Текст книги "Стать человеком"

Автор книги: Андраш Беркеши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– А ты уверен, что хорошо знаешь сегодняшнюю жизнь? – неожиданно перебил Варьяша дядюшка Кальман. – Нет, не уверен, потому что явно страдаешь близорукостью... Ты по сей день живешь в замкнутом пространстве, огороженном высокой стеной, а потому ошибки отдельных руководителей расцениваешь как закономерные явления. Ты хочешь доказать, что нынешнее руководство хуже старого, но ведь это не так. Это же ложь! Подожди, подожди, я еще не закончил. Когда я прочитал твой роман, меня охватило такое чувство, что в тебе говорит неприкрытая зависть.

– Глупости! Какая чепуха! Кому я завидую? – Варьяш вскочил со своего места. – Слыханное ли дело, чтобы родной брат говорил такое?! Уж не тронулся ли ты, случаем?

– Терпение, Геза, терпение, я тебе еще не все сказал! Меня, откровенно говоря, давно удивляет твое поведение. Дай-ка мне огонька, племяш, – обратился к Эндре дядюшка Кальман.

Тот. встал, дал прикурить дядюшке и закурил сам.

– А ты, Геза, сядь, – приказал брату Кальман, – и не кричи, пожалуйста. Кричать я и сам умею. Вот ты сказал, что никому никогда не завидовал. Но то, что ты написал о нашей сегодняшней жизни, не что иное, как дешевая демагогия. Скажи, что тебя тревожит? Уж не хочешь ли ты таким образом оправдаться кое перед кем? Не умоляешь ли их о снисхождении? Ты, конечно, можешь все отрицать, но, вероятно, я прав. И уж если мы заговорили об этом, то разве ты сам не относишься к числу тех, кого так яростно осуждаешь в своей книге? Вилла у тебя есть, машина тоже, за границу ты ездишь постоянно, а одновременно стремишься заработать себе дешевый авторитет, прибегая к демагогии...

Слушая дядюшку Кальмана, Эндре вдруг понял, что он высказал его, Эндре, мысли, словно они заранее сговорились. Недаром отец был так взбешен.

– Прекратим этот бесцельный спор, – заявил он. – Я понял, что тебе не понравилась моя книга, и все. Согласен, что я близорук и ничего вокруг себя не вижу, что не понимаю смысла происходящего. Но коль речь идет обо мне, мне самому и придется расплачиваться за собственные ошибки. Я коммунист и вовсе не ищу чьего-либо снисхождения. Однако, будучи коммунистом, я имею полное право поднять свой голос в защиту правды...

– Послушай-ка, ты, правдоискатель... – перебил брата Кальман.

– Кальман, перестаньте, прошу вас, – взмолилась Варьяшне. – Ваш спор бессмыслен, вы только расстраиваете друг друга. Ты видишь жизнь так, Геза иначе. Он имеет на это полное право, ведь роман – это литературное произведение, а не политический доклад. А вы что делаете? Ищете в книге то, чего там и в помине нет. – Она повернулась к сыну: – Эндре, иди, пожалуйста, не то опоздаешь.

– Еще успею, – возразил он. – Я считаю, что дядя Кальман во многом прав.

– Я со своей стороны дискуссию закончил, – проворчал Варьяш. – Глубоко убежден, что кадровые вопросы и по сей день не утратили своей актуальности, и никто мне не докажет, что мой роман с точки зрения нашей идеологии вреден.

– Ну хорошо, кончим об этом, – согласился дядюшка Кальман. – Но все же я задам тебе еще несколько вопросов. Откуда тебе известно, какой образ жизни ведут описанные в твоем романе чинуши? Откуда ты знаешь, что они за люди и какие проблемы их волнуют? Мне кажется, ты о них ничего не знаешь, просто наслушался сплетен и обобщил их, забыв о том, что сплетни не могут быть положены в основу повествования. Это же безответственно! А если тебя на самом деле волнует судьба нашего строя, тогда почему же ты не выведешь на чистую воду этих чинуш, которые злоупотребляют властью и так портят нашу жизнь? Если у тебя действительно имеется обличающий их материал, почему ты не пойдешь в соответствующий партийный орган и не заявишь об этом?

