355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Зарин » Государево царство » Текст книги (страница 23)
Государево царство
  • Текст добавлен: 26 ноября 2019, 01:00

Текст книги "Государево царство"


Автор книги: Андрей Зарин


Соавторы: Алексей Разин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

XIV
Последние дни

ёртвая тишина царила в русском стане под Смоленском. Была тёмная морозная ночь. Шеин в своей ставке не спал. В валяных сапогах, в тяжёлой шубе и меховой шапке сидел он в своей ставке, сжав голову руками. Что делать? Господи, что делать!

Ссоры в лагере росли, начальники враждовали друг с другом; ратники умирали от голода, холода и болезней, а никакой надежды на помощь не было. Оставалось просить о мире: пусть выпустят только!

Шеин протянул руку к кружке с водою, подле которой лежал ломоть хлеба, и хотел залить внутренний пожар, но вода оказалась замерзшею.

«Что у ратников?» – подумал он, и невольно в его мыслях прошли все дни его удач и неудач под Смоленском.

Он мысленно проверял свои распоряжения, вспоминал советы своих товарищей и чем больше думал, тем сильнее бледнело его лицо. Холодный пот выступил на его лбу, и в то же время он распахнул шубу.

«Есть вина моя! – с ужасом решил он в сердце. – Медлителен был я и робок. Прав князь Семён Васильевич: до прихода короля Смоленск взяли бы, но теперь… – И, думая о второй части похода, он не видел ошибок: – Воробьёвой горы не занял. Так что же? Всё равно вышибли бы. Господи, оправдай! Сними позор и бесчестие!..»

Он задыхался и вышел из ставки. Прислонясь к косяку, стоял недвижно у входа стрелец. Бледная луна освещала его почти белое лицо. Оно казалось странным, всё запушённое инеем. Шеин окликнул его:

– Молодец, ты чьего отряда? А?

Стрелец не шелохнулся.

«Заснул, упаси Боже, – подумал Шеин, – на морозе смерть!»

– Эй, проснись! Эй, ты! Как тебя! – И он толкнул стрельца в плечо.

Тот покачнулся и во весь рост, не сгибая колен, грохнулся наземь с глухим стуком. Шеин отпрянул.

– С нами крестная сила! Замёрз! – в ужасе прошептал он и, крестясь, торопливо вернулся в палатку. – Завтра же пошлю! – решил он и медленно стал ходить по ставке. – Кого? Семена Васильевича пошлю, Дамма пошлю, а с ними… ну, князя Теряева! Завтра же…

Долгая зимняя ночь текла над станом. Если бы пройти по землянкам, в которых жили ратники, – ужас сковал бы все члены зрителя; больные, разъеденные цингою, больные страшным поносом, раненые и здоровые – все лежали в одной куче, думая только о том, чтобы согреться.

В маленькой землянке, плотно прижавшись друг к другу, прикрывшись тулупом, лежали Эхе и князь Михаил Теряев и оба не спали. Князь весь отдался мечте о Людмиле. Думал он, как она родила, как ждёт его, и представлял себе радость свидания с ней. Мысль, что он может не вернуться, вовсе не приходила ему в голову, равно как и мысль о молодой жене. Только недавно верный княжеский конюший пробрался к нему в лагерь и принёс весть о рождении наследника, но Теряев даже не сумел притвориться радостным. Что ему до неё? Она княгиня, всё ей приложится. А его зазнобушка, его лебедь белая, как позорная прячется…

«И награжу я её! Усадьбу ей выстрою. Гнездо сделаю, соболями выстелю!..»

А Эхе думал свою думу. Вчера они съели последнюю горсть толокна, завтра придётся есть конину, а там, как своих коней съедят, тогда что? И он ломал голову, как спасти дорогого ему князя.

В землянку вошёл какой-то человек и окликнул князя. Теряев вскочил.

– Кто? Чего надо?

– От Павла Аверкиева, к князю, – сказал казак, вошедший в землянку, – на тебя наряд сегодня: за дровами идти!

