Текст книги "Пурга в ночи"
Автор книги: Анатолий Вахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Также долго не могли заснуть в эту ночь Антон и Наташа. Когда ревком решил, что в Усть-Белую поедет и Антон, Наташа приняла эту весть почти спокойно. Приближался день отъезда, и Наташа заволновалась, Прижавшись к груди Антона, она, не переставая, плакала, Антон нежно обнял ее, пытался успокоить:
– Ну, не надо, Наташа. Перестань. У тебя такие горячие слезы, что они мне грудь прожгут.
Он старался говорить шутливо, а у самого тяжело было на сердце. Месяц, на который рассчитана поездка, кажется им бесконечно длинным. Антон понимал, что она будет себя чувствовать очень одинокой, и просил Нину Георгиевну как можно больше бывать с Наташей. Наташа, всхлипывая, шептала:
– Никого мне не надо. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу. Я такая, такая несчастная. Почему я не могу ехать с тобой, быть с тобой вместе? – В ее голосе зазвучало отчаяние. – Зачем мне ребенок, зачем, если я не с тобой, если с тобой что случится…
– Клянусь на северных красавиц не смотреть, – пошутил Антон и взволнованно продолжал: – Береги себя, дорогая, любимая моя, береги, я очень хочу, чтобы у нас скорее был сын. Или ты хочешь, чтобы была дочка?
– Сын, сынок… – вздохнула Наташа, – весь в тебя.
И она снова заплакала. Антон поцеловал жену, я нежность захлестнула его. Он был счастлив и чувствовал себя сильным, готовым к любым трудным дорогам.
Ни он, ни Наташа, ни их товарищи не знали, какие у них впереди трудные пути, что многие погибнут и не раз на них обрушатся испытания, которые потребуют силы, выдержки, веры в свое дело, но они все выдержат и в этом им очень поможет любовь.
…После отъезда Берзина и его спутников члены ревкома собрались у Мандрикова. В коридоре никого не было. Новомариинцы готовились к встрече Нового года. Ревкомовцы вяло переговаривались. После проводов всегда немного грустно. Михаил Сергеевич громко заговорил:
– Товарищи! Завтра наступает тысяча девятьсот двадцатый год! Пожелаем же, чтобы он был годом завершения разгрома всех врагов нашей молодой Советской России и на всей ее земле была счастливая жизнь трудового народа. – Он повернулся к карте, которая занимала стену кабинета. – Чтобы свет зари новой жизни залил все ее окраины…
Михаил Сергеевич говорил торжественно. Его слова о долге северных большевиков всех взволновали. Закончил же он неожиданно:
– Всем оставшимся членам ревкома приказываю сегодня в двадцать два часа тридцать минут прибыть в мою квартиру для встречи Нового года!
Ревкомовцы оживились, послышались шутки. Кулиновский кричал:
– Как Новый год встречать? Катька Толстая в тюрьме, где водку брать будем?
– Выпустить ее на один день, – шутливо предложил Гринчук. – Без горилки какой Новый год? Да и похмелиться надо будет.
– Обойдемся без кабатчицы, – смеялся Мандриков. – У меня кое-что найдется. Приходите! Кроме жены, Нины Георгиевны и Наташи, у меня никого не будет. Женщины уже готовят закуску.
– Я приду! – закричал Булат.
– Я, и я… – один за другим повторяли Гринчук, Кулиновский.
– Разрешите и мне с вами? – попросился Тренев.
– Конечно, конечно.
Мандриков подумал о Смирнове. Вот бы кого он с удовольствием пригласил, но это будет неловко. А жаль. Смирнов ему нравился.
Выяснилось, что Клещин и Титов не смогут прийти. Первый из-за жены, которая Новый год встречает только дома, второму надо было дежурить на радиостанции. Мандриков заметил, что Волтер грустный стоит у окна. Мандриков подошел к нему:
– Так не опаздывать, Аренс. Ровно в двадцать два тридцать.
– О! – обрадовался матрос. – Я очень благодарен.
Мандриков пораньше пришел домой, чтобы помочь женщинам подготовиться к вечеру. Он был доволен и тем, что товарищи приняли его приглашение, и тем, что накануне Елена охотно согласилась на такую встречу Нового года. Он не знал, что это стоило ей больших усилий. Она чувствовала за собой вину и решила ее искупить. Предпраздничная суета, составление меню и приготовление закусок увлекли ее, прогнали скуку. Она весело болтала с Ниной Георгиевной, Наташей и Груней и встретила Мандрикова радостно.
