Текст книги "Стать человеком"

Автор книги: Андраш Беркеши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Ты у нас молодец!

– Как ловко ты все это проделал!

– Наверное, написал о наших непорядках своему фатеру?

– А что за подполковник приезжал в часть?

– Кто бы мог подумать, что ты у нас такой умный и хитрый!..

Эндре отнекивался, говорил, что никакому отцу он не писал и вообще ничего не предпринимал, чтобы поставить Бегьеша на место. Просто, когда его вызвали на беседу к одному из проверяющих и начали задавать вопросы, он сказал правду.

– Ты напрасно скромничаешь, – заметил Анти. – Бегьеш заслуживает хорошей трепки.

– Ну и здорово же ты ему врезал! – похвалил Эндре Поллак. – Ты думаешь, я не знаю об этом?

– Что ты знаешь?

– Дружище, меня не так-то легко провести. Я предупреждал Бегьеша, чтобы он не связывался с тобой, но он не послушался. А вчера его вызывал к себе майор Рашо...

– Бегьеша?

– Конечно. Вернулся он сам не свой...

– Хватит об этом! – оборвал солдата Эндре. Потом он подошел к окну и посмотрел в сторону города.

– Скажи, всю эту кашу действительно не ты заварил? – спросил у Эндре подошедший Анти.

– Я вижу, ты тоже порядочный олух. Ты что, не понял, что командование изволит шутить? Неужели ты на самом деле думаешь, будто Ковач ничего не знал о том, что творится у нас в подразделении? Я, например, этому не верю. Разве Бегьеш рискнул бы на такое без подсказки сверху?

– Может, ты и прав, – неуверенно проговорил Анти, – но мне кажется, Ковач был с нами откровенен.

– Просто он хорошо играл роль.

– Почему ты так решил?

– Я не раз видел в кино подобные трюки. А жена нашего командира, как тебе известно, училась в свое время в театральном институте, и познакомились они с ним не где-нибудь, а на киностудии. Готов спорить, что все останется по-прежнему.

– Не думаю. Ковач говорил искренне.

– Завтра утром я попрошу краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам. Готов спорить на что угодно, мне его не дадут.

– На что спорим?

– На сто форинтов.

– Согласен!

И они ударили по рукам.

В этот момент Ломбош включил транзистор. Передавали последние известия. Диктор как раз говорил о событиях во Вьетнаме. Солдаты слушали с напряженным вниманием, и руки их сами собой сжимались в кулаки.

Потом сообщили о возможном наводнении и о том, какие меры необходимо принять, чтобы стихийное бедствие не застигло людей врасплох.

– Нам сейчас только наводнения не хватает! – в сердцах воскликнул Анти.

В комнату вошел младший сержант Бегьеш. Остановившись посередине, он снял фуражку, потер лоб и распорядился:

– Керестеш, Черко, вымыть пол в коридоре! И пошевеливайтесь, чтобы по сигналу «Отбой» все были в постели.

– Ну, что я тебе говорил? – зашептал Эндре Анти так тихо, чтобы Бегьеш не услышал.

Солдаты поднялись и начали одеваться. Бегьеш посверлил взглядом Эндре и добавил:

– А если вода окажется слишком холодной, можете писать на меня жалобу в министерство.

Когда оба солдата ушли, Бегьеш придирчиво осмотрел остальных и отправил Анталфи, Хунья и Штольца на уборку большого лекционного зала.

Младший сержант и Эндре остались вдвоем. И вот Бегьеш заговорил тихим, но полным злобы голосом:

– Слушайте внимательно, Варьяш. Если вы решили меня попугать, то я не робкого десятка...

– Я вовсе не собирался вас пугать, товарищ младший сержант.

– Можете напустить на меня всех подполковников из министерства, я и тогда не стану лизать ваш зад! Понятно? Потому что я не боюсь ни вас, ни вашего подполковника.

Эндре почувствовал, как его охватило раздражение:

– Не боитесь? Да вы испугались так, что натравили на меня шестерых бандитов. Вы думаете, я этого не понимаю? Вы трус, который злоупотребляет своим служебным положением. Если бы мы были на гражданке, я бы проучил вас.

– Мы еще будем на гражданке, Варьяш.

