Текст книги "Язычник: Там еще есть надежда (СИ)"
Автор книги: Анатолий Радов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
17
– Скоро все старые хаты на избы сменим, – говорил голова, широко вышагивая впереди.
Вечеслав с ведьмаком поспешали следом, слушая воодушевлённые речи Кузьмы Прокопыча по поводу будущего Рязанской веси. И судя по словам головы, будущее должно было быть радужным.
– У вас ильменских все поди в таких живут? – спросил Кузьма Прокопыч, и не дожидаясь ответа, продолжил. – Вот я сам из вятичей, отцы и деды мои всё по старинке жили. А я как в весь эту пришёл, гляжу, а тут у Елизара избы высоченные стоят. Не избы, а хоромы, ей-богу. Он сам из радимичей, но на меже с кривичами сидел, там и перенял мастерство хоромы такие ставить. Упросил я его помочь мне, и сел не по-дедовски, а по-новому. А таперича меня и калачом обратно в старые «низёхи» не заманишь. Вот новые лядины в будущем лете засеем, да за построй возьмёмся всем миром. Борти тоже удвоим. Шибко хорошо воск берут в Муромах, абы потом в Царьграде сбывать. Идут муромские Волгой через булгар, там волочатся на Дон, и дале уже в Сурожское море. Самим бы нам так же, да не дают муромские мимо них проходу, пакости грозят утворить. А так бы, понастроили лодей, да в путь.
– А с булгарами как? – спросил ведьмак. – Пошлину небось за проход немалую потребуют.
– Мурома пошлину хакану их Алтышу, что в Булгарграде столует, платит, и не в накладе, – ответил Кузьма Прокопыч. – По три с половиной гривны серебра с лодьи дают, и всё одно выгода немалая выходит. Эх, – он тяжело вздохнул, – Ежели б мы ниже их по реке сидели.
Кузьма Прокопыч остановился у небольших воротец, в которые упиралась окружная дорога. Возле воротец никого не было, и голова собственноручно отворил одну из небольших створок, после чего выжидательно замер, пропуская гостей вперёд.
– Вы поберегитесь, тут ступени у нас шаткие. Временно ставлены, – предупредил он и стал объяснять. – Скоро эту часть тына вовсе снесём и продолжим его на полтораста саженей.
Ведьмак пошёл первым, Вечеслав вслед за ним, и едва ворота остались позади, как он восхищённо ухнул от того, что увидели его глаза. Раскинувшийся во всю ширь и мощь безмерный простор, который только слева упирался в лесную гряду, а впереди и справа не имел преград, тут же опьянил похлеще хмельного кваса. На душе вдруг стало радостно, уголки губ невольно поплыли вверх, а глаза принялись жадно пить прозрачную даль, словно холодную, ключевую воду. От голубой ленты Оки, мирно текущей по правую сторону, ветерок принёс влажную прохладу, и мягко коснулся лица и волос. Вечеслав глубоко вздохнул и невольно приосанился, расправляя плечи, словно желал как можно более соответствовать широте простора. Или хотя бы той чайке, что парила над играющей бликами водой, вольготно раскинув белые крылья.
И как не хотелось ему отводить взгляд от увиденной красоты, но всё же пришлось посмотреть под ноги, чтобы не промахнуться мимо деревянных ступеней. Спускались они на огромную площадку насыпной земли, бывшей ниже возвышенности, на которой стояла весь, метра на полтора. Однако с правой стороны, на небольшом участке, земли уже было накидано почти вровень с весью, и Вечеслав понял, что площадка эта только подготавливается для будущего строительства.
– Вот тут и городище станет, – громко, с гордостью проговорил Кузьма Прокопыч, закрывая створку ворот.
Сходя по ступенькам, Вечеслав стал с интересом вглядываться в два бревенчатых строения впереди, стоявших почти в конце насыпи. Венчали их высокие двускатные крыши, а возле, кропотливо занимаясь делом, суетились люди от мала до велика. Увидев голову, от работающих отделился один из мужчин, и приветственно помахав рукой, заспешил навстречу.
– Дождь заходит, – громко проговорил он, подходя. – Как бы сеногной [*]не зарядил.
