Текст книги "Его семья"
Автор книги: Анатолий Димаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
II
Несколько дней тому назад Нина отвела старшую дочку в первый класс.
Хоть Оле только что исполнилось семь лет, а Яков решительно возражал когда-то против того, чтобы рано посылать дочку в школу, Нина все же решила поступить по-своему.
Она сделала это не только потому, что Оля была очень высокой девочкой и через год могла на целую голову перерасти своих подружек по классу, а прежде всего потому, что этого не хотел Яков. Теперь, когда Нина убедилась, что муж действительно хочет развестись с ней, она делала все наперекор ему. «Ты меня мучишь, мучайся и сам», – примерно так можно было определить смысл всех ее поступков. И если б ей представился случай жестоко отомстить ему, она не колебалась бы ни минуты, пусть бы при этом пострадали ее интересы, даже интересы детей. В ней говорила женщина, которой нанесли тягчайшее оскорбление – сказали, что ее невозможно любить. А какая женщина простит это?..
Вот почему Нина обратилась в суд и принесла в бухгалтерию редакции исполнительный лист, хоть Яков и без этого регулярно передавал ей половину своего заработка.
Она не понимала, что таким поведением только подталкивала Якова к разводу, еще больше озлобляла его против себя. А если б и понимала, то все равно не могла бы поступать иначе. В ней словно засел мстительный чертик, который выставлял свои черные рожки при одной лишь мысли о Якове.
И в то же время она всей душой желала, чтоб Яков вернулся к ней…
А тут, как назло, стояли удивительно теплые дни, и каждый вечер под окном слышалось любовное воркование, и девушка уже не отталкивала от себя любимого, а сама обнимала его. В эти минуты Нина чувствовала себя страшно одинокой, мучительно тосковала по Якову, по его ласковому слову, и тоска ее часто разряжалась плачем – горьким, немым, не приносившим облегчения. Ей казалось, что слезы заливают ее сердце, жгут его…
«За что? За что?» – допытывалась Нина у темной ночи, у тоненькой березки за окном, которую только что покинула влюбленная пара.
Нина старалась меньше думать о Якове, но это было невозможно, и она бежала к Юле, чтобы хоть немного забыться. Ей часто хотелось поговорить с ней по душам, поделиться своим горем, но Юлю было трудно застать одну, а еще труднее – заставить слушать себя. Нине иногда казалось, что подруга просто избегает всего, что может огорчить ее, испортить настроение, что она прячется, как улитка, в свою раковинку, спасаясь от грубых прикосновений жизни. Уже не раз Нина обижалась на Юлину невнимательность, но не могла по-настоящему рассердиться на подругу. Юля была так беззаботно весела, так остроумна, она так умела увлечь какой-нибудь своей очередной затеей, что Нина многое прощала подруге за то, что та отвлекала ее от тяжелых дум…
Накануне первого сентября Нина тщательно разглаживала темно-коричневое платьице с кружевным воротничком и такими же манжетами, туго накрахмаленный белый передничек. Это платьице и этот передничек стоили ей немало нервов. Нина сама шила форму дочке. Хотела, чтоб Оля пошла в школу во всем, сделанном ее руками. Если б она могла, то и туфельки дочке тоже сшила бы сама.
Она несколько дней сшивала, примеряла, распарывала, снова сшивала и часто сердито швыряла на пол разрезанную материю. Когда же платьице было готово и Оля, сияя глазенками, прошлась в нем по комнате – так осторожно, словно боясь поскользнуться, – Нина радовалась не меньше дочки. Ей казалось, что ни в одном ателье не сумели бы сшить такое замечательное платьице. Для этого нужно было быть матерью и шить для своего ребенка, волноваться и переживать так, как волновалась и переживала она.
Развесив на стульях выглаженное, Нина достала из шкафа новые коричневые туфельки и белые носочки с зеленой полоской и тоже положила на стул. Стояла, любовалась, и ей хотелось, чтобы скорее наступило утро, когда она впервые поведет девочку в школу…
Обе дочки проснулись вместе, как заведенные. Оля сразу же вскочила, а Галочка еще сидела в кроватке, терла кулачками глаза и хныкала: она тоже хотела идти в школу. Сердито поглядывала на сестру, которая одевалась во все новое, не оставляя ей ничего.