– Вы и тогда осмелитесь подойти ко мне только вместе с бандой хулиганов. А сейчас оставьте меня в покое: вы мне омерзительны.

– Это я хорошо знаю. Для вас, аристократов, рабочий по-прежнему дурно пахнет. Раскатывать на шикарных машинах да шаркать на танцульках по паркету – вот что вы умеете. А еще вы научились разглагольствовать о том, что именно на вас все держится. Болтать языком вы умеете, но как только доходит до дела, тут вас не найдешь...

Эндре отвернулся и, не обращая внимания на младшего сержанта, начал потихоньку напевать модную песенку, отстукивая пальцами ритм по колену.

Бегьеш покраснел как рак и, не проронив ни слова, вышел. Спустившись в солдатское кафе, он выпил кружку пива. Заметив в углу капитана Шарди, он направился к нему.

Капитан был в скверном настроении, потому что его не пригласили на дружеский ужин, организованный по случаю окончания инспекторской проверки. Это утвердило его в догадке, что с ним, видимо, совсем перестали считаться. Вот и подполковник Лонтаи уже не подал ему руки, когда здоровался, не поинтересовался, как у него идут дела. Значит, он не нужен. И капитан решил во что бы то ни стало высказать Лонтаи все, что у него наболело. «Когда я служил в рабочем батальоне, тогда он обращался ко мне не иначе как: «Дружище Пишта Шарди...» А теперь лишь небрежно бросил: «Приветствую вас, товарищ Шарди!»

– Ну, как дела, Леринц? – спросил офицер у младшего сержанта, протягивая ему руку.

Бегьеш лишь пожал плечами:

– Я все же был прав, товарищ капитан, когда говорил, что, если мы не создадим для Варьяша особых условий, нам не поздоровится.

– И не поздоровилось?

– Конечно.

– Кому же досталось?

– Лейтенанту Ковачу. Варьяш нажаловался на него подполковнику Лонтаи. После обеда я разговаривал с Ковачем и должен заметить, что выглядел товарищ лейтенант не очень-то бодро.

– А ты небось взорвался?

– Нет, но этому Варьяшу я кое-что все-таки сказал.

– О господи! Я сам поговорю с Лонтаи, а ты занимайся своими делами. Клянусь, на первом же партийном собрании я задам перца сторонникам Бакоша. Пусть хоть в армии не будет никакого блата!

Они выпили еще по одной кружке.

– Видишь ли, дружище, – перешел на более доверительный тон капитан Шарди, – если бы я не боролся за правду, я бы давно стал майором. Но разве я могу сидеть с закрытым ртом? У меня что на уме, то и на языке. Ты меня понимаешь. Леринц? Я всегда режу правду-матку в глаза. Однажды меня за это даже понизили в звании, но я все равно не поджал трусливо хвост. Я люблю свою страну, потому что я настоящий венгр... И ты такой же! Я люблю тебя и твоего отца люблю, потому что вы оба настоящие венгры. Пустаи тоже человек. Ты меня понял?.. Сказать откровенно, когда нам, офицерам, говорят о том, что женщине нужно дать одинаковые с нами права и тогда она родит и воспитает кучу детей, все это чепуха. А знаешь, в чем наша беда, Леринц? В том, что у наших детей, можно сказать, нет матерей... Да-да... У них есть ясли, детские сады, а матерей нет...

– Это правда, товарищ капитан, святая правда, но мне пора идти... Пойдемте вместе...

– Ты прав, пошли. И не бойся, дружище. Я сам поговорю с Лонтаи, я с ним потолкую...

Офицер и младший сержант вышли во двор и на миг остановились. Был теплый весенний вечер, в лицо дул приятный ветерок. В офицерской столовой горел яркий свет, и лучи его падали на клумбы. Из зала доносился веселый смех.

Шарди заскрипел зубами:

– Я им уже не нужен! Не нужен...

Бегьеш изумленно посмотрел на его искаженное злобой лицо.

На следующее утро Эндре Варьяш попросил предоставить ему краткосрочный отпуск на трое суток и, к своему великому изумлению, получил его. Лейтенант Ковач на этот раз даже не поинтересовался, зачем солдату понадобился отпуск. Он только кивнул в знак согласия и пошел дальше по своим делам.

