Текст книги "Голоса выжженных земель"

Автор книги: Андрей Гребенщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 70 страниц)

Глава 15
Открытие

В ночь накануне возвращения Володи Никита спать не собирался. Чувствовал, что записи Эль подводят его к чему-то важному, что-то вот-вот должно произойти… Он позволил себе часовой сон после быстрого ужина – короткий отдых должен был восстановить силы перед ночным «блицкригом». Выпив бодрящего грибного чая, юноша вернулся к дневнику. Его слегка колотило от предвкушения и ожидания, «горячо, уже горячо». Интуиция не обманула.

– Четверка, у нас ЧП! Мы гуляли по верхнему уровню – там недавно оборудовали хорошую детскую площадку, когда внезапно на всем этаже вырубилось нормальное освещение и включилось аварийное. Завыли сирены. Я даже не успела испугаться, Дениска мигом прилетел и вывел нас оттуда… Однако баззеры отлично слышны и в жилых подуровнях. Люди не знают, чего ждать, все встревожены. Авария? Какая? Насколько серьезная? За четыре года такого не было ни разу, с самой эвакуации, – тогда тоже выли сирены и работал красный «стробоскоп» вместо обычных ламп.

Вот оно! Ник догадался, что происходит, раньше, чем Эль, но, боясь спугнуть удачу, радоваться не спешил.

– Четверка, ты не поверишь! Пять минут назад забегал Дениска – на себя не похож, весь растрепанный, взбудораженный, но вижу, что довольный, еле сдерживается. У меня от сердца отлегло, значит, ничего страшного! Он обнял нас, прошептал два слова и тут же умчался куда-то. А знаешь, какие слова? Скажу по большому секрету: «герма открывается».

– Да! – Ник вскочил. – Есть!

Теперь будет, что рассказать Володе. Экспедиция, черт возьми, не бессмысленна!

– Управление спешно собирает группу, наружу отправляют восьмерых человек. Представляю, сколько добровольцев рвется на свободу… Эх, хоть бы одним глазком взглянуть, что на белом свете творится… Да кто ж меня отпустит, я нынче курица-наседка с дитем малым… Готовятся серьезно: антирадиационные костюмы, измерительная аппаратура, вроде бы даже передатчик с собой тащат, связь с внешним миром устанавливать. Интересно, есть еще где-нибудь выжившие? Ведь должны быть, Четверка? Люди ко всему приспособятся, мы тараканам еще фору дадим, у них нашей воли к жизни нет! Я уверена, не одни мы в нашей радиоактивной вселенной…

Никита потянулся к кружке с остатками холодного чая и почувствовал, что не может удержать ее в руке. Пальцы онемели, он почти не ощущал их – лишь легкое покалывание в подушечках. Крепко обхватив кружку, он с все нарастающей силой сжимал ее, словно пытаясь раздавить, смять.

Онемение быстро передалось от руки к плечу, затем к шее, голове и туловищу. Мышцы свела мучительная судорога, но вместо крика боли изо рта вытекла струйка слюны – челюсти не разжимались, неестественно изогнутые губы не двигались. В мозгу, который еще отчаянно сопротивлялся параличу, тревожно билась единственная мысль. В детстве он видел, как умирал старик, которому станционный врач посмертно поставит диагноз «инсульт». Инсульт… сознание вспыхнуло в последний раз и погасло.

* * *

Восемь человек в нелепых, мешковатых костюмах радиационной защиты. Один из них оборачивается и машет рукой. Его одергивают, «оглядываться – плохая примета». В открытых воротах не видно неба, все застилает грязно-желтый туман, надежно скрывающий пространство вокруг. Люди нетерпеливы, четыре года заточения под землей не прошли даром. Они хотят увидеть солнце, облака, горизонт, все, о чем столько лет мечтали. Но проклятый туман, отделяющий от мечты, встал на пути!

Это ничего. В эфире слышны их переговоры, люди шутят, перебрасываются необидными матерками, подбадривают друг друга. Свобода совсем рядом. И никакой Нил Армстронг не чувствовал себя так, как чувствуют сейчас они, вернувшись после долгого отсутствия на Землю, на оставленную когда-то поверхность. Они нервничают, не зная, родная ли планета сокрыта желтой дымкой, но они верят в это! Потому спешат, не в силах больше ждать.

