Текст книги "В твоих глазах (ЛП)"

Автор книги: Амабиле Джусти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Что именно вызвало эти кошмары, Пенни понять не могла.

«А может, ты прекрасно понимаешь, но делаешь вид, что нет, потому что боишься».

Часто случалось, что звонил Монтгомери Малкович. Маркус всегда спрашивал его о Франческе. Пенни умом и сердцем понимала, что это нормально, правильно, человечно. Она не стала бы уважать Маркуса, если бы он сумел набросить жестокую вуаль на столь важную в его жизни персону. Однако в последнее время, узнав, что Франческа покинула Коннектикут и переехала в Массачусетс, чтобы учиться в университете, Маркус начал проявлять повышенный интерес ко всему, что касалось её. Он задавал Монти тысячу вопросов, Маркус был расстроен и нервничал, и вдруг у Пенни сложилось впечатление, что он хочет с ней связаться.

В некоторые дни Пенни почти испытывала искушение сказать ему: «Возьми её номер, поговори с ней, она была частью тебя, а когда кто-то становится такой частью тебя, он будет частью тебя всегда». Но Пенни была в ужасе от этого, сон разжигал её панику, в сердце разгорелась война между страхом и гневом, и в конце концов эгоизм победил, и она ничего ему не сказала.

Пенни часто называла себя глупой провидицей и говорила себе, что Маркус любит её и показывает это каждый день, даже не используя классические слова любви. Но практичная сторона злобно напоминала ей, что они вместе всего шесть месяцев. Шести месяцев недостаточно, чтобы создать прошлое, достойное этого имени. Шесть месяцев – ничто по сравнению с годами, что он провёл с Франческой.

«Что, если он понял, что скучает по ней больше, чем по другу, бывшей любви, воспоминанию?

Если снова её хочет?

Что, если сон, не просто страх, а предзнаменование?»

И всё же Пенни слишком любила Маркуса, чтобы лишить свободы. Она любила его слишком сильно, чтобы пугать. Поэтому и сказала ему эти слова.

У меня нет желания выходить замуж. Да здравствует свобода. Ты можешь уйти, когда захочешь.

«Но не делай этого, прошутебяпрошутебяпрошутебя».

* * *

Как только вернулись домой, Маркус пробормотал:

– Пойду проверю, всё ли в порядке. – Он вышел, едва не хлопнув дверью. Пенни села на диван и принялась гладить кота.

– Наверное, слова той ведьмы разозлили его до чёртиков, – сказала она вслух Тигру, который мурлыкал. – Ну и дурак. Мне этого вполне достаточно. – Пенни поцеловала кольцо в форме крокодила и вздохнула. Кот потёрся о её бок, а затем уставился на неё своими глазами цвета корицы, в которых, казалось, таилась насмешка. – Окей, хорошо, это не совсем так, я бы вышла за него замуж хоть завтра, хоть через секунду, но это знаем только мы с тобой. И ты ведь не выдашь меня, правда, малыш?

В этот момент зазвонил домашний телефон. Кто мог звонить в такой час?

На дисплее не появилось имя, только НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР. Пенни ответила, предчувствуя недоброе.

– Алло?

Наступила тишина, смутное человеческое дыхание, и сразу после этого связь прервалась.

Кто бы это мог быть?

Кто-то ошибся номером?

Кто-то, кто искал Маркуса и не ожидал услышать её голос?

«Франческа, это была ты?»

Маркус ещё не вернулся, когда Пенни легла спать. Она быстро переоделась и забралась под одеяло. На мгновение у неё возникло ощущение, что звонила она, Франческа, и это дыхание скрывает её голос. Но это убеждение было иррациональным, продиктованное лишь паникой, подозрениями, теми последними двумя неделями, когда Маркус, более нервный, чем обычно, расспрашивал Монти о Франческе, понижая голос больше, чем когда-либо, и временами казался погруженным в собственные мысли.

Конечно, это была не она.

Но что, если Франческа?

Что, если они оба ищут друг друга?

«Что это значит? Должна ли я увидеть в этом знак? Стоит ли мне начать беспокоиться всерьёз?»

Пенни так погрузилась апокалиптические бредни, что не услышала, как Маркус вошёл и лёг в постель. Когда она почувствовала его руки на себе, то издала слабый крик.

