Текст книги "В твоих глазах (ЛП)"
Автор книги: Амабиле Джусти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Глава 11
Франческа
На курсе латиноамериканской литературы есть парень, который всячески пытается со мной познакомиться и завязать разговор. Я заметила его с первых дней, но всегда делала вид, что ничего не происходит.
Сегодня делаю вдох и выдох, как дайвер, который собирается нырнуть с платформы. Вдыхаю и выдыхаю, и сажусь рядом с ним. Я сделаю всё возможное, чтобы грустные мысли стали не более громоздкими, чем несколько песчинок. Я забуду то, что заслуживает забвения, полностью погрузившись в другую себя. Секс может стать отличным противоядием, он может быть подобен цветку лотоса. Когда-то это было лекарство, чтобы убежать от жизни. Теперь это будет другим лекарством, чтобы убежать от первого лекарства.
После появления в поэтическом классе этой квакающей гусыни с сумочкой за пять тысяч долларов и уценённым мозгом, я выхожу, мягко говоря, в бешенстве. Ненавижу даже себя, потому что слышу, как Аксель в моей голове советует мне не плакать. Ему нет смысла уговаривать меня сдерживать слёзы. У меня нет слёз, которые нужно сдерживать. Профессор меня не хочет, поэтому не может быть проблемой. Это плотская рана, нет, даже не рана, это крошечный, малюсенький синяк, который заживёт почти сразу.
Мы с моим университетским другом выпиваем. Он симпатичный, но между глотками безалкогольного коктейля настойчиво пялится на мою грудь. Я не сомневаюсь, вдали от посторонних глаз парень пьёт совсем другие напитки, чем этот мутный коктейль из морковного сока и сливок, но сейчас он изображает из себя трезвенника. Он рассказывает мне кое-что о себе, и я стараюсь проявить интерес: ему 20 лет, зовут Эрик, родом с Гавайев.
– А ты? Откуда ты? – спрашивает он, не отрывая взгляда от моего декольте.
– Они живут со мной, – отвечаю язвительным тоном.
– Кто? – переспрашивает он, не совсем понимая.
– Сиськи. Разве ты не с ними разговаривал?
Парень смеётся и наконец смотрит мне в лицо. Не то чтобы это меня радовало, я бы предпочла, чтобы на меня вообще не смотрели, но, в конце концов, нельзя приготовить омлет, не разбив яйца.
– Ты красивая и милая. И готов поспорить, ты мексиканского происхождения.
– Норвежского, – отвечаю я почти обиженно.
Он прищуривает глаза.
– Норвежского?
– По материнской линии. Мой отец был финном, а бабушка и дедушка – из Стокгольма. – Эрик на мгновение выглядит шокировано, потом улавливает иронию и снова разражается хохотом. – Мои родители были пуэрториканцами, но я всегда жила в США.
– Мне показалось странным. У тебя такие красивые тёмные волосы, совсем не характерные для норвежцев, – он касается пряди моих волос, и мне приходится найти лучшую часть себя, чтобы не порезать ему запястье осколком стакана, разбитого о стойку.
– Не хочешь сходить на вечеринку в следующую субботу?
«Нет, мне не хочется.
Не хочу оказаться посреди толпы пьяных укурков.
Я часто посещала подобные места, и они вызывали у меня отвращение уже тогда, когда я оказывалась среди них и думала, что они мне нравятся».
Но как только я собираюсь сказать «нет», профессор и эта ведьма берутся за руки. Не то чтобы меня это волновало. Как по мне, он может держаться за руки даже с осьминогом. Какое мне дело до этих двоих, они могут повеситься на цепочке от сумочки «Шанель» голосистого-имбецила-с-аденоидами. В следующий момент они даже меняют столик, и он садится ко мне спиной, словно не может вынести риска даже мельком увидеть меня на заднем плане.
Эта реакция вызывает ответную реакцию.
Я соглашаюсь.
Я пойду на эту вечеринку, чего бы мне это ни стоило.
* * *
Я смотрю на Софию, широко открыв глаза. К счастью, она слишком увлечена рассказом об успехах своего Вилли, чтобы заметить моё выражение лица. Мой поднос заставлен чашками, и я стараюсь не уронить их на пол.
– То есть, хочешь сказать, что они взяли его в группу?