Эндре же, не скрывая радости, отправился в каптерку к старшине и попросил выдать ему выходное обмундирование.

– В Будапешт поедете? – спросил у солдата старшина Мартша.

– Да.

– Получили телеграмму из дома?

– Никак нет.

– Тогда разыщите Черко и возьмите свою телеграмму у него.

Телеграмма оказалась от отца. В ней говорилось: «Сегодня вечером в Кевешде состоится читательская конференция по моей книге. Жду тебя. Твой отец».

Прочитав телеграмму, Эндре начал одеваться, а сам тем временем думал: «Не беда, в таком случае в Будапешт поеду завтра утром. Отец наверняка приедет на «мерседесе». Уеду с ним, по крайней мере, не нужно будет мотаться по поездам. А сейчас схожу в город и погуляю там до вечера...»

Эндре заметил, с какой завистью смотрели на него ребята из отделения, и нисколько не удивился, ведь все они очень давно не были дома.

Хунья мыл в это время пол в помещении. Узнав о том, что Эндре получил трехдневный отпуск, он выпрямился, изо всех сил выжал тряпку и ехидно заметил:

– А это ты ловко провернул! Жаль, что у меня нет знакомого подполковника в Будапеште.

– Ничего я не проворачивал, – ответил Эндре, – просто решил проверить, чего стоят вчерашние обещания нашего лейтенанта, и только.

– Рассказывай! – Хунья ехидно засмеялся. – Мне, конечно, никакого отпуска не дали бы, сколько бы я ни просил его, даже в увольнение, наверное, не отпустили бы.

Долговязый Керестеш, который мыл окно, обернулся и, со злостью посмотрев на белобрысого Хунью, бросил:

– Ты чего раскаркался? Сам и рта не раскрыл, чтобы попросить увольнение, а теперь гадаешь.

Одевшись, Эндре решил разыскать Штольца.

– Ты не знаешь, где Анти? – спросил он у Поллака.

– Вместе с Ломбошем пошел в тир.

– Скажи, что я его искал, – проговорил Эндре, закрывая свою тумбочку. – Если я, чего доброго, не вернусь, пусть наследует мое барахлишко.

– Ты что, демобилизуешься?

– Да нет, просто шучу.

Поллак серьезно взглянул на Эндре:

– Что-то я раньше не замечал, чтобы ты любил шутить.

– Человек едет в отпуск, почему бы ему и не блеснуть чувством юмора? – Керестеш спрыгнул с подоконника и подошел к солдатам. – Эх ты, медвежонок! – весело сказал Он, обращаясь к Поллаку. – Лучше дай Варьяшу адрес своей девушки, пусть навестит ее вместо тебя. Согласен, Варьяш?

– Если он очень попросит.

– Я тебе не то что свою девушку, дочь заклятого врага не доверю, – проговорил рыжеволосый солдат. – Ты своей печальной физиономией хоть кого в два счета очаруешь. Давай поспорим, что я отгадаю, какие слова ты ей скажешь: «Знаете, судьба меня никогда не баловала. У меня нет ни отца, ни матери...» – И вдруг он замолчал, вспомнив, что совсем недавно у Эндре умерла мать. Смущенно извинившись, он ушел в канцелярию.

Миновав проходную, Эндре на мгновение остановился и, подставив лицо утреннему солнцу, глубоко вздохнул. Только сейчас он наконец почувствовал, что находится хоть и в краткосрочном, но отпуске.

На большой перемене Марику вызвал к себе директор Доци. Находившиеся в учительской педагоги переглянулись. Сухопарая Амалия Чутораш почти легла своей плоской грудью на стол и, приблизив лицо к сидевшему напротив нее Жигмонду Вирагу, счищавшему меловое пятно с поношенного пиджака, прошептала:

– Он все еще не утихомирился...

– Пожилой человек – это вовсе не старик, уважаемая Амалия, – проговорил Жигмонд, мужчина лет пятидесяти, с внушительной лысиной, и, посмотрев на сидевшую рядом с ним Анну Мочар, спросил: – Я прав, не так ли, Аннушка?

Седовласая Анна, которой совсем недолго осталось до пенсии, медленно подняла голову, казалось, даже морщины на ее лице разгладились.

