Текст книги "Дневник 1931-1934 гг. Рассказы"

Автор книги: Анаис Нин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Женщина под вуалью

В тот вечер Джордж сидел в своем излюбленном шведском баре, наслаждаясь ничегонеделанием. За соседним столиком он заметил элегантную, красивую пару: мужчину в шикарном костюме и женщину во всем черном, с вуалью на лице и поблескивающей, словно бриллианты, бижутерией на платье. Встретившись со взглядом Джорджа, эти люди улыбнулись. Друг с другом они не разговаривали – ясно, что они давно знакомы друг с другом и им не надо слов, чтобы все понимать.

А вокруг бар жил своей обычной жизнью: выпивающие вместе пары, пьющие в одиночку женщины, ищущие приключений мужчины – все они, казалось, думали об одном и том же.

В конце концов элегантный мужчина завязал с Джорджем разговор, и у Джорджа появился шанс поближе познакомиться с женщиной. Вблизи она, кстати, казалась еще привлекательней, чем издали. Но вместо того чтобы присоединиться к разговору, как надеялся Джордж, она вполголоса что-то сказала своему спутнику, улыбнулась и выскользнула из-за столика. Джордж приуныл – все очарование вечера как-то сразу рухнуло. Вдобавок у него оставалось всего несколько долларов, и он не мог предложить своему новому знакомому выпить с ним, чтобы потом выведать у того побольше насчет его спутницы.

Но мужчина вдруг сам спросил: «А не выпьете ли со мной еще чего-нибудь?»

Разумеется, предложение было принято. Разговор пошел о разном, от приключений в отелях Южной Франции до откровений Джорджа, что ему сейчас до зарезу нужны деньги. Незнакомец отозвался, что добыть деньги – дело нетрудное. Но как это сделать, не сообщил, словно ждал от Джорджа новых признаний.

Джордж, как и многие мужчины, страдал одной слабостью – он любил прихвастнуть своими подвигами, когда бывал в хорошем расположении духа. И мог заинтриговать слушателя. Вот и сейчас он дал понять, что стоит ему выйти на улицу, как приключения подворачиваются сами собой и он просто не знает, какому из них отдать предпочтение. Собеседник слушал и улыбался, а когда Джордж остановился, чтобы перевести дух, он сказал:

– Я так о вас и подумал, как только вас увидел. Вы тот парень, которого я ищу. У меня возникла чертовски деликатная проблема. Нечто уникальное. Не знаю, приходилось ли вам иметь дело с очень трудными, малость свихнувшимися женщинами. Нет? Я это понял по вашим рассказам. Ну вот, а мне пришлось. Может быть, я просто привлекаю их. Вот как раз сейчас оказался в очень сложной ситуации. Ума не приложу, как мне из нее выбраться. Но вы можете мне помочь. Вы сказали, что вам нужны деньги. Так вот, могу предложить вам очень приятный способ добыть их. Слушайте меня внимательно. Есть одна женщина, богатая и очень красивая, просто без изъянов. Она могла бы стать любовницей любого мужчины, которого бы пожелала, или выйти замуж за того, кого бы выбрала сама. Но у нее есть один пунктик – она предпочитает только незнакомцев.

– Но это ведь так всегда: начинаешь с незнакомцев… – заговорил Джордж, вспоминая путешествия, неожиданные встречи и новые знакомства.

– Нет, тут дело другое. Ее привлекают только те, кого она никогда раньше не встречала и кого никогда больше не увидит. Вот ради такого мужчины она на все пойдет.

У Джорджа чуть было не сорвался с языка вопрос: не та ли это женщина, которая только что сидела за их столиком? Но он удержался. Собеседник явно не был в восторге от того, что ему приходится рассказывать эту историю, он выглядел скорее удрученным.

– Я должен обеспечить этой женщине удовольствие. Я для нее все готов сделать. Я посвятил свою жизнь удовлетворению ее прихотей.

– Понимаю, – сказал Джордж. – На вашем месте я бы точно так же поступал.

– А теперь, – продолжал элегантный джентльмен, – если вы согласны отправиться со мною, вы, возможно, заработаете денег, которых вам хватит не меньше чем на неделю, а кроме того, удовлетворите свою страсть к приключениям.

