Текст книги "Пурга в ночи"

Автор книги: Анатолий Вахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Кто-то, пошатываясь, бросился к двери и захлопнул ее. Чья-то лохматая голова выплыла из дыма и, дыша в лицо Биричу винным перегаром, икнула и хрипло спросила:

– Деньги принес, Гаврила?

Несколько секунд человек смотрел не мигая.

– Ты, Гаврила?

– Отстань от господина хорошего. – Около Бирича оказалась Толстая Катька. Лицо ее от пота лоснилось. Рукав старой фуфайки, натянутой поверх грязного красного платья, надорван. В ушах кабатчицы покачивались разные серьга. В левом – длинная с подвеской китайской работы, в правом – круглая тлела маленьким рубином.

– Обрадовал, Павел Георгиевич, – затараторила Катька, крепко вцепившись в рукав шубы Бирича. – Посетил нас.

– Гаврила, – снова начал лохматый, но Катька бесцеремонно хватила его толстым кулачищем, и пьяный свалился на стол спиной. Оттуда его швырнули на пол, где он продолжал разговаривать с Гаврилой, Катька увлекла Бирича в дальний конец кабачка и через маленькую дверцу ввела в свою комнату.

– Здесь спокойнее будет.

– Шумно у тебя. Народу много, – сказал Бирич и сел на край широкой постели.

– Шахтеры гуляют. – Катька вывернула фитиль лампы, и в каморке стало светлее.

Она пристально смотрела на Бирича. Когда-то и он пользовался ее благосклонностью. Она всегда с нежностью вспоминала ласкового Бирича. Катька взгрустнула. Старость наступает, и уже не приходится быть разборчивой. Из кабака донесся крик:

– Катька! Катька! Вина-а-а!

Катька устало поднялась.

– Выпьешь что-нибудь?

Он молча кивнул. Из кабака продолжали звать.

– И когда нахлещутся, ироды? Будут в могиле лежать и то водки – потребуют.

Она ушла. Крики поутихли. Бирич спросил себя: ну что мне здесь надо?

Он снова осмотрелся, расстегнул шубу. Вернулась Катька и достала из-под кровати пузатую, с длинным горлышком бутылку.

– Ямайский ром. Налить?

– Нет, не надо. Много у тебя гуляк?

– Как колчаковцев упекли в каталажку, так шахтер и повалил. День и ночь, – Катька вздохнула. – Поспать некогда.

– Гуляет пролетариат, – усмехнулся Бирич. – Хозяева. Эх-ха!

– Скоро выдохнутся, – пообещала Катька. – В карманах-то негусто.

– Ты вот что, – Бирич подумал и решился. – Ты не скупись. Побольше в долг отпускай. Пусть гуляют.

– Шиш я с них потом получу. – Заплывшие глазки Катьки стали злыми. – Кто платить будет?

– Я заплачу, – успокоил Бирич.

– Что так? – Катьку удивила щедрость Бирича. – И не жалко?

– Пусть погуляют, – Бирич поднялся. – Ты об этом молчок. Да и заправку не жалей в водку.

– Знаю уж, – отмахнулась Катька и робко спросила: – Не посидишь еще?

Ее голос дрогнул. Павел Георгиевич понял и покачал головой.

– Нет, Катерина. Стары мы с тобой уже.

– Мной еще не брезгуют. – Катька цинично оглядела себя.

Бирич сделал вид, что не расслышал, и застегнул шубу.

– И еще просьбица. Пойди утречком к Маклярену и… – Бирич говорил долго и убедительно. Наконец он распрощался.

– Как живешь, – Катька проводила Бирича.

Проходя через зал, Павел Георгиевич слышал обрывки разговоров:

– Копи теперь наши.

– Всех колчаковцев в петлю. Сегодня засудим.

– Эх, и жизнь наша пошла. Пей, гуляй, а ежели хочешь, то и морду набьешь кому хошь.

В углу кто-то под гармошку плаксиво пел:

 
Вот умру, похоронят и зароют меня,
И никто не узнает, где могила моя.
 

– Всех вас в яму надо, – Бирич с силой захлопнул за собой дверь.