– Да! Гитариста, который играл раньше, уволили, не знаю почему.
Я тихо ворчу про себя. Я знаю, почему. Уволили, значит? Ну, конечно, эта новость не изменит моего мнения. Я никогда не вернусь в этот абсурдный клуб.
– В субботу у них будет вечеринка по случаю обновления состава группы. Ты, конечно, будешь там и…
– В субботу у меня уже есть обязательство, – удовлетворённо отвечаю я. Не уточняя, что будь я свободна, не собираюсь появляться в Dirty Rhymes, даже если мне за это заплатят.
– Правда? И куда же ты идёшь?
– Не смотри на меня так, будто я стала фосфоресцировать. Я иду на свидание с парнем.
– Правда?
– С чего такое удивление?
– Обычно ты ни с кем не встречаешься. Многие парни пытаются подкатить, в том числе и Вилли, но ты ноль эмоций. Кто же этот счастливчик? И куда ты пойдёшь? И…
– Не волнуйся так, София, я не собираюсь замуж. Это просто вечеринка в кампусе в честь Хэллоуина.
– О, так ты будешь в маскарадном костюме?
– Мне так сказали, но я не собираюсь наряжаться.
– Тогда будешь более заметной. А у меня сложилось впечатление, что тебе не нравится быть в центре внимания. Если будешь единственной, кто одет нормально, будешь выделяться. Словно ты одетая среди лагеря нудистов. И ты будешь чувствовать себя более голой, чем те, кто раздет. У вечеринки есть тема?
– Да. Кинозлодеи.
– О, как здорово! Ты можешь нарядиться Малефисентой! И потом, она не была настоящей злодейкой, у неё были свои причины, свои секреты, а ты такая же, у тебя золотое сердце под фасадом Джессики Альбы, только ты выше и злее.
– Я не нацеплю себе на голову рога, забудь об этом. И у меня нет золотого сердца.
– Тогда как насчёт Беллатрисы Лестрейндж? Просто закрути волосы и…
– Я не собираюсь наряжаться магом-волшебником.
– А как насчёт Мистик? С твоим телосложением ты бы отлично смотрелась. Обтягивающий синий комбинезон, рыжий парик и…
Я снова сдерживаю её энтузиазм.
– Не ломай голову, ведь я всё равно не надену маску.
– Фух… какая же ты сложная.
– Я не сложная. Я простая.
– Но почему ты тогда идёшь?
«Потому что профессор держал за руку свою одетую в золото курицу.
И потому что я должна с чего-то начать.
И потому что не знаю».
Я равнодушно пожимаю плечами.
– Может, хотя бы парик наденешь? Никакого грима и странной одежды, только парик. Если хочешь слиться с толпой, нужно что-то предпринять. Или, на худой конец, пойдём со мной и Вилли в Dirty Rhymes. – София с надеждой улыбается.
«Даже мёртвой».
– Какой парик? Если он розовый и к нему приклеены бабочки, забудь.
– Он светлый, простой и без странных украшений.
– А где подвох? Мне придётся носить хоботок на заднице?
– Никакого хобота. Только парик и ещё одна маленькая деталь.
– Под кого ты собираешься меня замаскировать? Ну-ка, послушаем.
– Я не скажу тебе, это будет сюрприз. – София хлопает в ладоши с энтузиазмом ребёнка. – Взамен мне нужна услуга.
– Я окажу тебе услугу: надену парик блондинки и не пошлю тебя на хер.
– Ты ужасна, но заставляешь меня смеяться. Будь я лесбиянкой, я бы в тебя влюбилась. Но поскольку я не лесбиянка, мне нравится Вилли. Только он до сих пор не переспал со мной. То есть он считает меня другом, и хотел, чтобы я сопровождала его на прослушивание, но боюсь, что когда он смотрит на меня, то видит дрезденский фарфор, такой, что стоит только до него дотронуться, как он разлетится на тысячу осколков. Поэтому я подумала: не можешь ли мне помочь изменить мой образ? Как Сэнди в «Бриолине»? Хотя бы на субботний вечер. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Я хочу появиться в Dirty Rhymes в образе маленькой стервозной шлюшки и произвести на Вилли впечатление.
– И я одеваюсь как шлюшка?
– Нет, но выглядишь как сука, это да!