Джордж вспыхнул от удовольствия. Они вышли на улицу. Незнакомец подозвал такси. В машине он вручил Джорджу пятьдесят долларов. Потом он сказал, что придется завязать молодому человеку глаза – он не должен видеть ни дома, куда его привезут, ни даже улицы, на которой расположен этот дом, чтобы он потом не вздумал повторить эксперимент.

Джордж был в смятении: перед его завязанными глазами возникла женщина из бара, ее яркий чувственный рот, глаза, обжигавшие из-под вуали. И то, что ему особенно понравилось, – ее волосы. Он вообще любил густые тяжелые волосы, нависающие над женским лбом. Он был просто помешан на волосах.

Путешествие оказалось недолгим. Джордж покорно следовал всем таинственным предписаниям. Перед тем как выйти из такси, повязку с него сняли, очевидно чтобы не вызывать подозрений у водителя такси или швейцара. Но незнакомец точно рассчитал, что яркий слепящий свет в подъезде и интерьер дома не позволят Джорджу на первых порах ничего разглядеть. Джордж и в самом деле увидел вначале только сияние ламп, отражавшихся в бесчисленных зеркалах.

В таких роскошных апартаментах ему еще не приходилось бывать: белые стены, повсюду зеркала, дорогая мебель, покрытая дамасской камчатной тканью, ковер на полу такой мягкий, что ноги тонули в нем и шагов не было слышно. Джорджа вели через анфиладу комнат, каждая освещалась по-разному, но стены были все в зеркалах, так что он совсем потерял ориентацию. Наконец его ввели в последнюю, где он мог перевести дух.

Эта комната оказалась спальней, где под пологом на возвышении стояла широкая кровать; пол был устлан мехами, на окнах – белые прозрачные занавеси и зеркала, зеркала, зеркала… Джорджу было приятно видеть свое отражение, повторенное множество раз: статный мужчина, не скрывающий своей взволнованности таинственностью ситуации и своей настороженности. Чего ему следует ждать? Но он не успел еще толком задать себе этот вопрос, как женщина из бара вошла в спальню и в ту же минуту мужчина, приведший Джорджа, исчез.

Теперь она была одета по-другому. Совершенно замечательное платье было на ней, шелковое платье, державшееся на теле лишь с помощью круглого воротника, при этом плечи оставались обнаженными. Джорджу было ясно: достаточно одного движения, и платье соскользнет вниз, показывая сияющее, как дорогой атлас, и такое же атласное на ощупь, как он понимал, тело.

«Держись спокойней», – приказал себе Джордж. Трудно было поверить, что эта роскошная красавица сама предлагает себя совершенно незнакомому мужчине.

Конечно, он чувствовал себя неловко. Чего ждет она от него? Каких особенных удовольствий? А вдруг у нее какие-нибудь чересчур изысканные прихоти?

Только одна ночь в его распоряжении, чтобы блеснуть всем своим мастерством. Больше они никогда не встретятся. Сможет ли он распознать все тайны ее натуры, сумеет ли пробудить в ней желание отдаться ему еще раз за одну ночь? Интересно, много ли мужчин до него переступали порог этой комнаты?

Она была сущей красавицей, сотканной словно из двух материй – шелка и бархата. Бархатные черные глаза, яркий рот, как бы светящаяся шелковая кожа. И все в ее облике было соразмерно, изящно, законченно: тонкая талия, подчеркивающая вызывающе соблазнительную грудь, гибкая, как у танцовщицы, спина, роскошные бедра. Она ему улыбнулась. Джордж шагнул вперед и приложился губами к обнаженному плечу. Ничто не могло сравниться с нежностью этой кожи! Сдержаться от соблазна тут же сдернуть платье и увидеть ее скрытые под шелком груди, казалось, невозможно. Раздеть ее сейчас же, немедленно!