3

Фондерат вновь перечитал радиограмму. Плоские, похожие на оловянные пуговицы глаза полковника скользили по строчкам, но поверить им Фондерат не мог. Ему было страшно. Большевики захватили власть в Ново-Мариинске. И какие большевики – Мандриков и Берзин. Те самые, которых Усташкин и он пытались поймать во Владивостоке. Это казалось насмешкой. Как же им удалось добраться туда? Может быть, на пароходе плыли вместе с Громовым и Усташкиным-Струковым? С такой новостью было нелегко справиться. Вызывало тревогу воззвание Анадырского ревкома к жителям уезда и к радиотелеграфистам, подписанное Мандриковым, Берзиным и каким-то Куркутским. Там же Усташкин, там Громов… Неужели они ничего гае могли сделать? Откуда в Анадырском уезде большевики? Наивный вопрос. Теперь они всюду. Фондерат покосился на окно, за которым лежал зимний Владивосток. Их много и здесь. Однако хозяева в нем, слава богу, не они.

Мысли вновь вернулись к Ново-Мариинску, к Усташкину. И Фондерат мысленно обрушился на него: «Болван, бездарь. Наверное, пьянствовал, возился со своей красавицей и все прохлопал».

Фондерат ненавидел Усташкина и подумывал, как его наказать, но Усташкин далеко и, возможно, его уже нет в живых. Крайне неприятно. Сестра останется вдовой, и, конечно, ему придется о ней и ее детях заботиться.

Дела его и без того плохи. Генерал Розанов им недоволен. До сих пор не арестован подпольный комитет большевиков во Владивостоке, которым руководит все тот же неуловимый товарищ Роман. Город наводнен большевистскими прокламациями.

Фондерат отвлекся от радиограммы. Он думал о том, как долго продержится Колчак. Фондерату было хорошо известно, что армия Колчака очень неустойчива. Она давно бы рухнула, но союзники надежно подпирают ее штыками и снабжением. Сегодня прибыл новый транспорт из Америки. На его борту тысячи солдат – пополнение экспедиционным войскам Грэвса.

Разве эта тысяча изменит положение, если в селе Казанке восстал колчаковский гарнизон и убил двадцать офицеров. Четыреста солдат присоединились к, партизанам Сучанского района и вошли в новый, только что организованный Первый Дальневосточный советский полк. И в Охотске восстал гарнизон. И в Ново-Мариинске. Усташкин должен обвести большевиков. У него в запасе на подобный случай убедительные документы.

А вот сможет ли оправдаться он, Фондерат, перед Колдуэллом? Начальник контрразведки ждал звонка от американского консула. Раз сообщение о восстании в Ново-Мариинске лежит у Фондерата, значит, такое же есть и у консула, если он еще раньше не получил его через американские радиостанции.

Значит, Фондерату предстоит объяснение у консула, и не из приятных. Может быть, следует немедленно сообщить о перевороте в Ново-Мариинске генералу Розанову? Фондерат заколебался. Розанов спросит, что он думает предпринять, а что он может сказать, если не знает намерений американцев.

Фондерат закрыл лицо руками. Послать войска в Ново-Мариинск? Глупая мысль: туда морем можно попасть только в начале лета. В голове отстукивало: невозможно, невозможно, невозможно.

Зазвонил телефон. Колдуэлл небрежно поздоровался и сухо спросил:

– Можете ли вы сейчас приехать ко мне? Сейчас!

Это был приказ, и ослушаться его было невозможно.

– Хорошо.

Дрожащими руками достал из ящика коробочку с кокаином, жадно втянул понюшку и несколько минут с закрытыми глазами полулежал в кресле. Силы возвращались к нему. Теперь полковник был готов к разговору с Колдуэллом.

Колдуэлл любезно пригласил полковника сесть в кресло, угостил его сигарой. Фондерат видел ледяные, полные презрения и гнева глаза консула. Фондерат ждал, когда консул заговорит О событиях в Ново-Мариинске.

– Как вам нравятся Советы в Ново-Мариинске? Могу вас поздравить.

– Почему меня? – пожал плечами Фондерат. – Я не согласен.

– Советы – дело ваших рук! – Швырнул сигару в пепельницу. – Я желаю знать, как вы можете объяснить случившееся?