– М-а-ам, я тоже хочу в школу… Ма-а-а! – тянула она.
– Пойдешь, только не сейчас, – утешала ее Нина. – Тебе рано в школу, ты еще маленькая.
– Я не маленькая, – сердилась Галя. – Когда пойду, ма-а?
– Завтра.
– Не хочу завтра! – заплакала она. – Пускай Оля завтра!
– Ну, пойдем сегодня, – вынуждена была согласиться Нина. – Пойдем вместе, поведем Олю в школу.
Галочка сразу же начала сползать с постели, задирая длинную, до пят, сорочку.
Нина расчесывала мягкие волосы старшей дочки, заплетала косичку. Косичка вышла маленькая и смешная, с торчащим вверх тоненьким хвостиком. Нина вдруг вспомнила, что в детстве у нее тоже была такая косичка, которую очень любили дергать мальчишки-забияки. И она распустила дочке волосы, завязала сверху большой белый бант.
Теперь Оля была безупречна. Беленький воротничок, манжеты, передничек и этот бант на голове делали ее нарядной и удивительно хорошенькой. Оля держала голову очень прямо – боялась, как бы не упал бант, – и смотрела на мать большими глазами…
Вот они уже идут по залитой солнцем красивой, праздничной улице. Казалось, что дворники особенно тщательно подмели сегодня тротуары, что люди, шедшие им навстречу, были особенно симпатичными и приветливыми.
Оля несла в одной руке пышный букет, а в другой – красивый портфель с букварем и тетрадью. Рядом с ней важно шагала Галочка. Она несла розу, выдернутую из Олиного букета, и старенькую мамину сумку с книжкой-раскладушкой. На ней даже был серенький фартучек, который Нина наспех разгладила по настойчивому требованию Галочки.
Девочки шли молча, молчала и Нина. Она была взволнована видом Оли, которая казалась ей сегодня почти взрослой.
«Как быстро летит время! Просто не верится, что у меня уже такая большая дочка, что мне уже двадцать пять лет…»
Нина ревнивым взглядом окидывает каждую девочку в коричневом и белом. Присматривается, оценивает, сравнивает. Нет, ее дочка лучше всех. Она может гордиться своей дочкой…
В это утро взрослые уступили место на улицах детям. Сегодня их день. Им принадлежат и эти тротуары, и мостовые, и большие светлые здания с длинными коридорами и просторными классами, с новенькими партами и блестящими черными досками. И они идут, юные хозяева города, и все – от семнадцатилетнего юноши до семилетнего мальчика – полны сознанием собственного достоинства.
Школа встретила Нину с дочками веселым шумом и радостной суетой. Небольшой двор был заполнен школьниками, и казалось, будто перед высоким зданием расцвела огромная живая клумба.
Первоклассников можно было узнать сразу. Они стояли у крыльца школы, испуганные и притихшие, держась за руки своих родителей, не менее взволнованных, чем сами дети.
Подталкивая вперед Олю и Галочку, Нина пробралась к крыльцу и сразу же увидела Веру Ивановну.
Одетая в скромное серое платье, учительница стояла перед очень полной и очень важной дамой, державшей за руку худенькую девочку.
– Я прошу вас, Вера Ивановна, – говорила дама, заискивающе заглядывая учительнице в глаза и пытаясь стать так, чтобы оттереть от нее других родителей, – я вас прошу… Моя Риточка такая впечатлительная, такая нервная… Ее так легко обидеть… Я вас попрошу…
– Хорошо, хорошо, – отвечала Вера Ивановна, глядя не на даму, которая, видно, уже надоела ей, а на девочку.
Дама хотела еще что-то сказать, но Вера Ивановна увидела Нину и закивала ей головой.
– Привели? – спросила она, улыбаясь своей ласковой улыбкой.