Их фигуры давно пропали из виду, исчезли, поглощенные туманом, есть лишь голоса в радиоэфире.

«Двадцать метров от Объекта. Все чисто, идем дальше».

«Пятьдесят, продолжаем движение. Из-за марева ничего не видим».

«Сто метров, разрешите установить аппаратуру?»

«Фонит от души. Сейчас, секунду…»

Секунда затягивается на минуту, на две, на пять. Убежище вызывает группу, повторяя одни и те же команды. «Приказываю немедленно возвращаться на базу. Как слышите меня? Приказываю немедленно…» Но в ответ только тишина и треск помех.

Пять минут сменяются десятью, на двадцатой раздается приказ: «Аварийное закрытие гермоворот. Повторяю, закрыть затвор в аварийном режиме».

Огромный проем ворот, через который когда-то проезжали груженные до отказа фуры и наполненные топливом бензовозы, дрожит, гигантские створки медленно сдвигаются навстречу друг другу, оставляя поверхность с той стороны реальности. А еще восемь смелых человек, невольно принесенных в жертву… поверхности? свободе?

Ник открыл глаза. Кружка лежала на боку, недопитый чай из нее давно вытек, лужей собравшись на столе. Никита поднес к лицу руку, ту, что не удержала кружку, сжал пальцы в кулак. Разжал, рассматривая изрезанную папиллярными линиями ладонь, вновь сжал. Рука подчинялась. Никакого предательства… Кулак-ладонь, кулак-ладонь. Будто и не было ничего, кроме притаившейся на кончиках пальцев боли.

Диктофон молчал. Нехорошо молчал, как умеют лишь скрывающие забытые тайны предметы. Была в этом молчании угроза и обещание… Ник, хоть и работал в антикварном магазине, не умел подобно дяде разговаривать со старинными предметами, не умел видеть их душу. Какая душа у этого приборчика? Черная и беспросветная, да? «Зачем ты, Четверка, похитила жизнь у Эль, зачем хранишь ее в себе? Кому понадобилось пробуждать то, что покрыто пылью времен?»

Юноша чувствовал себя разбитым, принятое за инсульт наваждение словно вывернуло его наизнанку, пропустив через мясорубку из чужих воспоминаний. Не наваждение – морок. Наведенный морок.

Часы показывали три часа. Сколько же он «проспал»? Много, наверное. В голове вяло роились ленивые мысли, никак не складывающиеся во что-то определенное и целостное. Обрывки сна, чужие недосказанные фразы, пульсирующая боль в истончившихся висках.

Больше никаких записей! Дневник сводит его с ума, лишает настоящего, дающего отдохновение сна, расщепляет реальность на части… Он больше не выдержит. Один раз, когда ему привиделось убийство Мечтателя, – случайность, два – сегодняшнее зрелище – совпадение, но третьего раза, зовущегося закономерностью, разуму уже не пережить, не найти аргументов, способных объяснить творящееся безумие.

Он вышел из магазина. В редкие минуты, подобные этой, Ник жалел, что не курит. «Палочка со смертью» кроме самой смерти способна дарить напряженным мозгам краткосрочный отдых, пока несчастные легкие давятся отравленным дымом. Вот и сейчас он с удовольствием бы затянулся, прочистил голову от всего лишнего. Такой на зависть легкий и доступный способ расслабиться…

Взгляд Ника упал на одинокую фигуру, медленно бредущую по балкону над платформой. Похоже, любитель поздних прогулок совершал ночной променад по опустевшей станции. Не спится же людям! Юноша уселся на «завалинку» рядом с дремлющим охранником. Тот довольно успешно имитировал бодрствование, только полузакрытые, стеклянные глаза совершенно не отражали окружающей действительности. Ник помахал перед дозорным рукой – нет реакции, щелкнул пальцами прямо над ухом – то же самое. Пришлось приглядываться, дышит ли вертухай, но грудь его мерно вздымалась, значит, солдат в полном здравии, коротает время до утренней пересменки. Можно служивого понять, нудное это занятие – целую ночь сидеть на лавочке и высматривать в станционной пустоте врагов. Уж лучше посмотреть свежие сны.