– Не нужен ли вам кухонный мужик? – пошутил Михаил Сергеевич. – За стакан водки готов на любую работу.
Женщины засмеялись. Нина Георгиевна, бросив на Мандрикова взгляд, полный любви, быстро спрятала глаза. Елена схватила Михаила Сергеевича за руку:
– Тут ты будешь нам только мешать. Иди переоденься. Я тебе новую рубашку выгладила.
Нина Георгиевна проводила их Грустным взглядом. Михаил Сергеевич вошел в комнату и воскликнул:
– Кто это придумал?
В правом углу на подставке зеленела маленькая елочка. Пахучая, украшенная цветными бусами, бумажками, она придавала комнате праздничный вид.
– Тебе не нравится? – Елена уловила в голосе мужа осуждающие нотки.
Михаил Сергеевич действительно был против елки. Это же церковное. А он большевик. Как на елку посмотрят его товарищи? Надо ее выбросить, пока они не пришли, но, взглянув на Елену и не желая портить ей новогоднее настроение, он обнял ее:
– Молодец ты, Лена! Хорошо придумала. – Мандриков поцеловал ее. Как он ее любит!
– Ух, – Елена едва оторвалась от мужа. – Чуть не задохнулась.
Она стала еще красивее. Поправляя одной рукой волосы, другую Елена снимала с его плеча.
– Будем с тобой счастливы в Новом году. Очень счастливы. – Михаил Сергеевич снова обнял ее. Он верил, что будет так.
Ревкомовцы явились точно. Все они старательно побрились, причесались. Они принесли с собой запах крепкого одеколона и табака. В квартирке стало тесно. Поблескивающими глазами следили мужчины за принарядившимися женщинами. Все чувствовали себя неловко. Елена Дмитриевна старательно разыгрывала гостеприимную хозяйку, но гости не доставляли ей удовольствия.
Она с брезгливостью заметила несвежую рубашку Гринчука, обломанные ногти на больших узловатых пальцах Булата. В каждом Елена находила что-нибудь неприятное. Неужели я должна буду всю жизнь быть среди такого мужичья, сброда, думала она, с фальшивой улыбкой приветствуя гостей. Потом, когда кончится война и Михаил станет во всем уезде хозяином, я не пущу ни одного из этих хамов на порог своего дома, я отучу Михаила с ними водить Знакомство. Он поймет меня и согласится. Эти шахтеры, матросы нужны лишь сейчас, а потом их можно будет поставить на место и вести дружбу с порядочными людьми.
Она вспомнила, как встречала прошлый Новый год, и окружающее показалось еще хуже. А может быть, так будет всегда, – кольнула тревога. – Может быть, Михаил просто, неудачник, а она ему приписала какие-то романтические черты…
Гости все еще чувствовали себя связанно. Только Гринчук шумно ухаживал за Ниной Георгиевной, но она почти не слушала его. Нина Георгиевна незаметно наблюдала за Еленой.
– Наливайте свои стопки, стаканы, кружки, рюмки, – весело перечислял Мандриков. – Все, что перед вами стоит. Ты, Булат, поухаживай за Наташей. Ей рюмку вина можно выпить.
– Булат знает, как ухаживать за леди, – воскликнул он радостно и, не слушая возражений Наташи, наполнил ее рюмку.
Выждав, когда все налили вина, Михаил Сергеевич встал и заговорил, посматривая на часы:
– Приближается, дорогие товарищи, Новый год. Год тысяча девятьсот двадцатый, который…
Кто-то сильно забарабанил в окно.
– Пожар! Пожар! Мандриков! Пожар!
Все на мгновение оцепенели. Мандриков стоял с рюмкой в руке. С улицы донеслись тревожные крики. Снова забарабанили в окно, хлопнула дверь, и кто-то в кухне закричал:
– Копи горят!
Это был голос Еремеева. Ревкомовцы хватали шубы, кухлянки, полушубки, на ходу одевались и выбегали в морозную ночь. На востоке ярко полыхало зарево. В темноте слышались встревоженные голоса новомариинцев. Кто-то куда-то бежал. Скрипел снег.
– На копи! – крикнул Булат. – Скорее!
– Проверить оружие! – приказал Мандриков. – Держаться всем вместе!