– Пожалуй, не смогу, слишком далеко отсюда. Гадать не стоит – не угадаем. Впрочем, там, очевидно, произошло то же, что в Охотске. Я думаю, что… – Но его прервал консул:

– Думать надо было раньше! Сейчас надо действовать! – Колдуэлл обвинял Фондерата, но не мог избавиться от мысли, что он в равной степени повинен в событиях на Чукотском полуострове, и это еще больше злило его. – Впрочем, вы, русские, совсем обленились, вы не можете действовать, и мне самому придется взяться за дело!

«А почему же ты молчишь о своем офицере из Американского легиона? – подумал Фондерат. – Усташкин должен был выполнять лишь приказания твоего агента. Вот и результат». При этой мысли полковнику стало легче. Половину груза он переложил на плечи консула.

– Очевидно, ваш хваленый начальник милиции не слушался советов нашего офицера.

– Не согласен, – пожал плечами Фондерат. – Усташкин преданный офицер, и я…

– Хорошо, хорошо. – Консул не хотел продолжать рискованный для него разговор. – Надо в Анадырском уезде навести порядок.

– Я к вашим услугам. – Фондерат тем самым уступал консулу руководящую роль. – Что нужно сделать?

– Мне нужны списки верных нам людей в Ново-Мариинске.

– Немедленно пришлю. Только трудно сказать, кто из них уцелел при перевороте.

– Не могли же большевики всех арестовать, – нерешительно проговорил консул и жестом удержал полковника в кресле.

Фондерат вновь дожал плечами. Колдуэлла раздражала эта манера полковника, и он грубовато продолжал:

– Прошу, полковник, позаботиться, чтобы во Владивостоке не знали о событиях в Анадырском уезде.

– Будет сделано, – наклонил голову Фондерат.

– Теперь вот о чем мы должны подумать, – более миролюбиво сказал Колдуэлл. – Как бы дальше ни развивались события в Ново-Мариинске, нам, вашим друзьям, кажется, что с открытием навигации на Чукотку необходимо послать боеспособный русский отряд.

– Согласен. – Фондерат был доволен поворотом разговора. – Очень разумный совет. Жаль, что мы раньше этого не сделали.

– Да, – согласился Колдуэлл. – Но все поправимо. Вооружение и снабжение отряда мы возьмем на себя.

– Мы найдем командира, – пообещал Фондерат.

Когда Колдуэлл остался один в кабинете, он долго курил, стараясь успокоиться. Черт знает, что со мной происходит, – подумал он. – Из-за каждого пустяка волноваться. Колдуэлл знал, что события в Ново-Мариинске могут принести много неприятностей. Вашингтон еще раз напомнил ему, что Чукотка должна быть сохранена для Штатов. Возможно, что со Стайном что-то случилось. Допустим, он убит большевиками. Тем хуже для них. Надо немедленно из Нома в Ново-Мариинск послать своего человека. Пусть все разведает…

В Номовское отделение Американского легиона был вызван Рудольф Рули, капитан в запасе. Низкорослый, с узкими глазами и низкой переносицей, он походил на одного из тех метисов, которые появились от смешанных браков европейцев с местными жителями. В кабинет командира Томаса он вошел, шаркая ногами, как человек, привыкший много ходить на лыжах.

– Хороший день, Рули, – приветствовал его Томас, не поднимаясь с кресла и протягивая руку через стол.

– Тебя с тем же, – ответил Рудольф и, взглянув на Томаса и Росса, добавил: – У вас такие лица, словно вы хотите мне вручить рождественский подарок.

– Ты угадал, Рули, – деланно засмеялся Томас. – Садись и закуривай свою трубку, от вони которой скоро подохнут все волки Аляски.

Томаса и Рули связывала старая дружба. Когда-то служили в одном полку, но в последние годы Томас стал командиром в Американском легионе, а Рули, хотя и числился его офицером, почти все время отдавал охоте.

– Высказывай, зачем я тебе понадобился, – предложил Рудольф.

– Не хочешь ли прогуляться в Россию? – спросил Томас. Он не сводил глаз с Рули.

– Большевики приглашают на раут? – осведомился Рули. Он спокойно возился с трубкой.

– Вроде того, – усмехнулся Томас. – В Ново-Мариинске большевики установили Советы. Стайн, кажется, попал в чертовски неприятное положение.

– Сэм слишком молод для такого дела, – осудил Рули. – И ты, старый дог, хочешь послать меня подтирать за Стайном его понос.

