Текст книги "Ледяной огонь (ЛП)"

Автор книги: Аманда Хокинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Я кинула:

– Да, мой лорд.

Глава 6.

Ошибки

Встреча, казалось, была окончена и королева первой направилась к выходу. Как только она поднялась со своего места в конце стола, остальные встали. Я отодвинула стул, когда встала, и он громко заскрипел по полу.

– Если вы не возражаете, мне нужно много внимания уделить приему гостей. – Улыбнувшись всем, она приподняла платье и покинула холл.

– Я тоже должен заняться своими делами, – сказал король Эверт. – Спасибо за присутствие.

– Мой король, – сказал отец, остановив его прежде, чем он ушел. – Можно Вас на секунду? Я хотел бы поговорить с Вами о новом налоге.

Королями и королевами становились по рождению или благодаря браку, в то время как канцлеров выбирал народ, поэтому у него могло быть право голоса в правительстве.

Король кивнул:

– Да, конечно, канцлер. Давайте пройдемся и поговорим. – Он и мой отец покинули комнату вместе, разговаривая вполголоса.

– Тебе всегда нужно появиться по– особому, не правда ли? – Усмехнулся мне Ридли, собирая свои бумаги.

– Я проспала, клянусь. Я не думала, что смогу проспать двадцать часов. – Мои штаны снова начали сползать с меня, и когда все коронованные особы ушли, я могла спокойно поправить их, не получив презрительного взгляда от короля.

– Ну, ты сделала то, что считала нужным.

Я вздохнула и присела, прижавшись к подлокотнику:

– Может быть, было бы лучше, если бы я совсем не приходила.

– Ты так думаешь, потому что король стал на секунду раздражительным? – спросил Ридли, подходя ко мне. – Он с этим справится. И ты не была неправа.

– То есть ты считаешь, что я была права? – спросила я, поднимая брови.

– Не совсем. – Он прислонился к столу рядом со мной, скрестив руки так, что кипа бумаг оказалась прижатой к его груди. – Сперва мы должны организовать защиту здесь, но когда эта юбилейная встреча будет закончена, мы обязательно реализуем твои идеи. Даже если Константин и Бэнт нацелились только на Линуса, мы не можем просто позволить им выйти сухими из воды.

– Значит, ты не считаешь, что это был единичный случай?

– Честно? – Он посмотрел на меня из-под густых ресниц и заколебался перед тем, как сказать. – Нет, не считаю.

– Черт. Я надеялась, что ошибаюсь. – Я провела рукой по волосам. – В любом случае, спасибо, что прикрыл.

– Я всегда прикрою твою спину, – сказал Ридли, криво улыбнувшись. – Или любую другую часть твоего тела.

Я закатила глаза и улыбнулась:

– Ты можешь испортить очень хороший момент, Ридли.

– Прости, – он рассмеялся. – Иногда я ничего не могу с собой поделать.

– Мм, я заметила.

– Правда?

Он откинулся назад, оценивая меня, появилось что-то в его темных глазах, какой-то огонь, который заставил мое сердце неровно биться. Это было что-то новое, что-то, что я начала чувствовать несколько месяцев назад. Большую часть времени, когда мы были вместе, все происходило как всегда, но все чаще и чаще это проскальзывало в его глазах, жар, на который не знала, как реагировать.

Я вдруг осознала свою непосредственную близость к нему. Мое колено почти прикасалось его ноги, и если бы я захотела, то могла бы протянуть руку и погладить теплую кожу его руки, оголенную ниже закатанных рукавов.

Как только эта мысль пришла мне в голову, я отмахнулась от нее.

Дверь в зал распахнулась, и он опустил глаза, меняя момент, в котором мы оба оказались.

– Хорошо, Брин, что ты все еще здесь. – Сказал отец, входя в комнату.

Ридли поднял глаза и криво улыбнулся мне, затем покачал головой:

– Я даже не знаю, о чем говорю.

Это то, что он сказал, но слова прозвучали, как ложь. Я вдруг остро осознала, что отец уставился на нас обоих, наблюдая, как мы смотрим друг на друга, и ситуация становилась все более неловкой.