Но с этой женщиной, чувствовал Джордж, так быстро не управиться, тут требовался тонкий подход, целое искусство. Никогда еще его движения не были так обдуманны и артистичны. Казалось, он решился на долгую осаду; поскольку никаких признаков нетерпения он не заметил, то продолжал, прижавшись губами к обнаженному плечу и вдыхая легкий восхитительный аромат ее плоти. Очарование, исходящее от нее, было столь сильным, что он был готов тут же овладеть ею. Но нет, пусть она сначала даст ему знак, пусть Джордж почувствует ее волнение. Он не ждал от нее мягкости и податливости воска под его пальцами, он лишь хотел, чтобы она сама захотела его.

Так, не произнося ни слова, стояли они возле роскошного ложа. Его руки ползли по изгибам облаченного в шелк тела, словно желая ближе познакомиться с ним. Она по-прежнему не двигалась. Джордж опустился на колени, продолжая целовать и гладить ее. Почувствовал, что под платьем у нее ничего нет. Подтолкнул ее к кровати, и она села на нее. Снял с женщины туфли, и ее ноги оказались у него в руках.

Она улыбнулась ему ласково, призывно. Он поцеловал ее ноги, а руки сами пробрались под подол длинного платья и пальцы ощутили гладкую поверхность ног и бедер.

Ее ноги упирались ему в грудь, а Джордж все шарил под платьем. Если столь нежна была кожа ее ног, какой же нежностью порадует она его выше, возле лона, где кожа должна быть еще мягче! Но бедра были плотно сдвинуты и проводить там свои исследования ему не удавалось. Джордж встал и склонился над незнакомкой, чтобы ее поцеловать. Она откинулась на спину и слегка раздвинула ноги.

Теперь он мог проскользнуть туда, но, прежде чем коснуться ее лона, руки Джорджа все еще бродили по всему телу, словно стремясь зажечь похотью каждый его уголок.

Волосы женщины растрепались, платье свалилось с плеч, и показались груди. Джордж, схватив губами, тащил платье вниз в надежде добраться наконец до этой соблазнительной груди – упругой, с розовыми, как у маленькой девочки, сосками.

Женщина уступала ему безропотно, и эта податливость вызвала в Джордже желание сделать ей больно: может быть, хоть так удастся пробудить в ней ответную страсть. Ласки возбуждали его, но никак не ее, он ощущал своими пальцами холодную, покорную, без всякого трепета плоть.

Джордж решил было, что тайна женщины заключена в ней самой: она просто не способна возбудиться, кто бы и как бы ее ни ласкал. Но такого не могло быть – ее тело сулило столько радостей. Кожа была так отзывчива, рот такой чувственный. Не может быть, чтобы она ничего не ощущала. И он продолжал ее ласкать медленно, словно во сне, будто ему некуда было торопиться, когда ты абсолютно уверен, что пламя в конце концов разгорится в твоем партнере.

А в зеркалах отражалась фигура женщины, лежащей на кровати: платье сползло с груди, прекрасные ноги, слегка раздвинутые под платьем, свисали с кровати.

Лежа рядом, Джордж должен был сорвать наконец платье, чтобы почувствовать ее тело полностью. Он начал стаскивать платье и… женщина стала помогать ему. Ее тело возникало перед Джорджем подобно Венере, выходящей из пены морской. Он поднял ее и уложил на кровать.

И тут случилось чудо: когда он наклонился к ней, чтобы усладить свой взгляд красотой ее розоватой раковины, женщина затрепетала, и Джордж чуть ли не закричал от радости.

А она прошептала: «Снимите с себя все».

Он разделся. О, ему было ведомо могущество его наготы! Атлет, любитель долгих пешеходных прогулок, пловец и альпинист, без одежды он казался еще более привлекательным. Джордж понимал, что ей доставляет удовольствие разглядывать его обнаженное тело.

И она смотрела на него.

Понравился ли он ей? Станет ли она отзывчивей, когда он наклонится к ней? Джордж не был уверен в этом, но такое неистовое желание коснуться ее лона кончиком своего члена охватило его, что теперь ему это было все равно. Тут она остановила его, поскольку захотела целовать и ласкать его член. И принялась за это с таким пылом и рвением, что он тут же оказался под нею. Женщина прижалась к лицу Джорджа нижней частью своего тела, так что он мог вволю целовать и ласкать ее.

