Текст книги "Голоса выжженных земель"

Автор книги: Андрей Гребенщиков

Эпилог

Ник открыл глаза. Что-то разбудило его, какой-то шум, который нарушал загробную тишину этого склепа. Шепот, доносящийся со всех сторон. Но звуки никак не желали складываться в слова, порождая лишь бессмысленное бормотание…

Он попробовал пошевелить пальцами. Те не послушались, однако чувствительность к ним возвращалась – легкое покалывание в подушечках обнадеживало. Глаза долго привыкали к окружающему мраку, в казавшейся непроглядной тишине появились первые просветы – «ночники», дежурные лампочки – тусклые, почти ничего не освещающие, но дающие уверенность в том, что зрение он не потерял.

Это, как и прежде, ангар, исполинский гараж для древних машин. Ник не мог увидеть, просто знал. Он был там, где оставил его предатель Арех. Домечтавшийся Мечтатель…

Он больше не спал, действие снотворного закончилось, отступал и паралич. Пройдет еще час или два, и к телу вернется прежняя подвижность. И что тогда?

Бормотание сделалось отчетливей, похоже, слух обострялся. Теперь можно было разобрать отдельные слова. Очень скоро слова сложились в осмысленные фразы, а те превратились в повторяемое без остановки стихотворение:

 
У спящей царевны режим простой – с одним только пунктом: «сон».
В пещере порядок, в гробу – простор и мягких подушек сонм.
Сломался будильник, погас ночник, но правда иным темна:
У спящей царевны во сне – наш мир, в котором была война.
Закончился жизни счастливый фильм. Последние титры. Стоп.
И кажется раем – для простофиль – царевны роскошный гроб,
Ведь им невдомек, что же там, внутри, – какая творится муть.
И каждый хотел бы – на раз-два-три – в подобном гробу уснуть.
 
 
И длится кошмар, и хиреет явь – царевны безумный трип.
Нас всех потихоньку сжирает хлябь, в которую мир наш влип.
И страшно представить, куда еще, в болота каких геенн,
Царевны фантазия потечет, прервись этот сонный плен.
Разбудит ее поцелуй в уста – исчезнут ли зло и мрак?
Куда там! – царевна не так проста – опасный/прекрасный враг.
Отчаянный рыцарь, забудь любовь и жалость забрось в сердцах!
Царевна не стоит ни снов, ни слов – лишь нескольких грамм свинца…
 

Эль – прежняя и настоящая, исчезнувшая много лет назад, прорвалась сквозь время и оставила ему инструкцию…

Динамики заработали еще громче и последний раз настойчиво повторили:

 
«Царевна не стоит ни снов, ни слов – лишь нескольких грамм свинца…»
 

Когда все звуки умерли в тишине, Ник тяжело поднялся на ослабших, почти не слушающихся его ногах и неверной походкой побрел вглубь Обители. Его ждала Спящая Царевна…

От автора

Здравствуйте, зовут меня Андрей Гребенщиков, родился я в городе Свердловске в последней четверти прошлого века. Преданные читатели серии «Вселенная Метро 2033» знают меня по книгам «Ниже ада», «Изнанка мира» и по сборнику «Последнее убежище». С удовольствием представляю вашему вниманию мой новый роман «Обитель снов».

Заканчивая работу над совместным проектом «Вселенная Метро 2033: Изнанка мира», я услышал от лидера проекта Элоны Демидовой такую фразу: «как тяжело, оказывается, написать книгу…» Обычные слова, констатирующие всем хорошо известный факт, однако запомнились они надолго, и я частенько их вспоминал, когда писал «Обитель снов».

Что особенного в этой прописной, в общем-то, истине?

