Текст книги "Государево царство"

Автор книги: Андрей Зарин

Соавторы: Алексей Разин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

XVII
Душа мира ищет

ет ничего ужаснее разлада в семье, а в семье Теряева совершалась именно эта страшная казнь.

Князь Терентий Петрович стал поправляться. Сознание и силы медленно возвращались к нему, но по мере восстановления здоровья прежние мысли и страхи стали посещать его снова. В то же время, едва сын заметил первый проблеск сознания у отца, чувство сострадания сразу оставило его и он перестал навещать больного.

Княгиня дождалась его однажды в узком переходе из терема и сказала ему с упрёком:

– Что это, Миша, Бога в тебе нет, что ли? Батюшка выправляться начал, а ты хоть бы глазом взглянул на него. Он-то всё тоскует: «Где Михайло?».

Михаил побледнел и потупился.

– Зайду, матушка, после!

– Сейчас иди! Батюшка проснулся только что.

Михаил вздрогнул и невольно рванул руку, за которую ухватила его мать.

– Недосужно мне сейчас, матушка. Пусти!

Княгиня отшатнулась и даже всплеснула руками.

– Да ты ума решился, что так говоришь? К отцу недосужно! А? Идём сейчас!

– Матушка, не неволь! – взмолился Михаил. – Невмоготу мне видеть его, невмоготу, матушка! – И он быстро ушёл от изумлённой матери.

– С нами силы небесные! – растерянно забормотала она. – Что творится на свете Божием!

А через полчаса слабым голосом подозвал её к своей постели выздоравливающий князь.

– Анна! – тихо заговорил он, крепко ухватив её за руку. – Михайло вернулся ведь?.. Да?

– Вернулся, государь мой, – ласково ответила княгиня, – я его, хошь, покличу, ежели в доме он!..

Князь задрожал, и на его лице отразился ужас.

– Нет, нет, нет! – торопливо проговорил он. – Не пускай его! Проситься будет ко мне – не пускай! Ой, страшно мне!.. Обещайся: не пустишь?..

– Ну, ну, не пущу, успокойся только. Не пущу его!

Князь облегчённо вздохнул и откинулся на изголовье.

– Господи Иисусе Христе, Царица Небесная! что с ними? Один не идёт, другой говорит: «Не пускай!» Что с ними сталось? – в ужасе и изумлении шептала княгиня.

Её сердце уже не знало покоя. С тревогою глядела она на мужа, со страхом и недоверием на сына. Он ходил мрачный, угрюмый, почти не бывал дома. Немало муки приняла на себя и Ольга. Вернулся муж неласков и мрачен; чуть коснулся её губами, едва взглянул на ребёнка, и почуяло её сердце что-то недоброе.

Наступила ночь. Князь Михаил вошёл в опочивальню и, не глядя на молодую жену, бросил армяк на лавку, снял с себя сапоги и лёг. И всю ночь слышала бедная Ольга, как вздыхал он протяжно и тяжко. Слышала она это, но не имела храбрости подойти к нему. Страшен казался он ей. Она тосковала и думала: «Покарал меня Господь за грешную любовь. Шла к аналою и клялась ложно. Грешница я! Нет мне спасения!» В тоске думала она про Алёшу и – дивно сердце девичье! – сердилась на него за его любовь к ней: «Разве не знал он, что я уже засватана? К чему покой тревожил, сердце мутил?» Но в другой раз грусть о нём охватывала её сердце, и она рыдала.

– Полно, княгинюшка, – испуганно уговаривала её верная Агаша, – смотри, Михайло Терентьевич увидит, худо будет. И так он туча тучею!

– Не нужна я ему. Он на меня и глазом не смотрит. Хоть умереть бы мне, Агашенька! – причитала Ольга.

– Умереть!.. Экое сказала! А ты, государыня, старайся ему любой быть, приласкайся!..

Ольга вздрагивала.

– Да что, княгинюшка, пугаешься? Про Алексея забудь лучше. Вот что! Да и не увидишь его больше! А боярин, батюшка твой, отпустит его и, смотри, поженится он.