Никита отогнал от себя не вполне взрослую и совсем уж неадекватную мысль – истошно заорать в ухо нарушителю устава, желательно так, чтобы дело закончилось посрамленными от испуга штанами. Однако не стоило из-за сомнительной хохмы обострять и без того непростые отношения с дозорными. Пусть лучше спит, чем копит злость.

Ночной «гуляка» тем временем подошел к магазину и вблизи превратился из безликого силуэта в миловидную девушку.

– Здравствуй, Никита, – стесняясь и бледнея, она поприветствовала его.

– Привет, прекрасная незнакомка.

Девушка вспыхнула, бледность на щеках сменилась румянцем.

– Я – Лена, – в голосе обида, похоже, он должен был ее узнать. Но на губах улыбка, значит, комплимент сгладил неловкость.

– Привет, прекрасная незнакомка Лена.

Улыбка стала шире, больше никаких обид и смущения.

– Ты уже знаешь мое имя, какая теперь из меня незнакомка?

– Все та же – прекрасная.

Смех. Чистый и беззаботный. Стеклянный колокольчик…

– Почему ты редко выходишь из магазина? Я часто гуляю, но тебя никогда не могу застать здесь.

– Я – старый и мудрый затворник, мирская тщета чужда мне.

Снова смех, но не колокольчик, что-то более заливистое и нежное:

– И скоро закончится твой домашний арест, о старый и мудрый затворник?

– А что, все в курсе о моем… хмм… временном заточении?

– Конечно. Старшие девчонки дни считают, ждут возвращения твоих пятничных вечеринок, – улыбка на ее устах завяла, но внимание Ника уже сфокусировалось на другом.

– Старшие девчонки? А ты, выходит, младшая?

– Выходит, – она виновато кивнула.

– И сколько тебе?

– Шестнадцать! – врать Лена не умела, румянец на щеках обрел прежнюю бледность. – Будет! Скоро… В следующем году, – с каждым словом ее голос звучал все тише.

Перспектива более приятного и естественного способа расслабиться – в сравнении с курением – летела на всех парах под откос. Никита враз помрачнел и заскучал.

– Что ж ты – такая маленькая, а по ночам гуляешь, да еще и в одиночку?

– Я не маленькая! – новые интонации, уж не злость ли? – И не одна, с тобой стою, разговариваю.

– Не серчай, Ленка, – Нику вдруг стало неудобно за собственную бестактность. – Подрастешь… в смысле, достигнешь полагающегося по закону возраста – заходи в гости.

– Спасибо, – голос немного смягчился. – По тебе все мои подружки сохнут…

Упрек? Но разве он в чем-то виноват?

– Из-за вечеринок? Или потому что богатый? – вопрос вырвался сам собой, юноша тут же обругал себя за несдержанность и глупость.

– Потому что умный и красивый, а еще благородный. Совсем не похож на других… «Особенный». Так подруги говорят. – Лена хоть и попыталась «прикрыться» подругами, но все равно смутилась отчаянно.

– Благородный? – Ник удивленно хмыкнул. – Благородный…

Трусливый он – диктофона крошечного до дрожи в коленках боится. Часто – беспомощный, а еще – непроходимо тупой. Учиться всему только-только начинает… Впрочем, маленькой восторженной девочке знать этого не положено. Пусть идеализирует, возраст такой.

– Лен, мне пора, работа ждет.

– Конечно. До свидания, Никита. Я приду.

– Что?

– На вечеринку… Когда можно будет.

Она развернулась и неспешно двинулась по балкону в обратную сторону. Никита смотрел ей вслед, и на сердце его отчего-то стало тоскливо. Может, потому что прежних веселых и разгульных вечеринок больше никогда не будет? Или не будет его самого?..

* * *

Володя выглядел еще ужаснее, чем в свой прошлый визит. Опрятная одежда и аккуратная прическа положения не спасали, глубоко запавшие в череп глаза производили тягостное впечатление.

– Что с тобой?