– В любом случае, мне нужно вернуться в офис, – он выпрямился и отступил от стола. – Приятно видеть вас снова, канцлер.

– Вас тоже. – Папа кивнул ему, затем обратился ко мне. – Я хотел поговорить с тобой.

– О чем? – спросила я после ухода Ридли. – Лекция о том, что я не должна подвергать себя опасности? Или, может быть, о том, что я должна отойти от дел и стать учителем, как мама?

– Это было бы отлично, да, но на самом деле я хотел пригласить тебя на ужин сегодня вечером.

– Не знаю, папа. – Я лихорадочно придумывала какое-то оправдание, любое оправдание. – Я, предположительно, проведу время, помогая Линусу осваиваться.

– Брин, ты только вернулась в город после нападения.

– Я не назвала бы это нападением, по сути.

– Твоя мать хочет видеть тебя. Я хочу видеть тебя. Прошли недели после того, как ты последний раз была в нашем доме. – Папа говорил таким умоляющим тоном, что в моем сердце проснулось чувство вины. – Мама приготовит хороший ужин. Просто приезжай. Будет хорошо.

– Хорошо. – Я смягчилась. – Во сколько?

– Шесть. Тебя устроит?

– Да. Хорошо, – сказала я, пытаясь выглядеть довольной.

– Великолепно. – Улыбка облегчения осветила его лицо. – Я знаю, что на заседании говорил слова, которые сводят тебя с ума, но это просто потому, что я люблю тебя и хочу, чтобы ты была в безопасности.

– Я знаю, пап.

И я действительно знала это. Папа просто пытался выразить заботу. Но я хотела, чтобы он делал это, не подрывая мой авторитет в глазах начальства.

– Хорошо, – сказал он. – Будет нормально, если я обниму тебя, или объятия на работе нарушают твои правила?

Это были правила, которые я утвердила, когда мне было пятнадцать лет, а папа лохматил мои волосы и называл своей «восхитительной маленькой девочкой» перед Хёдраген, заставляя их хихикать. Мне и так было трудно добиться уважения и без таких моментов, как этот.

Я кивнула, и он обнял меня. После отпустил, я улыбнулась и сказала:

– Не привыкай к этому.

Потом мы покинули зал заседаний. У отца была работа, которая ждала исполнения, и у меня тоже. Я должна идти вниз, чтобы помочь Линусу Берлингу. Даже без приказа короля охранять его, я, как следопыт, предположительно, должна помочь ему адаптироваться к его новой жизни здесь, в Дольдастаме.

Но право, в тот момент я не думала, что это лучшая идея. Встреча оставила меня в кислом настроении. После спора с королем, мне было нужно выпустить пар.

Я могла провести час в спортзале, а затем спуститься и помочь Линусу. В любом случае для него будет лучше, если я пойду на свои ежедневные тренировки. Если кто-нибудь придет за ним, я должна быть в форме, чтобы отбиться.

В спортзале в школе у следопытов была раздевалка, где я переоделась в тренировочный костюм. Когда одела майку, то остро ощутила рваный шрам на плече -подарок Константина в первую встречу, когда мы боролись. Это подстегнуло мой гнев, и я шагнула в спортзал.

Молодые новички школы следопытов бегали по кругу с одной стороны зала. Несколько более старших детей занимались фехтованием на другом конце. Фехтование, скорее всего, не пригодилось бы во внешнем мире, но Канин нравилось сохранять правила старой школы. Мы были культурой, погруженной в традиции, иногда до невыносимой степени.

Несколько других опытных следопытов проводили общие тренировки, включая Эмбэр Холмс и Тильду Моллер. Тильда поднимала штангу, а Эмбер нависла над ней, поддерживая.

Эбмэр была на пару лет младше меня, тогда как Тильда и я одногодки. Мы фактически были единственными девочками в нашем классе следопытов, получившими высшее образование, и это было не простым подвигом для нас обеих.

Мы с Тильдой подружилась в детском саду, где нас обеих считали чужаками – меня из-за светлых волос и кожи, ее из-за роста. В детстве она была неестественно высокой, возвышаясь над всеми в нашем классе, но когда мы стали старше, ее рост стал ее достоянием, дополнившись формами и мускулами, которые сделали ее почти амазонкой.

