Текст книги "Бандитская россия"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 49 страниц)

– Так куда он пошел? Где крыса-то живет?

– У его двоюродного брата, который живет по адресу…

Опера идут к двоюродному брату. Оказалось, тот разводил крыс, мышей, хомяков (в общем, бизнес у него был на хомяках). Там-то Вронского и застали.

И Сизый полетел по лагерям… Кроме кошек и собак есть в изоляторах и рыбки. Поскольку держать аквариум в камере никто не позволит (он стеклянный), живут рыбки в помещениях хозобслуги.

И там, пожалуйста, стоят аквариумы, никто особенно их не запрещает. Чего в изоляторах нет, так это клеток с птицами. Можно предположить, что подследственным смотреть на заточенную в клетку птицу – невыносимо. Видимо, подсознательно философия, что ты – человек – в клетке, она – птица – тоже в клетке, им неприятна.

Зато подследственные часто кормят диких ворон, голубей, воробьев. Более того, когда случается их поймать, то завязывают на лапках маленькие кусочки материи (вроде окольцовывания), чтобы потом определить: твоя ли это, к примеру, ворона прилетела или Нет. И, действительно, птицы возвращаются. Тогда им дают имена. Доходит до того, что люди из камеры в камеру перекрикиваются, уточняя, к кому прилетела та или иная птица.

Иногда в «Кресты» прилетал ворон без одной лапы. Он залетал в изолятор и совершенно не боялся заходить в определенную камеру, где его кормили, с ним разговаривали. Представить, чтобы большинство людей на воле стали приручать диких птиц, сложно. Видимо, несчастье делает людей добрее…

Птицы в клетке, птицы в клетке, а на поле воронье… По «Крестам» ходит одна байка. Была якобы у одного сидельца прирученная крыса. Сидельца этого ненавидел один из сокамерников. Когда в камере все уснули, сокамерник решил отомстить и силой влил в рот животного спирт. Из последних сил крыса подползла к хозяину, прижалась усатой мордочкой к щеке хозяина и только после этого умерла у негр на груди…

Похожий сюжет использовал и Стивен Кинг в своем романе «Зеленая миля». Правда, там вертухай раздавил мышку на глазах её приговоренного к электрическому стулу хозяина. Этот поступок вызвал шквал негодования и едва не привел к непредсказуемым по своей опасности последствиям.

По мнению экспертов, убить в тюрьме животное без повода может позволить себе только человек, явно превосходящий всех своим авторитетом и очень жестокий. В противном случае он серьезно рискует.

Простой пример: идут налетчики, на счету у которых много преступлений. Бежит котенок. И вдруг один из налетчиков бьет его ногой. Мало того, что обидчик животного получит подзатыльник, так остальные ещё и непременно подумают: опа, что-то в нем не то… Стоит ли иметь с таким человеком дело?.

У людей, вступивших в конфликт с законом, тоже есть свои нравственные ценности: щенки, дети… Поэтому ситуация, когда один сиделец убивает животное другого, – малореальна. Сделавший это мгновенно противопоставляет себя общественному мнению. Поэтому коты по «Крестам» расхаживают очень вольготно: они никого и ничего не боятся, привыкли видеть толпы ног. Если предположить, что в камеру по какой-то ситуации ворвется «Тайфун», то даже в этой ситуации кот не пострадает. Сотрудники ГУИНа относятся к питомцам подследственных лояльно. Зачем на ровном месте делать конфликт? Чтобы прижать того или иного подследственного; есть много иных вариантов, за которые можно наказать официально: наличие в камере вилки, бритвы, карт. Изымая же меньшого брата, гуиновец противопоставляет себя не одному сидельцу, а всему сообществу.