– Да типун тебе на язык, Прокл, – досадливо ответил Кузьма Прокопыч. – У нас ещё и сено в стога не уложено, и рожь не вся в риги свезена.
– Эт я понимаю, да токмо у бабки Матрёны вон спину скрутило, а у неё оплошки в сём прорицании не бывает, – Прокл улыбнулся. – Я две дюжины парубков отсель к пажитям отправил, абы скопом стоговали. Може и поспеем к дождю.
– А я вот подсобничков веду, – Кузьма Прокопыч кивнул в сторону ведьмака с Вечеславом. – Сами вызвались, не поскупились на помощь.
– Лишние руки нам не помешают, – с пониманием закивал Прокл. – А куда ж определить-то их? Вы молотить сумеете?
Вечеслав помотал головой, извинительно улыбнувшись. Чего-чего, а молотить ему не доводилось. Да и смешно сказать – где б оно довелось в городе двадцать первого века? Хотя по молодости на мельнице поработал маленько, дак там автоматизировано всё было, он к зерну и не прикасался даже. Ведьмак же к его удивлению молотить умел.
– Ну, тогда ты зерно на подводы кидать будешь, а ты заменишь кого в риге, – распределил Прокл работу и они вчетвером зашагали к гумнам.
Подходя ближе, Вечеслав стал невольно вслушиваться в замысловатый ритм ударов, которые доносились из обеих построек. Удары эти стали слышны ещё раньше, сразу, как голова открыл воротца, но теперь они слышались громко и отчётливо, удивляя слаженным и очень сложным ритмическим рисунком. Похоже это было на мощный драм-энд-басс, усиленный бесконечными тамовыми сбивками.
Между постройками с дюжину мужей большими деревянными лопатами загребали зерно из большой, янтарного цвета горки, и подкидывали его над расстеленными холстинами. Уже с них, другие мужи наполняли просеянной рожью вёдра и высыпали её на подводы, укрытые такими же холстинами, только обшитыми по периметру красным угловатым узором. Запряжённые же в подводы лошади, не обращали никакого внимания ни на звук молотьбы, ни на мелькание лопат, а довольно дремали, радые выпавшим минутам отдыха. И лишь потревоженная мухой или злостным слепнем, какая-нибудь из них вдруг вдрагивала головой и хвостом, и вяло подбирала повсюду слоем лежащую шелуху или редкую отлетавшую в сторону полову, видимо успев за этот день досыта наесться сверх нормы привалившей кормёжкой.
– Ладно, пойду, помолочу, – с улыбкой проговорил ведьмак, и хлопнув Вечеслава по плечу, ушёл в ближайшее строение.
Прокл попытался найти второму помощнику лишнее ведро, но оказалось, что таковых нету.
– Не знаю даже, – озабоченно проговорил он, глядя на Вечеслава. – Може тогда подводы разгружать возьмёшься?
Вечеслав кивнул, соглашаясь. Да и в принципе ему было всё равно, что делать. Лишь бы делать, а не стоять, как столб, когда вокруг все заняты работой. Даже голова, несмотря на выпитые две кружки хмельного кваса, схватился за лопату и принялся усердно веять.
Потому он без лишних вопросов направился к подъехавшей телеге, на которой бледно-коричневой горой красовались подсохшие снопы. Но как оказалось, подсохли они недостаточно, и их нужно было относить в ригу для просушки.
Ухватив сразу три снопа, он неуклюже выглядывая из-за них, зашагал следом за рослым парнем примерно его лет, который тоже нёс связанную в «букеты» рожь, а значит и шёл туда, куда нужно. Войдя в постройку, Вечеслав с непривычки сморщился от стоявшей здесь облаком пыли, пару раз чихнул, и громко шмыгнул носом, не опасаясь, что кто-то услышит. Да он и сам не услышал себя, потому что внутри гумна звук от ударов цепами заглушил бы и работающий трактор, а не то что какие-то там чихи и шмыганья.
Пройдя вдоль стены, он вслед за парнем протиснулся в проём, ведший во второе помещение постройки, и огляделся, насколько позволяла охапка. Здесь работали женщины. Они брали снопы по одному и укладывали их в высокие, докуда могли дотянуться, ряды. Ещё раз чихнув, Вечеслав вдруг почувствовал, как кто-то потянул из его охапки один из снопов, и потому отпустив его, он прижал остальные два правой рукой. Теперь перед ним открылся обзор побольше, и прямо перед собой он увидел спину девушки, которая передавала вытащенный из его объятий сноп стоявшей на скамеечке средних лет женщине. Та взяла его и закинула на самый верх ряда, а девушка обернулась за следующим. Сердце невольно вздрогнуло. Девушка оказалась Варей.
