Текст книги "Цель вижу! Дилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Негривода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

Она смотрела суровым взглядом на девчушку лет шестнадцати, и этим взглядом требовала подчинения и повиновения!

Да только…

Видимо у девчонки были свои планы:

– Ма! – Фыркнула она, словно молодая кобылка. – Ну, объясни мне! Объясни, почему я должна уезжать из дому, за тридевять земель, аж в какой-то Саратов, к троюродной тетке, которую и видела в своей жизни всего-то один раз! Она же мне практически чужой человек! Да и не помню я ее совсем!!!

– Антонина Петровна не «чужой человек», а моя троюродная сестра! – Проговорила наставительно женщина. – И она наверняка поможет своей племяннице! Ты только письмо мое к ней не потеряй! Мы очень дружны были в молодости!.. Правда потом жизнь нас разбросала немного… Но это ничего не значит! Теперь даже чужие будут помогать друг другу, не говоря уж о родне! Главное – не потеряй письмо! И адрес запиши еще раз, и запомни, как самую важную клятву! Поняла, егоза?!!

Девушка подняла на женщину полные слез глаза, и тихо проговорила:

– А ты, ма? Как папка наш? Пойдешь на фронт? Может, лучше, вместе в этот Саратов поедем, а?

– Мария! – Женщина подняла ладонью лицо девушки, так чтобы посмотреть в ее глаза. – Тебе шестнадцать лет, и ты уже взрослый, самостоятельный человек! Что это я слышу – девчачьи страхи?!! Как у шестилетней девочки? Так тебе не шесть, а шестнадцать! В твоем возрасте в некоторых странах девушки уже замужем давно!.. Или может быть, ты уже успела забыть все то, чему я тебя учила всю жизнь? Забыла?

– Нет, ма… Я все помню…

– А вот я тебе напомню еще раз – ничего не бояться, не нервничать ни при каких обстоятельствах, держать свои переживания в кулаке, и всегда доводить начатое дело до конца! Правильно?

– Правильно… – Всхлипнула девчушка.

– А раз правильно, то твое сейчас самое главное дело – добраться до Саратова к Антонине! – Отрезала женщина.

– А ты пойдешь на фронт?

– Пойду, Маша… Вот сейчас твой поезд отправится, а через час и мой эшелон… Я хоть со спокойным сердцем поеду…

– Но зачем тебе воевать, ма? Ведь у нас уже папка воюет!

– Твой отец, Мария! – Голос женщины, уже было немного смягчившийся, опять стал суровым. – Капитан пограничных войск! Начальник заставы! Кадровый офицер! И поэтому воевать с фашистами – это его прямая обязанность! Это его профессия, Маша, его этому специально учили!.. И он для этого Присягу принимал!

– Но тебя же не учили воевать, как папку! И Присягу ты не принимала!

– Не учили! – Согласилась женщина. – Но зато я получше иных знаю, как обращаться с оружием! Не тебе, моей дочери, об этом рассказывать! А Присяга, милая моя трусишка-всезнайка, она в душе, в сердце каждого из нас должна быть!.. Так?

– Так…

– А раз так, то я и должна идти на фронт!

– Но почему должна?

– Да хотя бы потому, что если не сама буду воевать, то, по крайней мере, буду учить недотеп и вчерашних интеллигентов правильно обращаться с оружием и метко стрелять! Вот как тебя учила…

– Учить? – Удивилась девушка.

– А ты что думала, что все те, кто идут добровольцами на фронт имеют первый разряд по стрельбе, как ты в свои шестнадцать лет? – Грустно улыбнулась женщина. – Ты ошибалась, Мария Степановна!.. Многие хотят воевать против фашистов, но некоторые из них винтовки в руках даже никогда не держали! А тут одного желания и патриотизма мало!.. Оружие знать надо, чтобы его по назначению использовать, да не просто так, а с толком и пользой…

– Так я тогда тоже, хочу… Добровольцем!.. Я-то с оружием обращаться умею, ма! Ты же сама меня научила!..

Девчушке на секунду показалось, что она нашла ту единственную, «спасительную соломинку», которая убережет ее от отъезда, но… Эта соломинка тут же, сию же секунду, безжалостно, и даже почти грубо, была сломана женщиной в военной форме:

– Умеешь, не спорю! – Проговорила женщина, и как отрезала. – Только ты, Мария Степановна, еще совсем сопля зеленая, что бы на фронт в шестнадцать лет идти!

– Мне в сентябре уже семнадцать будет!

– А в армию берут в восемнадцать! Совершеннолетних! Так что даже и не думай об этом!.. А через год, глядишь, все это безобразие и закончится!..

– Т-ту-ту-у-у-у-у-у-у! – Раздался гудок паровоза вначале эшелона.

– Все, Машка! Иди! А то без тебя уедут! – Проговорила женщина.

Девушка бросилась ей на шею, расцеловала все лицо от подбородка до лба, потом схватила фанерный чемоданчик, узелок с продуктами, и бегом рванула к вагону, который уже сдвинулся с места, получив на прощание от матери шлепок ладони по заднице, и напутственные слова:

– Доберись до Антонины, Машка! Обязательно доберись! И не вздумай своевольничать – ты мне свое слово дала!..

Она посмотрела вслед голубенькому ситцевому платьицу, мелькнувшему в тамбуре, оглянулась воровато, и… Еле заметным движением перекрестила отъезжающий поезд:

– С Богом, доча… Береги себя… …До Саратова тот эшелон с эвакуированными так и не добрался…

Он де доехал даже до Курска… …Через несколько часов после отбытия из Киева этот беззащитный эшелон разбомбили немецкие «Юнкерсы» – легкая была добыча…

И начались Машины мытарства…

Где пешком, где на попутках, ночуя в случайных домах у случайных людей, которые соглашались взять ее на постой на ночь просто из жалости, такой потерянной казалась Маша… А иногда и просто прикорнув под кустом в лесу или лесопосадке… Перекусывая где яблоками из теперь уже бесхозных, а некогда колхозных, садов, или картошкой, украдкой выкопанной ночью с совхозного поля, а иногда и просто несколькими спелыми, но такими сухими и невкусными, зернами пшеницы, натеребив их ладошками прямо из колосков…

Маша упорно шла на восток…

«…Я дойду! Обязательно дойду!.. Я же дала маме слово комсомолки! – Уговаривала она сама себя. – Дойду, поздороваюсь с тетей Тоней, и запишусь добровольцем на фронт! Но сначала дойду!.. Чтобы ма потом не могла сказать, что я не держу своего слова!.. Только дойти бы… Только бы сил хватило…» …Дни в этом странном марафоне сменялись другими, и были похожи, как братья близнецы…

Где-то, между этими днями, был оставлен в какой-то лесополосе опостылевший чемодан, который теперь «весил» несколько тонн…

А Маша все шла и шла, продолжая начатый на Киевском вокзале свой путь…

Щупленькая, невысокого роста, с наивным детским лицом и грязными бантиками в спутавшихся косичках, она похудела за это время настолько, что теперь ей нельзя было дать и четырнадцати лет… И ее, такую одинокую и беззащитную, жалели совершенно чужие люди… Ее немного подкармливали, давали ночлег, и отправляли с оказией дальше на восток… …В конце концов она добралась сначала до Тамбова…

Потом, пробравшись аки тать в ночи, на какой-то эшелон, эвакуировавшем какой-то секретный, оборонный завод, из какого-то города, она больше суток тряслась на платформе лежа рядом с огромным фрезерным, или каким-то иным, станком, укрывшись под его брезентом, и…

Через месяц всех этих мытарств, Маша добралась, наконец, до Воронежа…

Где ее благополучно и взяла под белы руки прямо из-под брезента военизированная охрана эшелона и препроводила к коменданту железнодорожной станции… …– Ну, и кто ты такая есть, скажи-ка на милость? – Проговорил уставший комендант, разглядывая чумазую девчонку. – Может ты диверсант?

– Я не диверсант… – Промямлила девчонка.

– А откуда я это знаю? Охрана тебя сняла с литерного поезда, перевозившего стратегически важный, секретный груз!.. – Пожилой комендант, видавший за последнее время такое уже не раз, давно понял кто она такая, но специально нагонял серьезности, чтобы нагнать девчонке побольше страху и, впоследствии, избежать ненужных ему проблем и, тем более, забот – своих «с головой» хватало. – А пробраться на такой, усиленно охраняемый эшелон – это ж надо, как минимум, иметь специальную подготовку! Вот я и думаю… А не отправить ли тебя в НКВД, а?.. Пусть они там разберутся, кто ты такая есть!..

– Не надо меня… – Промямлила Маша. – Не надо меня в НКВД… Пожалуйста!..

– А с чего это не надо? – Прищурился комендант. – А может ты какую диверсию на железной дороге удумала?

– Я никакая не диверсантка… Просто к тетке еду, в Саратов… Я – наша!!!

– А из далече ли едешь?

– Из Киева…

Комендант задумчиво потер ладонью заросший седой щетиной подбородок:

– Вона как… Тогда тебя, тем более, в НКВД надо отправить… Для детального разбирательства… Киев-то… Под немцами уже давно…

И тут произошло то, чего комендант никак не ожидал:

– Не может такого быть! – Взвилась девушка. – Вы врете! Вы все врете! Не могли немцы Киев взять!.. Вы!.. Вы!.. Да вы просто провокатор!!! Да это вас, за такие слова в НКВД отправить надо!!! Этого просто не может быть!!! Никогда!!!

И такой огонь был в ее словах, такая сила и уверенность в своей правоте, что комендант…

– Ты когда из Киева-то выехала, дочка?

– Месяц назад…

– И что?

– Разбомбили нас… Даже до Курска не доехали…

– И ты все это время?..

– Мне мама наказала до тетки добраться, до Саратова… А я пообещала, что доберусь… Вот и…

– Так это ты, от Курска до Воронежа пешком, что ли, добиралась?!! – Поразился комендант. – А ты хоть знаешь, сколь сотен километров ты пехом прошла, девочка?

– Много, наверное… – Проговорила Маша устало. – Я не знаю – у меня карты нет… Куда люди показывали – туда и шла…

И девчушка как-то совсем уж обреченно посмотрела на пожилого коменданта:

– У меня отец – офицер-пограничник, на польской границе начальником заставы служил… Мама – добровольцем на фронт ушла… А перед тем меня из Киева к тетке отправила… А теперь вы меня с поезда сняли… Видать опять придется мне пешком идти… – И тут что-то такое случилось в глазах этой девчонки, и они блеснули стальным блеском. – Только я все равно доберусь до этого Саратова! Поздороваюсь с тетей Тоней, и… Уйду на фронт!!! Как мои папка и мамка, фрицев бить!!! …Наверное, была какая-то необъяснимая сила в словах этой исхудавшей, щуплой, чумазой девочки, потому что комендант… Он посадил ее на тот же эшелон, с которого ее и сняли… Только теперь Маша ехала на восток, к своей цели почти с комфортом – начальник поезда, узнав от коменданта историю ее «одиссеи», определил Машу до Саратова в одно из купе «штабного вагона»… Где она и проспала почти сутки…

***

…Конец августа 1941 г., Саратов… …Она сидела, опершись спиной о кирпичную стену железнодорожного вокзала, погрузившись в свои тяжкие думы:

«…Ну, что, Машаня? Добралась до тетки? И что теперь? Куда идти-то теперь? Что делать? – Она откинула голову назад, прислонив затылок к холодной кирпичной кладке. – Ни родных, ни близких, ни друзей… Никого! Пустыня!..»

Она посмотрела по сторонам через полуприкрытые веки, и проговорила едва слышно:

– Спокойно!.. Мама учила не впадать в панику и держать эмоции в узде… Ну, и что такого случилось? Тетка переехала полгода назад?.. Не страшно!.. Можно узнать куда, через городскую справочную… Если она работает теперь, конечно… Некуда идти, негде остановиться на ночь? Так мы это уже проходили – можно и в парке, под кустом переночевать, чай не зима, не замерзну…

И тут на ее глаза навернулись слезы, а за горло схватил крепкой рукой спазм рыданий:

– Зачем я только сюда ехала, а? Зачем?!! – Всхлипнула Маша. – Чтобы поцеловать чужие двери и узнать, что тетя Тоня там уже больше полгода не живет? Ыг-гы, ыг-гы-и-гы-гы! Ы-ы-ы-г-гы-гы-ы!!!

Она сидела на брусчатке перрона и плакала…

Да нет! Она натурально рыдала! В голос! И слезы ручьем, да просто водопадом, катились из ее глаз!.. …– Ты чего плачешь, подруга?..

Этот голос с едва уловимым азиатским акцентом, эта тонкая, легкая и нежная ладонь, которая легла не ее давно немытые волосы…

Все это было настолько неожиданно для Маши, что она дернулась всем телом, словно ее ударило током, и даже попыталась отползти в сторону, не сообразив в первые секунды, что это не очередная встреча с военным или милицейским патрулем, а лишь вопрос человека, которому небезразлично чужое горе… …Она посмотрела загнанным зверенышем снизу вверх и спросила грубо:

– Тебе-то какое до того дело? – Она размазала грязной ладонью слезы по щекам, и зло посмотрела, как прицелилась. – Че, те? Че, те от меня надо? Вали отсюда по добру, по здорову!!!

Перед ней стояла девушка…

Тонкая, вся какая-то неимоверно изящная, стройная, как серна, и это было видно. Даже под длинным, до середины голени, прямым, не облегающим фигуру, шелковым платьем-рубашкой яркой национальной расцветки, из-под которого выглядывали такие же цветастые национальные шаровары.

Ее иссиня-черные волосы, заплетенные в длиннющую косу, оттеняли смуглое, с тонкими линиями, лицо. Раскосые, миндалевидные восточные глаза излучали природную доброту.

И всю эту картину завершала темно-синяя бархатная, расшитая серебряными нитками и мелким бисером тюбетейка, плотно сидевшая на ее затылке…

– Тебя как звать? – Спросила девушка.

– Маша… – Буркнула наша мученица.

– Вот и хорошо… А меня Зарина… Зарина Рахимова…

Девушка присела около Маши на корточки, погладила ее по голове своей тонкой, изящной, совершенно не «трудовой» ладошкой, и спросила с участием:

– Ты чего плачешь, Маша?

– Хочу и плачу!.. Тебе-то что за печаль?

– Ну, значит, есть «печаль», раз спрашиваю! – Улыбнулась Зарина. – Давай, рассказывай, чего ты тут сидишь одна на земле почти посредине вокзала, и ревешь, как белуга…

В ее, по-восточному мягкой и плавной, и, на удивление правильной, русской речи, в которой только чуть-чуть улавливался восточный акцент, было столько искреннего участия, что Маша, сама того не желая, словно со старшей сестрой, стала делиться с Зариной своими горестями:

– К тетке вот приехала, а ее уж и не найти – в том адресе, что мне мама дала, она уже давно не живет…

– А откуда приехала, Маш?

– Из Киева…

Через десять минут Зарина узнала всю ее одиссею, и все то, что ей пришлось испытать по пути в Саратов…

– М-да… Тебе много досталось, Машунь… – Зарина уже сидела рядом с ней, опершись спиной о стенку вокзала. – Я вот тоже… Из Ленинграда еду…

Маша с нескрываемым удивлением посмотрела на эту яркую представительницу «Советского Востока»:

– Ты? Из Ленинграда?

– Ага, оттуда! – Улыбнулась Зарина. – Что? Не веришь? Не сомневайся – из Ленинграда я… Училась в художественной академии…

– Так ты художница? – Впервые улыбнулась Маша.

– Ну… Не совсем еще… – Тут же засмущалась Зарина и спрятала свои, с поволокой, глаза. – Я только год проучиться успела… Так, кое-что рисовать умею, но до настоящего художника мне еще очень далеко… А тут война… Эвакуировали нас… Вот я в свой Ташкент и ехала…

Прошло еще несколько минут, и Маша поняла вдруг, что ее мытарства по пути в Саратов вообще ничто! Что бывают дороги и потяжелее, и что ей еще, на самом-то деле, очень повезло… …Эшелон с эвакуированными жителями Ленинграда должен был добраться сначала до Москвы, а потом следовать дальше на восток…

Но…

Не доезжая Калинина эшелон с беженцами попал под обстрел… Под танковый обстрел… Немцы к тому времени обошли Великие Луки, и вклинившись в оборону Красной Армии пытались перерезать эту стратегическую железнодорожную магистраль между двумя столицами… …Зарина тихим голосом рассказывала Маше, как был расстрелян гражданский эшелон и танковых пушек… Как бежали потом люди во все стороны от железной дороги пытаясь спастись, и как многие из них погибли под гусеницами немецких танков…

– Их даже не расстреливали, Маш, а просто гоняли по полю, как зайцев, и давили! – Зарина сжала кулачки так, что аж побелели костяшки пальцев. – Сволочи! Сидели в открытых люках, смеялись во всю глотку, и я даже звуки губной гармошки слышала!.. И давили людей!.. Как гнилые арбузы… …Зарина спряталась тогда в каком-то небольшом овражке и только поэтому и спаслась… Но в тот день ей пришлось пережить еще и бой…

Бой, который произошел практически над ее головой – откуда-то появились несколько советских танков, пехотинцы, и… Немцев тогда отогнали от железной дороги, и они откатились в сторону Ржева, а советские роты пошли за ними, практически через голову девушки-узбечки…

А вот ночью, в каком-то странном исступлении, Зарина вернулась к расстрелянному эшелону и почти до самого утра искала свой вагон…

– Хотела свои картины найти… У меня был большой такой картонный планшет, вот и искала…

– А для чего? – Спросила Маша.

– Да я и сама не знаю… Зачем-то они мне были тогда нужны… Прямо сумасшествие какие-то, не иначе… …Через две недели Зарина, на попутках добралась все же до Москвы…

Она попыталась, было, сунуться в военкомат, но там, узнав ее историю, и кто она такая, отправили дальше на восток…

– Я же ведь ничего не умею, Маша… Ну, разве что раны перевязывать, да и то с грехом пополам… Я же всю жизнь рисовать училась… – Проговорила девушка грустно. – Вот если бы я стрелять умела, тогда другое дело! А так… Мне так и ответили – нечего тебе, художнице, на фронте делать, мол, проживешь до первой прилетевшей пули… И отправили на родину, в Ташкент, там теперь много госпиталей, много раненных, там сказали от меня больше толку будет…

– А хочешь, я тебя стрелять научу? – Спросила вдруг Маша. – Хорошо стрелять!

– А ты что, умеешь?

Маша, молча, достала из недр своей одежды и протянула Зарине картонку «Спортивной книжки»:

– Вот, сама смотри!

– Ух, ты! Первый разряд! – Проговорила девушка-узбечка, искренне восхитившись. – Когда же ты успела-то? Ты ж совсем еще маленькая!

– Я не маленькая! – Обиделась Маша, и надув губы, отвернулась. – Я уже совсем взрослая!

– А тебе сколько лет, Маш? – Улыбнулась на эту обиду Зарина.

– Семнадцать… Будет… Скоро…

– Понятно… Ну, а мне уже девятнадцать… И где же ты меня будешь учить?

– Не знаю? – Маша пожала плечами. – Наверное, можно было бы что-то придумать…

Зарина помолчала тогда несколько секунд и проговорила уверенно:

– А я уже придумала!

– Правда? – Маша с надеждой посмотрела в глаза своей новой знакомой.

– Правда! – Кивнула в ответ Зарина. – У тебя же, как я поняла, в Саратове никого нет? И идти тебе некуда? Так?

– Так…

– А поехали со мной…

– Куда это?

– В Ташкент!.. Там у меня мама, два младших брата…

– И что я там буду делать, Зарина?

– Ну… Что делать – всегда найдется!.. Там теперь действительно много госпиталей – как ни посмотришь на санитарный поезд с тяжелоранеными, так он обязательно в Ташкент идет или, по крайней мере, в Актюбинск… Работать в госпиталь пойдем, вот тебе и работа!

– А стрелять учиться? – Прозвучал наивный вопрос.

– У нас сосед в доме квартировал… Так он в военном училище служил…

– А в Ташкенте что, есть такое училище? Военное? – Искренне удивилась Маша.

– А ты, наверное, думала, раз это Средняя Азия, так там и никаких учебных заведений нет? Думала, небось, глухой забитый край? – Улыбнулась Зарина и толкнула Машу в плечо. – Ну, признайся! Думала?

– Угу…

– Так вот… Ташкентское военно-пехотное училище, чтоб ты знала, было самым молодым военным училищем в России! Оно было основано еще в 1914 году! А теперь оно имени Ленина! У нас его все «Ленинкой» называют! Вот так-то вот!

– Извини… – Пробурчала Маша. – Зарин… Я – просто дура!

– Ты не дура! Ты просто еще мало что знаешь!.. Так вот… Наш сосед служил в этом училище каким-то начальником… И до сих пор служит, наверное, если на фронт не ушел… Он хороший человек, и ко мне всегда хорошо относился… Мы его попросим, и он нам разрешит ходить в их тир, или на стрельбище! – И Зарина опять посмотрела на свою новую подругу. – Ну что? Уговорила я тебя? Поедем? Что тебе тут, в чужом городе без знакомых и родственников делать?

– А там что? Что у меня полный Ташкент родственников? Там же, то же самое!

– А я что?

– А что ты? – Маша удивленно посмотрела на узбечку.

– Я же тебе уже как сестра! – Улыбнулась Зарина. – Или ты – «против»?

– Я?!! Я, «против»?!! Да я!..

Все это было настолько неожиданно для Маши, что она не удержалась, крепко обняла Зарину, и опять разрыдалась в голос…

– Ну, вот и решили, Машунь… – Девушка нежно, с участием погладила ей по голове. – А раз решили, то тогда – поехали!..

***

…Осень 1941 г. Ташкент… …Тогда, в Саратове, эти две «беспризорные» девушки, не долго думая, попросились санитарками в санитарный эшелон, который шел… В Ташкент!.. Им, правда, пришлось подождать еще сутки пока этот скорбный эшелон придет в город, но это было уже не так тяжело и страшно – теперь их было двое!..

А когда они узнали, что санитарный поезд уже в Саратове, и стоять будет еще сутки, то Зарина взяла «в охапку» Машу, отвела ее километра за два от вокзала, в крохотный домик около железной дороги, где жила пожилая женщина, «жена смотрителя стрелки», ушедшего на фронт. Теперь именно она, заменив своего мужа, стала «стрелочником», и делала эту нелегкую для женщины работу, распределяя составы по большой узловой станции в соответствии с указаниями коменданта…

Зарина, более старшая, а значит и более рассудительная, что вообще присуще восточным женщинам, которые взрослеют очень рано, попросилась к ней на постой на сутки и…

Не стала попусту терять драгоценного времени, занявшись очень важным для них обеих делом…

– Мы тебя, сестренка, умоем, причешем!.. – Говорила она Маше, намыливая большим куском хозяйственного мыла над ведром горячей воды ее некогда пышные ухоженные волосы, которые теперь были похожи на всклоченную мочалку. – Одежду твою постираем… Да и мою тоже давно пора… К раненным нас в таком виде не пустят, а поэтому мы должны быть чистыми и опрятными…

– А присохнуть успеет? – Проговорила Маша, трогательно, совершенно по-детски, утирая кулачками мыло попавшее в глаза. – Ой! Щиплет-то как!!!

– Не маленькая – потерпишь! – Проговорила строгим голосом, но при этом улыбаясь «старшая сестра». – Успеет просохнуть! Эшелон только через сутки дальше на восток тронется, а на дворе смотри какая жара стоит!.. Почти, как у нас, в Ташкенте!.. И отутюжить успеем!..

Конец лета 41-го, на Волге, действительно был очень жарким…

– А как же мы эти сутки ходить-то будем? – Спросила Маша и округлила свои зеленные глазищи. – Голышом что ли?

– А что? – Хитро улыбнулась Зарина. – А хоть бы и голышом! Мы же с тобой не уродины какие-нибудь – мы красивые молодые девушки!..

– Неудобно как-то… Стыдно…

– Нельзя стесняться своей красоты, Машка! – Проговорила Зарина, а потом, не выдержав, прыснула в кулачок, глядя на растерянную девчонку. – Чего испугалась-то?!! Стеснительная какая!!! Пошутила я!.. Попросим у тети Глаши какие-нибудь вещи на эти сутки поносить… Чай не откажет!..

– Ф-фу-у-у! – Выдохнула Маша с облегчением. – Я и правда очень стесняюсь, Зара… Очень-очень!.. Как это? Совсем голышом скакать!..

– А знаешь… – Зарина посмотрела на фигурку Маши оценивающим взглядом. – Скакать-то, как раз, и не надо было бы… А вот если бы ты захотела… Я бы тебя могла нарисовать за это время… У тебя фигура, просто как у Венеры!.. Ты могла бы в нашей Академии быть самой настоящей моделью-натурщицей!..

– Вот еще!!! Чего не хватало!!! – Фыркнула Маша. – Чтоб на меня голую все пялились?!! Да не бывать такому никогда!!! Что я, сумасшедшая по твоему!!!

– Глупенькая! – Улыбнулась Зарина. – Женская красота, которую запечатлели на холсте – она же вечная!

– Только что-то я нарисованных голых теток еще ни разу не видала! – Скривила лицо Маша.

– Эх, ты, «тетка»!.. Это потому, что ты вообще еще мало что видала! – Проговорила Зарина мечтательно. – Женское тело – это же очень красиво!.. Знаешь… Вот Гойя, например, рисовал свою «Маху обнаженную» еще во времена инквизиции да к тому же в Испании! Когда даже на нарисованную голую женскую лодыжку можно было пойти на дыбу или даже на костер!.. А он взял и нарисовал!.. Головой рисковал, а рисовал!.. И Веласкес рисовал, и Рембрандт, и Тициан, и Боттичелли, и Пьеро ди Козимо… А какая красивая «Спящая Венера» Джорджоне!.. Если бы ты только знала!.. Все они рисовали обнаженных женщин, Машка! А теперь это самые известные картины! Известные, всему миру! И они по-настоящему бесценны!.. Самые известные музеи и картинные галереи мира гордятся тем, что обладают этими полотнами!..

Маша, заслушавшись этим рассказом, замерла, раскрыв рот и широко распахнув свои глазищи, и совершенно позабыла, что…

И Зарина, безо всякого перехода, словно само собой разумеющееся, проговорила, хитро улыбнувшись:

– Вот если бы ты вот так мне попозировала бы, как сейчас стоишь, то я попробовала бы рискнуть, и нарисовать обнаженную женскую натуру…

– Ой!!! – Маша резко дернулась, потом, взмахнув руками, прикрыла ладошками грудь и кудрявый лобок, отвернулась от Зарины и бросила в крайнем смущении через плечо. – Дура!!!

– А я могу и с такого ракурса! – Засмеялась узбечка, окинув профессиональным взглядом художника красивой формы Машины округлости. – У тебя и бедра, и ноги, и ягодицы просто идеальные, Машунь! Уникально красивые, очень пропорционально сложены, а кожа молочно-мраморного цвета – просто мечта художника!

– Ой!!! – Маша схватила лежавшую рядом простыню, и стала поспешно заворачивать в нее свою обнаженную «натуру». – Дура, Зарка!!! Дура!!! Как тебе только не стыдно!

Зарина только ухмыльнулась:

– Может быть я и дура… Только… Я умею видеть красивое, Маш – это моя профессия… Несостоявшаяся пока, но профессия… Может быть, когда-нибудь, придет такое время, когда советские женщины перестанут быть ханжами, и перестанут стесняться собственной красоты… – Она мечтательно посмотрела в потолок. – Вот тогда и наступит настоящий рай для художников и скульпторов!.. Знаешь… Считается, что Венера Мелосская была уникальна, и что ее фигура бесподобно красива!.. Так я тебе скажу, что это не так!!! Стоит только посмотреть на тебя, сестрица!!!

Маша уже оправилась о смущения, но…

Девичий стыд, все же, не давал ей покоя:

– Да брось ты! То – Венера, а то – я… – И тут в ней проснулся интерес. – А кто такая эта Венера Мелосская? Расскажи, а?

– А нарисовать себя позволишь? – Улыбнулась Зарина.

– Только не голой!

– Да ладно, тебе!.. Не бойся!.. – Улыбнулась Зарина. – Не буду!.. Я только лицо нарисую… Портрет…

– Тогда ладно… Только ты тогда рассказывай!

Узбечка достала из своей небольшой котомки небольшой, размером с блокнот, альбом, простой карандаш, и проговорила:

– Тогда сядь, Машка, и не дергайся!.. И смотри в окно… Ну, вот, значит…

Она очень быстро задвигала карандашом по белому листу бумаги, периодически поглядывая на застывшую Машу, и размеренно заговорила, словно читала лекцию:

– Порой мастера эллинизма обращали свои взоры в прошлое, Маша, к возвышенным образам греческой классики… Под их влиянием и появлялись такие замечательные произведения искусства, как статуя богини Афродиты, найденная в прошлом веке на небольшом греческом островке Мелос… Ее создал великий греческий мастер Александр еще около 120 года до нашей эры…

– Ого! – Дернулась Маша от удивления и посмотрела на Зарину. – Так давно!

– Не дергайся! Работать натурщицей – это не самый простой труд, я знаю, но ты просто замри и слушай… – Строго проговорила «старшая сестра». – Так вот… Именно эта знаменитая ныне на весь мир статуя вошла в историю под названием Венеры Мелосской… Полуобнаженная фигура богини высечена и белого паросского мрамора… Но скульптура без рук…

– А почему? – Теперь Маша говорила одними губами, боясь пошевелиться, и сама была похожа на скульптуру.

– Руки ее были утрачены еще в древности, Машунь… Ученые предполагают, что в одной руке Афродита держала яблоко, символ острова Мелос, а другой придерживала ниспадающую одежду… Вообще, вся фигура богини с разных точек зрения кажется то гибкой и подвижной, то полной сдержанного покоя… Уникальное произведение искусства, Маша!.. – Проговорила художница с задумчивым восхищением. – Скульптор достиг удивительной тонкости в обработке материала: по поверхности мрамора легко и трепетно скользят световые блики и прозрачные тени, создавая ощущение живого и прекрасного человеческого тела, а весь облик богини, в котором естественно сочетаются и нежность, и сила, привлекает здоровой и целомудренной красотой. Лицо Афродиты с идеально правильными чертами, просто пленяет ясным спокойствием и поэтической одухотворенностью, женственностью… В этой статуе, так утверждают признанные скульпторы и художники с мировыми именами, слились воедино лучшие достижения греческого искусства!.. Она рождает чувство абсолютно светлой гармонии, и показывает, какой чистоты и нравственного совершенства мог бы достичь человек…

– А ты что, ее видела?

– Только на фотографиях, к сожалению… – Вздохнула Зарина. – Но знаешь… И этого было достаточно, чтобы понять какое это уникальное произведение… Ну вот! Все!!! Можешь посмотреть!..

Маша вскочила с табурета, на котором сидела все это время, выхватила, с нетерпением, альбом из руки узбечки, и впилась глазами в рисунок…

Прошло не меньше пяти минут, когда она произнесла:

– Ух ты-ы-ы!.. Здорово!!! Я даже не фотографиях всегда хуже получалась! – Маша нежно и бережно, как нечто особо ценное потрогала бумагу пушечкой пальца. – И всего-то за пять минут! И ты еще говоришь, что ничего не умеешь? Да ты, Заринка, еще скромнее, чем я думала! Ты же самый настоящий художник!!!

Зарина опустила глаза:

– Восточная женщина должна быть очень тихой и скромной – это наша национальная традиция…

– Зарин, а, Зарин… – Маша бережно вернула альбом хозяйке. – Ты просто молодец! Просто чудо какое-то!.. Только я тебя попросить хочу, если можно…

– Что, сестричка? -…У меня простыня с груди сползла, пока я, как полная дура, уши развесила, и твой рассказ про эту Афродиту слушала, а я этого и не заметила вовсе… Можно как-то ее спрятать? Дорисовать немножко, а?.. – Она в стеснении потупила взгляд. – А то неудобно как-то совсем… И даже не покажешь никому…

Зарина посмотрела на свою названную сестру снисходительным взглядом:

– Боже… Какой же ты еще в сущности ребенок – сама себя стесняешься… – Улыбнулась узбечка. – А мы и не будем никому показывать! Это же еще не портрет, а просто набросок! Ну, как в школе «черновик»… А такие вещи никому не показывают – это секрет!..

– Правда?!!

– Правда-правда!.. Я потом, если получится, другой твой портрет нарисую!.. Настоящий, на большом холсте… А этот мы сохраним просто на память… …На санитарный поезд их приняли практически безоговорочно – эшелон шел не на фронт, а в тыл и поэтому решение, взять их или нет, мог принимать начальник поезда. Да и лишние две пары рук, которые могли ухаживать за раненными, конечно же, лишними небыли…

И замелькали за окнами вагонов города…

Уральск, Оренбург, Соль-Илецк, Актюбинск, Аральск, Джусалы… …Они ехали почти две недели…

Порой на сутки, или даже не двое, застревали на больших узловых станциях, пропуская воинские эшелоны, которые мчались на запад, к фронту… А иногда они останавливались на больших полустанках, чтобы… Похоронить тех раненных солдат, которые не сумели доехать в этом скорбном поезде до конца пути и умерли от ран прямо в поезде… И остановок таких, к сожалению, было не мало…