В одной уральской колонии был такой случай. У одного осужденного, майора с Украины, жил кот. Очень известный в колонии кот, которого все любили. Однажды между майором и режимником возник конфликт. Режимник вынес кота за пределы лагеря и выкинул его. Атмосфера в колонии накалилась. Производственники, которые работали на предприятии, начали своеобразную забастовку. Если человека о чем-то просили, он отвечал: секундочку, а у меня нет масла. Техника безопасности не допускает работу на станке без масла. Литейщики говорили: а где наши очки? А почему у нас не те робы? В общем, производство встало. Тогда начальство колонии приняло решение – срочно найти кота. А вот если бы режимник отобрал у зэка порнографическую открытку или радио, ничего подобного не произошло бы.

Осужденный или подследственный имеет определенные права, которые зачастую нарушаются. Скажем, каждому положен час прогулки. На деле подследственных много, охранников мало. Поэтому где-то прогулка длится 40 минут, где-то полчаса. И будет совершенно законно, если заключенный напишет жалобу прокурору, что его прогулка была в два раза короче положенной. Прокуратура будет обязана разобраться. А если все начнут писать жалобы, пусть даже относительно прогулок? Однозначно последует прокурорская проверка, которая какое-нибудь нарушение да выявит Нужна администрации такая проверка? Вряд ли. Поэтому статус-кво поддерживается. Именно в поддержании этого статус-кво и заключается грамотность, опытность сотрудников тюрем и зон. Они знают, что животные в камере несут позитивный заряд. Чем больше внимания уделяется кошке, собаке или хомяку, тем меньше конфликтов, меньше поножовщины.

Тюрьма – место скорбное, и, по идее, плохих людей там должно быть больше, чем хороших, однако, как показывает практика, отношение к животным там лучше, чем на воле.

Как они воспитывают детей. Когда сын растет уродом…

Если сын растет уродом, то и для неимущего отца, и для могущественного – это боль. (Обязательное условие, что это отцы, а не факты регистраций в загсе.)

Что такое урод? Легче почувствовать, нежели сформулировать. Скорее всего, избалованный лентяй, считающий, что мир ему должен. А в богатых семьях это бывает чаще. И говорил ему отец правильные вещи, и злился на него… Но чтобы создать большие деньги, нужно много времени. И никому не под силу замедлить вращение Земли – все 24 часа в сутках получается. То есть папы дома постоянно нет.

Наша история – о недоросле, сыне очень финансово серьезного человека. И об отце, который не захотел, чтобы газета назвала его в открытую, хотя он поступил так, как многие хотели бы, но не могут. Не могут по сотням нюансов. Но он на нюансы наплевал.

Исповедь отца

Понимаешь, когда сыну 17 лет, а последние пять ты с ним борешься, то либо плюешь, либо рубишь сплеча. Когда испробовано все: и в спортзалы отдавал жестким тренерам, и в летние лагеря какие-то туристические направлял, и так и сяк! А в результате – хрен да лука мешок. Трутень! Трутень, да ещё с апломбом! Я родился в бедной семье, ныне на цены в магазинах вообще не смотрю, но этот-то повзрослел в роскоши. В чем моя вина? Я никогда высокомерно не говорю о бедных. А этот мне заявляет, что в Москве такие, как он, свою личную охрану имеют! Эти разговоры и намеки постоянные. Я не выдержал. Врезал. Сломал себе мизинец о его голову. Думаю, все: ещё немного и убью! Испугался, честное слово!

Это дословный разговор нашего знакомого, с которого и начался рассказ о «перековке».

А как вы нашли людей, взявшихся за перевоспитание, почему им поверили?

– Никого я не искал. Я просто плакался своим друзьям. А друзья у меня не только банкиры. И вот один старый кореш предложил отдать Сергея в руки его сослуживцев – профессиональных военных. Но не в армию, через военкомат, а на пару месяцев в воинскую часть. Там, короче, научат родину любить.

– Похоже на правильные мысли за бутылкой, извините…

– Похоже. А мне деваться было некуда. Куда я его дену? Проплатить высшее образование? Нет проблем! Пристроить? Нет проблем! И либо не думать, что его держат из-за меня, либо малиновым от стыда ходить. И я встретился с неизвестным тогда мне капитаном (сейчас мы товарищи), и тот мне объяснил, за что я заплачу большие деньги.

– Большие?

