Текст книги "Бандитская россия"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

Вот такая вот невеселая история… И таких – тысячи. Честно говоря, я бы пропустил и предыдущий рассказ мимо ушей, если бы не другой знакомый, тоже побывавший в местах не столь отдаленных (кстати, откуда пошло это выражение?). Я просто попросил его все это прокомментировать. Реакция была неожиданной.

– Чего ты там хочешь узнать?! У меня четыре ходки, а вы мне этот детский треп показываете! Никогда вы не поймете ничего в том мире. Это совершенно другая жизнь.

Первый раз меня забрали в середине 70-х. За что? Два месяца я нигде по трудовой книжке не числился. Год и шесть месяцев на уши. Статья такая была, так и называлась – «тунеядство». Я попал на Яблоневку – это здесь, под Питером. Это вот как раз из той серии, о чем вам сиделец этот рассказывал. Беспредельная «красная» зона. Понятие там одно – у кого кулаки больше, тот и прав. А те, у кого кулаки больше, «косяк» надевают и в «актив» вступают по настоянию администрации. Кстати, несмешно! «Актив» – это не пидоры активные, а те самые «красноповязочники».

Вот они ходят по зоне королями и мужиков прессуют. А потом, когда на строгий режим попадают, этих «королей» прямо в камере на х… одевают. А он весь такой татуированный, синий, «не забуду мать родную»! Умишком своим писательским подумай, будет ли умный человек, который собирается и дальше «дела делать», лишнюю особую примету на себя нацеплять? А? Вот то-то же… Бутор все это, самый настоящий бутор! (Бутор – ерунда, фуфло и т. п. – Авт.) Понятия какие-то непонятные… «У кого грев есть…» У меня никакого грева не было, я из интерната. Так я в камере из носков стал ручки красивые делать. И чай был, и сигареты. А последний раз сидел на омской «семерке», это строгая зона. Там воры не работают, мужики работают, а если делать что-то хорошо умеешь, и чай у тебя всегда будет, и сигареты, и выпить принесут. Причем сами же мусора и принесут. Я ножи делал с прямым выкидом – лучшие во всей Западной Сибири. Проверка на зону приезжает, за месяц до нее ко мне кум прибегает – и не требовать, а просить, заметь, начинает: сделай, мол, штуки три. А рядом сидит «маклер» (маклер – от слова «макли», то есть всякие зоновские поделки, выкидные ножи и пр. – Авт.), который, допустим, резьбой по дереву занимается. И к нему с заказом подходят. Любой материал заказывай! Мусора принесут сколько надо. Инструмент? Только намекни!

Я своими глазами видел, как в багажник машины полковника из управления ИТУ (в то время – исправительно-трудовых учреждений. – Авт.) ящиками «макли» грузили. Я там ни в чем отказа не знал. Кто подходил – научи, да пожалуйста! Работай и живи, как хочешь! Я пока там был, научился на аккордеоне, гитаре и трубе играть. А эти… активисты… Друг с другом выясняют, кто прав по понятиям, кто не прав… По-моему, все это от безделья. Верите, на «семерке» около тысячи человек сидело, и ни одного «быка» я там не встретил.

Там если кто-то пальцы гнуть начинал, так ему быстро по рогам давали. Весь беспредел, который вы, журналисты, описываете… Ха, так он в основном на малолетках, ментовских да общих зонах процветает… Непуганые потому что. Запомните: чем круче режим, тем легче там живется… На строгом, а уж тем более особом режиме сидят люди зрелые и грамотные во всех отношениях. Хотя… Сейчас, возможно, нет… Сиделец этот тоже – «не собираюсь обратно возвращаться…». Да если у меня будет возможность украсть миллион – даже не задумаюсь. Потому что знаю, что полмиллиона отдам и скоро выйду… Бояться-то чего? Бояться ничего не надо. Все. Базар окончен. Поговорим о чем-нибудь другом…

После разговоров с этими людьми пришла в голову мысль о том, что никаких так называемых понятий не существует. Люди с внутренними убеждениями просто им не изменяют и выживают там именно за счет этого. Некоторым даже удается вернуться в нормальную жизнь без надлома и озлобленности на весь окружающий мир, но во всех них чувствуется запах тюрьмы, которая незаметно стала домом.