Он взглянул в сторону копей. В густом мраке новогодней ночи огонь казался зловеще красным.
Глава пятая
1
Упряжки быстро неслись по снежной равнине. Наст был твердый, и собаки дружно тянули алык. Их лапы прочно упирались в снеговую корку, и бежать было легко. Август Мартынович, пряча лицо в пушистый воротник, ехал на передней нарте. Упряжку вел Оттыргин. Нарта время от времени наскакивала на крепкие заструги, и тогда полозья начинали скользить, Августа Мартыновича встряхивало. Это напоминало поездку на шлюпке по Рижскому взморью, когда неожиданно крупная волна ударяла в днище и руки сами хватались за борт, На больших застругах могла перевернуться и нарта, но Оттыргин вовремя соскакивал, придерживая нарту за баран, она выпрямлялась, и каюр снова оказывался впереди Берзина.
Четвертые сутки нартовый отряд, как Август Мартынович называл свой караван, двигался по речной долине. Ново-Мариинск остался далеко позади. Пока путешествие проходило спокойно и погода стояла тихая, Август Мартынович оглянулся на караван. Следом шли упряжки Парфентьева, Ульвургына и других.
– Какомэй! – привлек внимание Берзина возглас Оттыргина.
– Ты что, Отты? – спросил Август Мартынович.
– Большой ветер будет, большой снег упадет… – Оттыргин указывал рукой влево, где на фоне белесо-синего неба фиолетовыми изломами тянулся горный хребет. Встревожились и другие каюры.
– Большой ветер будет, – повторил Оттыргин, и тут только Берзин обратил внимание на темные тучи. Они быстро ползли из-за сопок. Небо чернело, и уже потянул сбоку ветерок, неся холод. Сухое, неприятное, вызывающее тревогу шуршание наполнило воздух. По насту поползла поземка, еще робкая, малосильная. Полупрозрачные косицы снежной пыли вскидывались, но тут же рассыпались, припадали к насту.
– Пурга идет! – закричал со своей нарты Галицкий.
Оттыргин быстрее погнал упряжку. Он торопился к речному берегу. За ним двинулись остальные, а пурга как бы хотела им помешать. Она уже взметала ввысь белые гривы: казалось, что снега вспыхнули белым огнем.
Берзин уже ничего не мог различить. Снежная пелена застилала воздух. Упряжки бежали в белой мгле. Снег больно хлестал. Лицо, лоб стало ломить от холода и снега. Август Мартынович затянул капюшон, оставив лишь отверстие для глаз. Он крепко уцепился за нарту, чтобы не вылететь. Неожиданно они провалились. У Августа Мартыновича захватило дух, но он ухватился за баран и не упал. Нарта нырнула с берега в сугроб и остановилась.
Около сгрудились едва различимые в снежному вихре другие упряжки. Каюры перекрикивались. Собаки улеглись на снег. Их быстро засыпало. К Берзину подошли Галицкий, Мохов и Куркутский.
Каюры тем временем строили убежище. Выбрав место, они быстро и ловко вырезали снег большими кирпичами и укладывали их так, как укладывает каменщик. Росли снежные стены. Пурга мешала строителям и помогала им, забивая щели между кирпичами. Стены становились гладкими.
Берзин потерял представление о времени. Мальсагов, Куркутский и Мохов помогали каюрам. Галицкий и Берзин сидели на нарте. Их постепенно превращало в сугроб. Подбежал Куркутский:
– Двигайтесь, больше движений! Не разрешайте себе замерзнуть.
Август Мартынович заставил себя шевелиться и потянул за собой Галицкого. Порыв ветра ударил в них с таким остервенением, что Галицкий и Берзин не устояли на ногах. Их подхватили чьи-то руки и поволокли куда-то, заставили встать на четвереньки ползти. Берзин, ослепший, озябший, уставший, послушно все исполнял. Ему показалось, что он ко всему еще и оглох. Вой пурги стал глухим и далеким.
– Тут можно сидеть, – раздался рядом голос Куркутского.
Берзин открыл глаза и увидел, что он с товарищами в снежном укрытии. В руках Куркутского горела свечка. Снежные стены сверкали. Даже потолок был из снежных кирпичей. Его поддерживали доски из нарт и жерди, которые каюры везли с собой. На постройку дома пошли нарты. Оттыргин с Ульвургыном и Парфентьевым втаскивали в убежище узлы.