– Большие, большие! В общем, есть в Ленинградской области часть с пятизначным, как и полагается, номером. А в ней – коллектив единомышленников, который перевоспитывает зажравшихся сыночков. Перевоспитание заключается в создании атмосферы: «Не хочешь – заставим». Но все в рамках десантно-штурмовой бригады. Это не значит, что выделили раскладушку в казарме и приставили злого «калмыка». Денно и нощно рядом проверенные бойцы и отцы-командиры. Убежать невозможно. Возможно лишь понять, что такое мужской труд. Косвенно в этом задействовано много народу, ведь воинская часть большая и это не вылазка ночью, посему и деньги серьезные. А результат обещают. Я капитану недоверчиво сказал: «А если с истерикой упрется и…» Капитан хмыкнул и посмотрел на меня, как на олигарха, оторвавшегося от земли. Многое мы с ним оговорили. И я согласился…

– Сами ездили предварительно в часть?

– Был грех.

– Почему – грех?

– Хотел лично убедиться, куда любимого сынулю отдаю.

– И как?

– Вопросов нет. Там я и составил некий полуюридический документ, или договор: сам, мол, отдаю на таких-то и таких-то условиях. Все, кроме денег, разумеется. Предвидя вопрос, объясняю: некие нарушения у офицеров в этом есть, но не как похищение, насильственное удерживание, как физическое насилие…

– А с последним оговаривали?

– На бумаге – нет, а на словах гарантировали, что в челюсть и по ребрам не бьют, чтобы не сломать.

– М-да…

– …Мне тогда так тошно было за его будущую жизнь, что… Сяду с ним поговорить, а он – только о ночных клубах и новых мобилах! Тошно, понимаешь?

Я его понял прекрасно, но не терпелось поговорить с непосредственным учителем, который взял не только крупную сумму, но и ответственность.

Вводная капитана. С капитаном я созвонился и встретился. Прочный такой капитан – характерный и не бедствующий (а стране такие и нужны). Особенно он ничего секретного мне не поведал, да я расположение части и не выведывал. Он мне объяснил, что сам, мол, взрослый человек, понимать должен: «Мы приказы этим многие нарушаем. Посему даже если всех излечим, то особый отдел со штабом будут обязаны нашу лавочку прикрыть с вытекающими последствиями». И они правы.

– А сколько человек к вам направлялось?

– Шесть.

– И какова статистика?

– Один раз результат – резко отрицательный.

– Пять к одному?

– Нет! «Аргентина – Ямайка: пять – ноль!» Так как тот один оказался наркоманом кока-героиновым. А на лечение подобного нам нужны особые санкции родителей и особая сумма. Сумму родители давали, а санкций – нет. Посему отдали того обратно и деньги, за минусом издержек.

– Чему воспитываете?

– Ничему особенному: выживать, терпеть, вкалывать, то есть жить как человек. Не как в передаче «За стеклом» – умри ты сегодня, а я завтра, а один за всех. И независимо от папиного кошелька. Мне реклама не нужна. Поэтому, чтобы не трендеть про себя, поспрошайте лучше у сына Валеры. Все и поймете.

Рассказ сына. Сына Валеры я встретил в кафе на Невском. Как ни странно, но руку пожал крепко. И глядел прямо. Мобильный при начале разговора отключил. И вот что он поведал. Я передам в собственном изложении, так как беседа была очень длинная.

Жил-был Саня. Денег у него было мало – с точки зрения Центробанка, но на ночные клубы «Магриб» и «Сахара» хватало (а ведь именно там собирается «знать»). На отца-фабриканта плевал: поорет, поорет, устанет – в банк заместителем устроит.

Но один раз говорит отец: «Сыночек, а не хочешь ли ты за город съездить? Я тебя шашлычками покормлю» – и так далее. Потянулся Саня на «печи» и согласился.

А что, до ночи далеко – клубы ещё закрыты. Поехали с орехами! И приезжают в какую-то глушь. Ворота со звездой открываются перед папиным «БМВ-Х-5»! «Что это за археологические постройки?» – небрежно кивает на казарму Саня. «Сейчас узнаешь, кровинушка!» – ласково так говорит папа.