– Да ты с ума сошел, Кальман! – прервал брата Варьяш. – За кого ты меня принимаешь? За доносчика, что ли? Ты что, не понимаешь, какие задачи стоят перед писателем? Все вы, как я погляжу, совершенно не разбираетесь в литературе.

– В литературе я, вероятно, разбираюсь плохо, но в вопросах совести кое-что смыслю. Ты ведь, Геза, не только писатель, но и член партии, депутат Государственного собрания. Так почему же ты не поднял всех тех вопросов, о, которых пишешь в своем романе, на заседании Государственного собрания? Или хотя бы на партийном собрании?

Но Варьяш на вопросы дядюшки Кальмана отвечать не пожелал.

Поезд так резко затормозил, что пассажиры чуть было не попадали друг на друга. Эндре инстинктивно схватил за руку Марику, но она все-таки ударилась головой об оконную раму и испуганно спросила:

– Что случилось? Может, мы с чем-нибудь столкнулись?

– Не думаю, – усомнился Эндре. – Может, просто рельсы снегом занесло. Вы не ударились?

– Ничего страшного, – ответила Марика. – Не правда ли, роман, о котором я вам только что рассказывала, довольно интересен?

Эндре молча пожал плечами.

– Наверное, вас, жителей столицы, не очень волнуют проблемы, которые затрагивает в своей книге Варьяш. Если бы вы жили здесь, в провинции, то не пожимали бы так плечами. К сожалению, чинуш у нас еще очень много. В гимназии я училась одно время с дочкой секретаря райкома. Глупенькая такая девица, однако ни один преподаватель не осмеливался выставить ей плохую отметку...

– Так как боялись секретаря, не правда ли? Или, быть может, они обращались к нему за помощью?

– Ни то, ни другое.

– Тогда что же?

– Просто никто не осмеливался обидеть секретарское чадо. – Марика как-то странно засмеялась.

– Вы, как я погляжу, не можете себе представить руководителя, который не претендовал бы на особое отношение к его сыну или дочке. И не можете поверить, что есть дети, которых злит такое отношение?

– Не могу.

– Значит, и вы стали бы к таким детям относиться по-особому?

– Не стала бы: мне терять нечего.

– Странно... – Эндре сосредоточенно потер подбородок.

– А что в этом странного?

– Да согласно вашей теории любой руководитель – нечестный человек, а его дети, если они у него имеются, заранее рассчитывают на определенные привилегии.

– Примерно так оно и есть на самом деле.

– Тогда зло заложено в нас самих, а не в руководстве.

– Ничего подобного, хотя я не стану отрицать, что отношусь к детям высокого начальства с некоторым предубеждением. Я никогда не делаю поблажек. Что бы ни случилось, я всегда оцениваю знания и поступки детей, а не положение их отцов. В моем классе, например, учится мальчик Питю Ковач, дядя которого служит, кажется, в вашей части.

– Как его зовут?

– Петер Ковач, высокий такой лейтенант, в очках.

– Я его знаю. Он – порядочный человек.

– Мальчик воспитывается у лейтенанта, так как его родители погибли. Так вот он все время хвастается, что его дядя офицер. В классе ведет себя вызывающе, как маленький диктатор. Даже мне дерзит.

В этот момент дорога пошла на подъем и поезд замедлил ход. Эндре стало жарко, он расстегнул шинель.

– А вы, конечно, трепещете и перед мальчиком, и перед его дядей?

Девушка бросила взгляд на парня, поправила прическу и возразила:

– Никого я не боюсь! Я его так проучила, что он надолго запомнит. А вечером зашла к Ковачам и попросила их построже спрашивать с племянника.

Эндре обернулся, прислонился спиной к окну и посмотрел на девушку. «Симпатичное у нее лицо, – подумал он, – и очень красивые глаза, намного выразительнее, чем у Дьерди».

– Я не люблю рассуждать о политике и не очень в ней разбираюсь, но мне кажется, что проблема кадров существует там, где люди сами ее создают. Я знаком с разными молодыми людьми: есть среди них плохие, но есть и хорошие. И не каждый сын или дочь большого руководителя избалованы. Роман Варьяша потому и грешит против правды, что автор возводит эту проблему в абсолют. Если у одного секретаря райкома сын вырос хулиганом, это вовсе не значит, что дети всех секретарей тоже хулиганы. А Варьяш именно это и утверждает...