– Ты догадлив, как старый шакал, – кивнул Томас и доверительно продолжал: – Понимаешь, Рули, надо тебе идти. Кто, кроме тебя, сейчас быстро переберется через Берингов пролив? На той стороне, так близко от нас, подняли красный флаг. Его надо опустить и отучить большевиков от этой дурной манеры.

– Что же, я согласен. К тому же я еще не видал живых большевиков. Да и со Свенсоном разопью бутылочку.

– О кэй! – Томас раскрыл папку, лежавшую у него под рукой, и взял верхний лист. – Тебе, Рудольф, придется зазубрить, как школьнику, несколько чертовски трудных русских имен. Они принадлежат, тем, с кем тебе придется иметь дело, если не сможешь связаться со Стайном или Свенсоном.

– Они в Ново-Мариинске? – вынул трубку из зубов Рули.

– Наш консул во Владивостоке советует прежде всего установить контакт с коммерсантом Биричем. Запомнишь? Бирич.

– Бирич, Бирич, – повторил Рули. – Бирич. Это не так трудно.

– Другие имена будут посложнее, – предупредил Томас. – А этот Бирич крупнейший русский коммерсант. Он…

Рули слушал, полузакрыв глаза и посасывая трубку. Так он все хорошо запоминал.

Ледяной ветер крутил над Владивостоком снежные вихри, раскачивал фонари. Их свет тревожно метался по стенам зданий, по мостовой. Был поздний вечер. По улицам пробегали редкие прохожие, пряча лица в воротники, громыхали трамваи с заиндевевшими окнами, изредка проходили патрули международной полиции. Холод и снег загнали всех в дома, в рестораны, поближе к теплу и свету.

И только какие-то люди прятались от прохожих в темных углах подъездов, а когда вблизи никого не было, торопливо наклеивали на стены домов, на заборы, афишные тумбы и бока трамваев небольшие квадратики бумаги. Когда первый трамвайный вагон возвратился в депо, листовку на его красных стенках увидел рабочий ночной смены. Он подошел поближе и, поправив на переносице простенькие очки, стал читать, шевеля губами: «Товарищи рабочие Владивостока!

Граждане!

16 декабря рабочий пролетариат далекого Анадырского края сверг ставленников Колчака и интервентов и установил законную власть Советов. Над Ново-Мариинском гордо реет красный флаг революции и свободы…»

Полицейские, военные патрули разгоняли народ, соскребали листовки, хватали тех, кто читал вслух или выражал одобрение, но о советской власти в Анадырском уезде уже знал весь Владивосток.

В маленькой комнате домика, что неприметно стоял в переулке у мельницы на Первой речке, уютно, шумел самовар, За столом сидел товарищ Роман. Он просматривал утренние газеты. Товарищ Роман изменился. Он отпустил острым клинышком бородку и усы, концы которых закручивал колечками.

– Ни одна газета, кроме нашего «Красного знамени», не сообщила о Ново-Мариинском перевороте.

– Кто же о своем поражении будет кричать? – откликнулся собеседник Романа, пожилой человек в тужурке почтового служащего. – Да и так весь город знает.

– Молодцы наши товарищи. Отлично справились с задачей партии, – улыбнулся Роман. – А помнишь, как Мандриков обиделся, когда узнал, что ему надо на Чукотку ехать?

Оба улыбнулись, вспоминая товарищей. Роман неторопливо продолжал:

– Боевая на Севере группа подобралась. Мандриков, Берзин, Николай Федорович, Антон с Наташей. – Лицо его стало озабоченным. – Беспокоит меня здоровье Августа, да и Наташа в положении.

– Северный воздух полезен для больных легких, – напомнил почтовик. А Наташа крепкая. Такого северянина принесет, что залюбуешься.

– Надо им передать совет комитета, чтобы были осторожнее и внимательно следили за американцами. Мы упустили это в нашем поздравлении, – Роман отодвинул стакан и, достав из кармана карандаш, написал текст радиограммы. – Попытайся срочно передать в Охотск. Это очень важно. Как бы наши товарищи излишне не упились первой победой. Это может использовать враг. С Чукотки без боя американцы не уйдут.

– Передам сегодня же. – Почтовик спрятал в карман бумажку, но своего обещания он не смог выполнить. Узнав о появлении большевистских листовок в городе, Фондерат приказал заменить весь персонал радиостанции. Связь Анадырского ревкома с Приморским подпольным комитетом Партии была прервана.