Глупо расплывшись в улыбке, Вечеслав сам протянул ей один из оставшихся снопов. Варя взяла его без какой-либо особой реакции, на автомате, и Вечеслав тут же выругал себя за неуместную улыбку.
Придурок, больно мелькнуло в мозгу, чего лыбишься? Не позорился хоть бы, как пацан влюблённый.
Но, беря третий сноп, Варя сама, едва их взгляды встретились, улыбнулась ему. Досада на себя в одно мгновение погасла, словно пожар под внезапно хлынувшим ливнем, и Вечеслав улыбнулся в ответ. Девушка потупилась, и пряча улыбку, заторопилась, передавая сноп женщине на скамейке.
Но этой короткой сценки хватило, чтобы Вечеслав вышел из риги ликуя, и уже перебирая в голове темы для будущего разговора. Единственно что напрягало, это незнание, о чём в принципе можно говорить с девушкой десятого века. Можно спросить об украшениях, пришло на ум, ну вроде как – что это за шарики такие на тесёмках у висков, например. Или шутку какую придумать, и с неё начать. Нет, лучше всё же об украшениях спросить. С шуткой можно перегнуть, особенно не зная, над чем у них тут можно смеяться, а над чем нельзя.
Но прямо в гущу увлечённого поиска темы, вдруг вторглась неприятная догадка – а ведь завести разговор всё равно не выйдет. Из-за громкого перестука цепов. А значит, этот случайный подарок судьбы ему никак не использовать. Жаль. Цокнув языком, Вечеслав расстроенно мотыльнул головой, и уже не в том приподнятом настроении, как всего секунду назад, зашагал к груженой подводе.
Но, беря с неё следующие три снопа, он вдруг с удивлением услышал, что стук в том строении, куда он относил свою ношу, прекратился, и теперь в режиме моно ритм доносился только из соседнего гумна. Ну, слава богам, улыбнулся он, и до предела ускорил шаг, боясь, что стук вот-вот возобновится. Это был шанс. Ведь встретится он ещё вот так лицом к лицу с Варей или нет – тайна, покрытая мраком.
Войдя в постройку, он увидел, что примерно треть молотильщиков заняты переворачиванием снопов, а остальные устало стоят, стирая со лба перемешанный с шелухой и остинками пот. Среди остальных он заметил и ведьмака. Тот с непривычки тяжело дышал, видимо не рассчитав возможности своего теперешнего тела.
Прижимаясь к стене, Вечеслав обошёл молотильщиков и в некотором напряжении шагнул в ригу. Варя словно дожидалась его, без дела взявшись выковыривать зёрнышки из отломившегося колоска. К его счастью вторая женщина как раз перетаскивала скамью в угол, собираясь поправить чуть поехавший в сторону край ряда, и потому, взяв сноп, Варя сама принялась его укладывать. Но получалось у неё это не очень, слишком высоко уже были накиданы снопы, так что даже приподнявшись на носочки, она едва дотягивалась до верхних. И тогда Вечеслав решил не упускать момента.
– Давайте помогу, – предложил он, приближаясь к девушке вплотную. – Всё же я повыше буду.
Варя обернулась, и на её лице появилась стеснительная улыбка.
– Самой не дотянуться, – проговорила она и потупилась.
Оказавшись к девушке близко, Вечеслав тут же отчётливо уловил запах её волос, которые будоражуще пахли луговыми цветами. Грудь словно сдавило обручем, а в низу живота с приятным возбуждением закололи иголочки, и он по-инерции потянул в себя воздух, ещё больше одурманиваясь ароматом. Вдобавок, Варя вскинула взгляд, и с застенчивой улыбкой протянула ему связанные колосья, отчего чувственный дурман обволок его полностью.
– А чего, и помоги, – раздался вдруг из-за спины злой голос. – Пришёл, помог и ушёл. А веси польза, чади вихрастой прибавится.