– Теперь я тебя ещё и пугаю? – спросил он.

Пенни повернулась и улыбнулась.

– Ты такой уродливый и злой, что страх вполне оправдан, – ответила она, стараясь говорить спокойным тоном.

Маркус погладил её по спине, груди, шее. Обнял, и Пенни почувствовала стук его сердца у своего уха. Оно было громким, оглушительным. Пенни поцеловала его кожу, где билось сердце, под татуировкой, пронзённой терновым венцом.

– Я никогда не стану хорошим, ты же знаешь. – Его голос представлял собой странную, бурную смесь меланхолии и суровости. – Я не могу удержаться от мысли, что время от времени мне хочется кого-нибудь истребить, особенно Джейкоба и эту старую суку. И никогда не стану придурком, который встаёт на колени, пока идиотская музыка глушит его барабанные перепонки.

– Я бы никогда не хотела чего-то подобного. Миссис Мэнселл всегда отпускает кислые шутки. Почему сегодня она задела тебя больше обычного?

Маркус не ответил. Он крепче прижал Пенни к себе в полумраке комнаты, рядом с окном, на котором висели занавески из грубого хлопка с множеством маленьких вышитых солнц, как выбрала Барби, пока ещё была там. Снаружи дождь становился всё более стремительным.

– Пенни, – сказал он отстранённым тоном, словно это было начало длинной речи.

– Что?

Маркус помолчал несколько секунд, словно обдумывая, что и как сказать, а потом решил ничего не говорить. Он поцеловал Пенни в губы. Внутрь рта. А потом далеко от губ. И потом везде. А потом он взял её под шум дождя.

Нависая над ней, огромный и прекрасный, грубый, как лев, и полностью заполняя, он остановился. Мгновение он оставался так, без движения, созерцая её глаза, губы и ноги. Затем он снова начал двигаться, двигаться, двигаться, двигаться, раскинув руки, похожие на разрисованные колонны, с порывистостью средневекового тарана, пока не раздался дикий и священный крик оргазма.

* * *

Жить на ферме подразумевало много работы, но Пенни изнуряла себя с удовольствием. Она вставала рано, так рано, что солнце часто было лишь миражом. Животные, за которыми нужно было ухаживать, чистить, кормить, конюшни, дрова, которые нужно рубить, земля, которую нужно пахать, урожай, дом. Всё было одинаково, и всё было по-новому. Раньше она всё делала одна, а теперь – вместе с Маркусом. Он даже вставал раньше неё и работал, подставляя спину солнцу и дождю.

Этим утром всё ещё шёл дождь, ветер свистел за ставнями и через вентиляционные отверстия.

– Сегодня обо всём позабочусь я. Оставайся дома, – сказал Маркус, – ты выглядишь бледной и усталой.

– Может, это по вине того, кто не дал мне сомкнуть глаз прошлой ночью? – пошутила она. Несмотря на плохую погоду, холод и реальную усталость, Пенни чувствовала себя хорошо, счастливо, полноценно. Она больше не думала о странном телефонном звонке и Франческе. Ночью, впервые за несколько недель, ей не снились никакие сны. Возможно, потому, что на самом деле она почти не отдыхала: они занимались любовью несколько часов, и даже когда это было не совсем занятие любовью – поцелуи, переплетение ног, ласковое касание волос, смотреть, как спит, вдыхать запах кожи, закрыть веки, прижавшись к его щеке, – всё равно любовь была.

– Только этой ночью? – обиженно спросил Маркус. Затем он улыбнулся, надел непромокаемую куртку, резиновые сапоги и вышел на улицу, где начиналась гроза.

Всё утро Пенни работала в доме, и по мере того, как проходили часы и солнце брало верх, муки прошедшей ночи и абсурдные предчувствия последних двух недель рассеялись, как облака.

Перед самым обедом, возвращаясь с улицы с нагруженными деревянными поленьями руками, она услышала телефонный звонок. Это мог быть кто угодно, но сердце заколотилось от мгновенного предчувствия опасности.

Пенни подняла трубку, словно это было щупальце чудовища, возможно, мёртвого, а возможно, готового укусить.