– Вы так рьяно защищаете детей начальства, будто сами принадлежите к их числу.

– Вы будете смеяться, но так оно и есть.

– Разве ваш отец шишка?

– Он писатель.

– Писатели – не начальство.

– Большинство, конечно, нет, но мой отец и несколько его друзей как раз являются шишками, хотя и не считают себя таковыми. До армии я жил во много раз лучше и беззаботнее, чем многие сыновья секретарей райкомов. Вот, собственно, почему я не люблю, когда мой отец начинает разглагольствовать о кадровой политике. Если бы он писал в своих книгах только о себе...

– А как зовут вашего отца?

– Геза Варьяш.

Девушка рассмеялась:

– Тогда мою маму зовут Элизабет Тейлор.

– Вы не верите, что я сын Гезы Варьяша?

– Нет.

– Дело ваше...

Поезд набирал скорость, а Эндре, держа девушку за руку, снова подумал о Дьерди, которую завтра обязательно увидит. Вот она удивится. Затем он вспомнил о матери, и ему сразу же расхотелось разговаривать. Он стал смотреть в окно и, когда девушка о чем-то спросила его, сделал вид, что не расслышал вопроса.

Наконец пришла пора прощаться. Собственно, только теперь он по-настоящему представился ей.

– Вы все еще не верите, что я сын Гезы Варьяша? – спросил Эндре, не выпуская руки девушки.

– Может, так оно и есть, но я все же не верю.

– А почему?

– Будь вы сыном Варьяша, вы бы на него так не нападали.

– Я и не нападал, а только высказал свое мнение о его новом романе. На это-то я имею право. Кстати, хочу дать вам совет: никогда не старайтесь поближе познакомиться со знаменитостями, чтобы не разочароваться в них... – Заглянув девушке в лицо, он заметил в ее глазах искорки недоверия и впервые за время их знакомства улыбнулся. Эта улыбка как-то сразу украсила его строгое лицо. – По вашим глазам я вижу, что вы все еще не верите мне. Я мог бы показать вам удостоверение, но не сделаю этого, потому что мне, собственно, все равно... Мы сейчас расстанемся с вами, вы поедете дальше, и мы, видимо, уже никогда не встретимся.

– Это только гора с горой не сходится... – заметила девушка. – Приятных вам праздников!

– Вам тоже. До свидания! – Эндре повернулся и медленно пошел прочь.

Марика несколько секунд смотрела ему вслед.

– Подождите! – Она подошла к парню, как-то хитровато улыбнулась: – Если вы на самом деле сын Гезы Варьяша, передайте вашему отцу, чтобы он и впредь писал так же правдиво. И попросите у него для меня книгу с автографом. Пусть напишет что-нибудь красивое и умное.

– Хорошо.

– Не забудете мою фамилию? Учительница Марика Шипош.

– Не забуду.

– Книгу можете передать через лейтенанта Ковача – он на родительские собрания ходит регулярно.

Они еще раз пожали друг другу руки, и Эндре, не оборачиваясь, пошел своей дорогой. Когда он вышел из здания вокзала, в лицо ему ударил такой сильный порыв ветра, что он едва успел схватиться за шапку. Не сделай он этого вовремя, шапку пришлось бы догонять. Повернувшись к ветру спиной и вобрав голову в плечи, он осмотрелся, надеясь поймать свободное такси, но на остановке стояло несколько человек с багажом, а ни одной машины не было. Не было видно и трамвая. Вероятно, в отличие от Пешта здесь мало ночных рейсов. «А раз так, то нет никакого смысла торчать тут и ждать неизвестно чего, – решил Эндре. – Пойду-ка я по трамвайной линии до центра, там уж наверняка имеется какая-нибудь гостиница».