Этот уголок он исследовал с наслаждением. Двумя пальцами раздвинул нижние губы и залюбовался поблескивающей кожицей, устьем сладчайшего медового источника, волосиками, закрутившимися вокруг его пальцев. Его жадный рот словно превратился в орган, способный наслаждаться сам по себе; еще немного он поработает языком и неслыханный приступ оргазма захлестнет его. И когда он с этим ощущением вонзил зубы в ее плоть, снова почувствовал, как дрожь наслаждения пробегает по телу незнакомки. И тут же испугался: может быть, она хочет удовлетвориться лишь ласками да поцелуями и лишить его радости проникнуть в ее утробу, добраться до самых глубин, вонзиться в матку. Надо вытащить член у нее изо рта. Они превратились в двух хищников, алчущих вкуса чужой плоти. Рты их впились друг в друга, языки сталкивались и сплетались.

Теперь огонь наконец-то разгорелся в ее жилах. И этого, думал Джордж, он добился именно своей неспешностью, своей точно рассчитанной медлительностью. Глаза женщины сверкали, и она никак не могла оторвать своего рта от его восставшей плоти.

Наконец он владел ею – после того, как она своими тонкими пальцами раздвинула нижние губы, как бы показывая, что не может больше ждать.

Потом она кивнула на зеркала и усмехнулась: «Взгляни-ка, такое впечатление, что мы вовсе не занимаемся любовью, просто я сижу у тебя на коленях, а ты, негодник, торчишь во мне все это время и только дрожишь мелкой дрожью. Хватит, мне надоело прикидываться, будто у меня внутри ничего нет. Ты меня завел. Давай, пошевеливайся!»

Она накинулась на Джорджа и волчком завертелась на его негнущемся пенисе, при этом она не смогла удержаться и закричала от наслаждения. В ту же секунду все тело Джорджа пронзила обжигающая молния любовного экстаза.

Несмотря на пыл, с каким они отдались друг другу, женщина не потрудилась даже узнать у Джорджа его имя, а на прощание лишь чмокнула в распухшие от поцелуев губы и подтолкнула к дверям. Несколько месяцев Джорджа мучило воспоминание о той ночи, и никакая другая женщина не могла пробудить в нем такого желания.

Однажды приятель Джорджа, получив за несколько газетных статей щедрый гонорар, пригласил его выпить. И от него Джордж услышал одну захватывающую историю, случившуюся на днях. Этот парень сидел вечером в баре, понемногу спуская свои денежки, когда к нему подсел довольно благообразный джентльмен и предложил недурно провести время, наблюдая за роскошной любовной сценой. Приятель Джорджа был завзятый вуайер, и приглашение, разумеется, было тут же принято. С завязанными глазами, его привезли в великолепные покои в некоем доме, провели в темную комнату, и он стал свидетелем великолепной любовной игры, которой занималась красивая женщина и превосходно оснащенный неутомимый мужчина.

У Джорджа все похолодело внутри. «Опиши ее», – попросил он приятеля.

И тот нарисовал портрет женщины, абсолютно совпадавший с образом той, с которой Джордж провел незабываемую ночь, даже описание одежды совпало. Услышал Джордж и о кровати под пологом, и о зеркалах, – обо всем! Спектакль обошелся зрителю в сотню долларов, но зрелище, по его словам, стоило таких денег, и он был вполне доволен.

Бедняга Джордж! С тех пор он стал остерегаться женщин. Разве мог он поверить, что они в состоянии так ломать комедию, способны на подобное вероломство. И он никак не мог отделаться от мысли, что все женщины, приглашавшие его на рандеву в свои спальни, прятали за шторами какого-нибудь любознательного зрителя.

Марсель

Я жила тогда в плавучем доме – барже, пришвартованной к берегу; туда-то и приходил Марсель. В глазах его было удивление, смешанное с восторгом, и блики переливались в них, как на поверхности воды. Голодные глаза, алчущие, открытые. Бесхитростный, все впитывающий взгляд из-под свирепых бровей, кустистых, как у австралийского аборигена. Правда, свирепость и дикость были разбавлены высоким чистым лбом и шелковистыми волосами. Кожа тоже была нежной, почти прозрачной, мягкий рот, но зато руки были опять же тяжелые, крестьянские, как бы подтверждающие его силу.