Смотря на чужое творчество со стороны, я считал безумно сложным занятием подбирать красивые, правильные слова и конструировать из них предложения, абзацы, главы, наконец, целые книги. Выдумать сюжет элементарно, только включи ненадолго фантазию, проблематичнее придать идее литературную форму, перенести абстракцию, живущую в твоей голове, на бумагу. Так я (наивный!) искренне полагал. И укрепился в своем мнении, когда начал писать сам. Непослушные слова и их сочетания с садистской изощренностью измывались над неофитом – прыгали, скакали, глумились и гримасничали, никак не желая складываться во вменяемый текст, буквы цеплялись друг за друга, образуя чудовищные, нечитаемые нагромождения, знаки препинания исчезали в неизвестном направлении, реплики главных героев тонули в какофонии косноязычных и глупых фраз.

Шло время, уставшие от непослушания единицы речи становились покладистей, запятые и точки возвращались на насиженные места, персонажи умнели, постепенно осваивая внятную человеческую речь. Укрощение строптивых символов не превратилось в простое и незамысловатое действо, но уже и не пугало с прежней силой. Оказалось, броуновское движение элементарных частиц русского литературного вполне поддается дрессуре и даже подчиняется некоторым скрытым от простых смертных сакральным правилам.

Дальше больше – я осмелел настолько, что начал присматриваться к речевому эквилибру – жонглированию словами, балансированию на грани аллитерации, акробатическим этюдам со сложносочиненными предложениями и прочему интеллигентному экстриму. Ощущение того, что свободолюбивые лексические символы проявили по отношению ко мне некую, пока еще весьма условную покорность, стало первой, весьма неожиданной наградой. Когда собственноручно написанный текст нравится тебе самому – это кайф почище прочих. Первый поцелуй не так волнует, честное слово! И не надо крутить пальцем у виска!

Время все шло, шло и шло, творческие «поцелуи» начинали приедаться, как и положено, захотелось чего-то большего! Таким большим оказалась первая, безумно желанная и при этом совершенно нечаянная (такое бывает) журнальная публикация. Гордости и счастью не было предела.

Впрочем, и журнал постепенно покрылся пылью, а затем и вовсе куда-то сгинул за древностью лет, но запретный, единожды вкушенный плод покоя больше не давал. Однако новой взаимности с печатным словом все никак не случалось… Писать в стол рука быстро устала, мечта, не успев толком родиться, зачахла и на долгое десятилетие оставила своего «носителя».

Желание тряхнуть стариной возникло внезапно. Полюбившаяся книга «Метро 2033» привела меня на одноименный портал, и в литературном разделе его я поселился на многие годы. Сначала написал и выложил на всеобщее обозрение повесть о родном Свердловском метрополитене, затем несколько рассказов; познакомился и даже подружился с интересными, талантливыми людьми. А в один прекрасный день… получил приглашение в литературный Хогвартс имени Дмитрия Глуховского! Именно в Хогвартс… Оказаться одним из авторов самого популярного книжного сериала России – уверяю вас, Гарри Поттер испытывал схожие чувства, поступив во всемирно известную магическую академию. Писатели для меня всегда являлись кастой небожителей, обитающих на облаке, питающихся исключительно вдохновением, а в перерывах между утренним и полуденным сочинительством пьющими нектар из всеобщего восхищения и преклонения. Человеку, обитающему в далеком от облака Урале, питающемуся страстно любимыми, но совершенно приземленными уральскими же пельменями, а в перерывах между рабочей неделей и выходными предпочитающему вкусное, но не очень полезное пиво, когнитивный диссонанс был обеспечен. Шок – это по-нашему, по-метрошному…

Дебютное «Ниже ада» не прибавило ощущения реальности происходящему. Да, в Хогвартс меня зачислили, познакомили с другими студентами, магами-преподавателями, с ректором-редактором Вячеславом Бакулиным и даже с Самим… Но вернуть в чувства смогла лишь вторая «курсовая» работа под названием «Изнанка мира». Моя часть проекта, написанная в рекордные, истинно студенческие сроки, заставила поверить, что какими-то зачатками магии я все же обладаю. Четверть книги за две недели – волшебная палочка чуть не отсохла, а головной мозг, на протяжении четырнадцати дней бесперебойно трудившийся в запредельных для человеческого разума температурных режимах и нагрузках, едва не взорвался от напряжения… Сдюжил, справился и… опьянел от ни с чем не сравнимого ощущения. Хорошо выполненной – с полнейшей самоотдачей – работы.

