Текст книги "Бандитская россия"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 49 страниц)

Анализируя причины преступности, захлестнувшей Россию после первой русской революции, И. А. Родионов [44]44
  Родионов Иван Александрович (1866-1940)– писатель, общественный деятель. Автор книги «Наше преступление» (1909). Некоторые исследователи делают предположение, что казак Родионов причастен к созданию романа «Тихий Дон». В 1917 году монархист и офицер Родионов отказался присягнуть Временному правительству и поддержал выступление генерала Корнилова. Гражданскую войну закончил в чине полковника. В эмиграции жил в Германии и Югославии. Похоронен в Берлине.


[Закрыть] писал: «Народ спился, народ одичал, озлобился, не умеет и не хочет трудиться».

В своей книге «Наше преступление» Родионов приводит примеры дикой, бессмысленной жестокости, причины которой видит в беспробудном пьянстве и «разобщении культурного слоя с народом». «Совсем наша Расея на нет сошла, – говорит один из героев книги. – Совсем, совсем ослабла. Никакой правды не осталось… Такие страсти творятся, и хоть бы что. Вот уж как надругались над моей покойницей [65-летнюю жену старика изнасиловали трое пьяных подростков. – Авт.] и в гроб свели, а что им суд присудил? На два года угнаны».

Если в среде людей образованных утрата религии и материализм вели к нигилизму, то среди крестьян и рабочих, по мнению Н. О. Лосского [45]45
  Лосский Николай Онуфриевич (1870-1965), философ. В 1922 году выслан большевиками за границу. Жил и работал в Праге, Братиславе, Нью-Йорке. Похоронен в Париже.


[Закрыть], «этот отрыв выражается в озорстве и хулиганстве; Утратив устои и начав бунтовать против них, русский человек, по словам Достоевского, испытывает потребность «хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и броситься в нее, как ошалелому, вниз головой».

Возможно, таким был и Васька Белоус, которого Кошко называет «заблудшей русской душой». Подкидыш без роду без племени, он был воспитан сердобольной старухой. С детства отличался кротким нравом и трудолюбием, и, если бы не знакомство, которое после отбытия солдатчины Васька свел с местным кузнецом, уговорившим его ограбить хозяина, может, и не оказался бы он в арестантских ротах.

Влияние тюрьмы и природный романтизм, развитый случайным чтением, толкнули его на путь преступных авантюр. После удачных грабежей он бомбардировал начальника сыскной полиции письмами: «Там-то и там-то сделано мною, Васькой Белоусом, знаменитым атаманом неуловимой шайки, родившейся под счастливой звездой Стеньки Разина. Крови человеческой не проливаю, а гулять – гуляю. Не ловите меня: я – неуловимый. Ни огонь, ни пуля не берут меня: я – заговоренный» [46]46
  Кошко А. Ф. Уголовный мир царской России С. 165


[Закрыть]. Когда Ваську все-таки поймали, он, совершивший к тому времени несколько убийств, понимая, что не миновать ему виселицы, говорил. «Оно и правильно будет, Таких людей, как я, следует вещать по закону. Ну сошлют меня, скажем, на каторгу, я сбегу да опять примусь за старое. Раз человек дошел до точки, как вы его ни ублажайте, а его все на зло тянет».

Впрочем, таких, как Васька Белоус, было немного. Так, убийца и грабитель Осип К. – человек, судя по всему, образованный – писал из тюрьмы своему товарищу: «В течение десяти лет полиция оставляла меня в покое: я делал свое дело, а полиция зевала. Угрызений совести я не знаю. Я – философ. Меня нисколько не смущало, что иногда приходилось прикончить того или иного из моих клиентов, когда субъект оказывался слишком упрямым… Я побывал раньше на войне в далекой колониальной стране, где служил солдатом, и убедился, как низко ценится человеческая жизнь. Почему же с нами расправляются так круто, когда мы бываем вынуждены уложить кого-нибудь из наших врагов?». [47]47
  2 Рейтлер М. А. Письма преступников.


