Текст книги "В твоих глазах (ЛП)"

Автор книги: Амабиле Джусти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Однако он не сказал ей об этом, боясь напугать. Байрон боялся, что, если Франческа не испытывает к нему таких же чувств, она убежит. А он не хотел, чтобы она снова сбежала.

– Это будет продолжаться до тех пор, пока будем считать, что это правильно. Но я так и не услышал, согласна ли ты с этим. Я имею в виду… хочешь ли ты быть со мной? Быть только моей?

Франческа посмотрела на него долгим, глубоким взглядом. Наконец она опустила веки и прошептала:

– Да.

* * *

– Расскажи мне что-нибудь о… Маркусе, – пробормотал Байрон несколько дней спустя, едва забрезжил рассвет. Их жизнь была заключена в этих стенах, среди простыней на этой кровати, израненной ударами необузданной страсти. Каждый день оба ходили на работу, виделись в университете, на улице игнорировали друг друга, а дома жили обнажёнными. Закрыв дверь перед лицом всего мира, они вновь и вновь занимались любовью. Байрон перестал появляться в клубе по вечерам, кроме субботы. Всё время посвящалось Франческе. Было приятно проводить время вместе, и просто потрясающе вместе просыпаться и болтать о пустяках, прежде чем она уходила в кафетерий на утреннюю смену.

Однако этим утром Байрон решил задать ей именно этот вопрос. Он сразу же почувствовал, как напряглась Франческа в его объятиях. И всё же ему хотелось знать. Он даже готов был ответить взаимностью с некоторыми воспоминаниями об Изабель, но Франческа не выглядела заинтересованной. Это задевало его, создавалось трагическое впечатление, что он ей безразличен, что она хочет жить только настоящим, игнорируя прошлое и не задумываясь о будущем. Байрон же, напротив, думал о нём. Он с нетерпением ждал окончания первого семестра, чтобы испытать эту любовь без притворства и страха, на людях. Однако поскольку был честным человеком, Байрон уже решил, что на выпускном экзамене его заменит коллега. Он собирался что-нибудь придумать, ему необходимо было сделать так, чтобы кто-то другой оценивал студентов. Оценивал Франческу как студентку. Байрон не был уверен, что сможет быть беспристрастным. На занятиях уже было достаточно сложно разговаривать не только с ней, читать и комментировать стихи, рассказывать о жизни поэтов и символизме их слов, не глядя ей в глаза.

– Прошу тебя, доверься мне, – настаивал он, крепче прижимая её к себе. – Расскажи мне о нём, о себе. Он был важен для тебя. Я хочу знать.

Несколько мгновений Франческа молчала.

– Маркус спас мне жизнь, – наконец сказала она.

– В каком смысле?

– Во всех смыслах. Я… я была проблемным ребёнком, склонным… влипать в неприятности.

Байрон улыбнулся в темноте, улыбка была полна меланхолии. Он представлял Франческу именно такой: порывистой, непокорной, на краю пропасти.

– И он спас тебя, научив уважать правила?

Франческа рассмеялась, импульсивным, искренним смехом.

– Маркус? Уважать правила? О нет, он был похож на меня! Мы были двумя… двумя безумцами. Но он спас меня, дав почувствовать, что я не так одинока. У меня никого не было, он был моей единственной семьёй в течение многих лет. А потом всё закончилось. Больше нечего сказать.

– Почему всё закончилось?

– Я тебе уже говорила. Его чувства изменились. Он влюбился в другую. По-настоящему влюбился, я имею в виду. Я была просто… боевым товарищем. Подстраховкой. То, что в определённый момент жизни тебе необходимо. Потом ты учишься делать тройной кувырок один, вернее, вместе с другим гимнастом на трапеции, которому ты слепо доверяешь, и сетка тебе больше не нужна.

«Ты всё ещё любишь его?

Скучаешь по нему?»

Это сомнение заставило его вздрогнуть. И Байрон решил, что больше не будет спрашивать её об этом. Пока не поймёт, что она чувствует к нему, он не намерен больше знать, как сильно она любила и, возможно, всё ещё любит другого.

– Что ты хочешь делать, когда вырастешь? – вместо этого спросил он. – После выпускного, я имею в виду.

На этот раз Франческа не сомневалась.

– Я бы хотела написать историю, которая у меня в голове. Но у меня пока не хватает смелости.