– А где же остальные каюры? – спросил Берзин.
– Все от пурги укрылись, – заверил его Куркутский. – Будем готовить чайпатык[12]12
Чайпатык – чай (чукот.).
[Закрыть], но прежде очистимся от снега.
Выколотили кухлянки. Пол устлали оленьими шкурами. Куркутский достал пузырь моржа, в котором хранился керосин, и заправил примус. Оттыргин набил большой чайник снегом. Скоро загудел примус, и в снежном домике стало тепло и уютно. У входа лежали вожаки упряжек и несколько собак. Они не ссорились, а, свернувшись калачиком, следили за людьми голодными глазами, ожидая своей порции. Остальные собаки были под снегом снаружи.
Скоро вскипел чай. Все пили его с наслаждением. Берзина начало лихорадить. Он боролся с ознобом. После двух больших кружек крепкого чая его стало клонить в сон, и Август Мартынович, отгоняя от себя мысль о том, что может заболеть, забрался в куколь и задремал. Последнее, что он слышал, слова Галицкого:
– К утру должна утихомириться седая ведьма.
«Это он о пурге», – думает Берзин, и на память приходит сказочка, которую он слышал от матери, когда еще жил в Цесисе. Ведьма из сказки была тоже седая. Старая, слабая, она хотела заманить к себе детей. Ею пугали ребятишек.
Берзин спит, а за снежной стеной бушует, ярится совсем не слабая пурга. Она не затихла ни к утру, ни к следующему вечеру и только на пятый день унеслась к океану. В дневнике Августа Мартыновича появилось всего три строчки: «31 декабря выехали. 1, 2 января были далеко от Ново-Мариинска, 3 января разыгралась пурга. Соорудили убежище. 4, 5, 6, 7 января пришлось выжидать и – снова в путь».
Убежище Берзина и его спутников так сильно занесло, что им пришлось пробивать в снегу туннель, чтобы выбраться наружу. Все вокруг, ослепительно сверкало. Удивительная тишина была в мире. Она заставляла людей говорить вполголоса и в изумлении осматриваться. Цветная радуга снежных алмазов. Оставалось лишь протянуть руку и взять их.
Август Мартынович чувствовал себя в сказочном мире. Сейчас выйдет Снегурочка или прекрасная принцесса с серыми глазами и повязкой Красного Креста на руке. Он тряхнул головой. Какая чепуха лезет! И поторопил спутников.
Мысль о принцессе в этой чистоте снега, прозрачности воздуха, голубизне неба напомнила ему о той черной жизни, которая встретит его в Усть-Белой и которую он должен уничтожить.
Опять понеслись упряжки. Качались, как лодки в бурю, на застругах нарты. То подгонял, то притормаживал собак остолом Оттыргин, а когда дорога становилась спокойной, однообразной, он начинал петь:
– Ои-о-о-о-о-и-и-и-о…
Это была бесконечная и вечная, как сама жизнь, песня, песня без слов, и она как бы сливалась с фиолетовыми вершинами сопок, цеплялась за края заструг и оставалась, а Оттыргин все тянул и тянул песню. Она не надоедала Берзину, не утомляла. Он задремал под нее. Восклицание каюра вернуло его к действительности. Берзин увидел впереди две яранги. Они одиноко стояли среди снежного безмолвия и казались покинутыми. Оттыргин осторожно подъехал. Снег вокруг яранг лежал гладкий и сверкающий. Собаки заволновались. Одна взвыла, но каюр прикрикнул на нее.
– Собацка мертвяка чует, – сказал Парфентьев.
Оттыргин и Берзин вошли в ярангу. Ее чоттагин[13]13
Чоттагин – холодная часть яранги (чукот.).
[Закрыть] был полузанесен снегом. Пурга надула его в многочисленные дыры. На очаге сквозь снег проглядывала зола. В нее были воткнуты деревянные, грязные от копоти и жира дощечки, отдаленно похожие на человеческие фигуры.
– Мильгэ-миль, – указал на дощечки Оттыргин.
Берзин догадался, что это идолы, которым предназначено охранять яранга, отпугивать злых духов. В яранге стало темнее. Вход загородили. Антон спросил:
– Никого нет?
– Смотреть надо, – Оттыргин направился к пологу, отогнул чоутин[14]14
Чоугин – передняя стена полога, заменяющая дверь (чукот.).