– Один?

– Приказал и Безродного поднять! Много вас?

Князь обратился к Эхе.

– Сколько у нас осталось людей?

– Сорок и нас двое!

– Ну, так и собирайтесь! Ух, и мороз же… страсть!..

Казак вышел.

– Ну, вот и согреемся! – с усмешкой сказал князь, натягивая на себя тулуп. – Собирай людей, Иоганн!..

Эхе грустно поднялся и засветил сальник.

– Варить не будем, – сказал, бодрясь, Эхе, – потом, как вернёмся, покушаем!

Князь улыбнулся.

– Эх, Иоганн! Да разве я не видел, что мы остатки съели?

– Швед поник головою.

– Не тужи, друже, Бог не захочет – не умрём! – сказал князь и обнял Эхе.

Они крепко поцеловались, и Эхе вышел.

Через несколько минут вышел за ним и князь.

В темноте толпился его народ.

– А возы?

– Тут! – отозвался голос.

– Куда идти?

– Приказано за северные ворота.

– Ну, с Богом!

Князь пошёл по знакомой дороге, за ним двинулись пешком его люди и десять санных передков.

Они уже прошли половину лагеря, когда с ними поравнялся отряд Безродного.

– Где князь? – спросил Алексей.

– Я, здоров будь!

– И тебе того же! – Алёша подошёл к князю и заговорил: – Чудно! Нас, почитай, во всякое дело вместе посылают!

Князь кивнул головой и заметил:

– А ты всё от меня воротишься; будто недруг! Отчего?

Безродный не ответил. Они подошли к воротам, и им тихо отворили.

Они вышли. При блеске луны пред ними белело снежное поле, а за ним версты за три чернел лес, который караулили от русских поляки. В нём надо было набрать топлива.

– Ты уж сначала бери! – сказал Алёша. – Мне такой приказ был!

– Ладно! – согласился князь.

Снова тронулись в путь. Спустя полчаса они входили в лес. Князь остановился.

– Сани вперёд! – сказал он. – Стой! Десять с топорами сюда! Руби! А вы, – обратился он к остальным, – цепью вокруг. Ты, Эхе, сам у просеки стань. Возьми правее, а ты, Алексей, левее! С Богом!

В лесу застучали топоры. Их стук разносился по морозному воздуху. Подрубленное дерево наклонилось и с грохотом повалилось на землю.

Князь сменил дровосеков.

Мороз и работа разгорячили бледные лица. Все оживились. Работа кипела, и скоро распиленные и обрубленные деревья стали валить на сани. Уже светало.

– Славно! – шутил молодой ратник. – Теперь хоть на неделю станет тепло-то! А то беда!

– Поторапливайтесь! – говорил князь. – Ну!

Нагруженные сани тронулись.

Вдруг раздались выстрелы, и из кустов быстро выбежали ратники, Эхе и Алексей.

– Конница! – сказали они.

– Гони из леса! – приказал князь. – Братцы, собирайтесь в круг… Ну!

Сани скрипя двинулись и вышли из леса, окружённые отрядом человек в семьдесят. В ту же минуту из леса высыпали польские уланы и стали строиться.

– Стой! – приказал Теряев.

Уланы выстроились и вихрем полетели на отряд.

– Пищали! Пищали! Пики вперёд! Вот! – закричал князь. – Разом!

Уланы почти подскакали, как вдруг грянул залп из нескольких пищалей и люди Теряева бросились с пиками на улан. Кони вздыбились и понеслись обратно врассыпную. Несколько всадников упало наземь.

– Славно! – радостно воскликнул князь. – Теперь скорее в дорогу! Ну, ну!

Сани опять тронулись. Однако уланы снова стали выстраиваться.

– Ну, ну! – подгонял князь. – Полпути уже есть! Стой! – Он остановил отряд снова, потому что уланы снова мчались. – Пищальники вперёд! Цельтесь лучше!

Но уланы, подскакав, на залп ответили залпом и ускакали прочь.