Ветер временами завывал со страшной силой, бросая в стены домов снежные хлопья. «Интересно, что я буду делать, если не встречу Жо? Нет, должен встретить! Не станет же она бродить по улицам в такую погоду. С ней нужно будет как следует поговорить. Пусть поскорее расстанется со своей глупой затеей – стать артисткой. Где это видано, чтобы ради каких-то двух-трех стишков прикатить из Будапешта в такую даль! Разумеется, девчонке нравится, когда ее имя печатают на афишах: «Чтец-декламатор Жофи Варьяш». И куда она лезет? Но и папаша тоже хорош: он, видите ли, пальцем не пошевелил, чтобы что-то сделать для своих детей! Какая скромность! Да если бы Жо не была дочерью Гезы Варьяша, ее вряд ли приглашали бы на всякие вечера...»

Эндре стало так жарко, что рубашка на спине взмокла. Уши больше не мерзли. Он вытер платком раскрасневшееся лицо. Даже есть захотелось.

Потоптавшись на снегу, Эндре недовольно подумал, что никак не может сосредоточиться на мыслях о матери. А ведь он любил ее, да еще как любил! Но сейчас размышляет совершенно о другом. К чему бы это?

Дойдя до перекрестка, Эндре подошел к полицейскому и спросил, где находится гостиница. Ветер дул такой, что полицейский, видимо, не желая покидать будку, лишь показал рукой направление, в котором нужно идти. Перепрыгнув через высокий сугроб, Эндре подошел к полицейской будке вплотную и расслышал:

– Дойдете до угла вон того дома и сразу увидите. Оттуда недалеко, метров двести.

– Спасибо.

– А спичек у вас нет, случайно?

Эндре достал из кармана спички и закурил.

– Я вам не завидую, товарищ, – сказал он.

Полицейский засмеялся, шевельнув усами, на которых осел иней:

– А я вам не завидую. Первый год служите?

– Первый. Ничего, скоро весна, а там легче станет.

– Где же скоро, когда зима еще только началась. Где служите? В Кевешде?

– Да.

– А сейчас в отпуск?

– В отпуск.

– Местный?

– Из Пешта. За сестрой решил заскочить, чтобы потом ехать вместе.

– Если удастся... К утру столько снега наметет, что из-за заносов можно все праздники тут просидеть.

– Мне обязательно надо попасть домой.

– Поезда вряд ли будут ходить. Ночной и тот отправился только до Цельдембека.

– Тогда машиной уедем.

– До Пешта?

– Да.

– Когда весна начнется... Изволите шутить...

– Я не шучу. Ночью же и поедем. Шоссе наверняка еще не занесло.

– Не знаю, не знаю. А на какой машине вы собираетесь ехать? Уж не на вездеходе ли?

– На «мерседесе».

– У гостиницы стоит один «мерседес», черного цвета. Присыпан сверху снегом, как хижина эскимоса.

Эндре поблагодарил полицейского и отправился дальше.

Подойдя к гостинице, он сразу узнал машину отца, которую основательно засыпало. Если машина тут, значит, Жо в гостинице. Эндре вздрогнул от мысли, что вот сейчас ему придется сообщить сестре о происшедшей трагедии. А может, пока не стоит ничего говорить? Пусть спит спокойно, о случившемся можно сообщить и в Пеште.

Сбив с себя снег на пороге гостиницы, Эндре позвонил в дверь. Холл был еле освещен, и ему пришлось довольно долго ждать, пока швейцар откроет дверь. Это был старик, который, судя по виду, только что встал и плохо ориентировался со сна. Впустив солдата, он сразу же предупредил, что свободных мест в гостинице нет, а для военнослужащих где-то в городе есть нечто похожее на общежитие.

– Я не собираюсь у вас ночевать, уважаемый, – начал объяснять ему Эндре, похлопывая шапкой по ноге, чтобы сбить остатки снега. – Я хочу разыскать здесь одного человека.

– Это можно. – Старик шаркающей походкой прошел за стойку администратора, достал очки, не спеша водрузил их на нос и поверх них взглянул на солдата: – Так кого вы разыскиваете?

– Жофию Варьяш, – ответил Эндре.

Откуда-то доносились приглушенные звуки джаза. «А ведь тут наверняка есть ночной бар, – догадался Эндре. – Там и согреться можно».

Старик полистал книгу и переспросил:

– Какую фамилию вы назвали?

– Варьяш, Жофиа Варьяш.

– Варьяш, Варьяш... – бормотал старик. – С какого времени она у нас проживает?

– Вчера вечером приехала.

