Текст книги "В твоих глазах (ЛП)"
Автор книги: Амабиле Джусти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Глава 17
Франческа
На лекции по современной поэзии встречаю Эрика. Он рад меня видеть и сообщает, что тоже записался на курс.
– Узнаем друг друга получше, – бормочет он, присаживаясь рядом со мной. – Ты должна меня простить, что на вечеринке я исчез. Думаю, выпил слишком много и потом выплёскивал душу в раковину, а когда я снова пришёл в себя, вечеринка уже закончилась. Ты тоже оторвалась?
– О да, меня вырвало в фонтан.
Эрик смеётся, ничуть не смущаясь. Наверное, блевать на маскарадной вечеринке студенческого братства – это один из тех опытов, которые обязательны в колледже.
– С кем ты ушла? Мне сказали, что ты была с парнем, переодетым в «V значит Вендетта».
Опасаясь, что пока он покупал маску кто-то узнал этого засранца (не могу называть его иначе, теперь даже «профессор» кажется слишком щедрым и конфиденциальным именем), я предпочитаю отвечать расплывчато.
– Понятия не имею, кто это был. Парень просто поддержал мой лоб в саду, а потом одна пошла домой. Солидарность между алкоголиками.
Я улыбаюсь Эрику самым соблазнительным образом, накручивая прядь волос на палец, втягивая живот и выпячивая грудь. Как предсказуемы мужчины. Если ты хочешь уговорить их выбраться с минного поля, не нужно искать безобидные аргументы: просто покажи сиськи. Если бы я носила короткую юбку, то могла бы заставить их делать всё, что захочу.
Как блондинка, что сидит в первом ряду. Та, кто, как стало понятно с первого дня, ходит на этот курс не для того, чтобы набить себе мозг, а стремиться набить свои трусики. Она всегда сидит на одном и том же месте, носит юбки такие короткие, что едва прикрывают пупок, и только и делает, что меняет положение на этом проклятом сиденье. То вправо повернётся, то влево наклониться, то скрестит ноги, цель вовсе не подсознательная – показать профессору свой товар.
Должна признать, обычно он её игнорирует, но сегодня не отводит взгляд. Я не знаю, что тормозит моё желание в два прыжка спрыгнуть по лестнице, пнуть цыпочку и выбить ей зубы.
Может, меня сдерживает то, что это не моё дело.
Я имею в виду, если он хочет смотреть на киску этой цыпочки, пусть дерзает.
В конце концов, очевидно, – ему нравятся блондинки; его жена была такой, и эта студентка немного напоминает мне её, своим мертвенно-белым оттенком кожи.
И уверена на все сто, что та цыпочка, с которой он трахался в своём клубе, та, чья помада была размазана у него по лицу, тоже светловолосая. Брюнетка никогда бы не использовала такой ледяной сиреневый цвет.
Не знаю почему, у меня возникают агрессивные мысли.
В моих словах почти звучит ревность.
Ладно, я ревную.
Но в основном я чувствую себя несчастной. С тех пор как моё сердце сдалось, ощущаю себя слабой.
Временами мне кажется, что я больше не принадлежу себе. За исключением этих моментов, когда меня переполняет ревность, я чувствую себя так, словно кто-то выключил изнутри мой свет.
Пока он читает лекцию и стихи Леонарда Коэна, глядя на блондинку, моё сердце томится от боли, которая не является яростным гневом, к которому привыкла. Это сладкое, вздыхающее, опустошающее несчастье. Мне хочется, чтобы эти стихи он прочитал мне. Мне хочется самой прочесть их ему.
Это для тебя
Это целое сердце моё.
Это книга, которую прочитал бы тебе.
Когда станем старыми.
Теперь я – тень.
Я неспокоен, как империя.
В конце лекции Эрик приглашает меня выпить с ним перед следующим занятием, и я соглашаюсь. Когда мы выходим из аудитории, становится более чем ясно, что должно произойти. Байрон направляется в свой кабинет, стерва с длинными ресницами следует за ним, и они запираются внутри.