– Это было бы здорово. У тебя есть материал. У тебя есть сердце. Могу я быть твоим бета-ридером?

– Не знаю. Боюсь, тебе не понравится моя история. В ней много насилия, крови и мести. Она похожа на меня.

– Ты гораздо больше, чем это, но я уверен, что мне понравится.

– Кто знает.

– Я докажу.

Франческа снова рассмеялась.

– Как думаешь, ты ещё будешь рядом, когда я закончу писать свою историю? Это займёт некоторое время, и к тому моменту ты тоже найдёшь себе другого гимнаста на трапеции.

– Этого никогда не случится.

Франческа вывернулась из его объятий. Байрон не мог видеть её отчётливо, но был уверен, – она смотрит на него с огнём в глазах.

– Не делай этого, – пригрозила ему. – Я знаю, что ты собираешься сказать. Обещания, основанные на вечности. Но вечности не существует. Я уже слышала эту сказку, в неё верят только дети. А я давно выросла. Пожалуйста, давай поговорим о чём-нибудь другом.

Потакать ей было так утомительно и больно. Желание сказать, – я тебя люблю, – было едва ли не более властным, чем желание заняться любовью. А желание заниматься любовью всегда было насущным. Если бы Франческа знала, сколько планов он строил, как представлял себе их следующие шесть месяцев, и год, и последующие годы… Байрон хотел продать этот дом, купить побольше, настоящий дом с «грёбаными» дверями. Он хотел, чтобы у неё был сад, полный растений, может быть, оранжерея. А теперь, в плане, придуманном его живым воображением, Байрон видел ещё и комнату, где она могла писать. Он хотел путешествовать, возить её повсюду, спать в спальном мешке в Гранд-Каньоне или в пентхаусе самого высокого небоскрёба в Куала-Лумпуре. Побывать в Европе. Родить детей. И любить её до конца своей земной жизни.

«Обладай Франческа способностью читать мои мысли, она бы сочла меня сумасшедшим.

А может, я и есть сумасшедший.

Я безумно влюблён и не вижу ничего, кроме своей жизни, полной её».

Но в данный момент лучше действовать осторожно. Поэтому, стараясь не задавать ей миллион вопросов и не вытягивать из неё миллион обещаний, Байрон просто спросил:

– Не слишком ли далеко зайду, если приглашу тебя провести со мной День благодарения?

Напряжение в мышцах Франциски ослабло.

– Нет, еженедельные планы допустимы.

– Отлично, тогда как насчёт того, чтобы вместе поехать на Кейп-Код? У меня там дом, он принадлежал моей матери, и я не ездил туда уже… очень давно. Мы могли бы уехать в среду и вернуться в воскресенье. Четыре дня только для нас. Занятий не будет, а в клубе справятся и без меня.

– Я… никогда там не была. Говорят, место чудесное… – Её голос был таким взволнованным, почти по-детски счастливым, что Байрон почувствовал острую нежность.

«Ты, как никто другой, возбуждаешь меня и делаешь нежным. Какое прекрасное сочетание чувств. Ты – моё личное заклинание».

– Весь полуостров очень живописен. Дом расположен в Провинстауне, на пляже. Тебе понравится.

– А нет риска, что нас кто-нибудь… кто-нибудь увидит?

– Там гуляют в основном туристы. Большинство моих знакомых предпочитают Мартас-Винъярд, курорт для богатых придурков, но мы будем держаться подальше от острова.

– Конечно, скажут, что я беспринципная шлюшка. Ты вежлив, как джентльмен девятнадцатого века, красив как бог викингов, трахаешься как бог викингов, у тебя самый сексуальный голос в мире, ты готовишь как шеф-повар, любишь поэзию, и у тебя даже нет недостатка в деньгах. Если бы сказала, что при первой встрече с тобой ты выглядел как неудачник, обкуренный и даже как студент-грязнуля, но несмотря на это… ты сразу же произвёл на меня впечатление, никто бы не поверил.

– Ты серьёзно?

– Что из перечисленного вызывает у тебя сомнения? То, что ты красавчик, ты знаешь, не стоит лицемерить: эхма, а этот красавчик в зеркале – это я? Эти глаза, этот нос, эта попка – они принадлежат моему величеству? – Франческа сидела обнажённой на кровати и сделав свой голос серьёзным, стала смешно подражать. – Если это может тебя убедить, то большинство студенток так думают.

Байрон не удержался и расхохотался.