Взрослея, мы подвергались всем видам издевательств – в основном, со стороны членов королевской семьи и даже со стороны своих сверстников. Я быстро вспыхивала, а Тильда сдерживала меня, напоминая, что мой характер не поможет в такой ситуации. Она переносила колкости с выдержкой и стойкостью.

В большинстве случаев. В наш первый год в школе следопытов мальчишка иронически прокомментировал неспособность девчонок справиться с физической подготовкой, и Тильда ударом кулака уложила его на спину. Это был последний раз, когда кто-то говорил нечто подобное в ее присутствии.

Свешиваясь со скамьи для тяжелой атлетики, длинные волосы Тильды мерцали сочным темно-каштановым цветом. Но единственным, что в ней вызывало мою зависть, была ее кожа: поскольку она подняла штангу, напрягаясь от веса, загорелый цвет ее кожи изменился, став синим, под цвет матов, прислоненных к стене позади нее.

В отличие от Эмбэр и меня, Тильда была чистокровной Канин. Не все могли делать то, что делала она, подобно хамелеону сливаясь с окружающей средой. С течением времени эта способность проявлялась все меньше и меньше, и если кровь смешивалась с кем-то кроме чистокровных Канин, потомки вообще не были на это способны.

И вот почему моя кожа была бледной независимо от того, сердитой или напуганной себя чувствовала. Я была только наполовину Канин, и потому у меня нет ни одного из их качеств или способностей.

– Эй, Брин, – звонко окликнула Эмбэр, и я подошла, обматывая руки лентой для боксирования. – Как прошла твоя встреча?

Поскольку Тильда установила штангу в держатель и села, ее кожа возвращалась назад к нормальному цвету, а она вытирала пот со лба тыльной стороной ладони. По серьезному выражению ее глаз я поняла, что Эмбэр сообщила ей все, что произошло с Константином.

Тильда она не задавала вопросов. Мы являлись подругами так долго, что ей не нужно было говорить вслух. Она просто посмотрела на меня – ее темно– серые глаза были теплыми и озабоченными, когда взгляд устремился на меня – и я спокойно ответила, пытаясь уверить ее огорченной улыбкой, что я справилась с Константином намного лучше, чем это было на самом деле.

Конечно, Тильда догадывалась, что я сдерживалась, она приняла это, и предложила мне поддерживающую улыбку. Подруга никогда не настаивала бы и не проявляла любопытство, позволяя прийти к ней, когда мне это будет нужно.

Я пожала плечами:

– Я должна здесь спустить пар, если это ответит на твой вопрос.

Эмбэр с усмешкой спросила:

– Так плохо, а?

– Король ненавидит меня, – вздохнула я и поправила ленту на руках, когда подошла к подвешенной груше.

– Я уверена, что он не ненавидит тебя, – сказала Эмбэр.

Тильда сделала долгий глоток из своей бутылки с водой, случайно пролив несколько капель на свою мешковатую майку, а Эмбэр подошла, чтобы помочь мне. Она стала с другой стороны груши, держа ее так, чтобы та после удара долго не качалась. Я начала наносить удары кулаком, выплескивая все свое разочарование.

– Мне нужно научиться держать рот на замке, если у меня когда-нибудь появится шанс стать одной из Хёдраген, – сказала я, выдыхая слова в короткие перерывы между ударами. – Без меня достаточно трудно разозлить короля.

– Как ты разозлила короля? – спросила Тильда, приблизившись к нам. Она уперлась одной рукой в бедро, наблюдая за мной, другая повисла вдоль тела.

– Я просто спорила с ним. Я была права, но это не имеет значения, – сказала я, сильнее ударив грушу. – Если король говорит, что небо фиолетовое и с него сыпятся алмазы, то так и есть. Слово короля – закон.

Я не знала, что больше меня злило. Факт, что король был неправ и не хотел признавать этого, или то, что я снова испортила свои старания стать одной из Хёдраген. Это было всем, чего мне когда-либо хотелось столько, сколько себя помню, и если я мечтала попасть в охрану, мне нужно было научиться следовать приказам без возражения.