Я не могу удержаться от смеха. Девушка не ошибается.
– Хорошо. Я превращу тебя в самую развратную сучку, которую ты когда-либо видела.
– Восхитительно!
– Сучки-стервы не говорят «восхитительно», но мы над этим поработаем.
– Тогда увидимся у тебя дома в субботу днём, чтобы повеселиться, играя с куклами!
– Если ты действительно придёшь с двумя Барби, клянусь, я выброшу тебя из окна. А теперь пойдём и подадим чай, а то он остынет, и Королева Червей вставит нам по первое число.
* * *
София приходит не с двумя Барби, а полная детского ликования. Превратить её в стервозную шлюшку не так-то просто, ведь важна не одежда, не макияж, а отношение. Гель в волосах, тяжёлые тени на веки, помада цвета крови – этого недостаточно, чтобы стать bad girl. Недостаточно и кожаной куртки, если она ходит с походкой леди, или чёрных ботильонов на каблуке и платформе, если она ковыляет в них, как хромой фламинго.
– Ты должна нравиться Вилли такой, какая ты есть, включая дрезденский фарфор, – говорю ей. – А если ты ему не нравишься, пошли его на хер.
– Знаю, но я ещё не вступила в эту стадию. Я доберусь, надеюсь. Сейчас я просто хочу, чтобы этот мудак обратил на меня внимание.
– Просто назвать его мудаком – это уже шаг вперёд. Ты не сказала «милый».
– Но я думаю, что он такой и есть, милашка! В любом случае ты так и делаешь, правда? Ты такая какая есть, и пошли все. Ты не знаешь, как я тобой восхищаюсь. Ты когда-нибудь была влюблена?
Меня передёргивает.
Передёргивает, потому что, как только её вопрос оседает в моём сознании с тяжестью наковальни, я инстинктивно думаю о Маркусе, да, но ещё я подумала и о профессоре. Я ехидно хихикаю.
– Любовь это кидалово, я больше не куплюсь, – говорю я и понимаю, что говорю это скорее себе, чем ей.
– Ты много страдала?
Предпочитаю сменить тему.
– Итак, в кого собираешься меня превратить? В этой маленькой сумке, к счастью, нельзя спрятать ничего громоздкого.
В ответ София достаёт пресловутый белокурый парик и клочок чёрной ткани.
– Это платье?
Она смеётся и подмигивает мне.
– Тебе просто нужно одеться в своей обычной манере, а с этим париком и повязкой на правом глазу ты станешь идеальной Элли Драйвер, прямо из «Убить Билла 2». Ещё я подумала о сексуальном костюме медсестры из первого фильма, но он бы тебе не понравился. Что скажешь?
Я отвечаю, что это великолепно. Надеваю парик и повязку на глаз, крашу губы в ярко-красный цвет, и я готова. Потребовалось совсем немного времени, и я уже не похожа на себя. Мне нравится не быть похожей на себя, с этими фальшивыми жёлтыми волосами, похожими на засахаренную цедру, и с пиратской повязкой. София права: надев маску, я буду больше сливаться с толпой. Люди увидят не меня, не эту кровожадную сучку Франческу Лопес, а суку-убийцу Элли Драйвер.
Вскоре мы обе готовы. Когда спускаемся по лестнице, София пошатывается на каблуках.
– К счастью, я на машине, – заявляет она, держась за перила. – Твой парень заберёт тебя?
– Он не мой парень, и нет, он за мной не заедет. Кампус находится недалеко. Я доберусь туда одна.
– Хочешь, я тебя подвезу?
– Разве я выгляжу так, будто хочу, чтобы меня подвезли? Кроме того, на этих каблуках ты наверняка врежешься в фонарный столб.
– Об этом я не подумала, наверное, мне лучше снять туфли и… Всё в порядке? Что случилось?
Мы только что вышли на улицу, ветер холодный, и меня шатает сильнее, чем Софию на каблуках. Мои широко раскрытые глаза похожи на кричащие рты. Мимо нас, смеясь, проходит группа детей, одетых как волшебники, с рюкзаками, полными сладостей.
Чуть дальше пара в одинаковых костюмах ангела и дьявола шумно разговаривает по одному мобильному телефону.
Но я не смотрю на них. Я смотрю на фигуру подальше, рядом с фонарным столбом, в нескольких метрах позади Софии, которая с тревогой наблюдает за мной.