– Профессор Лорд – определённо плейбой, – говорит Эрик, хихикая. Он проследил за направлением моего взгляда, и я успеваю превратить своё обеспокоенное выражение лица в гримасу сплетницы. Живот втянут, грудь выпячена, и я издаю злобное хихиканье.
– Это было ясно с самого первого дня, – комментирую я, забавляясь. – Если женщине нравятся выцветшие блондины с бородой пещерного человека…
– Ты единственная, от кого слышу такое мнение, – удовлетворённо замечает Эрик с высоты своих чёрных волос и полного отсутствия бороды. Живот втянут, грудь выпячена, взгляд томный, я кусаю губы, чтобы он не понял, сколько бреда я выплеснула за одну секунду. – Девчонки говорят, что он чертовски горяч. Выглядит между Икабодом Крейном из сериала «Сонная лощина» и Рагнаром из «Викингов». Ты знаешь, что у него даже есть клуб, где он поёт рок-каверы с группой?
– Ах, нет, только подумай. Интересно, сколько о нём говорят?
– Много, да. О боже, не одного доказательства, но многие девушки клялись, что сделали это. До прошлого года он был женат, потом его жена умерла.
– Ох… и ты знаешь как?
– Похоже, у неё было больное сердце, и внезапно случился сердечный приступ. Должно быть, она была серьёзно больна, потому как её никогда не видели. Кто-то сплетничал, что профессор держал её в изоляции из ревности.
– Он… он был очень влюблён?
– Думаю, да. До прошлого года о нём не ходило никаких слухов. После смерти жены он взял трёхмесячный отпуск. Он был несчастен, вернулся на работу в начале второго семестра. И девушки начали бросаться ему в объятия, как та с ресницами, что была сейчас.
Сглатываю вздох. И пока мы с Эриком уходим за пределы кампуса, мне приходит мысль, что я мазохистка; иду и гадаю, как долго ещё смогу притворяться, что меня это не убивает.
* * *
Несколько дней мы с Эриком видимся довольно часто. Он записался на курс, чтобы встречаться со мной, а не для того, чтобы смотреть на задницу профессора, как все остальные шлюхи, включая меня. Мы ходим вместе и на другие курсы: в итоге с Эриком я провожу много времени.
Он даже помогает мне найти работу и новую квартиру, но вскоре я понимаю, что это бессмысленно, всё бесполезно. Нет смысла притворяться, что Эрик мне небезразличен. Ладно, Эрик добрый, и его взгляды не раздражают, они не жестокие, нормальные, обычный голодный взгляд парня, который хочет заняться с тобой сексом, но без нападения или захвата, а потому, что ты ему нравишься и потому что это естественно.
Жаль, что он мне не нравится. По крайней мере, не в этом смысле. Поэтому, просто потому, что Эрик хороший парень и я не хочу, чтобы он страдал или тратил время на погоню за мной, когда может заполучить кого-то более доступного, однажды днём я говорю ему об этом.
Он встречает меня, как всегда, в конце смены. Мы садимся на скамейку и молчим. Я впервые ищу нужные слова, чтобы не обидеть мужчину. Эрик такой милый и добрый, такой молодой, полный надежд, и я не хочу разрушать его иллюзию, что мир – это не куча мудаков, которые всегда будут пытаться тебя надуть, предать, использовать. Внезапно я понимаю, нет, знаю, – он собирается меня поцеловать. Я вздрагиваю, когда его губы касаются моих.
– Ты не хочешь? – спрашивает он. – Я сделал или сказал что-то не так?
– Нет, правда. Ты идеальный. Но…
– Ненавижу «но», они всегда скрывают подвох.
Я поворачиваюсь к нему, улыбаясь.
– Я влюблена в другого.
– Ты с кем-нибудь встречаешься?