Но я не знала, как удержать рот закрытым, если мне казалось, что король делал то, что могло повергнуть королевство опасности.

Начала чередовать удары кулаком и ногой по груше, выпуская весь свой гнев на короля и себя. Наконец, я нанесла столь сильный удар, что груша качнулась, толкнув Эмбэр на пол.

– Прости, – сказала я и протянула ей руку.

– Ни вреда, ни фола, – усмехнулась Эмбэр, когда поднялась на ноги.

– Такое ощущение, что мы живем в оруэлловской антиутопии, а я знаю, что ты так не думаешь, – сказала Тильда, но ее приподнятые брови создавали ощущение, что она не совсем была согласна с этой мыслью.

Открыто она никогда не сказала бы плохо о королевстве – да и вообще о чем-либо – но это не значило, что она одобряла все, что здесь происходило. Я тоже. Но Тильде всегда удавалось справляться с ситуацией с большим изяществом и тактом, чем мне.

– Нет, не думаю, – я потерла затылок. – Но так никогда ничего не добьюсь, если буду продолжать спорить со всеми.

– Может, и добьешься, – сказала Тильда. – Ты спорила и воевала всю дорогу туда, где находишься сейчас. Никто не хотел, чтобы ты была следопытом, но ты настояла, что сможешь, и теперь ты – одна из лучших.

– Спасибо. – Я улыбнулась ей. – Кстати, мне нужно следить за Линусом, так что скоро нужно убегать с тренировки. Хочешь спаринг?

– Я думаю, что лучше останусь в стороне, так как в последний раз ты разбила мне губу. – Напомнила Тильда, показывая на свои полные губы.

Они были слегка опухшие и пурпурные , когда я в прошлом месяце случайно ударила ее прямо по губам, временно испортив обычно красивое лицо. Она никогда зря не жаловалась на синяки и шишки, которые мы получали раньше во время наших тренировок, но если Тильда не хотела бороться сегодня, я не собиралась заставлять ее.

– Эмбер, а ты? – спросила я.

– Конечно. Но ты должна обещать, не бить меня по лицу. – Она очертила круг вокруг лица. – Я не хочу никаких видимых следов на свой день рождения.

Мне пришлось кивнуть:

– Согласна. Вперед.

Глава 7.

Положение в обществе

Я переехала три года назад, когда мне исполнилось шестнадцать, и все еще испытывала странное чувство, возвращаясь туда, где выросла. Он всегда выглядел и пах одинаково, но были едва заметные отличия, которые напоминали, что это больше не мой дом.

Мои родители жили в коттедже неподалеку от городской площади и, насколько позволяли дома в Дольдастаме, и был довольно просторен. Хотя не так хорош, как тот, в котором вырос мой отец, но он перешел к Эквелсам, после того как дедушка и бабушка умерли, так как отец отказался от титула маркиза.

Мама, наверное, тоже выросла в более хорошем доме, хотя она не часто вспоминала об этом. На самом деле, моя родительница редко упоминала о Сторваттене, если только не говорила об озере.

Как только я открыла дверь, меня окутал аромат моря. Мы жили более чем в получасе езды от Гудзонова залива, так что понятия не имею, как мама это делала, но дом всегда пах океаном. Сейчас этот запах перемешивался с ароматом лосося с лимоном – ужином, который она готовила в духовке.

– Эй? – позвала я, поскольку никто не встречал меня у дверей, и начала разматывать шарф.

– Брин? – Папа вышел из кабинета в задней части дома, с очками для чтения на лбу. – Ты пришла раньше.

– Только на пятнадцать минут, – сказала я, взглянув на напольные часы с маятником, расположенными в гостиной, чтобы убедиться, что я права. – Линус отправился ужинать со своими родителями, так что я решила, что это хорошее время скрыться. Я могу чем-нибудь заняться, пока ты закончишь.

– Нет, я просто занимался бумагами, но они могут подождать. – Он махнул рукой в сторону кабинета. – Снимай пальто. Останься ненадолго.