– Бессонница замучила. Думал, избавился от нее, ан нет, снова, сука такая, привязалась. Как сам?

– Эту ночь тоже не спал.

– Погано. Сочувствую.

– Не из-за бессонницы. Я дневник дослушал до конца.

– Я в тебе и не сомневался, – Володя тяжело опустился на стул. Провел рукой по лицу, массируя веки. – Мне еще есть кого спасать? – Вопрос дался ему не сразу, мешало не поддающееся контролю волнение.

– Не тебе, нам. Я с тобой иду.

– Хорошо, я очень рад… – голос Володи звучал глухо, казалось, он из последних сил борется с усталостью. – Многое надо обсудить. Только сначала закончим с этим.

Он вытащил из-за пазухи небольшой мешочек из темной материи, положил его на стол и аккуратно подвинул Нику. «Смотри».

Никита опасливо развязал мешочек, заглянул внутрь. Не разобравшись с содержимым, вытряхнул непонятную железку на стол. Крошечная, чуть ли не игрушечная оправа от очков, с единственной целой линзой.

– Что это? – вопрос еще не был произнесен до конца, когда правильный ответ возник в мозгу. И Володя это заметил.

– Заказ выполнен. Твой дядя отомщен.

Никита покрутил очки убитого карлика в руках, пытаясь понять собственные эмоции. Но эмоций не было. Никаких. Ни радости, ни торжества – ничего. Пустота…

Тогда он бросил оправу на пол и каблуком ботинка ударил по хрупкому предмету. Линза треснула со стеклянным хрустом, дужки изгибались под ногой в разные стороны, но никак не желали ломаться.

– Спасибо, работа принята.

– Вижу, что разочарован, – Володя сокрушенно помотал головой. – Не думай, дело не в том, что месть осуществлена чужими руками… Чужие, свои, разницы никакой… Уж мне поверь, месть не доставляет облегчения. Она и не должна доставлять. Молодец, что не радуешься смерти подонка. Нет в смерти никакой радости, если только ты не полный отморозок. А ты – не отморозок. Но кое-что со временем обязательно почувствуешь – не сразу, не завтра, но ощущение придет. Обещаю.

– Спасибо, Володя. Не твоя вина, что легче мне не стало.

– Легче не станет уже никогда…

Глава 16
Праздник общей беды

– Ворота открылись ровно через четыре года с момента Катастрофы.

– Я так и знал! – несмотря на одолевающую его усталость, Володя вскочил с места. – Я так и знал!

– Как знал, что знал? – реакция гостя потрясла Ника: он столько бился, чтобы вытащить эти сведения из дневника, а заказчик, оказывается, все знал!

– Не грейся, юнга, никто твой труд не принижает. Я знал, но не был уверен. Нужно было точное подтверждение, и ты все подтвердил, за что тебе честь и хвала, а также причитающийся гонорар!

– Володя, я ни хрена не понимаю, давай по порядку? – Никита насупился. Еще бы, столько сил вгрохать и лишь «подтвердить», но не стать «первооткрывателем»!

Володя вернулся на место, нетерпеливо застучал пальцами по ́ столу:

– Кое-что я уже рассказывал в тот раз, когда ты соизволил накачаться до поросячьего визга. Но, по ходу, придется все повторять?

Юноша скромно кивнул, отгоняя позорные воспоминания.

– Ох, малой, есть рассеянный склероз, а есть пьяный… Хорошо, поехали по второму разу.

Я работал в компании, которую возглавляли Мечтатель, отец Эль, ну и Денис подвязывался в то время к руководству. Шустрый был пацанчик – из «золотой» молодежи, но не дебил и не бездельник, ухватистый, фишку, что называется, рубил. Вы с ним чем-то похожи, кстати, только его не жизнь заставила вертеться, а сам он на месте не любил сидеть, обожал движуху, чтобы кровь не застаивалась.

Никита поморщился, его покоробила не столько подколка собеседника, сколько сравнение с персонажем, в чей адрес он посылал тонны проклятий. К тому же выходило, что сравнение не в его, Ника, пользу.