Книга, которую вы держите в руках (в эпоху цифровых копий это выражение стремительно теряет свой смысл, но я позволю себе немного консерватизма), написана без всякого цейтнота и прочего, портящего кровь экстрима. Я спокойно трудился над ней шесть месяцев – ни спешки, ни маячащего перед глазами дедлайна, ничего такого, что давило бы на психику и раздражало расшатавшиеся после «Изнанки» нервы. И, тем не менее, «Обитель» далась мне несравненно тяжелее своих предшественниц. Ответственность – эта самка собаки изводила меня без перерывов и выходных! Одно дело сдать первую курсовую работу – к дебютантам отношение особое, им, как ни крути, многое прощается, – но сейчас-то я уже без пяти минут старшекурсник Глухогвардса (да простится мне подобная словесная вольность!), и спросят с меня за годы обучения в академии по полной программе. Никаких поблажек, снисхождения и прочих радостей литературного «детства»… Оно кончилось, защитное заклинание «Это-моя-первая-книга!» утратило силу и больше на читателя и экзаменатора в едином лице не действует. Все в одночасье стало по-взрослому.

С таким душевным мандражом я и приступал к созданию «Обители. И чувство это не оставляло меня на всем пути, целых полгода…

Тяжело ли написать книгу? Да, очень. Но при этом безумно кайфово. «Мыши кололись, плакали, но продолжали жрать кактус»: мыши – это авторы, а кактус, соответственно, книга. Данное выражение прекрасно отражает суть писательского процесса – кактус вкуснейший (с аллюзией на текилу) суперприз, к которому приходится пробираться через чертову уйму колючих терний. Лень, усталость, отсутствие вдохновения, снова лень; беспомощность, когда упираешься в непроходимое место в тексте, ярость, порожденная беспомощностью, лютая злоба на тупящего себя, второй час буксующего на одном непобедимом абзаце, наконец, умственное и физическое истощение в качестве капитуляции. На завтра долгая моральная подготовка (в народе именуемая «самоуговором») к штурму неприступного абзаца, стремительный блицкриг, двухминутная эйфория и крик (а то и визг) отчаяния – за только что взятой высотой открывается вид на новый, прекрасно укрепленный Эверест с мощнейшей ППО – противописательской обороной.

Полгода изнуряющей, пото– и кровопролитной войны (в том числе с самим собой) – вот что такое для меня книга! Книга – это промелькнувшее мимо лето, это не выпитое с друзьями пиво, непосмотренный фильм, пропущенный хоккей, укоризненные взгляды жены и дочки, бессонные ночи, отсутствующие выходные и праздники. Собственный День Рождения воспринимается как досадная и непростительная помеха на пути к заветной цели… Вам жалко меня?

Ну и зря! Если помимо обязательной программы (извиняюсь за банальность) – постройки дома, рождения сына и посадки дерева – ́ в твоей жизни есть книга, значит, ты везунчик. А если книга еще и хорошая, то…

На «Обитель» возлагаю особую надежду, со своей стороны я сделал все, чтобы она стала «хорошей». И сейчас мне немного жалко расставаться с ней… С трепетом и волнением передаю ее в твои руки, читатель. Удачного чтения!

А теперь благодарности.

Самая большая – любимому читателю! Спасибо, что купил эту книгу. Спасибо, что не «спиратил», спасибо, что обратил внимание, спасибо, что прочитал. Спасибо, что вообще читаешь книги, – хорошее это занятие!

Спасибо Маше и Марине за долготерпение, спасибо Майку Зиновкину за прекрасные стихотворные эпиграфы, спасибо Ольге «Скарлетт» Швецовой за неоценимую помощь в работе над книгой (надеюсь, смогу вернуть этот долг!), спасибо Элоне Демидовой и Анне Калинкиной за ценные советы, спасибо ректору Глухогвардса Вячеславу Бакулину – огромному и непререкаемому авторитету в области литературной магии – за наставничество и веру в меня. Спасибо Андрею Дьякову и Сергею Кузнецову за то, что поддержали абитуриента Гребенщикова, когда он делал свои первые, робкие шаги.

