Текст книги "В твоих глазах (ЛП)"

Автор книги: Амабиле Джусти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава 10

Будь я вещью, то была бы чашкой с трещиной с нарисованной цаплей,

Карандашом, грифель которого сломан острием ножа для писем,

Масляной лампой, сжигающей своё собственное сердце из пакли,

Книгой, страницы которой использовали поколения грязных рук.

Будь я цветком, то была бы подснежником в полупрозрачной ледовой корке,

Горбатым подсолнухом, посвятившим себя земле,

Орхидеей, испачканной кровавым дождём,

Нарциссом, который больше не может смотреть на свои лепестки в озере.

Будь я животным, я была бы касаткой, запертой в музыкальной шкатулке,

Ласточкой, уронившей компас во время полёта,

Лошадью с сухожилиями, перерезанными живой изгородью из щепок,

Тигром, мяукающим на самой высокой ветке засохшего дерева.

Будь там ты, ты бы знал, как посеребрить трещину,

Отомстить ножницам для писем,

Пробиться сквозь тьму, не обжигаясь, и сделать,

Чтобы сквозь меня проникал лишь ветер твоих пальцев.

Если бы ты захотел меня, я бы сломала ледяную корку,

Я бы склонила шею к свету,

Я бы позволила горной воде омыть меня,

Превратила бы весь мир в зеркало.

Приласкай ты меня, и море нырнуло бы в ящик,

Кометы раскрасят свой курс,

Мои ноги вскочили бы на вершину баобаба,

Мой рёв разбудил бы кваггу.

Но тебя нет рядом, меня ты не хочешь и не прикасаешься ко мне,

Ты спрятал смелость в ящик,

Ты украл её из моих глаз и рук,

И оставил мне ведро пепла в залог.

Если бы я не была самой собой, я бы обязательно стала кем-то другим,

И любой другой, кем я бы ни была, был бы лучше меня самой,

Потому что я – это способ сказать «смерть»,

Потому что я – это способ сказать «ничто».

* * *

Он не должен был смотреть на неё, не должен был интересоваться тем, что она делает, где сидит, как одета, выражением её лица. Он должен вести лекцию так, будто ничего не произошло. Словно воспоминания о случившемся и трёхмерная боль от её стихов не терзали его уже три дня.

Как могла молодая женщина с таким бойким языком и ослепительной красотой написать слова, которые, казалось, родились в сердце из стекла и выросли в изуродованном теле?

Это противоречие притягивало Байрона, тревожило, но он заставил себя не связываться с ней – ни в коем случае, – заставил себя не говорить об этом вслух. Чтобы убедить себя, он повторил про себя несколько речей, во главе которых уже не стояло просто «она твоя студентка, ты совершил ошибку, ты вёл себя как мальчишка в период пубертата». Добавился гораздо более убедительный аргумент: «ей плохо, это очевидно, что девушке нехорошо, она несчастна, у неё депрессия, но ты не её врач и не Бог. И ты не её мужчина, и не её брат, и, прежде всего, ты не Маркус». Кем бы ни был Маркус. Безусловно, он одна из причин (одна из многих), этого недуга.

Франческа сидела почти в последнем ряду, как отчуждённый цветок, там никто не сидел локоть к локтю. Байрон читал замечательную поэму Марка Стрэнда «Чёрное море».

Я представлял, как ты приближаешься,

тёмные волны твоих волос смешиваются с морем,

и темнота стала желанием.

Как он мог читать эти стихи, не вспоминая о том, как Франческа толкнула его в кресло, о её волосах, которые, казалось, были сделаны из ночного моря, об охватившем его желании? Они даже не занимались сексом, не как взрослые: как два подростка, обнаружившие себя в ненадежном месте, похожем на комнату без замка. И всё же Байрон чувствовал себя так, словно они пожирали друг друга часами и повсюду.

К концу лекции он пришёл к опасному выводу. Это звучало почти как припев у алкоголика, азартного игрока, сумасшедшего.