– Алло?

Скрытый номер и тишина. Проклятая тишина. И дыхание на заднем плане. И снова звонок сбросили.

На этот раз Пенни была уверена, настолько уверена, что почти готова была обратиться к ней по имени. Это была она, Пенни не сомневалась, звонила Франческа. Она издала в трубку какой-то раздражённый возглас: Пенни понадобилось совсем немного, две далёкие ноты, чтобы её узнать.

В панике Пенни опустилась на диван. На несколько мгновений её охватила волна тошноты.

Чего она хотела? Если просто хотела поговорить, как-ты-как-поживаю-я-возможно-когда-нибудь-увидимся, то не было причин так обрывать звонок.

Нет, если это была Франческа, и – Пенни готова поклясться на огне, – это была Франческа, то ей нужен был Маркус. Она хотела, чтобы он вернулся.

«А ты? Маркус, чего хочешь ты?»

Пенни просидела на диване, неподвижная, как картина, пока Маркус не вернулся. Она ничего ему не сказала. Они ели как ни в чём не бывало. Более или менее.

– Тебе нехорошо? – неожиданно спросил он. – Ты не притронулась к еде. Ты же не хочешь заставить меня кормить тебя? – Он провёл тыльной стороной ладони по её лбу. Своей прекрасной большой ладонью.

«Как я люблю твои руки. Никогда не переставай прикасаться ко мне».

– Ты горишь. Иди ложись.

– Я в порядке, не рассыплюсь, – попыталась приуменьшить она. – Нам нужно проверить пастбище на севере, помнишь? Чтобы оценить, может ли оно быть полезным для…

В этот момент зазвонил телефон. Пенни уставилась на него с выражением полнейшего ужаса. Маркус был ближе к аппарату, и когда он взял трубку и ответил, Пенни показалось, что пол превратился в бездну.

– Алло? А, привет, Монти.

Сердце Пенни снова забилось, но лишь на мгновение.

– Да, всё хорошо. Пенни в порядке. Но что…

Маркус нахмурил брови и поджал губы.

– Нет, она не звонила.

Пенни не сомневалась, что они говорят о Франческе.

– Что случилось?

Монти стал рассказывать, и по воздуху распространился взволнованный тон его голоса, достигая и Пенни, хотя она не могла расслышать слова. Выражение лица Маркуса становилось всё более напряжённым. Прежде чем разговор закончился, Пенни почувствовала необходимость выйти из комнаты. Пока она уходила, ей показалось, что Маркус следит за ней глазами, нахмурив брови.

Она села на кровать, переплела пальцы и снова почувствовала настоятельную потребность в рвоте. Услышала, как Маркус попрощался с Монти, а затем наступила тишина. Прошло некоторое время, прежде чем Маркус вошёл к ней в комнату. Он сел рядом и в течение бесконечной, мучительной минуты нервно потирал лоб и виски. Наконец он сказал:

– Монти хотел узнать, не звонила ли сюда Франческа. Очевидно, вчера она была у них и сумела, я не совсем понял как, узнать этот номер. Монти сказал, что… что ей нехорошо. – Молчание, молчание, молчание, а потом: – Бля.

Пенни издала внутренний тайный вздох: его услышала только её душа. Затем постаралась выдавить из своего горла наименее прерывающийся голос и призналась:

– Я думаю, она пыталась позвонить. И вчера вечером, и сегодня утром. То есть я не знаю, была ли это она, но поступило два звонка, и кто бы ни был на линии, он отключился, как только услышал мой голос.

Пенни пожала плечами с притворной беззаботностью, но этот маленький жест чуть не заставил её сломаться.

Не комментируя, Маркус протянул ей листок бумаги.

– Монти настоял на том, чтобы дать мне её номер. Он хочет, чтобы я позвонил и успокоил её.

– Успокоить? Что ты… что ты имеешь в виду? Что с ней не так?

– Не знаю, я не совсем понял. Энни сказала, что она показалась ей… странной. Как будто не виделись много лет.

– И… ты позвонил ей?

– Нет, хотел сначала поговорить об этом с тобой.

– Со мной? Зачем?