С колотящимся в груди сердцем я смотрю на галлюцинацию, или, по крайней мере, надеюсь, что это так.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет так».
Я смотрю на самого страшного монстра, с которым могла столкнуться даже в ночь, посвящённую монстрам.
Мой отчим.
* * *
Это галлюцинация.
Это галлюцинация.
Это галлюцинация.
Если я повторю себе много раз, станет ли это более вероятным?
Будь это галлюцинация, она может исчезнуть после того, как я зажмурю глаза и прикажу своему мозгу нажать кнопку ПЕРЕЗАГРУЗКА? Потому что я так и делаю. Зажмуриваю веки, заставляю себя представить, что провожу валиком, пропитанным белой краской, по миру, но он до сих пор там. Возле фонарного столба, в жестоких лучах жёлтого света.
Любой, кто увидел бы его сейчас, не поверил бы, на что он способен.
Не поверила бы и я, если бы не была слишком достоверным свидетелем произошедшего.
Он не более чем старик. Невысокий высохший старик, прикуривающий «Мальборо». В детстве он казался мне выше. Мне казалось, что он касается головой потолка и у него есть когти. Сейчас же его рост не превышает 170 сантиметров, и у него нет когтей. Может, он потерял их по дороге, они выпали у него, как мои молочные зубы? И куда делись тёмные редкие волосы, похожие на гриву? Неужели он потерял их вместе с когтями? Если бы не знала того, что знаю, если бы не знала этого так основательно, что предпочтительнее умереть, лишь бы не знать, я бы почти пожалела его.
Но мне его совсем не жаль.
Попрощавшись с Софией, я поворачиваюсь к нему спиной и иду на другую сторону. Я знаю, угрозы нет, ведь он не любит женщин.
На самом деле он даже не взглянул на меня. Он не узнал меня, с моими светлыми волосами и повязкой на глазу. К тому же за тринадцать лет маленькая девочка сильно меняется, а свинья просто становится старой свиньёй.
Что он здесь делает? В совпадения я не верю, поэтому он должен был прийти, чтобы встретиться со мной. Как он узнал мой адрес?
Я иду достаточно быстро, чтобы отдалиться от него за несколько шагов. И тут меня останавливает чувство ужаса.
Это ночь Хэллоуина, вокруг полно маленьких девочек. Что, если он попытается причинить кому-нибудь вред?
«Нет, этого я тебе не позволю».
Я разворачиваюсь и повторяю свой путь. Элли Драйвер никогда не испытывала той ненависти, которую сейчас чувствую я. У Элли Драйвер не было такой сильной мотивации убивать, как у меня. Ядовитой змеи будет недостаточно, чтобы меня остановить.
Но его больше нет. Фонарь освещает только улицу. Я ищу внутри здания, даже поднимаюсь в квартиру, чтобы проверить, не вошёл ли он каким-то образом и не устроил мне засаду. Я никого не нахожу, кроме своего задыхающегося дыхания, отдающегося эхом, словно в глубокой пещере. Затем ищу отчима снова снаружи и повсюду в квартале, и когда встречаю группы детей, мне хочется сказать им, чтобы они шли домой, спасались. Но потом думаю, что это не значит, что дома они в безопасности, я не была. Я не могу защитить их всех, этих детей, которые роем проходят мимо. И не могу убить всех монстров. Не всех, но одного да. Жаль, что его больше нет.
Может, это и правда была галлюцинация?
Может, я схожу с ума.
Соблазн вернуться домой и оцепенеть от хорошей выпивки, нескольких сигарет и музыки, вливаемой в уши, очень силён, но я сдерживаюсь. Я должна была пойти на вечеринку, и я иду на неё.
В своём состоянии безумия я быстро добираюсь до места назначения. Штаб-квартира братства легко узнаваема в университетском кампусе, в этом городе внутри города, и если бы это было не так, то музыки, суеты людей в странной одежде и разноцветных париках было бы достаточно.
Честно говоря, не ожидала, что Эрик будет ждать меня у входа, но вместо этого он удивляет меня. Я замечаю парня почти сразу благодаря его пламенной улыбке, потому что всё остальное хорошо замаскировано. Он одет и загримирован, как Джокер из «Тёмного рыцаря»: зелёный жилет под фиолетовой курткой, ставший блекло-жёлтым парик, лицо покрыто белой краской, глаза сильно подведены чёрным, а губы очерчены красным.