«Я поговорю с ней в последний раз, только в последний раз…»

– Вам понравилось моё стихотворение, профессор? – тягучим голосом спросила маленькая блондинка с накладными ресницами, сидевшая в первом ряду. Девушка скрещивала ноги чаще, чем это требуется обычному человеку без серьёзного тика. А поскольку она всегда носила очень короткие юбки, панорама оказывалась практически у него под носом. Так что Байрону приходилось делать глазами слалом.

По правде говоря, он ещё не просматривал стихи других студентов. Он потратил часы, перечитывая стихотворение Франчески и мысленно видя – без возможности сделать слалом, – свой рот между её ног, шелковистый язык, мягкость её плоти. Стон её удовольствия, лёгкий, почти пленённый. Блондинка уставилась на него, словно не ожидала такого безразличия. Байрон покачал головой, закрывая книгу.

– У меня не было времени что-либо прочитать, – рассеянно пояснил он. – А теперь, если вы не возражаете… – Он сделал вид, что погружен в написание чего важного. Бессистемно написал несколько строк в ежедневнике, проигнорировал студентку без полумер, и в конце концов она вышла из класса, нахмурив брови.

Оставшись один, Байрон заметил, что Франческа всё ещё в аудитории. Сидит высоко и далеко. Она как будто ждала.

– Мисс Лопес? – воскликнул он официальным тоном. – Не могли бы вы подойти поближе? Мне нужно вам кое-что сказать.

Пока она спускалась, Байрон изо всех сил старался не смотреть на неё. Он смотрел на бумагу перед собой, и только когда Франческа приблизилась, понял, что всю дорогу задерживал дыхание.

– Вам понравилось моё стихотворение, профессор? – она задала вопрос, повторяя тон блондинки – нараспев и со вздохами.

– Как ты? – спросил он, немного понизив голос и не обращая внимания на провокацию.

Франческа ответила ему взаимностью, в свою очередь проигнорировав вопрос.

– Я вижу, ты пользуешься большим успехом у студенток, дорогой профессор. – Она демонстрировала жизнерадостность, но за ширмой иронии скрывалось что-то смутно-истерическое. В её взгляде появился металлический блеск. Движения рук были нервными. – Как ты себя организуешь? Ведёшь список? Записываешь в очередь? Выдаёшь номерок, как на почте? А тирамису ты готовишь для всех или меняешь вид десерта?

Байрону хотелось пожать ей руку, чтобы встряхнуть, заставить замолчать. Чтобы обнять. После прочтения её стихотворения самым насущным желанием было именно это: обнять. Но он не мог. Он оглянулся, как вор, пока Франческа устраивалась на краю кафедры, за которой он сидел во время лекции.

– Как ты? – снова спросил он. И затем, хрипловато: – Эти стихи…

– Что? Ты поступаешь как учителя, которые смотрят на рисунки учеников и интерпретируют их по-своему? Может, ребёнок рисует одного из своих родителей с огромной рукой, держащей меч, и головой кролика в другой не потому, что отец психопат, убивающий беззащитных животных и бьющих своих детей прутом, а потому, что он играл в бейсбол в перчатке, а потом пришил голову плюшевого кролика с помощью большой шерстяной иглы. Вещи не всегда такие, какими кажутся.

– И какие они?

– Это тебя ни капельки не касается. Тебе просто нужно оценить, передало ли стихотворение что-то для тебя, тронуло ли оно тебя, а не заниматься психоанализом. Оно тебя тронуло?

– Оно меня напугало.

– Это хорошо, думаю. Было бы хуже, если бы оно тебя опечалило. Грусть – это пустая трата времени. И раз уж мы заговорили о том, что нельзя тратить впустую… Когда трахнемся?

Байрон зыркнул на неё.

– По крайней мере, говори тише, – прошипел он сквозь зубы.

– Конечно, извини, не дай бог, чтобы твоя репутация университетского принца была запятнана открытием, что ты делаешь со своими студентками.

– Это была ошибка, я уже говорил и повторю ещё раз. Больше ничего не случится. И я ничего не делаю со своими студентками.

«По крайней мере, не слишком часто».