[Закрыть] и заглянул внутрь. Мохов, учившийся говорить по-чукотски, спросил:
– Цекатце?[15]15
Цекатце – что такое? (чукот.).
[Закрыть]
– Люди. – Оттыргин пригласил всех подойти.
В пологе лежало шесть человек. Четверо стариков и двое юношей. Трое стариков оказались мертвыми. В остальных еще теплилась жизнь. Люди умерли от голода. Они походили на скелеты, обтянутые кожей.
– Спасти их надо. – Берзин приказал сделать остановку.
Старика и юношей напоили горячей мучной болтушкой. Каждому влили в рот не больше стакана, но, видимо, и это было смертельно. Через несколько часов они скончались. Остался в живых лишь один. Его перенесли поближе к костру, и здесь он тихо заговорил.
Оттыргин наклонил ухо к самым его зубам. Юноша смог произнести всего лишь несколько фраз и умолк, обессиленный.
– И он умер? – Берзин много раз видел, как умирали люди, но чтобы вот так, тихо, – впервые.
– Человек говорит – жив будет, – успокоил его. Оттыргин. – Спать хорошо. Силы будут.
– Что он тебе сказал? – допытывался Берзин.
– Малков за долги оленей всех забрал… – Оттыргин не успел закончить. Берзин спросил:
– Когда будем в Белой?
– Еще два дня упряжкам бежать.
– Ночуем здесь, – решил Берзин и указал на спящего юношу. – Его заберем с собой.
На следующий день нартовый отряд встретил маленькое стойбище. Мужчины ушли на охоту и не возвращались. Берзин приказал поделиться с жителями стойбища продуктами и сделать последний привал перед Белой. Он хотел приехать рано утром, чтобы врасплох застать Малкова, Стайна и всех тех, кто может оказать им сопротивление. Галицкий с Моховым отмеряли продукты и раздавали их чукчам. Тем, кто был слаб и не мог ходить, Оттыргин с каюрами разносили продукты.
В ярангах ярче запылали костры, запахло едой, радостно зазвучали голоса, но в них улавливалась неуверенность. Чукчи с суеверным страхом смотрели на Берзина, узнав от каюров, что «человек с солнечными волосами» очень большой начальник. Почему же этот начальник раздает продукты и ничего не требует? Тайну эту постигнуть им было не под силу.
Когда жители стойбища немного приглушили голод, каюры, пригласили их в самую большую ярангу. С ними хотел говорить «человек с солнечными волосами». Чукчи приуныли. Их зовут для того, чтобы потребовать плату за еду. «Человек с солнечными волосами» и его люди видят, что у них ничего нет.
С опаской шли чукчи в ярангу, где был Берзин с товарищами, и одно предположение мрачнее другого терзало их. Каюры посмеивались над ними и подбадривали. «Человек с солнечными волосами» и его спутники о состраданием смотрели на них. В приезжих не было ничего грозного и надменного. Они держались как старые знакомые. В ведрах над огнем кипел чай.
– Пауркен, пауркен[16]16
Пауркен – пейте (чукот.).
[Закрыть],– приглашал Берзин, указывая на ведра.
Оттыргин и Ульвургын, который очень гордился перед жителями стойбища, что он один из товарищей «человека с солнечными волосами», разливали чай по кружкам. Чай располагает к неторопливым беседам.
– Не могу спокойно смотреть на этих людей, – тихо сказал Берзин сидящим рядом товарищам. – Довести до такого…
Он не договорил, сжал зубы. Темные, худые лица жителей стойбища напомнили ему лица крестьян, рабочих родной Латвии. Между ними было что-то общее при всем внешнем различии. Что? Август Мартынович пристально рассматривал чукчей, искал ответ.
Плечи. Они были точно придавлены огромным грузом, который год за годом прижимал их к земле.
И люди не могли вздохнуть с облегчением и посмотреть, как широк, светел и прекрасен мир под ярким солнцем, как глубоко и бесконечно небо. Тяжелым грузом была их сегодняшняя жизнь. Будь она проклята! Август Мартынович сжал кулаки. Он должен сказать этим людям с темными, усталыми лицами и, с печальными глазами, что у них есть силы сбросить груз со своих натруженных плеч. Берзин – коммунист, и он научит их, как это сделать.
– Нет прощения. – Нервное лицо Галицкого передернулось.
Август Мартынович знал, о чем говорит Мефодий. Да, нет прощения тому, кто обижал, обирал этих людей и спокойно обрек их на голод и смерть.