От внимательного Володи гримаса юноши не укрылась:

– Я его тоже с трудом выносил. Из-за Эль. Многие были в нее влюблены, не девушка была – огонь. Даже ураган… Или цунами. ́ Я пробовал к ней подкатывать, но сам понимаешь, дочь босса, да еще и бдительный женишок невдалеке ошивается… Кстати, Эль хоть раз упоминала Володю из Снабжения?

Ник задумался на секунду, затем отрицательно покачал головой. Не хотелось расстраивать гостя, но против истины не попрешь.

– Оно и понятно, – Володя горестно вздохнул. – Вот и говорю, что без шансов… А я до сих пор ее помню. Как услышал голос на диктофоне – дыхание свело, прошлое перед глазами встало… Ну, да ладно, в баню розовые сопли! Как уже сказал, служил я в отделе Снабжения – начальником. Тоже не последний человек в фирме. Ближе к Катастрофе Мечтатель перебросил мой отдел на обеспечение Объекта складскими запасами. По официальной легенде Объект являлся именно складом, перегрузочным центром в подбрюшье мегаполиса. Лажа, конечно, полная, не строят «перегрузы» в жопе мира, вдалеке от нормальных дорог, да еще и без «железки»…

– Железки? – перебил рассказчика Ник.

– Железнодорожной ветки. Это нонсенс – крупный склад без человеческой логистики. Стоп, не грузись, уже не в ту степь понесло. Хочу сказать, склад этот липовый изначально странным показался. ́ А когда мне выкатили перечень закупок, вовсе за голову схватился. Компания много чем занималась, но, например, мёд в промышленных масштабах не запасала никогда! А сколько неликвида пришлось вытаскивать у вояк с СДХ…

Ник деликатно кашлянул.

– Складов длительного хранения, – Володя быстро поправился. – Короче, просек я тему, что Мечтатель, в ту пору он один вел Объект, мутит что-то, и начал копать. И докопался до того, что СБ… служба безопасности за этим не слишком достойным занятием меня и повязала. Предстал я пред светлые очи бигбосса, думал, память мне будут неприятными способами отбивать. А Мечтатель возьми и сказани, мол, раз ты, уважаемый Владимир Аристархович, и так до всего сам дошел, не желаешь ли поработать на благо фирмы в открытую?

«Аристархович», – мысленно отметил Ник. Редкое отчество, но раньше он его где-то слышал. Еще бы вспомнить, где…

– Выбора особого у меня не было, да и не криминал оказался, как я поначалу решил. Не особо законным закупом оружия занимался другой человек, а мне поручили дефицит труднодоставаемый искать, причем – в самые сжатые сроки. Впрочем, меня трудностями и работой не испугаешь.

За все труды обещал Мечтатель мне и моей семье место теплое на Объекте, в Убежище то есть. Кстати, в приватных беседах он Объект иначе чем Обителью не называл… Точно, блин, мечтатель… Хотел оборудовать рай подземный, чтобы с комфортом переждать приближающийся ад земной.

– Откуда он знал, что Катастрофа приближается? Она ведь для всех стала полной неожиданностью.

– Выходит, не для всех. Высоко сидел, далеко глядел… Думаю, кто-то из высших чинов, с кем он общался, шепнул по дружбе. Скорее всего, в самом начале Обитель задумывалась как коммерческий объект, уже потом Мечтатель сориентировался по ветру и ее перепрофилировал.

– Если тебе место в Обители обещали, почему ты здесь?

– Не повезло, – Володя закусил нервно губу. – Точный день не знал никто… Накануне мне позвонили, сказали срочно прибыть с семьей и вещами в поселок, где жило все руководство компании и их приближенные люди, – эвакуация планировалась оттуда. «Велика вероятность удара в течение двенадцати часов» – на всю жизнь эти слова в память врезались… А я в то время в Европе был. Проклятая командировка… Домой вылетел первым рейсом, но время потерял.́ И семью тоже. Они без меня ехать не хотели, ждали до последнего… Мне кажется, до конца и не верили, что такое возможно. А когда началось… Извини, Никитка, тяжело все это… Не хочу лишний раз душу терзать, раны, вроде, и зажили давно, а чуть ткнешь – кровоточат…

– Извини.