– Так что тебе от меня нужно? Зачем позвал? Ты просто хотел понять, бил ли меня отец прутом и не порезал ли он всех моих бедных кроликов?

– Как ты?

– Ты всё время спрашиваешь, как я. Что именно ты имеешь в виду? Рана на лице заживает хорошо, видимо, я не стану монстром. Я выкурила всего три сигареты. Сделала часовую пробежку, обнаружила ларёк, где продаются вкусные булочки с гуавой, похожие на те, что в детстве мне готовила мама. Если хочешь, я дам рецепт, и ты сможешь испечь их для мисс Хлопающие ресницы. Но, возможно, тебя это не волнует, может, ты просто хочешь знать, что я чувствовала после того, что мы сделали три дня назад? Я бы сказала, – это было очень расслабляюще. По этой причине хочу повторить этот опыт. И заинтересована углубить.

Байрон приблизился к ней, не обращая внимания на то, где они находятся, ни на то, что он рискует. Одна его часть определённо была в ярости, другая оказалась в плену болезненного желания. Если бы он мог потакать воплям своего животного начала, то овладел бы ей прямо сейчас, на кафедре. Сегодня Франческа была одета в тёмно-зелёное пальто поверх джинсовой юбки-трапеции и низкие сапоги. Внешний вид был отнюдь не чувственным. И всё же она привлекала его, интриговала, делала части тела твёрдыми, а сердце нежным. Он мечтал задрать её юбку до талии и переплести их пальцы, пока они оба будут кончать. Но, конечно, это были абсурдные мысли. Он не должен был и не мог ввязываться в роман с одной из своих студенток, да ещё такой проблемной. У него уже была гораздо более, чем проблемная женщина на протяжении десяти лет, и всё закончилось так, как закончилось. Да и трахаться без истории он себе позволить не мог. Тогда уж лучше заняться кем-нибудь из клиенток Dirty Rhymes. Нет, нет, он должен был вернуться в строй. Он даже не станет больше спрашивать, как она себя чувствует. Он никогда больше не будет думать о ней и… Чёрт побери! В университете ему пришлось нелегко. Он плотнее завернулся в блейзер. Если бы ему сказали, что он превратится в постоянно возбуждённого героя любовного романа, он бы не поверил. Но вот он: стоит в лекционном зале колледжа, одолеваемый неловкой эрекцией. Как в шаге танго – он практически был готов сорвать с себя одежду и схватить её. Нелепо, он был смешон. Голодный, он был голоден.

– Всё в порядке, профессор? У тебя лицо человека, который хотел бы меня оттрахать, но делает вид, что не хочет. Ты можешь не беспокоиться, что я кому-то расскажу или что я хочу эксклюзив. Можешь продолжать печь лакомства для всех цыпочек, которых захочешь. Мне просто нужна небольшая разрядка. А ты симпатичный, выглядишь здоровым, и я уверена, что справишься неплохо. Так когда и где?

– Никогда и нигде, – грубо ответил он. – Повторяю в последний раз: всё, что началось, должно закончиться. Я вижу, с тобой всё в порядке. Можешь идти.

Она пожала плечами. Потом улыбнулась, как равнодушная сучка.

– Как скажешь. Мне не потребуется много времени, чтобы найти другого.

Эти слова, вместо того чтобы успокоить, вошли в его грудь и сдавили что-то неопределённое между рёбрами. Импульсивным жестом, чего до этого момента избегал, Байрон схватил её за руку. Франческа, собиравшаяся уходить, едва не ударилась о его грудь. Наконец-то он схватил её, как в танго.

– Что ты имеешь в виду? – спросил другим тоном, более хриплым и менее царственным.

– Я не выражаю себя через рисунки. Я имею в виду то, что говорю. Как ты думаешь, мне будет трудно найти парня, который захочет со мной переспать?

– Не говори ерунды, – пробормотал он.

Франческа высвободилась из его хватки, забирая свою руку, свои пальцы, своё пространство. Она отстранилась и посмотрела на него, как отрезала.

– Я говорю и делаю то, что хочу.