Как сказал один мой знакомый следователь: «Понимаешь, они – люди, которые мне ближе, чем первая учительница, но что меня раздражает, так это то, КАК они рассказывают историю своей посадки. Вспомни Высоцкого: «Бывало, тихо подойдешь, попросишь сторублевку. При чем тут нож? При чем грабеж? Меняй формулировку! Каждый знает, что ему грозит, и жизнь свою ломает сознательно, я бы даже сказал, УМЫШЛЕННО. Так что пусть сидят и радуются хотя бы тому, что макароны три раза в день дают, охраняют их, как правительство, и Беломорский канал уже построен».

Как они сидят. Женский вариант

В своих «Записках из мертвого дома» Достоевский писал, что «об уровне цивилизации народа можно судить, когда открываешь ворота его тюрем». В последние годы о том, что творится за воротами мужских тюрем, нам с каким-то уже нездоровым постоянством вещают падкие на скандальные страшилки таблоиды, криминальные телепередачи, озабоченные правозащитники, макулатурные детективщики и создатели сериала «Зона». Если верить всем им, то с цивилизацией у нас серьезные проблемы. Что же касается зон и тюрем женских, о них говорят и пишут заметно меньше. То ли искренне стыдятся, то ли экшна маловато.

Со Светланой (имя изменено) мы встретились в одном из недорогих питерских заведений. Мы сидим, пьем отнюдь не чифирь, а всего лишь очень неважнецкий кофе и общаемся. Светлана освободилась в прошлом году. Отсидела по 105-й (для непосвященных – убийство). По большей части говорит она. В её речи ни намека на жаргон, ни оттенка озлобленности, ни одного срыва на проклятия в адрес людей, её посадивших и её стороживших. Она даже позволяет себе шутить и улыбаться и тут же виновато оправдывается: «В последнее время уж слишком позитивная позиция у моей памяти, все плохое почему-то отфильтровывается…»

– Светлана, есть мнение, что невиноватых там не держат. А по твоему опыту это не совсем так?

– На самом деле там всяких держат. И невиноватых достаточно много. Бывает, что человек попадает на зону просто в силу своей правовой безграмотности, то есть в данном случае он не виноват абсолютно. Есть другая категория. Это когда человек изначально действительно виноват, но есть нюансы.

– «Да, граждане судьи. Деточкин виноват, но он не виноват!…»

– Зря иронизируешь, примерно так и есть. Вот тебе реальный пример из жизни: девочка обвиняется в умышленном убийстве. Притом что её саму пытались изнасиловать и она сама вся ножом порезанная. Да, она убила. Но убила, защищаясь, а теперь ей вменяют(!) умышленное убийство. Сейчас по телевизору смотришь сюжет – какой-то дедушка, защищая свой дачный участок, застрелил грабителя. У него самооборона, никаких вопросов, дедушка – герой. А здесь получи – умышленное убийство.

Или вот ещё такая история. У одной девушки любимый человек – наркоман. Однажды они серьезно ссорятся, она уходит от него и переезжает к маме. Через какое-то время он приходит, просит прощения, клянется, что завязал, и зовет вернуться. Та поверила, собрала вещи и пошла с ним. На улице поймали машину: девочка садится на переднее сиденье, парень сзади. Частник выруливает на Невский, и здесь «любимый» достает пистолет, приставляет к затылку водителя и командует: «Ценные вещи, живо!» Тот начинает снимать с пальца кольцо и радостно врезается в машину ДПС. Забирают обоих. И хотя потом и водила, и сам парень объясняли, что девушка не при делах, её все равно закрыли в СИЗО. Она отсидела девять(!) месяцев и в итоге получила семь(!) лет условно. За что? За непризнательные показания? А в чем она должна была признаваться?