– Почти все? Значит, кто-то не согласен?

– Лично я слышала, как одна цыпочка сказала, что ты немытый блондин с бородой пещерного человека. Но по-моему, она была ревнивой шлюхой. Ты не немытый, твои волосы цвета бронзы и меди, твоя борода не такая уж длинная, хотя вынуждена признать, не смотря, что тебя воспитывали лучшие учителя, ты немного пещерный человек.

– И разве это плохо?

– Я бы так не сказала. В постели ты похож на пещерного человека больше ожидаемого. Видя тебя в этих докторских очках, невозможно представить, на что ты способен и, что ещё важнее, как долго ты способен это делать. Нет, не улыбайся как идиот, я не делаю тебе комплимент, это просто правда.

– Даже когда ты говоришь, что я сразу тебя поразил? В хорошем смысле или в плохом? На самом деле в то утро мне было очень хреново. Я проснулся поздно, даже не успел переодеться и…

– И я не могла отвести от тебя взгляд. Ты показался мне довольно противным. Да, думаю, я возненавидела тебя с первого мгновения. С этой твоей ухмылкой на губах. Но… теперь я тебя больше не ненавижу. – Она сделала паузу и опустила взгляд на простыню, спутанную вокруг её ног. Франческа покусывала губы с совершенной невинностью, словно продолжая размышлять о чём-то беспокойном. Наконец она повторила: – Всё равно все сказали бы, что я беспринципная шлюшка.

– Любой, кто скажет такое в моём присутствии, в итоге останется без одного яичка и с новым набором зубов.

Франческа посмотрела на него медленным, мягким, почти измученным взглядом.

– Ты ведь так не думаешь, правда? Что я оппортунистка, имею в виду. Если считаешь меня шлюхой, мне всё равно.

Байрон потянулся к ней и толкнул обратно на кровать. Он пригвоздил её руками и взглядом.

– Не продолжай, я не хочу, чтобы тебе первой понадобились новые зубные протезы. – Она замолчала, откинув голову на противоположную сторону подушки. Байрон дотянулся своими губами до её губ. Нежно поцеловал. – Ты фея, которая пришла на землю, чтобы спасти мою душу.

– Почему твоя душа нуждается в спасении?

– Ни одна душа не застрахована от этой необходимости, за исключением самых маленьких детей. Никто несовершенен, даже те, кто кажутся таковыми. Даже у тебя, например, есть ужасный недостаток.

– Всего один? И какой же?

– Тебе нравится Синди Лопер. Как бы то ни было, думаю, отныне она будет нравиться и мне. Я больше не смогу отделить Time After Time и True Colors от образа твоего великолепного тела посреди крема тирамису.

Смех Франчески порадовал его.

– Синди мне нравилась, когда я была маленькой, слушала её песни, когда мне было двенадцать. Потом… потом я перестала. А на днях, не знаю почему, мне захотелось послушать её снова. Словно мне снова двенадцать. Прежде чем… – Она сделала паузу, посмотрела на него, снова прикусила губу, а потом продолжила: – То есть до того, как умерли родители. Но хватит грустить, расскажи мне о Кейп-Коде.

Они лежали рядом, обнявшись, и, пока говорил, Байрон ни на секунду не переставал гладить её по волосам. Он рассказал ей всё о Кейп-Коде, и, в частности, о Провинстауне. О песчаных пляжах, маяках, домах в колониальном стиле, о китах, пересекающих океан, о парусниках, рассекающих воду, словно белые ножи. Он рассказал ей всё – или почти всё. Но главного он ей не открыл. Он боялся, что, если расскажет, Франческа откажется и не поедет.

«Я расскажу ей об этом позже, когда буду уверен, что она сможет понять и принять глубокий смысл».

Внезапно будильник издал свою обычную назойливую трель.

Франческа потянулась в его объятиях.

– Мне пора на работу, профессор.

– Гм…

– Что это за гримаса?

– Я видел тех засранцев, как они крутятся вокруг тебя.

– Один мне особенно запомнился. Он вошёл, почти с отвращением посмотрел на меня, заказал кофе, а когда вышел, тут же выбросил его в мусорное ведро. Кто знает, для чего он приходил на самом деле? А теперь подвинься, мне нужно идти собираться, а то меня уволят и с этой работы, а я не могу себе этого позволить.