– Амын, гыеттури[17]17
Амын, гыеттури – приветствие на чукотском языке.
[Закрыть], – приветливо произнес Берзин, исчерпав свой запас чукотских слов.
– Ам ии! – многоголосо ответили чукчи.
В яранге повеяло теплом взаимной симпатии. Берзин говорил по-русски, Куркутский переводил. Его голос сливался с голосом Берзина. Собравшиеся удивлялись, недоверчиво покачивали головами, вскрикивали. Они удивлялись и надеялись. Да, да, надеялись.
В их тоскливых глазах, которые еще два-три часа назад видели лишь скорбный путь к верхним людям, затеплились огоньки надежды. Они были робкие, похожие на те далекие звезды в Песочной реке[18]18
Песочная река – Млечный Путь (чукот.).
[Закрыть], которые могут разглядеть лишь очень немногие, остроглазые.
Но чем дольше слушали чукчи «человека с солнечными волосами», тем сильнее разгорались эти огоньки. Бывает так. Маленькая искорка вылетит из костра, упадет на сухой ягель и под ветерком зажжет костер.
Слова Берзина были этой искоркой. Они упали в сердца обездоленных людей. Они упали на сухой ягель жизни чукчей, и он затлел, чтобы потом вспыхнуть могучим гудящим пламенем и выжечь вокруг гнилое, враждебное…
Удивительные вещи рассказывал «человек с солнечными волосами». Он говорил, что есть великий вождь, более великий, чем вождь Хунлелю[19]19
Хунлелю – вождь чукчей, персонаж из сказок, поверий, легенд.
[Закрыть], более могущественный, чем Ворон. Имя у него необычное для чукчей – Ленин.
Он узнал, как живут луороветланы, и решил, что живут они плохо, что им рано приходится уходить к верхним людям. А они должны пройти по земле своей дорогой до конца. Уходили они к верхним людям рано, потому что с ними нечестно поступали купцы, начальники. Они обманывали их, а чукчи им верили и думали, что так и должно быть. Великий вождь Ленин, более великий, чем Хунлелю, решил, что чукчам нельзя дальше так жить. Он прислал к ним своих родичей. Слушатели были твердо убеждены, что Берзин – родня Ленину, потому что и вождь и его посланец – «человек с солнечными волосами» назывались новым для них словом – большевик. Значит, они из одного рода.
Чукчи слушали Берзина доверчиво, внимательно. Он говорит лучше шамана. Шаман пересказывает то, что услышит от Ворона, и часто не исполнялось его пророчество. «Человек с солнечными волосами» говорит о том, как будут жить чукчи, и будущее видится им таким солнечным, таким ощутимым, что они восторженно встречают каждое слово Берзина. Они верят ему, родственнику великого вождя.
Посланец Ленина дал им еду. Он везет с собой юношу Череле, который собирался к верхним людям, кормит его. Он зовет с собой все стойбище. Очень хочется чукчам увидеть, как завтра в Белую придет новая жизнь, но они не могут сняться с места. Они будут ждать мужчин, ушедших на охоту.
Люди не считают время, они забыли о нем, они забыли, что Давно наступила ночь, и не слышат, что в ночи ветерок играет с ускользающими локонами поземки. Никто не заметил, когда Из яранги выскользнул Парфентьев. Он отыскал свою упряжку, положил куль с мукой и погнал упряжку в ночь. Поземка бежала за его нартой.
Парфентьева хватились перед рассветом, когда нартовый отряд собрался выехать в Усть-Белую. Берзин приказал обыскать все стойбище. Поземка замела его следы.
– Скорее в Белую! – приказал Берзин. Он винил себя в том, что Парфентьев сбежал, что поверил в его искренность.
– У меня не проходило подозрение, что Парфентьев как-то связан с гибелью Новикова. Если бы не это, он бы не сбежал, – говорил Берзин товарищам.
Оттыргин виновато молчал. Ему было стыдно, что он проглядел Парфентьева. Вор! Оттыргин был потрясен, что Парфентьев присвоил продукты для голодающих и удрал.
Строже, строже надо быть, а я размяк, укорял себя Берзин. Враг не только в погонах и дорогой шубе, враг может быть и в лохмотьях бедняка. Август Мартынович задумался. Враг ли Парфентьев?. Но не было времени разбираться. Нартовый отряд выехал из стойбища.