– Обитель не так далеко отсюда, правда, дороги нормальной к ней и до Катастрофы не было, успели только гравийку засыпать, но теперь все одно… Напрямки километров десять, не больше. Вкруголя побольше, но не смертельно.

– А что с воротами, ты так и не объяснил…

– Вот неугомонный, у меня уже в горле пересохло. Будь человеком, налей что-нибудь покрепче, – Володя сделал характерный жест из оттопыренного мизинца и поднятого большого пальца. – От чая мерзостного уже тошнит.

– Есть коньяк и виски, – без сожаления предложил Никита. Скоро дом опустеет и пить древний алкоголь станет все равно некому.

– Ого, богато живешь! – гость искренне порадовался проявленному радушию. – Если жаба не задавит, плесни чуть-чуть «конины», век буду благодарен.

Юноша достал из сейфа обе бутыли с предложенными напитками и продемонстрировал ошалевшему от невиданного зрелища компаньону:

– Точно коньяк? – самому Нику хотелось виски, однако пить вразнобой казалось невежливым.

– Ну, даешь! Зеленый змей-искуситель! – Володя продолжал восторженно таращиться на жидкие драгоценности. – Я ж сейчас слюной изойду, ирод ты малолетний. А можно по капле того и другого, а? Иначе от необходимости выбора башню сорвет к чертям поганым!

– Легко. Хоть дядя бы и не одобрил.

– Согласен, но я себе не прощу, что отказался от вискаря, выбрав коньяк. И наоборот.

Никита разлил (а не накапал, как поступил бы более прижимистый хозяин!) по бокалам виски:

– Давай за моего дядю, раз уж мы покусились на его запасы?

– Земля ему пухом!

«Чокаться» не стали, гость жестом остановил Никиту – «не принято». Прежде чем пригубить вожделенный напиток, Володя долго и с наслаждением его обнюхивал, а когда, наконец, отпил, от удовольствия закатил глаза:

– Кайф! Напиток богов… Спасибо, юнга, уважил.

– Если горло промочил…

– Все, рассказываю, слушай. Мечтатель некоторые важные системы Обители замкнул на себя. Таков уж человек был, любил все контролировать, руку на пульсе держать. Но осуждать его не за что, считай, проект процентов на семьдесят – восемьдесят его, отец Эль присоединился лишь на последних этапах. Так вот, открытие гермозатвора относилось к исключительной компетенции Мечтателя. Закрыть ворота можно и вручную, система позволяла, но только не открыть. После его преждевременной кончины допуска к управляющему гермой компьютеру не стало… Как ты мне сам поведал, обойти электронику не смогли, что совсем не удивительно, учитывая, что в Обители все делалось на совесть. НО! – Володя многозначительно поднял указательный палец: – Но Мечтатель учел возможность собственной смерти, подконтрольные лишь ему системы должны были продолжать работать в автономном режиме, без вмешательства извне. Для гермы он в свое время выставил таймер, и автоматика раз в четыре года самостоятельно открывает ворота… Я ответил на твой вопрос?

Вместо ответа Никита разлил коньяк по опустевшим бокалам.

– Продуманный мужик, – задумчиво протянул он, «чокаясь» с Володей.

– Не то слово. Видел бы ты эту Обитель! Отгрохать такое, даже имея денег в достатке, далеко не каждому под силу. Серьезное убежище.

– Надеюсь, еще увижу, – алкоголь неожиданно быстро ударил юноше в голову, подарив сладостное ощущение легкой, ненавязчивой эйфории.

– Ты уже понял, когда Обитель вскроется в следующий раз? – гость крутил бокал с коньяком перед глазами, любуясь игрой света в магическом напитке.

– Это просто. Ворота впервые закрылись в день Катастрофы, значит, открывают в тот же самый день, спустя четыре года.

– Продолжай, – Володя ободряюще улыбнулся хозяину.

– 2017 год, двадцать первый, двадцать пятый, – начал считать вслух Никита, – двадцать девятый, наконец, тридцать третий… До Праздника Общей Беды осталось девять дней. Через девять дней ворота откроются в пятый раз. Мы снова работаем в цейтноте.