Алёша схватился за грудь. Эхе торопливо подхватил его. Несколько человек упало.

Князь увидел раненого Алёшу, и слёзы навернулись ему на глаза. Но жалеть было некогда – на помощь полякам скакал свежий отряд, стремясь перерезать путь в лагерь.

– Раненых на сани! Живее! – скомандовал Теряев. – Ну, ещё раз, пищальники!

Уланы опять скакали и, отражённые, ворочались назад, а князь со своим отрядом медленно двигался вперёд, с ужасом думая, как пробиться сквозь линию конницы, что стояла между ним и лагерем.

Но в лагере увидели его положение. Грянула пушка; ворота распахнулись, и отряд русских с криком побежал на поляков. Князь ускорил шаг. Поляки рассеялись.

Теряев вошёл в лагерь и прежде всего подумал об Алёше. Он и Эхе перенесли его к себе в землянку.

Алёша умирал. Он вдруг схватил руку князя и, сжимая её, сказал:

– Я был врагом тебе. Прости! Я любил Ольгу, и она меня. Ты взял её… Скажи ей, чтобы забыла меня… Тебя бы… ты… брат… люби!..

Он продолжал говорить несвязно, потом захрипел и умер.

Князь поднялся с колен.

«Господи, – с горечью подумал он, – загубили отцы наши души! Бедный Алёша!»

Однако думы князя вскоре были прерваны: в землянку вошёл стрелец.

– Князь Семён Васильевич за тобой, князь, послал! – сказал он и, увидев покойника, стал креститься, а потом повернулся и добавил: – Идти спешно наказывал! Ждёт!

Князь горячо поцеловал холодеющее лицо Алёши и выпрямился.

– Обряди его! Я сейчас вернусь! – сказал он Эхе и, кивнув ему головой, вышел.

Князь Прозоровский встретил его дружески.

– Ну, вот и ты! Слушай! Нынче у нас совет был. Терпеть нельзя более. Все видят это. Гиль уже перебежал к полякам с восемьюстами рейтаров. Шарлей то же мыслит. Наши мрут от холода, голода и болезней. Мы решили просить нас выпустить.

– Сдаться! – в ужасе воскликнул молодой князь.

Прозоровский нахмурился.

– Не сдаться, а просить выпустить нас. Это иное!

– Лучше умереть! – сказал Теряев.

Прозоровский горько усмехнулся.

– Умереть все рады. Да кому от этого польза? Теперь мы хоть что-нибудь сохраним, а тогда?.. Нет, – перебил он себя, – на том все и порешили, так и будет. А тебя я позвал потому, что с нами поедешь к ляхам. Впереди с белым платом. Ты на коне?

– На коне!

– Тогда идём! Двадцать казаков с тобой поедут. Подъедешь и держи плат. Ляхи спросят тебя. Скажи, что для переговоров начальники видеться хотят, и с ответом вернись. С Богом! Вот плат тебе!

Прозоровский взял из угла ставки длинную пику, на конце которой висел белый платок, и передал её князю.

Теряев вышел. У ставки Прозоровского его ждали уже двадцать казаков. Князь сел на коня и поехал из лагеря через другие ворота к королевскому стану. Не проехал он и версты, как был замечен поляками, и тотчас на него поскакал отряд гусар; но князь приказал поднять значок, и гусары без выстрела окружили его и казаков. К князю подскакал молодой, розовый, как девушка, офицер.

– Что угодно от нас пану? – спросил он князя, с сожалением окидывая его и его отряд взглядом.

Разница между двумя конными отрядами была разительная. Поляки, чуть не в новых кунтушах, весёлые, розовые, сидели на сытых конях, а наши – худые, угрюмые, оборванные – на тощих, словно скелеты, лошадях.

– Наши воеводы хотят говорить с вашими, – ответил князь, – и сейчас выедут. Какая им встреча будет?

– А-а, – радостно воскликнул полячок, – подождите! Я мигом! – И, оставив свой отряд, он вихрем помчался назад в ставку.