– Нет, ни с кем. Он меня не хочет, но я его люблю.
– Ты говоришь искренне.
– И это проблема?
– В том смысле, что мои слова в попытке убедить тебя, что подхожу тебе, будут бесполезны.
– Да, бесполезно.
– Но я не понимаю.
– Что?
– Кто это такой, что не хочет тебя. Я имею в виду, есть кто-то, в кого ты влюблена, а этот идиот просто позволяет тебе уйти?
Я пожимаю плечами, глядя в темноту.
– Невозможно нравиться всем.
– Нет, извини, но ты не можешь не нравиться. Другие парни из братства наверняка хотели пригласить тебя, они не сделали это только из уважения ко мне, и, очевидно, половина кампуса пускает по тебе слюни. Студенты юридического факультета снова начали тусоваться в том кафетерии с тех пор, как ты стала работать за стойкой, разве не заметила? Ты горячая штучка, Франческа, прости за прямоту, но это чистая правда. А этот придурок придирается? Кто он такой? Ты уверена, что он не гей?
«Нет, гарантированно. Он просто не хочет меня».
– Мне пора идти. Насчёт той квартиры… Не думаю, что буду снимать. Сейчас меня приютила моя подруга. Но спасибо, что помог мне с работой.
– Мне очень жаль. За всё. Ты не представляешь, как сильно ты мне нравишься. Не только потому, что ты красивая. Ты загадочна и… ты приличная девушка. Такая девушка, как ты, могла бы переспать со всем университетом, но вместо этого ты держишь себя в руках и даже доверилась такому ничтожеству, как я.
– Ты вовсе не ничтожество! Ты отличный парень, и найдёшь девушку, которая идеально тебе подойдёт. Я уверена, что найдёшь. На самом деле, если могу дать тебе совет, в моей группе латиноамериканской литературы есть очень красивая рыжая девушка, которая постоянно смотрит на тебя.
– Ты серьёзно? Какая именно? Та, что всегда одета в изумрудно-зелёное?
– Точно, значит, ты её заметил. Я рада.
Эрик смеётся, и его очень белые зубы сверкают, как светлячки.
– Она на самом деле симпатичная. И я заметил, что она смотрит на меня.
– Тогда действуй, – шепчу я, вставая. – Я пойду.
– Я провожу тебя.
– Нет, не волнуйся, доберусь одна. Я поеду на автобусе.
– Ты не хочешь, чтобы проводил тебя до самого дома?
– Я хочу, чтобы ты пошёл и повеселился, встретил милую девушку, с которой мог бы проводить вечера, и посещай занятия по современной поэзии только потому, что тебе это интересно, а не из-за меня.
– Тогда, наверное, я брошу этот курс. Не знаю почему, ведь он всем нравится, но я терпеть не могу профессора Лорда.
Мы прощаемся, я делаю вид, что иду на автобусную остановку, но потом сворачиваю в сторону дома Байрона.
Жить с ним непросто.
Но прежде всего нелегко жить с самой собой, с этими странными чувствами, которые расцветают во мне, с этими эмоциями, которые я не признаю. Иногда мне приходится искать новые слова, чтобы описать себя, потому что мне кажется, что нужные слова не входят в словарь моей жизни или входят туда с совершенно другими значениями.
Любовь, а не отчаянная привязанность, чтобы не остаться одной.
Желание, а не животная потребность притупить память.
Страх не перед смертью, а перед тем, что придётся жить без него.
Порой чувство, что Байрон тоже любит меня, желает меня и боится потерять, озаряет, как ослепительный свет. Но потом думаю, что нет, это невозможно, его просто тянет ко мне. Его восприятие обманывает моя внешность, заставляя поверить, что свет свечи – это комета. Знай он меня на самом деле, если бы он знал обо мне всё, он бы сбежал. Его чувства стали бы банальными, а желания прозаическими.