– Ты же знаешь…

– Что у меня есть богатый поклонник, который мог бы содержать меня, и нет смысла ходить на работу в кафе, где все пялятся на мои сиськи? Ты это имел в виду?

– Я имел в виду, что ты можешь найти что-то получше.

– Я никогда не найду ничего лучше. В мире нет такого заведения, где мне нравилось бы работать официанткой. Но сейчас я не могу позволить себе ничего другого. И нет, не делай такое лицо, я знаю, что ты собираешься сказать. София тоже предлагала, но я не пойду к тебе работать, даже под угрозой смерти.

– Ты не поняла, я не хочу, чтобы ты работала со мной! У меня и так появилась язва после пяти минут, проведённых в том кафе. Только представь, что мне придётся мириться с десятками парней, которые каждую ночь раздевают тебя глазами!

– Я могу о себе позаботиться, не забывай об этом.

– Знаю, но дело не в этом. И вообще… Надеюсь, тебе не придётся никого зарезать. Ты всегда носишь эту безделушку с собой?

– Не всегда. Зависит от того, что подсказывает мне шестое чувство. Сейчас она зарыта на дне моего рюкзака. Кстати, о рюкзаке, мне нужно тебе кое-что отдать.

Обнажённая как статуя, Франческа встала с кровати и опустилась на колени на пол. Байрон уставился на её спину, округлые ягодицы, подошвы ног, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не взять её именно в этой позе, без прелюдий и слов.

– Вот, – сказала Франческа, поворачиваясь. В одной руке у неё было несколько банкнот. – Это мой вклад в содержание дома. Я буду платить тебе каждую среду. Я прикинула и думаю, что смогу давать тебе двести пятьдесят долларов в неделю. Тебя это устроит? – Она положила деньги на прикроватную тумбочку, а затем направилась к лестнице.

– Если скажу, что они мне не нужны, что ты сделаешь?

– Уйду из этой квартиры и не вернусь.

– Чёрт возьми, какая ты жёсткая.

– Сейчас самый жёсткий – это ты, но у меня нет времени. Тебе придётся продержаться до вечера.

Байрон рассмеялся, бросив взгляд на себя и на бодрость собственного тела. Когда Франческа исчезла внизу, он громко сказал ей:

– Женщина оставила мне на тумбочке двести пятьдесят долларов, вау, вот это новый опыт! Однако, не зная расценок на некоторые услуги, не пойму, радоваться мне или обижаться.

Он смеялся, перегнувшись через перила, а Франческа, окутанная лучами рассвета, показала ему средний палец и рассмеялась в свою очередь.

* * *

Байрон поднял лицо к небу. Солнце пыталось пробиться сквозь стену серых туч, но в основном терпело поражение. Изредка, правда, пробивалось несколько лучей, словно холщовый мешок пронзал свет фонарика, и в эти мгновения Байрон находил в себе мужество сделать ещё один шаг.

Он уже полчаса стоял перед воротами, не в силах пройти через них. Байрон пообещал Франческе сходить за припасами и вернуться очень скоро. Он оставил её в доме созерцать вид на Атлантический океан, который, казалось, вот-вот ворвётся в комнаты через окна.

Так что ему лучше поспешить.

«Поторопись. Она ждёт тебя».

Мысль о её заворожённых глазах, о восторженной, почти детской улыбке, когда развернёт подарок и найдёт внутри нечто более прекрасное, чем ожидала, мысль об ожидающем его счастье заставила Байрона на мгновение забыть о несчастье, которое ждало его впереди.

Наконец он вздохнул и заставил себя принять решение.

Он прошёл через ворота.

Выбираясь из своего рода лабиринта, образованного зеркальным мрамором, что был разбросан через равные промежутки, Байрон искал то, что интересовало его. Голова кружилась, его лихорадило, и в то же время он был так решителен, что боялся самого себя.

И вот оно нашлось.

Всегда на своём месте.

Фотографии не было, только имя, высеченное на камне.

ИЗАБЕЛЬ ДЖЕФФЕРСОН ЛОРД

РОДИЛАСЬ 3 ОКТЯБРЯ 1983 ГОДА

УМЕРЛА 27 НОЯБРЯ 2014 ГОДА

ПУСТЬ АНГЕЛЫ ДАРУЮТ ТЕБЕ ПОКОЙ

Воспоминание о том ужасном дне одолевали Байрона вместе со страхом, что он всё сделал неправильно, в том числе и это паломничество.