Глава вторая

1

Приезд Свенсона для жителей Усть-Белой, как и для обитателей других сел, постов, стойбищ, всегда был событием. Но на этот раз его приезда почти не заметили. Всех захватила новость: в селе организуется отряд охраны общественного порядка. Такого здесь не было. Устьбельцы на все лады обсуждали событие. На время забыли о тревогах, о голоде.

Зима предстояла особенно тяжелая, и в Усть-Белой знали, что не каждый доживет до весны. Люди бесконечно пересчитывали скудные запасы продовольствия, прикидывали, сколько можно расходовать в день, чтобы выжить.

Тощие денежные сбережения носили на труди в мешочках. Это была единственная надежда на самый трудный случай, когда дома не останется крошки и придется уйти к Малкову или Свенсону.

На своем складе Малков прибил огромное объявление о записи добровольцев в отряд охраны общественного порядка. А рядом, чтобы угодить Свенсону, прибил русский и американский флаги.

У склада собрался парод.

Грамотные перечитывали объявление. Каждый высказывал свои догадки, строил предположения. В это время вышел из склада Малков. Американец держался позади.

Рядом с крупной фигурой коммерсанта Стайн проигрывал и, чтобы как-то расположить людей, вымученно улыбался. Малков не торопился говорить.

В тишине особенно отчетливо и звонко прозвучал лай собаки. Низко над землей ползли серые тучи. В воздухе чувствовалось приближение пурги, и от этого напряжение в толпе как бы возросло. Свенсон и Лампе стояли в дверях своего склада. Стайн, не переставая улыбаться, бросил сердитый взгляд в их сторону и вспомнил, что еще не успел поговорить с ними. Сегодня заставлю эту гору мяса похудеть, – сказал себе Стайн и перевел глаза на спину Малкова, точно хотел его поторопить.

Малков обратился к устьбельцам с подкупающим дружелюбием:

– Прочитали?

Толпа ответила нестройным гулом, и вдруг Стайн остро возненавидел этих грязных, в истрепанных меховых одеждах людей. Чего их уговаривать – приказать, и точка. Кто не согласен – к стенке. Что с ними возиться? Люди понимают и уважают только кнут над головой.

– Прочитать-то прочитали, – послышался яз толпы голос. – А ума не приложим, на кой ляд нам этот самый отряд?

– Охрану нести от большевиков! – громко ответил Малков, увидя, как оживились устьбельцы. – Нашей свободе, нашему добру, наконец, нашей жизни грозит опасность. Большевики…

– Сюды идут? – выкрикнул кто-то испуганно.

– В Москве-матушке большевики, а уж сюда они пожалуют, и будете вы у них рабами. Хорошо, если еще в живых оставят, чтобы вы для них рыбу ловили, пушнину добывали, а сами с вашими жинками да дочерями баловаться будут, а кто их не послушает, тех на железную цепь, – и в костер…

Стайн не понимал, что говорил Малков, но, время от времени кивал. Собравшиеся должны видеть, что он подтверждает и одобряет слова коммерсанта. А тот нагромождал ужас на ужас и, когда решил, что слушатели достаточно запуганы, закончил:

– Наше спасение и наша жизнь зависят от нас самих. Вот почему мы должны создать, свой отряд, – он махнул в сторону объявления.

– А чего тут американский флаг?

– Америка наш друг. – Малков старался разглядеть, кто задал вопрос. Он запомнил тех, кто высказывал сомнения или недоброжелательство. В них он видел врагов. «Паршивая овца стадо портит». – Америка – страна свободы и хочет, чтобы все люди жили хорошо, она заботится обо всех. В этом вы убедились сами. К нам везут товары, охотничьи припасы, оружие. Кому господин Свенсон отказывал в помощи, кому не давал в долг? Кому не верил?

– Свенсон добрый, – согласился старый коряк, с трясущейся головой. – Он добрый.

– Вот слышите? Америка – страна добрых людей. Она прислала к нам господина Стайна. – Милков отступил, и перед устьбельцами оказался Стайн. Все пристально его разглядывали. Он взмахнул рукой:

– Гуд дэй, фрэндс!

Английское приветствие было знакомо многим, и Стайну ответили.

– Гуд дэй.

– Здравствуй…

– О чем мне с ними говорить? – негромко спросил Стайн Малкова. – Я ненавижу речи.

