Текст книги "Его семья"
Автор книги: Анатолий Димаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
XIII
Яков вернулся из командировки, чувствуя себя душевно обогащенным. Он долго беседовал с редактором, рассказывая о своих наблюдениях и встречах, и Петр Васильевич освободил его на три дня от работы в редакции, чтобы он мог спокойно писать.
– Только садитесь сразу же, пока не остыли, – сказал редактор.
Нет, он не мог остыть. Он переживал ту необычайную творческую взволнованность, при которой забывают обо всем, кроме будущей работы.
Придя вечером домой, он сразу же отправил Леню гулять, но когда зажег настольную лампу и сел к столу, положив перед собой лист чистой бумаги, внезапная тревога овладела им. Яков не решался обмакнуть перо в чернила, прикоснуться им к бумаге, боялся, что первая фраза получится неудачной и испортит ему настроение, а поэтому, прежде чем написать, десятки раз представлял ее в своем воображении, перечеркивал и снова создавал, пока не нашел нужный ему вариант. И уже не мог остановить мыслей, обгонявших одна другую. Люди, с которыми он встречался, с которыми разговаривал и которых просто видел, как живые, стояли перед ним: если и нужно было заглядывать в блокнот, то только для того, чтобы не перепутать чью-нибудь фамилию или название села.
Он работал до поздней ночи, но совсем не устал. Голова была удивительно ясной, настроение – приподнятое.
Пришел Леня и заставил Горбатюка оторваться от работы. Сказав ему, чтоб он ложился спать, Яков вышел на улицу: хотелось немного подышать воздухом.
Он решил очерк закончить сегодня же, хотя бы для этого и пришлось просидеть до утра, – боялся, чтобы не исчезло творческое вдохновение, чтобы какая-нибудь мелочь не помешала ему, ибо впереди было самое интересное – Настенька.
Яков снова видит перед собой Настеньку: то такой, какой она была в танце, то стоящей у плетня и как бы сотканной из лунного света. Видит ее полуоткрытый нежный рот и большие голубые глаза, слышит ее радостный тихий смех. Его огорчает мысль, что он, возможно, больше уже не встретит эту девушку, что она уже, наверно, забыла о нем…
Вспоминает, как на следующий день после спектакля снова сидел в библиотеке, а Настенька вышла в зал поговорить с какой-то подружкой, забежавшей не столько по делу, сколько из-за непреодолимого девичьего любопытства. Дверь была закрыта неплотно, и Яков, хотел он этого или нет, слышал обрывки их разговора.
Девушка что-то рассказывала Настеньке, и обе тихонько смеялись. Потом Яков уже ясно услышал, как подруга спросила Настеньку о нем, словно она, лукавая, не знала, кто сидит сейчас в библиотеке, и с интересом прислушался – что же ответит ей Настенька? «Корреспондент», – коротко ответила та. «Молодой?» – спросила подруга. Настенька немного помолчала, потом так же коротко ответила, что немолодой.
«Это я – немолодой?» – был неприятно поражен Горбатюк. Ему сразу стало неуютно в небольшой чистенькой библиотеке…
«Да, для нее я уже немолодой, – думает Яков, идя по темной, опустевшей уже улице. – Ей семнадцать, самое большее – восемнадцать, а мне – двадцать девять…»
И все-таки ему очень хочется еще раз повидать Настеньку. В последнее время Горбатюк все чаще испытывал чувство душевного одиночества. Хотелось встретить родного человека, рассказать ему о своих страданиях, раскрыть измученную душу, поговорить, откровенно и искренне, не боясь, что тебя не поймут, а может быть, и засмеют. И чтоб тебя не только слушали, но и жалели, как жалеет мать ребенка, не думая о том, прав он или нет. Хотелось внимания и теплой ласки, на которые способна только женщина…
Он возвратился домой через час, но работать уже не мог. Не очерк, а письмо захотелось ему написать – кому, и сам не знал. Излить все, что тревожило сердце, и пусть даже не будет ответа – только бы знать, что письмо прочтут, поймут и оно взволнует кого-то…
Яков смотрел на спокойно спавшего Леню и завидовал ему, и не понимал, как можно спать, когда где-то недалеко находится девушка, самая родная на свете…
XIV
В жизни Нины внешне все было благополучно: дочки не болели и не приходилось ссориться с мужем, находившимся сейчас в командировке. И все же Нине казалось, что никогда еще она не переживала таких мучительных, полных раздумья дней.