Байрон не хотел тревожить мёртвых или обескураживать живых, он просто хотел попрощаться. Ему казалось, что в этом единственном месте на земле, которое Изабель не ненавидела, единственном месте, где она не чувствовала себя гонимой всем миром, а также в месте, где, как это ни парадоксально, после стольких войн она позволила себе отправиться в последний путь, было легче быть услышанным.

Он огляделся: на маленьком кладбище в Труро никого не было. Только он и Изабель, лежащая под поросшим лишайником надгробием.

«Прости меня, детка, я никогда не переставал тебя бросать».

Он наклонился и положил на траву жёлтые герберы, которые принёс с собой. Разбросал их вокруг, продолжая вспоминать её имя. Мысленно, Байрон бесконечно повторял только эти слова. «Прости меня, прости меня, прости меня…» Он повторял их целый год для своей души, которая представлялась ему объятой пламенем, для её души, которая наверняка жила на облаке. Он предал Изабель тысячью способов. Даже тем, что не заставил её лечиться. Он должен был быть более решительным, он должен был любить её, должен был заставить её полюбить жизнь. Вместо этого он просто с ней смирился и занялся выживанием. Их обоих.

Если бы рядом с ней был по-настоящему любящий муж, всё закончилось бы иначе. Он бы помог ей. Не просто спас, а поддержал. Не терпел, а поощрял. Не страдал, а желал.

Вместо этого был он, глупый мальчишка, превратившийся в эгоистичного мужчину. Мужчина, который верил, что, приехав в тот же день и извинившись перед ней самым торжественным образом, он действительно получил прощение. Мужчина, который хотел жить.

«Я абсолютно плохой человек, потому что вместо того, чтобы приехать на Кейп-Код одному на годовщину твоей кончины, я взял с собой другую женщину.

Я взял её с собой, потому что хочу всё ей рассказать.

Я расскажу ей о тебе, расскажу ей о себе.

Я возьму своё сердце, свою историю, свои ошибки, маленького замаскированного монстра внутри меня и покажу ей всё.

Я должен рискнуть.

Хочу, чтобы она знала, что я не тот принц, которого придумала, не тот хороший парень, которого она себе представляет.

Герой без изъяна и страха.

Я всего лишь мужчина».

Ветер трепал его волосы, вдалеке кричала чайка, словно раненый ребёнок. Затем у Байрона промелькнула странная мысль.

«Дашь знать, что ты простила меня?

Пошлёшь мне знак?

Если твоя душа свободна и спокойна, ровно через десять минут раздастся крик другой чайки.

Это будет означать, что ты в мире с собой и со мной».

Байрон быстро понял, что это очередное эгоистичное соглашение. Ему неинтересна Изабель, а слишком интересен он сам. Вокруг него непрерывно кричали чайки. Ему следовало бы придумать что-нибудь более надуманное: например, чтобы над надгробиями пролетел дракон.

Но дело сделано.

Он ждал чайку.

Шли минуты.

Гораздо больше десяти.

Казалось, что все чайки мира, и уж точно чайки Кейп-Кода, умерли в унисон. Абсолютная тишина, только ветер шумел среди надгробий.

Неужели Изабель таким образом демонстрировала ему свою несговорчивость?

Эта тишина внушала Байрону мрачную уверенность в опасности. В нём почти чувствовалась угроза. Словно Изабель говорила ему: «Я не только не простила тебя, но и намерена отомстить».

Байрона охватило яростное беспокойство. Не бросив даже последнего взгляда на надгробие, он поспешил прочь с кладбища. Десять миль, что отделяли Труро от Провинстауна (четверть часа езды на арендованном автомобиле), показались ему десятью тысячами. Дорога была свободной, было нежарко, но Байрон начал потеть от волнения, будто стоял в вечной пробке под палящим солнцем.

В прошлом году он также отправился покупать продукты.

Он попросил Изабель подождать его.

Она улыбнулась ему без улыбки.

И когда вернулся, Изабель не было дома, он искал её повсюду и нашёл висящей на маяке Race Point Light. Свисая с балюстрады, жена покачивалась на холодном закатном ветру, как грустная кукла.

Не то чтобы Байрон верил, что Франческа может подражать ей, или что призрак Изабель реально может размышлять о мести, как в фильмах ужасов.

«Меня мучает чувство вины. Франческа будет гулять по пляжу, и когда увижу её, улыбнётся мне правдивой улыбкой».