– Тогда она у нас не останавливалась, – проговорил старикан. – Не числится у нас такая.

– Быть того не может. Я уверен, что она именно здесь. Посмотрите, пожалуйста, еще раз.

– Я же вам говорю: такая у нас не проживает. Я внимательно просмотрел списки.

«Здесь она, раз машина перед гостиницей стоит, – размышлял Эндре. – Другой гостиницы, насколько мне известно, в городе нет. Может, ей комнаты не дали и она сидит в баре? – Он почесал в затылке и вдруг вспомнил о подполковнике, который сопровождал Жофию: – Как же его звали? Вроде Миклош, а фамилия, кажется, начинается на букву «Л»... Точно, Лонтаи».

Старик не задумываясь ответил, что и такой гражданин в гостинице не проживает. Но Эндре охватили сомнения: слишком поспешно отвечал швейцар. Сказать так может лишь тот, кто хорошо знает подполковника. «Готов спорить, Лонтаи здесь, но почему старик скрывает это? Почему?»

– Старина, посмотрите еще раз в своей книге.

Швейцар явно забеспокоился.

– Никакой я вам не старина, молодой человек! – обиженно проворчал он. – Мы с вами гусей вместе не пасли.

– Извините, уважаемый, я не хотел вас обидеть. Будьте добры, посмотрите еще раз в книге.

– Я вам уже сказал, что такой военный у нас не проживает. Зачем же настаивать?

Эндре облокотился о стойку:

– А вы что, на память знаете всех проживающих?

Старика охватил приступ бешенства. Схватив журнал проживающих в гостинице, он подвинул его Эндре со словами:

– Тогда ищите сами, есть тут такая фамилия или нет! Прошу...

Эндре дважды пробежал список глазами, но фамилии подполковника Лонтаи действительно не нашел. Однако инстинктивно он чувствовал, что тут что-то не так, да и старик, судя по всему, не зря так занервничал.

«Иначе надо было его просить, – с сожалением подумал Эндре. – Нужно было сказать: «Уважаемый, посмотрите повнимательнее, подполковник приехал на «мерседесе», что стоит у подъезда, значит, он здесь...» А если бы старик и в этом случае не открыл правды, следовательно, на то есть веская причина. Тогда пришлось бы придумывать что-нибудь другое, чтобы заставить его заговорить...»

– Вы правы, фамилия подполковника в вашем журнале действительно не значится, и это довольно странно.

– Ничего странного в этом нет, – заявил старик и захлопнул журнал. – Еще что-нибудь желаете?

– Я хотел бы позвонить от вас по служебному делу. Можно воспользоваться вашим телефоном?

– А куда вы собираетесь звонить?

– В Кевешд, в штаб полка. Я должен немедленно доложить своему начальнику об исчезновении подполковника и просить дальнейших указаний. Меня послали к подполковнику по важному делу... Дежурный офицер направил меня сюда, так как, уезжая из полка, подполковник сказал, что остановится именно в этой гостинице. – Подвигая к себе телефон, Эндре не переставал наблюдать за стариком, лицо которого становилось все более озабоченным.

– Я не имею права... не могу разрешить говорить по этому телефону... Вон там телефонная будка...

– А я не могу разговаривать по служебному делу из телефонной будки. Соедините меня со старшим администратором или с директором, а не то через несколько минут может произойти большой скандал. Как позвонить в полицию?

– Зачем вам понадобилась полиция?

– А это не ваше дело. Я спрашиваю только номер телефона местной полиции. Попрошу, чтобы объявили тревогу.

– Не нужно устраивать скандала, – произнес швейцар совершенно иным, дружеским тоном, а на его лице появилась улыбка, правда, довольно противная. – Какую фамилию вы называли?

– Миклош Лонтаи.

– Ах, Лонтаи! А мне послышалось Хоркаи... Пожалуй, пора сходить к врачу, слух у меня день ото дня ухудшается... Да... подполковник Лонтаи у нас остановился. Я его сейчас разбужу.

Эндре решительно схватил швейцара за руку:

– Я сам это сделаю. В каком номере он остановился, старый обманщик? Я вам покажу! Быстро говорите номер!