Когда болеет ребенок, очень страдаешь, но твердо надеешься на его выздоровление, тем более, что эту надежду поддерживает в тебе врач. А разве есть такой врач, который мог бы излечить душевное смятение, с необычайной силой охватившее Нину? Нет, его нельзя было излечить, от него нельзя было убежать, как нельзя убежать от самой себя.
Она видела, что Оля и Оксана счастливы в своей семейной жизни. И если счастливую жизнь Оли и Игоря Нина могла объяснить не только счастливым сходством их характеров, но и тем, что они недавно женаты, то с Оксаной было совсем другое дело. Как узнала Нина от Оли на следующий день после вечеринки, Оксана уже четыре года была замужем и имела трехлетнего сына. Она, как и Нина, вышла замуж сразу же после окончания средней школы и, как Нина, должна была оставить мечты о дальнейшей учебе, так как ее муж был еще студентом второго курса.
Оксана пошла работать, чтобы дать ему возможность доучиться. Теперь муж ее преподавал в средней школе, а Оксана вместе с Олей училась на первом курсе педагогического института.
– Они хорошо живут, – выразила Оля свою наивысшую похвалу. – Я бы хотела, чтобы вы ближе познакомились с ними.
Этого хотела и Нина. В последнее время ее внимание привлекали именно такие семьи, как Олина или Оксанина. Если раньше Нина находила утешение в том, что и другие жены ссорятся со своими мужьями, как, например, Лата, или потихоньку изменяют им, как Юля, то теперь она увидела, что можно жить иначе. И она тянулась к Оле, к Оксане, к их знакомым, с острым любопытством присматривалась к ним, стремясь узнать, почему же их жизнь сложилась счастливо.
«Почему они счастливы, а я нет? – спрашивала себя Нина, думая об Оле и Оксане. – Чем я хуже их?»
Сравнивала себя с ними и видела: не хуже. Ни по красоте, ни по характеру.
Кто же виноват в том, что она так несчастна? И всегда отвечала себе: Яков. Разве не он разбил ее мечты об институте, испортил всю ее жизнь?..
А тут еще пришла Вера Ивановна.
Появление ее было совершенно неожиданным, так как Нина, узнав о том, что Яков часто бывает у Руденко, не на шутку рассердилась на Веру Ивановну и, как-то встретив ее на улице, весьма холодно ответила на приветствие. Нине казалось, что жена Руденко, принимая Якова в своем доме, скрашивает его одиночество. А Нина хотела, чтобы Яков чувствовал себя в жизни так же неуютно, как она.
Нина была очень удивлена, что Вера Ивановна разговаривает с ней приветливо и дружелюбно, будто совсем забыла о недавней встрече.
«Зачем она пришла? – спрашивала себя Нина, глядя на неожиданную гостью, спокойно сидевшую на стуле. – Что ей от меня нужно?»
– А где же Оля?
«Ах, она к Оле!» – подумала Нина и сразу же встревожилась:
– Оля что-нибудь натворила?
– Нет, что вы… – успокоила ее Вера Ивановна. – Я просто зашла к своей ученице посмотреть, как она работает дома.
– Она в той комнате, я ее сейчас позову.
– А может быть, лучше мы туда зайдем?
– Пожалуйста!
Нина проводила гостью в комнату, где находилась Оля.
Девочка, вероятно, слышала, что пришла Вера Ивановна, но не решилась выйти к ней. Это несколько удивило Нину, так как обычно ее дочки не боялись гостей.
Оля стояла возле своего столика, опустив руки, и смотрела на свою учительницу радостными глазами.
– Здравствуй, Оля, – ласково сказала Вера Ивановна.
– Здравствуйте, Вера Ивановна, – вспыхнув, ответила Оля и, когда учительница положила ей на голову руку, порывисто схватила ее и прижалась к ней раскрасневшимся личиком.