Как могу признаться ему, что я испорченный товар с двенадцати лет?
Что я пила, воровала, курила, причиняла боль и убивала?
Что я пыталась покончить с собой?
Что сидела в тюрьме?
Байрон такой порядочный, такой честный, такой благородный.
Его соблазняет тайна, которая окружает меня, но если он узнает, то преисполнится отвращения.
Возможно, он просто хочет попытаться забыть свою большую потерянную любовь, свою милую маленькую жену с её вымученной улыбкой.
Я не смогу долго оставаться в его доме. Не могу. Не потому, что мне не нравится, а потому, что нравиться слишком. Я возвращаюсь, и мне кажется, что это мой дом. Даже открытая ванная комната начинает мне нравиться. Здесь есть идеальный угол для Шиллы, листья которой стали зеленее и мясистее. В этой квартире мне порой кажется, что снова наступила эпоха невинности.
Завтра я уйду, у меня нет выбора, я привязываюсь ко всему. Я даже привязываюсь к вещам, и чем крепче узел, тем сильнее будет кровотечение, когда мне придётся его разорвать. Я должна ослабить, развязать, иначе истеку кровью до смерти. Поэтому, поскольку это последний вечер, я решаю отпраздновать. Праздновать не знаю что, но я попытаюсь.
Я одна, и могу позволить немного безумства. Включаю свой старый диск, один из тех, что постоянно ношу с собой, куда бы ни пошла, хотя никогда не понимала зачем. Теперь я знаю почему: он был нужен мне сегодня, сегодня вечером, в этот самый момент. Босиком, в шортах и майке, я решаю испечь торт. Потом я всё поставлю на место, и Байрон даже не заметит. Кто знает, смогу ли я вспомнить рецепт тирамису. Вкус ангелов и страсти. Для меня это так: я ассоциирую этот вкус с сексом и нежностью, слитыми воедино, словно они не могут жить друг без друга.
Так весело танцевать, петь, быть самой собой без притворства и страха, так по-детски чудесно, что я не слышу, как он приходит. Внезапно ощущаю движение позади себя и оборачиваюсь. Из моих рук выскакивает миска и падает, выплёскивая всё содержимое на пол. Я чувствую себя чертовски глупо и уязвимо.
Байрон смотрит на меня, словно загипнотизированный. Он одет как вампир-головорез: чёрные джинсы, фиолетовая футболка, кожаная куртка, серебряное кольцо на большом пальце, волосы распущены и растрёпаны, доходят уже почти до плеч. Он подходит, мы смотрим друг на друга и больше ничего не понимаем.
* * *
Байрон арендовал машину, и за четыре часа мы пересекли весь Массачусетс до самого северного городка Кейп-Код. И вот мы здесь, это кажется нереальным. Я смотрю на Атлантический океан, как на картину. Вода такого синего цвета, какого никогда не видела в мире. Небо немного затянуто облаками, но всё вокруг яркое. С Маркусом мы путешествовали по ночам, как летучие мыши, перебираясь из клуба в клуб, пьяные и уставшие, а днём спали. Я соскучилась по стольким краскам и свету.
– Схожу за провизией, – говорит Байрон, обнимая. Я сразу замечаю, что его голос надтреснут от беспокойства. Всю дорогу он улыбался, мы болтали, слушали музыку, находились в умиротворяющей тишине, такой, которая не тяготит, такой, которая похожа на слова. Но теперь его зелёные глаза кажутся мне темнее.
– Я с тобой.
– Нет, оставайся здесь. Наслаждайся видом. Вдыхай морской воздух. Я скоро вернусь.
Он целует меня, его губы на моей шее почти обжигают. Светлая борода щекочет. Байрон обхватывает ладонями мою голову и смотрит на меня так, будто никогда больше не увидит.
Его не переубедить, он говорит, что должен идти один, и в конце концов я не настаиваю. Но внутри меня поселяется внезапная боль, которую я не могу объяснить.