Голос завершил фразу едкой ухмылкой, и Вечеслав резко обернулся, не совсем понимая, что происходит. Во-первых, прозвучавший оскорбительный для Вари намёк, был неожиданным, а во-вторых, он полностью погрузился в волшебное очарование, сотканое из аромата и надежд, и ставший вдруг ватным мозг, почти не выхватывал смысла из прозвучавших секунду назад слов.
– Чего ты сказал? – спросил Вечеслав пока не столько угрожающе, сколько действительно желая ещё раз прослушать тираду, чтобы ухватить её смысл.
– Чего слышал, – зло буркнул владелец голоса, который оказался тем парнем, что разгружал вместе с ним подводу. – Свои, значит, ей не любы, а пришлых она улыбками дарит.
– Как тебе не стыдно, Отай, – тихо проговорила Варя. – Прекрати.
– А чего мне прекращать, – парень скривил лицо, – Ежели всё на виду. Вот она твоя чаемая скромность, аки птица упорхнула, токмо и провожай взглядом.
– Послушай, дружище, – проговорил Вечеслав, нахмуриваясь, – Кто бы ты не был, но обижать девушку я тебе не дам.
Он бросил снопы на пол и угрожающе шагнул вперёд.
– Что, хочешь меня, аки Игната? – парень отступил на полшага. – Так всю весь-то не осилишь, поди.
– Чего ты болтаешь, Отай? – удивлённо проговорила Варя. – Весь зачем приплетаешь?
– А знаю я этих илменских, – зло бросил парень. – Варяжьи мыслят, всё норовят силою взять. Да токмо мы тоже не лыком шиты.
– Уймись, – проговорила Варя, качая головой. – Совсем в тебе совести нету.
– А в тебе есть? Непотребство творит в месте светлом, стыда пред хлебом не имеет. Что, люб ильменский сразу стал? Може ты и поцелуешь его тута? А чего, себя ты уже показала. А-то нос ворочает, я уж подумал и вправду честная.
– Окстись, Отай, – вступила в происходящее вторая женщина, которая оставив свою работу, успела подойти и теперь недовольно смотрела на расгорячившегося парня.
– А ты не встревай Ладарья, – не унимаясь, зло бросил тот. – За кого встреваешь-то? За бесстыдную?
Вечеслав не стал дослушивать дальше. Он сделал ещё два уверенных шага вперёд и схватил парня за грудки.
– Слышишь, дружище, – чеканя слова, медленно проговорил он, – Ещё чего-нибудь ляпнешь, и я тебе морду набок сверну. Понятно?
Но парень к его удивлению не попытался вырваться и не полез в драку, а вдруг со всего маху ударил сам себя в глаз и заорал благим матом.
– Пришлые наших бьют! Пособляйте люди добрые!
Не ожидав такого поворота событий, Вечеслав выпустил парня и отшатнулся. Само собой, стало понятно, что на крик прибегут, как минимум, молотильщики. Да и чего им бежать, пару шагов сделать и вот они уже на месте.
Он не ошибся. Через секунду в ригу стали ломиться мужики, возбуждёнными глазами обозревая происходящее.
– Убивает! – тут же закричал парень, указывая рукой на Вечеслава. – Ни за что!
– Врёт Отай! – Варя вдруг уверенно сделала два шага вперёд, становясь перед Вечеславом и набежавшей гурьбой. – Ни убивает никто.
– А это чего? – Отай указал на подбитый глаз. – Само народилось? Бейте его, мужи Рязанские! Чего ждёте?
– Он сам себя ударил, – громко проговорила Варя, и повторила. – Врёт Отай.
Мужи застыли в недоумении и стали переглядываться промеж собой. Было видно, что они явно сбиты с толку и теперь находятся в полной растерянности. В такой же полной растерянности пребывал и Вечеслав. Не ожидал он столь неожиданного поворота, потому, увидев протискивающегося сквозь мужиков ведьмака, Вечеслав почувствовал некое облегчение. Может он выправит это недоразумение? Ну не биться же и в самом деле со всеми? Глупо как-то.
Вслед за ведьмаком протискивался и голова. Он хмуро смотрел перед собой, но за этой хмуростью угадывалась та же растерянность, что и у остальных.
