Текст книги "Стать человеком"

Автор книги: Андраш Беркеши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– Если бы я был офицером, – заметил Эндре, – я бы не преминул поухаживать за вами.

– Спасибо за комплимент. – Ева загасила сигарету я подняла взгляд на юношу. – Вполне вероятно, что ваши старания не пропали бы даром. От дремучей скуки, в которой я пребываю, я, может, и изменила бы мужу, если бы встретился человек, который был бы близок мне по духу и понимал меня. Но среди окружающих такого человека нет.

Эти слова Эндре воспринял как приглашение к легкому флирту, отказываться от которого было бы грешно.

– Знаете что... – начал он. – Разрешите мне называть вас просто Евой? А то как-то неловко говорить вам «товарищ» или «сударыня».

– Зовите меня просто Евой.

– Хорошо, Ева...

Она улыбнулась:

– Вы не голодны?

– Да нет.

Тем временем за окном рассвело, из-за горизонта показалось солнце, под лучами которого снег вокруг заискрился. Ева, погрузившись в свои мысли, смотрела в окно, слегка покачиваясь в такт подрагиванию вагона. Эндре невольно залюбовался ею. «Этот Ковач либо дурак, либо неврастеник, – невольно подумал он, – если заставляет скучать такую женщину. Она ждет его не дождется, а он в это время играет в солдатики. Эти современные мужчины с ума, видно, посходили».

Чем дольше Эндре думал о Еве, тем больше она ему нравилась. «Ну и скотина же я! – ругал он себя. – Стоило только женщине пожаловаться на скуку и одиночество, как я уже готов волочиться за ней...»

Сквозь густые светлые волосы Евы пробивались солнечные лучики, но так продолжалось всего лишь несколько мгновений. Потом поезд повернул вправо и солнце уплыло из окошка, «Эта женщина, конечно, несчастлива, – мысленно рассуждал Эндре, – хотя красива и умна...»

– Если бы я был вашим мужем, – наконец заговорил он, – я бы ушел из армии, устроился на гражданке и все свободное время уделял вам. – Он прислонился спиной к окну и продолжал: – Я вообще не могу понять мужчин, которые предпочитают военную карьеру гражданской профессии.

Женщина взглянула на Эндре:

– Три дня назад я уехала от мужа. Перед самыми праздниками я предъявила ему ультиматум: или я, или служба в армии. Между прочим, у него есть диплом педагога. Вот я и предложила ему демобилизоваться, чтобы потом переехать в Будапешт. Он попросил отложить решение этого вопроса на неделю, я согласилась. Праздники прошли. И что же он решил? Он предложил мне потерпеть еще годик, пообещал, что за это время добьется перевода в Пешт. Но я не хочу и не могу ждать так долго. И я поставила условие: или он немедленно подает рапорт с просьбой о демобилизации, или я забираю вещи и уезжаю. Разумеется, никакого рапорта он не подал. Я собралась и уехала.

– Но сейчас-то вы возвращаетесь.

– Всего на несколько дней. Видите, у меня и вещей-то, собственно, никаких нет. Дело в том, что мне приснился дурной сон, а я очень суеверна. Однако, как только я смогу убедиться в том, что с ним ничего не случилось, я немедленно возвращаюсь в Пешт.

– Да ничего с ним не случилось.

– А вам откуда известно?

– А что с ним может случиться? Он знает, что вы приедете?

– Нет, а что?

– Тогда я помогу вам: чемодан-то у вас все-таки тяжелый.

На минуту в вагоне воцарилась тишина, лишь колеса по-прежнему выстукивали свою монотонную песню.

Ева смело выдержала взгляд юноши, не отвела глаз в сторону.

– А вы, как я посмотрю, такой же напористый, как ваш отец, – заметила она.

– А откуда вы знаете моего отца?

– Люди много говорят о нем.

– Вы станете смеяться: я пока что не напористый, но очень хотел бы стать таким.

Ева рассмеялась:

– Пока мы доедем до Кевешда, вы, чего, доброго, убедите меня в том, что совсем невинный мальчик.

– Этого я утверждать не стану. Но, хотите верьте, хотите нет, только, когда я в первый раз поцеловался с девушкой, меня потом не один день мучили угрызения совести. Позже я, конечно, уже не был таким наивным, однако с кое-какими принципами не расстался до сих пор.