– Что может сказать в свое оправдание тот, кто не виноват?

– Вот-вот. Девочка домашняя, из приличной семьи. Вся её вина в том, что влюбилась в такого вот придурка. В итоге, выйдя из тюрьмы, она сама сделалась наркоманкой.

– А что, в женском СИЗО вот так вот, за здорово живешь, можно подсесть на иглу?

– Нет, там не подсаживаешься, а просто чисто психологически ломаешься. В женских тюрьмах, в колонии, конечно, бывают наркотики, но эта тема не столь распространена, как у мужчин. Вот у них там наркоту запросто могут пронести, подкупив сотрудников тюрьмы. Или купив у сотрудников тюрьмы. А вот в женских местах лишения свободы взяток почти не берут. Я сейчас частенько подшучиваю, что последняя оставшаяся в этой жизни честная милиция работает именно в женских тюрьмах. Ибо, во-первых, они просто не берут, а во-вторых, им просто никто не даст. В девяноста девяти процентах случаев с женщин взять нечего. В материальном отношении они сидят на порядок хуже мужчин.

– Но ведь у большинства на воле есть семья, друзья, любимые люди…

– Знаешь, любимые люди чаше всего заканчиваются очень быстро, ещё на этапе судопроизводства. Это большая редкость, когда к кому-нибудь приезжает именно что любимый человек. Причем были такие дичайшие истории, когда, к примеру, любимый приезжал на длительное свидание просто, так, с пустыми руками. Приезжал исключительно для того, чтобы, Скажем так, «тесно пообщаться» и подхарчиться. То бишь девочка три месяца усиленно вкалывала, откладывала деньги, чтобы оплатить за него комнату свидания, кормежку и прочее…

– А как долго может продолжаться подобная ветрена?

– Если это краткосрочное свидание, то всего несколько часов. Но, кстати, и такой лимит до конца, как правило, не просиживают. Чаще всего народ приезжает ненадолго – формально отдать семейный долг, отметиться и поскорее уехать.

– Совсем не о чем говорить?

– В некоторых случаях действительно не о чем. В других, особенно если это уже третья, четвертая, пятая ходка, сам начинаешь хорошо понимать близких, которых, мягко говоря, это дело уже достало. К тому же свидание – штука достаточно тяжелая. Как только ты заходишь за забор, создается впечатление, что на тебя начинает давить килограммов эдак на девятьсот побольше. Психологически очень непросто. Но есть ещё и длительные свидания, те, которые максимум на трое суток. Вот это уже гораздо больше походит на кусочек воли.

Здесь и обращение немножко другое, да и родня может тебя похолить-полелеять. Но на длительные свидания приезжают редко.

– «Холить-лелеять» на протяжении трех суток – это поощрение или норма?

– Вообще-то норма. Но поощрения тоже существуют. В виде благодарности, в виде того же дополнительного свидания, дополнительного звонка. Хотя со звонками «оттуда» на волю сейчас стало гораздо легче.

– В смысле обзавелись мобильниками?

– Нет, мобильники у женщин такая же редкость, как и наркотики. Помню, как-то На «Арсеналку» перевели мужиков. Так они в первый же день взвыли, Потому что местные опера сразу поотбирали у них деньги И телефоны. И стало им после этого ой как скучно. Начались вопросы-просьбы: дай телефончик. А тебе, мил-человек, какой? Оперчасти? Домашний? Рабочий? Они: как же так, три года тут паришься, а мобильного до сих пор нет? А вот представь себе – нет.

Однажды, когда на нас поступил сигнал про мобильник, то в его поисках одну камеру чуть ли не по кирпичикам разнесли. После шмона такое впечатление, что имел место атомный взрыв. Причем два раза подряд.

– Словом, налицо ущемление прав женщин.

– Режим есть режим. Да и, по большому счету, что я могла сказать по мобильному? Мама, привези мне макарон? Да, порой очень Хотелось пообщаться, но ведь по трубке много не наговоришь. Что же до ущемления прав… Так ведь там постоянно идет это самое ущемление. Но заключается оно отнюдь не в том, что у тебя отобрали мобильный телефон.