[Закрыть] Угрызений совести не испытывал и Сашка Семинарист, шайка которого наводила ужас на Москву в 1913 году. Грабежи и убийства следовали один за другим с промежутками в одну-две недели. Жертвы обирались до нитки и обыкновенно закалывались. Жуткие подробности убийства двух старух в селе Богородском поразили даже видавшего виды Кошко. Обитательницы начисто разграбленного дома ыли найдены с обугленными пятками, вырезанными грудями и прочими следами пыток. Чтобы поймать злодеев, на ноги была поставлена вся сыскная полиция, но облавы и засады оставались безуспешными. Делу помог случай и изобретательность Кошко. При задержании главарь шайки вел себя нагло. «Вы меня, пожалуйста, не тыкайте, не забывайте, что я такой же интеллигент, как и вы», – заявил он.

Этот сын городского головы одного из уездных городов Пензенской области, доучившийся до 3-го класса духовной семинарии, отличался крутым характером и о своих злодеяниях рассказывал с цинизмом. Его шайка состояла всего из пяти человек, которые боялись своего атамана даже скованного наручниками. Сашка был приговорен к повешению, но амнистия, последовавшая к 300-летию дома Романовых, заменила это наказание тюремным заключением. Из тюрьмы Семинариста освободила февральская революция. Но вместо того, чтобы отправиться на фронты Гражданской войны, он поехал в Москву, где собственноручно убил тех, кто свидетельствовал против него на суде, и, сколотив новую шайку, принялся за старое.

В 1920 году Сашка Семинарист был расстрелян: такие отчаянные головорезы были не нужны даже большевикам. В исправительных учреждениях находилось достаточное количество уголовников, готовых на сотрудничество с новой властью. Уничтожив архивы царской полиции, большевики оказали преступному миру неоценимую услугу. Советскому уголовному розыску пришлось всё начинять заново.

Но это уже совсем другая история…

…А вот был ещё такой случай!

«Вежливость – главное оружие вора». Эта крылатая фраза героя Евгения Леонова из «Джентльменов удачи» не так уж нелепа, как это может показаться на первый взгляд. Как известно, воры, мошенники и прочие злоумышленники, будучи в основной массе своей неплохими психологами, во все времена умело играли на человеческих слабостях и устоявшихся людских привычках. Взять, к примеру, нашу с вами привычку выглядеть, особенно в публичных местах, опрятно и аккуратно. Абсолютно естественное желание, не правда ли? Но именно на нем в начале прошлого века и играли питерские воры-карманники, получившие в своей среде название «чистильщики». Они действительно «зачищали» своих жертв, однако делали эго отнюдь не в современном, жаргонном понимании этого глагола. Никакой крови – исключительно вежливый подход.

Для того чтобы опустошить чьи-либо карманы, чистильщики намечали себе на улице прилично одетого человека и незаметно пачкали его сзади истолченным мелом, дабы со стороны это смотрелось как случайно появившееся пятнышко.

Затем один из воров, играя роль случайного прохожего, очень вежливо указывал потенциальной жертве на испачканное пальто. Если человек сразу не обращал внимания на сей конфуз, то через пару минут на его пути «случайно встречался» уже другой вор, который также предлагал помочь избавиться от пятнышка на спине. В какой-то момент, поняв, что в одежде действительно что-то не так, жертва соглашалась принять помощь. Дальше – дело техники. Вор предупредительно доставал загодя заготовленный носовой платочек и старательно чистил запачканное пальто до тех пор, пока не вытащит из карманов жертвы кошелек или часы.