– Я сам, – Малков снова выступил вперед. – Господин Стайн доволен, что вы так хорошо встретили весть об организации отряда, и надеется, что, вы все в него вступите. Я уверен, что вы все не хотите, чтобы к нам пришли большевики и мы не могли бы защитить себя, свои жилища и семьи. А если у нас не хватит сил, то нам поможет Америка.

Молодец этот Малков! – Стайн с удовольствием отметил, что коммерсант часто упоминает Америку.

Сегодня Малков больше американец, чем я, насмешливо думал Свенсон, хотя ему и польстило, что его назвали добрым, Все происходящее не трогало его. Оно не касалось торговли.

По знаку Малкова из склада вынесли небольшой столик и два ящика, заменивших табуретки. Мадков и Стайн сели за стол. Над ними висели флаги. Все выглядело торжественно. Малков раскрыл новую конторскую книгу, поставил на чистом листе единицу и, аккуратно обведя ее скобкой, обратился к жителям:

– Кто первый вступит в отряд охраны общественного порядка?

Люди топтались на месте, поглядывая друг на друга, но никто не решался вступить первым.

– Ну, ты, – обратился Малков к мужичку с заячьей губой. – Иди же…

– Я… – Он растерянно оглянулся.

– Ты, ты, – подтвердил Малков. Ему нравилось, что мужичок ошеломлен его предложением. – Или не хочешь?

– Иду, иду. – Он затоптался на месте. Все смотрели на него, как на обреченного.

– Фамилия?

– Котовщиков, – еле слышно раздалось в ответ.

Малков вписал фамилию и дал расписаться мужичку. Неумело держа карандаш, тот поставил жирный крест.

– Кто следующий?

– Я, – выскочил молодой парень в рваной кухлянке. – Пусыкин.

Этот смог с большим трудом расписаться.

– Молодец, – похвалил его Малков за смелость. – Лучшую винтовку тебе дам.

После Пусыкина запись пошла живее. К столу двинулся старый коряк с трясущейся головой, но его подняли на смех:

– Куда будешь целиться, эй!

– От него все большевики разбегутся!

– Он сразу три мушки видит!

Запись в отряд продолжалась. Исчезли страхи, подозрения. Однако после тринадцатого никто не подходил к столику. Малкова так и подмывало пригрозить, но он сдерживался. Этим можно только испортить все дело, и он сказал Стайну:

– На сегодня пока хватит, А завтра я за них возьмусь!

– Еще одного человека надо бы.

– Тогда запишем меня, – предложил Малков, внес свою фамилию и расписался.

Добровольцев отряда охраны общественного порядка выстроили перед столом, и Малков обратился к ним:

– Вы поступили как настоящие патриоты, которые не желают стать рабами большевиков и отстоят свою свободу. Вам поручается охранять порядок в селе и его окрестностях, и если появится враг, то вы, не зная страха, уничтожите его. Клянитесь!

– Клянемся! – вразнобой ответили добровольцы.

Из склада вынесли новенькие винчестеры и под восхищенный гул собравшихся вручили каждому добровольцу вместе с пачкой патронов. К Малкову подошли двое чукчей и один русский.

– Запиши нас.

– Завтра, – громко, чтобы слышали все, ответил Малков и опять обратился к своему отряду: – Клянитесь, что это оружие вы будете направлять против большевиков только по моей команде. Я назначен командиром отряда.

– Клянемся, клянемся! – дружно прозвучало в зимнем сером дне.

Угостив каждого стаканом водки, Малков распустил свой отряд, и добровольцы, довольные даровым оружием и угощением, разошлись по домам.

– Вы прирожденный офицер, а не торговец, – похвалил Стайн Малкова.

Он усмехнулся:

– История человечества учит, что за торговцем шел солдат. Торговец для солдата пролагал путь.

– Тогда у вас прекрасное сочетание и того и другого, – сказал Стайн. – А все же солдат могло быть больше.

– Будут, – Малков подумал и добавил: – Нужна только поддержка Свенсона.

– Я ее вам обещаю, – заверил Стайн.

– У вас чудесно прошла вербовка защитников цивилизации, – шуткой встретил Олаф Стайна. – С такими…

– Мне не нравится ваш тон, – оборвал его Стайн. – Мне не нравится, что вы не принимаете в главном деле участия.