– Чтобы узнать, не против ли ты, это очевидно. На твоём месте я бы хотел знать. Я бы хотел, чтобы ты сначала поговорила со мной. Я, конечно, мудак, но не до такой степени.

Пенни захотелось его ударить. Если бы он больше не заботился о Франческе, то во всей этой суете не было бы необходимости. Столько деликатности, будто он просил у неё разрешения сделать простой телефонный звонок, скрывали внутреннее смятение и страх причинить ей боль.

«Ты можешь причинить мне боль, только если у тебя остались чувства к Франческе».

Пенни предпочитала, чтобы он связался с Франческой без особых церемоний, а потом рассказал об этом со спокойным безразличием. Но Маркус вовсе не был спокойным. Он не был равнодушным. Он был глубоко встревожен.

– Ты действительно идиот, Маркус Дрейк.

Он удивлённо уставился на неё. Пенни почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, но отправила их обратно, подальше, подальше.

– Что мы говорили? Мы всегда должны делать то, что считаем нужным. Более чем очевидно, что ты хочешь поговорить с ней. Ты беспокоишься о ней. Так возьми телефон и позвони. Вы много лет были вместе! Неужели ты думаешь, что я такая стерва, что потребую, чтобы ты просто вычеркнул её из жизни?

– Я бы потребовал, – сказал Маркус, хмурясь всё больше и больше. – Я бы приказал тебе больше никогда никого не слышать и не видеть. Я был бы чертовски зол и порвал бы этот листок бумаги.

– Но я не ты. – Пенни встала и пошла к входной двери. – Я иду к Клео.

Она надела куртку и вышла на улицу, за ней последовал Тигр, не упуская возможность понежиться под солнцем. Как только Пенни закрыла входную дверь, ей пришлось ухватиться за поленницу, чтобы не рухнуть.

* * *

Клео – старая добрая кобыла, которую Пенни спасла со скотобойни, бродила по загону и щипала ещё свежие пучки травы. Маркус часто в шутку говорил, что эта ферма – приют для хромых животных. Среди прочих здесь были хромой осёл и бывший слепой ягнёнок, превратившийся в огромного вспыльчивого барана.

Пока Клео медленно махала мягким хвостом, а Тигр разлёгся на вершине столба в позе, возможной только для безрассудного кота, Пенни прислонилась спиной к забору. Она закрыла глаза, ища тепла солнца, которое сейчас, в конце октября, становилось всё бледнее. Вскоре похолодает и выпадет снег. Сначала лёгкий, а потом всё вокруг накроет покрывалом.

Пенни изо всех сил старалась не думать о том, что Маркус звонит Франческе.

Что они скажут друг другу после нескольких месяцев молчания?

Она будет настаивать на новой встрече с ним?

«Сосредоточься на солнце, на улыбке Клео, на яблонях и высоких клёнах, на ветре и запахе воздуха».

Стоя с закрытыми глазами, Пенни почувствовала руку на своём плече. Маркус перелез через ограду и встал рядом с ней. Он закурил сигарету впервые за несколько месяцев. Сердце Пенни заколотилось так, словно хотело вырваться из груди. Она ни о чём его не спрашивала, храня полное молчание, пока он докуривал свой «Честерфилд».

Наконец, неожиданно для себя, Маркус взял её за руку.

– Она больше не позвонит.

– Что…

– Я позвонил и сказал, чтобы она больше так не делала.

– Но почему?

– Потому что не хочу видеть такое выражение на твоём лице.

Пенни не посмотрела на него, продолжая наблюдать, как пасётся и наслаждается жизнью Клео. Наконец она оторвалась от ограды и направилась обратно к дому.

«Неправильный ответ», – подумала Пенни, но Маркусу об этом не сказала.

