден и вот-вот захлебнется слюной, юноша перестал разглядывать пищу и перевел взгляд на плотные картонные карточки с одинаковым, ничего не значащим рисунком. Однако часть карточек была перевернута, и на них виднелись изображения красивых женщин, властных мужчин, иногда просто набор ромбиков, крестиков, сердечек и… Это же карты! Настоящие, не криво нарисованные от руки, а старинные, печатные, ти-по-граф-ские. Редчайшая вещь в метро – практически бесценная!

– Живчик, они в карты играли, что ли?

– Нет, приятель, именно что играют, до сих пор. А знаешь, во что? Посмотри, рядом со средним братом, что к нам спиной сидит, листочек лежит.

Листок действительно был – разлинованный на три колонки и густо исписанный крупным размашистым почерком. Какие-то малопонятные цифры… Каждая колонка имела заглавие: первая называлась «Старый», а в скобочках стояла приписка «жуликоватый пенсионер», вторая – «Мелкий» («малолетний шулер»), последняя – «Средний брат» («единственный добропорядочный человек»). Иван задумался и еще пристальней всмотрелся в цифры.

– Так это же «Тысяча»!

– Конечно. – Живчик не открывался от окна, однако продолжал согласно кивать. «Тысяча» была любимой «убийцей времени» как у ботанических дозорных, так и сталкеров.

– А на бумажке их прозвища?

– Скорее старшинство, – хохотнул Костик. – Догадайся, кто записи вел.

– Самый «скромный» – средний, – рассмеялся в ответ Мальгин. – А почему ты решил, что игра продолжается? По мне, так Мелкий навсегда в лидерах останется с его семьюстами баллами…

– Семьсот?! Ого! У Игната в дневнике четыреста пятьдесят зафиксировано…

– Не понял…

– Есть поверье, что раз в год братья совершают розыгрыш, или один раунд… черт знает, как правильно назвать, а Средний продолжает вести «летопись» игры…

– И что случится, когда кто-нибудь из них победит?

– Мир, который мы с тобой знаем, закончится. Не исчезнет, а именно закончится. Так написано.

– И? Что дальше?

– Неизвестно. Возможно, братья распишут новую партию или поймут, что слишком засиделись за картами, и разбредутся по домам.

– Странная легенда… Кто же они такие, если от их игры зависит судьба мира?

– Просто братья. Это же сказка… – Живчик неопределенно хмыкнул.

А Ваня посидел-посидел, посмотрел на три тени, в руках которых оказались судьбы всего мира, подошел к ним бочком и зашептал на всякий случай:

– Уважаемые Старый, Мелкий и Средний, прошу извинить нас за неподобающее поведение, за крики и громкие разговоры. Мы не хотели вам мешать и отвлекать от… – Иван запнулся, – от важных дел… раз уж от них весь мир зависит. И не спешите особо, играйте на здоровье. Дайте нам еще немного пожить, а?

На миг Ивану показалось, что в его голове послышался дружный многоголосый смех, однако наваждение быстро рассеялось.

– Ванька, не воспринимай всерьез. Игнат очень уважительно про эту троицу рассказывает, но и по науке пытается все объяснить. По крайней мере, самому себе. «Черный Тюльпан» виден только из этого окна. Даже не так, правильнее – виден только в этом окне. Все, что мы наблюдали, происходило в окне, а не за ним – снаружи ведь ничего не поменялось. Но стекло здесь необычное – зеркальное, единственное на весь дом. Скорее всего, в нем и заключен секрет видений.

– А братьев наружный зеркальный слой, каким образом объясняет?

– Не грузись и меня не грузи. Я обещал интересное место показать? Показал. Теперь отдохни пару часиков, ляг на диван и поспи.

– А ты?

– Я с кодами доступа буду разбираться, да и по будущему месту захоронения Москвича покуда что никаких знаков не заметил. Брехня, судя по всему. Но покараулю еще с полчасика для очистки совести. Отдыхай.

– Отдыхай, поспи, – передразнил юноша. – Уснешь тут, пожалуй, после всего увиденного! В окне Апокалипсис, рядом привидения в карты играют…

– Вы, дозорные, редкие мастера спать везде и всюду, даже стоя и на ходу, – не остался в долгу Живчик.