Он начинал рассуждать, и тут-то в неудержимой страсти к анализу проявлялось его безумие. Все, что с ним случалось, все, что попадало в его руки, каждый час его дня постоянно комментировался, разбирался на части. Он не мог поцеловать кого-нибудь, почувствовать вожделение, добиться обладания, насладиться без немедленного подробного исследования. Свои действия он заблаговременно планировал с помощью астрологии; он вообще часто сталкивался с запредельным, таинственным, волшебным, но у него был особый дар вызывать непостижимое. Однако таинственное происходило с ним не раньше, чем он сам воссоздавал его с силой и настойчивостью человека, не боящегося, что, встретившись с непостижимым, он сумеет это пережить; он обладал упорством человека, стремящегося превратить миф в реальность.

Мне нравился его зыбкий образ, чувствительный, открытый для всякого ветерка, пористый, если представить егокуском плотной материи. Еще до того, как он начинал говорить, он мог показаться чем-то вроде ласкового животного или, когда его болезнь не проявлялась, похотливого, плотоядного зверя. У него, казалось, не было тогда уязвимых мест, он выглядел совершенно цельным фланером с мешком, полным всяких открытий, заметок, программ, новых книг, новых талисманов, духов, фотографий. Его словно носило по волнам, как баржу, сорвавшуюся с якоря. Он странствовал, бродяжничал, заглядывал в психушки к больным, составлял гороскопы, накапливал эзотерические знания, коллекционировал растения и камни.

– Совершенство есть во всем, что не может тебе достаться, стать твоим, – говорил он. – Я вижу его в мраморных обломках, в кусках сгнившего дерева. Совершенство в женском теле, которое никогда не может быть познано до конца, даже во время соития.

Одевался он так: длинный шнур вместо галстука, такой, какой сотни лет носят цыгане, кепка апаша и полосатые брюки французского буржуа. А то черный монашеский сюртук, галстук-бабочка, как у дешевого провинциального актера; или он обматывал горло оранжевым или ярко-малиновым шарфом, словно парижский сутенер. Или же появлялся в смокинге, одолженном у какого-нибудь бизнесмена, с широким длинным галстуком гангстера и в шляпе добропорядочного папаши, у которого в доме с десяток детишек. Он мог оказаться в черной блузе заговорщика-анархиста или в клетчатой рубахе крестьянина из Бургундии, в вельветовой блузе рабочего и в широких штанах мешком. Иногда он отпускал бороду и становился похожим на Иисуса Христа, иногда появлялся гладко выбритым – настоящий венгерский скрипач на ярмарке.

Я никогда не знала, под какой маской он придет ко мне. Если в нем было что-то постоянное, так это постоянство изменений, превращение во все что угодно; постоянство актера, занятого в бесчисленных ролях.

И я не знала, когда он явится ко мне. Он просто говорил: «Загляну как-нибудь».

И вот теперь мы лежим в постели, смотрим на расписанный потолок моего плавучего дома. Марсель гладит своей рукой покрывало, поворачивает голову к окну, смотрит туда.

– Люблю приходить сюда, на баржу, – произносит он. – Здесь я успокаиваюсь. Река действует на меня как лекарство. Все, чем мучаюсь, кажется здесь таким ненастоящим.

Дождь стучит по кровле моего жилища на воде. В пять часов в воздухе Парижа всегда разливается аромат эротизма. Наверное, потому, что все любовники в романах французских писателей встречаются между пятью и семью. Никогда ночью, ибо все героини замужем и свободны именно в это время, только в час чаепития. Чаепитие – лучшее алиби. И в пять часов я, как и весь Париж, начинала чувствовать дрожь предвкушения. И какого бы мужчину я ни увидела, мне казалось, что он идет к любовнице, и какая бы женщина ни попалась мне навстречу, она спешила на свидание к своему другу.