Глава 9

Маркус

Мне нужно принять важное решение, одно из тех, которые меняют жизнь и заставляют идти вперёд или падать, а эти придурки мешают сосредоточиться. Мне нужно подумать, понять и упорядочить абсурдные вещи, которые чувствую, но у меня ничего не получается, потому что, кажется, весь город старается вывести меня из себя. Я ненавижу такие сборища: вечеринки, ярмарки хер_знает_чего, улыбающиеся лица, улыбки на грани вывиха челюсти. Я не общителен, и мне трудно притворяться, что эти люди мне симпатичны. Окей, некоторые из них мне нравятся. Фермеры, которые преданы земле и при встрече дают советы, как сделать так, чтобы даже сгоревшее полено снова расцвело. Старушки, которые тебе улыбаются, не докучая болтовнёй. Те, кто молча предлагает утолить жажду и не устраивает допрос с пристрастием по поводу всех этих татуировок. Одним словом, некоторых я даже могу терпеть. Но Джейкоб… Он меня провоцирует (это очевидно – он меня провоцирует), отпуская стервозные шуточки в адрес Пенни, и каждый раз придумывая новые оправдания, чтобы распустить руки. Джейкоб заслуживает, чтобы я подкараулил его на задворках магазина ночью, когда вокруг шныряют одни хорьки да летучие мыши, и выбил из него всё дерьмо, а секстант засунул ему в задницу. И ещё я бы набил морду этой гиене Мэнселл, которая только и суёт свой нос в чужие дела. Вечно всех осуждает и несёт всякую чушь.

Но я не хочу, чтобы Пенни страдала, поэтому сдерживаю себя, молчу и выгляжу паинькой. От всех этих стараний у меня начинается язва, но я не могу видеть печаль на её лице. Потому что Пенни нравятся эти люди, или, по крайней мере, она не возражает. Ей здесь комфортно. Как я заметил, она даже растрогалась во время нелепой сцены предложения руки и сердца. Надеюсь, у неё не возникнет никаких идей в голове, я такой фигнёй не страдаю. Даже ради Пенни. Нельзя до такой степени изменить свою природу, некоторые вещи неизменны.

Проклятье, я должен подумать, понять, решить, а эти придурки устраивают бедлам.

Поэтому, вернувшись с вечеринки по случаю дня рождения, я иду в заднюю часть сарая и выплёскиваю своё разочарование. К прочной балке под навесом прикреплён мешок для бокса. Моя одежда не подходит для тренировки, я не могу двигаться так хорошо, как хотелось бы, но я не отказываюсь от того, чтобы нанести несколько ударов.

Мне необходимо снова увидеть Франческу, и это одна из причин хаоса в моей голове. Я не получал от неё никаких известий уже несколько месяцев, мне нужно с ней встретиться. Пенни ещё не знает, и боюсь, ей это не понравится. Или что ещё хуже, она поддержит моё решение, но в глазах Пенни появится боль. Боль в её глазах – это самое страшное. Не хочу, чтобы Пенни страдала, я лучше отрежу себе руку.

И всё же мне придётся. Рано или поздно мне придётся встретиться с Франческой. Последние несколько недель мужественное, но печальное выражение лица Фран, когда она прощалась со мной в доме Малковичей, мучило меня, как труп человека, которого ненароком убил и спрятал в бетонной могиле.

Тем временем продолжаю ударять по мешку, и кажется, что мне нужно высвободить энергию, накопившуюся за столетие.

Не то чтобы это соответствовало действительности. Я работаю как проклятый, не останавливаясь ни на минуту. И с Пенни мы трахаемся как сумасшедшие. Посреди всей этой неразберихи абсолютно уверен в том, что я хочу её. Ничего не изменилось, разве что стало лучше. Иногда достаточно всего лишь мелочи, незначительной детали – как Пенни трогает свои волосы, как моргает, даже как наклоняется, чтобы поднять что-то с пола, – и я теряю рассудок. Она уже несколько месяцев принимает таблетки, чтобы я мог кончать в неё, и это возбуждает меня так, как и не думал. Даже когда я изнемогаю от многочасовой работы в поле, в конюшне, после тренировки, я смотрю на Пенни и хочу её.

Как сегодня вечером. Она сильно разозлила меня раньше, но моему члену всё равно. Этому бесчувственному засранцу достаточно её запаха, чтобы умереть с голоду. Внезапно меня душит искушение всё рассказать Пенни. Всё. Что со мной происходит, что хочу сделать, какие у меня есть сомнения, какие окончательные решения хочу принять. Решения, которые пугают меня, но от которых я знаю, отказаться не могу, потому что у некоторых вещей есть только одно направление.