Он не узнаёт меня, пока не видит моё декольте. Как только его взгляд падает с парика на повязку на лице, а затем на простой чёрный пиджак, под которым ношу белую рубашку с запахом на груди, он, кажется, узнаёт мои сиськи раньше, чем всё остальное.
– Франческа! – восклицает он. – Ты как Элли Драйвер в «Убить Билла»! Тебе не хватает катаны.
Он сильно ошибается. Нет, у меня нет с собой катаны, но только потому, что она была бы слишком громоздкой, и главное – ненастоящей. Терпеть не могу ненастоящее оружие. Однако в кармане моих чёрных джинсов лежит настоящий нож. Интересно, хватит ли его вместо катаны? Гарантирую, – он режет и убивает. Мне запрещено носить его с собой после того, как четыре года просидела в тюрьме за соучастие в непредумышленном убийстве, но бывают случаи, когда необходимость берёт верх над благоразумием. Я схватила его на лету, когда вернулась в квартиру, чтобы проверить, не поджидает ли меня монстр, скрючившись в темноте. Нож хорошо спрятан, я воспользуюсь им только в случае необходимости.
Надеюсь, необходимости не будет.
* * *
Была ли это галлюцинация или нет, но произошедшее встревожило меня больше, чем я готова признать. Я оглядываюсь по сторонам, словно среди этих фальшивых монстров, которые танцуют, пьют и веселятся, в любой момент должен появиться настоящий. Если это не галлюцинация, то здесь ему меня не найти. За мной никто не следил, я была очень осторожна. Если это был он, то у него не получится причинить мне какой-нибудь вред. Так чего же я боюсь, кроме риска окончательно сойти с ума?
Не знаю, но мне страшно. Неспокойно. Каждый локоть, который касается меня, кажется его локтем, каждая маска может скрывать его бледное, морщинистое лицо. Я бы предпочла столкнуться с настоящими Фредди Крюгером, Ганнибалом Лектером и Оно. Я бы не находилась на грани паники и была бы менее напряжена. Временами комнаты дома братства, в котором нет ничего таинственного или мерзкого, как бы кружатся, словно я заперта в гигантском кубике Рубика.
Если это галлюцинация, то единственное, что я могу сделать, чтобы прогнать её, – это отвлечься. А чтобы отвлечься, нет ничего лучше выпивки. И я пью. А после выпивки я наконец-то смеюсь. Я смеюсь, танцую и чувствую себя свободной. Я словно возвращаюсь в прошлое, в то время, когда была панком-подростком, кто напивается каждую ночь, неделями не ходит в школу и курит косяки.
Дом становится многолюднее. Вечеринка прибавляет громкость. Музыка, музыка, громкая музыка.
Люди веселятся.
Я и бутылка пива.
Я и бутылка Jack Daniel's на четверых.
Я танцую на столе.
Нет, это не я, это Элли Драйвер.
Вокруг хлопают в ладоши.
Смеются.
Экзальтированные монстры.
Я уже даже не знаю, где Эрик.
Лица перед моими глазами расплываются, они смешиваются в медленном, размытом исчезновении. А потом, пока я танцую так, как танцует тот, кто должен что-то забыть, с отчаянным желанием рассмеяться, чтобы не заплакать, мой желудок содрогается, как подводная лодка, пока на поверхности бушует шторм, потом… я полностью теряю равновесие.
Не в переносном смысле, или, по крайней мере, не только в переносном. Очевидно, стол меньше, чем ожидалось, и менее устойчив. Внезапно мы падаем вместе.
Грохот. Я лечу. Подводная лодка внутри меня качается, качается и качается. Сейчас я приземлюсь и разобьюсь или растекусь. Так случается с морскими звёздами, когда их оставляют умирать.
Но я не падаю и не умираю. Кто-то останавливает моё крушение. Кто-то меня обнимает.
Я оборачиваюсь, убеждённая, что столкнусь с Джокером с гавайской улыбкой, но вместо этого оказываюсь лицом к лицу с маской Гая Фокса из фильма «V значит Вендетта».
– Ты ошибся, – говорю я маске, смеясь. – Он не был плохим.