– А именно?

– Вы смеяться станете, если скажу.

– Ничего с вами не случится, если и посмеюсь немного. Ну, говорите же, может, это и не смешно вовсе. – Интуитивно Ева почувствовала какую-то противоречивость в характере парня. Например, несколько минут назад она подумала, что юноша пересядет на ее сторону и начнет шептать ей на ухо всякие любезности, а он как ни в чем не бывало продолжал сидеть на своем месте, вытянув ноги, и лишь издали смотрел на нее.

– Никогда не добиваться любви с помощью насилия, – проговорил он и сдвинул брови. – От этого принципа я не откажусь, даже если стану отъявленным негодяем.

Ева с удивлением взглянула на юношу:

– Негодяем? А почему вы решили им стать?

– Потому что им легче живется на свете, чем порядочным людям. Но давайте лучше вернемся к моим принципам. До сих пор я не смел в присутствии посторонних обнять девушку, тем более поцеловать ее...

– Это и мне не нравится. Но почему вы именно сейчас решили распрощаться с кое-какими принципами?.

– Потому что до сих пор я другими глазами смотрел на девушек, а теперь убедился, что им больше нравятся хамы. Стоит только человеку проявить себя с этой стороны, как они слетаются, словно мухи на мед.

Ева улыбнулась одними глазами, затем кивнула и попросила:

– Не снимете ли вы мой чемодан с полки?

Когда Эндре снял чемодан, она достала бутерброды и начала уговаривать его поесть:

– Пора привыкнуть, что вкусными вещами вас будут угощать девушки и женщины, а не ваш повар.

Эндре при виде аккуратно нарезанных бутербродов почувствовал легкий голод, но есть все же отказался и лишь после настойчивых уговоров Евы переменил свое решение.

Поезд мчался по Задунайской равнине, а они сидели вдвоем в купе и с аппетитом уплетали бутерброды, временно забыв о своих заботах. Разговаривая, они перескакивали с одной темы на другую, и тут выяснилось, что у них есть общие знакомые.

Когда поезд уже подъезжал к городу, Эндре заметил, что Ева вроде бы нервничает. Она и в самом деле нервничала. Попутчик ей нравился, но ее беспокоило, что, даже расставшись с мужем, она постоянно думает о нем. «Я не должна распускаться, – мысленно уговаривала она себя. – Раз Петер решил остаться в армии, значит, нас уже ничто не связывает. Наш разрыв зависит не от меня. Если бы он по-настоящему меня любил, то я занимала бы первое место в его жизни, а это не так. Конечно, я спрошу, что же он в конце концов решил...»

Поезд начал замедлять ход. Они оделись, сняли свои вещи с полки и растерянно уставились друг на друга.

– Встретимся в гостинице, – неожиданно произнесла Ева, – благо она в городе одна. Я сама вас разыщу.

Эндре молча кивнул. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится эта гостиница, более того, ему даже расхотелось встречаться с Евой. Он сел в такси и уехал.

Ехать пришлось недолго. Вскоре машина остановилась перед трехэтажным зданием. Эндре расплатился с шофером и, выйдя из машины, принялся с любопытством осматривать здание в стиле барокко, которое, судя по всему, недавно отремонтировали. На первом этаже располагался ресторан и эспрессо с отдельным входом.

Эндре вошел в просторный холл с удобными креслами и низенькими столиками. Слева виднелась большая стеклянная дверь с табличкой «Вход в ресторан» на венгерском и на трех иностранных языках. Справа от двери находилась длинная стойка, за которой скучала от безделья красивая девушка-администратор в темно-синем форменном костюме.

Придав лицу серьезное выражение, Эндре подошел к стойке и поздоровался. Девушка взглянула на него с удивлением:

– Добрый день! Что желаете?

Эндре чуть было не рассмеялся от такой вежливости. Он оперся руками о стойку, слегка сдвинул шапку на затылок и сказал:

– Я хотел бы снять номер до утра, одноместный, если можно, с ванной.

Девушка опять удивленно взглянула на него. Глаза у нее были серо-зеленые, как у кошки, и лишь обрамлявшие их густые длинные ресницы сглаживали первое неприятное впечатление.