– Что ты сказал, Жигмонд? – встрепенулась она.

Он покачал головой, взглянул на свой поношенный пиджак и повторил:

– Я сказал, что пожилой человек – это вовсе, не старик, но можно выразиться иначе: и старому козлу иногда хочется взбрыкнуть.

– А почему вы говорите об этом мне, Жигмонд?

– А ты, Аннушка, разве не заметила, – начала было объяснять Амалия, – что Доци и эта...

– Ах, бросьте, дорогая! – раздраженно перебила ее Анна, закуривая. – Зачем вы обижаете этого ангела? Она ведь еще совсем ребенок...

– Ребенок, говорите? – язвительно переспросила Амалия. – Вот я в двадцать лет действительно была ребенком. И ты тоже, Аннушка. Но она – нет! – И учительница кивнула в сторону директорского кабинета. – Ребенок не станет жить в отдельном доме на краю города, ребенок живет либо с матерью, либо с кем-нибудь из родственников. Она же предоставлена самой себе. И кто знает, чем она там занимается? А зачем она встречается с товарищем Чонгаром? Почему он не встречается со мной или с Магдой? И почему товарищ Чонгар, пока этот ребенок не учительствовал здесь, ни разу не побывал в нашей школе? Теперь же не проходит недели, чтобы он к нам не наведался...

– А что, если он приезжает сюда из-за вас? – улыбнулся Жигмонд Вираг. – Знаете, Амалия, мужчины – народ хитрый. Я, когда был влюблен в мою милую женушку, ухаживал сначала не за ней самой, а за ее подружкой, и только потому, что не осмеливался открыть свои чувства моей возлюбленной...

Магда громко рассмеялась:

– Но потом-то осмелились, Жигмонд! Ваши восемь детишек яркое тому доказательство...

Такие разговоры вели за спиной Марики ее коллеги. Она об этом не только не знала, но и не догадывалась, так как внешне товарищи относились к ней вроде бы доброжелательно и она искренне считала, что в коллективе ее все любят. В своем последнем письме к матери она так и написала: «Я много работаю и очень счастлива, потому что имею возможность видеть результаты своего труда. Дети меня, кажется, любят, и не только они, но и коллеги по работе тоже...»

Вообще-то коллеги, несмотря на все эти пересуды, по-своему любили Марику, хотя нередко завидовали ей. Да и как не позавидовать молодой веселой девушке? По-настоящему же любила Марику только Анна Мочар, немало повидавшая за долгие годы учительской практики и достаточно мудро относившаяся к естественным проявлениям человеческой природы.

Зато Амалия Чутораш завидовала Марике во всем – завидовала ее волосам, ее коже, цвету глаз, форме груди, стройной фигурке, на которую при удобном случае посматривали мужчины; завидовала ее способности нравиться людям и находить с ними общий язык. Сама же Амалия любила в жизни одного-единственного человека – Жигмонда Вирага, упитанного пятидесятилетнего преподавателя физики, с которым у нее установились близкие отношения шесть лет назад. Супруга Вирага, которую Жигмонд называл не иначе как «мое золотце», подарила ему одного за другим восьмерых детей. Им она отдавала все свое время и силы и была благодарна мужу за то, что он не обременял ее вниманием. Амалию же страсть охватила всецело, и она старалась угодить Жигмонду во всем. Ревность как человеческое чувство была чужда ей до тех пор, пока в школе не появилась Марика, на которую Жигмонд стал бросать по-мужски заинтересованные взгляды. Вот тогда-то в душу Амалии и закрались сомнения. Правда, она немного успокоилась, когда Жигмонд заверил ее в том, что Марика ему вовсе не нравится, что она-де совсем не в его вкусе.

Остальные трое педагогов – Гизи Фуруяш, Винце Макраи и Чиллаг Матьяшне сохраняли нейтралитет, образовав особую группу. Ничто, кроме работы, их, казалось, не интересовало.

Марика довольно быстро заметила разобщенность учительского коллектива и делала все возможное для того, чтобы хоть как-то примирить враждующие группы. Директор Доци, узнав о благом намерении молодой учительницы, по-отечески подбодрил ее:

– Правильно, мой ангел, старайтесь, вдруг вам удастся примирить огонь с водой?