Спасибо, Дмитрий Алексеевич, что пригласили в книжное зазеркалье, что дали увидеть сказочный мир фантастики изнутри, спасибо, что вручили волшебную пишущую палочку…

Спасибо, друзья!

Сестры печали

Посвящается Марине, Полине, Маше

 
У реки, где со смертью назначена встреча,
У моста, где готовятся к страшным прыжкам,
Кто-то нежно кладет тебе руки на плечи
И подносит огонь к побелевшим губам.
 
 
Это сестры печали, живущие в ивах,
Их глаза словно свечи, а голос – туман,
В эту ночь ты поймешь, как они терпеливы,
Как они снисходительны к нам,
К грешным и праведным нам[14]14
  Слова из песни «Сестры печали» гр. «Наутилус Помпилиус».


[Закрыть].
 

Путешествие из Екатеринбурга в Москву
Докладная записка Вячеслава Бакулина

Давным-давно, в 1790 году, служащий Санкт-Петербургской таможни Александр Радищев инкогнито опубликовал и запустил в народ сочинение, прославившее его имя, по меньшей мере, в границах отечественной литературы. Названо оно было без особых изысков – «Путешествие из Петербурга в Москву».

Книга, над которой Радищев работал аж десять лет, моментально стала, как сказали бы сейчас, абсолютным бестселлером и must read для любого просвещенного человека. Настолько смело и откровенно о крепостном праве и всех прочих печальных реалиях современной автору российской государственности тогда писать было не принято. Неудивительно, что очень скоро «Путешествие» легло на стол императрицы Екатерины Великой. При всей своей либеральности и склонности к «вольтерьянству», «матушка» в восторг от прочитанного отнюдь не пришла. «Бунтовщик похуже Пугачева!» – припечатала она и приказала разыскать анонимного автора, взять под стражу, а после учинить над ним самый суровый и пристрастный суд. За «покушение на государево здоровье», а также «заговоры и измены» автор книги, «наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование противу начальников и начальства и наконец оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской», был приговорен к смертной казни. Позже Екатерина милостиво заменила ее десятилетней ссылкой в Сибирь, ее сын разрешил «бунтовщику» вернуться в родовое имение под Калугой, а внук не только полностью амнистировал Радищева, но и включил его в состав комиссии по составлению законов. Но разговор сейчас не о том.

По прошествии более чем двухсот двадцати лет писатель-фантаст Андрей Гребенщиков подарил всем читателям «Вселенной Метро 2033» еще одно путешествие. В чем-то ничуть не менее значимое и новаторское для нашей серии, чем сочинение Радищева – для российской литературы конца XVIII века. И ничуть не менее «бунтарское». Путешествие длиной в две тысячи километров по изуродованной Катастрофой России две тысячи тридцать третьего года. Путешествие из Екатеринбурга в Москву.

Казнить и ссылать Андрея за его роман мы, разумеется, не станем. Но все же я считаю своим долгом предупредить поклонников «Вселенной»:

если вы выбрали «Сестер печали» в качестве легкого развлекательного чтения;

если считаете, что книги «Вселенной Метро» – это когда суровые мужики (лысые и не очень) много бегают и часто стреляют в мутантов и в других суровых мужиков;

если сомневаетесь, что в постапокалиптике уместны мифы и фантасмагории, выворачивающие обыденность наизнанку;

если думаете, что герой – это именно герой, поэтому «плохишом» он быть не может ну никак (а героиня – и подавно);

если не любите книг резких, откровенных, бескомпромиссных, порой шокирующих;

если не понимаете, как можно писать полноценную трилогию в произвольном порядке частей и связывать их друг с другом не напрямую, а исподволь, намеками и второстепенными персонажами;

если, наконец, вы читали «Ниже ада» и «Обитель снов» и вам не понравилось или, наоборот, слишком понравилось и теперь хочется чего-то такого же…

Ну, вы меня поняли.