Голова у Вани болела безостановочно, виски ныли. Может, и правда попытаться забыться хоть ненадолго? Мальгин извлек из походной аптечки болеутоляющее, запил несколькими каплями стремительно заканчивающейся воды. Ее хватит от силы дня на два, что потом? «А потом – суп с котом»… Это деда присказка. Неважно. Два дня – целая вечность, еще надо прожить.

Таблетка действовала. Веки сами собой смежились, а торопливые, суетные мысли сменялись спокойствием и некой тихой радостью – он покидал мир боли. Пока ненадолго, но к долгому путешествию готов и не был. Когда-нибудь потом…

Ему приснился Отшельник – совсем не такой, каким запомнился с последней и единственной встречи. Умиротворенный и улыбчивый, светлый… Он что-то говорил, однако слов было не разобрать – и в памяти остался только взмах руки на прощание. Отшельник уходил. Налегке, не оборачиваясь и ни о чем не жалея, ведь он к своему долгому путешествию был готов всегда и давно ждал его.

Затем пришла Аня Петровская или Хозяйка, он так и не научился их различать. Гладила его по голове, неслышно шептала что-то в ухо, и страшная боль исчезала, растворялась в ее неизбывной муке. Иван впитывал взамен бесконечную грусть, что навсегда поселилась в потерянной душе. Им было так хорошо вдвоем…

Перед тем как открыть глаза, юноша услышал голоса Братьев. Те громко смеялись, переругиваясь, обвиняя друг друга в шулерстве. Звенели пивные бокалы, с сочным хрустом тасовалась колода, шелестели ложащиеся на стол карты.

– Ничего не бойся.

– Будь смелым.

– Удачи тебе, солдат!

Ваня Мальгин благодарно кивнул: «И вам удачи, братья!», и проснулся.

Живчика у окна не было, как не было его и в самой комнате. Тревожно застучало сердце – что случилось? Вместо ответа стук входной двери и подслеповатый лучик теряющего заряд фонарика, шарящий по стене.

– Костик?!

– Я это, я. Не кричи, а то опять извиняться придется.

– Ты чего?

Вслед за лучом появился и сам Живчик, весь перепачканный землей, а в руках вместо привычного автомата – маленькая саперная лопатка.

– Я… – Костик тяжело, прерывисто дышал, – знак увидел… тебя будить не стал… здесь сны снятся вещие… сам… похоронил…

– Ну, ты даешь! Как в одиночку-то не испугался?

– «Не надо бояться, творя добрые дела»… Кто-то древний сказал. – Федотов с размаху плюхнулся на мягкий, гостеприимный диван. – Уф, устал, как волколак! Это не лопата, а детский совочек. – Он презрительно качнул головой в сторону «саперки» и спросил, чуть переведя дух:

– Видел что-нибудь? Ну, сны какие-нибудь особенные?

– Не знаю… Думаю, братья на нас не в обиде…

– Ну и славно… А я тут таблицу целеуказаний нашел с координатами Бункера и коды запуска… Так что можем выдвигаться.

* * *

Усталость и злость. Маркус ждал, с каждым часом раздражаясь все сильнее и сильнее. Но его враги не спешили. Он прорвался через ад, пытаясь опередить, успеть, не опоздать… А они и не думали спешить… С каким наслаждением он отплатит им за каждую секунду бесплодного ожидания. Твари!

Вертолет потерпел крушение всего лишь в километре от ОДО, но что это был за километр… Местность кишела всевозможными мутантами, большинство из которых ему видеть никогда не приходилось, – летающие, ползающие, прыгающие, бегающие. И всех объединяло лишь одно – жуткая, непередаваемая злоба, безграничная агрессия!

Как он смог прорваться, пробиться, пройти… тело ныло от бесчисленных ран – рваных, колотых, резаных. Последние несколько часов сознание в слабеющем теле удавалось поддерживать только лошадиными дозами обезболивающего. Левая рука висела плетью и уже даже не болела, словно чужая, ноги почти не слушались, лишь правая, ушибленная в вертолете, слабо ныла. Зато бока, грудная клетка, спина и шея представляли собой кровоточащий клубок обнаженных нервов, где каждая клеточка вопила от нестерпимой муки. Закрыть бы невидящие глаза, дать телу немного покоя, расслабить несчастные, измученные мышцы… Но нельзя, как нельзя больше вкалывать транквилизаторы – каждый последующий укол может убить. «Твари, ну где же вы?!»