Почувствовав, как крепко парень сжал его руку, старик перепугался не на шутку:

– Сынок, ради бога, не поднимай шума... В конце концов, я здесь только швейцар. Черт бы побрал эти деликатные дела! Подполковник приказал никому не говорить, что он здесь... Как я мог ослушаться?

– А вместе с приказом сколько форинтов ты положил в свой карман?

– Сынок, милый, это же... Да отпусти ты мою руку, мне же больно...

– Хватит болтать! В каком он номере?

– В сто третьем, да я сам позову его...

– Оставайтесь здесь!

Теперь Эндре был уверен, что сестру надо искать в номере Лонтаи. Правда, он не знал, как поступит потом. Он ведь не предполагал, что может оказаться в подобном положении, хотя в голову ему не раз приходила мысль, что рано или поздно его сестра станет чьей-то возлюбленной – как-никак ей исполнилось двадцать лет. Он вспомнил о Дьерди, за которой небезуспешно ухаживал уже второй год. Но Жо всегда казалась ему не похожей на современных девушек, и уж если она будет кому-то принадлежать, то обязательно тому, кого по-настоящему полюбит. Этого же подполковника она наверняка не любит, в противном случае он, Эндре, знал бы об этом, ведь он знал обо всех увлечениях сестры. О Лонтаи Жо никогда ему не говорила. Не может же она, в конце концов, лечь в постель с нелюбимым мужчиной. В таком случае она вполне заслуживает пощечины. Нет, Жо этого не сделает! А если она все-таки окажется в номере подполковника, значит, он ее напоил и тогда сам заслуживает хорошей оплеухи. Но сможет ли он, рядовой, ударить офицера? Разумеется, сможет, только тогда придется отвечать за содеянное. У Эндре даже живот свело судорогой. «Как было бы хорошо, если бы я ошибся! – подумал он. – Как было бы хорошо, если бы Жо не оказалось в номере».

Глубоко дыша, Эндре начал медленно подниматься по лестнице.

Поужинав, Миклош Лонтаи распрощался со всей компанией и вместе с Жокой спустился в бар. Их не удерживали, напротив, даже обрадовались их уходу: теперь можно было держаться непринужденно, не надо было следить за каждой фразой.

В баре Лонтаи выбрал укромный столик в углу и подвел к нему Жоку. Потом он попросил у подскочившего к ним официанта две рюмки коньяку и две чашечки кофе.

Жока, раскрасневшаяся после ужина, принялась внимательно осматривать зал. «Неужели во всех провинциальных городках люди веселятся подобным образом? – думала она. – Повсюду при таком же мрачном освещении сидят за столиками парочки и мужчины угощают женщин вином и признаются им в любви. Интересно, как будет вести себя Миклош? Он, конечно, не влюблен в меня, просто я ему нравлюсь. А если подполковник начнет вдруг признаваться в любви, это мне, пожалуй, не понравится... Он меня просто разочарует...»

Миклош молчал. Он решил дать девушке осмотреться.

Неожиданно Жока дотронулась до его руки:

– Будьте добры, дайте мне прикурить. А где мы будем ночевать?

– Здесь, в гостинице. Мне удалось достать номер. – Миклош подвинул пепельницу поближе к Жоке.

– А вы где будете спать?

– В номере две кровати. Старый Тубои за сотню форинтов закрыл глаза на то, что мы с вами не супруги. Я всегда здесь останавливаюсь, когда бываю в этих краях.

– И всегда платите сотню, когда ведете с собой женщину?

– Это было со мной лишь однажды, – откровенно признался офицер. – Я не люблю случайных знакомств.

– Это немного успокаивает.

В этот момент оркестр заиграл какой-то современный танец и несколько пар с искаженными лицами задергались в такт музыке, остальные танцующие, тесно прильнув друг к другу, затоптались на месте.

– Не хотите потанцевать? – спросил Миклош и взял Жоку за руку.

– Нет, у меня что-то нет настроения падать в объятия, – отклонила она его предложение, но руки не отняла. – Так как же мы будем спать в одной комнате?

– Давайте сначала выпьем, – уклонился он от ответа, заметив направлявшегося к ним официанта. – Сейчас нужно за что-нибудь выпить. – И Миклош ласково улыбнулся.