– Вот, – указала Нина на дочку застенчиво прятавшуюся за мамину юбку. – Так нехорошо, Оля, поздоровайся с Верой Ивановной, – говорила она девочке, забирая у нее портфель.
– Какая она у вас большая! – удивилась учительница. – Ну, Оля, хочешь учиться у меня?
Оля зарделась и смущенно кивнула головой.
Веру Ивановну позвали, и она отошла.
– Вы свою тоже в первый класс? – обратилась Нина к полной даме, которая обиженно умолкла, как только учительница отвернулась от нее.
Дама холодно кивнула в ответ. Но Нина была сегодня так счастлива, что даже эта холодность не могла испортить ей настроение. Хотелось, чтобы всем было так же радостно, как и ей. Кроме того, она чувствовала себя немного виноватой – ведь из-за нее Вера Ивановна не смогла дослушать даму до конца.
– Какая хорошенькая у вас дочурка – как куколка! Вылитая мама.
Нина знала, какую струну затронуть. Дама сразу же оттаяла, приветливо улыбнулась ей.
Между ними завязалась беседа.
– Ах, я так боюсь за свою Риточку, так боюсь! – все вздыхала дама. – Она такая впечатлительная!..
– Не бойтесь, – успокаивала Нина свою новую знакомую. – Вера Ивановна – очень хорошая учительница. Я давно с ней знакома, – не удержалась, чтобы не похвастаться, Нина. – У меня Оля тоже нервная, но я спокойно отдаю дочку в ее руки.
На крыльцо вышла улыбающаяся сторожиха, высоко над головой подняла начищенный до блеска звонок.
Сразу же началось еще большее движение, в котором теперь принимали участие и учителя и которое поэтому стало более организованным. Школьники группировались по классам – и нигде, пожалуй, не могли быть так наглядно продемонстрированы возрасты детей, как на школьном дворе.
У Веры Ивановны было особенно много хлопот. Она собирала своих первоклассников в колонну, которая должна была стать впереди всех. Притихшие дети шли за учительницей, оглядываясь на родителей испуганными глазами.
Оля тоже стояла в колонне. Держа на руках Галочку, которая все время порывалась побежать за сестрой, Нина смотрела на старшую дочку, видела только ее…
Так в семье Горбатюк появилась ученица. Мать сшила ей форменное платьице и передничек, отец подарил портфель. И Оля была очень счастлива, не зная, что еще придется ей плакать от горькой детской обиды, когда какая-нибудь из девочек-одноклассниц, прыгая на одной ноге, будет выкрикивать: «А я знаю, я знаю: отец бросил вас! Ага! Ага!..»
Пока же Оля ходит в школу, а родители ее готовятся к суду.
III
Еще одно событие произошло в Нининой жизни. Оно показалось ей не очень-то значительным, но все же заслуживающим внимания.
Из соседней квартиры выехали жильцы, с которыми Нина не разговаривала. Отношения между ними испортились уже давно. По неписаному, но обязательному для всех жильцов правилу, лестницу своего этажа и площадку между квартирами убирали хозяйки этих квартир. Нинина же соседка упорно игнорировала это правило: она словно не замечала грязных ступенек.
Нина, которую с детства приучили к аккуратности, терпеть не могла никакой грязи. Когда она видела что-нибудь испачканное, невычищенное, ей хотелось взять мокрую тряпку, золу, толченый кирпич и мыть, скрести, натирать, чтобы все вокруг нее радовало глаз, блестело зеркальной чистотой.
Нина вымыла лестницу вне очереди раз, потом другой. Теперь она нарочно возилась до тех пор, пока соседка не вернулась с рынка, и, демонстративно выжав тряпку, подстелила ей под ноги. А соседка спокойно вытерла ноги и прошла в свою квартиру.
Этого Нина уже не могла стерпеть…
Всезнающая Лата посоветовала разделить площадку и ступеньки и мыть лишь свою половину.
Но Нина не могла видеть лестницу грязной, хотя бы и на чужой стороне. Поэтому она не послушалась Лату, а пожаловалась управдому.