– Пусть! Не по нём я плачу, по себе!..

– И по себе не след. За Михаилом Терентьевичем гляди. Ишь, он какой унылый да страшный… Даже вчуже жаль…

Действительно, глядеть на Михаила становилось вчуже жалко. Отпустил он бороду, отчего ещё более вытянулось его лицо. Прежде здоровое, розовое, теперь оно побледнело, осунулось; от недоспанных ночей мутно глядели его глаза, от тяжких дум морщился лоб, и крепко были сжаты губы.

Горше всех ему было. Видел он тревожный, испуганный взгляд матери, понимал её думы, но не мог ничего сказать ей про своё горе. Видел он распухшие от слёз глаза Ольги, её бледнеющие щёки, понимал и её тоску, но тоже не находил ни слов ей, ни ласки – словно вовсе чужая. Про отца он и думать боялся. Его кидало в дрожь при одной мысли о том, как он взглянет ему в глаза впервые, как укроет от него свои супротивные думы, и, словно преступник с отягощённой совестью, не находил себе места в доме.

– Боярин! Фёдор Иванович! – стал он молить Шереметева. – Ушли меня в дальний поход, на окраину куда-нибудь!

– Что ты, свет? – изумился его желанию боярин. – Ишь, кровь бурливая! И царь тебя жалует, и богат ты, и жена у тебя молодая, а тебе всё бы воевать!

Не мог Теряев объяснить ему своё горе и уныло поник головою.

Только и отрады было у него, что в домике старого Эдуарда Штрассе. Тоскливая зависть охватывала его при виде тихого счастья маленькой семьи. Эдуард в ермолке и домашнем кафтане с увеличительным стеклом в руке читал какую-нибудь книгу; Эхе сидел в блаженном покое и по часам смотрел на маленькую зыбку, где тихо спал будущий рейтар, а пока ещё маленькое, беспомощное существо; в кухне с весёлою песнею возилась красавица Каролина. Входил князь, и все встречали его с радушием близких друзей. Штрассе откладывал в сторону стекло и книгу и говорил:

– А, Михайло! Ах, что я прочитал сегодня! О-о! – И он поднимал вверх палец и начинал с жаром рассказывать Михаилу.

Эхе подмигивал князю и с глубоким уважением молча хлопал себя по лбу, что показывало его удивление умом Штрассе; но это длилось лишь до той поры, пока маленький «рейтар» не подавал голоса. Тогда бежала из кухни красавица Каролина, на бегу вытирая передником руки, ловко выхватывала из зыбки ребёнка и, вынув полную грудь, кормила ею своего первенца. Штрассе смолкал и с умилением начинал глядеть на сестру, а та смеялась и говорила:

– Ну, чего замолчал? Говори! Он умнее будет, тебя слушая.

– О, он будет учёный! – радостно ответил Штрассе.

– Воин будет! – поправлял его Эхе, и между ними поднимался спор.

– Монахом! – смеясь, останавливала их Каролина и, уложив ребёнка, с хохотом зажимала им рты ладонями. – Разбудите, вас качать заставлю! – прибавляла она с угрозой.

При взгляде на эту милую семью Михаилу становилось и тоскливо, и сладко. Эх, не довелось пожить ему такой тихой, радостной жизнью!..

В тяжёлом настроении возвращался он домой в теремную опочивальню и часто целые ночи напролёт не мог сомкнуть глаза.

Пыткой стала ему такая жизнь.

Однажды заплакал в зыбке его маленький сын, Михаил оглянулся. Ольга спала, разметавшись на постели. Князь поднялся и приблизился к зыбке. При свете лампадок он увидел маленькое личико с широко открытыми глазами, полными слез. Он нагнулся к ребёнку, и тот вдруг перестал плакать и улыбнулся.

Что в бессмысленной улыбке младенца? Но она вдруг перевернула сердце князя. «Мой ведь, кровный!» – мелькнуло у него, он наклонился ниже и тихо поцеловал ребёнка.

Тихая радость сошла на его сердце. Он подошёл к Ольге и толкнул её в плечо.

– Мальчик плачет! Проснись!