С установлением советской власти чистильщики как особая воровская каста практически самоликвидировались – клиент пошел все больше недоверчивый, да и «калош не носящий». Однако отдельные криминальные личности периодически пользовались проверенным «вежливым» методом. В январе 1936 года столичная «Правда» писала о задержании воров-рецидивистов Розенцвейга и Мейера, специализировавшихся на кражах портфелей у кассиров, получавших деньги в банках. В какой-то момент эти два гаврика облюбовали Дзержинское отделение Сбербанка и принялись высматривать, с какими портфелями являются туда кассиры. Наметив жертву, воры купили точную копию портфеля, набили его бумагами и пришли в банк. Вскоре туда явился и выбранный ворами кассир. Пока тот получал деньги и складывал их в портфель, один из воров незаметно для кассира вымазал рукав его пальто вазелином, а другой вслух посочувствовал: «Гражданин, вам кто-то плюнул на пальто». Кассир полез в карман за платком и на долю секунды убрал руку с портфеля. Этого оказалось достаточно, чтобы злоумышленники подменили портфель.

Впрочем, в своем деле «вежливые воры» вполне могли обходиться и без вспомогательных средств. Например, незадолго до начала Первой мировой войны в Петербурге работала шайка воров, использовавших в своей профессиональной деятельности немудреную легенду «извиняйте, обозналися!». Выбирая жертву, как правило находившуюся в состоянии легкого подпития, они набрасывались на человека и принимались его всячески обнимать, лобызать и похлопывать по плечу. Соответственно, не забывали и о карманах. Затем недоумевающему человеку приносились самые искренние извинения: мол-де, простите, господин хороший, не за того вас приняли.

Господин хороший извинял, а по прошествии некоторого времени обнаруживал пропажу бумажника.

А вот компашка киевских карманников облюбовала для демонстрации своих вежливых манер трамвайные остановки около крупных городских рынков. Всякий раз, когда очередная торговка-мешочница со своими «кутулями», изрядно наторговав, возвращалась домой и пыталась втиснуться на заднюю площадку трамвая, откуда ни возьмись на помощь ей спешили двое услужливых молодых люди. И пока один помогал торговке занести в вагон её крупногабаритное имущество, другой ловко подрезал кошелек с дневной выручкой.

Надо сказать, что трамвай как «место работы» всегда пользовался особой популярностью в среде карманных воров. Неудивительно, что вопросы, касающиеся работы общественного транспорта, отслеживались ими с неподдельным интересом. В феврале 1915 года газета «Саратовский листок» опубликовала курьезную и совершенно невероятную по нашим временам заметку, озаглавленную «Ходатайство воров». В ней говорилось о том, что на имя харьковского губернатора Д. И. Багалии от местных карманных воров поступила «характерная петиция», в которой те просят городского голову не увеличивать числа вагонов трамваев. «Пока скопляется публика у остановок, пока в вагонах давка – жить ещё можно, при увеличении же вагонов публика разредится, и тогда прощай кошельки. Мы люди семейные, а по обстоятельствам военного времени карманы у обывателей тощи, и ежели теперь живем кое-как, то что с нами будет тогда? Надо и об интересах карманников подумать. Мы тоже обыватели». Соответственно, «петиция» эта была покрыта подписями вроде «Санька Студень», «Ванька Кривой» и т. д.

О том, как отреагировал господин Баталия на столь вежливую просьбу представителей «профсоюза ручного труда», история, к сожалению, умалчивает.

Глава 2
НИ ИМЕНИ, НИ РОДУ – ОДНИ КЛИКУХИ ПОГАНЫЕ…

(БАНДИТСКАЯ РОССИЯ СОВЕТСКОГО РОЗЛИВА)

Свобода, свобода,

эх, эх, без креста…

Практически ни один советский фильм про революцию семнадцатого года не обходился без эпизода, в котором опьяненная ветром свободы толпа освобождает из тюрем политзаключенных, а вместе сними на волю выходят уголовники – убийцы, налетчики, воры-рецидивисты. И вот уже их кургузые пиджачки в талию и кепки-капитанки – непременные аксессуары бандитского форса того времени – мелькают среди солдатских шинелей, матросских бушлатов и студенческих тужурок…

Идея всеобщей амнистии пришла в головы членам Временного правительства ещё в марте 1917 года. По замыслу Керенского, это был высший акт социальной справедливости, «открывающий путь к обновлению и светлой жизни и для тех, которые впали в уголовное преступление». Но оказавшиеся на свободе уголовники не оправдали надежд Александра Федоровича: они моментально сориентировались в новых условиях, после чего страну захлестнула небывалая доселе волна преступности. Словом, как говорили в Одессе, «блатные тут же скикали, что вместе с революцией пришли золотые для них времена».