Знаешь, есть такая прибаутка «хорошо сидим»? Так вот, нормальный, я подчеркиваю, нормальный человек не может ТАМ хорошо сидеть. Какую бы он должность ни занимал, сколько бы передач и длительных свиданий ни получал. Не может!

– А как же «не забуду мать родную», сирень тюрьму? Есть ведь и на женской зоне такие, для кого она дом родной?

– Ну да, есть и такие.

– Что-то вроде аналога законников? Воры в законе, но только в юбке?

– Нет, сейчас, скорее всего, таких уже нет. По крайней мере с подобными людьми я там не сталкивалась ни разу. Да, периодически пытались отдельные личности, «старожилы» навязывать свои законы, вводить понятия…

Но в наши дни тюрьма практически на девяносто девять процентов состоит из наркоманов, у которых, сам понимаешь, никаких понятий не может быть в принципе.

– Так уж и девяносто девять процентов?

– Хорошо, пусть будет чуть меньше, но совсем ненамного. Вот, к примеру, как это было у меня: представь, камера, так называемый «собачник». Короче, карантин. В этой камере сидят пятнадцать человек, из них только три не наркомана. Вот такое соотношение.

– У меня ещё такой вопрос, уж извини, но связанный с женской физиологией. Если после «заслуженного» длительного свидания женщина беременеет, что происходит потом?

– Для этого перед свиданием тебе в обязательном порядке вручают средства предохранения. Но уж если так случилось, как правило, начинают уговаривать сделать аборт. Нет, конечно, бывают случаи, когда девочки идут в отказ и все равно рожают, но в большинстве случаев все-таки аборт.

– И как материнство сказывается на положении сиделицы?

– А никак. Беременная практически до последнего момента сидит вместе со всеми в общей камере. Была у нас такая история, когда одна девочка мало того, что потеряла ребенка, но при этом сама чуть не умерла. И все это в общей, на глазах у всех. Но, когда ребенок рождается, молодую маму все-таки переселяют в отдельную, и после этого на зоне со своим ребенком вроде как до трех лет можно находиться. Но если твой срок больше – надо ребенка отдавать на волю.

– То есть заводить детей, чтобы попытаться соскочить, дело заведомо гиблое?

– Да, практически это ни на что не влияет. Как ты говоришь, «соскочить» чаще всего можно только за деньги. Это когда на воле есть кто-то, кто продолжает о тебе заботиться, кто постоянно теребит адвокатов и так далее. Если таких людей у тебя нет, то, скорее всего, так и будешь сидеть. Даже если родишь шестерых сразу… Хотя за шестерых, думаю, все-таки выпустят (смеется. – Авт.).

…Что беременность? У нас ведь даже раковые больные содержались. И ничего, сидели на общих правах. Но, пойми правильно, это ни в коем случае не претензия к сотрудникам ГУИНа. К подавляющему большинству тех, с кем мне там довелось общаться, я не испытываю ни малейшей злости, даже наоборот. Они по возможности старались нам помочь. И если кто-то серьезно заболевает – да ради бога, была б их воля, они бы всех освободили. Но – извините, от них ничего не зависит. Вот сидела с нами женщина, 59 лет, диагноз – рак гортани.

Боли дикие, а куда её денешь? Свозят на МОБ, через какое-то время вернут обратно, и что? Это же не лечится. Да и нечем им лечить… Притом что врачи там работают уникальные, вот только лекарств нормальных нет, денег нет. В общем, исключительно «крестом и молитвой».

Была ещё одна девочка, тоже раковая больная. Вот ей повезло чуть больше – ей на химиотерапию дали денег финны, представители лютеранской конфессий. И все равно ничего радикального в подобной ситуации не сделаешь, У человека внутри все, что можно было вырезать, вырезали, остальное химией сожгли, но отпустить все равно не могут. Потому как у нее срок. А решение принимают в кабинетах на воле. Атам, в кабинетах, решения принимают ой как долго.