– А почему бы вам не обратиться в военную гостиницу? – спросила девушка. – Она находится на соседней улице, второй дом направо.

Юноша потер подбородок, в глазах у него появились озорные огоньки.

– Если подойдете ко мне поближе, я по секрету шепну вам причину, по которой не могу этого сделать, – проговорил он, оглядываясь.

Как раз в этот момент в дверях гостиницы показалась Ева. Девушка-администратор по привычке отвесила входившей вежливый поклон.

– Ровно в полночь заканчивается мой отпуск. Неужели вы хотите, чтобы оставшееся время я обязательно провел в обществе военных? Наверное, нет?..

– Это уж ваше личное дело, – заметила девушка-администратор грудным голосом. Она достала из ящика бланк анкеты для проживающих и протянула его Эндре: – Прошу вас, заполните вот это. – Затем обратилась к Еве: – Доброе утро, сударыня. Прошу минутку терпения. – Склонившись над большой толстой книгой, она что-то поискала, а затем сказала: – Вам, товарищ военный, я могу предоставить сто тридцатый номер... с ванной, с видом на площадь. Сто десять форинтов в сутки...

– Могу я сразу расплатиться?

– Как вам будет угодно.

Эндре заглянул в счет, заполненный девушкой-администратором, и положил перед ней две бумажки в сто пятьдесят форинтов.

– Сейчас я дам вам сдачу.

– Оставьте себе, уважаемая.

– Благодарю вас, но я чаевых не беру.

«Вот черт! – мысленно выругался Эндре. – Какая сознательная!»

Положив сдачу в карман, он поднялся в номер. Поставил чемодан, подошел к окну, отодвинул штору и посмотрел на засыпанную снегом площадь, обрамленную двух– и трехэтажными зданиями в стиле барокко. В самом центре площади возвышался бронзовый памятник, обнесенный красивой оградой из кованого железа, вокруг которой росли деревья, похожие на гигантские лопаты. Задернув штору, Эндре пощупал радиатор водяного отопления – он оказался горячим, затем заглянул в ванную, где все так и сияло чистотой.

«Зачем я это делаю? – подумал он, закуривая. – Зачем мне все это? Неплохо бы знать, когда она зайдет, а то, чего доброго, застанет меня в ванной».

Долго ждать ему не пришлось: вскоре в дверь постучали. Эндре открыл дверь и увидел Еву. Она быстро проскользнула в номер и подставила ему щеку для поцелуя.

Эндре обнял ее.

– Постой! – Она высвободилась из его объятий: – Подождем немного.

– Чего ждать? – Эндре снова попытался обнять ее.

– Подожди, – прошептала она. – Сначала я должна поговорить с Петером... Прошу тебя...

– Потом поговоришь...

– Нет, я должна сначала с ним поговорить... Ради себя, ради тебя...

– Ковач не так глуп, чтобы позволить тебе уехать.

Однако Ева осталась непреклонной.

– Ты подожди, я скоро вернусь. Я тебя не обману. Я даже чемодан здесь оставлю.

И она ушла.

Эндре пообедал в ресторане один. Он не спускал глаз с двери, но Ева почему-то не возвращалась.

После обеда он зашел в эспрессо. Первой, кого он там увидел, была Марика, встрече с которой он очень обрадовался. Он подошел к столику, за которым она сидела, и спросил:

– Узнаете меня, Лоллобриджида?

– Конечно, узнаю. Из отпуска возвращаетесь?

– Не помешаю? – Не дожидаясь ответа, он сел на свободный стул.

Улыбка исчезла с лица Марики, взгляд ее темных глаз стал серьезным.

– Теперь-то уж я уверена в том, что вы мне солгали, – заявила она.

– Почему вы так думаете?

– Если бы вы были сыном Гезы Варьяша, вы бы сейчас со мной так не говорили...

– Это почему же?

Марика пригладила волосы.

– Я прочла в газете, что у Варьяша умерла жена. И по радио об этом сообщали.

– Подождите меня, – перебил ее Эндре, – только никуда не уходите.

Он еще раз посмотрел на грустное лицо девушки и быстро вышел. Поднявшись к себе в номер, он достал из чемодана книгу отца и вернулся к Марике.

– Вот вам и обещанный роман с автографом моего папаши. – Эндре положил книгу на стол.