– Наверняка удастся, товарищ директор. Вот увидите!

И сейчас, когда Марика сидела перед Доци, он с отеческой любовью смотрел на нее, но ей казалось, что взгляд у директора не такой радостный, как всегда. Девушка решила, что он обеспокоен предстоящей читательской конференцией, назначенной на сегодняшний вечер.

– Ну, мой ангел, как идут дела? – спросил у нее Доци.

– Все в порядке. Вы уже говорили с товарищем Балло?

– Да, говорил.

– Мы поведем товарища Варьяша в кафе «Мак»?

– Силой, разумеется, не поведем, но пригласим, скажем, что товарищи хотят с ним встретиться. Посмотрим, что ответит на это наш друг Геза.

Через открытое окно в кабинет врывались голоса детей, игравших во дворе.

– А товарищ Балло вам, случайно, не жаловался на меня? – спросила учительница, задергивая занавеску на окне.

– Почему он должен был жаловаться?

– Из-за моих постоянных наставлений.

Доци выпрямился и набил трубку табаком?

– Конечно, он не любит, когда его поучают...

– В чем же еще я могла провиниться? И вообще, плохо, что председатель горсовета не пожелал присутствовать на такой конференции.

– Варьяш и без него обойдется. Номер в гостинице ему заказали?

– Я все сделала, можете не волноваться. Сами увидите, сколько читателей придет на эту встречу. К пяти я подойду к гостинице и там встречу товарища Варьяша. – На какое-то мгновение Марика замолчала, словно прислушиваясь к жужжанию назойливой мухи, а затем продолжала: – У меня идея. А что, если пригласить на эту встречу и сына товарища Варьяша? Вот только не знаю, удастся ли нам вытащить его из казармы.

– Об этом следовало бы раньше подумать, – заметил директор, выпуская изо рта густой клуб табачного дыма, и во взгляде его снова появилась какая-то озабоченность.

Марика посмотрела на часы и поднялась:

– Мне пора: сейчас будет звонок.

– Задержитесь на минутку, – несколько смущенно попросил Доци. Вынув трубку изо рта, он тоже поднялся и тихонько кашлянул: – Марика, видит бог, я не собираюсь вмешиваться в ваши личные дела... И если сейчас я спрошу вас кое о чем, не сочтите это за бестактность, я ведь отношусь к вам, как отец. Скажите, между вами и Чонгаром что-нибудь есть?

Такого вопроса девушка не ожидала. «Выходит, его беспокоит не предстоящая читательская конференция, а моя судьба?..» – эта мысль понравилась Марике. Она была растрогана. С пятьдесят шестого года она росла без отца, и вот теперь у нее появилось чувство, будто она обрела его в лице директора школы. Она несказанно обрадовалась тому, что есть человек, который любит ее, переживает за нее, с которым она может откровенно поделиться своими мечтами и планами. И хотя жизнь ее складывалась довольно удачно, ей всегда не хватало такого друга или подруги, с которыми она могла бы поделиться самым сокровенным.

– Между мной и Чонгаром? – удивленно переспросила она, – А что может быть между нами? Ничего. Правда, Чонгар время от времени делает мне какие-то предложения, но я стараюсь избегать его, а от встреч с ним категорически отказываюсь. Я ему уже говорила, чтобы он оставил меня в покое, но он только смеется, а в прошлый раз даже сказал, что если мужчина очень хочет завоевать расположение женщины и обладает изрядным терпением, то рано или поздно своего добьется.

– Может, мне поговорить с ним?

– Как хотите, товарищ директор.

– Это обнадеживает, мой ангел. Хорошо бы тебе завести молодого человека, чтобы он мог защитить тебя от приставаний подобных типов. Разве у тебя нет кавалера?

– Нет, да он мне и не нужен вовсе. Хотите, я вам кое в чем признаюсь?

– Ты смело можешь на меня положиться.

– Я так влюблена... Ну прямо по уши... Даже не знаю, как вам объяснить... И пока я люблю этого человека, никто мне не нужен... – Глаза у Марики радостно заблестели, а лицо зарделось.

– Ого!.. Вот это сюрприз! Я-то думал, что наш ангел серьезен и мыслит очень трезво, а на самом деле за внешней строгостью скрывается романтическая душа.

– И вовсе у меня не романтическая душа, просто я влюблена. Но самое удивительное, что мой избранник не имеет ни малейшего представления о моих чувствах.

– В этом и заключается романтика.

– Ну, тут уж я не виновата.

– Он здешний?

– Нет, из Будапешта, но он здесь, в городе. Зовут его Эндре Варьяш. Только вам, товарищ директор, я открыла его имя, а кроме вас, об этом ни одна живая душа не знает...

В этот момент зазвенел звонок. Ресницы у девушки вздрогнули. Со смущенной улыбкой она посмотрела на сгорбившегося директора, который задумчиво попыхивал своей неизменной трубкой.

– Пообещайте, что это останется между нами, хорошо?

– Хорошо, Марика. Это будет наша тайна.

Когда она вошла в класс и начала вести урок, ученики сразу почувствовали, что сегодня их учительница какая-то рассеянная. Она не обращала внимания ни на то, что они говорят, ни на то, что делают. Она задумчиво расхаживала между парт, чего раньше никогда не делала, а если и подходила к кому-нибудь, то почему-то с улыбкой. Дети перешептывались, хихикали, но Марика и этого не замечала – она автоматически диктовала им текст, а мысли ее витали где-то далеко.

Она думала о том, что, быть может, не следовало открывать тайну директору школы, но в то же время ей было необходимо поделиться с кем-нибудь тем, что мучило ее вот уже несколько месяцев. «Я романтик? – удивлялась она, – Ну и пусть. Лучше быть романтичной, чем циничной. – И тут же мысленно упрекнула себя: – Нет, все-таки я глупая провинциалка. Что романтичного в том, что я полюбила Эндре? Другие девушки влюбляются в знаменитых актеров, а я в простого солдата. Ну и что? Зато я полюбила его не по фотографии. Я сама познакомилась с ним, долго разговаривала, и любовь, моя вполне реальна...»

Марика едва дождалась конца уроков, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Но вот прозвенел последний звонок и она с облегчением вздохнула.

День выдался по-весеннему теплый. На голубом небе – ни облачка. По дороге бежали ученики, взбивая резвыми ногами пыль. Марика свернула в боковую улочку, которая взбиралась по склону холма, поросшего молодым ельником. Ей не хотелось ни с кем встречаться, она надеялась, что тишина и покой помогут поскорее избавиться от охватившего ее беспокойства, которое с каждой минутой росло.

Улочка на самом деле оказалась безлюдной. Даже во дворах не было видно ни души: жители либо обедали, либо работали в поле. Тяжело дыша, Марика поднялась на вершину холма и на опушке ельника остановилась. Вдали, освещенные яркими солнечными лучами, пламенели плоские крыши казарм, чуть в стороне застыли на одинаковом расстоянии друг от друга танки, похожие на игрушечные коробки, а передвигавшиеся по плацу люди походили на муравьев. Бетонное шоссе, которое вело от ворот военного городка в город, блестело, словно серебряная лента.

Справа, по обе стороны от вспухшей от вешних вод реки Кевешд, вытянулись грузовики. Возле них энергично сновали люди – они укрепляли плотину. Вышедшая из берегов река, выплеснувшись на равнину, уже залила сотни хольдов пахотной земли, и теперь над водной гладью торчали одинокие деревья да кусты. Еще дальше виднелись хозяйственные постройки.

Марика посмотрела в сторону города. Отсюда он казался сплошным скоплением крыш, и лишь церковная колокольня возвышалась над ними. «Если бы Эндре полюбил меня, – подумалось девушке, – я бы навсегда поселилась в этом городке. А почему бы и нет? Когда два человека любят друг друга, им все равно где жить. А места здесь какие красивые! В речке можно купаться, ловить рыбу, можно совершать замечательные прогулки в горы, а если появится желание поохотиться, то и дичи здесь предостаточно, и олени водятся, и дикие кабаны. Если же Эндре не любит охоту, то и это не беда. – Марика рассмеялась: – Глупая провинциалка ты, Марика Шипош! Глупая девчонка, а тебе пора бы уже повзрослеть. Ладно, вот осенью пойду учиться в институт, тогда и поумнею. Каждую неделю придется ездить в Дьер на консультации, а на экзамены – даже в Будапешт, так что времени для пустых мечтаний совсем не останется. Потом придется хорошенько приглядеться к местным парням и выбрать одного из них в спутники жизни. Вот тогда и позабудутся все пустые мечтания. А до тех пор можно и пофантазировать, ведь никому от этого хуже не станет...»

Она не спеша шла по опушке. Шла и думала: «Сначала зайду в библиотеку, а потом домой. Немного отдохну, переоденусь и отправлюсь в город».

Перед зданием библиотеки Марика случайно столкнулась с Эндре. Она так смутилась, что даже не поздоровалась с ним.

– Вы меня не узнали? – спросил он девушку.

– Узнала, как же не узнать! А вы хотели записаться в нашу библиотеку?

– Охотно записался бы, если бы книги выдавали вы, – пошутил Эндре и снял с головы фуражку. – А то старикан, который сейчас их выдает, больно угрюм и неприветлив. А вы куда направляетесь?

– Сюда, в библиотеку. Я ведь и выполняю обязанности библиотекаря на общественных началах, а дядюшка Лайош помогает мне.

– И вы здесь останетесь?

– Нет, сегодня я задерживаться не собираюсь, только загляну на минутку, и все. Подождете меня?

– Конечно.

Они разговаривали так, будто только вчера расстались. Смущение Марики окончательно исчезло, и этому в немалой степени способствовало добродушное настроение ее спутника. Когда они поднимались по лестнице, Эндре обратил внимание, какие стройные ноги у девушки. И вообще, при дневном свете она казалась гораздо привлекательнее, чем при вечернем. Лицо у нее успело загореть, коротко стриженные, пепельные волосы отливали серебром, а в широко раскрытых темно-карих глазах мелькали задорные огоньки.

Эндре закурил и стал терпеливо ждать. «Если бы у меня было время, можно было бы провести с ней вечерок», – подумал он и, повернувшись, уткнулся взглядом в плакат, висевший на стене: «Сегодня в 6 часов вечера в Доме культуры имени Петефи состоится встреча читателей с лауреатом премии имени Кошута писателем Гезой Варьяшем».

«Вряд ли есть смысл идти на эту встречу, – решил Эндре. – Лучше подожду отца в гостинице. Хорошо бы узнать, когда он приедет...»

– Вот я и освободилась! – воскликнула девушка, спускаясь по ступенькам.

«Да она не просто привлекательная, она, можно сказать, красивая», – отметил про себя юноша.

– Вы в увольнении?

– Получил краткосрочный отпуск на трое суток. Хотел съездить в Будапешт, да вот получил телеграмму от отца, что вечером он сам сюда приедет. Где у вас тут Дом культуры имени Петефи?

– В центре, напротив церкви.

– Здесь, в Ердегхате?

– Да. Эту читательскую конференцию мы и организовали, а я являюсь ее главным устроителем.

– Тогда вы знаете, в котором часу приезжает отец.

– К гостинице он должен подъехать в половине шестого. Вы пойдете туда?

– Пойду, а чем вы будете заниматься до того времени?

– Схожу домой, пообедаю, приведу себя в порядок...

По лицу юноши скользнула улыбка.

– Жаль, – проговорил он, – я надеялся, что мы вместе погуляем. Хотел заманить вас...

– Куда?

– В город. Я, собственно, его как следует и не видел. Хотел, чтобы вы мне его показали.

– А вы уже обедали?

– Нет. Но я так плотно позавтракал, что еще не проголодался.

– Я приглашаю вас на обед.

– А здесь есть ресторан?

– Нет, я приглашаю вас домой. Правда, готовила я вчера, но думаю, что вам мои блюда покажутся вполне съедобными.

– А что скажет ваша матушка?

– Я уже забыла, когда жила с ней.

– А соседи? Что скажут они, если увидят меня в вашем доме? Ведь в провинции нравы не такие, как у нас в Пеште.

– Нравы у нас другие, это верно, но меня не интересует мнение соседей. Я отвечаю за себя, а не соседи. Однако если вас это смущает, мы можем пройти ко мне так, что нас ни одна живая душа не заметит.

Юноша пожал плечами:

– Я не против.

Они не спеша направились к лесу. По пути Марика объяснила, что домик ее стоит на самой окраине, возле кладбища, к которому ведет дорога через лес.

– У меня небольшой садик, так он примыкает прямо к опушке, – продолжала объяснять девушка. – Со стороны леса в изгороди есть неприметная калитка. Весной я обычно хожу домой этой дорогой. Немного длиннее, зато приятнее: нет пыли и воздух свежий.

Когда они поднялись на вершину холма, Эндре впервые увидел затопленную вешними водами равнину. Он остановился, пораженный видом разбушевавшейся стихии:

– Словно огромное озеро!..

Марика тоже посмотрела на водное зеркало.

– Дорого нам обойдется это зрелище, – печально заметила она. – Под водой оказались не только луга, но и пахотные земли сельхозкооператива. А уровень воды в Кевешде продолжает подниматься. – Она показала рукой в сторону реки: – Посмотрите вон туда. Люди работают так уже третий день.

С вершины холма были хорошо видны и бульдозеры и грузовики, выстроившиеся в длинный ряд. Они беспрестанно подвозили грунт для укрепления насыпи.

– Когда у вас в последний раз было наводнение?

– По рассказам директора школы, в начале тридцатых годов. Говорят, вода поднималась тогда до церковной ограды.

– А ведь церковь стоит на самом высоком месте, – заметил Эндре, глядя в сторону вытянутой руки Марики. – Я читал, что Дунай тоже вышел из берегов. В Пеште почти все низкие места залило водой.

– Пойдемте, – предложила девушка и пошла дальше. – Вы где живете в столице?

– На проспекте Пашарети. Красивое место, хотя мне лично оно не нравится: там очень сыро, Вы бывали в Пеште?

– Я там родилась. И хотя с детских лет живу в провинции, в Будапешт не раз наезжала навещать бабушку.

– Вам нравится жить в провинции?

– Просто я привыкла, а привычка подчас сильнее любви.

В лесу стояла тишина. Когда Эндре и Марика на минуту умолкали, слышен был только шорох опавшей хвои под их ногами. Эндре казалось, что он идет по мягкому ковру. От царившей вокруг тишины и спокойствия его охватило такое блаженство, что и деревья, и кустарники, и скалы, и солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые кроны деревьев, навались сказочно прекрасными.

– Знаете, у меня такое чувство, будто я давно знаком с вами.

– А я думала, вы совсем забыли обо мне.

– Нет, не забыл. Напротив, мне даже немного обидно было, что вы не навестили меня в больнице.

– Я вас уже не застала там.

– А вы приходили?

– Конечно, приходила.

– А почему ничего не написали?

Марика искоса посмотрела на Эндре, желая встретиться с ним взглядом, но он в этот момент смотрел себе под ноги.

– Я писала, и не один раз.

– Но я не получил ни одного вашего письма.

– Дело в том, что письма я не отправляла.

– Почему же?

– То не смела, то не хотела.

– Тогда зачем же писали?

– Не могла не писать.

– И что же вы сделали с теми письмами?

– Оставила у себя.

– А нельзя мне прочесть их?

– Может, как-нибудь... потом... я отдам их вам...

– Когда же?

– Этого я и сама пока не знаю. Может быть, никогда...

– От чего же это будет зависеть?

Марика немного помолчала, затем сказала:

– Скоро мы придем.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Не захотела – и не ответила.

Эндре собрался было бросить окурок, но девушка схватила его за руку:

– Так нельзя, сначала затопчите...

Эндре втоптал окурок в землю.

– Я хотел попросить у вас прощения. – Он коснулся руки Марики.

– Прощения? – нахмурилась она. – За что?

– За свои нелепые подозрения. Разве вы не помните?

– Не знаю, что вы имеете в виду.

– Я ведь вас назвал тогда любовницей лейтенанта Ковача.

– А, вспомнила! А откуда вам стало известно, что это не так?

– Ковач сказал.

– А если он вас обманул?

– Да и вы говорили, что это не так.

– Но мне же вы не поверили. Так почему же верите Ковачу? Не вижу логики.

– Зато я вижу. Я знаю, что Ковач мне не солгал, не мог солгать.

– А если солгал? Вдруг я все же его любовница, тогда что?