– Я знаю, но парень, который продал мне её за пятьдесят баксов, думал иначе. А теперь пойдём, – отвечает приглушённым маской, но от этого не менее обнадёживающим голосом, профессор Байрон Лорд.
* * *
– Ты можешь стоять? – спрашивает он, когда мы подходим к выходу. Ошеломлённая, я прислоняюсь к его плечу. Вроде бы шум вечеринки такой же, как и раньше, но на меня опустилась тишина, пропитанная запахом снега.
Я не отвечаю на его вопрос, ни словом. Я рискую потерять равновесие. На мгновение кажется, что пол пошёл волнами.
Он замечает это и бормочет:
– Не волнуйся, я тебя не брошу.
– Не обращайся со мной как… как…
Я не знаю, как именно. Слова спотыкаются на языке, путаются в голове, шатаются в одном ритме с ногами.
«Дура?
Пьяница?
Инвалид?»
Логично, что подходит всё вышеперечисленное, поскольку только идиотка могла напиться до такой степени, что не может стоять без помощи его рук.
Но другие вопросы выводят танец у меня во рту. Так много вопросов, что я просто не могу произнести ни одного из них.
Мы проходим через французскую дверь и оказываемся на улице. Прохладный воздух, словно ведро льда, ошеломляет и встряхивает меня одновременно. В углу я замечаю небольшой фонтанчик. Купидон в стиле барокко, безвкусная имитация какой-нибудь европейской классики, выплевывает воду из узких губ в форме маленькой буквы «о», словно целует, причмокивая. Я указываю на фонтан и издаю стон.
– Хочешь пить? – спрашивает он.
– Нет, я…
Не успеваю закончить фразу, как начинаю подражать купидону. Только из горла течёт не свежая вода. Меня рвёт в ванночку, что окружает пухлые босые ноги статуи. Я наклоняюсь вперёд и ожидаю, как рухну на колени, но этого не происходит. Профессор продолжает поддерживать меня, хотя и только одной рукой, чтобы я могла наклониться.
«Конечно, он не хочет переспать со мной, меня всегда тошнит у него на глазах.
Уверена, Клариссу не тошнит.
А если её и рвёт, то во рту появляются орхидеи и мыльные пузыри».
Какая абсурдная и нелепая ситуация. Элли Драйвер выворачивает душу при помощи Гая Фокса, который продолжает улыбаться в усы. Ни он, ни я ещё не сняли маски. Я смотрю на кончики искусственных светлых волос и срываю повязку с глаз.
– Пойдём? – снова спрашивает меня.
– Куда?
– Провожу тебя домой.
Я смущённо киваю. Мы продолжаем идти, и я замечаю, что профессор не снимает маску с лица, пока не покидаем кампус. Конечно, он не хочет, чтобы студенты видели нас вместе. Но тогда…
Вопрос, который я хотела задать ему сразу, появился как искра между двумя кремнями.
– Что ты здесь делаешь?
Он молчит и указывает на свой мотоцикл, припаркованный в нескольких метрах от нас на дороге у дома. Guzzi Nevada Aquila Nera. Затем Байрон снимает маску и смотрит на меня, его глаза тревожные и яростные. Он одет так, как одевается по выходным в Dirty Rhymes, когда поёт. Волосы распущены, серьга в виде черепа, чёрная кожаная куртка поверх футболки того же цвета с рисунком четырёх панд с разрисованными глазами, как у Kiss. На руке браслет – громоздкая серебряная цепь, которая сползает с запястья, и кольцо на большом пальце в виде ошейника для злых собак с тремя маленькими шипами.
– Я провожу тебя домой, – повторяет он.
– Но что… что…
«Какая тебе разница, что я делаю?
Почему бы тебе не оставить меня в покое?
Мне было весело и…»
Приглушённый крик рассеивает мои мысли. Профессор испуганно смотрит на меня. Я продолжаю прислоняться к его телу, к его плечу, как маленькая жалкая идиотка. Он гладит мои искусственные волосы, но прикосновение просачивается и распространяется, добираясь до моих настоящих волос, до моей кожи, внутрь.
– Только не домой, пожалуйста.
– Почему?