Князь спешился и в нетерпении стал ходить. Его думы перешли на умершего Алёшу и Ольгу. Гнева не было в его душе. Он представил молодую любовь Алёши, Ольгино горе, когда она, не любя, венчалась, и его сердце наполнилось жалостью.

«Он сказал: „Люби!“ – думал князь, – а как любить, коли моё сердце всё с Людмилою! Что-то она, голубушка? Воркует теперь, поди, со своим птенчиком в гнёздышке… Эх, увидеть бы её!»

До него донёсся топот, и он очнулся. Молоденький офицер скакал сломя голову и, подле князя лихо осадив коня, быстро спешился.

– Пан круль велел сказать, – заговорил он, – что встретит ваших генералов как героев. Он поручил князю Радзивиллу говорить с ними. Я же встречу и провожу вас.

Князь быстро сел в седло и повернул коня.

– До доброй встречи! – крикнул полячок.

Прозоровский и Дамм ждали Теряева с нетерпением и, едва он передал им ответ, приказали ему сопровождать их и тотчас сели на коней.

Между двумя станами их встретил тот же офицер и повёл их в свой лагерь. Кони глухо стучали подковами по замерзшему снегу. Небывалый мороз проникал сквозь тёплые тулупы. Они вошли в лагерь. Кругом горели костры, и возле них грелись солдаты.

Князь Теряев смотрел по сторонам и везде встречал сытые, довольные лица, а молодой поляк сказал ему:

– Мы тут всем довольны, если бы не морозы! Таких холодов никто ещё не помнит. Верно, вам ещё холоднее?

– У нас топлива хватит ещё на две зимы! – ответил Теряев.

– Ну! А сами каждое утро за лесом вылазку делаете!

Князь вспыхнул, но в это время к ним подскакал какой-то генерал, и все начали спешиваться.

– Князь, с нами пойдёшь! – приказал Теряеву Прозоровский, и они тронулись уже пешком.

Радзивилл жил в большом деревянном срубе. По внешности дом казался простой избою, но внутреннее устройство поразило русских своим великолепием. Не так жил Шеин в своей воеводской ставке! Дорогие ковры завешивали стены, пушистые шкуры медведей лежали на полу, золочёная мебель с шёлковыми подушками украшала комнаты. Сам Радзивилл в дорогом парчовом кунтуше, в червлёных сапогах, с накинутым на плечи собольим ментиком, с золотой цепью на шее казался более кавалером в бальном зале, чем генералом на военном поле.

– А, Панове! – радушно встретил он русского воеводу и генерала. – Милости просим! Давно бы так! Садитесь! – Он усадил всех и, не давая говорить, продолжал: – Да, да! Вы – славные воины. Боярин Шеин – великий муж, но счастье войны переменчиво. Это игра! Вы проиграли её, и надо кончить. Зачем губить такое славное войско! Вы с чем пришли?

– Мы пришли говорить о пленных, – сказал Прозоровский, – давайте их менять! пока будем менять, отдохнём!..

Радзивилл усмехнулся.

– Запасёмся топливом, достанем продовольствие, – окончил он.

Прозоровский вспыхнул, но сдержался.

– Что же? – сказал Дамм. – Ваше войско сильнее теперь, и вам нет нужды морить нас. Не даёте нам дровами запасаться, но мы сами берём их, а продовольствия у нас хватит! Это всё вам не опасно. Вы так сильны.

– А вы мужественны!

– Ну, вот! Устали и мы, и вы. Будем менять пленных и отдохнём.

Радзивилл задумался.

– Хорошо, – сказал он, – будем менять их в течение месяца, а в это время вы, может, одумаетесь.

– Предложите нам добрые условия, – сказал Дамм, – и мы снимемся!

– Какие условия! – воскликнул Радзивилл. – Пусть боярин Шеин предаст во власть короля свой жребий, вот и всё!

– Никогда! – пылко ответил Прозоровский.

Князь Теряев сжал кулаки.