– Где мама? – спросила я, снимая пальто и вешая его на вешалку у двери.

– Она в ванной, – сказал папа.

Я должна была догадаться. Мама всегда была в ванной. Это потому что она Скояре. Ей нужна была вода.

Одно из самых любимых моих воспоминаний о раннем детстве – это время, проведенное в ванной. Она отмокала в ванной, а я сидела на полу. Иногда мама пела мне, в другой раз я читала ей истории или просто играла со своими игрушками. Много времени было проведено там.

К счастью, у мамы не было жабр, которыми обладали некоторые скояре. Если бы они у нее были, то я не знаю, как бы она выжила здесь, где реки и залив замерзали так часто. Скояре не жили постоянно в воде, но они должны были проводить в ней много времени, иначе болели.

Когда мама обходилась без воды слишком долго, у нее болела голова. Ее кожа становилась пепельной, а золотые волосы теряли обычный блеск. Она говорила: «Я высыхаю», и шла надолго отмокать в ванную.

Я не думаю, что это был идеальный план действий при ее симптомах, но мама это делала.

– Ужин вкусно пахнет, – сказала я, входя на кухню.

– Да. Твоя мама поставила его прежде, чем пойти в ванную. – Сказал папа. – Думаю, он скоро будет готов.

Наверху я услыхала звук открывающейся двери, сопровождаемым криком мамы:

– Брин? Это ты?

– Да, мам. Я пришла пораньше, – откликнулась я.

– О, Боже. Я скоро буду внизу.

– Ты не должна торопиться из-за меня. – Сказала я, зная, что она все равно будет торопиться.

Несколько секунд спустя, мама сбежала вниз по лестнице в белом халате. Заколка держала ее длинные влажные волосы.

– Брин! – Мама просияла и, приблизившись, крепко обняла меня. – Я так рада тебя видеть!

– Я тоже рада видеть тебя, мам.

– Как ты? – она отпустила меня и откинула назад волосы с моего лица, так можно было рассмотреть меня полностью. – Ты в порядке? Они не ранили тебя, ведь так?

– Нет, я в полном порядке.

– Хорошо. – Ее губы сжались в линию, а влажные глаза наполнились болью. – Я так волнуюсь, когда ты в отъезде.

– Знаю, но я в порядке. Честно.

– Я люблю тебя. – Она наклонилась и поцеловала меня в лоб. – Пойду, оденусь. Просто сперва хотела увидеть тебя.

Мама направилась наверх, в свою спальню, а я села за кухонный стол. Даже без макияжа и стремительно приближающаяся к сорока годам, мама до сих пор самая великолепная женщина Дольдасдама. Она была такой красоткой, что могла вызвать тысячу воин.

К счастью, этого не произошло. Хотя их союз с отцом все же имел последствия, и они оба пожертвовали своими титулами и богатством, чтобы быть вместе.

Их отношения были довольно скандальными. Моя мама родилась в Сторваттене – столице Скояре – и она являлась высокопоставленной маркизой. Мой отец также был маркизом из видной семьи в Дольдастаме. Когда маме исполнилось шестнадцать, её пригласили на балл сюда, в Дольдастам, и хотя мой отец был на несколько лет старше, они мгновенно влюбились друг в друга.

Папа занимался политикой и не хотел покидать Дольдастам, так как начал здесь свою карьеру. Поэтому мама сбежала из Сторваттена, поскольку они оба решили, что у них больше возможностей устроить жизнь здесь.

Тот факт, что отец был канцлером и являлся им последние десять лет, являлся очень важным. Особенно учитывая, что его семья, по существу, отреклась от него. Но я всегда думала, что тот факт, что мама такая красивая, помог в его случае. Все понимали, почему он отдал свой титул и богатство, лишь бы быть с ней.

Я хотела бы сказать, что жизнь была легкой для нас с мамой, что Канины были настолько же снисходительны к нам, как и к отцу. Но это было не так.

В других племенах, например у Трилле, с большим пониманием относились к межплеменным бракам, особенно если брак не был среди высокопоставленных особ. Они думали, что это поможет объединить племена. Но Канины смотрели на это по– другому. Никакой романтики за пределами собственного племени, так как могло ослабить благородные родословные, а это было преступлением против самого королевства, и почти приравнивалось к измене.