Зато пункт назначения с невнятным наименованием ОДО не разочаровал. Ради того, чтобы увидеть сошедшее с картины легендарное здание, стоило приложить значительные усилия. Правда, на полотне, что висело в Зале собраний Бункера уже добрых полтора десятка лет, абстрактное ОДО пафосно называлось Храмом Возмездия. «Вольф перед входом в Храм Возмездия» – так гласила подпись к эпической картине. «Генрих Вольф и Храм Судьбы» – непонятно перековеркивали старожилы. Как бы то ни было, ОДО или Храм, здание завораживало, притягивая взгляд: четкие прямые линии, устремленные в небо, рубленые грани стен, изящные колонны, подпирающий массивный портик над входом, остроконечный шпиль на величественной башне, украшенный алой звездой. Огромное количество деталей, выполненных с большим вниманием и любовью – геральдические символы ушедшей эпохи, скульптуры в человеческий рост, декоративные узоры арок, балконов и резных карнизов… Маркус, забыв обо всем, несколько минут бродил по площади перед зданием, впитывая, запоминая мельчайшие черточки рукотворного шедевра. «Какая красота!» – шептал он себе и поражался тому скрытому чувству, что столько лет дремало где-то глубоко внутри. Что это было? Он бы не смог ответить определенно – хотелось отдать все на свете, лишь бы приложить руку к подобному произведению, создать что-то свое, настоящее, поражающее воображение. Вот только отдавать нечего, Апокалипсис забрал все, предложив взамен лишь одиночество и право на месть. «Сначала придется убить всех врагов, стереть всю гниль с лица очищающейся Земли. Лишь потом можно созидать… не на руинах – на идеально ровном, лишенном изъянов месте. – Маркус крепче ухватился за автомат. Сознание мутилось, и он из последних сил цеплялся за ускользающую явь. – Надо перебороть слабость, пересилить боль. Они придут. Они придут…»

Когда послышались голоса и гулкое эхо шагов, потерявший всякую надежду Тевтон не поверил своим ушам, приняв долгожданные звуки за причудливую игру измученного сознания.

Две человеческие фигуры, закованные в доспехи радкостюмов, неспешно миновали его неприметную нишу в стене и замерли у балюстрады площадки, круто обрывавшейся над трехметровым провалом. Они искали лестницу или иную возможность спуститься вниз, эти двое, идущие стародавней дорогой Вольфа. Той, что, словами давно спившегося поэта из Бункера, ведет к «пульту управления ядерным огнем из преисподнии ракетных шахт»… Вот только цель ныне выбрана иная – его, Маркуса, родной дом… «Не получится, ребятки, не получится».

Наступило время укорачивать чьи-то жизни. Дар, позаимствованный людьми у Богов. Автомат задергался в руках – не сильно и не долго, лишь для того, чтобы выпустить на волю три пули с одним адресатом. Человек в черном костюме, в чью спину ударила короткая очередь, неловко, почти комично раскинул руки, словно птенец, так и не научившийся владеть крыльями, и, перелетев через низкие перила балюстрады, безмолвно рухнул вниз. А может, он и кричал перед смертью – говорят, нельзя не закричать, узрев ее уродливый лик, – но Маркус не слышал даже собственных выстрелов: обезболивающие затуманили мозг, лишили слуха и теперь покушались на зрение. Плевать! Сил на последний, самый важный выстрел хватит. Должно хватить.

– Я шел за тобой с самого Бункера. – Тевтон не смог разобрать своих слов, и тогда он заорал, борясь с глухотой: – Я убил твою сучку, но ты в ответ разворотил мне половину лица!

Резко сдернутая железная маска Маркуса, неразлучная спутница его последних дней, упала под ноги молчаливому врагу.

– Ты видишь? – бубнил Тевтон, силясь не соскользнуть в трясину дурмана. – Я теперь всегда улыбаюсь, даже когда нужно плакать. Тебе нравится моя улыбка? Она не слишком эстетична и немного скошена в сторону, но это ведь только добавляет шарма, правда? Краснов называет меня Гуимпленом и Джокером… Не знаю, кто это, зато и ты не знаешь Краснова, ведь так? А зря, ведь он очень большой и важный человек, прилетевший к нам из далекой Сибири на небесных птицах. Увы, я угробил обеих птичек, – блондин театрально, с деланным сожалением развел руками. – Но вскоре они полетят сюда десятками, пойдут караваны из сотен машин и тысяч людей, таких же важных, как Краснов, и даже важнее. Нужно лишь очистить город от такой скверны, как ты. Отсюда начнется собирание земель русских, из самого сердца Урала. Правительство – единое, мудрое, нерушимое, выбрало наш город. Екатеринбург станет столицей новой страны, возрожденной из пепла. Но тебе, пособник раскола и преступник, противопоставивший себя Родине, ничего уже не увидеть! Впрочем, я казню тебя за другое – плевать на политику, амбиции и власть – а вот за выстрел, что разнес мне лицо в клочья, я задолжал тебе один патрон. С набежавшими процентами – целую обойму. Можешь зажмуриться, ведь каждая пуля ляжет ровно в десяточку, я различаю мишень на твоей поганой роже…