Радзивилл пожал плечами.

– Ваше дело! На месячное перемирие мы согласны, и завтра король пришлёт вам подтверждение, а что касается выпуска, то мы составим условия и будем говорить. А теперь, – совершенно меняя тон, сказал Радзивилл, – запьём нашу беседу! Эй, пахолик![59]59
  Малый, работник.


[Закрыть]

Но князь Прозоровский быстро встал.

– Прости, – ответил он, – воевода наказал не мешкать!

Радзивилл нахмурился и махнул рукой на пахолика, вносившего поднос с кубками.

– Неволить грех! – сказал он. – Передайте боярину наш поклон. Скажите, что от сегодня мы снимаем караулы! – И он дружески протянул руку, но она не встретила ничьей руки и опустилась.

Князь Прозоровский и Дамм вышли из избы и скоро помчались обратно в свой стан.

Усталый, голодный возвратился князь Теряев в свою землянку, и первое, что бросилось ему в глаза, был холодный труп Алёши. Он недвижно лежал на лавке в красной рубахе, сложив на груди руки, и его лицо выражало тихое умиление. Князь задрожал.

«Горемычный! Сколько горя выпало на его долю, и окончил он молодую жизнь нечаянной смертью! – Сердце князя дрогнуло, в голове промелькнули неясные, смутные мысли: – Что-то есть во всём этом обидно несправедливое… но что? Кто виноват?».

– Устал, княже? – послышался голос, и в землянку ввалился Эхе с полной охапкою сучьев. – Постой, я вот огня разведу, а поесть… – Он бросил наземь вязанку и конфузливо покачал головою. – Сухарь достал, – сказал он, – размочи в воде и съешь!

Князь нетерпеливо отмахнулся.

– Его схоронить надо!

– Сделал! Наши тут могилку выкопали. С утра копали, земля-то твёрдая. И попа достал. У Власа греется.

– Тогда скорее! А гроб?

Эхе развёл руками.

– Теперь, князь, всякая щепка на счету! Так завернём!

Он подошёл к трупу и бережно поднял его, потом переложил на пол, достал кусок холста от летней палатки и аккуратно завернул им Алёшу.

Князь помогал ему и взял труп за голову, чтобы поднять.

– Подожди, людей кликну! – сказал Эхе.

– Не надо, – возразил князь, – понесём сами!

Они взяли Алёшу и вынесли из землянки. Эхе шёл впереди, неся его за ноги. Встречавшиеся люди набожно крестились. Невдалеке от землянки чернела яма, и князь опустил Алёшу подле неё. Эхе пошёл за священником и людьми.

Как сиротинку похоронили Алёшу, без гроба, креста и могилы. Невысокий холмик занесло в ночь снегом, и навеки скрылось даже место его погребения.

Князь вернулся к себе. В очаге пылал костёр, наполняя дымом тесную землянку. Князь лёг на лавку, на которой только что лежал труп Алёши, и заснул.

Он проснулся словно от толчка. Правда, его слегка толкал в плечо какой-то рослый, лохматый оборванец, но тот толчок, от которого проснулся Теряев, был изнутри и сразу сотряс всё его тело.

– Кто? Что надо? – пробормотал князь, быстро садясь и в темноте чувствуя, что кто-то стоит подле него.

– Ты, князь? Мне сказали, что ты тут, и я вошёл. Эх, темень! – произнёс кто-то хрипло.

Князь задрожал.

– Ты-то кто? Я князь! Что тебе нужно?

– Я-то? – ответил голос. Да я Мирон! До тебя еле дошёл. Три месяца шёл. Поляки кругом… холод, беда!

Князь вскочил на ноги, потом сел.

– От Людмилы? Говори, что. Сын, что ли? Или иные вести? Да говори же!.. Эхе! Эхе! Засвети светец!

Но шведа в землянке не было, и они продолжали разговор в темноте.

– Вести-то? – нехотя ответил Мирон. – Вести-то худые! Ой, худые! Нёс я к тебе их, а теперь и не рад!