– Вот ты упомянула финнов. А вообще проповедники к вам, часто наведывались?

– Частенько, но почему-то в основном не свои, не православные. Именно практической, реальной помощи больше было всё же от западных конфессий. Может, потому, что наши беднее, не знаю.

– Но храм-то православный на зоне есть?

– Храм есть. Правда, если честно, внешне он напоминает здание, в котором разве что черную мессу служить. Но в храм ходят мало. Ведь там, в первую очередь, должен быть такой человек, к которому хочется приходить. А на самом деле в нем работает такая же, как мы, женщина-сиделица, так называемая «дневальная церкви». Опять же вера верой, надежда надеждой, но, как сказал апостол Павел, «вера без дел мертва есть». А вот дела-то как раз в основном делают такие вот «финны». Они привозят гуманитарку, устраивают разные добрые акций. Вот есть такой Волков Ян Сергеевич, который давно с финнами работает, так вот он в свое время придумал «Рождественскую елку ангелов». Матери, у которых на воле остались дети, писали им письма, а финские волонтеры покупали подарки и вместе с этими письмами под Рождество развозили все это великолепие ребятишкам прямо по домам. Более того, снимали Счастливых детишек на Видео и потом эти фильмы у нас на зоне показывали;

Или вот ещё такой пример. Зона – она ведь вся без зубов, поскольку их там обычно не лечат, а просто вырывают. Так вот: все те же финны несколько раз привозили к нам машину со стоматологическим оборудованием, так что хотя бы один-два зуба, но всё же удавалось спасти. Вот это, на мой взгляд, самая настоящая помощь.

– В преддверии Международного женского дня не могу не спросить, празднуют ли там Восьмое марта.

– Там празднуют практически всё. Тем более что по внешним признакам сама структура и организация очень сильно смахивают на пионерлагерь: отряды, соревнования между отрядами, спортивный сектор, культмассовый. Соответственно, отряды борются за баллы…

– И что дают эти баллы?

– Если честно, практически ничего (смеется – Авт.). Но все равно подобные состязания воспринимаются «на ура». Вот вполне типичная картина, увиденная собственными глазами: иду по территории, вижу – по пояс в окно высунулась девочка и рыдает. Слезы льются, как из водосточной трубы, она их размазывает по лицу и что-то орет девочке, стоящей внизу. Со стороны полное ощущение, что у той, которая наверху, как минимум, умерла вся семья. Но потом выясняется, что это их отряд всего лишь проиграл на концерте. Вот такая печальная история (смеется. – Авт.).

– Кстати, о концертах. Скажи, любовь к шансону у женщин сидящих столь же крепка, как и у мужиков?

– Есть такое дело. Конечно, не у всех, но есть. Хотя с эстетической точки зрения шансон, мягко говоря, вещь никакая. Лично я, пока там находилась, в основном слушала «Наше радио». На мой вкус, быть на зоне и слушать что-то типа «Нет, не видать мне больше Магадана» все-таки немножко перебор.

– Светлана, я так понял, что, выйдя оттуда, тем не менее, ты продолжаешь поддерживать отношения как с до сих пор сидящими, так и с теми, кто освободился чуть позже или чуть раньше тебя. А вот это зачем тебе нужно? Большинство, как мне кажется, наоборот, хочет выйти и как можно быстрее забыть все это дело как страшный сон.

– Забыть? Да, можно попробовать забыть. Но с другой стороны… Все это случилось со мной, это моя жизнь, и полностью забыть и вычеркнуть кусок жизни… Понимаешь, там было много такого, о чем забывать и несправедливо, и неправильно. Хотя бы по отношению к тем людям, которые помогли мне там. Люди «оттуда», о которых я до сих пор вспоминаю с благодарностью, это как… Это как идешь по черному болоту и вдруг р-раз – и огонек в ночи.