Маркус врал. Он уже ничего не видел. Его ослепленный ненавистью, оглушенный обезболивающими разум витал где-то среди призраков, выцеливая несуществующих противников, метя в пустоту. Когда дрожащий палец вдавил курок, автомат выплюнул две пули, поразившие темноту, и замолчал. Лишь тихо и напрасно стучал боек, не находя больше патронов. Однако Тевтон не замечал, что обойма давно пуста, и продолжал стрелять, посылая один воображаемый патрон за другим в пространство. Иван осторожно – подошел к безумному стрелку, нагнулся к его уху и прошептал:

– Там, в подземелье, я решил, что впервые в жизни убил человека. Не жалел ни секунды, ведь не просто убивал, мстил за свою невесту. Однако тогда я поклялся больше не стрелять в людей… не множить грехи. И даже если ты выжил, слову своему я не изменю.

Длинный десантный нож Мальгина вошел Маркусу прямо под грудину.

– Это за Свету!

Блондин застонал. Удивленно, растерянно. Второй удар распорол живот.

– Это за Живчика!

Последним ударом Иван вогнал нож между ребер Маркуса и пробил ему сердце.

– Это за Ботанику!

Тевтон выпустил из рук бесполезный автомат и покачнулся. Потом рухнул на колени и закричал. Перед его стекленеющим, невидящим взором прощально мелькнула ящерка в золотой короне и исчезла, растаяв вместе с туманом, застлавшим взор воителю Бункера.

Тяжело умирать, ощущая дыхание врага, видя его перед собой – неуязвимого… живого… торжествующего. Крик оборвался. Месть вступила в свои права и собирала первый урожай. Однако основная жатва ждала впереди.

* * *

Над телом блондина с изуродованным лицом склонился высокий человек в темной мантии. Он хотел проверить пульс, но, заметив торчащий из груди нож, немедленно поднялся и отошел в сторону.

Мастер Вит не любил смерти. «Этому уже не помочь, – без особого сожаления констатировал глава Ордена Зеркала. – Да и стоило ли? Подобающий финал для несущего тьму».

Но где-то рядом еще теплилась жизнь, удерживалась из последних сил на той грани, что отделяет бытие от небытия. Виту не понадобилось ни времени, ни лишних усилий, чтобы обнаружить лежащего под балюстрадой человека, затянутого в очень знакомый черный радкостюм. В первое мгновение мастер поразился было неожиданной и совершенно невозможной встрече, но своевременно спохватился, осознав ошибку. Всего лишь тот костюм… владелец ныне иной. Бронированный «защитник» спас сегодня еще одну добрую душу, значит, Игнат был бы доволен.

Вит жестом подозвал двоих своих людей и молча указал на лежащего. Те без лишних слов бросились к раненому. Спустили вниз носилки, привязали к ним беспомощного, потерявшего сознание сталкера и без труда подняли наверх. Короткий осмотр удовлетворил мастера: «Жить будет».

– Не теряйте времени. Возвращайтесь с ним к Поясу.

Отправив своих людей, Вит легко опустился на пол у самого края балюстрады и беззаботно свесил ноги над трехметровым провалом. Откинув с головы капюшон, он привычным движением руки извлек из недр мантии любимую трубку, не спеша, раскурил ее и с наслаждением втянул в легкие ароматный дым. Вот и все. Где-то в глубине, прямо под его ногами, в эти минуты творилась история, а он лишь созерцал ее бесконечный ход. Со стороны – как и всегда.