Уходя, Марсель поцеловал меня в щеку. Прикосновение его бороды было приятным. Поцелуй в щеку можно было бы расценить как братский, если бы он не был таким крепким и долгим.

Иногда мы вместе обедали. Как-то я предложила потанцевать и мы отправились на негритянский бал. Но едва мы вошли, Марсель словно впал в паралич – он боялся танцевать. Ему было страшно притронуться ко мне. Я пыталась затащить его на танцевальный круг, но-ничего не получилось. Он упирался и был в ужасе. Когда все-таки он меня обнял, то весь дрожал. А я только радовалась тому смятению, причиной которого оказалась сама. Наслаждалась его близостью, наслаждалась хрупкостью его тела…

– Тебе грустно? – спросила я. – Ты хочешь уйти?

– Да нет, мне не грустно, но что-то мне мешает. Кажется, все мое прошлое меня не пускает. И я двинуться не могу. Эта музыка такая варварская. У меня ощущение, будто я вдохнул и не могу выдохнуть. Не по себе, как-то неестественно.

Тащить танцевать его не имело смысла, и я нашла отличного негра себе в партнеры.

Мы вышли из клуба в прохладную ночь, и Марсель все время рассуждал о спазмах, страхах, параличе чувств. Я понимала, что чуда не произошло, а я хотела высвободить его чудесным способом, не напрямую, не словами, теми, которые находила для других страдальцев. Я знала, чем он болен. Этой болезнью переболела и я когда-то. Но я-то ведь была знакома и с Марселем свободным, раскованным. И мне хотелось освободить его, выпустить на волю, расковать.

Однако, когда мы добрались до моей баржи и увидели там Ганса, а потом после полуночи появился и Густаво, Марсель, видя, что тот намерен остаться после его ухода, взревновал. Я заметила, как потемнели его голубые глаза. Целуя меня на прощание, он шепнул мне: «Выйди со мной на минутку». И посмотрел на Густаво со злостью.

Я вышла вместе с ним на пустынную набережную. Как только мы остались одни, он набросился на меня с поцелуями. Целовал страстно, жадно. Его большой, плотоядный рот просто выпивал все мое существо. И я снова раскрыла ему навстречу мои губы.

– Когда ты придешь ко мне? – спросил он.

– Завтра, Марсель, завтра я обязательно приду к тебе.

Он решил удивить и встретил меня на следующий день в своем пристанище одетым в лапландский костюм. Эта одежда напоминала одеяние русских зимой: на нем была меховая шапка и высокие сапоги из черного меха, доходящие почти до бедер.

Его комната напоминала жилище путешественника, наполненное вещами, привезенными со всех концов света. Стены были увешаны красными коврами, на кровати лежали звериные шкуры. Замкнутое, уютное и очень интимное место, дышащее чувственностью, как места, где курят опиум. Ярко окрашенные красные стены, предметы, напоминающие амулеты африканских колдунов, – все дышало сладострастием, все было необычайно эротично. Мне хотелось лежать голой на шкуре и отдаваться среди звериных запахов, чувствуя, как меня ласкает этот мех.

Я стояла посреди красной комнаты, и Марсель меня раздевал. Он крепко сжимал в руках мою талию, его руки жадно исследовали все мое тело. Он пробовал, достаточно ли упруги мои бедра.

– Первый раз настоящая женщина, – вздохнул он. – Так много их здесь перебывало, но первый раз здесь настоящая женщина, перед которой хочется на колени встать.

Все животное, что таилось в нем, казалось, смешалось с запахом шкуры и ощущением ее прикосновений, когда я легла на кровать. Ревность уничтожила робость Марселя. Он в самом деле превратился в зверя, жадного до всякого нового ощущения, каждой новой возможности познать меня. Он жадно целовал меня, кусал мои губы. Лежал на звериной шкуре, облизывая мои губы, ощупывая мои ноги, ягодицы, лобок. Потом в полумраке пополз по мне и сунул свой член ко мне в рот. Я прихватила его плоть зубами, пока он двигался во мне взад и вперед, но ему это только понравилось. Он смотрел на меня, любовался и ласкал меня. Пальцы неустанно бродили по мне, ему хотелось побывать всюду, не пропустить ни одного уголка.