А потом наступил октябрь 1917-го.

Власти революционного Петрограда первыми столкнулись с полным беззаконием и разгулом уголовного беспредела: газетные сводки того времени пестрели сообщениями об убийствах и грабежах, разгромах съестных лавок, налетах на ломбарды, гостиницы, акционерные общества. Вчерашние буржуи боялись выходить на улицы, да и рядовому обывателю в родном городе жилось в ту пору, мягко говоря, не слишком комфортно. Что уж там говорить об остальных, если однажды в центре Петрограда, на улице Шпалерной средь бела дня раздели знаменитых большевиков – Урицкого и Стучку.

Немало неприятностей жителям города доставляли «попрыгунчики», или «живые покойники», о которых слагали легенды. Огромного роста, одетые в длинные белые балахоны, они с криком и свистом окружали свою жертву, прыгая и размахивая саванами.

Деятельность этой команды приобрела такой размах, что даже нашла отражение в классической литературе. Вот что пишет Алексей Толстой в своем романе «1918 год» из знаменитой трилогии «Хождение по мукам»: «В сумерки на Марсовом поле на Дашу наскочили двое, выше человеческого роста, в развевающихся саванах. Должно быть, это были те самые «попрыгунчики», которые, привязав к ногам особые пружины, пугали в те фантастические времена весь Петроград. Они заскрежетали, засвистали на Дашу. Она упала. Они сорвали с нее пальто и запрыгали через Лебяжий мост».

Рассказывают, что при встрече с этими «живыми покойниками» мало кто не терял голову от страха. Возглавлял банду некто Иван Бальгаузен, имевший в уголовной среде кличку Живой Труп. Его помощник мастерски изготавливал маски, ходули и пружины с креплениями, а пассия главаря – Мария Полевая по кличке Манька Соленая – шила саваны. Но, сколь веревочке ни виться… В конечном итоге деятельность банды была пресечена сотрудниками питерского УГРО. Впоследствии Бальгаузена и его помощника расстреляли, а вот Манька Соленая после отсидки начала новую жизнь – до войны она работала кондуктором в трамвае.

Власти Петрограда, чувствуя свою полную беспомощность перед уголовной угрозой, призывали граждан создавать отряды самообороны, что-то вроде добровольных народных дружин. Кстати сказать, формирование этих дружин носило добровольно-принудительный характер. Об этом, в частности, свидетельствует дневниковая запись, сделанная Александром Блоком 5 мая 1918 года: «От 4 до 7 дежурил у ворот без оружия с Шульманом, согласно бумаге околоточного, угрожающей участком и штрафом от 50 до 500 рублей».

«Конечно, – писал в те годы Максим Горький в «Несвоевременных мыслях», – мы совершаем опыт социальной революции – занятие весьма утешающее для маньяков этой прекрасной идеи и очень полезное для жуликов».

Воистину для жуликов и преступников всех мастей наступил золотой век вседозволенности и безнаказанности. Прежняя правоохранительная структура была полностью разрушена, а новая ещё не сформировалась. Посему потуги властей обуздать криминал не приносили желаемых результатов: ни созданное Временным правительством Петроградское управление уголовного розыска, ни молодая советская милиция, организованная уже при большевиках, видимых успехов в борьбе с преступностью не принесли. Во-первых, штат этих органов был не укомплектован (народ не спешил вливаться в ряды «альтернативной полиции»), а во-вторых, новые сотрудники не имели опыта оперативной работы. [48]48
  Атмосфера этого времени достаточно точно была передана в первых сериях яркого советского телефильма «Рожденная революцией».