– Праздник Общей Беды? – гость многозначительно хмыкнул. – Никогда не слышал, чтобы день Катастрофы так называли… Но мне нравится. Это же из какой-то песни?

* * *

На все сборы отвели ровно два дня. Володя хотел осмотреть машину, на которой предстояло добираться до Убежища, и детально проработать маршрут, исходя из ТТХ[13]13
  Тактико-технические характеристики.


[Закрыть] транспортного средства. Никита, порядком утомленный непереводимыми аббревиатурами своего гостя, в подробности вдаваться не стал и без лишних разговоров свел его с местными сталкерами. С благословения Буйно те обещали машину показать и с маршрутом подсобить.

Сам Ник занялся «консервацией» жилища и магазина. Ключи от того и другого он договорился передать на хранение начальнику станции – Дмитрий Борисович клятвенно обещал приглядывать за временно бесхозяйным жилищем. Ему же Никита вручил написанное от руки завещание. В случае смерти последнего Кузнецова, все движимое и недвижимое имущество переходило в собственность станции. Бумажка была чистой формальностью, в отсутствие других наследников имущество все равно переходило станции, но этим символическим жестом Ник хотел подчеркнуть, сколь много значит для семьи Кузнецовых когда-то приютившая их Донская. Любимый Дон…

Вопрос с досрочным освобождением из-под домашнего ареста решился довольно просто: остаток заключения Буйно милостиво заменил исправительными работами. Долговременный выход на поверхность – чем не исправработа?

Борисыч осторожно интересовался целями Никиты и его странного компаньона, но юноша определенного ответа не давал. Попробуй расскажи в двух словах, куда они собрались и зачем… Да и смысл в этом рассказе? Предупредил только, что велика вероятность невозвращения. Для хорошего мужика Дмитрия Борисовича последний факт перевешивал всякое любопытство, и, повздыхав о неразумности юного Кузи, связавшегося непонятно с кем, с расспросами он отстал.

Со своей частью дел Ник управился за день, и чем занять следующие совершенно пустые сутки, даже не представлял. Напрасное время… «Долгие проводы – лишние слезы», так, кажется?

Пошатавшись с утра по квартире и не найдя себе никакого занятия, он отправился по обычному маршруту в магазин. Не то что дел там было больше, но все к людям поближе.

Выйдя поздороваться с охранником – пришла Нику на ум нечастая блажь, – он застал на завалинке старичка-следователя, мило беседующего с дозорным.

– Добрый день, Евгений Александрович!

– Здравствуйте, юноша, здравствуйте! А я как раз вас дожидаюсь. Слышал, покидаете нас?

В очередной раз подивившись осведомленности старика – про отбытие Никиты знало всего несколько человек, начстанции да сталкеры, консультировавшие Володю, все не из болтливых, – он кивнул, признаваясь:

– Так и есть, готовлюсь к «отплытию». Зайдете в гости?

Сидя в каморке и попивая неизменный грибной напиток, они обсудили рацион Хвоста и особенности ухода за ним. Старик здорово сдружился с мышом и теперь был жутко благодарен Никите за щедрый подарок. Ник в долгу не остался и поблагодарил отставного следователя за то, что тот приютил животное. От благодарностей перешли к магазину и квартире, старичок взял на себя обязательство дважды в день проверять целостность замков и дверей.

– Евгений Александрович, вы человек сведущий, не припомните некоего Владимира Аристарховича? Я всю голову сломал, вспоминая, где слышал это звучное отчество, но так ничего и не…

– Отчего ж не припомнить, припомню, – довольный тем, что может быть полезен, старик заулыбался. – Это как раз по моему ведомству. Есть такой криминальный авторитет по кличке А´рех, обитает где-то за Ясеневской общиной, точнее не скажу. Считается, что кличка его именно от отчества и произошла.

Ник насторожился:

– Криминальный авторитет? И чем же он знаменит?

– Вменяемостью. Умеет договориться и с отморозками, и с нормальными людьми. Потому и ведет бизнес и с теми, и с другими.

– Так что же в этом криминального?