– Что за свада? – громко спросил он, тяжёлым шагом выйдя на середину риги, и повернувшись к Отаю. – Чем тебе пришлый не угодил?
– Убить хотел за просто так. Силой своей похвастаться.
– Врёт он, Кузьма Прокопыч, – уже в который раз повторилась Варя. – Слова обидные он мне говорил, а Вече… пришлый заступился. Но он его и пальцем не тронул. Сам Отай себя шибанул.
– Варя правду говорит, – следом же подтвердила Ладарья. – Сам Отай.
– Хм, так она и имя его знает, – усмехнулся парень. – Сворковались уже.
– Помолчи, Отай, – проговорил голова. – Имя его уже вся весь знает, так что не мели чепухи.
– Вот гляжу я, и не пойму чего-то? – зло заговорил парень. – Появились эти двое в веси нашей, и все сразу ж за добрых людей их приняли. А вы ведаете кто они на самом деле? – он обвёл взглядом всех присутствующих.
Вечеслав от прозвучавшего вопроса вздрогнул. Не знает ли этот Отай про убийство на дороге? Он невольно напрягся, ожидая, о чём парень станет говорить дальше. Но тот сделал паузу, словно ожидая какое действие произведёт на людей ребром поставленный вопрос. Но люди так же молча стояли, глазея то на Вечеслава, то на Отая, пока слово не взял Кузьма Прокопыч.
– Птицу по полёту узнают, – проговорил он, – А человека по делам. Так вот – покамест пришлые ничего злого не утворили, а токмо с добром к нам. Татя словили, с хлебом вот помогают. А супротив них уже не первое зло в нашей веси делается.
– Какое это такое зло? – ухмыльнулся парень. – Я это что ли зло им утворил? Да знаю я этих ильменских. Они ж добрыми прикидываются токмо, а сами внутри варяги окаянные. Вот когда горло перережут кому из вас, тогда попомните мои слова.
– Заране судить не гоже, – вступил в разговор ведьмак, до этого с молчаливым вниманием взиравший на перепалку. – Так любого можно обвинить в чём угодно. Да, ильменские мы. Да, с варягами близостью с морем их повязаны, и сами, чего уж таить, варяжим помаленьку. Купцов охраняем на путях водных, да бывает на чудь и корел набеги устраиваем, абы дань взять. Токмо каким боком всё это к веси этой и делам её относится?
– Твоя правда, – кивнул Кузьма Прокопыч, – То ваше дело. А ты, Отай, по роду-племени не суди. Не верен такой суд зачастую выходит. А то, что ты на Варю глаз положил, так про то весь давно знает. И то, что Варя тебе от ворот поворот дала, тоже не тайна. А коли и полюбился ей пришлый, так в том чего плохого? Разе что тебе поперёк.
– Да плевать я хотел, кто кому люб, – парень и в самом деле смачно плюнул себе под ноги. – Я за правду жилы рву, а они о любви судачат, хм. А то, что покоя нету от этих пришлых, так всем наплевать. Завтра дюжина головников в весь придёт пришлых резать, и что, опять на моего дядьку Завида все шишки посыпятся? Ох, помяните моё слово, люди рязанские, будет вам ещё кровушка.
– Эй, Отай! – раздался вдруг густой бас из-за спин стоящих гурьбой мужиков. – А ты харчок-то свой утри. Или тебе за пакость эту второй глаз подсветить?
Гурьба довольно загудела, согласная со сказанным.
– Что, Елизар Осколыч, – парень бросил взгляд поверх голов, ища того, кто попрекнул его, – Обидное углядели? Так вы б раньше чуть пришли поглядеть, как тут голубки миловались.
– Ты утри, утри, – насупившись проговорил Кузьма Прокопыч, – И не перегибай, там где обломаться может.
– Эх, Отай, зазоришь ты своего дядьку таперича, – снова бросил бас, тяжело вздохнув.
– А ты разреши мне, батя, в честном бою его проучить, – от гурьбы вдруг отделился высокий, худощавый парень лет двадцати пяти, закатывая рукава рубахи, – Абы неповадно было на хлеб плеваться.
– Остынь, Вакула, – прикрикнул на него Кузьма Прокопыч и на секунду обернулся. – Елизар, а-ну остуди своего мальца. Нечего тут кровь горячить.