[Закрыть] Обращаться же за помощью к старым, опытным сыскарям большевики не спешили – те были объявлены социально чуждыми и доверием новой власти не пользовались. Ситуация осложнялась ещё и тем, что в октябре 1917 года злоумышленники подожгли архив уголовного розыска. Тогда в огне погибли документы, которые собирались и систематизировались годами, – фотографии, ориентировки, характеристики на представителей криминального мира. Наконец, уголовники практически свободно разгуливали на воле ещё и потому, что изолировать их было попросту некуда: былая пенитенциарная система тоже понесла тяжелый урон. Так, по состоянию на начало 1921 года вместо 550 тюрем, находившихся в царской России, на территории РСФСР функционировало всего 273. Да и в тех служить было катастрофически некому.

Сухая статистика гласит, что если в 1919 году в тридцати восьми Российских губерниях было совершено в общей сложности 2816 грабежей и разбоев, то уже в следующем 1920-м – 7319 (рост в три Раза). Причем почти все эти преступления совершались с применением оружия. Здесь отметим, что в те годы групповые нападения на граждан чаще всего классифицировались как бандитизм, что, в принципе, подпадает под нынешнее определение организованной преступности. Как правило, речь шла о случайных группах, не отличавшихся крепкой сплочённостью, но периодически всплывали и настоящие криминальные организации, специализировавшиеся на грабежах и разбойных нападениях.

Чаще всего во главе таких банд стояли матерые преступники, обладавшие опытом, полученным ещё с царских времен. Одной из таких банд была ватага Мишки Паныча в Петрограде. Ее участников считали воровской аристократией, поскольку в основном банда занималась взломами кассовых сейфов. Впрочем, здесь следует оговориться, что в отличие от многих собратьев-медвежатников Паныч предпочитал «работать», не применяя насилия, – потенциальных жертв и случайных свидетелей его люди, как правило, не убивали.

Грабежи, налеты, кражи во многих случаях совершались в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения. Надо сказать, что традиционная болезнь русского общества – алкоголизм – в первые годы после революции приняла, без преувеличения, масштабы катастрофы. Несмотря на то, что сухой закон, введенный в России в 1914 году, действовал и при большевиках, «злоупотреблять» народ не перестал. Пили всё – денатурат, одеколон, политуру, брагу. Вот одна из типичных газетных заметок о происшествиях того времени: «26 августа днем к проживающей в д. 15 по Средней Подьяческой улице прислуге в чайной Самушенковой пришел в гости торговец Ф. Соколов. Молодые люди за разговорами выпили несколько флаконов одеколона и затем улеглись спать, Соколов, проснувшись, нашел Самушенкову уже без признаков жизни» (газета «Копейка» от 28.08.1915 года).

Кризисная ситуация со спиртным не улучшилась и после октябрьского переворота. Дошло до того, что в марте 1918 года « Красная газета» официально уведомила граждан, «что теперь к денатурированному спирту, предназначенному для горения, будет примешан сильный яд, действующий крайне разрушающе на организм человека. Еще и ещё раз… население предостерегается от употребления денатурата». Но никакие строгие предостережения не могли удержать русского человека от пристрастия к спиртному Корней Иванович Чуковский в своих дневниках писал, что в Лахте, под Петроградом, группа солдат совершала набеги на помещение биостанции, из которой стали исчезать банки с заспиртованными земноводными. Оказалось, что змей, лягушек и ящериц заливали смесью спирта с формалином, которая хоть и не отличалась приятным вкусом, но за неимением лучшего вполне годилась для «употребления внутрь».

Как и до революции – выручал самогон. Картина, показанная в фильме «Зеленый фургон», снятом по роману Козачинского, ещё цветочки по сравнению с тем размахом, который приняло самогоноварение, к Примеру, на Урале. Кстати сказать, именно там родилась знаменитая частушка: «Все село невелико: / Двадцать две избенки – / В девятнадцати из них / Гонят самогонку»; В те годы на Урале за самогон в буквальном смысле слова стояли насмерть. Столичные газеты писали, как милиционеров, откомандированных проводить обыски и изымать самогонные аппараты, местные жители зачастую не пускали даже на порог своего дома. В этом их активно поддерживали председатели волостных управ, так что во многих случаях власти вынуждены были посылать на подмогу милиционерам карательные отряды, которые по-своему расправлялись с самогонщиками. К примеру, в ходе борьбы с «зеленым змием» нескольких жителей Воскресенской, Клеопинской и Тюбукской волостей подвергли телесным наказаниям плетьми. И это в «просвещенном» двадцатом веке! Но вернемся к нашим бандитам.