Соседка начала мыть лестницу, но перестала разговаривать с Ниной.
Неудивительно, что, узнав о выезде неряхи соседки, Нина искренне обрадовалась и с явной симпатией думала о будущих своих соседях, хоть еще не видела их. Может быть, поэтому они с первого же взгляда показались ей очень милыми.
Это была совсем юная чета, семейная жизнь которой еще была покрыта нежным детским пушком, но уже ступала довольно крепкими ножонками.
Оля была маленькой, полненькой женщиной-девочкой и принадлежала к числу тех счастливых людей, которым никогда не бывает грустно. Даже когда она плакала (что случалось очень редко), и тогда это был скорее освежающий летний дождь, а не хмурый осенний. Она не отличалась особой красотой, но была полна обаяния молодости. Ее серые смеющиеся глаза излучали радость, а неиссякаемый оптимизм заражал каждого, кто сталкивался с ней. Она смеялась так звонко, радовалась так искренне, что даже самые угрюмые люди при виде ее не могли удержаться от улыбки.
Рядом со своим мужем она казалась еще меньше, выглядела совсем миниатюрной. И смешно было слышать, как она называла Игорьком рослого детину, почти вдвое выше себя, с такими широкими плечами, что так и просили взвалить на них какую-нибудь ношу. В дополнение контраста Оля была блондинкой, а у Игоря и волосы, и густые, сросшиеся на переносице брови, и маленькие глаза были совсем темными.
Нине не терпелось познакомиться со своими новыми соседями. Ей понравилась Оля, понравился и Игорь, казавшийся немного смешным, похожим на прирученного медведя, а главное – та веселая энергия, с которой молодожены принялись устраивать свое гнездышко.
Пока Нина раздумывала, как бы познакомиться с ними, Оля сама постучалась к ней. Была она в сереньком, до колен, платьице и поэтому еще больше походила на девочку-подростка.
– Простите, что беспокою вас, – сказала Оля, улыбаясь. «Но вам ведь приятно встретиться со мной, как и мне с вами», – говорила эта улыбка.
– Заходите, заходите, – гостеприимно приглашала Нина, радуясь, что Оля сама пришла к ней.
Оля отказывалась, ссылаясь на занятость и свое грязное платье, но Нина успокоила ее, сказав, что в квартире мужчин нет.
– Ой, как у вас красиво! – воскликнула Оля, зайдя в гостиную. – У вас, в самом деле, очень красиво, – повторила она, словно Нина ей возражала.
Оля внимательно рассматривала комнату, запоминая, как расставлена мебель, а Нина начала рассказывать, когда и где они все это приобрели.
Больше всего понравились Оле гардины. Они действительно были роскошны. В тонкое кружево нежного рисунка мастерски были вшиты голубые ленты. Закрывая все окно, гардины свисали до самого пола.
– Где вы их купили?
– Таких вы нигде не найдете, – гордо улыбнулась Нина. – Я купила в магазине только эти ленты, а остальное связала сама.
– И долго вы их вязали?
– Пожалуй, с полгода.
– Тогда у меня таких не будет, – с сожалением вздохнула Оля.
– А я вас научу, это не так уж трудно, – утешила ее Нина.
Она с каждой минутой проникалась все большей симпатией к своей новой знакомой. Ей нравилось, что Оля с таким неподдельным восторгом любуется ее гардинами, нравилось юное, еще не омраченное никакими заботами лицо, и даже ее старенькое короткое платьице.
– Нет, – засмеялась Оля, с трудом отрывая глаза от гардин. – Я учусь на первом курсе, а первые два года – самые трудные, – сразу став серьезной, объяснила она. – Да у меня и терпенья не хватило бы…
Нина хотела спросить, где она учится, но из соседней комнаты, осторожно ступая, вышла Галочка. Растопырив грязные пальчики, она испуганно прошептала:
– Ма, вода бежит…
– Ой, какая у вас дочурка! – схватила Галочку на руки Оля.
– Смотрите, она запачкает вас, – предупредила Нина, выходя в другую комнату.