– Что? Отвечай! Ах, да не мучь ты души моей!

– Чего мучить! Забрали их!

– Кого? – закричал князь.

– А всех: и Людмилу, и мать её, и мою матку, и девок всех! Я только и убег!

– Кто забрал?

– Царёвы сыщики. Налетели это и ну вязать, а потом увезли.

– Куда? Зачем?

Голова князя кружилась, он ничего не понимал.

– Сказывали, в земский приказ либо в разбойный… не упомню. Пришли это с Антоном, стремянным князя, твоего батюшки.

Что-то с грохотом упало пред Мироном и ударило его по ногам. Он нагнулся и нашарил тело князя. Испуганный, он выбрался из землянки и стал кричать.

На его крик прибежал Эхе.

– Чего ты, дурак?

– Дурак ты! – огрызнулся Мирон. – Иди скорее, огня засвети, князь помер!

Эхе в один прыжок очутился в землянке и тотчас высек огня. Светец тускло осветил помещение, и Эхе увидел лежащего на земле князя. Он торопливо поднял его. Князь вздохнул и очнулся.

– Иоганн! – тихо сказал он и вдруг залился слезами.

Швед растерялся.

– Князь! Миша! Чего ты? Ну, ну же!

– Ох, кабы знал ты! – князь оправился и сел на лавку. – Позови Мирона!

Эхе оглянулся, но Мирон уже скользнул в землянку и стоял подле князя.

– Ух! – сказал он. – И напугал же ты меня, князь!

– Договаривай всё! – тихо приказал ему Теряев. – Так, говоришь, Антон был?

– Антон! – подтвердил Мирон. – А раньше Ахлопьев.

– Жених её?

– Он! С того она и выкинула. Пришёл это Ахлопьев татем крадучись, да и шасть к ней… – И Мирон по порядку рассказал про посещение Ахлопьева и испуг Людмилы, а потом высказал свою догадку, близкую к истине.

Князь вскочил. Его слабость исчезла, глаза загорелись бешенством.

– Купчишка этот! О, я же поймаю его! Возьму за горло, внутренности вырву! Он скажет мне, что с Людмилой… покается! Отец! Что он мог отцу сказать? Я узнаю… всё узнаю!.. Скорее!

– Князь, куда ты? – остановил его Эхе.

– К Прозоровскому… в Москву проситься!

Без шашки, в одном кафтане князь ворвался в избу Прозоровского. Тот перекрестил его, услышав его просьбу.

– Очнись! – сказал он. – Непутёвое выдумал! На Москву! Да нешто пустят тебя ляхи? Тебя, как утку, подстрелят. Дурость одна.

– Пусти, князь! Если бы ты ведал горе моё!

– Что за горе?

– Не могу сказать тебе. Верь слову!

– Ну, ну! Тут у всех горе, не твоё одно!

– Князь, я не могу! Не могу я! Ах, Боже, да поверь ты мне, должен я!..

Теряев был вне себя. Прозоровский невольно пожалел его.

– Ну, ин будь по-твоему, – ласково сказал он, – подожди только малость. Я боярину про тебя доложу, без него нельзя.

– Завтра скажи!

– Ну, завтра! Иди, иди с Богом! Ишь, на тебе лица нет! По морозу такому без шапки. Совсем обеспамятел!

– Скажешь?

– Скажу! Завтра же скажу. Иди!..

Теряев вышел. Лютый мороз не знобил его, он не чувствовал резкого ветра, не видел дороги и, вернувшись в землянку, молча стал ходить взад и вперёд.

Эхе с тревогой глядел на его потемневшее лицо, на безумно горящие глаза и не решался заговорить с ним. Он узнал от Мирона про тяжкий удар, обрушившийся на голову князя, и думал: «Пусть перемучается. Легче станет!». Это было первое горе князя Михаила, настоящее горе, обрушившееся на него как гроза из чистого неба. Людмила пропала, царские сыщики увезли её, но куда? Зачем? При чём тут отец? Что мог наговорить Ахлопьев?