Медитировать можно по-разному. Кому-то, чтобы начать чувствовать движение воздуха, дыхание тишины или смех пустоты, требовалась молитва, наркотики, погружение в транс… Ему, старому Виту, неизменно помогала трубка. Вселенная превращалась в единую туго натянутую струну без начала и конца – только честное, мощное, понятное напряжение и дрожь. Любое событие, действие, даже мысль вызывали колебание, доступное восприятию открывшего миру свой разум. Полнейшая беззащитность, поручение себя чужой воле и силе, а взамен всезнание… или хотя бы легкий намек на него… Впрочем, человеческому разуму достаточно и этого.

Через миг испуганный и измученный юноша заглянет в Зеркало. Великая честь и страшное проклятье. Готов ли он? Выдержит ли? Что увидит с той стороны хрустального стекла? Вит чувствовал его боль – не только физическую, хотя даже ее, дарованной неизлечимой лучевой болезнью, хватило бы любому взрослому. А мальчик держался, даже не думая о невидимых, но до жути реальных крючьях, что раздирают, рвут на части его тело. В руках Ивана Мальгина, достойного наследника великого деда, застыл Карающий меч, на острие которого ждут, сами того не ведая, сотни или даже тысячи жизней – грешных и чистых, виновных и безвинных. Но меч слишком велик и могуч и карает всех, без разбора. Равнодушное, безжалостное орудие, послушное любым рукам, в которых достаточно силы. Он слишком долго ждал, целых шестнадцать лет, и теперь рвался в бой. Убивать, убивать, убивать! Металл, раз причастившийся от человеческой крови, уже никогда не забудет ее вкус…

Координаты цели указаны. Коды доступа введены и приняты древней системой, остается лишь вдавить бледно-серую кнопку, по чьей-то странной прихоти прозванной «красной». Юноша застыл, явственно ощущая грань, что разделяет смиренно ожидающий своей участи город на новое до и новое после, на Прошлое и иное Будущее. Мальгину тяжело – слишком невыносимо бремя выбора, слишком велико одолженное ненадолго могущество, за которое последует чудовищная расплата.

Вит выдохнул густой дым и мельком взглянул на циферблат старинных наручных часов – символа времени, пусть заключенного в золотую клетку, но так и не прирученного. Оно таяло, уходило в никуда, забирая с собой те жалкие дни и минуты, что когда-то отмеряло Виту. Ему не протянуть долго вне Пояса, только там он избегает вынесенного много лет назад злобной Судьбой жестокого приговора – мучительной смерти от лучевой болезни. Только Пояс дарует обреченным приют и укрывает от неизбежности.

Ничего, он успеет вернуться. Слишком важный момент, чтобы гнать его и торопить. Десятки нечеловеческих глаз – алчных и грустных, сумасшедших и исполненных печалью, хищных и смиренных – уставились на Ивана Мальгина, примеряющего мантию Кровавого Судьи. Он еще может отказаться, убрать руку с кнопки и уйти, избрав иной путь, путь непротивления, и утратить призрачное отражение в Зеркале для Героя… поздно! Воздух взорвался криками – отчаянными и торжествующими, разочарованными и ликующими, – но лишь один из них принадлежал человеку, и не было в его голосе ни победы, ни облегчения, лишь невыносимая боль, что прорвала все преграды. Вот и все…

Вит молниеносно вскочил на ноги, с поразительной для своего возраста легкостью преодолел в стремительном прыжке ограждение балюстрады и, уже очутившись внизу, резво бросился к пункту управления ракетным комплексом, где лежал без сознания избравший свою судьбу Иван Мальгин. Мастер Вит знал, что в одиночку, на собственных руках, вынесет несчастного юношу из навсегда проклятого здания и донесет до Пояса Щорса. Он сделает это, иначе и быть не может.

«Вот и все, – повторил про себя глава Ордена Зеркала. – Смена поколений завершена. Прежние герои ушли, достойно завершив свое служение Городу и почив с миром. Их место займут новые, а значит, борьба не закончится. Они молоды, наивны, многое еще укрыто от них, но других героев у Города нет, он сам выбрал хранителей, сам вложил в их руки оружие. Справятся ли? Найдут ли верный путь? Это неведомо никому, кроме молчаливого Времени».

– Кто… – Ваня открыл незрячие глаза и, слепо, непонимающе глядя на несущего его на руках, словно ребенка, Мастера Вита, прошептал: – Кто… с той стороны игральной доски?

Прежде чем Мастер ответил, юноша вновь погрузился в беспамятство – его голова безвольно опустилась на грудь, а взор затуманился и потух.

– Никого нет и никогда не было. Человек – единственный хозяин собственной судьбы…