На полу, возле большого фикуса, лежала пустая кружка. Фикус был залит водой, которая текла из-под кадки на натертый пол.
Оля, держа на руках притихшую Галочку, звонко смеялась, а Нина, вытирая лужу, бранила дочку.
– Какая она потешная, совсем как плюшевый мишка, – целовала соседка Галочку, пытавшуюся уклониться от непрошеной ласки.
– Это – младшая, – с гордостью сказала Нина. – Старшая уже в школу ходит. Тоже Оля, как и вы.
– Отдайте мне Галочку. Ты будешь меня любить, Галочка?
– Не-ет, – вертела головой девочка, вырываясь у нее из рук.
– Вот тебе на! А это почему же? Я тебе конфеты покупать буду, пряники… Разве можно быть такой букой?.. В самом деле, отдайте ее нам, – не то серьезно, не то шутя продолжала просить Оля.
– Нет, вы уж постарайтесь свою иметь, – засмеялась Нина и, видя, как густо покраснела Оля, подумала: «Какое она еще дитя!» И эта мысль была тоже приятна. Нина почувствовала себя намного старше, опытнее Оли, и ей уже хотелось взять молоденькую соседку под свою опеку.
Наконец та спохватилась.
– Ой, да у меня же там Игорь остался! – воскликнула она, словно Игорь был маленьким ребенком. – Знаете, зачем я к вам пришла? Дайте мне щетку – пол натирать…
– Пожалуйста. Только она слишком тяжела для вас.
– Да это для Игоря.
Вынося Оле щетку, Нина подумала, что Яков никогда не натирал пол. Даже когда она была беременна. Считал это ниже своего мужского достоинства.
– Может, еще что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо. Пока ничего. Хотя… Если у вас есть время, зайдите, пожалуйста, взгляните… А то мы впервые устраиваемся, может, что не так…
Нина надолго задержалась у Оли. Помогала расставлять мебель, развешивать фотографии, дешевенькие картины, сама повесила занавески на окна. Оля и Игорь слушались ее, как дети, и по-детски радовались, когда каждая вещь находила свое место и в комнатах постепенно становилось уютнее.
На долю Игоря выпали все тяжелые работы. Он двигал шкаф, пока не поставил его так, как хотели женщины, складывал и раскладывал узкую студенческую койку – на кровать у них еще не хватало денег, – вбивал гвозди и натирал пол с таким усердием, будто хотел протереть его насквозь. Покорно смотрел на женщин, словно спрашивал: «А что еще делать?» – и работы для него хватало.
А когда стемнело, зажгли свет и уселись вокруг стола, накрытого чистой скатертью.
В комнатах явно не хватало мебели, на всю квартиру было только три стула, и Нина советовала, что нужно приобрести в первую очередь, как только заведется лишняя копейка.
Молодожены охотно со всем соглашались, будто это было самое простое дело и им ничего не стоило купить даже целый мебельный магазин.
Они вышли с Ниной на площадку и всё благодарили ее, будто она оказала им бог весть какую услугу.
– Какая вы хорошая! – шепнула ей на ухо Оля, а Игорь так стиснул руку, что даже пальцы слиплись.
Дома, продолжая размахивать рукой, Нина весело улыбалась, а из головы не выходила последняя Олина фраза. Давно уже Нина не слышала ласкового слова и, обрадовавшись ему, действительно почувствовала себя хорошей, способной на добрые дела. Теперь молодожены стали ей еще более симпатичны, казались почти родными.
Поэтому она так охотно отвечала на жадные расспросы Латы, пришедшей к ней рано утром. Нина почти все рассказала ей о своих новых знакомых, выставляя их в самом выгодном свете, но умолчала о том, какое чувство вызвали в ней последние Олины слова.
– Ты меня познакомь с ними. Я тоже буду помогать им налаживать семейную жизнь, – важно сказала Лата.
Но ей не суждено было стать кормчим жизненного корабля молодых соседей.
В обед Оля забежала к Нине попросить у нее консервный нож. На кухне, примостившись у дверей, сидела Лата, и Оля не заметила ее. Она так спешила, что Нина не успела познакомить ее с Латой.