Девушка перевела взгляд с юноши на книгу, раскрыла ее, полистала и, заметив надпись, прочла:

– «Марике Шипош с пожеланием никогда не оставаться одинокой. Декабрь 1964 года. Геза Варьяш». Спасибо, – тихо поблагодарила она. – Не сердитесь на меня, пожалуйста...

– Что касается скорби, то скорбеть можно по-разному: одни делают это ради показухи, а другие переживают тихо, в душе... И хоть вам это, видимо, вовсе не интересно, все же скажу: я любил мать и очень жалею, что ее больше нет... Но ее уже никакими слезами из могилы не поднимешь...

– Я не хотела вас обидеть. Просто мне показалось несколько странным ваше поведение. Вы, конечно, правы. Но если бы моя мама умерла, я бы, наверное, все время только и делала, что плакала.

– И жалели бы самое себя, – мрачно констатировал Эндре. – Люди порой любят казаться печальными, чтобы другие замечали это и сочувствовали им. А меня пусть никто не жалеет, даже вы. Я этого не люблю. Только я имею право жалеть себя. – Подозвав жестом официанта, он заказал две рюмки коньяка, не спросив Марику, будет ли она пить. «У меня есть еще две тысячи форинтов, – мысленно подсчитал он, – до весны вполне хватит».

Посмотрев на его печальное лицо, Марика подумала: «Сейчас он совсем не такой, каким был перед праздниками. Сразу видно, что смерть матери потрясла его. И мне его очень жаль, хотя я и не имею права...» Чтобы как-то отвлечь Эндре от невеселых мыслей, она спросила:

– Вы когда возвращаетесь в часть?

– Должен быть в казарме ровно в полночь.

– Трудно служить?

– Дело не в этом.

– А в чем же?

– В том, что в армии все нужно делать по команде старших и командиров.

На лице у девушки появилась робкая улыбка. Она решила, что Эндре в семье баловали, потакали во всем, поэтому теперь ему так трудно приспосабливаться к армейской жизни.

Официант поставил на стол коньяк, однако Марика к своей рюмке даже не притронулась.

– Почему вы не пьете? – поинтересовался Эндре.

– Не люблю, не привыкла.

Эндре свою рюмку выпил.

– Какая порядочная девушка! Так сказать, достойный пример для нашей молодежи. – В его голосе звучала легкая насмешка. – Представляю, как вас обожают ученики. – Он показал на рюмку: – Так и не выпьете?

Марика покачала головой.

Эндре выпил и ее рюмку. «Эта добродетельная гусыня наверняка в душе смеется надо мной», – думал он, догадываясь, что ведет себя довольно странно, но уже ничего не мог с собой поделать. Ему почему-то вдруг захотелось обидеть девушку.

– Почему вы молчите?.. А впрочем, для педагога рядовой солдат, конечно, не собеседник. Вот если бы у меня на погонах сверкали офицерские звездочки, тогда бы вы удостоили меня своим благосклонным вниманием.

Марика как ни в чем не бывало стряхнула пепел с сигареты и спросила:

– Почему вы придираетесь ко мне?

– Просто не люблю, когда люди корчат из себя бог знает что.

– С вами творится что-то неладное: либо у вас нервы не в порядке, либо вам вообще нельзя пить. Сходите к врачу. – Она посмотрела на часы: – К сожалению, мне пора. – Потом встала и поправила платье. – До свидания. За книгу большое спасибо.

Эндре ничего не ответил. Он смотрел вслед удалявшейся девушке, надеясь, что она обернется, но Марика шла к двери не оборачиваясь, хотя на самом деле была не так спокойна, как казалось. Ей было жаль Эндре, его странное поведение она, естественно, объясняла тем, что совсем недавно он пережил смерть матери, но позволить смеяться над собой... «Нет, этого я никому не позволю», – решила она, пересекая площадь. Дойдя до здания горсовета, она остановилась, поправила волосы и вошла в подъезд...

Ева вернулась в гостиницу, когда уже начало смеркаться. Эндре она разыскала в эспрессо. Раньше Эндре никогда не пил помногу, поэтому не знал, как на него может подействовать алкоголь. Сам он не терпел пьяных и сейчас очень злился на себя. «Какой же я мерзавец! – бормотал он себе под нос. – Ищу утешения в алкоголе». Уяснив это, он оттолкнул от себя очередную рюмку с коньяком и вдруг заметил стоявшую перед ним женщину. Он уставился на нее, словно видел в первый раз.

– Расплатись и пошли отсюда! – приказала Ева. – Я пойду вперед. Мой номер двести восьмидесятый, только осторожно входи. – И она удалилась.

Эндре смотрел ей вслед с горькой усмешкой. «Черт знает что творится на этом свете, – думал он. – Клятва верности!.. Все летит к чертям собачьим... «Ты, Ева, любишь своего Петера?» – «Люблю». – «Будешь верна ему до смерти?» – «Буду, святой отец...» Какая глупость! При обручении задают совсем не те вопросы, к тому же Петер Ковач не венчался в церкви. Значит, эта белокурая бестия не говорила таких слов, как «святой отец»... Но что же она все-таки говорила?..»

Эндре заплатил по счету, дал официанту, подобострастно лебезившему перед ним, пятьдесят форинтов на чай, встал и, почти не шатаясь, направился к выходу. Поднимаясь по лестнице, он напевал под нос какую-то песенку. В коридоре не было ни души, одинокая лампочка горела только в самом его конце, отчего царил полумрак.

Дверь в номер Евы оказалась не заперта. Эндре вошел и закрыл ее на ключ. Ева лежала на диване и плакала. Он подошел к ней, сел и потряс за плечи:

– Ты почему плачешь? Тебя кто-нибудь обидел?

Спина у Евы содрогалась от рыданий. Эндре осторожно обнял ее:

– Ну скажи же, в конце концов, что случилось? Почему ты молчишь?

Она села с закрытыми глазами, и по щекам у нее безудержно текли слезы.

– Он меня выгнал.

– Кто?

– Петер. Сказал, чтобы я убиралась к чертовой матери...

– И тебя это расстроило? Ты же сама ушла от него, более того, уехала в Будапешт.

– Но я же вернулась! Я думала, ему будет недоставать меня, а он прекрасно без меня обходится. Даже женщину успел себе найти.

– Ты кого-нибудь застала у него?

– Нет, но он как раз ждал Марику Шипош.

– Учительницу?

– А ты ее знаешь?

– После обеда я сидел с ней здесь, в эспрессо. Отсюда она, видимо, и пошла к твоему мужу. Ну и как же все было? Ты позвонила – он тебя впустил. А потом что говорил? До того, как послал к чертовой матери...

Ева попыталась восстановить в памяти встречу с мужем... Ей было больно, что Петер повел себя именно так. Ведь она надеялась, что, увидев ее, он начнет умолять ее остаться. Она бы выслушала его, немного помедлила, а потом... согласилась...

Петера она застала за приготовлением обеда. Он был в тренировочном костюме, все лицо перепачкано мукой. Ева чуть было не рассмеялась, глядя на него, но все-таки сдержалась и вошла в кухню вслед за мужем.

– Закрой дверь и садись, если хочешь, конечно, – сказал Петер и вернулся к плите. – Ты зачем приехала? Забыла что-нибудь?

Еву словно по лицу ударили – она даже дар речи потеряла. А Петер как ни в чем не бывало высыпал на сковородку мелко нарезанный картофель.

– Ты передумал? – спросила она, справившись с собой.

– Мне нечего передумывать, – ответил он. – Просто я не люблю, когда меня шантажируют. – Он повернулся к ней и холодно спросил: – Ты останешься? Я спрашиваю потому, что, если ты останешься, я поджарю побольше мяса.

Ева посмотрела на плиту, где в тарелке лежало кусков пять мяса, которых вполне хватило бы для троих.

– Ждешь гостей на ужин? – с подозрительностью в голосе спросила она.

– Да, жду.

– И кого же?

Петер улыбнулся одними глазами:

– А почему тебя это интересует? Ты бросила меня здесь с ребенком, уложила вещи, и укатила в столицу, сказав на прощание, что мы встретимся на бракоразводном процессе... Грязное белье и то не постирала. Чего же ты теперь от меня хочешь? Зачем беспокоишь? Никаких тайн у меня нет, я действительно жду женщину.

– Марику?

– Ее. А тебе разве не все равно? – с вызовом спросил он после небольшой паузы.

– Понятно. Так вот, оказывается, почему ты меня так легко отпустил. А я-то дура... Если бы я знала... Симпатичная Марика! Учительница, которая всегда так мило беседует! С каким нетерпением вы дожидались того момента, когда я наконец уеду! А я-то еще ломала голову, как мне поступить!

Петер преспокойно выкладывал из сковородки поджарившийся в кипящем масле картофель. Масло, попадая на огонь, потрескивало, брызгая на кафельные изразцы. Еву охватила злость: она чувствовала себя оскорбленной. За два года она превратила эту скромную квартирку в уютное семейное гнездышко, а теперь эта парочка ждет не дождется, когда она уберется отсюда.

– Ну, так ты остаешься или нет? – снова спросил Ковач.

– Ни на минуту!

– Как хочешь. Обратно в Пешт уедешь?

– А тебе-то какое дело?

– Никакого. Ты сама поставила мне ультиматум, который я не собираюсь выполнять. Я, как мог, пытался объяснить тебе, о чем идет речь, но разве тебя уговоришь? Как видишь, жизнь без тебя не остановилась. Правда, теперь у меня еще меньше свободного времени, так как Питю требует много внимания. Но ничего, как-нибудь проживем. Ты так и приехала без ничего, даже чемодана с собой не захватила?

– Так вот и приехала.

– Выходит, ты не домой ехала. – Глаза у Петера как-то странно заблестели. – А может, ты приехала не одна?

– Уж не думаешь ли ты, что я законченная дура? Да, я приехала не одна, если тебя это интересует. Не только у тебя есть любовница, у меня тоже кое-кто имеется. Он ждет меня в гостинице. Ты думаешь, я слепая и ничего не видела? Я давно заметила, что ты снюхался с этой серой мышкой. Еще как заметила! Но только вам, лейтенант Ковач, не удастся посмеяться надо мной, не удастся безнаказанно оскорблять меня. Если ты себе такое позволяешь, то и я...

Петер выключил газ.

– Значит, ты приехала с любовником?

– Да! – высокомерно заявила Ева. – У него в городе дела, вот я и решила навестить тебя.

– Тогда убирайся к чертовой матери, да побыстрее... А то я не знаю, что с тобой сделаю!..

Выражение лица у Петера при этом было такое, что испуганная Ева выбежала из квартиры. У входа она столкнулась с Марикой. Девушка остановилась и улыбнулась:

– Ева...

Но та, охваченная гневом, бросила на девушку взгляд, полный ненависти, и, не вымолвив ни единого слова, промчалась мимо...

Эндре молча слушал рассказ все еще плачущей женщины.

– Ева, – тихо сказал он, – ты, как я посмотрю, любишь своего мужа.

– Я его ненавижу!

– Ничего подобного, ты его любишь и потому ревнуешь.

Ева заревела еще громче.

– Ну, не плачь только... Плакать бесполезно... Этим ничего не поправишь. Думаю, лучше будет, если ты вернешься к нему... скажешь, что любишь...

– Чтобы после всего этого я вернулась?! А если он любит эту стерву? Если я не нужна ему?..

Эндре облегченно вздохнул. У него словно камень с души упал, когда он понял, что Ева действительно любит своего мужа: это давало ему возможность с честью выйти из создавшегося положения.

– Ева, – Эндре легонько дотронулся до ее плеча, – ты плохо знаешь мужчин. Я уверен, Ковач любит тебя.

– А Марику?

– Боже мой... не будь такой глупой. Разве можно ее сравнить с тобой? Ты намного красивее...

– Нет, после всего случившегося я не могу вернуться к нему. Он со мной даже разговаривать не станет.

– А ты ему никогда не лгала?

– Никогда. Я ведь и сейчас сказала, что у меня кто-то есть, но не назвала имени.

– Смотри, не вздумай назвать! Ты и представить себе не можешь, что он со мной сделает, если узнает. Не говори по крайней мере до тех пор, пока я служу в армии.

– Он ни о чем не узнает хотя бы потому, что я не вернусь к нему... Пока не вернусь. Ночным поездом я уезжаю в Пешт, а там видно будет.

– Я провожу тебя на вокзал.

– Не нужно. Лучше, если нас не увидят вместе. Я доеду на такси. Который сейчас час?

Эндре щелкнул зажигалкой и при свете пламени посмотрел на часы.

– Начало одиннадцатого. Можно спокойно собраться.

– Не уходи. Вот мы и повеселились! – с горькой усмешкой заметила она и хотела что-то добавить, но в этот момент в дверь постучали.

– Стучат, – испуганно прошептала Ева.

– Слышу... Спроси, кто там. И ничего не бойся. – Эндре старался говорить как можно спокойнее, хотя сердце у него учащенно билось.

Она подошла к двери и спросила:

– Кто там?

– Это я, открой!

По голосу оба мгновенно узнали Петера Ковача.

Эндре вскочил, словно подброшенный пружиной.

– Открывай, не то я выломаю дверь! – потребовал Петер.

Ева отперла дверь. Ковач вошел и от изумления застыл на пороге. Пока Ева медлила за дверью, он понял, что она не одна, но никак не мог предположить, что встретит в ее номере Эндре Варьяша. Огромным усилием воли он все же взял себя в руки.

Эндре в свою очередь понимал, какая борьба происходит в душе офицера, и потому решил, что, если тот набросится на него, он даже защищаться не станет. Но Ковач застыл на месте, как монумент, и Эндре почувствовал себя сбитым с толку.

Наступившая тишина угнетающе действовала на всех троих.

– Я думал, ты пошутила, – первым нарушил молчание Ковач. – На такое я, признаться, не рассчитывал. – Он повернулся и вышел из номера.

– Петер! – крикнула Ева ему вслед. – Петер!.. – Но Ковач, даже не обернувшись, хлопнул дверью.

Ева и Эндре молча смотрели друг на друга.

Эндре лежал в темноте, вглядываясь в потолок. В спальной комнате помещалось тридцать солдат, некоторые из них шумно дышали, а несколько человек негромко похрапывали. Ветер за окнами совсем стих, и теперь были хорошо слышны все звуки, доносившиеся с казарменного двора.

Эндре только что лег. К своей койке он пробрался почти бесшумно, но, когда начал раздеваться, на соседней койке проснулся Анти. Он пожал Эндре руку и еле слышно поинтересовался, какие новости.

– Завтра расскажу, – шепотом ответил Эндре, забираясь под одеяло с твердым намерением сразу же уснуть. Однако сон не шел к нему: мучило сознание вины, ведь он в какой-то степени подпортил Еве жизнь.

Чтобы хоть как-то успокоиться, он начал убеждать себя в том, что Ковач разошелся с женой вовсе не из-за него, а его встреча с Евой лишь поставила последнюю точку в отношениях супругов. Да и что предосудительного он, собственно, совершил? Всего лишь зашел к Еве в номер, но они же с Ковачем, несмотря ни на какие раздоры, по-прежнему любят друг друга. Эндре без особого труда представил Ковача, который застыл в дверях номера с выражением изумления на печальном лице. «Что же творилось в тот момент в душе лейтенанта? О чем он думал? – настойчиво задавал себе вопросы Эндре. – Самочувствие у него было, видимо, прескверное, – пришел он к выводу. – Жо мне всего лишь сестра, а какую боль я испытал, застав ее в номере с мужчиной? Ковач же наверняка страдал сильнее, ведь он застал свою жену. И не с кем-нибудь, а со мной, его подчиненным, что само по себе уже оскорбительно...»

И тут Эндре начал мысленно спорить с собой: «Чего ради я, собственно, мучаюсь? Ева сама застала Ковача с учительницей, а раз так, то какое же он имеет право судить ее? Да он вообще не имеет морального права осуждать Еву и уж тем более обвинять ее в неверности. Если на то пошло, он сам выгнал ее из квартиры и, можно сказать, толкнул в объятия другого мужчины, а тот факт, что этим мужчиной оказался я, Эндре Варьяш, ничего не меняет. И все-таки Ева не нарушила супружеской верности. Ради военной карьеры Ковач бросил ее, а она, несмотря ни на что, продолжает его любить... Стоило ей увидеть плохой сон, как она мигом примчалась из Пешта в надежде, что муж утешит ее и уговорит остаться. Однако Ковач не сделал ни того, ни другого, напротив, он оскорбил ее... Естественно, что бедной женщине захотелось как-то отомстить мужу...»

Издалека донесся гудок паровоза, и снова наступила тишина. Эндре уже согрелся под одеялом, но уснуть так и не смог. Какая-то странная нервозность охватила его. Он повернулся на левый бок и шепотом позвал:

– Анти, ты спишь?

– Нет.

– У тебя, случайно, нет воды?

– Кажется, есть бутылочка.

– Дай, в горле пересохло, а вставать что-то не хочется.

Щуплый паренек неохотно вылез из-под одеяла и, стараясь не шуметь, на цыпочках приблизился к своему шкафчику, поискал в нем что-то, потом подошел к Эндре, присел на край его койки и протянул бутылку с минеральной водой, заткнутую кукурузным початком вместо пробки:

– Пей, только не всю.

Эндре ладонью обтер горлышко бутылки и, сделав несколько глотков, поблагодарил:

– Спасибо.

Вскоре, так и не успокоившись, Эндре встал, завернулся в одеяло и, осторожно ступая по полу, вышел из спальной комнаты.

В конце коридора возле стола дневального одиноко топтался рыжий Поллак.

Эндре почти бесшумно прошел по коридору.

– Ты чего не спишь? – спросил его Поллак и, выбравшись из-за стола, предложил: – Закуришь?

– Не спится что-то, – объяснил Эндре и взял двумя пальцами из пачки сигарету: – Спасибо.

Рыжеволосый парень сначала закурил, а затем произнес:

– Холодно сегодня. Пожалуй, градусов двадцать будет. Сколько на твоих?

– Двадцать минут второго. А какой сегодня день?

– Четверг. Завтра уже Новый год. Интересно, что-то он нам принесет. Ты веришь в приметы?

– Да не очень, – ответил Эндре. – Ну что нового может принести нам Новый год? Да ничего. Все будет так же, как в прошлом году.

В этот момент скрипнула дверь. Поллак и Варьяш оглянулись. К ним приближался Анти Штольц в накинутой на плечи шинели, вторую шинель он держал в руках.

– На, накинь, – сказал он, обращаясь к Эндре, – а то простудишься. – Поморгав близорукими глазами, он пробормотал еще что-то, повернулся и пошел в умывальник.

Эндре, накинув шинель на плечи, направился вслед за товарищем. Подойдя к водопроводному крану, он отвернул его и с жадностью напился. Подошел Анти. Несколько раз зевнув, он снял очки и протер глаза, затем сглотнул и уселся на покрытый одеялом стол, на котором солдаты обычно гладили свое обмундирование. Потом он соединил полы шинели на груди, спросил:

– Ты почему не спишь? – и, не дожидаясь ответа на вопрос, почти назидательным тоном продолжал: – Я-то лучше других знаю, что такое потерять мать... Только ее уже не вернешь.

«Бедная мама! – подумал со стыдом Эндре. – Ты и мертвая защищаешь меня... Но умирать тебе все-таки не надо было...»

Он слушал ласковые, успокаивающие слова Анти, который сам прошлой весной похоронил мать, однако в данный момент эта попытка утешить его показалась особенно неприятной и потому он перевел разговор на другую тему, поинтересовавшись, что случилось в полку за время его отсутствия.

– Ничего не случилось. Все ребята вернулись вовремя, никто не опоздал. Лейтенант Ковач пообещал нам на новогоднюю ночь выдать увольнительные в город. Пойдем ляжем, а то я уже совсем замерз.

– Подожди, я выкурю еще одну сигарету, – попросил Эндре, шаря по карманам шинели, но так ничего и не нашел. – А у тебя сигарет нет?

– Нет, – ответил Анти. – Да и не люблю я по ночам курить. Ой! – Он хлопнул себя по лбу ладонью: – Совсем позабыл. Бегьеш сказал, что с первого января наш полк переформируют. Десятого начнут работать курсы усовершенствования для офицеров запаса. Будет сформирован кадрированный батальон, а командиром его назначат лейтенанта Ковача. Наши ребята жалеют, что Ковач от нас уйдет.

– А кто же будет командовать ротой? – поинтересовался Эндре, в душе радуясь, что Ковач уйдет и тогда вряд ли им придется встречаться.

– Бегьеш тоже уходит из роты, – сообщил Анти, – его переводят в штаб.