Он резко затормозил на песке, рядом с фасадом деревянного дома серо-белого цвета. Выпрыгнул из машины с нетерпением безумца.

Он даже не успел вручить ей подарок. Сюрприз. То, что он создал специально для неё за несколько дней до этого.

«Ты отдашь ей сейчас. Прекрати паниковать».

Байрон вошёл в дом и громко её позвал. Франческа не ответила. Он искал её повсюду. Но её прекрасной тени не было видно. Перегнувшись через перила веранды, выходившей на океан, Байрон посмотрел направо и налево, но не заметил даже человеческого силуэта.

Он позвонил ей на мобильный телефон. Аппарат оказался выключен.

Её багажа в доме больше не было. Единственное, что он нашёл у окна, – замшевые перчатки. Франческа взяла с собой перчатки? Для чего они ей?

Тогда и только тогда, бегом, как отчаянный человек, он преодолел полмили, отделявшие дом от маяка. Он увидел его вдалеке, серо-чёрный, возвышающийся прямо над морем среди песчаных дюн и колючих сорняков. Рациональная сторона Байрона, отрицавшая, категорически отрицавшая возможность повторения истории, утонула в мутном болоте паники.

Наступали сумерки, и всё вокруг стало настолько грустным, что Байрон понял – он плачет. Он приблизился к маяку, и его глаза уставились на балюстраду. Зелёные зрачки казались чёрными в тени умирающего солнца.

Но там никого не было. Не одного задушенного тела.

Облегчение длилось лишь мгновение.

Ведь даже если она не умерла таким жестоким способом, Франческа всё равно исчезла.

* * *

Байрон искал Франческу по всем окрестностям, но тщетно. Он расспрашивал всех, кого встречал на улице в Провинстауне. Никто не видел девушки с такими чертами. Как такое возможно? Франческа везде выделялась, она не могла остаться незамеченной. Он даже обратился в полицию, но молодой, суетливый офицер сказал ему, что нельзя заявлять о пропаже человека, который отсутствовал всего несколько часов. Должно пройти не менее двух дней.

«Два дня? Боже мой, я умру раньше».

Мобильный телефон Франчески постоянно был выключен. Из дома пропали все её вещи. Поэтому на рассвете Байрону ничего не оставалось, как вернуться в Амхерст.

Во время путешествия он погрузился в полную тишину, которая была не только естественным отсутствием слов, поскольку он был один, но и отсутствием мыслей. Страх притупил его разум вместо того, чтобы освободить. Словно таким образом он пытался защититься от боли, подозрений, уверенности в том, что с ней что-то случилось. Байрон словно погрузился в пузырь, сдерживая разгон своего сердца, заставляя себя надеяться, что Франческа дома, что она ждёт его там, что у каждого её поступка есть логическое объяснение.

Но нет. В лофте всё было так, как они оставили утром перед отъездом. Её растение стояло в темноте, к несчастью, лишённое цветов.

Байрон задавался вопросом, так ли чувствовала себя Изабель, так ли она жила. Она всегда испытывала эту безоговорочную панику? Это удушающее чувство? Это всепоглощающее ощущение угрозы? Если бы так жил, то в каждое мгновение своих тридцати лет, он прекрасно понимал её боль, мучения, её угасшую и часто враждебную улыбку. Что касается его, то Байрон боялся, что сходит с ума. У него не было ориентиров. Он не знал, что делать, где её искать.

Внезапно в смятении паники, лишившей его рассудка, ему на ум пришла София. Он позвонил и спросил её о Франческе, но девушка ответила загадочно и тревожно:

– Я думала, она с тобой. Сегодня утром её искали многие. Что случилось? Стоит ли мне беспокоиться?

Байрон не успел ничего ответить, как услышал отчётливый стук в дверь.

Неужели это она?

С мобильным телефоном в руке и новой надеждой в сердце он бросился открывать.

Но это была не Франческа.

Перед ним стоял незнакомец ростом под два метра, с короткой стрижкой, серыми глазами и племенной татуировкой на шее. Незнакомец, внушительный, как дерево, с грозным выражением лица, который без лишних предисловий вошёл в квартиру и спросил в свирепой манере:

– Где она?

Незнакомец, который, в общем-то, был не таким уж и незнакомцем.

Хотя Байрон никогда его не видел, он был уверен, – это Маркус.