Вскоре оказываются они в довольно обшарпанной комнате с телефонным аппаратом без диска на столе. А в комнате той стоят капитан (как потом Саня звания выучил) и товарищ старший сержант (как Саня выучил потом, но быстрее). Папа говорит: вот, мол, он, голубчик. Это – военным. А сыночку отвечает в недоразумленные глазки: пока ты здеся, урод, поживи. И ещё немного преувеличил: мол, секретно все в военкомате оформлено, ты, Саша, нынче – солдат, то есть боец Красной армии. И ежели что, то ждет тебя не суд правый, а трибунал скорый. Саша заржал. Он любил шутки. И папа заржал, видя, что сыну весело, и вышел. То есть ушел. То есть уехал на «БМВ-Х5».

Тут и сказке начало.

Саша ржал недолго. До тех пор, пока старший сержант не скомандовал: «Хлебало можно заткнуть! Считаю – раз!» В этот момент Сашу качнуло. Он хотел потерять сознание. Ему не дали. А дали ему под зад, и он подлетел к такой пристроечке, куда сложил все вещи нательные, вплоть до трусов. Трусов марки редкой: то ли «Джанни Версаче», толи «Джанни Родари». А трусы эти товарищ старший сержант охарактеризовал нехорошо: «А чо, как у пидора-то, исподнее?»

Приодели Сашу мгновенно, Не то чтобы не по размеру, но… форма та была сдана одним бойцом бронетанковых войск как негодная. Вся соляркой пропитанная. Саша не понимал, что происходит. Его, непонимающего, вывели на середку плаца. Капитан спросил: знает ли Александр, родины защитник, какого цвета флаг российский? Саша натужился и ответил.

– А почему, Сашок, цвета именно такие, а не иначе? – спросил капитан и сам ответил: – Белый цвет – это честь, которой пока у тебя нет! Синий – это моря и океаны, которые ты пока не переплыл. А красный – это кровь, которую ты пока не пролил! Понял, тварь?

Второй раз упасть в обморок ему не дали вновь, а дали вещмешком, в котором находился минимум необходимого, по загривку. Затем ему показали эмблему части: волчья пасть и литеры ДШБ – Десантно-штурмовая бригада.

И началась ратная служба. Несколько попыток обжаловать действия начсостава у Сашка было. Было и сплыло. Как сплыли ныне синяки за это. Также был прорыв к телефону, чтобы поведать миру о произволе.

Прорыв закончился окружением и унизительной сдачей в плен с последующим мытьем всего, что только можно вымыть. Старший сержант приговаривал: «Скреби и меня не расстраивай, а то я тебя Нуф-Нуфу отдам». Саша спросил, упершись лбом в швабру: «А кто это?» И старший сержант оглянулся испуганно: «Очумел, владелец пароходов?! Нуф-Нуфа боится даже командир бригады! Его в Чечню не пускают, чтобы он Хаттаба живьем не съел! Мы в ЕС вступаем все-таки».

Все трудно пересказать, но по отдельным фрагментам можно судить об атмосфере. Первое: перловая каша через неделю оказалась вкуснятиной. Но есть вкуснятину было чрезвычайно трудно, так как Саша засыпал за столом.

Из упражнений особенно удавалось старшему сержанту сымитировать внезапное появление противника. Удавалось всегда после бани. «Справа два вертолета «Хью-кобра!» – орал он в ухо Саше. Саша падал в жидкую грязь после горячего душа. «А кто окапываться будет? Папа-олигарх?» Неплохо получалась отбивка одеяла на койке. С трехсотого раза за день, но неплохо. С физподготовкой поначалу ничего не выходило: Саша никак не мог подтянуться. Но капитан привязал его руки к турнику, и через час Саша сообразил, где зарыты скрытые резервы. Память у Саши была, но она не могла осознать тонкостей. На вопрос: «Что такое антапка?» – память смутилась. Удар под дых привел память в нужное русло, и Саша на всю жизнь запомнил, что антапка – важная часть крепежа на ремне.