К тому же там и тогда, равно как здесь и сейчас, я общалась и продолжаю общаться с одними и теми же людьми. Но это довольно ограниченный круг. Почему? Может, для тех, кто сидел, это и будет звучать святотатственно, но к большинству работающих на зоне я относилась гораздо лучше, нежели к сидящим. Так уж складывалось, что подлости или какого-то подвоха чаще всего приходилось ожидать и получать именно от тех, кто делил с тобой одну участь.

– Ну вот, ты снова столь лестно отзываешься о сотрудниках ГУИНа, хотя казалось бы…

– Конечно, негодяи там тоже есть. Но я о другом. Однажды один очень умный человек из этой системы сказал мне такую вещь: тем, кто сидит или работает на зоне достаточно долго, нужно давать диплом Психолога или справку от психиатра. Третьего не дано. Либо ты становишься ТАМ очень понимающим и глубоко чувствующим человеком, либо у тебя едет крыша.

– Как это, собственно, и происходило с героями «Зоны» Довлатова.

– Знаешь, Довлатов, Солженицын – это, конечно, все замечательно. Но, во-первых, они писали про мужскую зону. А во-вторых, читая того же Солженицына, лично мне постоянно хочется сказать: «Не верю!» Потому что его «Один день Ивана Денисовича» – это, по большому счету, просто праздник какой-то. Знаю, грех так говорить об апологетах жанра, но не верю, и все тут. Опять же, повторюсь, Мужские и женские зоны – они очень разные.

– В свое время, посетив одну из женских колоний, наш губернатор Матвиенко произнесла такую крылатую фразу: «Женщина не должна сидеть в тюрьме». Ты согласна с Подобным высказыванием?

– Полностью согласна. Мужчины гораздо легче переносят бесконечно длящиеся (как там кажется) стрессовые ситуации, при которых тебя так Или иначе, но низводят до уровня животного. Нет, не затем, чтобы унизить, а просто сами условия не позволяют поступать иначе. Но женщина физически не может приспособиться к этому. Так что, лично по мне, в иных случаях уж лучше расстрелять. Но если уж тюрьма, то тогда, будьте любезны, обеспечьте людям гарантию того, что суд будет стопроцентно справедливым. И при этом всегда помните, что если женщина совершает преступление (если, конечно, речь не идет о наркотиках и не о преступлении, совершенном по пьяни), то в подавляющем большинстве случаев у нее была на то какая-то причина. И это обязательно следует учитывать. Да-да, не качай головой.

И ещё одна, абсолютно банальная истина, о которой, тем не менее, почему-то постоянно забывают: тюрьма не должна быть кузницей кадров для себя самой. А ведь женщине в этом плане особенно непросто. Вот, представь, она выходит на волю, отсидев, к примеру, от трех до семи. Из всех вещей у нее дамская сумочка да зажатая в кулаке честно заработанная тыща, и отнюдь не долларов, а то и того меньше.

А её никто не ждет. А из всех документов только справка об освобождении. А с этой справкой она на фиг никому не нужна.

А помочь ей никто не спешит, ибо у всех своих дел по горло. А никаких приютов и центров по реабилитации, куда она может обратиться и где могут реально помочь хотя бы первое время, у нас толком нет.

Согласись, далеко не каждый в такой ситуации может выдержать этот груз проблем и справиться с ним в одиночку. Мне было проще – меня дома ждали любимые люди. Но не всех ждут. И не все справляются и поэтому очень часто вскоре попадают обратно. Самый короткий «вольный срок», о котором я лично знаю, девять дней. Но бывает и короче, некоторые просто не успевают доехать до дома, как снова во что-то вляпываются. И – привет. Все сначала.

Конечно, есть и такие, с которыми, хоть обплачься, все равно уже ничего не сделать. Но в большинстве своем там сидят люди, которые умеют хорошо работать и всей Душой ценят хорошее отношение к себе. Вот таким очень хочется помочь. Тем, кто не хочет возвращаться туда снова.