Возможно, поэтому они более уступчиво относились к маме, чем ко мне. Ее родословная была по-прежнему чистой. Она могла быть Скояре, но незапятнанной. Я была помесью, пародией и на Канина, и на Скояре.

– Как дела с Линусом? – Папа подошел к стойке и налил себе бокал красного вина, затем протянул пустой бокал мне. – Хочешь чего-нибудь выпить?

– Давай, – я села за кухонный стол, а папа налил мне бокал вина прежде, чем присоединиться. – Линус хорошо приспосабливается, он любопытный и добродушный, что упрощает задачу. Прилежно старается выучить все наши слова и фразы. Он даже пытается подражать нашему говору.

Когда следопыты отправлялись на задание, нас обучали разговаривать на том же диалекте, который был распространен в нужной местности, как бы трудно это ни было. Но в Дольдастаме мы возвращались к обычному говору Канинов – смеси канадского и шведского, особенно в аутентичных словах. Чикагский акцент Линуса был не так уж далек, но он вполне успешно пытался подражать нашему.

Папа сделал глоток, затем посмотрел на лестницу, словно ища взглядом маму, и когда он заговорил, его голос был чуть громче шепота:

– Я не говорил ей о Константине. Она знает, что на тебя напали, но не знает, кто.

Папа помешивал вино в бокале, глядя на него, чтобы не пришлось смотреть на меня, затем снова сделал глоток. В этот раз я присоединилась к нему, тоже отпив из бокала.

– Спасибо, – сказала я, наконец, и он покачал головой.

У моих родителей были очень открытые отношения, и я редко узнавала, что у них есть секреты друг от друга. Так что, не рассказав маме о Константине, папа совершил большой подвиг, но я понимала, почему он скрыл эту информацию, и ценила это.

Мама сошла бы с ума, если бы узнала. После нападения Константина на отца, она умоляла нас уехать жить к людям, но мы с папой хотели остаться, и, в конце концов, она смирилась. Аргументом моего отца было то, что здесь, среди других охранников и следопытов, которые в состоянии защитить нас от одного сумасшедшего убийцы, мы в большей безопасности.

Но если бы мама узнала, что Константин снова появился и напал на другого члена ее семьи, это стало бы для нее последней каплей.

Переодевшись в бесформенный свитер и штаны для йоги, мама спустилась по лестнице, взлохмачивая свои влажные волосы рукой.

– О чем беседуем? – мама коснулась рукой моего плеча по дороге к духовке.

– О том, что у Линуса хорошие отношения с родителями, – ответила я ей.

Она открыла духовку и взглянула на то, что запекалось в форме, затем оглянулась на меня:

– Разве так не всегда?

– У подменышей и их родителей? – Я мрачно рассмеялась. – Нет. Обычно нет.

Время от времени казалось, что они даже ненавидели друг друга, и это не было большой диковинкой. Богатые люди жили без детей, когда внезапно в их жизнь впихнули незнакомца лет восемнадцати-двадцати, у которого серьезные проблемы с адаптацией в новой культуре.

Родительские инстинкты чаще всего не были абсолютно мертвы, и невидимые связи соединяли их. В конечном счете, большинство подменышей и их родителей любили и понимали друг друга.

Но это происходило с течением времени. Сперва бывало много стычек и проблем. Подменыши страдали, запутывались и пытались восстать против общества, которое они не понимали. Родители тем временем изо всех сил пытались воспитать человека, который был больше взрослым, чем ребенком, и создать полноценного члена в иерархии Канинов.

– Такая практика всегда казалась мне варварской. – Мама закрыла духовку, очевидно решив, что ужин еще не вполне готов, и села рядом с папой. – Берут ребенка и бросают его в окружении незнакомцев. Я не представляю, как вот так можно расстаться с ребенком. Я бы ни за что не согласилась, чтобы это произошло с тобой.