– И всё же ты не…

В этот момент внезапно раздался голос, прервавший уже не разговор, а скорее противостояние. Позади них, на пороге, с подозрительным выражением лица стояла блондинка Кларисса.

– Байрон? – прогнусавила она.

– Что… что ты здесь делаешь? – спросил он, явно раздражённый. Чем именно он так и не понял. То ли внезапным появлением этого невыносимого насекомого, то ли тем, что Франческа с язвительной ухмылкой прошептала вдогонку: – Ты тоже, видимо, утешишься, но используй беруши.

И вышла из аудитории. Кларисса не узнала её, потому что в тот день в чайной комнате она даже не взглянула Франческе в лицо. Однако на этот раз Кларисса смотрела на неё так, словно хотела запомнить каждую деталь.

– Прости меня, что я без звонка. Вернее, я звонила тебе много раз, но, возможно, у тебя проблемы с мобильным телефоном. Линия сбрасывается после одного гудка. Боюсь до тебя не дошли и мои сообщения, так как ты мне не ответил. Я зашла спросить, не хочешь ли ты пообедать со мной. Мы больше не разговаривали и… Но, может быть, ты занят? Я помешала? – Последняя фраза была произнесена как-то странно, недоверчиво и недовольно.

– Я не занят и с удовольствием с тобой пообедаю, – заявил он, вспоминая все те случаи, когда сбрасывал её звонки, и о тринадцати сообщениях, полных многоточий, которые он проигнорировал. Он думал о Франческе. И гадал, каковы её намерения. И чувствовал себя так, словно у него что-то украли.

* * *

Судьба была сволочью.

«Скажи мне, что ты делаешь это нарочно».

Они решили пообедать в ресторане на территории университета. И вот когда уже сидели за столиком и официант отвечал на дотошные вопросы Клариссы, Байрон увидел, как Франческа вошла с парнем (явно студент, не старше двадцати лет, а тёмные волосы и цвет лица свидетельствовали о его латинском происхождении).

В голове Байрона тут же возникли два быстро промелькнувших вопроса: «Кто он? Что ему нужно?».

Парень не был одним из его студентов, и чего он хотел, было ясно.

Что можно хотеть от девушки с таким лицом и телом?

«Того же, что и ты, негодяй».

Байрон видел, как они остановились у бара и что-то заказали. Франческа вела себя соблазнительно: кусала губы, поправляла волосы, опускала веки с неторопливостью лебедя.

«Я не хочу, чтобы ты прикасался к ней».

И вот снова появился герой романа. Теперь он станет мысленно повторять фразы герцога-тирана, миллиардера доминанта и пирата? Или поднимется со стула и ударит незадачливого студента?

«Даже не подумаю об этом.

То есть я думаю об этом, но не сделаю.

Останусь здесь, слушать болтовню Клариссы.

И не буду смотреть в сторону бара».

– Ты придёшь на вечеринку в честь Дня благодарения, организованную твоей бабушкой? – спросила его назойливая соседка по столу. – Это будет 26 ноября, на её вилле Мартас-Винъярд. Но ты наверняка уже знаешь об этом.

– У меня такое ощущение, что ты лучше меня осведомлена о светских мероприятиях, которые планирует моя бабушка.

«Не смотри, не смотри, не смотри. Но что делает этот парень? Он смотрит на её грудь?»

– С тобой всё в порядке, Байрон? – Кларисса пробудила его от своеобразного каталептического оцепенения, полного убийственных намерений по отношению к бедному студенту, который выглядел как Бруно Марс, улыбался теми же тремястами тысячами зубов и в целом был виноват только в том, что у него хороший вкус на девушек. Как Байрон мог винить парня, если того приковала её красота? Если он смотрел на неё с выражением недоверчивого удивления? Какой молодой и здоровый мужчина не поступил бы так же?

«Может, это и правда, но я ненавижу, как он смотрит на неё. И мне до смерти не нравится, что они смеются. Ну, если быть точным, – смеётся он, но, похоже, что это реакция на какую-то шутку. Ты ещё и остроумна, глазки цвета морской волны?»

К сожалению, Кларисса тоже смотрела на Байрона, и её взгляд был совсем невесёлым. У неё были жёсткие голубые глаза старинной фарфоровой куклы.

– Да, всё хорошо. Но как насчёт тебя? Расскажи мне что-нибудь о себе, – пробормотал он, пытаясь услужить ей.

По крайней мере, пока Кларисса рассказывала о себе, как ни неприятно было слушать или даже делать вид, что слушаешь, она не задавала ему никаких вопросов. Байрон попытался изобразить участие, кивая через определённые промежутки времени. Неожиданно актёрская проба, видимо, удалась лучше, чем можно было ожидать, потому что Кларисса потянулась через стол, взяла его за руку и прошептала с почти нелепым видом:

– Ты мужчина, который может понять, спасибо тебе.

«Я мужчина, который сейчас встанет, подойдёт к тому парню и скажет ему, чтобы он держал руки при себе. Он трогал её волосы!»

Байрон сдержался только потому, что чувствовал себя ещё более нелепо, чем Кларисса. В мире не существовало ни единой причины, по которой он должен был так расстраиваться. По крайней мере, хотя бы одна причина, как у человека, который думает мозгом, а не нижними частями тела.

Поэтому, чувствуя, как всё больше теряет уравновешенность и ясность, Лорд решил вообще не смотреть на Франческу. Воспользовавшись порывом ветра, который проникал через входную дверь каждый раз, когда кто-то входил в зал, он предложил Клариссе поменяться местами. Таким образом, раздражающий сценарий «парочка в баре» закончился у него за спиной. Единственный раз, когда Байрон всё же был вынужден обратить на них внимание, это когда они встали и ушли. Байрон видел, как они уходили: Франческа впереди, высокая, гибкая, чувственная, даже когда она не делала ничего, чтобы быть чувственной, только дышала и существовала. Парень позади, ликующий, как павлин. Байрону показалось, что на мгновение, пока закрывалась дверь, Франческа посмотрела на него. Но это был такой короткий промежуток времени, и он был так взбудоражен всеобъемлющим приступом тайных эмоций, что мог и ошибиться.

* * *

– Байрон, ты здесь? – спросила Ева, странно глядя на него.

Вечер ещё не наступил, и он пил пиво в закрытом баре Dirty Rhymes. Он пил пиво в пять часов – очень необычное время для его привычек. Байрон пил пиво и молчал, устремив взгляд на полки напротив, где стояла богатая экспозиция бутылок, перемежаясь с виниловыми пластинками, напоминавшими внутренности старых музыкальных автоматов.

– Бай?

Он поморщился и посмотрел на Еву, которая доставала из картонной коробки упаковки цвета морской волны с банками пива. Теперь даже пиво напоминало ему о цвете её глаз.

– Прости, я слишком задумался, – оправдался он.

– Я заметила. Хотя мне показалось, что ты скорее в трансе, чем в раздумьях. Что-то не так?

– Я не знаю.

– Не знаешь?

– Нет.

– Ты не знаешь, всё ли в порядке, – озадаченно повторила Ева. – У тебя ошеломлённое выражение лица. Ты уверен, что не поддался соблазну хорошего косяка? Тебе не повредит. Нельзя всю молодость пить минеральную воду и в лучшем случае пиво, когда совсем невмоготу. Время от времени делай что-нибудь безумное. Если кто-то увидит тебя в субботу вечером, кто знает, что он вообразит. Это действительно правда, что не одежда делает человека. В твоём случае она не делает из тебя засранца.

– Если я скажу тебе, что мне хочется пнуть парня, который ничего мне не сделал и которого я даже не знаю, ты успокоишься?

Ева поставила коробку на стойку и наклонилась ближе, испытывая всё большее любопытство.

– Здесь замешана девушка, – заявила она, и в её ясных глазах появился блеск возбуждения.

– Ну нет. То есть да… но это мелочь. Просто сегодня всё кажется серьёзнее, чем ожидал. Наверняка это потому, что у меня слишком долго не было женщины. И тогда достаточно одного пустяка, чтобы заставить меня потерять рассудок и начать думать, что я…

– Влюблён? – На губах Евы появилась улыбка, похожая на наглую татуировку.

– Прости, кажется, послеобеденное пиво ударило мне в голову. Думаю, с алкоголем действует то же правило, что и с сексом: слишком мало, а потом – полбутылки Widmer и кажется, что выпил литр виски.

– Я тебе всегда говорю, что тебе следует больше заниматься собой. Если ты займёшься политикой, как хочет твоя бабушка, твои оппоненты не найдут компромата, даже если докопаются до центра земли. Ты планируешь стать президентом? Одним из редких президентов в американской истории, которому нечего скрывать… ну, не знаю, косячок, нюханье кокса, изнасилование, кражу, секс под столом со стажёркой.

– Уверяю тебя, я не настолько идеален. В моём шкафу много скелетов.

Байрон определённо не чувствовал себя святым. Но это не помогало ему чувствовать себя лучше. Он, не переставая, думал о ней, гадая, что она сделала с этим двойником Бруно Марса. И отвечал себе, что это в любом случае не его дело. Байрон говорил себе, что эта девушка – пёстрая мозаика, в ней наверняка миллион войн, кто знает, какие раны она носит с собой, а он, если говорить об отношениях со сложными, отчаянными женщинами, которые делятся на одну, ни одну и сто тысяч, уже поставил крест в этой жизни и в следующей.

Ева словно прочитала его мысли.

– Это та самая красавица-брюнетка, что заходила несколько вечеров назад? Вы снова виделись?

– Она моя студентка, – пробормотал Байрон.

– Хм… Это проблема.

– И даже не самая серьёзная.

– Что может быть хуже?

– Помимо того, что она до сих пор чудовищно привязана к некоему Маркусу, с которым, надеюсь, я никогда не встречусь, она – растерянная, израненная девушка, настолько чувствительная, что ей нужна броня, чтобы избежать удара от порыва ветра. А я…

– Что касается странностей, то с Изабель ты прошёл полный круг.

– Да. Я больше не хочу быть психиатром, медсестрой, исповедником, козлом отпущения и собирателем осколков. Я до сих пор собираю свои собственные.

– Я понимаю, но…

– Но?

– Тебе нравится? Она тебе нравится? Я имею в виду, реально? Если ты всё это обдумываешь, а после обеда пялишься на бутылки, как на произведения современного искусства, которые не несут никакого смысла, значит, ты не просто хочешь заняться этим с ней, не так ли? В противном случае какая разница – эта или другая.

– В этом-то и проблема. Мне она нравится. Но я не уверен, в каком смысле, каким образом, с какой интенсивностью. В конце концов, я знаю её совсем недолго. Знаю только, что хотел бы узнать её получше. И в то же время мысль о том, чтобы узнать её лучше, приводит меня в ужас.

– Ты и сам непростой парень.

– Знаю и это. Поэтому пить пиво кажется мне хорошим способом отвлечься.

– Есть ещё один.

– Какой?

– Запустить тех бедняг, которые ждут прослушивания на улице. Они там уже как минимум полчаса.

– Это было запланировано на сегодня? – воскликнул Байрон, хлопнув себя по лбу. – Я совсем забыл. Посмотрим, насколько глупы эти идиоты.

– Если разобраться, ты и сам придурок, – со смехом сказала Ева.

– Я просто реалист. Но, в конце концов, никто не будет хуже Рода. Нужен только кто-то, кто нормально играет и не является потенциальным насильником.

* * *

Для прослушивания пришёл и Корки со своей вечной незажжённой сигаретой между губами. В течение нескольких часов они с Байроном слушали выступления непропорционально большого числа музыкантов или тех, кто сам себя таковым называл. Поскольку многие из них привели с собой одного или нескольких аккомпаниаторов, зал был забит почти до отказа, как в субботний вечер. На доске, в верхнем углу, предназначенном для группы, красным мелом была выведена новая надпись: ТОЛЬКО МУЗЫКА НА ВЫСОТЕ МОРЯ (АЛЬБЕРТ КАМЮ).

Внезапно, когда на сцену поднялся двадцатилетний парень с чёрными волосами и испуганным выражением лица, девушка в зале с энтузиазмом захлопала в ладоши, подбадривая его. Байрон уловил это безумное движение с рассеянным видом.

Хорошенькая блондинка, одетая, как пожилая леди, в элегантное бледно-розовое платье, которое было бы уместно на обеде с его бабушкой и несколькими членами парламента.

Когда гитарист начал играть, Байрон задумался, где он видел её раньше. Он был уверен, что лицо для него не новое. Может, она была постоянной посетительницей? В этом он засомневался. В ней не было рок-души. Не похоже, чтобы она была одной из его студенток. По какой-то странной причине выяснение её личности казалось ему чем-то большим, чем просто упражнение на память. Как это? Девушка была совсем не в его вкусе, он не мог заметить её ни по внешности, ни по манерам, ни…

Внезапное осознание ударило по его сознанию.

Он уже видел её в чайной комнате, в тот день, когда встречался с Клариссой. Она была не клиенткой, а другой официанткой. Девушка работала с Франческой.

А музыкант, хотя в этот момент Байрон бросил на него лишь мимолётный взгляд, был тем самым парнем в костюме Безумного Шляпника за угловым столиком или его братом-близнецом без одежды пингвина.

Несомненно, это были они.

«Вот судьба снова встала на пути.

Как будто Амхерст – город двух душ.

Что тебе нужно от меня, сволочная судьба?

Зачем ты из кожи вон лезешь, чтобы создать связь с глазами цвета морской волны?»

Было бы очень легко оборвать нить этой судьбы, которая то прямыми, то зигзагообразными путями, казалось, пыталась заставить его снова увидеться. Не исключалось, что, будь эти двое её друзьями или даже просто знакомыми, Франческа составила бы им компанию в Dirty Rhymes, кто знает, когда, как и зачем.

«Дополнительная причина отшить и перейти к следующему.

Так, ты сведёшь к минимуму возможности для встреч.

Начинай сжигать мосты…»

– Можешь сыграть современную пьесу? – спросил вместо этого у Безумного Шляпника.

Парень кивнул и попробовал свои силы в композиции Жако Пасториуса. Корки отбивал такт ногой.

– По-моему, звучит неплохо, а ты что думаешь? – спросил он Байрона на ухо. – По сравнению с Родом этот Карлос Сантана. Все остальные казались мне какими-то слишком уж несерьёзными. Он единственный достойный. Но главное, у меня встреча в восемь, и я не могу долго задерживаться. Что будем делать?

Байрон нахмурился с видом измученного врача, которому предстоит принять бесповоротное решение.

– Парень, кто играл раньше Эрика Клэптона, показался мне более подходящим для нашего стиля, – пробормотал в ответ ровным тоном. Байрон совсем не верил в то, что говорил, ему просто хотелось дать судьбе по яйцам. Ему казалось, что все-все, даже самые незначительные детали рушатся. Он не мог думать ни о чём другом, только как Франческа появилась в клубе и посмотрела на него глазами, полными тьмы, которая лежит на дне моря, и света звёзд. Байрон не мог думать ни о чём другом.

– Окей, просто скажи, что ты сошёл с ума, и мы покончим с этим, – запротестовал Корки. – Пока чувак играл, полдюжины кошек на дороге, должно быть, покончили с собой. Мы никогда не станем новыми Dire Straits, Бай, но мы хороши, так что заслуживаем достойного гитариста, который не убивает струны и не ссыт в гитары посреди концерта. Я бы не ставил на первого. Учитывая его возраст, он может страдать от простатита. Будем вынуждены останавливать концерты каждые пять минут, чтобы он мог сходить в туалет.

Байрон нарисовал ухмылку и подумал: окей, я попытался.

«Сука-судьба, ты же видела, что я пытался, да?»

Поэтому он кивнул Безумному Шляпнику и сказал, что место в группе принадлежит ему.