Подготовив таким образом Сашу к лишениям, его, спящего, завели в зал, где красовался плакат: «Служи с достойными. Умри достойно!» Старослужащий по прозвищу Шалун дал Саше подзатыльник и пошутил: «Какое слово здесь ближе всего к твоей судьбе?!» При этом все хохотали.

– Не сможешь достойно умереть – Нуф-Нуфу пожалуемся, – пригрозил старший сержант. На это Шалун покрутил у виска пальцем, странно взглянув на товарища.

Утром и вечером громко играла музыка «Любэ». Огромадная, доморощенная колонка стояла около уха Саши. Посему утром его «сдувал» Расторгуев: «Падала земля!…»

На плацу Саша понял, что такое рукопашный бой: «В шею! Голень! Ножом в легкое! Коленом!… В шею!…»

Старший сержант всегда хвалил Сашу, если тому что-либо удавалось. «Второе дыхание открылось!» – улыбался. Редкий раз сам Саша, сумев одолеть полосу препятствий. «Главное, с жопой чтобы это не произошло! – похвалил наставник: – Это тебе не пепси-герл!»

У Саши к этому моменту в мыслях не было спросить: «А при чем тут пепси-герл?»

Интересна была обкатка бээмдэшкой (боевая машина десанта). Сашу связали от греха и разложили в жижу. А БМД ездила туда-сюда минут пять, Саша попадал, правда, между гусеницами. Когда его вынули, Шалун процитировал: «Шок – это по-нашему! Да, олигарх?»

Неожиданно для Саши все закончилось. Не тогда, когда он на мини-учениях с разведвзводом ДШР (роты) напал на засаду и в рукопашной, впившись зубами в берцы (ботинки) предполагаемого противника, заработал несколько серьезных ударов локтем по хребту, а зубы не разжал.

Это случилось через пару-трайку Месяцев, Капитан вызвал папу. Папа все объяснил. Саша не обиделся. Он продолжал спать от усталости стоя.

Папа всех мелочей не знал и, приняв уставшего и потрепанного сына в тех же дорогих трусиках, что и сдавал, спросил: «Понял хоть что-нибудь про жизнь?» «К бою!» – заорал капитан. Сонный Саша брякнулся в грязь, инстинктивно подобрал ветку с обочины и прижал её, как АКСУ. «Вопросов нет!» – моргнул ошарашенно папа.

Вот такая история. Формат главы не позволяет перечислить все тонкости перевоспитания и эмоции «неподдающегося». И не только формат главы.

Валерий доволен. Он утверждает, что сын изменился.

Сын говорит, что некоторые вещи он не знал. Не знал и запомнил.

– Только вот иногда Нуф-Нуф снится, хотя я его ни разу не видел, – подытожил Александр Валерьевич.

А капитана я спросил:

– Отбою нет?

– С каких это щей? – удивился он. – Да даже если бы мы разза-хотели, то, во-первых, верных единомышленников маловато. И, во-вторых, подавляющее количество мам и пап захотят это на словах. И не в деньгах вопрос.

– А иные методы действенные вы знаете?

– Нет, а ты?

Когда я возвращался от капитана, то придумал: а почему в «Кресты» за очень серьезные деньги суток на пятнадцать в штрафной изолятор не помещать некоторых хлопцев? В одиночки, конечно, но на пятнадцать. И воспроизводить им, как оно «все по закону». Понюхает тогда какой-нибудь Сереженька, сынок крутой мамы, доски, которые последние сто лет псиной воняют, да и призадумается. И маме, и государевым людям помощь.

Как они провожают своих в последний путь

Зарисовочка номер раз. 2003 год. Свято-Троицкий собор Александро-Невской лавры. Полдень. Первое ощущение – присутствие на съемках очередного фильма Копполы из его знаменитой саги о «Крестном отце». У ступеней храма седовласые старцы в сопровождении подтянутых юношей, мужчины в строгих темных костюмах с дежурными красными гвоздиками в неслабых кулачищах, потрясающе красивые женщины в траурном черном, молодые, крепко сбитые парни с «конкретной» внешностью.