Всем остальным советую выдохнуть и проверить ремни безопасности. Ваше приключение начинается прямо сейчас!

Пролог

Стена из пепла и тумана. Серое безмолвие, поглотившее пространство и заставившее само Время замереть в почтительном испуге. Здесь страшно – в пяти шагах от неизвестности. Если обернуться, наверняка можно рассмотреть тихую улицу, обрамленную двухэтажными развалинами. Но в пяти шагах от Стены только безумец повернется к ней спиной, она поглощает все внимание, ее нельзя упустить из виду даже на кратчайший миг – смотри не моргая, не дай векам лишить тебя зрения!

Тихий посвист ветра, гоняющего мусор по растрескавшемуся, провалившемуся во многих местах асфальту; кажется – это смех призрака, он дурачится, уговаривая тебя прислушаться к его бесплотному шепоту, притворным вздохам и слезливому дождю.

Дождь. Соленой влагой стекает по щекам… Неужели реален? А быть может, это плачу я… Возвращаться к местам скорби и памяти тяжело даже таким безнадежным любителям смерти.

Все, что отделяет меня от Стены, – пелена, сотканная из живущего своей жизнью, завихряющегося в причудливые водовороты воздуха. Он настолько плотный, что им трудно дышать, я почти чувствую его тяжелый вкус на языке. Кисель из праха – нелепая и несвоевременная мысль.

Пять шагов. Пять лет назад мне их не хватило. Но сегодня я пройду – с той стороны Стены меня ждут.

Глава 1
Перемена имен

Темный зал с редкими всполохами тусклых керосинок расплывался перед глазами. Ряды наезжающих друг на друга деревянных столиков, неудобные лавки, разномастные стулья, грязные занавески на фальш-окнах, пыльные, прожженные в сотне мест скатерти, звон жестяных бокалов и алюминиевых тарелок, пьяные крики и невнятная брань – все смешалось в единую сумасшедшую круговерть и взорвалось в голове устало выглядящей девушки. Она протяжно вздохнула и привычными круговыми движениями пальцев потерла саднящие от боли виски.

«Завтрашнее похмелье уже сегодня…» Девушка ощупала свое затянутое в камуфляж тело, разыскивая что-то в бесчисленных карманах. На стол посыпались патроны, тюбики с помадой, огрызки карандашей, мятые клочки бесчисленных бумажек и прочая мелочь. Отыскав в образовавшейся куче пудреницу, она щелчком раскрыла ее и опасливо уставилась в маленькое зеркальце.

«Так и есть, нажралась». Красивые сине-серые глаза потеряли свой обычный блеск и теперь тупо смотрели на свою хозяйку из зеркала. И если бледность кожи считалась обычной для каждого обитателя московской подземки, то нездоровая синева век (и тушь здесь ни при чем) была именно нездоровой. Усталость, помноженная на опьянение, – равно унылый внешний вид, минус здоровье и…

Девушка вновь взглянула в зеркало. Осторожно, словно боясь увидеть там легендарного зеленого змия. «Минус здоровье и природное очарование». Щедрая природа и давным-давно погибшие родители наделили ее красотой, а денежная профессия позволила эту красоту холить и лелеять. Однако сейчас ни природа, ни дефицитная в метро косметика не могли вернуть измученному лицу ни свежести, ни привлекательности.

«Напилася я пьяна, не дойду я до дома». Пудреница захлопнулась и исчезла в недрах камуфлированного костюма, сшитого на заказ.

– Димасик, давай еще по одной! – ей совсем не хотелось домой, благо и старинная песня намекала на бесполезность подобного похода. Лучше свалиться замертво здесь, Димасик, хозяин кафешки, свою вип-клиентку всяким уродам в обиду не даст, кроватку расстелет, спать уложит, а с утра еще и опохмелит, если совсем туго придется.

– Что празднуешь? – стеклянный бокал (такую посуду здесь подавали исключительно випам), наполненный до краев ярко-красной жидкостью, возник перед ней на столе. Доставивший вино официант участливо улыбнулся.