– Не нравится она мне, – сказала Лата, пренебрежительно поджав губы. – Вертихвостка какая-то, несерьезная. И что ты нашла в ней особенного?
И по злым огонькам, загоревшимся в Латиных глазах, Нина поняла, что Оля, сама того не ведая, нажила себе лютого врага. Она хотела было возразить соседке, но вспомнила, что Лата – главный ее свидетель в предстоящем судебном процессе, и промолчала…
Наконец Нину вызвали в суд. Она долго разговаривала с судьей, плакала и жаловалась на Якова, обвиняя его во всем, говорила, что любит его, что хочет жить с ним.
– Я люблю его, люблю! – повторяла она, как заклятие, которое должно было заставить судью стать на ее сторону. – Я знаю, зачем он добивается развода: он хочет жениться на другой! Но ведь у него дети… А он не хочет думать о них!..
– Да, дети, – задумчиво сказала судья, глядя на нее глазами женщины, которая сама имеет детей.
Нина всхлипывала, вытирая мокрым платочком глаза. Ей было очень жаль дочек, но еще больше – себя, забытую, брошенную мужем. А судья сидела, покачивая головой, будто упрекала – кого и за что, Нина не могла понять.
– Вот он жалуется, что вы устраивали ему скандалы, не давали возможности работать. Это правда?
– Ложь! – воскликнула Нина, искренне веря в правдивость своих слов. – Это он выдумывает для того, чтобы развестись со мной… А что я должна была делать, если он каждый день приходил пьяный, пропивал все деньги, оставлял меня и детей голодными? – спросила она, забывая только что сказанное ею. Нравственно совершенно разбитая, Нина уже не владела собой. – Если мне на каждом шагу говорили, что у него есть другая… Что мне было делать?..
Судья задумчиво просматривала материалы, собранные в тоненькой папке. Там было очень мало и очень много – вся жизнь Нины и Якова. Прошлое, настоящее, будущее. И, может быть, именно поэтому так осторожно и долго беседовала пожилая женщина с молодой, терпеливо выслушивала ее жалобы на мужа, на собственную судьбу и пыталась распутать клубок, который все больше и больше запутывала жизнь.
Нина вернулась домой в тяжелом настроении. Из беседы с судьей она не вынесла ничего определенного. То она думала, что суд станет на ее сторону и заставит Якова вернуться к семье, то ей вдруг казалось, что судья предубеждена против нее – слишком уж подозрительно избегала она ответа на настоятельный Нинин вопрос: кто же из них прав? И тогда вспоминала зловещее Латино пророчество: «Подкупит он ее, поверь мне», – и загоралась ненавистью к судье, к Якову, который мог так поступить.
Сейчас она уже не плакала, как у судьи, но легче ей не стало.
Оля пришла из школы и радостно рассказывала о событиях, имеющих немалое значение в жизни первоклассниц. Она уже умеет писать «и» и «ш», и Вера Ивановна похвалила ее.
– Смотри, ма! – показывала Оля тетрадь, где были старательно выведены буквы, сперва неуклюжие (заметно, как дрожала неумелая детская рука), а потом более стройные и твердые, уже похожие на две буквы, написанные красивым, каллиграфическим почерком учительницы.
Галочка тоже тянулась к тетради и требовала показать ей буквы, но Оля, сказав, что та еще мала, важно положила тетрадь в небольшой портфель из желтой кожи.
Ах, этот портфель! Красивый и удобный, он приворожил к себе девочку, а матери все время портил настроение. Он нахально лез в глаза, заявляя о праве отца на Олину любовь и внимание, которые должны были целиком, без остатка принадлежать матери. И Нина ревновала дочку к портфелю, как к живому существу, и ненавидела его, как живое существо. Он напоминал ей о том, что в сердце старшей дочки есть уголок, в котором жив еще отец. Она не могла примириться с этим!.. Ведь он хочет совсем бросить ее, дочек, а это лишало Якова права в ее глазах хотя бы на малейшую привязанность детей.