Теперь Нина уже с большим уважением смотрела на Веру Ивановну. Она знала, как впечатлительна Оля, знала, что достаточно одного неосторожного, резкого слова, чтобы довести ее до слез, возбудить в ней острую ненависть. А это Олино движение показало ей, что девочка очень любит свою учительницу – значит Вера Ивановна хорошо относится к ней.
Маленькая хозяйка небольшого уголка показывала Вере Ивановне свой столик, тетради, учебники. Все у нее было в идеальном порядке. Нина всегда приучала своих дочек к аккуратности.
– Ну хорошо, Оля, мы не будем тебе мешать, – наконец сказала Вера Ивановна. – Продолжай готовить уроки…
И вот обе женщины снова вдвоем, за небольшим круглым столом. Вера Ивановна положила на стол руку, и Нина сразу же заметила на указательном пальце небольшое чернильное пятно.
– Устаете вы, наверное, – улыбаясь, говорит она учительнице. – Мало того, что в школе с ними возитесь, еще и домой к ученикам ходить приходится…
– Нет, почему же, – мягко возражает та. – Ведь я не в один день обхожу своих детей. Сегодня к вам зашла, завтра – к другим…
Вера Ивановна умолкает. Молчит и Нина. Она говорит с ней об Оле, но все время неотступно перед ней стоит Яков. Почему он ходит к ним, о чем беседует там? Нина не может сейчас спросить об этом. То ли ласковая улыбка Веры Ивановны, то ли недавняя сценка с Олей обезоружили ее, но ей не хочется бестактным вопросом обидеть Олину учительницу…
А все же: о чем разговаривает Яков с ее мужем? Что он говорит о ней?..
– Я хочу с вами поговорить, Нина Федоровна, – тихо произносит Вера Ивановна.
«О Якове», – думает Нина, и в ней вспыхивает надежда: может быть, он попросил Веру Ивановну, чтобы та помирила их?
– Я хочу поговорить об Оле, – уточняет Вера Ивановна, и Нина тихонько вздыхает. Но тут же в ней пробуждается тревога: «Оля все-таки что-то натворила в школе!»
– Вы простите, Нина Федоровна… Но я – Олина учительница и несу не меньшую, чем вы, ответственность за то, чтобы она выросла хорошим человеком…
Тон у Веры Ивановны уже немного официальный, и лицо ее совсем серьезно. Нина растерянно смотрит на нее: «Что случилось?»
– Я однажды слыхала, как Оля, поссорившись с подругой, сказала очень грубое слово. Она могла услышать его, возможно, здесь, в семье…
Нина чувствует, как ей становится жарко. У нее пылают щеки, она не смеет взглянуть на учительницу… Да, она знает, что Оля слышала ее ссоры с Яковом. Разве мало их было с ним! Не до того было в те минуты Нине, чтобы думать, слышат ее дочки или нет. Но она не может признаться в этом Вере Ивановне…
– Оля не могла научиться дурному в моей семье, – возражает она и сердито хмурится, чтобы скрыть свое замешательство. – Я очень строго накажу ее.
– Очень строго не надо, – спокойно возражает Вера Ивановна. – Она и так у вас нервная. Вы лучше спокойно поговорите с ней. Я именно потому и пришла к вам, что вы сами, как мать, должны все разъяснить ей…
Краска снова заливает Нинино лицо. Вера Ивановна, как видно, считает дело законченным и не хочет больше к нему возвращаться. Она спрашивает:
– А где же ваша маленькая?
– На улице.
– И вы не боитесь одну ее выпускать!
– О, она у меня вполне самостоятельная! У нее характер, как у мальчишки… А как Оля учится? – после паузы спрашивает Нина.
– Учится хорошо. Оля очень прилежная девочка. Только нервная…
– Да, нервная, – соглашается Нина. – Да и как не быть нервной при такой жизни!..
– Детей нужно оберегать от всего, – замечает Вера Ивановна. – Ведь детская душа – нежный лепесток. Малейшая несправедливость может нанести ей тяжелую рану…
– Ах, Вера Ивановна, легко вам говорить!.. Вы бы лучше ему об этом сказали! – не выдерживает Нина.