До утра было еще далеко. В густой темноте посвистывал холодный ветер. Берзин взглянул на небо. Редкие звезды плавали в черном океане. Нарту встряхнуло. Упряжка летела во мраке. Дыхание перехватывал мороз. Берзин только сейчас вспомнил, что он всю дорогу почти не кашлял и боль в груди исчезла. Чувствовал он себя хорошо. Может, действительно здешний воздух целебен для легких, с надеждой подумал Берзин. Тогда сюда должны приезжать все больные чахоткой. Нет, не сейчас, а когда мы очистим этот край от врагов. Построим здесь большие светлые санатории…
Август Мартынович не бывал в Швейцарии, но слышал о чудесных санаториях в горах, и сейчас его воображение рисовало прекрасные здания с огромными зеркальными стенами. Здания выкрашены в желтые, оранжевые, голубые цвета, а за стеклом буйная зелень зимних садов, оранжерей, гроздья чудесных плодов, яркие цветы и бассейны.
По дорожкам гуляют люди. Всюду слышен смех. Они не похожи на больных. Среди них много его знакомых. Вон и девушка с серыми глазами. Только она одета не как все, а в кожаную куртку. Через плечо – тяжелая санитарная сумка. Она с улыбкой идет к Берзину…
Август Мартынович пытается улыбнуться одеревеневшими губами. Он рад, что никто не видел его лица.
– Там Белая, – сказал Оттыргин.
Берзин напряженно всматривался в темноту, но ничего не мог разобрать. К ним подъехала упряжка. Куркутский пояснил:
– Половина версты до Белой.
Берзин, заранее составивший план действий, приказал Мохову с нартовым отрядом оставаться на месте. Сам он с остальными товарищами направился в Усть-Белую. Упряжки бежали по слабо серевшему снегу. Сейчас Августу Мартыновичу каждая минута казалась часом.
– Белая, – тихо сказал Оттыргин.
Темные халупы бедняков походили на низкие холмики, и, если бы Оттыргин не сказал, что это и есть дома, он не обратил бы на них внимания. Только склады и несколько настоящих домов в центре селения убедительно говорили, что здесь живут люди. Ревкомовцы приехали.
Устьбельцы спали. Только ветер и поземка хозяйничали в селении. Оттыргин подъехал к домику Дьячкова, осторожно, но достаточно громко постучал. Тихо. Он постучал еще раз, и тогда сразу же из-за двери раздался мужской голос:
– Кто тут?
Куркутский назвал себя и добавил:
– Мне нужен Дьячков. Я с товарищами из Ново-Мариинска. Привез Дьячкову привет от Кулиновского.
За дверью послышался облегченный вздох, зазвенел сброшенный с петли крючок. Заскрипели петли, и дверь медленно отворилась.
– Скорее проходите.
Ревкомовцы и каюры вошли в теплый коридорчик. С упряжками остался Ульвургын. Дьячков провел неожиданных гостей в комнату, которую до ареста занимали Кабан и Наливай. Жена и дети Дьячкова перешептывались в темноте. Жена тихо спросила?
– Кто это, Никифор?
– Свои, свои, ты лежи.
Никифор нашел в темноте лампу и вышел в комнату к ревкомовцам. Прежде чем зажечь свет, он тщательно затянул оконце тряпьем, хотя эта предосторожность была излишней. Маленькое оконце снаружи было занесено снегом. Зашуршали спички. Было слышно, как Дьячков старается достать их со дна коробки. Наконец он зажет лампу. Она осветила напряженные лица. Никифор пристально рассматривал гостей. Старая, заплатанная рубашка висела на его костлявых плечах… В черных волосах блестела седина. Истязания в застенке Малкова прибавили и новые Морщины и изменили выражение его лица. Посуровел рот, глаза смотрели решительно.
– Неси чай, консервы, все, что есть, – попросил Берзин Оттыргина.
Никифор невольно проглотил слюну и посторонился, пропуская каюра.
– Малков, американцы здесь?
– Малков тут. – Дьячков о ненавистью произнес фамилию. – А американцев нет. Свенсон давно уехал в Марково, а Стайн днями спешно побег в Ново-Мариинск. В тот же день, как новый приказчик Свенсона прибыл.
Ревкомовцы переглянулись. Галицкий засмеялся:
– Выручать Громова поехал, да маленько опоздал.