Я закинула ноги ему на плечи так высоко, что он мог видеть, как входит в меня и выходит его пенис. Он хотел видеть все. Он хотел видеть, как блестит от моей влаги член, мелькая в моем лоне. Я подставила себе под зад обе сжатые в кулак руки, чтобы податься еще больше ему навстречу, чтобы глубже принимать его удары. А он перевернул меня и вошел теперь в меня сзади, сжимая руками мои груди, лаская их и с силой проталкиваясь в мою утробу. Он был неутомим. И он не хотел кончать. Я готова была ждать его, но он явно не спешил, оттягивал последний момент. Он хотел остаться во мне навсегда и бесконечно длить свое наслаждение. Но мои силы были на исходе и я взмолилась: «Кончай же, Марсель, кончай!» И наконец он ускорил свои движения, все быстрее и все яростнее, пока я не закричала от счастья, и он рухнул головой мне на плечи, и мы содрогнулись почти одновременно.

Мы лежали в полумраке на жарких мехах, окруженные странными предметами: колокольчиками из-под дуги, меховыми сапогами, расписными ложками из России, кристаллами, раковинами. Там были и непристойные китайские гравюры на стенах. Но не только эти гравюры, все, даже кусок лавы из вулкана Кракатау, даже бутылка с песком из Мертвого моря – все звучало, словно сладострастные нашептывания.

– Ты очень чувствуешь мой ритм, – сказал Марсель. – Обычно женщины слишком торопливы для меня. Меня это просто в панику вгоняет. Они очень быстро получают свое и потом я боюсь продолжать. Они не дают мне времени почувствовать их как следует, узнать их, вытащить из них все, что в них есть. Я просто с ума схожу после их ухода, вспоминая их наготу, и никогда не получаю полного удовлетворения. А ты не спешишь. Ты – настоящая, я тебя люблю.

Все это он сказал, когда мы, уже одетые, разговаривали, стоя возле камина. Марсель скользнул рукой мне под платье и снова принялся ласкать меня. У нас обоих потемнело в глазах от желания. Я стояла, сомкнув веки, вся отдавшись ощущению его рук, ласкающих мое тело. Вот он своей тяжелой крестьянской лапой сжал мои ягодицы, и я подумала, что мы сейчас рухнем на кровать и он снова войдет в меня.

Но вместо этого он сказал: «Подними платье».

Я прислонилась к стене, подавшись всем телом ему навстречу. Его руки раздвинули мне ноги, обхватили мой зад, и он пустил в ход язык, высасывая и вылизывая меня, пока я не стала опять вся мокрая. Тогда он вытащил пенис и вошел в меня, словно припечатал к стене. Он вталкивал, врубал, ввинчивал в меня свой крепкий, как бурав, член, пока я не растворилась целиком в его страсти.

И все-таки я получала больше удовольствия, занимаясь любовью с Густаво. В нем не было комплексов, страхов, нервозности Марселя. Он, казалось, засыпал, когда мы своими ласками загипнотизировывали друг друга. Я гладила его по затылку, запуская пальцы в густые черные волосы. Ласкала его живот, ноги, бедра. Когда проводила рукой по его спине, начиная от шеи и заканчивая ягодицами, он вздрагивал от удовольствия. Он любил ласки, как любит их женщина. Его член возбуждался, но я не прикасалась к нему, пока он окончательно не вставал. Густаво испускал вздохи, я брала его член в руки, сжимала его, двигала рукой вверх и вниз по нему. Еще трогала самый кончик языком, и он начинал двигаться вперед и обратно в моем рту. Иногда он изливался мне в рот и я проглатывала его сперму.

В другой раз он первым приступал к подобным ласкам. Сок из меня начинал вытекать почти сразу же – пальцы Густаво были так жарки и умелы. Случалось, я испытывала оргазм, едва он трогал меня своими пальцами. Ощутив мой трепет, он возбуждался. Не дожидаясь, когда содрогания отпустят меня, он быстро пускал в ход пенис и проникал в меня во время моих последних конвульсий. Его член, казалось, был сделан по моей мерке: он заполнял меня полностью и легко скользил внутри. Я смыкала вокруг него свои нижние губы, и они так же, как верхние, сосали его. Случалось, что пенис его делался еще толще, чем обычно, и был словно заряжен электричеством, и тогда наслаждение было безмерным и оргазм бесконечным.