– Вашему мужу? – нисколько не смущаясь, спрашивает Вера Ивановна. – Да, он бывает у нас…
Нина, опустив глаза, молчит. Вот снова зазвучала струна, по которой жизнь безжалостно водит своим грубым смычком и заставляет ее стонать этой бесконечной песней отчаяния… Не лучше ли было б, если бы она совсем оборвалась, пусть даже очень больно ранив сердце?..
И вдруг в ней просыпается гордость: она не хочет, чтобы Вера Ивановна рассказала Якову, что она, Нина, убивается о нем.
– А мне неплохо и без него, – с вызовом говорит она. – Если он думает, что я жить без него не могу, то очень ошибается. Я еще не такая старая, как он думает… Вы знаете, Вера Ивановна, недавно я была у соседей на вечеринке… Такие милые соседи! – не глядя на учительницу, с деланной веселостью продолжает она. – И там был один преподаватель из института… неженатый… Такой славный!.. Он так смешно ухаживал за мной… Даже руку поцеловал…
– Зачем вы мне об этом рассказываете, Ниночка?.. – тихо спрашивает Вера Ивановна. – Яков во многом виноват перед вами… Но не такой уж он плохой…
– Ах, не говорите мне о нем, не говорите! – внезапно разражается горьким плачем Нина. Она злится на себя за эти непрошеные слезы, но не может остановить их…
Она успокаивается уже на кушетке. Рядом с ней сидит Вера Ивановна.
– Я очень несчастна, – всхлипывает Нина. – Мне так тяжело… Я скоро с ума сойду от этих ужасных мыслей. Целый день одна… Только с дочками и забудешься немного…
– Ниночка, а какое у вас образование? – неожиданно спрашивает Вера Ивановна.
– Среднее.
– И вы хорошо учились?
– Отличницей была, – отвечает Нина.
– Отличницей, – повторяет Вера Ивановна, и Нине кажется, что она чего-то не договаривает.
– Я покажу вам сейчас аттестат…
Нина достает из кучи документов, хранящихся в ящике, пожелтевший, сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Она уже и сама не помнит, когда разворачивала его.
– Я училась в железнодорожной школе. Это была лучшая школа в нашем районе, – рассказывает она. – У нас были очень требовательные учителя: даже средние ученики неплохо сдавали экзамены в институт.
– Вы бы могли прекрасно учиться, – говорит Вера Ивановна и кладет Нинин аттестат на стол. – Ну, мне пора… Заходите к нам, не чурайтесь…
Потом Нина еще долго сидела над своим аттестатом. Перечитывала названия предметов, оценки, вспоминала, как всегда волновалась перед экзаменами, как недосыпала ночей, листая страницы учебников. Для чего? Зачем? Разве теперь не все равно, какие у нее были оценки? Кто ее спросит об этом, кого это интересует? И какое значение имело в течение этих восьми лет, училась ли Нина когда-либо, имела ли среднее образование или начальное?..
Вспомнила учителей, подружек, товарищей. Где они? Что с ними? Кто из них жив, а кто погиб в вихре войны?
Нине грустно, снова хочется плакать о своей ушедшей юности, о тех далеких, хороших днях…
Но жизнь брала свое. В воскресенье утром прибежала Оля и стала торопить Нину, словно боялась, что куда-то исчезнет и погожий день, и яркое солнце. Помогала ей одевать дочек в светленькие платьица, умыла и причесала Галочку. Нина тоже надела легкое светлое платье и красные босоножки.
Ее тревожило лишь одно: как будет с Галочкой? Ведь до Марии Дмитриевны было все-таки семь километров. Но Оля успокоила ее:
– Что вы, Ниночка, дойдем – не заметим. Пойдем берегом до самой школы. А устанет она – мужчины понесут.
– Ах, мы должны еще и за Иваном Дмитриевичем зайти! – будто только сейчас вспомнив об этом, сказала Нина.
– Он понравился вам? Правда ведь, милый?
Эта бесцеремонная Оля любого заставит покраснеть! Нина отвернулась от нее и с деланным безразличием ответила:
– Да, он довольно симпатичный…
И все-таки она немного волновалась. И совсем не потому, что Иван Дмитриевич так нравится ей! Разве мало встречается мужчин, которые нравятся?.. Нину смущает другое; она не может забыть, как кокетничала с ним и даже растрепала ему волосы.