Хорошая улыбка, но Гоша или Миша, девушка никак не могла вспомнить его имя, относился к вымирающему племени жеманных меньшинств и потому не представлял для нее ни малейшего интереса.

Проигнорировав вопрос и самого вопрошавшего, девушка в очередной раз обвела зал мутным взглядом в поисках того, кто поможет скрасить ей затянувшийся вечер. «Вонючий сброд» – а в эту категорию попало сразу девяносто процентов посетителей – оказался отметен сразу, «не на помойке себя нашла». Представительный мужчина в сталкерской униформе за соседним столиком выбыл в полуфинале, его спутница – потасканного вида блондинка – вряд ли одобрила бы притязания на своего кавалера. В финал вышли сорокалетний дядька с весьма сексуальной залысиной в обрамлении длинных, зачесанных назад волос (он показался девушке похожим на какого-то из довоенных актеров, чьи фотографии продавались у местного антиквара по десятку патронов за штуку) и коротко стриженный шатен лет двадцати пяти в спортивном костюме («одежда дерьмо, но мордаха не противная!»).

Шатен заметил разглядывающую его особу и призывно улыбнулся в ответ. Щербатая улыбка тут же исключила молодого человека из списка соискателей. «Изо рта, поди, еще воняет».

Девушка ухватилась за край стола и попыталась подняться, чтобы выказать псевдоактеру свою благосклонность, но не смогла: ноги не слушались, а в подрагивающих от напряжения руках уже не хватало силы поставить свою хозяйку на непослушные ноги.

– Черт!

Она обессиленно сползла обратно на мягкий, обитый кожей стул (тоже из реквизита, предоставляемого наиболее ценным клиентам) и коротким матерным словом подвела неутешительный итог сегодняшнему вечеру.

– Привет, Ашвария.

– Айшвария, твою мать, – беззлобно, скорее по привычке, поправила девушка и подняла взгляд. Перед ней стоял высокий, породистый мужчина, одним своим видом легко бьющий несостоявшихся финалистов. Одежда обыкновенная – джинсы и простая черная кофта – однако эта обыденность не могла обмануть наметанный глаз. Баснословно дорогие часы на запястье, довоенные, но находящиеся в прекрасном состоянии ботинки, ухоженное лицо с чистой кожей, подчеркнуто небрежная, но при этом аккуратная небритость, белые, здоровые зубы и, конечно, глаза – глаза уверенного в себе матерого хищника – все в этом человеке говорило о благополучии и силе. А что еще требуется бедной девушке в обездоленном мире? Портило благостное впечатление лишь одно – он назвал ее кодовым именем. А значит, «кина не будет», это не мужчина, это – заказчик. «Что за непруха…»

– Присаживайся, гость незваный.

Просить дважды не пришлось. Услужливый официант тут же принес еще один вип-стул и оставил карточку с куцым меню.

– Хреново выглядишь, госпожа Рай.

«Айшвария» поморщилась:

– Хреновые у тебя комплименты, господин…?

– Имя у меня обыкновенное, без всякой азиатской экзотики. Я – простой русский Володя.

«Ага, простой ты, как же».

– И что привело простого русского Володю ко мне, непростой индийской девушке Айшварии? – она потянулась было к бокалу с вином, но вовремя передумала. Наклевывалась работа, слабо совместимая с алкоголем. – Димасик, кофею мне сообрази по-быстрому!

– Ты вообще как, в адеквате? – Владимир изучающе смотрел на нее. Пристально и внимательно. К сожалению, исключительно по-деловому. – Не забудешь через час о…

– Не забуду, – отрезала «индийская девушка». – Рассказывай.

На стол легло несколько рисунков, выполненных на манер фотографии. Одно и то же лицо с разных ракурсов. Но как ни верти – лысый боров, бандитская рожа весьма похабного вида.

– Зря на рисунки разорялся, этого типа я и так знаю. Сиропчик. Для своих – Женя Наган.

– Жендос, он самый, – гость немного успокоился, поняв, что девушка, может, и не в трезвом уме, зато в сознании.

– Трудная мишень.