В Псковской губернии на протяжении почти пяти лет гремела банда Воробьева, в которой было около ста семидесяти активных участников. В Ростове-папе на ниве грабежей и убийств трудилось множество банд – «Степные дьяволы», «Белые» и «Черные маски», «Медики», «Котелок», банда Пашки Фараона. Да что там говорить, если в одной только Москве к концу 1917 года орудовало более тридцати только крупных бандформирований. Кстати сказать, главарю одной из таких команд – Яшке Кошелькову (Якову Кузнецову) – однажды удалось ограбить даже самого Ленина. Хорошо ещё, что Кошельков стрелял в своих жертв только в случае крайней необходимости, а Ильич в момент нападения вёл себя мирно, а посему остался жив. Разумеется, после Такого случая ВЧК выследила бандита: в завязавшейся при задержании перестрелке беспредельщика, посмевшего обидеть большевистского главаря, застрелили.

Лидер другой банды по кличке Сабан (Николай Сафронов) от-ичался редкостной дерзостью и жестокостью. Как-то раз, размахивая бомбой, он разогнал целое отделение милиции, а за одни только сутки 24 января 1919 года его банда застрелила в Москве 16 постовых милиционеров, после чего среди обывателей поползли слухи о неких «черных мстителях». Особую ненависть к милиционерам питала питерская банда Ваньки Белки (Ивана Белова): одного из инспекторов УГРО они даже четвертовали.

Понятно, что на ликвидацию таких банд бросались лучшие кадры милиции и уголовного розыска, но, когда и они были бессильны, на помощь приходили чекисты.

Из объявления ВЧК о борьбе о бандитизмом от, 18 мая 1919 года.:

«Поставив себе задачей очищение Москвы и её окрестностей от преступного элемента, Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией решила в планомерных облавах захватить всех рыцарей уголовного мира. Для этой цели был использован боевой отряд ВЧК, и в ночь на 15 Мая был оцеплен район Верхней и Нижней Масловки. Между прочим, был захвачен ряд бандитов, терроризировавших Москву дерзкими нападениями. По производству дознаний выяснилось, что задержанные Являются участниками ограбления Военно-промышленного комитета по М. Дмитровке, где налетчиками захвачено более 250 тысяч рублей. Та же шайка ограбила кооператив Земского союза в Лебяжьем переулке на 1-96 тысяч рублей. Ею же совершен дерзкий набег на контору братьев Бландовых на Варварской площади, где взято свыше 40 тысяч рублей.

Членами этой шайки совершен ряд других грабежей на сравнительно меньшие суммы… Банда, захваченная в ночь с 14 на 15 мая, обладала обильным боевым снаряжением (винтовки, револьверы, бомбы) и отличалась широкой предприимчивостью. <…> При обыске у некоторых бандитов, между прочим, найдены трубки с хлороформом: Дознанием установлен длинный перечень притонов, укрывающих бандитов, для поимки которых приняты соответствующие меры. На месте преступления пойманы и после допроса расстреляны следующие бандиты… (далее следует список. – Авт.)».

Чтобы разобраться в криминальной обстановке того времени, следует помнить, что сама борьба с преступностью часто приобретала преступные черты. В эпоху военного коммунизма система правосудия была сведена к минимуму законов и максимуму террористических методов. Чекисты имели право уничтожать банды даже без намека на судебное разбирательство. Случалось, что смертный приговор выписывался сразу на всю банду даже без указания имен её членов.

«Преступник Иван X. в камере номер V настоящим приговаривается к казни, а с ним ещё пятнадцать предателей».