– Там монстр, – бормочу я. Я ещё не совсем хорошо соображаю, мне лучше, чем раньше, но в себя я не пришла. Я снова вижу огромное извращённое существо с когтями и телом, покрытым щетиной, которое ждёт моего возвращения, скрючившись перед дверью.
– Монстр?
– Не хочу возвращаться домой. Не сейчас, когда… когда не в состоянии себя защитить.
– Я останусь с тобой.
Мгновение меня потряхивает. Мгновение мне кажется, что у меня крылья воробья и сердце больше горла. Я чувствую себя уязвимой. Не хочу, чтобы он сопровождал меня до самого дома. Если монстр не был галлюцинацией, если он настоящий, если расскажу профессору всё о себе, если открою ему, что я грязная и проклята, что меня не спасёт даже сотня крещений, то стану ему ещё противнее, чем сейчас.
Не знаю точно почему, но мне бы хотелось не вызывать у профессора отвращения. По крайней мере, не слишком сильно. Мне бы хотелось, чтобы через несколько лет он не вспоминал меня, как ту слегка распутную студентку, которая вечно попадала в неприятности и блевала на ботинки.
Не говоря больше ни слова, Лорд достаёт тот же серебряный шлем, что и в прошлый раз, и застёгивает его на мне. Движения мужчины деликатны. Я бы хотела закрыть глаза и заснуть с этим воспоминанием. Его глаза больше не яростные, а просто нежные. Его руки создают что-то, похожее на бабочек.
– Парик мы снимем позже, а пока садись на мотоцикл.
– Я не хочу возвращаться к себе домой, – повторяю я.
– Просто держись крепче. Не упади, я не смогу тебя страховать, пока за рулём.
Профессор садится передо мной, и то, как он слегка наклоняется вперёд, крепко сжимая руль руками, заставляет меня дрожать. Это спровоцировано не мотором мотоцикла, не рёвом, не воздухом, не скоростью, и даже не похмельем. Это что-то внутри меня, что-то, что я почувствовала бы, даже стоя на месте и будучи трезвой.
Надеюсь, я ошибаюсь и дело всё-таки в Jack Daniel's.
– Я не хочу домой, оставь меня где угодно, только не дома! – повторяю ему на ухо в тысячный раз. Крепко обнимаю его, прижимаюсь губами к его спине, мои мысли раздувает ветер.
Через некоторое время, словно решив подшутить надо мной, он замедляет ход и останавливается на незнакомой мне улице, перед зданием, напоминающим постройки в Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке. Несколько этажей, серый фасад из шифера, вверх по спирали поднимаются пожарные лестницы, большие оконные стёкла разделены на мелкие квадраты.
Лорд направляется к гаражу, расположенному на первом этаже здания рядом с итальянским кафе. Как по волшебству, медленно поднимается дверь. И тут я понимаю, что в руке у профессора маленький пульт дистанционного управления. Мы входим в помещение, заставленное коробками, сваленными у стены, места для мотоцикла почти не осталось. К стене напротив прикреплён гоночный велосипед.
– Спрыгивай, глазки цвета морской волны, – говорит он, заглушив двигатель.
– Где… где мы?
– У меня дома, естественно, – отвечает он и снова помогает мне со шлемом. – Теперь нам придётся преодолеть пять лестничных пролётов. Ты справишься? В этих старых зданиях нет лифта
Я киваю, а он берёт меня под руку и ведёт к двери в стене на противоположной стороне от той, что уставлена коробками, доходящими до потолка. Не знаю почему, наверное, это снова действие алкоголя в моём организме, но на секунду, жуткую секунду, мне кажется, что один из этих ящиков превращается в морду с острыми зубами и смеётся надо мной, как это делают гиены.
* * *
В квартире профессора на верхнем этаже очень мужественная и в то же время уютная атмосфера. Большие, высокие и без занавесок окна занимают три стены; их так много, что создаётся впечатление, будто находишься в стеклянной комнате. Стены между этими «глазами» выполнены из грубо побелённого кирпича. Пол выстлан деревом тёмного цвета ценной породы и изношен, а немногочисленные предметы мебели кажутся его разноцветными продолжениями, тоже тёмные и не новые. В квартире нет разделения на комнаты, только единое пространство, похожее на лофт, с двумя кожаными диванами шоколадного цвета, системой для прослушивания музыки, книжным шкафом, железной лестницей, ведущей в мансарду, и за низкой стеной из того же белёного кирпича, что и стены, небольшая, но броская кухня необычного цвета – насыщенной лесной зелени.