– Зато хороший гонорар.

– «Хорошего» мало, тут нужен «отличный». А «отличный» вдвое больше «хорошего».

Володя крякнул:

– Может, оплату по трезвяни обсудим?

– По трезвяни дороже. Пользуйся моментом, пока я пьяная и добрая.

Женоподобный Миша (или Гоша) принес Айшварии большую чашку дымящегося кофе и вопросительно уставился на гостя:

– Что-нибудь выбрали?

Манерный голос «заднепроходца» произвел на Володю такое неизгладимое впечатление, что он поперхнулся и тут же яростно замахал руками:

– Пошел отсюда! Развелось мразей! Нормального мне пришлите. А не…

«А не…» с витиевато-нецензурным продолжением столь живописно раскрывало глубину падения существ, подобных Мише/Гоше, что всем выжившим извращенцам столицы в эту минуту икалось с необыкновенной силой и энергией.

Зато Айшвария смеялась от души:

– Ну, ты конкретно злой! Я тоже недолюбливаю всяческих полупокеров, но по сравнению с тобой я полная толерастка! Пожалуй, выпишу тебе небольшую скидку за прямоту характера. Красавец!

– Скидка – это хорошо. Жаль, гнус безвозвратно испортил мне аппетит, – если на местной кухне обитают такие же, ноги моей больше здесь не будет.

К счастью, после изгнания нечистой голубой силы встреча продолжилась, а затем и благополучно закончилась без каких-либо «аморально-сексуальных» эксцессов.

* * *

«Вот я на всю голову долбанутая», – девушка застыла с карандашом над крохотной записной книжкой и, до крови кусая губы, вспоминала детали минувшего вечера. Она помнила абсолютно все, в малейших деталях, но две неразрешимых вещи не давали ей покоя. Какого рожна она сменила удачливый, хорошо зарекомендовавший себя позывной – надпись «Айшвария Рай» в записной книжке была перечеркнута толстой карандашной линией – и каков, черт побери, новый?

Конечно, все эти позывные были чистым ребячеством, понтом или фирменным стилем, если по-научному, но ей нравилось привносить в свою суровую работу элемент веселого идиотизма. За каждым прозвищем тянулась определенная история:

«Пенелопа Крус» – здесь сразу все не задалось. Словила сквозное пулевое в мягкие ткани, поломала ребра.

«Виктория Кастро» – долгий и мучительный период без заказов и, соответственно, без работы и денег.

«Дженифер Лопез» – несбывшиеся надежды, но время веселое.

«Сальма Хайек» – ни то ни се, полоса белая, полоса черная.

Наконец, «Айшвария Рай» – поперла везуха, а с нею и богатый клиент. Четыре подряд выполненных заказа без срывов, форс-мажоров и, как следствие, ранений и прочих неприятностей. Зато с внушительными гонорарами, позволяющими вести тот образ жизни, о котором девушка мечтала. На «Айшварии» она себе и заработала имя, чуть ли не бренд, за который готовы платить внушительные суммы. А теперь с пьяных глаз она, идиотка набитая, самолично отказалась от удачи… Зачем? Впрочем, это уже риторический вопрос. Практический – каким новым позывным она назвалась клиенту?

Вместо того, чтобы заниматься заказом, она сидит и тупо перебирает имена никогда не виданных ею довоенных актрис. Когда перебор в уме – а с похмелья это занятие совсем не банальное – закончился ничем, девушка обратилась к первоисточнику: набору карточек с телами и лицами див ушедшего прошлого. С тоской поглядела на индийскую красавицу Айшварию Рай – ее экзотическая внешность действовала возбуждающе отнюдь не только на мужчин. Красота есть красота… С неохотой отложила фотографию в сторону, для верности «рубашкой» вверх – чтобы больше не отвлекала. Дальше шли уже отработанные актрисы – знойные красавицы Крус и Хайек. Карточки с англосаксонскими дамами были отвергнуты без колебаний, их имена «Айшвария», рожденная в московском метро, никогда не использовала, это казалось скучным и неоригинальным. На руках осталось всего четыре фотографии: Лусия Мендес, Моника Белуччи, Летиция Каста и Люси Лью.