У Скояре не было подменышей, ни единого. Они зарабатывали свои деньги более честным способом. Население, в основном, рыбачило, и в течение столетий обменивали рыбу на драгоценности и золото. Сейчас это был в основном кредитный бизнес, и они поддерживали свое богатство благодаря большим процентам.

Это одна из причин, почему Скояре так сократились по сравнению с другими племенами троллей. Жизнь не была особо добра или щедра к тем, кто не был потомком знати.

– Практика подменышей не так плоха, как кажется. – Сказал отец.

Мама покачала головой, отметая его ответ:

– Ты не был подменышем. Ты не знаешь.

– Я нет, но мой брат был, – сказал он, и как только мама метнула на него взгляд, я поняла, что он пожалел об этом.

Дядя Эдмунд был на пять лет старше моего отца. Я встречалась с ним всего несколько раз, когда была совсем маленькой, потому что Эдмунд был слегка не в себе. Никто точно не знал, что с ним произошло, но когда я пошла в школу, Эдмунд покинул Дольдастам и теперь кочевал по Субарктике, как бродяга.

– А ведь правда, Ивер, – сказала мама. – И где он теперь?

Папа откашлялся и глотнул вина:

– Это был плохой пример.

Мама снова повернулась ко мне:

– То есть, если мальчик Берлингов вернулся, ты побудешь здесь какое-то время?

Я кинула:

– Похоже на то.

– Ну, хорошо. – Она тепло мне улыбнулась. – Тебе лучше не быть там, когда творится такое безумие.

– Я точно знаю, почему должна быть там, – сказала я, несмотря на то, что знала – лучше держать рот на замке. Это была приятная встреча, и нам не нужно было снова проходить все сначала. Это старый аргумент, который повторялся слишком много раз, но это меня не остановило. – Я должна защищать подменышей.

– У нас не должно даже быть подменышей. Ты не должна рисковать своей жизнью из-за какой-то архаической традиции, – настаивала мама.

– Может, выпьешь стакан вина, Руна? – спросил папа в тщетной попытке вернуть разговор в мирное русло, но и мама и я проигнорировали его.

– Но у нас все-таки есть подменыши. – Я наклонилась вперед, упираясь руками в стол. – И пока они есть, кто-то должен возвращать их домой и бережно охранять.

Мама покачала головой:

– Будучи следопытом, ты поддаешься этой ужасной системе. Ты оправдываешь ее.

– Я не... – я замолчала и продолжила совсем другими аргументами. – Я не говорю, что это хорошо, или правильно...

– Хорошо. – Она прервала меня и откинулась на спинку стула. – Потому что это не так.

– Мама, чем, по– твоему, наши люди должны заниматься? Это происходит в течение тысячелетий.

Она рассмеялась, словно не могла поверить, что я так говорила:

– Это не значит, что от этого все становится лучше, Брин! Просто потому, что что-то происходит в течение тысяч лет, не значит, что это правильно. Каждый раз, когда подменыша оставляют в человеческой семье, они рискуют их детскими жизнями, чтобы потом украсть у незнакомцев. Это больно.

– Руна, возможно сейчас не время, чтобы обсуждать это. – Папа потянулся, положить свою руку на ее. Она позволила ему, но посмотрела на меня с гневом.

– Я не оправдываю воровство, – сказала я.

– Но ты способствуешь этому, – настаивала мама. – Работая на них, по– своему помогая, ты молча соглашаешься со всем этим.

– У Канинов свой образ жизни. Я не говорю о маркизах или следопытах, или подменышах. Я говорю о среднестатистическом жителе, около десяти тысяч человек, которые живут в Дольдастаме, – пришлось ответить, пытаясь разбудить в ней чувство здравого смысла и честной игры.

– У них нет подменышей, – напомнила я ей. – Они зарабатывают деньги. Они учителя и пекари, владельцы магазинов и фермеры. Они содержат семьи и живут спокойно и мирно, ближе к природе. Им не запрещают уехать и, все же, они снова и снова решают остаться. И это хорошо. Ты ведь не знаешь, на что похожа жизнь вне городских стен. Ты нигде не была, кроме Сторваттена и Дольдастама.

Мама закатила глаза, но ничего не сказала, позволяя мне закончить.