– Тогда придумайте какой-нибудь оригинальный тост. – Жока отпила половину рюмки, а затем положила в чашечку с кофе кусочек сахара. – Терпеть не могу, когда говорят банальности.

– Вы всегда такая рассудительная? – поинтересовался Миклош. – За это лучше выпить кофе.

Жока кивнула.

– Как прикажете понимать ваш многозначительный кивок?

– Как ответ на заданный вопрос. Вообще-то я не рассудительная, но и не такая простушка, как может показаться с первого взгляда.

– К чему вы клоните?

– Боюсь, что вы разочаруетесь. Вы достали отдельный номер и теперь, вероятно, надеетесь весело провести вечер...

– Сейчас вы заговорили тоном опытной матроны... Можно подумать, что у вас богатое прошлое.

– Как-никак мне уже двадцать. Однако вы так и не ответили на мой вопрос.

– Как мы будем спать в одной комнате?

Девушка кивнула.

– Не ставьте меня в неудобное положение, Жока, и не заставляйте лгать. Давайте постараемся хорошо отдохнуть, а там видно будет.

– Неужели вы на что-то рассчитываете?

– А зачем об этом говорить?

Оркестр умолк, и танцующие разошлись по своим местам. В баре наступила тишина, нарушаемая лишь приглушенным говором посетителей.

– Если нет других вариантов, придется ночевать в одном номере, но только безо всяких глупостей...

Миклош допил кофе.

– А почему же вы поцеловали меня в машине? – спросил он.

– Захотела, вот и поцеловала. Уж не думаете ли вы, что я и не целовалась до сих пор?

Миклоша немного покоробила прямолинейность Жоки. «Уж не думаете ли вы, что я и не целовалась до сих пор?» – эти слова она произнесла таким обыденным тоном, будто спрашивала, какая сегодня погода.

– Я этого не думаю, – спокойно ответил офицер.

Заметив перемену в настроении Миклоша, Жока взяла его руку и погладила:

– Товарищ подполковник, не надо так расстраиваться. Человек строит планы, мечтает о чем-то, но ведь не все мечты сбываются. Если хотите, я еще раз вас поцелую, однако это еще ничего не значит.

– Вы всегда такая или просто хотите позлить меня?

– Какая? Давайте расплатимся и уйдем отсюда, хорошо?

С испорченным настроением они поднялись в номер. Это был довольно дешевый номер – с двумя кроватями, но без ванной.

Войдя в комнату, Жока остановилась и огляделась:

– Не ахти как шикарно, но, по крайней мере, тепло. – С этими словами она подошла к окну и, отодвинув гардину, посмотрела на засыпанную снегом улицу. – Снег все еще идет. Если погода не изменится, нам, пожалуй, все рождественские праздники суждено тут просидеть. – И, повернувшись к Лонтаи, она добавила: – А что мы будем делать, если ночью начнется проверка? Чего доброго, заберут за безнравственное поведение.

– Не бойтесь, никуда вас не заберут. – Миклош сел на один из стульев. – Пока вы со мной, вам бояться нечего.

– А я и не боюсь.

– И меня не бойтесь. Так на какой кровати вы будете спать?

– Вот на этой. – Жока показала на кровать возле окна. – Проявляйте выдержку, товарищ подполковник! – Жока обошла вокруг стола, приблизилась к Миклошу и взъерошила ему волосы: – Ну, Миклошка, право... Будьте пай-мальчиком, я прошу вас...

Он взял ее за руку и усадил на кровать:

– Перестаньте портить мне прическу, иначе я за себя не отвечаю.

Жока наклонилась к нему и обняла за мускулистую шею. Они поцеловались.

– Ну, довольно, – проговорила она спустя минуту, освобождаясь из объятий Миклоша. – Право, хватит. – Она поправила платье: – Глупости все это! – и, став вдруг серьезной, полезла в сумочку за сигаретами.

Сильный ветер стучал наполовину опущенными жалюзи. Миклош встал и опустил их до конца. Завывания ветра слышались теперь не так отчетливо. А из бара по-прежнему доносились приглушенные звуки музыки.

Некоторое время они сидели молча. Затем Миклош, нисколько не стесняясь, будто перед ним была не Жока, а собственная жена, начал раздеваться.

– Ты женат? – спросила его девушка, неожиданно, но довольно естественно переходя на «ты».