Все это великолепие оттеняет на второй план небольшую группку родных покойного, некоторые из которых, в первую очередь женщины, утирая слезы, наблюдают за всем этим антуражем с заметным испугом. В отличие от них бабушки-старушки, явно местные завсегдатаи, с удовольствием обсуждают происходящее:

– А гроб-то какой, а? Туда ж два человека поместиться могут. И крышка откидывается – я такого никогда не видала!

– Да ты чё! Когда Старовойтову-то хоронили, помнишь, у ней точно такой же был.

– Ну так то Старовойтову, а этот-то мужик кто такой?

Да, говорят, бандюган московский. Убили его вроде аж прямо рядом с Красной площадью.

– Ужасть, что делается…

Даже такой большой храм не может сразу вместить всех желающих проститься с былым авторитетом. Поэтому многие ждут окончания церемонии на улице, образовав своего рода кружки по интересам. К ним периодически присоединяются вновь прибывающие «коллеги» – в этом случае согласно этикету происходит церемония скорбного объятия (еще один, явно содранный у Копполы, ход). Чуть далее, эдакой россыпью вдоль могилок, рассредоточились охранники и телохранители наиболее важных персон (часть из них по периметру расположилась внутри собора). На удивление не видно представителей милиции и других ведомств, которых это мероприятие интересует исключительно по части службы-, – то ли хорошо замаскировались, то ли все поголовно переоделись в штатское.

Сама церемония отпевания проходит без излишней помпезности, впрочем, как это и должно быть. Хор певчих удивительно красив, но настроиться на возвышенный лад мешают периодически раздающиеся трели мобильников. Однако для переговоров народ все-таки выходит на улицу.

Молодые качки неумело и невпопад, но зато старательно крестятся. Один из них, заметив, что. многие стоят с зажженными свечами, протискивается к церковной лавке, покупает десяток и раздает своей братве. Щелкают зажигалки...

Начинается процедура прощания. Впрочем, желающих на глазах у всех подойти к покойному для последнего «спи спокойно» не слишком много. Те же, кто подходил к гробу, перешептываясь, обсуждают абсолютную неестественность лица покойного. Говорят, что пули киллеров буквально искромсали его лицо, которое уже потом собирали по частям умельцы из морга (вот ещё одна ассоциация с «Крестным отцом» – помнится, нечто подобное было со старшим сыном Дона Корлеоне Санни).

Напротив входа в собор, прямо у чёрного «Кадиллака»-катафалка, расположилась стайка фотожурналистов. Удивительное дело, но их никто не пытается разогнать, а потому вспышки объективов не перестают щелкать. Похоже, журналисты вознамерились запечатлеть на пленку всех участников церемонии, облик которых так или иначе выдает их принадлежность к тому миру, в котором все свой годы крутился покойный…

– Вон, давай снимай, того с тростью, седого!

– А кто это?

– А хрен его знает. Явно бандюган какой-то или в законе…

Впрочем, некоторые участники церемонии, выходя из храма, все-таки стремятся побыстрее проскочить за колонны и скрыться в тени от глаз телекамер. Отдельные личности, пока шло таинство обряда, так и не сняли своих черных очков, а выходя на улицу, тщательно прикрывали свои лица. Кстати, некоторые из них действительно выглядят отнюдь не фотогенично.

Наибольшей популярностью у фотожурналистов пользуются Владимир Барсуков и Денис Волчек. И надо сказать, что они весьма стоически проносят бремя собственной славы. По крайней мере попыток охраны отобрать пленку не наблюдается.

Наконец, в сопровождении церковных служителей массивный гроб выносят и помещают в «Кадиллак». Участники церемонии тянутся к стоящим неподалеку автобусам, часть из них направляется к собственным авто.

Похоронная процессия плавно трогается в сторону Северного кладбища, где наконец-то упокоится тело Раба Божиего Константина Карольевича Яковлева…

Еще одной легендой «бандитского Петербурга» стало меньше, а одним мифом – больше.