Пока его нет, я брожу по дому. Должно быть, он поручил кому-то прибраться, потому что на поверхностях, несмотря на естественное освещение, не видно ни пылинки. Мне кажется странным, что очень мало мебели, и вся она новая, будто только что купленная. Даже матрас завёрнут в целлофан. Дом довольно безликий и немного холодный. Но, может, это потому, что Байрон никогда сюда не приезжает.
«Если дом принадлежал его матери, то он наверняка бывал здесь вместе с Изабель.
Вероятно, он выбросил всю старую мебель, которая могла напоминать ему о ней.
Даже матрас, на котором он спал с ней, на котором занимался с ней любовью».
Внезапно этот дом мне становится ненавистен. Я понимаю, – это иррациональная ненависть. Если мужчина был женат и много лет владел домом для отдыха, то неизбежно, что его бывшая жена жила там какое-то время. Это неизбежно и нормально, но я не могу избавиться от чувства неуместности. Небо кажется мне темнее. Океан – серого металлического цвета. Мне хочется выбраться отсюда.
Вдруг я слышу стук в дверь.
Байрон уже вернулся?
Нет, это не он. За дверью стоит дама, которую я, кажется, уже где-то видела, хотя при этом уверена, что никогда её не встречала. Красивая высокая женщина, ей определённо за шестьдесят, но одета и накрашена она так искусно, что выглядит гораздо моложе. На ней строгий брючный костюм бежевого цвета, который, кажется, стоит кучу денег, и туфли на невысоком каблуке из крокодила или какого-то другого бедного чешуйчатого животного. От всей её фигуры исходит высокомерие, от которого меня потряхивает.
– Вы кого-то ищете? – спрашиваю, озадаченная её враждебным выражением лица. Она смотрит на меня серо-голубыми глазами, которые кажутся сделанными из расколотого стекла.
– Да, вас, – заявляет она. – Могу я войти?
– Нет, пока не скажете, кто вы такая и что вам нужно, – продолжаю я. Меня раздражает её взгляд злой ведьмы, уверенность человека, привыкшего быть главным. Меня раздражает уверенность в том, что по какой-то причине она меня ненавидит.
– Слух о вашей грубости не был преувеличен, – отвечает она. – Я Марджери Лорд.
Не могу не поморщиться. Вот где я видела её раньше: в фотоальбоме в доме Байрона. Только на той фотографии, единственной, где изображена бабушка, она была гораздо моложе. Однако у неё по-прежнему вид менторской Минервы.
Отодвигаюсь в сторону, чтобы дать ей пройти, хотя у меня нет никакого желания её впускать. Но в конечном счёте этот дом скорее её, чем мой, это его бабушка, я никто и не имею права отказать ей в доступе. Честно говоря, меня охватывает большой соблазн – подтолкнуть Марджери Лорд и повалить задницей в песок, приказав убраться с дороги, но я стараюсь устоять и вести себя хорошо.
Она входит в дом и передвигается по нему с видом человека, не являющегося гостем. Дойдя до гостиной, снимает пару мягких замшевых перчаток цвета лесного ореха. Смотрит на меня, оглядывая с ног до головы, а затем заявляет:
– Мне не говорили, что вы такая красивая.
Мне следует чувствовать себя польщённой? Нет, потому что я скорее чувствую угрозу. Это не комплимент, это больше похоже на оскорбление.
– Байрон ушёл и скоро вернётся, – отвечаю я. Мне трудно удержаться, чтобы не схватить её за воротник дорогого пиджака и не вышвырнуть за дверь.
– Я знаю, видела, как он уходил. Но я хочу поговорить именно с вами, а не с внуком.
– Со мной?
– Мне сказали, что вы встречаетесь.
– Кто вам доложил? У вас есть личные шпионы?
– Что-то вроде того. В любом случае я здесь не для того, чтобы отнекиваться. Просто хочу поставить вас в известность о насущной необходимости.