Я сразу же замечаю две большие картины. Одна выполнена из смешения ярких красок, похожих на кусочки радуги. Их словно оторвали от неба и поместили в раму. Другая гораздо более странная: она состоит из сотни компакт-дисков, приклеенных прямо к стене и образующих мерцающий цветной прямоугольник. Я подхожу ближе и понимаю, что это настоящие музыкальные диски, всем им не менее 20 лет, с именами исполнителей и оригинальным оформлением. Это победа контрастов. Например, рядом с зелёно-жёлтым диском Боба Марли стоит чёрно-белый с концертом Брамса и так далее.
– Позволь представить тебе мой дом, – говорит профессор.
И что мне теперь делать?
Допустим, я догадаюсь, где находится ванная комната. Затем я понимаю, что она располагается практически в центре лофта, а аксессуары расположены между окном и стеной, другим окном и стеной, в соответствии с уединением, которое требуется каждому предмету мебели. У стены стоит оцинкованная ванна, затем шкаф с полотенцами и солью для ванны напротив окна, затем умывальник с зеркалом у другого кусочка стены и напротив выставлена большая плетёная корзина. Туалет в соседнем углу можно отгородить перегородкой из дерева и бамбуковых тростей.
– Когда у тебя гости и кому-то приспичит, они делают свои дела там, где все слышат и видят? – спрашиваю я.
– У меня бывает мало гостей. Я нечасто встречаюсь со старыми друзьями, большинство из которых живут в Вашингтоне и Мэриленде. Когда они навещают меня, то без проблем делают это за перегородкой. А что делать с проходящими гостями, я не знаю. Не хочешь присесть? Я сварю тебе кофе.
– Ты только и делаешь, что варишь мне кофе.
Профессор улыбается и подходит ко мне. На мгновение я не понимаю, что он пытается сделать, но он приближается, шаг вперёд, ещё шаг, протягивает ко мне руки и… сдёргивает с меня парик. Он запускает пальцы в мои настоящие волосы, и я чувствую сладкую дрожь, которая доходит до ног.
– Брюнеткой тебе идёт больше. Если хочешь сходить в туалет – иди, из кухни я не смогу наблюдать, даже если захочу. Однако гарантирую тебе, – я человек воспитанный. И буду смотреть, только если сама попросишь.
– Этого… не… случится… никогда, – протестую я, морщась от начинающейся головной боли.
– Я уже говорил тебе, что «никогда» – понятие переоценённое. Я и сам совершил ошибку, переоценив его. – Профессор улыбается мне и на мгновение задерживает палец на моей щеке, на месте раны, что нанёс Род. Касается её контура с мягкостью, которая не причиняет мне боли, хотя шрам ещё свежий.
– Почему я здесь?
– Потому что ты не хотела возвращаться в свой дом, помнишь?
– Да, но… здесь… это неправильно.
– Есть битвы, которые суждено проиграть, – загадочно говорит он. – Сейчас я сварю тебе кофе. Не предлагаю тебе средство от похмелья моих университетских лет. Просто знай, в него входил вустерширский соус и сырые яйца. Но у меня такое чувство, что тебя снова стошнит.
Я качаю головой и слышу в черепе звон, похожий на столкновение стеклянных шариков. Во рту пересохло и вкус помойки. Подхожу к зеркалу странной ванной комнаты и не могу не ужаснуться. Бледная, волосы взъерошены, макияж размазан. Похожа на Джокера из «Тёмного рыцаря». Это заставляет меня задуматься об Эрике. Интересно, заметил ли он, что я ушла? Может, мне стоит ему позвонить…
«Но кого волнует Эрик.
Я хочу остаться здесь.
Проклятье, я хочу остаться здесь с профессором.
Нет никаких сомнений – я надралась до чёртиков».
Умываю лицо с мылом. Вообще-то, мне нужно в туалет, но я чувствую себя неловко. Я на самом деле нелепая. Что это за девственная скромность? Разве он уже не видел всё, что там есть? Я брала его в рот и позволила проникнуть в себя, так что не понимаю, чего мне стыдиться. Поэтому я смотрю на перегородку, оставляю всё как есть и делаю то, что должна сделать.