Итак, кто из них? Память ответила насупленным молчанием, лобные доли, ответственные за логику, развели воображаемыми руками, мозжечок, ухмыляясь, приказал указательному пальцу покрутить у виска, все остальные органы чувств вопрос демонстративно проигнорировали. Особенно тихо вела себя интуиция. Вашу мать…

Одна из лобных долей осторожно предложила решить проблему лотереей – просто ткнуть пальцем в случайную карточку, но была грубо прервана внезапно проснувшейся совестью, настойчиво требовавшей поиметь ее. Куда ж без этой нимфоманки, самое время иметь совесть, других-то забот нет.

Закончилось дело компромиссом. Без каких-либо объяснений бывшая Айшвария занесла в блокнот «Летиция Каста, коротко Лю». До «Лю» сокращалось (при должном приложении фантазии и неких вольных допусках) три имени из четырех, а это уже неплохой расклад. «Летиция» же была выбрана за звучность. Вот такие чудеса девичьей логики.

Разобравшись с самоидентификацией, новоявленная Лю засобиралась, наконец, в дорогу. Предстоял не слишком хлопотный переход с Лесопарковой на Новоясеневую, однако все усложнялось необходимостью пронести через строгую и дотошную лесопарковую таможню «рабочий инструмент»: два пистолета «Стриж», взрывчатку и три гранаты – дамский набор в дорогу. Все это добро она приобрела у местного «антиквара» весьма широкого профиля. Мерзотного вида карлик за нескромные деньги снарядил ее всем необходимым и даже свел с «либеральным» таможенником, готовым за весьма неусловную мзду обеспечить «свободу передвижения без границ и бюрократических препонов».

За «Стрижами», собственно, она и поперлась в такую даль (и дырень). Коллеги без устали нахваливали восемнадцатизарядные машинки отечественных оружейников, и женское любопытство не выдержало напора. Однако беда в том, что «либерал» заступал на свою смену только завтра, времени же на заказ оставалось впритык. Что такое три дня для подготовки серьезной операции? Ни-че-го.

Можно было махнуть до тайника с оружием на бандитской ветке, но это опять непростительная потеря дефицитного ресурса на букву «В»…

Летиция затянулась дорогой сигаретой, изготовленной московскими мастерами из некого эрзац-табака, выращиваемого, согласно рекламе, «в экологически чистом районе столицы». Она любила дорогие вещи, но с эрзац-табаком пообещала себе заканчивать. От капли постъядерного никотина гибли не только лошади – вичух наверняка разрывало в клочья. Сигарета в самодельной пачке была предпоследней, и сейчас Лю не столько наслаждалась запретным плодом, сколько уничтожала запасы дурной отравы.

Курево, несмотря на всю его тлетворность и пагубность, навело на дельную мысль: кто, как не хозяин (он же бармен) увеселительно-горячительного заведения, должен знать все ходы-выходы на станции, подходы и поткаты к нужным людям! Грех не воспользоваться ценным знакомством.

* * *

– Димасик, ты же не откажешь даме в сущей малости?

Лысый Димасик лет шестидесяти от роду с готовностью улыбнулся:

– В моем почтенном возрасте не принято отказывать дамам, тем более таким…

Летиция не стала дожидаться окончания комплимента:

– Похмельным и опухшим! Эх, Димочка, неважный из тебя льстец. Но не о том тебя прошу, проблема посерьезней будет. Нужно мне ствол через таможню протащить. Два ствола… и немного взрывчатки.

С каждым словом улыбка на устах престарелого льстеца блекла все сильнее. На фразе «ну, еще плюсом граната, отечественная, три штуки» превратилась в нечто совершенно жалкое и кислое.

– Госпожа, вас посетило удивительно несвоевременное желание! Со вчерашнего дня все посты усилены, до начальства дошел слух, что с Донской ожидается большая партия контрабанды…

– Так то с Донской, а мне в противоположную сторону! На Новоясеневскую.