– И что же это будет?
– Эти отношения должны закончиться. Сегодня же, поправлюсь: немедленно.
У меня округляются глаза и просто отвисает нижняя челюсть; даже я в шоке от такой дерзости.
– Я поняла, – заявляю ироничным тоном, – я нахожусь в середине фильма, в сцене, где богатая стервозная родственница предлагает деньги очередной бедной девушке, чтобы та оставила своего обожаемого внука, дабы он мог жениться на более подходящей кандидатке, возможно, богатой и из отличной семьи. Вы планируете заплатить мне наличными или чеком?
– У меня нет привычки тратить деньги впустую. Я не собираюсь давать вам ни цента.
– Конечно! Вы хотите убедить меня, используя своё высокомерие? Мне кажется, мэм, у вас плохая позиция. Возможно, я обладаю большей властью, чем вы.
– Я это прекрасно знаю. У меня есть довольно подробный список всех обвинений против вас. Драки, в которых вы участвовали, случаи арестов за хранение марихуаны, публичное пьянство и бродяжничество, не говоря уже о протоколах суда, на котором вы были приговорены к четырём годам лишения свободы. Неплохое резюме, без сомнения.
– Вы… копались в моём прошлом?
– Конечно, вы же не думаете, что я оставлю своего единственного внука на милость всех проходящих мимо побирушек!
Мы смотрим друг на друга со взаимной ненавистью. Сейчас я скажу ей отвалить, сейчас я её задушу, сейчас….
– Откуда у вас эти шрамы, мисс Лопес? – спрашивает она с ненавистным холодом. Инстинктивно я смотрю на свои запястья. Как всегда, их прикрывают длинные рукава, а также мои верные татуировки в виде змей. Как она заметила эти бледные следы тринадцатилетней давности? – Не волнуйтесь, они хорошо спрятаны, вот только я знаю, что они там есть. Я не нашла никаких официальных записей об этом, но могу сделать некоторые элементарные выводы. Смерть матери, передача вас отчиму, безуспешная попытка самоубийства, а затем попытка убить мужчину, сжечь его заживо. Только тупой бюрократ может не проследить связь между всеми этими событиями. Отчим издевался над вами? Сколько вам было лет? Десять? Двенадцать?
У меня перехватывает дыхание перед такой жестокостью. Я смотрю на неё с враждебностью и в то же время с невыразимой болью. Испытываю ярость, но больше всего я чувствую слабость. Среди тумана гнева я начинаю ощущать её замысел, путь и цель.
– Уходите… сейчас же.
– Конечно, уйду, мне незачем долго оставаться в этом доме. Он всегда был полон посредственных женщин. Моя невестка, жена Байрона, – сплошные ничтожества. А теперь ещё и вы. Но боюсь, что и вы скоро уйдёте. О, не смотрите на меня с таким возмущением. Я уверена, Байрон ничего не знает о вашем прошлом. И если вы не рассказали ему, то только потому, что понимаете: если расскажете, вы его потеряете. Мой внук и так уже достаточно настрадался. Вы знаете, как умерла Изабель? Нет, я уверена, что нет. Скорее всего, вам известна официальная версия. Сердечный приступ. На самом деле она повесилась примерно в полумиле отсюда.
– Что…? – Я прижимаю руку к груди, сердце готово пронзить рёбра.
– Байрон вам не рассказал о себе. Очень хорошо. Очевидно, вы не доверяете друг другу. Изабель обвязала верёвку вокруг шеи и спрыгнула с балюстрады маяка. Вон с того милого белого маяка, что виден с веранды. Она сделала ему прекрасный подарок ровно год назад. Я стояла неподалёку и…
– Вы были рядом? Вы, случайно, не помогли ей завязать узел?