– Жизнь людей снаружи в реальных городах не похожа на нашу, – сказала я. – Наркотики, насилие, чрезмерный меркантилизм. Все -товар, даже сами люди. Я знаю, что здесь не идеально. У нас тоже есть проблемы. Но нашу жизнь в целом я ни на что не променяла бы.

– И способ, которым мы поддерживаем эту жизнь с помощью подменышей. – Я продолжила. – Мне жаль, что не было другого пути, лучшего, но и сейчас его нет. И если бы у маркизов и маркиз не было денег от их подменышей, им нечем было бы платить учителям и пекарям, владельцам магазинов и фермерам. Этот город истощился бы и умер. Вот что я делаю возможным.

– Я часть того, что удерживает все это единым целым, и вот почему я стала следопытом. Вот почему я делаю то, что делаю. – Я откинулась назад на стуле, удовлетворенная своими доводами.

Мама сложила руки на груди и в ее глазах светилась смесь сочувствия и разочарования:

– Цель не оправдывает средства, Брин.

– Может так, а может, и нет, – я пожала плечами. – Но я люблю этот город. И я думаю, что и ты тоже.

Усмешка исказила ее лицо:

– И снова ты ошибаешься.

– Ладно, – я вздохнула. – Разве ты никогда не любила место, где живешь?

– Нет, я люблю людей. Я люблю тебя и твоего отца. – Она потянулась и взяла руку отца в свою. – Везде, где вы двое, я буду счастлива. Но это не значит, что я люблю Дольдастам, и это, конечно же, не означает, что мне нравится, что ты, рискуя жизнью, защищаешь его. Я терплю это, потому что у меня нет выбора. Ты взрослая, и такую жизнь выбрала ты сама.

– Это так. И было бы замечательно, если бы каждый мой приезд не превращался в спор по этому поводу.

– Разве неправильно, что я хочу для тебя чего-то лучшего? – Почти с отчаянием спросила мама.

– Да, да, конечно. – Безжизненно ответила я.

– Почему это неправильно? – Она всплеснула руками. – Каждая мать хочет лучшего для своего ребенка.

Я наклонилась вперед и стукнула рукой по столу:

– Это и есть лучшее. Как же ты не понимаешь?

– Ты дешево продаешь себя, Брин. У тебя все может быть намного лучше. – Мама попыталась накрыть мою руку своей, но я отстранилась от нее.

– Так больше нельзя. – Я отодвинула свой стул и встала. – Я знала, что мой приезд был ошибкой.

– Брин, нет. – Ее лицо вытянулось, неодобрение сменилось раскаянием. – Прости. Я обещаю, что не буду больше говорить о работе. Не уходи.

Я отвела от нее взгляд, чтобы снова не поддаться чувству вины и провела рукой по волосам:

– Нет, у меня есть дела, которые мне необходимо сделать. Я не должна была даже соглашаться на это.

– Брин, – позвал отец.

– Нет, мне нужно идти. – Я повернулась, чтобы идти к дверям, и мама встала.

– Милая, пожалуйста, – попросила мама. – Не уходи. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказала я, не глядя на нее. – Я просто... поговорим позже.

Я схватила свои ботинки и сдернула пальто с вешалки. Мама снова повторила мое имя, когда я отрыла двери и вышла, но не оглянувшись. Когда спустилась на грунтовую дорогу, у которой жили мои родители, я сделала глубокий вдох. Холод вошел в легкие и уколол за щеки, но у меня не было возражений. Я даже не надела пальто, предпочитая охладиться. Я просто прижала его к груди, и позволила свежему воздуху очистить мою голову.

– Брин! – позвал меня сзади папа, когда я огибала угол дома.

Случайная курица встретилась мне на пути и, когда прошла мимо, она раздраженно закудахтала. Но я не замедлила темп, пока не услышала шаги папы сзади.

– Подожди, – сказал он, запыхавшись от погони за мной.

Я наконец остановилась и повернулась к нему. Он все еще поправлял пиджак и перешел на шаг, когда приблизился ко мне.

– Папа, я не вернусь туда.

– Твоя мама убита горем. Она не хотела расстроить тебя.