Вот мы сейчас пытаемся сделать для них хоть что-то реальное, нужное, доброе. Но все эти усилия и потуги – они не только для Них, они и для самих себя. Понимаешь, очень хочется, раз побывав там, попробовать как-то переломить ситуацию. Нет, не бороться с самой системой – это занятие бесполезное. Просто хочется достучаться до людей и сказать им: давайте попробуем не швырять камень обратно, а хотя бы отложить его в сторону. А потом и вовсе отодвинуть.

А ещё лучше вложить его в основание чего-то нового. Например, в основание дома. В котором тебя всегда примут. Хотя бы ненадолго.

Как они относятся к животным. Братья наши меньшие в условиях строгой изоляции

Жизнь находящихся в следственных изоляторах строго регламентирована. В законе четко указано, что подследственному иметь можно (спортивный костюм, тапки, ложку и так далее). Иметь в наличии что-то помимо этого формально запрещено. Однако закон и реальность в России совпадают далеко не всегда. При чем по обе стороны колючей проволоки. Так, уже никого не удивляют стоящие в камерах изоляторов холодильники, телевизоры, магнитофоны. Разрешение на них дается по заявлению: дескать, условия содержания ужасны, разрешите…

Безусловно, никакие правила распорядка не предусматривают нахождения в камерах животных. Однако, как в каждой воинской части присутствует собака по кличке Дембель, так и во всех СИЗО есть как минимум кошки, которые живут на кухнях.

И в отличие от человека запретные полосы изоляторов для кошки – не преграда. Вот и получается, что ограничить общение постояльцев изоляторов с животным миром чрезвычайно сложно. Конечно, теоретически работники пенитенциарной системы наложить вето на общение своих подопечных с фауной могли бы. Но – зачем?…

Потомок динозавров. Самое экзотическое животное, которое было зафиксировано в петербургских следственных изоляторах, – игуана.

В свое время в «Крестах» находился некий Евгений Казмирчук (некоторые наблюдатели связывают этого человека с именем известного предпринимателя и мецената Михаила Мирилашвили). Жил ли потомок динозавров у Казмирчука дома, или он просто проникся симпатией к этим животным, неизвестно. Однако в один из дней в Камере Казмирчука появилась игуана. Понятно, что самостоятельно ящерица попасть в «Кресты» не могла, Значит, её кто-то принес. Адвокату это не под силу. Выходит, сделал это кто-то из самих работников изолятора, который, в свою очередь, получил игуану от кого-то из знакомых Казмирчука.

В «Крестах» игуана прожила несколько месяцев. Поскольку ящерица – не кошка, слух о нахождении в СИЗО экзотического животного пошел гулять по «Крестам» и в конце концов дошел до оперчасти. Поначалу там к этому отнеслись спокойно. Ну ящерица, и что? Некоторые даже приходили посмотреть – игуан-то вживую не все видели. Но однажды появился оперативник, который сказал: «Минуточку Я уверен, что если нашей контролерше – Наталье – показать из хлеба сделанный пистолет или даже настоящую гранату, то она, как бывалый сотрудник, просто захлопнет кормушку. А вот если на нее кинуть игуану, я думаю, она от страха откроет все двери». Под таким предлогом игуана у Казмирчука была конфискована и передана на волю.

Баскервиль-холл в «Крестах». Считается, что люди, в основной своей массе, делятся на любителей собак и кошках. О кошатниках – чуть позже, а сейчас уделим внимание родственникам волков.

Понятно, что даже самым влиятельным узникам «Крестов» держать в камере крупную собаку не под силу. (Это нереально хотя бы потому, что животных нужно регулярно выгуливать.) Но как быть с тоской по домашним любимцам? Выходят из этой ситуации так: крупных собак обычно приводят на свидания.

Кто-то из кинологов (им это легче осуществить) под предлогом того, что собака берется на довольствие для получения потомства или ещё чего-то, заводит пса в питомник. Время от времени собаку приводят в хозяйственный блок, где с ней и общается приведенный туда же подследственный. Обычно подобные свидания происходят по воскресеньям и вторникам. (Наглядный пример: когда Валерий Ледовских находился в СИЗО, к нему приводили собаку по прозвищу Барракуда.) Не исключено, что за оказанную услугу подследственные Могут хорошо отблагодарить.