Мысли князя путались. Он по нескольку раз в день звал к себе Мирона и расспрашивал его о подробностях. Но подробности ещё больше путали его, и он решил, что только там, в Москве, он узнает всю правду. Пойдёт он к отцу и спросит прямо у него… Или нет: позовёт Антона, тот ему всё скажет. Ох, только бы на Москву скорее!

Князь ездил к Прозоровскому, но тот уклончиво говорил ему:

– Подожди, княже, не до тебя! У нас переговоры начались. Ждём вестей от ляхов!

Князь Михаил в отчаянии возвращался в землянку и говорил Эхе:

– Я убегу!

– Стыдно будет. Скажут: князь от своих людей бежал!

– Что же делать мне? Что делать?

– Терпи! Воевода отпустит – поедешь!

– Ах, скорее бы!

Так прошло недели две. Вдруг и князя, и других сотников, и даже Эхе позвали к ставке Шеина.

– Мир! – заговорили кругом.

– Ну, вот и уйду! – оживлённо сказал Теряев, идя с Эхе.

Они пришли и увидели вокруг ставки Шеина толпу своих сотоварищей. Здесь были и Андреев, и Аверкиев, и все до сотников включительно.

– Для чего звали? – спрашивал один другого.

– А не знаю! Пришли и так поспешно приказали идти!

– Надо думать, мир выговорили!

– Может, помога идёт!

– Откуда? На Москве про нас и думать забыли. Поди, полгода, как нас отрезали!

Бледное солнце жёлтым пятном светилось в небе. Был тихий морозный день. Кругом чувствовалось уныние и утомление. Даже начальники, говоря о мире, облегчённо вздыхали. Наконец из воеводской ставки показались все воеводы. Впереди шли Шеин и Измайлов, у последнего в руке была бумага, за ними – Лесли, Дамм, Матиссон и князь Прозоровский.

– Здравы будьте! – поклонился всем Шеин.

– Будь здоров! – ответили ему из толпы редкие голоса.

Шеин укоризненно покачал головою и потом, оправившись, заговорил:

– Жалея ратников, слуг царёвых, и видя, что трудно теперь бороться нам с супостатами, порешили мы все говорить с ними о мире; и вот они нам бумагу прислали, по которой на мир соглашаются. Так позвал я вас, чтобы и вы свой голос для ответа подали. Прослушайте! Артемий Васильевич, читай! – И он посторонился, дав место Измайлову.

Последний прокашлялся и среди гробового молчания начал чтение:

– «А пункты то следующие:

I. Россияне, оставляя лагерь, должны присягнуть не служить четыре месяца против короля и республики.

II. Исключая двенадцать пушек, кои дозволяется Шеину взять с собою, должен он оставить всё остальное королю.

III. Всех беглецов выдать королю, хотя бы они и состояли на русской службе; равным образом поступлено будет и с россиянами.

IV. Русская армия выступит со свёрнутыми знамёнами, потушенными фитилями, без барабана и труб, и соберётся в назначенное королём место. После троекратного салюта положены будут знамёна на землю и останутся в сём положении, пока литовский генерал не подаст сигнала к маршу. Главный начальник, воевода Михайло Борисович Шеин, со всем штабом его, без всякого различия в нациях, сойдут с коней и преклонят колени пред королём».

Шеин стоял, опустив голову, бледный, как снег, покрывавший площадь.

– Не бывать этому! – вскрикнул вдруг князь Теряев.

Глаза его разгорелись, он забыл про своё горе и чувствовал только весь позор такого условия.

Этот его крик словно был сигналом.

– Не бывать! Не согласны! Смерть ляхам! – послышалось кругом.

Измайлов, напрягая голос, продолжал: – «Они не должны прежде вставать, пока князь Радзивилл не подаст им знака сесть на лошадей и последовать в поход».

– Довольно! Брось! Не согласны! Боярин, веди нас на ляхов!