Зарисовочка номер два. 2007 год. На похороны Артура Кжижевича, состоявшиеся 9 мая на Смоленском кладбище после панихиды в местной церкви, пришли около семидесяти человек, хотя его соратники по казанской бизнес-группе известили куда больше авторитетных предпринимателей Санкт-Петербурга.

Тем не менее возле могилы можно было узнать многих персонажей из «Бандитского Петербурга». От воров в законе траурное мероприятие посетил Иосиф Марувич, позиционирующий себя как родственник и правая рука вора в законе Деда Хасана. От смотрящих за Питером и по совместительству от малышевских пришел Павел Кудряшов, который в свое время делил эту должность с самим Кжижевичем. От стойких последователей блатных идей был представлен недавно освободившийся Анисимов, более известный как Акула. Этнический деловой мир обозначил ранее судимый Капланян по прозвищу Овик, начавший карьеру в конце 80-х в мотеле-кемпинге «Ольгино» с ныне покойными тамбовскими Анджеем и Соколом. Пермское преступное сообщество засвидетельствовало уважение в лице ныне отошедшего от дел Коли Алексеева по прозвищу Длинный. От коммерческих структур расстрелянного в 2003 году в Москве Константина Яковлева по прозвищу Могила клонил голову Кочубей. От мошеннического Петербурга предстал некто Судаков по прозвищу Симон – известный в прошлом картежник и специалист по кидкам на машины в районе авторынка на Энергетиков. От самих казанских прибыл неоднократно простреленный в гангстерских войнах Салават. Кавказ был представлен неким Исмаилом Магомедовым, входившим ранее в бригаду Феоктистова (только Исмаил привел к могиле не менее восьми человек). Тамбовские прислали несколько человек далеко не первого уровня, но это простительно, так как ныне большинство их VI Ров находятся в изоляции по так называемым рейдерским делам. От самого ОПГ Кжижевича были лишь единицы, уцелевшие после междоусобной пальбы и арестов.

Как перечисленные, так и не перечисленные нами – практически все сегодня так или иначе занимаются легальной коммерцией. Для того чтобы похоронить своего лидера и товарища на кладбище не для всех, казанской ОПГ не пришлось подключать близкие связи. группировка исторически была интегрирована в кладбищенский бизнес.

Наиболее знаковой, авторитетной и легальной фигурой на похоронах, вне всякого сомнения, оказался Али Измайлович Беглов – олигарх северо-западного масштаба и руководитель «Лукойл-Невы» в Санкт-Петербурге, отвечающий напрямую перед всемогущим Вагифом Аликперовым за топливный сектор его империи.

Беглов, которому молва дала прозвище Алик Татарин, не понаслышке знает законы неформального мира, так как начинал свое восхождение, ещё сидя за столиком № 38 гостиницы «Пулковская» с ныне ушедшим в иной мир патриархом рэкета Владимиром Феоктистовым (за что и был осужден на два года за вымогательство денег у таксистов возле той же «Пулковской»).

Большинство пришедших на Смоленское кладбище ментально изменились с начала девяностых. Практически у всех написаны кандидатские работы на всевозможных факультетах высшей школы. Сам же Беглов, по слухам, достиг звания академика. Тем не менее надо отдать ему должное: находясь в совершенно ином статусе сегодня, нежели пришедшие, и прекрасно понимая, что попадет в кадры Оперативно-технического управления ГУВД, которое все время находилось неподалеку, однако, Беглов не пожалел во имя дружбы укрепившуюся репутацию.

Среди провожающих были замечены и бывшие высокопоставленные сотрудники ГУ ФСИНа, что закономерно, так как Кжижевич добрую половину новейшей истории России провел в изоляции, ни разу ни изъявив желания освободиться досрочно.

Возмущение же присутствующих было вызвано лишь демонстративным отсутствием бывшего начальника отдела питерского УБОПа по разработке лидеров преступного мира Игоря Гусева, так как Кжижевич и Гусев были дружны ещё со службы в Советской армии и после не прерывали доверительных оперативных контактов.