Посему неудивительно, что, несмотря на рост общего числа преступлении, многие их разновидности, существовавшие до революции, постепенно исчезли, сойдя на нет. Причин тому, помимо «беспредела чекистов», много: Гражданская война, политика военного коммунизма, нищета, эмиграция. Многие «профессионалы» – представители русской преступной элиты – уехали из страны добровольно вслед за отступающими белыми войсками. Оставшихся же новое правительство пыталось выселить из больших городов принудительно, в том числе грозя жесткими карательными мерами: В частности, представителям правоохранительных органов разрешалось расстреливать пойманных на месте преступления без суда и следствия. Бывали случаи, когда карманникам ломали пальцы, чтобы они больше никогда не смогли заниматься воровским ремеслом. Однако как бы жестоко ни расправлялась власть с уголовниками, она все-таки считала их в какой-то степени социально близкими. В этой связи любопытно заявление наркома Крыленко [49]49
  Крыленко Николай Васильевич – видный советский политический деятель. В 1918 годах нарком, член Комитета по военно-морским делам, Верховный главнокомандуюший. С 1918 года в Верховном революционном трибунале при ЦК, с 1928 года – прокурор РФ. С 1931 года – нарком юстиции РФ, с 1936 года – нарком юстиции СССР. Репрессирован. Реабилитирован посмертно.


[Закрыть], в котором он утверждал, что «каждое преступление есть продукт данной социальной системы, и в этом смысле уголовная судимость по законам капиталистического общества и царского времени не является в наших глазах тем фактом, который кладет раз и навсегда несмываемое пятно… Мы знаем много примеров, когда в наших рядах находились лица, имевшие в прошлом подобные факты, но мы никогда не делали отсюда вывода, что необходимо изъять такого человека из нашей среды. Человек, который знает наши принципы, не может опасаться, что наличие судимости в прошлом угрожает его поставить вне рядов революционеров».

Крыленко отчасти прав – история действительно знает немало примеров, когда бывших уголовников, когда это было выгодно, новая власть выбирала себе в попутчики. Правда ненадолго. Когда надобность в таковых отпадала, их, по законам революционного времени, просто пускали в расход. Одним из таких попутчиков был знаменитый одесский бандит Мишка Япончик, ставший прототипом дерзкого, циничного, но при этом чертовски обаятельного Бени Крика – из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля.

Но представьте, представьте,

что Мишка Япончик, в своем роде, конечно, один…

Мишка Япончик (его настоящее имя Моисей Винницкий) родился в семье биндюжника в самом сердце Одессы – на Молдаванке. Свою кличку он получил ещё в детстве за смуглую кожу и чуть прищуренный взгляд слегка раскосых глаз. Жизнь и преступные деяния короля Молдаванки до сих пор овеяны слухами и легендами. Некоторые их них – вполне реальны, однако всё же большинство – из разряда мифотворчества. Одни исследователи, к примеру, утверждают, что нет никаких документов и доказательств, подтверждающих, что у Япончика были неприятности с законом до революции. Другие, напротив, доказывают, что Мишка – бандит с дореволюционным стажем, который был приговорен к смертной казни за то, что, связавшись с эсерами, взорвал полицмейстера Михайловского полицейского участка подполковника Кожухаря. Впоследствии, правда, смертная казнь была отменена, но десять лет Мишке все-таки пришлось отсидеть. Причем чуть ли не в одной камере с бессарабским бандитом Григорием Котовским.

Существует также версия о том, что 14-летний Мойша впервые взял в руки оружие во время еврейских погромов в Одессе в 1905 году. Попробовав однажды, он-де так прикипел к револьверу системы наган, что больше уже с ним не расставался.

Так или иначе, но к началу первой революции под знаменами Япончика воевала уже огромная уголовная армия. Ее бойцы совершали налеты, убивали, грабили и считались полноправными хозяевами города. Удачливость Япончика объяснялась просто: он всегда «знал за облаву», поскольку практически все полицейские чины Одессы были у него на довольствии, получая достойное жалованье.