Но я молчу. Я трахаю её как чёрт, так глубоко, как только могу. В её глазах – удовольствие, и это сводит меня с ума. Пенни, что бы ни случилось, твоё лицо, когда ты наслаждаешься, это восьмое чудо света.

* * *

– Маркус? Это Монти. Как дела? С Пенни всё в порядке? Мне нужно поговорить с тобой о… Я не знаю, как…

– А, привет, Монти. Да, всё хорошо. С Пенни всё в порядке. Но что…

– Энни очень просила, она всё время говорит мне, что… Тебе, случайно, Франческа не звонила?

– Нет, она не звонила.

– Ох… Ну… Я думаю, она позвонит.

– Что случилось?

– Я точно не знаю… Вчера Франческа была у нас дома, приехала, пока меня не было, и Энни утверждает, что выглядела расстроенной. Вернее, грустной. Грустная. Окей, так говорит Энни. Она была грустной. Франческа осталась на ужин, а потом легла спать. Однако днём она настойчиво пыталась узнать у Энни твой номер телефона. Энни отказалась. Знаешь, без твоего разрешения Энни показалось это неправильным. Но я думаю, что ночью Франческа сама разузнала твой номер. Утром в моём столе всё было перевёрнуто, вещи в беспорядке, для меня такое не свойственно. Вот я и подумал… Думаю, тебе следует ожидать её звонка. Энни клянётся и божится, что Франческа на самом деле была очень несчастна, хотя у меня она такого впечатления не создала, но женщины лучше чувствуют такие вещи, так что… почему бы тебе самому не позвонить ей? Ты бы порадовал Энни, она очень заботится о Франческе. Да, Энни, я говорю ему, чтобы он позвонил, ты что, не слушаешь? Окей, Маркус, извини. Просто спроси, как она, что случилось. Я дам тебе её номер. У тебя есть на чём его записать?

– Что? Ах да, ладно, подожди.

– С тех пор как Франческа захотела поехать в Массачусетс, она всегда одна. У неё там нет знакомых. Она вбила себе в голову эту идею, хотя могла бы поступить в университет Коннектикута. Но ты же знаешь, какая она упрямая. Я не говорю, что это плохой университет, на самом деле один из лучших, и она окончила школу с очень хорошими оценками. Франческа умная девушка, много читает. Мы всегда неправильно оценивали её; Франческа вовсе не поверхностна и не бесчувственна. Боюсь, наоборот – она слишком чувствительна. Уверен, в конце концов, всё будет хорошо, но… одиночество – плохая вещь. И Франческа не из тех, кто заводит друзей. Я имею в виду, что ты такой же. Так что ты лучше всех можешь понять, что происходит. Конечно, я не хочу, чтобы Пенни страдала. Эта мысль мучила меня. Мы с Энни обожаем Пенни и по-прежнему считаем её идеальной женщиной для тебя, но Франческа прожила с нами два года, мы узнали её получше и поняли, что под бронёй у неё самое хрупкое сердце в мире. Сердце Пенни более стойкое. Мы уверены, она всё поймёт. Ты ведь позвонишь ей, правда? Никогда не думал, что попрошу тебя об этом. Раньше я настаивал на прямо противоположном, но теперь… Будет здорово, если вы хотя бы останетесь друзьями и время от времени будете получать весточки друг от друга. Это было бы полезно для всех, даже для тебя.

* * *

Я никогда не верил в судьбу, но тогда как называется эта штука?

Ты думаешь о человеке неделями, а потом…

Думаешь о том, чтобы снова поговорить с ней, снова увидеть её, понять, и она тебя ищет.

Но… но во взгляде Пенни столько боли.

Я не хочу, чтобы она страдала.

Так что, думаю, я принял некоторые из тех решений, которые должен был принять, но не знал, как поступить. С Франческой я покончил. Я не очень хочу этого, мне нужно встретиться с ней и поговорить, она часто снится мне уже несколько недель. Но с меня хватит.

* * *

– Ал… алло?

– Фран? Это я.

– Маркус…

– Как ты?

– Отлично, просто отлично. А ты?

– И я. И Пенни тоже.

– Я не спрашивала тебя о ней.

– Знаю, но всё равно говорю. Я знаю, что ты пыталась мне позвонить. Это была ты вчера вечером и несколько часов назад?

– Я… э… да.

– Почему ты прервала звонок, если хотела поговорить со мной?

– Потому что мне ответила она. Я не хотела говорить с ней, я хотела поговорить с тобой. У тебя нет мобильного?

– У меня его нет, а если бы и был, не дал бы тебе номер.

– Ты, как всегда, мудак.

– Никогда не переставал им быть. Чего ты хочешь, Фран? Что происходит?

– Происходит… происходит нечто элементарное. Происходит то, что я люблю тебя. Я никогда не говорила тебе, но я люблю тебя. За эти полгода я поняла больше, чем за все прошедшие годы. Я тебя люблю. Нам с тобой суждено быть вместе.

– …

– Не радуйся так сильно, пожалуйста, вся эта радость меня расстраивает.

– Не звони мне больше.

– Что?

– Забудь мой номер и о моём существовании. Я не рад говорить тебе об этом, Фран. Я совсем не счастлив. Но… бывают моменты, когда нужно принять окончательное решение.

– И твоё окончательное решение – бросить меня?

– Я думал, что нет. Но у меня нет другого выбора.

– Разве у тебя нет другого выбора? Выбор есть всегда! Что? Личико гёрбаного ангела надела на твои запястья наручники? Ты делаешь всё, что она тебе приказывает? Ты стал её марионеткой?

– Прекрати.

– Прекратить? Говорить правду? Значит ли это, что ты счастлив? Ты счастлив с ней? У вас будет маленькая милая семья с кучей детей, собакой, кошкой, и вы даже будете ходить в церковь по воскресеньям? Что это за жизнь? Я не могу поверить, что тебе это нравится, отказываюсь в это верить. Когда отпустила тебя полгода назад, я сделала это отчасти потому, что знала: пока ты сам не столкнёшься, тебя не переубедить. Ты потерял рассудок, ты ничего не понимал. Я подумала: может, он поживёт так какое-то время, а потом поймёт, что это не для него, переболеет и вернётся ко мне. В конце концов, я никогда не заставляла тебя засовывать член в одно место. Ты всегда был свободен, не так ли? А с ней ты такой же свободный? Я так не думаю! Вернись ко мне, Маркус, пожалуйста! Мы должны быть вместе и…

– Фран.

– Я в Амхерсте, приезжай. Или я приеду к тебе и…

– Учись, обещаешь?

– Что?..

– Учись, живи и старайся чувствовать себя нормально, но не звони мне больше. И не думай приезжать. Ты расстроена, и мне жаль, как бы странно это тебе ни казалось, учитывая то, что говорю. Мне жаль. Больше, чем можешь себе представить. Но я не собираюсь с тобой встречаться или созваниваться.

– Ты пожалеешь об этом. Ты будешь скучать по мне.

– Я уже чувствую это. И никогда не переставал это чувствовать. Но я так решил и не собираюсь возвращаться.

– Что это? Чувство долга перед Пенни? Чувство вины?

– Чувство вины, когда ты научишься его испытывать, вы*бет твою душу, я гарантирую это.

– Ты не можешь оставаться с ней, если больше не любишь, это нелепо. Ты что, приносишь себя в жертву? Ты подписал договор кровью?

– Что-то вроде того.

– Это больше не ты. Это определённо уже не ты.

– Мы все меняемся. Возможно, ты ещё не осознала этого, но даже ты уже не та, кем была раньше. А теперь…

– Нет, подожди! Подожди! Ты не можешь… Как я смогу жить без тебя?

– Один день за раз. Это отличная система. Перестань думать о вечности, о целой армии, которая поджидает тебя, чтобы надрать задницу, и встречай врагов по одному. Они не так страшны.

– Я не знаю, получится ли у меня. Не знаю, смогу ли…

– Мне нужно идти, Фран. И не звони мне больше. Не надо. Если говорю «прощай», то это будет «прощай». И я уже сказал.

* * *

Вот, я сказал ей и чувствую себя дерьмом. Мудаком без границ.

Не хотел причинить Фран боль.

Мне будет недостаточно рубить брёвна до следующей весны для достижения степени истощения, достаточной для того, чтобы не думать о себе наихудшее.

Но если бы я причинил боль Пенни, я бы не смог жить.