Густаво пользовался успехом у женщин, ему не раз запросто предлагали себя, но в одном отношении он сам был как женщина: ему требовалась любовь. Хотя какая-нибудь красавица и могла пробудить его интерес, но если он не чувствовал хоть малой влюбленности, мог и импотентом оказаться.

Удивительно, как характер человека отражается в его сексуальном поведении! Если он нервный, робкий, беспокойный, напуганный, то и совокупление будет таким же. Если же он спокоен, то и сексуальным актом он насладится так же спокойно и уверенно. Например, у Ганса член неутомимый, никогда не падает, если уж встал, но Ганс не торопится, так уверен в нем. Он уютно располагается в пределах, так сказать, своего удовольствия так же, как уютно устраивается в пределах отпущенного времени, и наслаждается без суеты, полноценно, до последней капли. А вот Марсель был более суетлив, беспокоен. Даже когда член его был тверд, как камень, я чувствовала, как он старается показать всю свою мощь, что он спешит из страха, что силенок может и не хватить.

Прошлой ночью, прочитав одну из вещей Ганса, эпизоды его сексуальной жизни, я закинула руки за голову и почувствовала, как с моего пояса тихонько сползают шелковые штанишки. Почувствовала, как оживают мой живот и мое лоно. В ночном мраке Ганс и я погрузились в долгую оргию. Все женщины, которыми он владел, становились моими, все, к чему прикасались его пальцы, трогала и я, все женские лона, аромат которых он вдыхал, все слова, которые он произносил о сексе, все это я вобрала в себя, все оргии из прочитанных мною страниц, все восторги, все оргазмы, все стоны и крики…

Мы с Марселем лежали в полумраке его комнаты, и я слушала его о своих фантазиях и как трудно ему претворить их в жизнь. Ему, например, всегда хотелось, чтобы на женщине было надето много юбок, а он бы лежал под ними и любовался ею снизу. Он вспоминал, что так забавлялся со своей первой нянькой: будто бы играя, заглядывал ей под юбку. Это первое взволновавшее его сексуальное переживание так и осталось с ним на всю жизнь.

И тогда я сказала ему: «Но я могу это сделать для тебя. Вообще давай-ка исполним сегодня все, что мы когда-то хотели сделать или заставить другого. У нас впереди целая ночь. У тебя здесь столько вещей, которые можно использовать. И у тебя такой богатый гардероб. Я могу надеть все что угодно для тебя».

– Да? – обрадовался Марсель. – А я для тебя тоже сделаю все, что ты захочешь, все, что ни попросишь, сделаю.

– Давай начнем с одежды. У тебя там есть крестьянские юбки, и я хочу в них нарядиться. Мы начнем с твоих фантазий. И не остановимся, пока все их не осуществим. Ну, давай мне юбки.

Он отправился во вторую комнату, где хранил множество платьев и юбок, привезенных из Испании и Греции, и я надела одну из них. Когда вернулась в его комнату, Марсель лежал на полу. Он расцвел от счастья, увидев меня. Я присела на край кровати.

– Нет, ты встань, – сказал Марсель.

Я встала. Он лежал на полу и заглядывал мне под юбку. Вытянул руки, слегка раздвинул мои ноги. Марсель смотрел прямо туда, где ноги соединялись, и этот взгляд так меня возбудил, что я стала легко пританцовывать так, как я видела, танцуют арабские женщины. Я поигрывала бедрами прямо над лицом Марселя и он видел, как раскачивается над ним мой лобок, прорезанный манящей щелью. Я крутилась, поворачивалась, припрыгивала, а он смотрел, и дыхание его становилось все тяжелее и тяжелее. Потом он уже не мог сдерживаться и усадил меня прямо себе на лицо и принялся покусывать, целовать и лизать меня. Так это продолжалось какое-то время, пока я не сказала: «Стоп, а не то я кончу».