Ты мой котеночек. Безусловно, легально подследственным проще всего держать в камере котов и кошек. (Их наличие всегда можно объяснить тем, что в камере крысы, мыши.)

Вспоминают такой случай. Как-то уходил на этап вор – дали ему лет шесть. А надо отметить, что уходил вор на этап грамотно. То есть не сидел в ожидании автозака со всеми в отстойнике, а сразу пошел в оперчасть. С ним поступили по-человечески: все-таки вместе прожили полтора года в изоляторе, он – вор, какие-то вопросы решал…

Ну вот, заходит вор в оперчасть, а на его плече сидит кот. Буквально как у капитана Флинта попугай. В это время опер мыл аквариум: снял с полки, поставил на стол и моет. Внезапно кот ныряет в аквариум. Люди начинают его спасать. Тот страшно пугается, начинает царапаться, буквально летает по кабинету, сметая все на своем пути. В конце концов кота поймали. У вора расцарапаны руки, у опера -лицо. Но – пора на этап. А на дворе, декабрь, минус 20. Сушить кота негде, начинают искать фен. Но откуда в оперчасти фен? Срочно начинают искать другой выход из положения. Наконец опер куда-то бежит, хватает одеяло и несет его в оперчасть. Одеяло режут на куски, заматывают кота, сушат и отдают обратно хозяину. И вор с котом отправляются на этап. (Примечательно, что участие в спасении животного принимали и опер-вертухай, и вор.)

Часто в изоляторы своих котов или кошек приносят сами сотрудники СИЗО. Цель – житейская: в тюрьме животные учатся ловить крыс. Поэтому когда приносят своих хвостатых в изолятор, то договариваются между собой, чтобы их не кормили, чтобы сами искали себе пропитание. Так как в изоляторах нехватки крыс и мышей не наблюдается, то усатые становятся прекрасными крысоловами. Потом котов забирают и перевозят на дачи.

Один сотрудник изолятора, жена которого работала продавцом в магазине, котов в тюрьму отдавал постоянно. Звери там проходили школу молодого ловца, после чего переселялись в магазин.

В итоге получались этакие матерые, ранее судимые крысоловы.

Бывает, что котов отдают на перевоспитание. Жена одного опера страшно любила своего кота. Любовь эта простиралась до такой степени, что усатый совершенно обнаглел, стал вести себя безобразно, ел только вырезку, спал в совершенно не отведенных для этого местах и вообще позиционировал себя хозяином дома. Оперативник взял кота, привез в хату для полосатых (то есть в камеру для особо опасных рецидивистов) и сказал: «Парни, вот кот, пытать его, конечно, не надо, но устройте ему веселую жизнь. В общем, воспитайте». Каково же было удивление работника пенитенциарной системы, когда, придя через месяц, он увидел, что кот в камере лежит на самом лучшем месте, а рядом невесть откуда взявшиеся молоко и простокваша.

В результате кот стал ещё наглее. Более того: поскольку он практически руководил судимыми авторитетами, то и сам стал чувствовать себя авторитетом. В общем, гуиновец не учел психологию подследственных. Рецидивисты были рады коту, так что ни о каких мучениях и речи быть не могло.

Любимая… крыса. Некогда у питерских оперативников произошел курьезный случай с некоим господином Бронским. Зная, что в ближайшее время на него последует санкция,, арест, опера закрыли Вронского на 15 суток за мелкое хулиганство. Тот слинял. Но 15 суток – это тоже арест. Естественно, Вронского начали искать. Пришли к нему домой. Открыла дверь жена. Опера: «Здравствуйте, хозяина случайно нет дома?» Жена: «А он с крысой со своей наверняка где-то шляется». Первая мысль оперов: крыса – это любовница. Спрашивают: «А можно адресок?»

– Кого?

– Крысы.

– Вы в уме, нет? У него крыса. Белая. Любимая белая крыса. Он наверняка к ней пошел.