Как они приходят к Богу…

Во имя чего люди уходят в монастырь? Во имя любви к Богу? Но тогда почему Господь так суров, что заставляет своих самых честных и преданных слуг отказываться от счастья материнства либо отцовства; от желания реализовать себя в профессии и достичь определенных успехов в обществе; от радости путешествий и общения с близкими людьми – одним словом, от всего того, чем обычно наполнены самые лучшие минуты жизни мирского человека? Пожалуй, на этот вопрос нет универсального ответа. У каждого свои причины. Но каковы бы они ни были, всегда вызывает удивление, когда в монастырь уходят люди успешные и известные. С артистами, режиссерами – они люди творческие, подверженные сиюминутному порыву, – ещё более-менее понятно.

А вот что заставляет покончить с мирской Жизнью и посвятить себя служению Богу следователей, больших чиновников и даже воров в законе?

Результат жизни по Сергею Тарасевичу

Совершенно невозможно дать точных признаков благополучия. Крепкая семья, красивая любовница, хороший достаток, высокое социальное положение… Вероятно, всего перечисленного недостаточно для спокойствия собственной души.

Сергей Всеволодович Тарасевич. Бесспорно известная персона. Физик-ядершик (работал в Институте физики высоких технологий и в Институте теоретической астрономий РАН). Когда в начале 90-х ушел в политику, то быстро и триумфально взошел по служебной лестнице, заняв пост главы Дзержинского района Санкт-Петербурга (ныне Центрального), а после – главы Федеральной миграционной службы по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. К своим 57 годам он достиг таких высот, о которых иным приходится только мечтать. Вся биография Сергея Тарасевича говорит о том, что ему неизменно сопутствовала удача. Фарт не оставил его даже в те беспокойные времена, когда на всю Россию гремело так называемое «дело Ренессанса». Подоплека этого дела сводилась к тому, что ряд высокопоставленных персон в качестве взяток получил роскошные квартиры для себя или родственников в небезызвестном доме на улице Рылеева. Это был конец 90-х годов. Авторы книги «Коррумпированный Петербург» много внимания уделили этому скандалу. По их данным, Тарасевичем тогда сильно заинтересовалась Генпрокуратура, которая предъявила ему обвинение в должностных злоупотреблениях и взяточничестве. По версии следствия, Тарасевич получил 3-комнатную квартиру балансовой стоимостью более 50 миллионов рублей за 1,2 миллиона рублей (в обоих случаях имеются в виду цифры, характерные для 1995-1997 годов) и примерно на таких же условиях совершил турпоездку в Италию.

Помимо прочего, Тарасевич проходил по этому делу в связке с тогдашним главным архитектором города Олегом Харченко и ныне Покойным экс-мэром Петербурга Анатолием Собчаком. В конечном итоге этот скандал закончился в буквальном смысле ничем. Производство дела было прекращено за отсутствием состава преступления, а все обвинения сняты. И вплоть до 2004 года Сергей Тарасевич успешно проработал в департаменте ФМС. После чего он стал послушником Свято-Троицкого Александро-Свирского монастыря.

Сейчас Сергей Тарасевич является Иноком этого монастыря. Зовут его отцом Александром. Поговаривали, что якобы это его дочь – Ольга Тарасевич – сподвигла отца на такой шаг. Сама Ольга ушла в Покрово-Тервенический женский монастырь в возраете 18 лет. Рассказывают, что отец тогда попытался понять и принять её поступок. Как показало дальнейшее развитие событий, не только понял и Принял, но и последовал её примеру.

Что же послужило поводом? Ольга считает, что искать причины во внешнем мире бессмысленно. Тем более что, по её мнению, никаких неприятностей (ведь именно неприятности, по общему суждению, являются причиной ухода в монастырь) этому не предшествовало. «Если вас это интересует, – сказала она корреспонденту «ТС» в телефонной беседе, – молитесь: так или иначе, но вы получите ответ на этот вопрос. А вот так запросто вам этого никто не скажет – настолько интимна и тонка эта сфера, что сформулировать вербально не каждому под силу».