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – ответил Миклош.

– Мне вдруг показалось, что ты солгал, что у тебя есть жена и дети.

– Нет у меня никакой жены, а ребенок будет, когда ты мне его родишь... – Миклош лег и накрылся одеялом.

– Если я когда-нибудь и заведу ребенка, то только для себя. Но это еще не скоро... – Жока поставила пепельницу на прикроватную тумбочку и начала разбирать постель. Потом подставила стул, чтобы положить на него одежду. – Тебе ничего не нужно? А то я сейчас свет погашу.

– Ты мне нужна.

– Об этом мы поговорим в другой раз. – Жока выключила свет, подождала несколько секунд, пока глаза привыкнут к темноте, осторожно подошла к своей кровати и стала раздеваться. – Вы, мужчины, странные существа, всегда беспокоитесь только о себе.

– А что странного в том, что мужчине нравится женщина и он хочет, чтобы она ему принадлежала? В настоящий момент для реализации этой странности у нас имеются все основания. Мы с тобой целовались, следовательно, я тебе симпатичен. Ты спокойно пошла со мной в эту комнату и не протестовала против того, что мы будем вместе. Чего же еще? Или ты думаешь, что, если кто-нибудь застанет нас здесь, он поверит, что между нами ничего не было? Да ни один дурак этому не поверит!

– Знаешь, меня как-то не очень интересует мнение других людей, – проговорила Жока, залезая под одеяло. – Я живу так, как считаю правильным. Ты слушаешь меня?

– Конечно, слушаю.

– В известной степени ты прав, только я должна огорчить тебя. Мы действительно целовались с тобой, и я действительно пришла в эту комнату, но я не влюблена в тебя и потому не стану твоей.

Ветер, казалось, немного стих – жалюзи не стучали, как прежде.

– А ты уже была влюблена?

Жока посмотрела на огонек горящей сигареты и тихо проговорила:

– По-настоящему нет. Возможно, поэтому во мне так сильно чувство сопротивления. Знаешь, я принадлежу к числу тех дурочек, которые еще верят в большую любовь. Я слишком много жду от этого чувства, поэтому размениваться на мелочи не хочу. Во мне тоже нередко пробуждается и желание, и любопытство, и нетерпение, но без любви... Поцелуи – это совсем другое... Ты уже спишь?

– Нет. Ты и вправду не знала ни одного мужчины?

– А зачем мне лгать? Конечно, многие мои знакомые не верят, но меня их мнение как-то не очень волнует. С какой стати я бы стала лгать тебе?

– Я тебе верю. И очень рад, что ты сказала мне об этом...

– Почему?

– Так, чепуха.

– Нет, ты скажи. Мне очень интересно. – Жока прислушалась к его ровному дыханию. – Почему же ты замолчал?

– Несколько лет назад я встречался с девушкой и лишил ее невинности... Понимаешь, она не сказала мне... Вот тогда-то я и решил, что не дотронусь ни до одной девушки, кроме той, которая станет моей женой.

– А что случилось с той девушкой?

– Она пошла по рукам, а меня до сих пор совесть мучает...

– Ты считаешь, что виноват в ее падении?..

Миклош нащупал пачку с сигаретами, вытащил одну из них и щелкнул зажигалкой, осветив на несколько секунд часть потолка. И Жока поняла, что воспоминания растревожили его.

– Конечно, мне бы стало легче, – заговорил он почти шепотом, – если бы я смог убедить себя в обратном, но я не смог, а может, просто не захотел. Я убежден, что мужчина, лишивший девушку невинности, должен нести за это ответственность, ведь заранее нельзя предположить, как это скажется на ее дальнейшей судьбе...

– Мне тоже не нравится, как легкомысленно относятся в наше время молодые люди к любви. Папа говорит, что это не только у нас, но и во всем мире так.

– Какие же страны он имеет в виду, употребляя выражение «во всем мире»?

– В подробности он не вдавался. Я не ханжа, однако мне противно, когда парень, встретившись с девушкой два-три раза, уже норовит затащить ее в постель. Мы в университете часто спорим об этом. Вот скажи мне, только честно: ты взял бы в жены девицу, которая до тебя уже любила нескольких мужчин?