– Разве я не выполнил хотя, бы одну вашу просьбу? – Свенсон сердито смотрел на Стайна.

– Не просьбы, а приказа, – поправил Стайн.

– Хорошо, приказы, – согласился Олаф. – Чем же вы недовольны?

– Тем, что ваши агенты не хотят принимать участия в укреплении нашего влияния на Чукотке. Лампе отказался от…

– Я знаю, он мне говорил, что вы предлагали ему контролировать отряд, который сегодня создали. Лампе действительно ничего не знал об Американском легионе. Так ведь, Лампе?

– Да, это так, – еле слышно произнес агент Свенсона.

Звук исходил откуда-то изнутри этой непомерно большой туши. Оплывшее лицо было неподвижным и невыразительным. Стайн скользнул взглядом по узким щелкам глаз, по отвислой мокрой нижней губе. Может, он и правду говорит.

– Теперь все изменилось, – продолжал Свенсон. – Лампе готов выполнить любую нашу просьбу. Я хотел сказать – приказ. Не так ли, Лампе?

– Да, сэр, – подтвердил тем же утробным голосом Лампе.

На следующий день в отряд записалось еще семь человек. Стайн был недоволен. Тогда Малков решил пустить в ход, как он знал, безотказно действующий довод. Это произошло наутро после приезда в Усть-Белую Новикова.

Николай Федорович сидел за завтракам с Кабаном и Наливаем. Каюр Парфентьев куда-то ушел. Хозяин внес в каморку помятый медный самовар. Прислонившись к косяку двери, он с жадностью смотрел на куски сахару. Хозяину квартиры было всего лет сорок, но тяжелая работа, постоянное недоедание и заботы состарили его раньше времени. Морщины глубоко изрезали скуластое темное лицо, волосы поседели.

– Присаживайтесь с нами, – предложил Новиков. – Давно вы здесь, в Усть-Белой? Как звать-то?

– Никифором. – Хозяин качнулся от косяка, длинными пальцами с толстыми суставами осторожно взял кусочек сахару, поднес к лицу. – Давненько я его не кушал. – Помолчал. – Сам-то я с Гижиги, мальцом отец привез. Рыбачу. – Он вздохнул: – Плохая жизнь. Голодно. Жинка голосит, ребята совсем плохие.

Николай Федорович нацедил в кружку кипятку, долил побольше заварного и протянул Никифору:

– Пейте.

Тот молча принял кружку и, откусив крохотный кусочек сахару, стал шумно прихлебывать.

– Ты не удивляйся, Федорович, – заметил Кабан, – тут, считай, все так живут.

– Есть и трошки богаче, – сказал Наливай. – А есть и куркули. Везде одно и то же. Что да Украине, что тут.

– Надо, чтобы не было, – сердито ответил Новиков.

Такой нищеты, такой убогой жизни, таких голодных людей, свыкшихся со своим положением, он еще не видел. Он считал себя обязанным помочь им, облегчить их участь. Надо действовать и не тратить попусту времени.

Вот что, Афанасий, – окатился он к Кабану. – Сегодня же – собирай тех, кто понадежнее. Надо мне с людьми познакомиться, поговорить и…

Стук в дверь остановил Новикова. Кто-то, не спрашивая разрешения, вошел в квартиру.

– Где хозяин?

– Никифор, – позвала жена, – к тебе…

– Я здесь, – Никифор, обжигаясь, торопливо допил чай, а сахар спрятал в карман. Выйти он не успел. В двери появился одетый в кухлянку человек с торчащими черными усами и небольшой бородкой. Иней был на бровях и ресницах.

– О, черт, холодище, – проворчал он, обтирая рукой усы. – Пурга идет.

– Тебе чего? – спросил его Никифор.

– «Чего», «чего», – передразнив, рассердился вошедший. – Малков послал. Ты у него в долг брал товар?

– Брал, – угрюмо произнес Никифор. – Что господин Малков хочет…

– Он сказал, кто в отряд не записался, тот пусть немедля долги платит, сегодня платит.

– Да где же я возьму? – голос Никифора задрожал. Из-за переборки донесся испуганный вскрик его жены:

– Боже мой!

– Башка есть и думай ей, – предложил посыльный. – Думал, когда товар брал?