– Цыц, Вакула. Не лезь поперёк старших, а то я сам тебя щас батогом проучу, – тут же пробасил Елизар, и сын покорно отступил назад, прячась в гурьбе, по которой пробежал незлобный смешок над незадавшимся бойцом.
– Ты утри, Отай, что намарал, – повторил голова, кивая на плевок. – Сам знаешь, не для зазора твоего это, а чтоб в следующий раз неповадно было.
Отай развязно провёл по плевку подошвой лаптя, и хмыкнув, зашагал было к выходу из риги, но Кузьма Прокопыч жёстко остановил его рукой.
– Рукавом утри, не поленись, – недобро сказал он, глядя в самые глаза Отаю.
Тот резко развернулся, скинув с плеча руку головы, и быстро присев на корточки, провёл по полу рукавом.
– Ну чего? – спросил он сквозь зубы, быстро поднявшись на ноги. – Довольны? Что ж, лады, люди рязанские, лады. Ну ничего, поглядим мы ещё, чьи правда и сила верхи возьмут.
Злобно протиснувшись сквозь гурьбу, Отай вышел из риги, напоследок обернувшись, и зыркнув на Кузьму Прокопыча с нескрываемой злобой. Голова с прищуром поймал этот взгляд, и на его лице нарисовалось разочарование. На несколько секунд в риге повисла гробовая тишина, словно каждый сам в себе мысленно переваривал увиденное и услышанное, но наконец, гурьба зашевелилась, загудела, и люди, обсуждая и высказывая друг другу свои мысли по поводу произошедшего, потянулись обратно к работе. Только один из стоявших у проёма направился не вслед за остальными, а неспешно подошёл к голове и стал с озабоченным видом елозить жменей по бороде.
– Чего кумекаешь, Елизар? – спросил у него голова.
– Да что тут кумекать, – начал тот своим баском, наполняя ригу мерным гулом. – Хлопот с этим Отаем через край. То сваду с Вышатовским сыном затеял, ну ты помнишь, когда Вышат чуть свой род на Завидов не поднял. Едва усмирили что тех, что тех. То с Варенькой вспомни, как он грозился Добряша в реке утопить, когда тот наказал ему на их двор не ходить боле. Ежели это он сам такой дурной, то посечь его надо плетьми. А ежели это Завид настрополяет…
Елизар Осколыч задумчиво умолк.
– Посечь его, значит сызнова Завидову кровь вскипятить, да кашу новую заварить. Против верви он не потянет, конечно, но мало ли чем свада та закончится, – сказал Кузьма Прокопы и перевёл растерянный взгляд на пришлых. – Вы простите, люди добрые, за то, что снова к вам беда зашла со стороны нашей, но и вам сказать хочу. Мы в веси этой лад долго устраивали, примирялись друг к другу не одно лето. Вы бы сторонкой как-то, – Кузьма Прокопыч сконфуженно покашлял. – Абы не нарушать покой устоявшийся.
– Да разве ж мы нарочито? – заговорил ведьмак. – Родич мой завсегда от свад уклонялся, когда можно было. Значит, теперь не мог уклониться.
– Я понимаю, – кивнул Кузьма Прокопыч и перевёл взгляд на девушку. – А ты Варя не бойся, Отаю мы укорот дадим. Пусть не мыслит, что защиты тебе нету. Ладарьюшка, – он обратился к женщине, – А ты поди таперича к Завиду, скажи, в вечеру сообедником за свой стол его зову. Токмо обиды в нём не распали смотри.
– Коли Отай вперёд меня во двор свой поспеет, то мудрено будет не распалить, – ответила женщина.
– Ты уж постарайся, Ладарьюшка, – попросил голова. – А-то уже тошно от руганей этих с Завидом.
Кивнув, женщина направилась к выходу из риги, а на гумне вдруг резко застучали цепы, с такой частотой и силою, словно молотильщики старались наверстать зря потраченные на перепалку минуты.
– Лады! Апосля ещё обсудим происшествие! – громко прокричал Кузьма Прокопыч, стараясь перекрыть бешеный стук, но поняв, что это бесполезно, он махнул рукою и заспешил из гумна на улицу, чтобы вернуться к веянью зерна.