В своих рассказах Исаак Бабель описывает налетчиков Япончика с изрядной иронией, но в то же время и с неприкрытой симпатией: «…Аристократы Молдаванки, они были затянуты в малиновые жилеты, [50]50
  Интересно, уж не головорезы ли Мишки стали законодателями моды на малиновый цвет, который был так популярен у российской братвы начала 90-х?


[Закрыть] их плечи охватывали рыжие пиджаки, а на мясистых ногах лопалась кожа цвета небесной лазури».

Всё, чем была богата одесская контрабанда, находилось в распоряжении этих Молодчиков; Банда Япончика жила на широкую ногу, об их кутежах и пьяных безобразиях говорила вся Одесса. Но разгульная жизнь не мешала Мишке успешно заниматься бизнесом: заработанные «непосильным трудом» капиталы он вложил в покупку самого модного в городе ресторана с казино и борделем. Возможно, приобретенная недвижимость и погубила Мишку, заставив его быть не только лояльным к новой власти, но и активно сотрудничать с ней. Причем сотрудничать добровольно, а не по принуждению.

Биографы Винницкого утверждают, что впервые имя Япончика всплыло в партийных документах в 1918 году. Тогда Мишка, «дико извиняясь», вернул большевикам кошелек и личный парабеллум разведчика одесского подпольного обкома, которые его подручный, бандит Васька Косой, тиснул у ротозея. Товарищи не забыли эту услугу и стали обращаться к Япончику с деликатными просьбами и поручениями. Именно «коммандос» Мишки стали основными поставщиками оружия и боеприпасов для большевистского подполья юга России.

При приближении красных войска Деникина начали спешно покидать город: Быстро сориентировавшись, многие бандиты вошли в боевые пятерки подпольщиков, которые ввязывались в стычки с деникинцами. Посему почти вся Одесса была уверена. Что изгнание белых из города – исключительно заслуга бандитских подразделений. Понятно, что при таких раскладах большевики поспешили откреститься от «порочащих связей» с бандитами.

В частности, по этому поводу 18 мая 1919 года в одесских «Известиях» было опубликовано следующее заявление президиума одесской ЧК: «Контрреволюционеры задались целью подорвать престиж исполнительного органа власти ОЧК в рабочих массах и, не брезгуя никакими средствами, распространяют самые нелепые слухи об ответственных работниках ЧК. Одной из последних Сенсаций является слух о том, что секретарем Одесской чрезвычайной комиссии якобы состоит небезызвестный Одессе грабитель Мишка Японец. Президиум Одесской чрезвычайной комиссии доводит до сведения рабочих города Одессы, что секретарь ОЧК тов. Михаил – партийный подпольный работник, назначенный исполкомом, ничего общего с Мишкой Японцем не имеет».

Что ж, похоже, политика двойных стандартов была присуща советской власти с самых первых дней её рождения. Понял бы Мишка это тогда, в 1918 году, может быть, и не столь трагично сложилась бы его жизнь.

Но история, как известно, сослагательного наклонения не терпит.

Ну а пока возмущенный неблагодарностью большевиков Япончик распространил в одесских газетах собственное заявление, в котором утверждал, что среди бедных, простых людей не отыщется ни одного, кто был бы им обижен. «Что же касается буржуазии, то если мной и предпринимались активные действия против нее, то этого, я думаю, никто из рабочих и крестьян не поставит мне в вину. Потому что буржуазия, привыкшая грабить бедняков, сделала меня грабителем ея, но именем такого грабителя я горжусь и, покуда моя голова на плечах, для капиталистов и врагов народа буду грозой. Моисей Винницкий под кличкой Мишка Япончик».

Одесские легенды сохранили немало примеров, подтверждающих правоту этих слов «короля бандитов». Но есть тому и документальное свидетельство. Сын известного одесского врача профессора Матусиса вспоминает, что его отец много лет пользовал на дому Мишку Япончика:

«…Тот был «полный генерал»: у него была хроническая гонорея и льюис три креста. Однажды ночью на нашу квартиру был сделан налет, и все ценное вывезли. А утром Мишка как ни в чем не бывало явился на процедуры.