Ольга раскрыла глаза и увидела над собою лицо мужа. В его глазах светилось что-то совсем новое, и она смело ответила ему взглядом и улыбнулась тоже.

Князь уже не ложился. Ольга накормила ребёнка и легла, с тревожным замиранием смотря на мужа. И вдруг он заговорил:

– Я всё знаю, Ольга. Не любя ты за меня вышла, знаю!

Она задрожала как лист.

– Не бойся! – грустно продолжал князь. – Не в обиду говорю тебе. Силой ведь тебя неволили… не твоя вина. Вот… – он перевёл дух. – Алёша Безродный всё время со мной был. Вместе мы рубились. Сторонился он меня, а потом ничего… Убили его, Ольга, ляхи!.. – Он остановился и посмотрел на Ольгу. Она вздрогнула, и только частое дыхание выдало её волнение. – На руках у меня Алёша помер, – заговорил снова князь, – и, помирая, покаялся. Наказывал мне любить тебя… Я тебя в печали не неволю! – вдруг окончил он и, накинув армяк, вышел из опочивальни.

– Князь Михайло! – раздался за ним голос жены.

Он быстро вернулся. Ольга в одной сорочке стояла на полу, с мольбою протягивая к нему руки.

– Что ты? С чего?

– Михайло, не мучь меня! – заговорила она, падая ему в ноги. – Неповинна я!.. Прости мне за девичью думу, за любовь запретную! Вольна была я, глупа!

Словно на лёд упал горячий солнечный луч и растопил его – так подействовала на сердце князя мольба Ольги. Он быстро нагнулся к ней и, подняв её, ласково заговорил:

– Полно, полно!.. С чего взяла ты? Да я… я сам, голубка моя! Ах, Олюшка!.. – Накипевшее горе запросилось наружу, молодое сердце захотело ласки. Князь посадил Ольгу, обнял её и стал тихо, прерывающимся голосом рассказывать ей про своё горе. И по мере того как он говорил, теснее и тесней прижималась к нему своим плечом Ольга.

– Видишь, и я, не любя, женился, – уныло окончил князь.

– Теперь любиться будем… – тихо ответила ему Ольга.

Жизнь снова возродилась для Михаила. В его душе уже не было злобы против отца, и однажды он спустился вниз к отцу. Но княгиня остановила его в дверях.

– Тсс! Запретил государь тебе входить. Не хочет он тебя видеть! – Михаил тихо улыбнулся.

– Скажи ему, матушка, только, что я всё знаю и всё простил! – сказал он. Княгиня пытливо посмотрела на него.

– Что же это ты знаешь? – ревниво спросила она его.

– Не пытай, матушка!.. После!..

Княгиня недовольно покачала головою и вышла. Через мгновение она позвала сына:

– Иди скорее!

Михаил вошёл и опустился на колени у постели отца. Бледный, с отросшими и поседевшими волосами, сидел князь Терентий Петрович в постели, и по его лицу струились радостные слёзы.

– Отпустил? – радостно повторял он, держа руку на склонённой голове сына.

– Бог Судья тебе! – тихо произнёс Михаил.

– Не ведал я… Богом клянусь, не ведал! – торжественно сказал старый князь. – Но замолю грех свой!..

Княгиня смотрела на отца с сыном и в изумлении качала головой. Никогда такое ей даже и не снилось. «Кажется, будто отец у сына прощенья просит. Да где же это видано? Господи Иисусе Христе! А я-то сначала думала, что Михайло согрешил супротив родительской воли… Нет, видно, в свете теперь всё по-иному пошло!».

Но, как она ни удивлялась, всё же и ей было радостно видеть, что отошли тучи от их дома и снова в нём стало светло и радостно.

– Внука бы мне принести, – с улыбкой счастья сказал отец и потом тихо прибавил сыну: – Я на него и то смотреть боялся.

Князь Михаил опустил голову. Образ замученной Людмилы мелькнул пред ним и словно благословил наступивший мир. Сзади раздался шорох. Сияя радостью, в горницу вошла Ольга, неся на руках своего первенца. Михаил ласково кивнул ей головой и улыбнулся.