– Михаил Сергеевич его встретит, – сказал Куркутский.
– Что-нибудь в Ново-Мариинске случилось? – Дьячков ожидающе смотрел на ревкомовцев.
– Случилось. – Галицкий коротко рассказал о перевороте.
– Слава тебе господи! – по привычке перекрестился Дьячков и обернувшись, крикнул в соседнюю комнату: – Жинка! Поди сюда! Какое дело сделано! Какое дело!
Он затоптался, не зная, что дальше сказать, что сделать. Лицо его сразу стало моложе, засветились глаза. Тут же помрачнел:
– А как же Кабан, Падерин, Наливай? Они же у Малкова.
– Живы? – спросил Берзин.
– Дышат. Поизмывались над ними Малков и Стайн, а ничего не узнали. Молчат.
Вернулся Оттыргин и вместе с женой Никифора Занялся приготовлением завтрака. Дети жадно грызли мороженую колбасу.
Ревкомовцы, выслушав обстоятельный рассказ Дьячкова, решили немедленно действовать. Мальсагов, Галицкий, Куркутский и Берзин направились к дому Малкова, Еще было рано, и все спали. Темнота по-прежнему была густая и метельная. К дому Малкова подходили осторожно. Главное – арестовать его, и тогда отряд охраны общественного порядка будет не опасен. По опыту Ново-Мариинска они знали, что отряд сразу рассыплется и едва ли кто осмелится выступить в защиту Малкова.
Галицкий постучался. Ему долго не отвечали. Потом послышался заспанный, недовольный женский голос.
– Кто здесь? Какого серта по носям носит?
– Служанка Малкова, – шепнул Дьячков Берзину.
– Разбуди господина Малкова, – сказал Галицкий, – Да поживее. Скажи, почта пришла и ему есть ценный пакет. Слышишь?
– Слисю, слисю. – Хлопнула вторая входная дверь.
Ревкомовцы молчали. Слабая метель сыпала снежком, обдавала холодом. Малков не заставил себя долго ждать. Очевидно, он ждал почту из Ново-Мариинска и, наверное, от Стайна. Ключ дважды щелкнул в замке, и дверь распахнулась. Укутанный в шубу Малков, всмотревшись в стоявшего у порога Галицкого, недовольно пробурчал:
– Где пакет? Давайте быстрее!
– Расписаться надо, – Галицкий повернулся и зашагал. Малков захлопнул дверь и быстро догнал Галицкого: – Вы из Ново-Мариинска?
– Да, – коротко ответил Галицкий.
– Ну, как там? – жадно спрашивал Малков. – Как там…
– Об этом мы расскажем вам позднее. – Галицкий остановился. Берзин, Мальсагов и Куркутский стояли за спиной Малкова.
– Почему? – в голосе Малкова появилась настороженность.
– Вы арестованы! – Галицкий направил на Малкова револьвер.
– Что-о?! – вскрикнул Малков и отступил назад, но в спину уперлось дуло маузера Берзина, по бокам с оружием стояли Мальсагов и Куркутский.
– Что это значит? Кто вы такие?
– Вы арестованы по постановлению Анадырского ревкома, – сказал Берзин.
– Я не признаю никаких ревкомов. – Малков рванулся.
– Спокойно! – потребовал Берзин. – Слушайтесь, или я застрелю вас.
Тон Берзина убедил. Коммерсант покорно шел к домику Дьячкова и растерянно думал о том, что произошло. Где же Стайн? Успел ли он добраться до Ново-Мариинска и жив ли?
Когда в Усть-Белую приехал Маклярен и рассказал о перевороте в Ново-Мариинске, американец пришел в ярость. Он проклинал Громова и его помощников за то, что они допустили выступление большевиков, и совершенно не жалел о их гибели. Еще больше неистовствовал Стайн, когда узнал, что Струков – сообщник подпольщиков. Отменив поездку по другим селам уезда, он в тот же день собрался в Ново-Мариинск. Перед выездом Стайн сказал Малкову:
– Я постараюсь помочь уничтожить ревком.
Стайн понимал, что переворот в Ново-Мариинске грозит ему большими неприятностями, если он не сможет представить убедительное оправдание. А какое? Большевики в Ново-Мариинске. Значит, он слишком понадеялся на колчаковцев. Есть только один выход – как можно скорее свергнуть большевиков, пока они не пустили глубоко корни, пока есть люди, на которых он может рассчитывать.