– Да я же… – Никифор не знал, что дальше сказать. Посыльный, видя, что его не приглашают выпить чаю, совсем рассердился:

– Балакать с тобой – напраслина. Ежели должен, то деньгу неси, а коли погодить хочешь, так господин Малков сказывал, кто в отряд пойдет, с того долги-то повременит спрашивать, а то, часом, и простит.

– Простит? – недоверчиво переспросил Никифор: – Долги простит?

– Эге! – Посыльный Малкова с любопытством рассматривал Новикова. Наконец он повернулся уходить и через плечо бросил Никифору: – Поспешай, Свенсон так же решил. Набегут людишки, и ты…

– Я сейчас, сейчас, – заторопился Никифор и ушел следом за посыльным.

– Вот как набирают себе воинство господа коммерсанты, – Кабан в сердцах выругался.

– В торговле Свенсон и Малков конкуренты, а тут – дружки, – заметил Наливай. – Ворон ворону глаз не выклюнет.

– Что же делать? – спросил Кабан: – У них оружие, товары, деньги. Большую власть они над человеком имеют. Видели, как Никифор побежал? Приручен.

– Бороться, – ответил Новиков. – Бороться.

– Чем? Вот этими пустыми? – Кабан вытянул перед собой руки. – С ними против винчестеров не попрешь.

– У нас есть оружие посильнее винтовок, – убежденно ответил Новиков. – Слово, правдивое большевистское слово.

– «Слово», – покачал лохматой головой Кабан. – Что слово? Сказал, и нет его.

– Правдивое слово в сердце у человека остается, и потом он ему только верит. Тогда никакое оружие этому человеку не страшно. Надо здешним людям объяснить, что их обманывают, что их, как лаек, в упряжку запрягли, погоняют и не дают осмотреться по сторонам.

– Это верно, – кивнул Наливай.

– Вечерком собирайте людей, – вернулся к началу разговора Новиков.

…Парфентьев чувствовал себя беспокойно. Он рассказал Свенсону о Новикове и не сообщил об этом Николаю Федоровичу. Вот почему Парфентьев, до того как проснулся Новиков, ушел из дому. Он накормил собак, тщательно проверил нарту, походил по поселку. Заняться больше было нечем.

Парфентьев присел на нарту, закурил. Кому верить? У Малкова и Свенсона сила. Они богатые, что хотят, то и сделают с человеком, но при них будешь жить впроголодь. Новиков говорит, что большевики принесут новую светлую жизнь в тундру. Правда ли? Есть ли у большевиков такая сила, которая бы поборола Малкова, Свенсона, Бирича. Наверное, есть, раз так храбро Новиков разъезжает по уезду и говорит с людьми.

Значит, Парфентьев должен быть с Новиковым и теми, кто его послал. Когда они станут здесь хозяевами, то поблагодарят Парфентьева за помощь, и заживет он богато. У него будет не одна упряжка, а несколько. Парфентьев размечтался. На его круглом лице с припухшими глазами и вьющимся светлым пущком появилась улыбка. Он не слышал, как к Нему подошел посыльный Малкова.

– Ступай к Константину Михайловичу.

– Зачем? – встревожился Парфентьев.

Посыльный пожал плечами. Каюр неохотно направился к Малкову. Коммерсант был дома. Он завтракал вместе со Стайном и Свенсоном. Олаф со смехом рассказывал, как поймал посылку Мартинсона, которую тот прислал Лампе, и вспомнил, что каюр сообщил ему о каком-то старике из Анадыря.

Это заинтересовало Малкова и особенно Стайна.

– Странно, что старик путешествует по уезду, – сказал он задумчиво. – Необходимо узнать, что его привело в Усть-Белую. Начнем с каюра.

Так Парфентьев оказался перед Малковым и американцами. На все расспросы он отговаривался незнанием и немногое добавил к сказанному накануне Свенсону.

– Иди, – отпустил Малков каюра и предупредил: – Старику ты не говори, что был у нас. Иначе я…

Малков не договорил, но Парфентьев понял его. Этот человек с выпуклым лбом и массивным подбородком, не задумываясь, уничтожит его. Каюр даже вспотел от страха. Выйдя от Малкова, он долго слонялся по Усть-Белой, не находя в себе решимости вернуться к Новикову. Ему казалось, что Николай Федорович, Кабан и Наливай сразу же догадаются обо всем.