– В этом – абсолютно ничего. Криминал в том, как он власть свою взял. В той версии, что довелось слышать мне, допекала ясеневских банда братьев-разбойников. Люто они буянили, караванщиков убивали-грабили, торговле здорово мешали. Несколько раз рейды на них устраивали, но без особого результата. Тогда и появился некий Володя Аристархович, который взялся проблему «урегулировать», да так успешно с обещанием справился, что банда эта в один день вдвое сократилась. Бойню, говорят, страшную учинил, форменную мясорубку. Те, кто из бригады выжил, в один миг нового пахана признали.

– Сурово…

– Сурово. Но Община на север теперь исключительно через Ареха торгует, получил он от ясеневских монополию. И свое право Володя этот перед другими авторитетами отстоять сумел, причем уже без стрельбы, дипломатией. Одним словом, на все руки мастер – и врага в капусту покрошить, и за словом в карман лишний раз не полезть…

На прощание старик взял с Ника слово на рожон не лезть и беречь себя, а еще обязательно вернуться домой. Пусть цели путешествия бывший следователь так и не вызнал, юноша сразу же пресек все поползновения, но тревожился за Кузнецова он не на шутку, чем весьма тронул юное сердце.

Оставшись в одиночестве, которое нынче казалось особо тягостным, Ник решился было прогнать последние записи Эль, которые слушал под самое утро, перед возвращением Володи. Эти записи после бессонной ночи воспринимались непросто, уставший мозг буксовал на ровном месте, отказываясь понимать очевидные вещи с первого раза. Однако поглядев на мрачную черную коробочку, юноша от своего замысла наотрез отказался: сил на изнурительную борьбу с собственными фобиями не осталось. Древнего приборчика он, черт побери, боялся – сейчас, когда заказ был успешно выполнен и сдан, признаться в позорном факте стало чуть проще. Боялся. До жути жуткой боялся…

Дневник заканчивался на полуслове, не давая четкого ответа, есть ли у экспедиции хоть какая-то перспектива или нет. В подобных случаях те, кто не ищет оправдания своей трусости, трактуют сомнения единственным возможным способом: раз неизвестно наверняка, значит, шансы есть. Ник осознал далеко не сразу, насколько сильно он рвется в неведомую Обитель, как страстно хочет спасти чужую и незнакомую девушку с красивым именем Эль. Чужую и незнакомую… но – после многих часов, проведенных на дневником, – почти родную.

Незадолго до второго открытия ворот, в тот самый день, когда маньяк приносил жертвы в честь подавленного много лет назад восстания, его безумная жатва выдалась наиболее кровавой и ужасной за все время подземного заточения. Отец Эль и ее муж, а также несколько охранников были перебиты в прекрасно защищенном зале Управления. Никто из крепких, здоровых, хорошо подготовленных мужчин не оказал убийце сопротивления… Оружие не сделало ни единого выстрела, на телах ни ссадин, ни синяков от борьбы, лишь тонкий разрез под горлом. У каждого. Одинаковый, смертельный разрез.

Эль захлебывалась от горя, отказывалась поверить в случившееся. Когда происходила неописуемая, не поддающееся пониманию резня, она спала в соседней комнате с шестилетним Колей, и ни единый шорох или вскрик не нарушил их сна…

Она сходила с ума, разум молодой девушки, в одночасье потерявшей «своих старших мужиков», не выдерживал. Эль балансировала между забытьем и бредом, только изредка возвращаясь в реальный мир, чтобы после очередной истерики вновь погрузиться в пучины одолевающих сознание кошмаров. Эти записи, которые девушка начитывала в совершенно невменяемом состоянии, дались Никите особенно мучительно. Много раз он ловил себя на том, что готов разделить с Эль ее ужас и отчаяние.

Вспоминать больше не хотелось. И переживать вновь – тоже. Если возможно, он спасет ее, а если нет…

Никита не принимал вариант «если нет», не мог диктофон оказаться в Метро просто так, здравого объяснения его появлению в Володином сейфе не находилось, но о случайности речи просто не шло. У истории Эль будет продолжение, и он сделает все, чтобы финал у этой страшной истории был счастливым! Девушка из прошлого, пережив ад, заслужила немного покоя…