«Что он подумал обо мне?» – беспокоилась Нина, ибо ей казалось, что после этой вечеринки Иван Дмитриевич мог считать ее очень легкомысленной женщиной. «А все вино виновато. Никогда больше не буду пить!..»
Вспомнила, как тогда, после вечеринки, она, вместо Оли, которая снова почувствовала себя плохо, вышла немного проводить гостей. Иван Дмитриевич взял ее под руку и шел уже молча, а лицо его было совсем не веселым. Он будто устал смешить гостей, отвечал на вопросы скупо и неохотно. «О чем он думает?» – украдкой посматривала на него Нина. Ей было жаль его – и за семью, которую он потерял во время войны, и за седые волосы, и за эту внезапную грусть, затуманившую его глаза.
Но сегодня она встретила Ивана Дмитриевича, уже ожидавшего их на улице, холодно, почти враждебно. А он, словно не заметив этого, весело поздоровался с ней, подхватил Галочку на руки и пошел впереди всех.
День был чудесный. Стояло тихое бабье лето, и все вокруг было залито прозрачным золотом. Солнце не обжигало, как летом, а ласково грело, воздух был особенно чистый – невольно хотелось вдыхать его полной грудью. Медленно проплывали серебристые паутинки, одинокие желто-красные листочки отрывались от ветвей и, тихо покачиваясь, бесшумно падали на землю. Река притихла, казалось, что воды ее, сгустившиеся и потемневшие, вот-вот остановятся, застынут до будущей весны.
Спокойное и прекрасное умирание природы порождало тихую грусть, легкой дымкой окутывавшую сердце. Все шли молча, даже дети притихли, чувствуя настроение взрослых.
– Да, хороша все-таки матушка природа, – задумчиво произнес Иван Дмитриевич, нарушив общее молчание. И Нине почему-то очень захотелось рассказать о своей жизни, рассказать не для того, чтобы вызвать сочувствие, а чтобы ее просто слушали, выслушали именно эти люди и именно в эту минуту.
– Отчего это вы, Ниночка, пригорюнились? О чем задумались?
Иван Дмитриевич, видимо, решил взять ее под свое покровительство.
Нине и приятно, что он с таким вниманием относится к ней, и вместе с тем неловко, так как ей уже кажется, что Оля как-то особенно поглядывает на нее, а Оксана прячет лукавую улыбку.
– Так, – говорит она.
– А все-таки?
– Да ничего! – с еле заметной досадой отвечает Нина.
– Вот и поговорили, – торжественно подытоживает Иван Дмитриевич, и все начинают смеяться.
«Нет, он просто невозможен! – не может удержаться от улыбки и Нина. – Но почему он не женился во второй раз? Ведь такие нравятся женщинам…»
Они дошли до села, совершенно не утомившись. Мария Дмитриевна сразу же повела гостей в большой, запущенный сад, спускавшийся от дома к реке. Оля заставила Игоря влезть на дерево и нарвать больших, краснобоких яблок. Они с Оксаной стояли под яблоней и звонко смеялись, наблюдая, как осторожно ставит Игорь ноги на ветви, боясь обломать их. Оля и Галочка сразу же бросились в глубь сада, и Нина с беспокойством посматривала на светленькие платьица, мелькавшие между деревьями.
Потом все сидели за простым сосновым столом, на котором стояли горячие пирожки с яблоками и две глубокие тарелки с янтарным медом. Нина чувствовала себя сейчас такой же молодой и веселой, как Оксана и Оля. Ей захотелось во всем быть похожей на них: иметь столько же лет, учиться в институте, жить интересно и весело. Она даже не смогла умолчать об этом и сказала:
– Счастливые вы, девчата! Молоды, учитесь…
– А кто вам мешает иметь такое же счастье?
– О чем вы?
– Быть молодой, учиться.
– Быть молодой – годы, учиться – дети…
– Ну, здесь вы не правы! Дети – не препятствие, – сразу же возразила Оксана. – Мне ведь не мешает…
– Так у вас один…
– Вот возьму и нарожу десяток! – рассердилась Оксана.
– Только для того, чтобы Нину Федоровну переубедить? – спросил Иван Дмитриевич.
Но Оксана не была расположена шутить.
– У вас тоже не десятеро! – обратилась она к Нине. – И вообще, если человек захочет, ничто не может помешать ему добиваться своей цели…
– Да хватит вам, а то пирожки остынут! – вмешалась в разговор Мария Дмитриевна. – Кушайте, Ниночка…
Пирожки были очень вкусные и напоминали Нине далекое детство: в доме у матери были такие же. Их пекли на кленовых листьях, большие, румяные – одним можно наесться…
– Какой предмет вы больше всего любили? – немного погодя спросил Нину Иван Дмитриевич.
– Литературу. Я очень любила читать. Да и сейчас люблю.
– А ваш аттестат сохранился?
– Да. – Нина сразу же вспомнила, как показывала его Вере Ивановне. – У меня аттестат с отличием.
– А у меня по тригонометрии было посредственно! – весело объявила Оля. – Всегда синусы с косинусами путала…
Она сидела, опершись спиной о дерево, и лакомилась медом, макая кусочки пирожка в густую сладкую массу. Глаза ее блаженно щурились и, казалось, тоже приобрели золотистый оттенок.
– Я сейчас ни на кого не сержусь, – без всякой связи с предыдущим продолжала Оля. – Я сейчас намедованная. Вот только на Игоря сержусь – он хочет тарелку забрать…
Игорь, беспокоившийся о здоровье жены, действительно хотел потихоньку забрать у нее мед. Услышав Олины слова, он, под общий хохот, испуганно отдернул руку.
– Вам необходимо учиться, Нина Федоровна, – сделала категорический вывод Оксана. – Хотя бы в нашем институте.
– Ой, как бы это было хорошо! – воскликнула Оля. – Мы вместе на лекции ходили бы…
– Я так любила школу, – говорит Нина. – Это были самые счастливые годы моей жизни… Но… – Нина умолкла, подыскивая слова. Все внимательно смотрели на нее, и это было приятно ей. – Но сейчас… У меня двое детей, и я не имею возможности ходить на лекции. Вот пусть подрастет Галочка, тогда я, возможно, и подумаю об учении…
– А я бы на вашем месте обязательно училась! Вы же среднюю школу окончили, вам это легко… – проговорила Оксана.
Нина беспомощно оглянулась на Марию Дмитриевну, но та склонилась к Галочке, что-то рассказывая ей, и ничего не слышала. Ее выручил Иван Дмитриевич.
– Не так сердито, дорогая Оксаночка, – сказал он добродушно. – А что касается лекций, Ниночка… У нас ведь есть заочное отделение, есть и экстернат…
– Я же забыла все на свете…
– Это вам только кажется. Возьметесь за книги – все вспомните!
– А вступительные экзамены?
– На экстернат вступительных не нужно сдавать. Да и Иван Дмитриевич вам поможет… – говорит Оксана.
– Конечно, помогу!
Но Нина колебалась. Все это так внезапно, так неожиданно, что она должна подумать, взвесить. Ей уже хотелось согласиться, но она сомневалась, сможет ли сейчас учиться. Ведь, что ни говори, а восемь лет – это восемь лет, многое забылось. Может быть, лучше подождать до будущего года, а тем временем подготовиться, повторить все…
Потом Нина очень много думала об этом разговоре. А думая, все больше убеждалась, что ей действительно нужно учиться. Убеждалась не только потому, что в ней проснулось подавленное в годы семейной жизни стремление к учению, желание стать самостоятельным человеком, – проснулось с такой неожиданной силой, что она просто удивилась этому, – но и потому, что учиться ей советовали очень хорошие и милые люди, которые (а не видеть этого Нина не могла!) были намного счастливее ее. Ей очень хотелось, как Оля, возвращаться каждый день из института в компании веселых девушек-однокурсниц, размахивая небольшим чемоданчиком – символом беззаботной студенческой жизни, – Нина уже тайком от всех заходила в магазин и рассматривала чемоданчики, выбирая, какой из них купила бы себе, – быть такой рассудительной и уверенной в себе, как Оксана, такой прекрасно-гордой, как она… И… может быть, тогда Яков оценит ее по-настоящему, может быть, тогда поймет, кого он бросил, кого рискует потерять навсегда…