– «Пятое! – кричал Измайлов. – Артиллерия, порох и все военные снаряды должны быть сданы без всякого исключения комиссарам. Шестое! Окопы и все укрепл…»

Но тут крики совершенно заглушили голос Измайлова, и он свернул бумагу. Шеин выступил вперёд; его лицо озарилось улыбкой. Он кланялся и махал рукою, пока шум не утих.

– Так! – сказал он. – Так же и мы решили. Лучше смерть, чем поношение. У нас ещё есть сила умереть!

– Умрём лучше! – пылко крикнул князь Теряев.

– Ну! – продолжал Шеин. – Так и с Богом! Нынче в ночь приготовьтесь, братья, и я вас поведу на смерть! Или пробьёмся, или умрём!

– Так, так! Слава тебе, боярин! – закричали кругом.

– Идите же по местам, и начнём дело делать с Богом.

Сердца всех вспыхнули прежним огнём. Оскорбление, нанесённое кичливым врагом, было слишком сильно.

– Други! – обратился князь Теряев к своим ратникам. – Нынче в ночь мы умирать должны, но не сдаваться ляхам! Обидели они нас кровно, и мы им то помянем!

Шеин решил пробиться на юго-восток и, обойдя королевский стан через Вязьму и Гжатск, пройти к Москве. Собрав все силы, он выступил ночью и внезапно напал на ничего не ожидавших поляков.

Завязался бой. Поляки растерялись было, но быстро оправились. Со всех сторон к Воробьёвой горе потекло подкрепление, и скоро пред русскими стала несметная сила. Продолжать борьбу было безумием. Шеин приказал отступить и снова укрылся за окопами. Страшные потери не привели ни к каким результатам. Напротив, спустя какой-нибудь час явился от короля парламентёр, который заявил, что теперь король уже ничего из своих требований не уступит.

Мрачное отчаяние овладело всеми.

– Умирать надо было! – твердил с яростью князь Теряев, совершенно забыв о своём горе.

Было ещё раннее утро, когда его вдруг потребовали к Шеину. Князь спешно пришёл. Боярин, опустив голову, задумчиво сидел у стола и даже не слыхал прихода князя.

Теряев молча остановился у дверей.

– Боже! Ты меня видишь! – с тяжким вздохом произнёс боярин и поднял голову. – А! Пришёл, князь? – сказал он, увидя Теряева, и, встав, подошёл к нему. – Сказывал мне князь Семён Васильевич, что ты на Москву просишься, – заговорил он, ласково кладя на плечо князя руку.

– Ежели милость твоя… – начал Теряев.

– Что милость! – перебил его Шеин. – Теперь тебя на службу зову. Коли не прошла охота твоя, иди!.. – Князь благодарно схватил руку Шеина.

– Иди!.. – повторил последний. – Только ведаешь ли ты, как это трудно? Нас кругом кольцом окружили… зайца не выпустят…

– Бог поможет, а тут невмоготу мне! И своё горе, и обиды видеть тяжкие.

– Ну, ну! Коли проберёшься в Москву, иди к царю. Скажи, что видел. Проси помощи! Невмоготу держаться более. – Шеин помолчал, а потом вдруг сжал плечо князя и тихо заговорил: – Повидай патриарха и царя да скажи им ещё, что я верный раб царю, что не ковы ковал я на родину, а готовил ей венец славы, и гордость моя стала на погибель мне. Пусть ко мне, а не к супротивникам моим царь обратит сердце своё!

Князь молча поклонился.

– А теперь прощай! Млад ты, и жена у тебя молодая, а я, может, на гибель тебя шлю, но – видит Бог – я не нудил тебя. Скажи отцу своему, что шлю ему поклон до пояса. Помоги тебе Господь!

Шеин обнял князя и крепко поцеловал его. Князь почувствовал на своей щеке горячую слезу, и его сердце сжалось жалостью к боярину. Тяжко отвечать пред Богом и царём за напрасно пролитую кровь!..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю