Текст книги "Цель вижу! Дилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Негривода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

Май 1942. Поезд…

…Мила настолько глубоко ушла в свои воспоминания, что даже не заметила, как к ней неслышно подошла рыжеволосая, с длинными косичками до пояса, девушка в толстой вязаной кофте, которая была ей явно не по размеру.

Она протянула Миле большую, слегка помятую алюминиевую кружку:

– Чаю не хотите? Правда, он уже холодный совсем… – Проговорила девушка, и, словно застеснявшись чего-то, опустила глаза. – Но заварка совсем свежая, вчера заваривала!

Она одной рукой протягивала кружку, а другой укутывала горло большим воротником кофты:

– Прохладно, что-то. А еще ехать и ехать…

Мила, словно очнувшись, от нахлынувших на нее воспоминаний, посмотрела на это веснушчатое, конопатое улыбающееся лицо и проговорила, в ответ, невольно улыбнувшись:

– Уже скоро… Утром прибудем на место… Спасибо тебе!.. Иди спать, красавица… Иди, отдыхай…

Она взяла из рук девушки кружку, отхлебнула большой глоток холодного терпкого чая, и…

Словно опять нырнула в пучину своих воспоминаний…

А девушка с рыжими косами…

Она, немного замявшись, постояла смущенно несколько минут рядом с Милой, робко поглядывая в ее сторону, словно узнав ней кого-то, а потом, поняв, наверное, что разговора между ними так и не будет, тихонько, едва не на цыпочках ушла вглубь «теплушки». И много странного и непонятного было бы в ее поведении для тех, кто мог бы не спать в эти часы…

Но пассажиры спали, а девушка, стоявшая у двери «теплушки» и зябко кутавшаяся в поднятый воротник шинели опять отрешенно смотрела в темноту, в даль…

Мила вспоминала, и на ее скулах появились, вдруг, большие, тяжелые желваки. И она сама не заметила, когда ее тонкие ладони сжались в жесткие кулаки, а глаза сузились так, словно она прицеливалась в кого-то в пролетающей мимо, за стенкой вагона, ночи…

Воспоминания, воспоминания…

***

Август 1941 г.

…Ее полк, вместе со всей дивизией отходил с боями к Одессе, а потом почти два месяца воевал за этот город на его дальних рубежах…

Знойные дни под Одессой, бесчисленные атаки, которые отбивали «чапаевцы», ночные бои, тяжелые утраты многому научили вчерашнюю студентку Люду Сизову…

Ничто не давалось на войне легко, и каждый день, а иногда даже час приносил новые испытания…

Ее «взводный», лейтенант Ковтун был требовательным и строгим командиром, но… Мила была единственной девушкой в его подразделении, и он всячески, когда случалась такая возможность, пытался оберечь Люду, понимая, как трудно молодой женщине на фронте… Но она, упрямая максималистка всегда резко протестовала против этих «поблажек», всегда «вставала на дыбы» перед лейтенантом пытаясь доказать, что она никакая не особенная, и что такой же солдат, как и все остальные.

Да и воинская дружба, которой она уже успела научиться, ее ко многому обязывала…

А потом настал тот день, который запомнился Миле навсегда… …В тот день лейтенант Ковтун зашел в блиндаж, где Люда отдыхала после недавнего тяжелого боя, и сказал ровным голосом, как о само собой разумеющемся:

– Сегодня мы выйдем на позиции, и взводом будем прикрывать отход полка, а ты, сержант, уйдешь вместе с полком на новый рубеж…

– Как уйду? – Люда вскочила с топчана, на котором сидела и воинственно выпятила грудь. – Я буду прикрывать полк вместе со своим взводом, товарищ лейтенант!

– Это приказ, сержант! – Ответил он, и устало посмотрел в глаза девушки. – Это очень опасно, Люда… Полк, по приказу комдива, отходит на новые позиции… Нам, моему взводу, приказано прикрыть его отход… Но… Немцы обязательно попытаются «сесть на плечи» полка и прорвать оборону… А мы… Мы должны не дать этого сделать… Это почти невозможно – нас очень мало. Но есть приказ комдива Петрова продержаться двое суток, и ни часом меньше… С нами идет комиссар полка, потому что… Мы идем на смерть, Мила… Ради наших товарищей… И поэтому в этот бой ты не пойдешь! Ты должна жить!

– Пойду, товарищ лейтенант! – Сказала Мила решительно, и выбежала из блиндажа. – Обязательно пойду!

Ей помог тогда комиссар полка, которого сержант Сизова убедила в том, что не может оставить свой взвод в таком тяжелом задании, когда каждый меткий ствол и верный глаз может быть на счету, и Ковтун согласился оставить Люду в прикрытии… …Немцы атаковали позиции полка двумя батальонами, но безуспешно – горсточка снайперов продержалась тогда в своих окопчиках весь долгий летний день, и положила перед опустевшими полковыми траншеями не один десяток фрицев…

А когда, наконец-то, наступила ночь, они тут же, в окопах, похоронили своих погибших товарищей…

Ранним утром следующего дня лейтенант Ковтун приказал бойцам своего снайперского взвода нацепить пилотки на саперные лопатки и воткнуть их около себя:

– Пусть маячат, нам будет легче, а немцам больше хлопот… …От жары трескались и кровоточили губы… Хотелось пить так, что кроме этой жуткой жажды Мила уже не могла думать почти ни о чем… Глаза разъедала мелкая едкая пыль и они слезились и болели так, словно в них сыпанули горсть перца…

Но надо было держаться! Еще весь день…

Против взвода Ковтуна немцы бросили тогда свой снайперский взвод… Видимо, решили управиться с советскими стрелками по-быстрому, но…

Та, массовая снайперская дуэль тянулась несколько часов!

Взвод Ковтуна потерял больше половины своих бойцов… Но и ряды немецкого взвода снайперов очень сильно поредели!.. Мила за тот день «записала на свой счет» четверых немецких стрелков!..

И немцы поняли, наконец-то, что «управиться по-быстрому» здесь у них не получится…

И наступила тягостная пауза… Над полем боя на несколько часов повисла такая кладбищенская тишина, что аж в ушах звенело!

А потом стемнело, на степь упала летняя ночь…

И пришло время, уходить…

Снайперы лейтенанта Ковтуна совершили совершенно невозможное, задержав здесь наступление немцев на целых двое суток!.. Теперь нужно было уходить им самим… …Над окопчиком Люды показалась голова лейтенанта.

Его синие глаза в сумерках казались черными:

– Слушай, Люда, твоя винтовка шалит, я по звуку слышу… Засорилась что ли… – И он протянул ей свою проверенную «мосинку». – Вот! Бери мою, заслужила… А я к пулемету пойду… Будете отходить – я прикрою!..

– Я не уйду от тебя, Василь! – Вскинулась Мила. – Нельзя так! Все вместе уйдем!

И Ковтун только улыбнулся грустно:

– Я приказываю, сержант… Не получится у нас всем вместе, Мила, не получится… Не дадут они нам, гады, этого сделать… Не отпустят просто так… Поэтому я и остаюсь… …Не успели снайперы отойти от траншей и нескольких метров, оставляя там, за своей спиной молчаливый пока пулемет, как…

Заработали немецкие минометы… Видимо ждали фрицы, когда начнут оставлять позиции русские снайперы, и очень внимательно за ними следили… И дождались своего часа…

– Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! – Взвыли в воздухе немецкие мины.

И…

– Б-ба-бах-х-х! Б-ба-бах-х-х! Б-ба-бах-х-х!.. …Взвод сумасшедшим галопом вернулся обратно, потому что все понимали, что в открытой степи они, даже ночью, если уж и не совсем похожи на мишени, то, во всяком случае, очень уязвимы для вражеских минометчиков…

Мила спрыгнула в окоп пулеметной ячейки, и…

Увидела лейтенанта, спина которого была превращена осколками мины в страшное, кровавое месиво…

Она бросилась к нему и зашептала:

– Товарищ лейтенант! – Она тормошила тело и приговаривала. – Товарищ лейтенант! Вася! Вставай! Вставай, командир!

Да только…

И тогда она крикнула во весь голос, так чтобы перекричать грохот взрывов:

– Лейтенанта убили! Ковтуна убили!!! – И замерла истуканом, глядя в его открытые, ультрамариновые глаза…

В окоп спрыгнули несколько бойцов, и Мила, словно через воду, услышала, как прокричал старшина Маренко:

– Командование взводом принимаю на себя!.. Огонь! Искать цели, бойцы! И огонь!!!

Пулемет Ковтуна перешел к Маренко, винтовка этого синеглазого украинца уже была у Люды… И они стреляли в ночь, стоя плечом к плечу…

Маренко подавал команды охрипшим голосом, вылетавшим из пересохшей глотки, которая уже сутки не знала воды…

И немцы опять «облизнулись», и не решились наступать на опустевшие полковые траншеи…

А под утро, все же, решено было отходить… Теперь у снайперов оставались только гранаты…

Люда приподнялась, чтобы вылезти из окопчика, и застыла, как изваяние… Она должна была перешагнуть через тело Ковтуна, но не могла сдвинуться с места…

Вот тогда-то к ней и подполз комиссар полка, взял ее, полуоглушенную, схватил в охапку, и потащил их траншеи наружу… В тыл… И Люда видела, когда оглядывалась через плечо, как Маренко и еще двое раненых снайперов зарывали тело лейтенанта Ковтуна прямо там, в окопе, чтобы над ним не надругались фашистские вурдалаки…

Они тогда вышли…

Едва ли треть прежнего взвода, но вышли… …А потом, в сентябрьских боях, когда полк отбивал одну атаку противника, погиб и новый командир взвода старшина Маренко…

И Люда приняла командование на себя…

В том бою она услышала, как захлебнулся на высокой ноте «Дегтярев», и, почувствовав неладное, поспешила к тому месту, где в отдельной ячейке с ним мастерски управлялся старшина Маренко, и поспешила, побежав вдоль траншеи к своему «взводному»…

– Как же так? – Выкрикнула она, еще не добежав до места.

Маренко полусидел на дне ячейки и не шевелился, а на его гимнастерке, на груди, уже расплывалось большое кроваво-красное пятно…

Мила бросилась к старшине, заглянула в его глаза, и увидела там бездонную пустоту…

И тогда она бросилась к пулемету…

– Ну! Идите! Идите сюда, сволочи! – Рявкнула девушка и прицелилась.

Цепи мышино-серого цвета приближались. И тода опять заговорил пулемет:

– Та-та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та-та-та-та-та-та!!!

Мила положила винтовку Ковтуна, с которой теперь не расставалась ни на минуту на бруствер, а сама продолжала строчить из пулемета…

А когда, уже наметанным глазом опытного снайпера, находила во вражеской цепи офицера, то отрывалась от приклада «Дегтярева» и брала в руки проверенную «мосинку»:

– Бах! – Выплевывала «трехлинейка» снайперскую пулю.

И где-то там, впереди, в цепи атакующих, падал, словно подкошенный, немецкий офицер…

– Пятьдесят два! – Говорила про негромко Мила, и возвращалась к пулемету…

Та атака захлебнулась и немцы стали отходить… А еще через несколько минут передний край обороны полка стали обрабатывать из своих пушек немецкие артиллеристы…

– Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! – Снаряды сыпались с неба, как дождь. – Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!..

Тот снаряд разорвался совсем рядом…

Людмилу ударило о землю, винтовку Василия Ковтуна разнесло в щепы…

Она была контужена… Тяжело… В голове ее гудело, как церковный набат, а перед глазами все плыло, но поле боя Мила не покинула – в атаку опять поднялись немецкие цепи, и она опять прильнула к прикладу «Дегтярева»…

А после боя вообще отказалась идти в госпиталь – чувствовала, что может обойтись и без этого, а взводом кому-то надо было командовать…

Во тогда-то о ней и заговорили… Не только в дивизии, а и во всей Отдельной Приморской армии, а генерал Петров, который уже ей командовал, лично вручил Людмиле ее первый орден…

Он ней писали газеты оборонявшейся, осажденной Одессы, о ней писали газеты других армий и фронтов, о ней писала газета «Правда», поднимая ее примером боевой дух красноармейцев всей Красной Армии…

И ей стали приходить письма…

Со всех концов великой страны, со всех фронтов!..

Людмилу Сизову, легендарную девушку-снайпера, знали, наверное, все, или, по крайней мере, слышали о ней…

А где-то на востоке страны, в эвакуации, за ее судьбу тревожилась мать… Мила, со слезами на глазах, читала письма, которые приходили от этой старушки, но, все же… Ее мысли, ее самые большие тревоги были не там, в крошечном поселке, затерявшемся в казахской степи, а… Они витали по фронтам, где-то в Красной Армии, где сражался против фашистов ее любимый, ее Сережа, лейтенант Николаев…

Вскоре, по приказу командарма Отдельной Приморской армии генерала Петрова, Мила стала не просто полноправным командиром снайперского взвода – сержант Сизова стала «лейтенантом»…

А в октябре 1941 года Приморская армия была переброшена в Крым, и после боев на севере полуострова встала на защиту Севастополя…

***

Май 1942 г. Поезд…

…Кто-то бесцеремонно дернул за рукав шинели, вырывая Милу из ее воспоминаний:

– Скучаешь, подруга?

Сизова повернула голову и посмотрела на девушку, с трудом возвращаясь к действительности, и уже заранее злясь на «нарушителя спокойствия»…

Разбитная, рослая девушка с двумя «треугольниками» сержанта в петлицах, с расстегнутым на все пуговицы воротом гимнастерки, без ремня, уверенно и невозмутимо утвердилась рядом.

Тугая, торчащая грудь распирала ее гимнастерку, а ее хозяйка уже уверенно оперлась локтями на защитное ограждение дверного проема…

«Сержант» закурила папиросу, по-мужски прикрывая огонек горящей спички в, сложенных лодочкой, ладонях, от налетающих тугих порывов ветра, и небрежно выбросила ее в тугой поток ветра. Потом с наслаждением затянулась сигаретным дымком, выпустила в ночь густую струю дыма, и проговорила томно, словно она валялась сейчас на широкой двуспальной кровати, а не ехала в душном вагоне:

– Хорошо! Скоро дома будем!.. – И обернулась к Миле. – Ты сама-то насовсем в тыл, или в командировку?

И не дождавшись ответа, глубоко втянула ноздрями воздух:

– Весна, жизнь начинается! Кр-расота-а-а! – Она потянулась, как большая кошка, и похлопала себя ладонями по животу. – А для меня вот все – война кончилась! Будь она проклята… Рожать вот еду…

Мила равнодушно скользнула взглядом по ладной, сбитой фигуре сержанта, отвернулась, и подумала:

«…А разве она для тебя когда-то начиналась? – Неприязненная мысль мазнула черной краской ее мозг. – Ты ж и ехала-то туда, наверное, не воевать, а «солидного» мужичка «при больших погонах» на себя заарканить!.. А военные сейчас, тем более, «в цене»… А ты тут такая, «вся из себя томная, да мягкая и податливая»… Вот и клюнул кто-то на «наживку»!.. Эх!.. Кому война, а кому – мать родна!..»

А девушка, которой, видимо, хотело с кем-то поделиться, даже не видела, да просто не хотела видеть настроение Милы:

– Я думала, это любовь… Носилась за ним, обстирывала, чуть ли не сопли вытирала… – Девушка зло сплюнула перед собой. – Интендантишко паршивый! Как узнал, что ребенок будет, так полные штаны напрудил – жена у него, видите ли, есть, законная! И сбежал, сволочь, в другую часть! Ни слуху, ни духу…

Оживившись, она повернулась к Людмиле:

– Ну, да и хрен с ним! Фамилию я его знаю, звание и должность тоже… Захочу, так через политотдел армии найду – никуда не денется, и от ребенка не отвертится! Будет, гаденыш, мне на меня и на ребенка продуктовые карточки пересылать, что офицеру на фронте полагаются! Я его, гаденыша, за глотку-то возьму! До самого Калинина дойду! – Девушка потрясла в воздухе крепким кулаком, и посмотрела, наконец, на свою «собеседницу». – А у тебя как с этим делом? Завела кого-нибудь или не повезло?

Людмила бросила снизу вверх на эту рослую, плотно сбитую, просто «кровь с молоком» девушку-сержанта неприязненный жесткий, немигающий взгляд, и одернула шинель, словно поежилась…

И…

Шинель скользнула с плеча, Милы… Обнажая взору девушки-сержанта петлицы с двумя малиновыми «кубарями» лейтенанта РККА, два ордена «Красной Звезды», привинченные на груди, над кармашком ее гимнастерки, медаль «За отвагу» и нагрудный знак «Снайпер-инструктор»…

– Шла бы ты… Спать!.. Подруга… – Мила неприязненно и с издевкой взглянула искоса на девушку. – Тебе теперь «последствия» своих «боевых действий» беречь надо… А то еще застудишь, гляди… И тогда никаких карточек не будет – все «труды» на смарку… И курить бросай, сержант! Это на твоих «последствиях войны» тоже очень сказаться может!..

– Извините, тов-в-ва-арищ лейтенант… – Девушка даже отступила назад, словно натолкнулась на то, чего совершенно не ожидала увидеть в этой «теплушке». – Не признала в темноте…

– Свободна! – Прошипела Сизова, не желая будить спящих. – В темноте, красивая моя, надо «признавать» каждого!.. Иначе «последствия» могут случиться совсем уж неожиданные!.. Кр-ругом!.. Свободна!..

Сержант, совершенно автоматически застегнула на все пуговицы свою гимнастерку, вынула из-под погона пилотку, водрузила ее на свою голову, отдала честь, и отступила в глубину вагона…

Мила только поежилась зябко, словно прикоснулась к чему-то очень неприятному рукой, поправила шинель, водрузив ее на плечи в изначальное положение, отвернулась, и…

Опять застыла, глядя в черный проем двери…

«…Повезло с «кем-то»!.. – Хмыкнула Мила. – Да тебе ли судить о том! Тебе ли, дура, знать, как, кому и с кем повезло! Ты же на войну за карточками ездила! А о любви, наверное, даже и не слышала никогда, дура!.. Тебе ли понять, кому и с кем повезло!..»

И опять, под размеренный стук вагонных колес, Мила уплыла на волнах своих воспоминаний…

Но теперь Мила, улыбалась едва заметно, и лишь изредка поправляла на плечах шинель, съезжавшую с ее плеч под порывами ветра…

Да только движения эти были чисто автоматическими – в эти минуты ей было тепло, и даже немного жарко! Как тем летом, два года назад…

***

Лето 1940 г.

Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…

…Нет, Люда не летела незнамо куда, сломя голову от радости, как это делали другие, выскакивая из дверей главного входа в университет, сдав экзамены.

Она порхала…

За спиной были экзамены, и еще одна, очередная, сданная на «отлично» летняя сессия предпоследнего курса. Впереди было целое лето! А потом, потом еще один год, и она станет дипломированным переводчиком с романо-германских языков, и, возможно, поедет работать в какое-нибудь посольство или консульство СССР за границу!..

Правда, первоначальные планы у нее были совсем другие – она, от всей души веря в свою правоту, стремилась попасть в Испанию, раздираемую гражданский войной, и помочь местным испанским коммунистам! Она даже представляла себе, как на баррикадах Барселоны или Мадрида, она будет выкрикивать вместе с другими революционный лозунг: «Ellos no andar;n! La victoria – por nosotros!»…

Но… Одного желания было мало!

И Людмила поступила в университет, чтобы знать языки, и стала упорно тренироваться у прославленного тренера, некогда чемпионки СССР…

Да только… Закончилась война в Испании, еще до того, как Люда получила свой диплом, год назад закончилась, в 39-ом… Был, конечно, у нее горький осадок того, что она чего-то не успела, но…

Молодая, красивая, жизнерадостная и очень целеустремленная, она даже не подумала огорчиться по этому поводу, сказав себе однажды: «Пусть все будет так, как будет!»…

Теперь ей оставался последний год учебы, и она уже гордо носила на своей высокой, красиво очерченной девичьей груди, рядом с комсомольским значком, значок «Мастер Спорта СССР»!..

Невысокого роста, но очень ладно скроенная, легкая и даже изящная, она вызывала завистливые, и порой даже и плотоядные взгляды проходящих мужчин, а девушки, завидев ей, пытались вспомнить в каком же виде спорта в сборной команде СССР они ее могли видеть, и были абсолютно уверены, что она гимнастка или легкоатлетка…

В общем…

Ей некуда было спешить в тот день, и она просто легко парила по тенистым улицам, в легкомысленном белом ситцевом платьице в мелкий красный горошек, цокала каблучками по брусчатке мостовых, да так и забрела, в конце концов, в Центральный городской Парк Культуры и Отдыха…

Стоял ясный, солнечный, жаркий день…

Народ толпился у аттракционов… Где-то кружили карусели, и на них визжали от удовольствия детишки. Где-то, такие же малыши, усердно крутили педали трехколесных велосипедов по тенистым аллеям…

Где-то, на не видимой ей за деревьями, танцплощадке духовой оркестр играл вальсы, и Мила даже представляла себе, как кружатся там пары…

А прямо над головой, из мощных репродукторов неслось:

 
… Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор!
 

 
Бросая ввысь свой аппарат послушный
Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!
 

 
Все выше, и выше, и выше!
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!..
 

…Мила с легкой завистью посмотрела на пары, катающиеся по глади пруда на лодках, на их счастливые лица, на то, как они целуются иногда, прикрываясь от посторонних взглядов легкими шляпками…

Девушка фыркнула себе под нос, едва слышно, как потревоженная кошка, купила себе мороженое «Пломбир» и небольшого лоточка, и тут…

Мила заметила довольно большую толпу зевак, сгрудившихся у небольшого летнего павильончика с надписью «Тир». А еще она услышала хлопки выстрелов из пневматических ружей, и, иногда, возгласы одобрения и даже аплодисменты…

– Ну-ка? – Проговорила она сама себе. – Что там такого необычного?..

Стена из спин, толпящихся у пневматического тира людей, была настолько плотной, что ей, хрупкой девушке, ничего не оставалось, как рассматривать чужие затылки.

А сухие щелчки выстрелов продолжали раздаваться раз за разом, сопровождаемые одобрительными возгласами:

– Молодец! Здорово попал!

– Ничего особенного! – Отвечал кто-то из толпы. – Просто надо хорошо прицелиться! Вот и все!

– Так пойди и ты, прицелься!..

Мила вставала на цыпочки, чтобы увидеть хоть что-нибудь, но так ничего и, не разглядев, отошла на шаг назад и уже совсем, было собралась уходить, когда прямо на нее из толпы зевак, едва не задев плечом, вывалился молодой парень в безрукавке и светлой соломенной шляпе.

В руках у него была нарядная кукла…

Паренек поправил на голове, съехавшую на затылок, соломенную шляпку-канотье, и торжественно протянул куклу девушке в легком платьице, стоявшей тут же:

– Вот! Тебе! Приз выиграл…

Девушка восхищенным взглядом посмотрела на парня, чмокнула его в щеку, да так, что он тут же зарделся, как знамя, взяла куклу, и прижала ее к груди:

– Спасибо… Я знала, что ты самый лучший…

Мила посмотрела на эту пару, опять хмыкнула неопределенно, и, развернувшись, пошла прочь от тира… Да только не успела она сделать и трех шагов, как услышала за спиной:

– Девушка! Девушка! Разрешите обратиться?!!

Мила обернулась и увидела перед собой…

Когда раньше ей говорили подруги-студентки, что бывает любовь с первого взгляда, то Мила не понимала о чем вообще идет речь! Она настолько была погружена в своею учебу и увлечена тренировками, что практически вообще не замечала парней… А те, боялись даже подступиться к такой красавице, отличнице, комсомолке, активистке, и так далее… Так уж получилось, что у Люды Сизовой до сего дня небыло даже «первой любви»…

Так было до этой минуты… А теперь…

Толи природа взяла свое в этом молодом крепком теле, толи пора подошла, толи это была просто искра Божья, но…

Она смотрела на этого молоденького, бравого военного, с малиновыми «кубарями» лейтенанта в красных петлицах пехотного офицера, и понимала, что готова вот прямо сейчас, в сию секунду, бросится в его объятия, и не выпускать его из своих уже никогда!..

Да и парень… Высокий, статный, прямо как с плаката сошедший, смотрел на нее широко раскрытыми зелеными глазами, и… На секунду даже потерял дар речи…

– Вы что-то хотели у меня спросить, товарищ военный? – Еле вытолкнула из себя Мила.

– Д-да-а! – Проговорил лейтенант, немного запнувшись. – А-а… А как вас зовут, девушка?

И она ответила, словно под гипнозом:

– Мила… Людмила Сизова… А вас?

– Лейтенант Николаев… То есть… Сергей…

Они стояли, смотрели друг на друга, и, как дети, глупо улыбались, понимая, что вот, именно сейчас, каждый из них нашел на земле среди миллионов людей свою половинку…

– А вы любите кукол, Мила? – Нашелся, наконец-то лейтенант.

И Людмила кивнула головой:

– Люблю… Только плюшевых мишек больше!.. – Вдруг затараторила она. – С детства хотела большого такого, плюшевого медведя!..

– Медведя, значит… – Проговорил Сергей серьезно. – Ни больше, ни меньше…

Он обернулся на толпу зевак, окружившую тир, решительно взял Милу за руку и проговорил:

– Ну-ка! Пойдем-ка со мной!

Мила даже не подумала освободить руку, а только робко спросила, послушно засеменив за своим новым знакомым:

– Куда?

– На охоту пойдем! За медведем!.. – Последовал лаконичный офицерский ответ…

Они протиснулись через толпу зевак к прилавку с разложенными ружьями, за которым еще стреляли трое мужчин.

И Сергей обратился к пожилому армянину в белой войлочной панаме, по всему видать, хозяину тира, который безучастно стоял у стены, скрестив на груди руки, и наблюдал за стрелявшими:

– Что нужно, чтобы приз получить? – Спросил лейтенант.

– Пять попаданий из пяти… – Ответил равнодушно пожилой армянин, и показал пальцем на стрелявших. – Стрельба в стойке, без упора…

– Всего-то? – Удивился лейтенант.

Он обернулся к Миле и весело подмигнул.

– Попади, если можешь! – Проговорил хозяин тира, скучая. – Попадешь – все для тебя, дорогой! Все, что видишь на нижней полке…

Лейтенант посмотрел на нижнюю полку, где были расставлены небольшие куклы, маленькие плюшевые мишки, и какие-то другие вещи, и перевел взгляд поверх головы армянина:

– А на верхней что?

– О-о-о! Это большой приз, дорогой! – Улыбнулся хозяин тира снисходительно. – Десять из десяти, из стойки без упора!.. Выбьешь – заберешь что хочешь!

Мила с детским любопытством посмотрела на полку, которая была уставлена сверкающими медью самоварами, огромными куклами, настольными лампами в массивных зеленых абажурах, и… Огромный белый плюшевый медведь!

Николай тем временем осмотрел винтовку, и повернулся к девушке:

– Что будем стрелять, Мила?

– Большой! – Проговорила она громким шепотом.

Армянин, видать, тоже услышал ее слова и с ухмылкой и легким недоумением посмотрел на Милу, словно оценивал ее, а потом, видимо составив о ней свое мнение, хмыкнул неопределенно в седые усы и отвернулся, тут же «потеряв интерес».

– С ума сошла? – Проговорил Сергей, склонившись к ее маленькому ушку. – Десять из десяти! Из стойки!..

И тут Мила положила обе руки на его широкую грудь:

– Сереж!.. Ну, пожалуйста, а!.. – Она заглянула в его зеленые глаза. – Сделай мне этот подарок, а? Дай я постреляю, а? Ну, я очень тебя прошу!..

Сергей нехотя передал винтовку Миле, посмотрел на армянина, пожал плечами, и проговорил, словно оправдывался:

– Девушка пострелять хочет… Желание женщины – закон!..

Пожилой хозяин тира только пожал плечами, мол, я тут и не такое видывал, и высыпал десять свинцовых пулек на стол:

– Прошу, девушка! – Проговорил он и сделал рукой по-кавказски широкий жест. – Выиграешь – все призы ваши!

– Правда что ли? – Изумилась девушка.

Армянин расплылся в великодушной улыбке:

– Все попадешь – вся полка твоя, красавица!

– Хорошо… – Ответила она неопределенно, и посмотрела на своего нового знакомого. – Сереж… Можно тебя попросить?

– Проси, чего уж? – Улыбнулся лейтенант. – Раз такое дело…

– Только ты сам не стреляй, пожалуйста! Ладно? – Заговорила Люда скороговоркой и посмотрела лейтенанту прямо в глаза. – Ты мне только помоги немного, ладно?

– Как же тебе смогу помочь тогда? – Спросил недоуменно лейтенант.

– Вот эти две винтовки.. – Проговорила девушка и показала на оружие. – Я буду стрелять, а ты заряжай следующую!.. Не хочу на это время терять… Договорились?

И опять лейтенанту оставалось только пожать плечами:

– Если ты так хочешь…

– Здорово! – Всплеснула она совсем по-детски ладошами. – Ну, что? Постреляем? Поохотимся на медведя?..

Мила переломила ствол винтовки, пальцами вставила маленькую свинцовую пульку, с сухим щелчком заперла ствол… Посмотрела на Сергея, который уже успел сделать тоже самое со второй винтовкой, весело и даже задорно подмигнула ему:

– Все хорошо, Сережа!

И стала глазами выбирать мишень.

– Я по свечкам буду стрелять!

Вот тут-то и замерли все, кто наблюдал за этой картиной – огонек свечи, это даже не металлические мишеньки, размером в пятак! Огонь свечи намного меньше, уже, да ко всему прочему не статичная мишень, которая стоит неподвижно – огонек свечи может отклониться в любой миг от малейшего сквознячка! И тогда будет промах…

Мила уверенно вскинула винтовку к плечу и замерла…

И все, кто наблюдал за этим «соревнованием», увидели, какая в эту секунду с девушкой произошла метаморфоза…

Перед ними был настоящий стрелок, и это чувствовалось во всем!

В жесткой стойке профессионального стрелка… В том, как она переводит ствол чуть влево и сверху вниз, выбирая мишень для первого выстрела…

Все, буквально все, включая и хозяина тира, и лейтенанта Николаева, замерли, затаив в легких воздух, наблюдая за Людмилой…

А она…

Она уже священнодействовала, полностью отключившись от реальности…

Глубокий выдох… Небольшая пауза… Палец плавно потянул за спусковой крючок…

– П-пах! – Металлически щелкнул выстрел…

Огонек крайней справа свечи, всплеснул в стороны расплавленным, жидким парафином, и потух…

– Молодец! Вот это да! – Послышались возгласы одобрения из толпы.

Армянин, хозяин тира, заинтересованно и даже как-то озабоченно перевел взгляд с потухшей мишени на Милу, и даже хотел что-то сказать, но… Так и не проронил ни слова, поняв, что девушка его сейчас все равно не услышит…

А Мила уже попросту превратилась в «стреляющую машину», без каких либо эмоций…

Она схватила из рук лейтенанта заряженную винтовку, и все повторилось снова: прицеливание, выдох, пауза, палец плавно потянул крючок спуска… Выстрел!..

– П-пах!..

И вот уже вторая свеча задымила без пламени на черном фоне задней стенки тира…

А потом…

Потом выстрелы следовали один за другим, практически без пауз, чередуясь калейдоскопом…

– П-пах! П-пах! П-пах! П-пах!..

Лейтенант был ошарашен всем эти действом не меньше остальных, хоть и был кадровым военным…

Вернее именно поэтому! Потому, что кому уж, как не ему было знать, и понимать какой класс стрельбы сейчас показывала сейчас в тире эта хрупкая девчонка! Да еще с такой скоростью, что он едва поспевал за ней, перезаряжать и подавать готовое к стрельбе оружие…

А Мила…

Нет, она, все же, не превратилась в машину!

Каждый раз, принимая от Сергея заряженную винтовку, она бросала на него загадочный, хитрый и даже озорной взгляд… И все это время такая же загадочная улыбка не сходила с ее губ…

Сергей был просто заворожен! Ее красотой, ей простотой, и ее мастерством! Он с тихим восхищением смотрел на Милу, и, конце концов, забыл зарядить в винтовку последнюю пульку… И опомнился только тогда, когда Мила требовательно протянула к нему руку:

– Ну!!!

– Сейчас! – Опомнился лейтенант.

Он протянул ей оружие, Мила вскинула его к плечу, и прицелилась, как Сергею показалось, наскоро и небрежно…

– П-пах!

И… Внезапная, оглушающая тишина…

И только, какой-то даже слегка обиженный голос девушки: