Текст книги "Попытка говорить 2. Дорога человека"
Автор книги: Анатолий Нейтак
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)
То, что местная растительность имела отчётливый синеватый оттенок, а населяли этот вторичный луч хотя и гуманоиды, но ни разу не люди, а скорее двуногие сизые лягушки, – на фоне всего остального могло считаться сущей мелочью. Во всяком случае, Омиш полагала, что распространить веру в себя среди местных ей ничто не помешает. И Айнельди с ней не спорила.
Кто мог бы ей помешать? Разве что высшие маги Пятилучника. Но их невмешательство в большей или меньшей степени гарантировала благосклонность Неклюда. А когда в двуединую богиню уверует хотя бы пара миллионов смертных, ей и высшие маги мало что смогут сделать. Птичка клюёт по зёрнышку, но миллион зёрнышек – это уже не одна тонна питательного зерна. Если же вдобавок к поддержке рядовых смертных Омиш-Айнельди заручится поддержкой низовых адептов и верхушки магического сословия… в отсутствии прямых конкурентов, претендующих на свою долю пирога… в общем, за какие-нибудь жалкие три-четыре века можно так развернуться, что впору задумываться о вершинах. О месте в Верхнем Пантеоне то бишь.
Имея в тылу сотни миллиардов верующих – вполне реально.
…но сейчас двуединая богиня мне ничем помочь не могла. Во многих отношениях мы с ней играли на равных – что доказывал хотя бы трюк с имянаречением. А с влиянием на материальный мир у меня дела обстояли даже лучше. Что с того, что Омиш превосходила меня силой раз этак в сто? Восполнять-то потраченную энергию ей было негде… тогда как за мной всегда и всюду тенью следовало всеобъемлющее молчание Предвечной Ночи.
Как правило, смертные слабее даже мелких божков, пробавляющихся верой пары тысяч последователей. Но я-то всю свою жизнь в Пестроте построил на отрицании правил.
Когда аватара сообщила, что не может дать мне ничего, кроме своего благословения, я только рукой махнул. (Кстати, пора бы уже перестать именовать её аватарой: хотя для Омиш она по-прежнему служит воплощением, для Айнельди-то это тело – самое что ни на есть родное… с другой стороны, если не аватара, то кто? В наречиях Пестроты вряд ли найдётся нужный термин, чтобы назвать то, чем она стала!)
– У тебя только год срока, – продолжала Омиш-Айнельди настойчиво. – Я не успею…
– А я ещё раз повторю: это мой бой. И Мифрил – мой враг. Мой. Понимаешь?
– У меня есть Шимо, – суховато ответила она. "Понимаю, да ещё как…"
После известных событий в Сияющих Палатах я изменил своё мнение о старшей части двуединой богини. Впрочем, она тоже посматривала на меня… странновато, так скажем.
– В таком случае я пошёл. Всяческих удач тебе на новом месте – и до встречи.
– Постой!
– Я да вроде бы и так…
– Ты не мог бы напоследок оказать мне ещё одну… милость?
– Какую?
Будь богиня простой смертной, я бы сказал, что она замялась (вот ведь казус: не вдруг поймёшь даже, надо обращаться к ней в единственном числе или во множественном!). Впрочем, заминка оказалась недолгой.
– Ты не закончил начатое, Рин Дегларрэ.
В отсутствие божественной магии, давящей мне на мозги, я и сам соображаю довольно-таки неплохо. Конечно, присутствующая богиня могла бы на меня надавить, да только она уже видела, как я склонен на давление реагировать.
А если учесть, что ей требовалось…
– Если тебя устроит чисто магический способ, я готов.
– Мне бы хотелось… природного.
– Или магией, или никак.
– Схетта?
– Именно.
Богиня криво, совершенно не божественным образом улыбнулась. Уж не знаю, то ли Айнельди ещё не разучилась улыбаться вот так, то ли Омиш – научилась.
– Никогда бы не подумала, что стану завидовать смертной. Но ты даже невероятное делаешь обыденным… Бродяга. Неужели я хуже?
– Ты просто другая. И этого довольно.
– Не боишься женской мести?
– Вообще-то побаиваюсь. Но тут такое дело… если бы я был склонен изменять своему слову и своим… близким, я бы не был достоин твоего щедрого предложения. А поскольку мне хочется быть его достойным, я не могу его принять.
– Какие сложности ради того, чтобы сказать "нет"!
– Ты могла бы взять, что желаешь, не спрашивая.
– Неужели?
– Ну… может быть, и нет. Во всяком случае, мужской мести ты бы могла не бояться.
– О да. Мстить ты бы не стал. Ты бы просто перестал считать меня достойной. Вычеркнул из круга близких. Когда тебя оскорбляют, тебе плевать, что нанёсший оскорбление считает себя каким-то там высшим существом. Но дело не в страхе оказаться… вычеркнутой.
– Конечно. Потерять достоинство гораздо страшнее, чем друга.
– Можно подумать, что сейчас я не теряю достоинство – по капле, но неудержимо!
– Ничуть. По крайней мере, не в моих глазах.
– Да? А когда ты используешь свой магический метод, как я буду себя чувствовать?
– Так, как чувствует себя любая мать. Воротами, через которые в мир в скором времени войдёт чудо… а из-за особенностей твоего положения ты будешь также и этим чудом. Мать, приходящаяся дочерью собственной дочери…
Богиня вздохнула.
– Скажи на милость, откуда в тебе столько мудрости?
– Вот уж не знаю. Из книг, наверно.
– Не-е-ет, Рин Бродяга. Не в книжной премудрости дело… ладно. Начинай.
– Прямо сейчас?
– А разве есть смысл откладывать? К тому же ты, кажется, торопился…
– И то верно. Тогда не мешай. Работа предстоит тонкая, а я, если быть откровенным, в биомагии не очень. Может, попросишь кого-нибудь из…
– Нет. Обойдусь без "кого-нибудь".
Я пожал плечами и нырнул в транс-анализ.
В сущности, заставить женскую яйцеклетку делиться in vivo – трюк из тривиальных. Для многих видов мать-природа сделала партеногенез нормой, а магия вполне способна рамки этой самой нормы расширить. Вот только останавливаться на чистом партеногенезе я не собирался. Это показалось мне… неправильным. Даже, пожалуй, нечестным.
Омиш-Айнельди обратилась за помощью именно ко мне. К своему Дегларрэ. Пожелай она просто скопировать себя, сгодился бы любой не совсем криворукий ученик целителя.
Значит, я должен сделать больше. Хотя биомагия – это действительно "не моё".
Но кто сказал, что я обязан использовать классику биомагии?
Язык хилла – незаменимый инструмент для любого, желающего воздействовать на объект с не до конца понятной природой (биологию воплощённого божества, например). А магия подобий, применительно к живым действительно достаточно простая, способна придать ребёнку частичное сходство с "отцом", даже если этот самый "отец" в процессе зачатия просто стоял рядом, как истукан с острова Пасхи, активно шевеля исключительно мозгами.
Если я не знал, к чему приведёт вмешательство в тот или иной тонкий процесс, мне хватало ума в него не вмешиваться – в конце концов, самое известное определение описывает магическое искусство как способность сделать ровно столько, сколько считает нужным маг, и ни на волос больше. Большую часть конкретики я оставил на волю Омиш: в конце концов, телу, толчок росту которого я дал, предстоит стать её вместилищем, вот пусть она и разбирается со всякими мелкими частностями. Даже частичное внешнее сходство с собой, любимым, я прописал не как нечто обязательное, а как потенциальную возможность. Если богиня того пожелает, то трансмутирует ещё в утробе в существо, вообще на человека не похожее.
Но – жизнеспособное существо. "Запас прочности", вложенный в любой живой объект, я постарался нарастить до максимума, с каковой целью опять-таки нагло передрал несколько решений, использованных Сьолвэн при тюнинге моей бренной оболочки.
Когда я закончил свои манипуляции, оказалось, что я уложился в три часа с полтиной. Хотя мне сквозь пелену транса всерьёз показалось, что я маюсь раз в двадцать дольше. Какой-то выверт с субъективным восприятием времени, не иначе.
– Всё. Принимай работу.
Богиня приняла отрешённый вид, а её аура у меня на глазах растянулась, меняясь очень естественно и вместе с тем радикально. Омиш спешила связать себя с новым воплощением.
А потом Айнельди улыбнулась мне. И то была улыбка именно Айнельди – только её.
– Рин! Как тебе это удалось?
– Что именно "это"?
– Чудо.
– Не понимаю, о чём ты.
– Опять не понимаешь, что делаешь? Похоже, это для тебя типично.
– Так объясни. Что привело тебя в такой восторг?
– Слова тут не помогут. Но… может быть, потом ты увидишь свою… своё творение со стороны и сам поймёшь.
– Может быть, – кивнул я. Если честно, проделанное воздействие меня утомило – не до предела, но изрядно, и в данный момент я попросту не желал ничего понимать и ни во что вникать, а желал залечь в восстановительный транс на час-другой. Или хотя бы просто выспаться.
Айнельди наградила меня проницательным взглядом и слегка ткнула особым образом сложенными пальцами в середину моего лба. Импульс чужой Силы, одновременно изощрённый до предела и простой, прокатился по мне от макушки до пят. А когда он угас, исчерпав себя, вместе с ним угасла и усталость. Та самая сенсорная перегрузка – бич менталистов и других магов, чья работа связана больше с абстракциями, чем с силами, материями и стихиями, не поддающаяся ничему, кроме времени, проведённого в отдыхе от мало-мальски сложной магии, – оказалась вполне даже излечима прямым божественным вмешательством.
– Так-то лучше, – констатировала она. – Благодарю тебя, Рин Дегларрэ.
– А, брось. Друзья не ведут счёта услугам.
Богиня вздохнула. И не требовалось ламуо, чтобы понять: именно слово «друзья» стало причиной этого, опять-таки вполне человеческого, вздоха.
– Ступай. И возвращайся с победой. Надеюсь, моё благословение поможет тебе добиться того, чего ты желаешь.
"Благословение?" Ровным счётом никакого движения Сил, кроме волны целительной Силы, я не уловил. Но мгновением позже решил, что пожелание добра не обязано сопровождаться громокипящими чудесами. Даже если добра желает самая настоящая богиня.
– Я тоже надеюсь, что смогу вернуться. Так что до встречи, Омиш, Айнельди. Я вернусь!
– До встречи, Бродяга…
Легидеон.
Уникальный мир! Ещё более причудливый, чем Зунгрен. Никому не известно точно, один ли риллу создал это тройственное место с его Днём, Сумерками и Ночью, или же Легидеон обязан своим появлением трём разным властительным. Более того: никому не ведомо имя того риллу (или тех риллу), чья воля поддерживает бытие Легидеона. Если с вотчиной Клугсатра и Клугмешд всё достаточно просто и не требуется гадать, какая суть стоит за внешней формой мира-гантели, то о сути этого тройственного мира можно лишь строить гипотезы.
Формально Легидеон – планета. А на практике это три планеты, подобные матрёшкам, занимающие в пространстве одно и то же место. При этом звезды у Легидеона нет: его День залит вечным светом, излучаемым раскалённым кольцом огня вокруг этой "планеты". Близ экватора Дня обычная жизнь невозможна, да и на полюсах Дня Легидеона, мягко говоря, жарковато (потому не стоит удивляться, что тамошние жители перевернули символику света и тьмы: лучистая яркость, что рушится сверху и убивает неосторожных, ассоциируется у них со злом, тогда как уютная темнота подземелий и каверн, хранящая от света, позволяющая выжить, – с добром).
Сумерки Легидеона напоминают по своим условиям обычные миры Лепестка – такие, как Аг-Лиакк, Тагон, Длего, Силайх… но сходство условий не равнозначно сходству сути. В неком, по меньшей мере головоломном смысле Сумерки расположены "под" Днём (и "над" Ночью), они прикрыты Днём от наиболее яростных потоков света, и вместо раскалённого кольца в небе Сумерек разлито неравномерное мягкое свечение: поярче около полюсов, побледнее у экватора. Который является более холодной областью, граничащей с мёрзлым царством Ночи – опять-таки, почти непригодной для обычных живых существ, годящейся только для духов Льда и Мороза, танцующих над беззвёздными вьюжными равнинами самой "внутренней" из трёх частей мира.
Полагаю, из приведённого описания ясно, что Сумерки соединены с Днём и Ночью: с первым – около полюсов, со второй – возле экватора. Но вот как именно они соединены – задача, для слабых умов непостижимая. Слова о глобальной магии пространства мало что объясняют, а понять выведенные магами древности формулы могут не многие. Большинству достаточно чисто практических следствий из странной структуры Легидеона. Достаточно знать, что из Сумерек в День (или в Ночь) можно пройти пешком, вдоль старых, местами рассыпающихся дорог или же напрямик, по бездорожью.
Всё это вместе с ещё кое-какими деталями я узнал, когда явился к намарситу Шехетафри: выдать полуящеру обещанный рассказ о своём походе в Сияющие Палаты и узнать координаты Ламайна. Того самого места, где жил Фартож Лахсотил – древний высший маг, которого Мифрил желал видеть мёртвым.
Или хоть услышать, что он мёртв.
34
Такой город мог возникнуть только на границе Сумерек и Ночи. Когда я впервые увидел Ламайн, то долго стоял на верхушке скалы, любуясь им… и одновременно тихо ужасаясь.
Погода, словно по заказу, стояла ясная и сухая. Стылые ветра, воющие нераскаянными душами, не несли в себе, как нередко бывало в этих краях, ни колкой снежной крупы, ни льдинок града. Конечно, эти ветра сами по себе могли за считанные минуты выстудить незащищённую плоть, превратив её в оледенелый памятник самой себе, а душу из тела вырвав и присоединив к своему тоскливому хору… но моя-то защита с лёгкостью могла выдержать и не такое. Потому я мог предаваться созерцанию, не думая об окружающем.
Ламайн… чем-то он походил на Ирван, но только вывернутый. Наоборотный. От ветров Ночи Легидеона город спасался в огромной скальной расщелине, развёрнутой перпендикулярно к их преобладающему направлению. Но в его Верхних Гнёздах, лепящихся к скале бугорками с тусклыми глазами окон, всё равно было холодно. Холодно. А долбить прочный скальный монолит или топить печи достаточно часто, чтобы спастись от холода – дорого. Не все обитатели Средних Гнёзд могли позволить себе расширять жизненное пространство, углубляясь в недра камня. И потому Верхние Гнёзда заслуженно считались бедняцким жильём. Ну, относительно: настоящие бедняки, живущие на грани нищеты, в Ламайне просто не выживали. Не те условия.
А что же Нижние Гнёзда?
В них тоже было неуютно, в них состоятельные горожане тоже не селились. Но по причине прямо противоположной. Ибо на дне расселины, к стенам которой лепились дома Ламайна и через которую трудолюбивые разумные перебросили сотни висячих мостов и мостков, булькало адское варево лавы: где тускло-вишнёвое, где багрово-красное, а где и раскалённое до желтизны. Никакой выверт геологии, никакой природный вулканизм тут были ни при чём: в жидком состоянии лаву поддерживало древнее заклятье одного из Основателей города, и администрация собирала с жителей Средних Гнёзд специальный "отопительный" налог. Собранные деньги передавались в качестве платы тем магам, которые соглашались на выматывающий, едва ли не каторжный труд. Древнее и мощное, но довольно примитивное заклятье пожирало "сырую" магию, словно какое-нибудь хтоническое чудище, а для коррекции регулярно возникающих в его структуре "узлов" и "лакун" наилучшим образом подходила только магия крови. Причём не чьей-нибудь, а крови самих магов: отделаться заместительными жертвами для "ремонта" таких чар было очень сложно.
Кстати, с жителей Верхних Гнёзд, спасавшихся от холода фактически своими силами, и с живущих в Нижних Гнёздах, слишком близко к источнику жара, "отопительный" налог власти не собирали. Зато с желающего получить гражданство Ламайна этот налог требовали… ровно за одиннадцать лет и сорок четыре дня. Наскрёб нужную (немаленькую) сумму – гражданин. Нет – значит, нет. Почему именно такой срок фигурировал в документах, за давностью лет не помнили даже матёрые законники. Что не мешало им держаться за традицию всеми конечностями. Об этом забавном выверте законодательства, как и о многих других моментах, связанных с этим местом, мне поведал патрульный намарсит, оказавшийся на поверку довольно-таки словоохотливым.
…Город на тонкой грани. Город меж ледяным адом и огненной преисподней.
Ламайн.
Вздохнув, я поднялся в воздух и полетел вперёд, одновременно спускаясь в расщелину. Мифрил мне сказал, что два года назад Фартож Лахсотил жил в Нижних Гнёздах. Значит, мне снова предстоит сближение с огнём. Причём в буквальном смысле.
Пусть раскаляемая древним заклятьем лава не так горяча, как Сверкающее Море звёздного пламени – это не повод для улыбок. Ибо древний высший куда опаснее любого огня…
Разумеется, наобум я к Фартожу-Резаку не полез. Сначала я, как и во время поисков Неклюда, не поленился поднять письменные источники. Когда-то интересующий меня маг жил в Зунгрене… а значит, должен был упоминаться в документах. Увы! За давностью лет документов, хоть краем относящихся к Резаку, осталось немного. А те, что остались, большого доверия не вызывали. Это если формулировать мягко.
Например, мне попался сборник легенд, в котором натуральная страшилка про мага по прозвищу Резак – с горами трупов, выжженными долинами, кровной местью и всеобщей гибелью – соседствовала с историей, превозносившей мудрость Фартожа. В стиле "…долго думал Лерм Часовщик над тем, как это сделать (варианты: как это понять, как примириться с…, возможно ли проникнуть в… и так далее: история была оформлена циклично, как многие сказки), но, так ничего не надумав, направился к своему Учителю". Который, заметим, по имени не назывался, что вроде как должно было усилить трепет перед его неохватными достоинствами. Ясное дело, что Учитель, в котором при всей скупости описаний можно было опознать Фартожа, тоже некоторое время (как правило, вечер и ночь) размышлял, а потом (наутро) выдавал ученику со вздохом готовое решение его проблемы. Подтекстом: "И когда же ты, наконец, поумнеешь!" Сия история заканчивалась тем, что Лерм Часовщик – под мудрым руководством Учителя, ясное дело! – превращался в высшего мага и благодарил за науку понятно кого.
Как нетрудно понять, извлечь из таких, с позволения сказать, источников достоверную информацию о характере интересующей меня персоны почти невозможно. Легенды – они и есть легенды: более крутое и извилистое вранье можно встретить только в исторических сочинениях.
Изучение артефактов тоже большой пользы не принесло. Оба творения, приписываемых Фартожу Лахсотилу, с моей точки зрения были слишком просты, чтобы оказаться работой того самого мага – древнего, легендарного и пр. К тому же при не самом тщательном анализе всплывал неприятный факт: оба артефакта, якобы сделанные Фартожем, изготовили разные маги. При этом владелец коллекции, в которую входил артефакт номер раз, утверждал, что его экспонат самый что ни на есть подлинный, а властитель небольшого княжества, в сокровищнице которого находился артефакт номер два, со смехом сообщал, что у него-то предмет аутентичный, а вот коллекционер отвалил немалую кучу денег за подделку и теперь, конечно, с пеной у рта уверяет, будто подделан НЕ ЕГО артефакт, а княжеский.
И коллекционер, и князь были свято уверены в своей правоте…
Кстати, об истории вражды Мифрила и Фартожа я не нашёл ни полслова, не услышал ни шепотка, не увидел ни единого беглого упоминания. Что само по себе наводило на размышления, притом отнюдь не весёлые. Чуял, чуял я во всём этом большую и мрачную тайну. Из тех тайн, которые хоронят вместе с проникшими в неё в безымянных могилах.
В общем, помотавшись по Зунгрену, я махнул рукой на старые следы и решил отправиться прямиком в Легидеон. Транзитом через тот пост Попутного патруля, где служил полуящер: ему я был должен историю, а он, соответственно, мог дать мне нормальную, не отредактированную и не отцензурированную информацию о Резаке.
Ну, он и дал.
Фартож Лахсотил оказался уроженцем не Зунгрена, а Тагона. Будущий великий маг родился в одном из совершенно диких, ныне, кажется, уже и не существующих кочевых племён. Начинал чуть ли не как шаман, но набрал начальный багаж магических познаний, покинул родное племя и отправился в Школу Всевластной Магии, что в оазисе Нехемр (ныне, как и оазис, не существующей – времени много прошло, да…). В своё время ШВМ была известна по всему Тагону и даже немного за пределами этого мира. Ту известность, которая "немного за пределами", ей обеспечил Фартож Лахсотил лично: те сто с небольшим лет, в течение которых он заведовал кафедрой магии земли, престиж ШВМ неуклонно полз в гору. Однако преподавание будущему великому наскучило (за век с хвостиком-то – ха!) и он удалился в пустыню для изысканий уже не на время каникул, а с концами. Не удосужившись даже оформить документы об увольнении по собственному желанию, да что документы – даже намекнуть, что ждать его не стоит!
Ушёл, и как в омут канул… вернее, учитывая местные условия, как в песок зарылся.
Далее в записях о нём зиял двухсотлетний пробел. Чем бы ни занимался Фартож Лахсотил, но в сферу интересов Попутного патруля он при этом не попадал. Зато спустя указанный срок маг впервые покинул родной Тагон и отправился в Легидеон. Конкретно говоря, в День, транзитом через Сумерки. При этом маг не пользовался каменными кругами, словно избегал Межсущего. Эту странность делавший записи отметил особо, как и то, что ничего бесплотного и никаких сложных автономных чар при маге не наблюдалось, но выводы делать не стал. Вроде как sapienti sat.
На раскалённой сковородке Дня Легидеона, в краях, где не выживают даже скорпионы и ящерицы, а встречаются лишь духи Злых Песков, элементали огня и света да ещё "живые" камни, Фартож Лахсотил провёл ещё пятьсот лет. Как он добывал себе еду и воду (и нуждался ли вообще в еде и воде), история умалчивает. Констатируется лишь факт: половину тысячелетия спустя маг покинул День Легидеона и, уже не брезгуя пользоваться Межсущим (sapienti sat!), направился в Зунгрен. Где и пребывал потом… ОЧЕНЬ долго. Что он делал, Попутный патруль не волновало. Маги патруля всего лишь скрупулёзно внесли в записи очередной факт: триста восемнадцать лет назад (по счёту Зунгрена) Фартож Лахсотил покинул владения Клугсатра и вернулся в Легидеон. Поначалу в День, а не так давно – чуть раньше, чем я появился в Пестроте – обосновался в Ламайне. В Нижних Гнёздах. Впрочем, существу, которое долго жило на титанической сковороде Дня, близкое соседство с вяло булькающей лавой могло показаться даже ностальгическим…
Язык, как говорили на Руси, до Киева доведёт. Мне хватило одного короткого вопроса (сопровождавшегося поверхностным сканированием памяти), чтобы найти дорогу к зданию городской администрации. Точнее говоря, зданием это называлось бы в другом месте. Фактически же оплот местного чиновничества более напоминал разветвлённую пещеру. В самой этой пещере ко мне пристала пара охранников. Признаться, я сам их спровоцировал, придав Мрачному Скафу номер два вид грязноватый и непрезентабельный, а на своей физиономии изобразив следы не очень долгого, но интенсивного загула.
После этого уже несложно было повернуть ситуацию таким образом, чтобы горе-охранники уволокли меня в "дежурку", подальше от посторонних глаз, якобы "для выяснения", а на деле – в надежде хорошенько пошарить по карманам очередного лоха. Ну а коль скоро эта пара оказалась такой недружелюбной, меня уже не мучили лишние моральные терзания. Без лишних рефлексий я плотно спеленал обоих Голодной Плетью, порылся в их памяти, обратив особое внимание на того, который поумнее, а затем замёл следы наипростейшим способом: при помощи небольшого, еле заметного внушения и трёх бутылок креплёного спиртного, припрятанного в "дежурке" самими охранниками. Особую достоверность мизансцене придавал тот факт, что прятала бутылки не та пара, которую я обработал. Дежурили, скучали, нашли чужую заначку, не удержались…
В порядке небольшой компенсации грядущего скандальчика я сунул каждому по паре монет и удалился, закрыв дверь "дежурки" на засов. Тот, который обычно закрывали изнутри.
Разжившись новой информацией и немного подняв настроение, я посетил архив, который располагался в том же "здании", и побеседовал со старичком-архивариусом. От него я отправился в расположенное по соседству "здание" городской гильдии магов. Там про Фартожа Лахсотила знали мало, но питали к древнему магу замешанное на страхе почтение и выдали мне небольшую подборку слухов разной степени достоверности и просто баек. Главными героями последних был даже не сам маг, а его… ну, будь эти механизмы порядков на несколько проще, их можно было бы именовать големами. А так они ушли от големов примерно так же далеко, как знакомые мне по рассказам Азимова позитронные роботы – от заводных паровозиков и часов с кукушкой.
Кроме шуток. Суперголемы древнего мага, даже если поделить информацию баек на три, были способны на такое, что у местных рядовых адептов и слов-то нужных не находилось для адекватного описания. Когда я услышал очередную байку о том, как лишённое жизни и души механико-магическое создание прочитало мысли (!) заезжего менталиста (!!!)…
Ну, вы понимаете.
Да, шанс, что Фартож Лахсотил не мудрствуя лукаво прибьёт меня, едва я покажусь у него на пороге, никуда не исчез. Однако ради возможности пообщаться с разумными автоматами (а паче того – с их создателем и хозяином) я был готов пойти ещё и не на такой риск. Я, конечно, по части кибернетики спец очень так себе. Так называемое программирование Стражей, дилетантская возня с Параллелью и тому подобные потуги у настоящего программиста вызвали бы, пожалуй, лишь скептическую ухмылку. Но я хотя бы знаю само понятие "кибернетика"! Более того: даже на основании мутноватых описаний чудес големостроения я задался кое-какими вопросами, которые, надеюсь, смогут Резака удивить. И даже, чем демоны не шутят, порадовать.
В общем, покинув гильдию магов, я мысленно махнул рукой на гостиничные удобства и отправился непосредственно к древнему магу в гости. Настроение у меня было пофигистическое с изрядной примесью любопытства, а следы страха перед Фартожем я из сознания старательно изгнал. Равно как и вообще все негативные эмоции. Дельбубы в сходном состоянии пребывают почти постоянно – но я-то не дельбуб, моя душа устроена куда сложнее. И самоупрощение, даже временное и для дела, мне бы определённо не понравилось… если бы "отфильтрованное" настроение позволяло мне хоть какой-нибудь негатив.
Ещё раз: я не поглупел, не утратил ни воли, ни быстроты реакций. Я просто перестал бояться, сомневаться, подозревать подвох и заранее готовиться к неприятностям. Тоска по Схетте и холодный гнев на Мифрила, досада на собственную глупость, из-за которой я до сих пор не смог найти способа качественной блокады памяти, подспудное беспокойство за Айса, Манара, Ладу и всех остальных, вплоть до Сьолвэн – всё это тоже ушло из плоскости эмоций. То есть я знал, что Схетта вполне могла попасть по-крупному, и знал, что без помощи её не оставлю – но знание это стало полностью формальным. Я больше не чувствовал связанной с этим тревоги. Продолжал об этом помнить, но прекратил себя грызть.
В общем, не удивительно, что наряду с абстрактным пониманием опасности такого состояния во мне также поселился соблазн оставить "фильтр" на собственном настроении и после того, как переговоры с Фартожем придут к завершению.
Вход в жилище древнего мага воображения не потрясал. Да я и не ждал помпезности. В Ламайне вообще не получило развития декоративное направление архитектуры. Внешнюю часть своих жилищ горожане не украшали, и разительные отличия богатого дома от бедного начинались за порогом, – там, где можно было блеснуть отделкой помещений и стоимостью обстановки. В общем, почти обычная дверь из вспененной лавы, лишь самую малость массивнее деревянной, почти обычный дверной молоток…
Э, шалишь. Вот как раз дверной молоток у мага не простой. Впрочем, я таиться не намерен и стучусь спокойно, даже не особо всматриваясь в сигнальные нити, по которым улетает куда-то для анализа информация о моей ауре, внешней структуре моих защитных заклятий и ещё боги знают о чём. Пожалуй, если бы я взялся за дверной молоток голой рукой, это чудо аналитической магии и мой геном бы считало. Во всяком случае, я бы этому не удивился.
Ровно на одиннадцатой секунде ожидания дверь распахивается. За ней стоит, перегородив проход, нарочито грубо сделанный привратник. На боевого голема он не тянет уже потому, что сделан, как и дверь, в основном из вспененной лавы. Но отвадить ошибшегося дверью способен и такой страж.
– Что вам угодно? – рокочет привратник. Голос тоже грубый, громыхающий, не особо схожий с человеческим. Даже в сильном подпитии с живым его не спутаешь.
– Как я понимаю, здесь обитает Фартож Лахсотил, называемый также Резаком? Мне угодно поговорить с ним. По частному делу.
– Изложите суть дела.
Требование, мягко говоря, завышенное. Но у меня под "фильтром" даже неуклюжее механическое хамство (а по сути – первое испытание) вызывает лишь улыбку.
– Из достоверных источников мне стало известно, что твоему хозяину угрожает опасность. Притом опасность смертельная. Мне угрожает та же самая опасность, и я бы хотел обсудить, как нам с ней справиться.
– Каков характер опасности?
– Недовольство властительного по имени Клугсатр, риллу мира Зунгрен.
Откровенность и ещё раз откровенность. Несколько секунд мы с привратником играем в гляделки, и я выигрываю. Голем отодвигается, освобождая проход. Я вхожу.
Внутри никаких особых чудес. От входа – голый, не особо тщательно обработанный коридор, уходящий куда-то вперёд и влево, с небольшими нишами, в которых торчат истуканами копии голема-привратника. Но не так всё просто, как выглядит: история с дверным молотком повторяется в больших масштабах. Конечно, ничего удивительного: если Мифрил действительно регулярно отсылал за головой Фартожа людей и нелюдей, гораздых быстро действовать и больно бить, древний не мог не обзавестись ну очень хорошей эшелонированной обороной.
А в реалиях, где атакуют и защищаются при помощи магии, внешние слои обороны – это такой себе рентген. И пока я шёл по коридору, меня неоднократно, различными изобретательными способами "взвесили", "исчислили", "просветили", "обмерили" и так далее. Бесконтактно, почти не прибегая к активному сканнингу, но о-очень тщательно. Если бы собранной информации хватило для полного воссоздания меня (точнее, моего тела и моих постоянных заклятий, вроде Мрачного Скафа и Зеркала Ночи) – я бы не сильно удивился.
Хорошо бы ещё по результатам обследования меня "признали слишком лёгким". А то мой здравый смысл, взявший на себя функции испарившегося страха, подсказывает, что автоматы могут самостоятельно решить ликвидировать слишком опасного гостя превентивно, пока этот самый гость ещё не нащупал хозяина даже краем магического восприятия. Техника – она ведь может быть ровно настолько параноидальной, насколько подозрителен её создатель…