– Я не убийца, в отличие от вас, мисс Лопес. Изабель была не в себе. Она страдала от настоящего психического расстройства. Байрон десять лет присматривал за зверем. Десять лет жизни, которые он мог бы посвятить необыкновенной политической карьере, были потрачены впустую из-за глупостей параноика. Десять лет страданий с женщиной, которая жила практически в изоляции и злилась из-за каждой мелочи. Можете представить, как он жил? Знаете ли вы, каково это – делить дни и ночи с неуверенным в себе и невротичным человеком, который отказывается даже признать себя больным, не выносит, когда ему противоречат, и окружает себя воображаемыми врагами? Изабель покончила с собой, узнав, что он ей изменил. С одной из своих студенток. Такой, как вы. Задумайтесь, Байрон до такой степени последователен и верен узам брака, что десять лет ухаживал за буйной сумасшедшей, даже не подумав попросить о разводе или аннулировании брака, и можете получить точное представление о том, как ему было плохо. Вам не кажется, что я заслуживаю покоя? Видите ли, я больше ничего от него не требую. Я смирилась с тем, что он хочет быть профессором всю жизнь. Мне даже нравится, что он поёт в этом сомнительном клубе в костюме наркомана. Но я не позволю вам уничтожить его. Вы – самая близкая к Изабель копия, которую он мог встретить. Возможно, именно это его и привлекло: ваше несчастье, странность, даже жестокость, которую вы излучаете. Изабель могла быть очень агрессивной. Кто знает, возможно, спасая вас неизвестно от какого зла, которое игнорируется, но улавливается, он решил, что может спасти Изабель. К тому же вы очень красивая. Изабель же, напоминала злобный салат-латук. Истерзанная душа Изабель и тело богини. Роковая комбинация. Как думаете, что сделает Байрон, если узнает о вашем прошлом? Есть два варианта: он может решить бросить вас. В конце концов, несколько недель назад он точно сказал: «… я не живу в одиночестве. Мне нравятся женщины, особенно студентки, я признаю свою слабость». По моим устаревшим меркам, это не совсем страстное признание в любви. Или, если за короткое время всё изменилось больше, чем ожидалось, он может решить остаться с вами. Но он не будет счастлив, можете мне поверить, потому что у вас внутри ад, юная леди. Болезненные воспоминания, членовредительство, депрессия и гнев. Байрону нужна женщина, которая успокоит его, а не та, что принесёт ему новые мучения. Он уже достаточно натерпелся. Не говоря уже о том, что это разрушит его карьеру. Ваше прошлое выйдет на поверхность и в результате нанесёт вред ему.
– И полагаю, именно вы должны будете поднять этот вопрос. Точно так же, как, я уверена, именно вы выдали смерть Изабель за сердечный приступ. У меня такое чувство, что за всем стоите вы. Как Изабель узнала, что Байрон её предал, если она никогда не выходила из дома и ни с кем не встречалась?
Марджери Лорд хмурится, словно моё последнее умозаключение досаждает ей. Могу представить, как она посылает фотографии или анонимки, чтобы ещё больше вывести невестку из себя, надеясь склонить к последнему жесту. Она не убила Изабель, но есть много способов убить человека. Не говоря уже о том, что если Изабель действительно была настолько неуравновешенной, то могла попытаться причинить вред Байрону. Но я полагаю, что это был своего рода бизнес-риск, включённый в пакет.
– Я не смогла бы всё это скрыть, – продолжила Марджери, – без согласия Байрона. Он так устал, так нуждался в разрыве отношений, что согласился. Это должно дать вам представление о том, как сильно он хотел покончить с прошлым. Он был на грани истощения, если не сказать больше. Вы хотите обречь его на новые страдания? Подумайте об этом и сделайте собственные выводы. Я ухожу. Поступайте как хотите. Я дала вам некоторые элементы для размышления и заверяю вас от имени Лордов, о которых я забочусь больше, чем о себе, что я ни в коем случае не преувеличила тот ад, в котором Байрон жил десять лет, и его потребность наконец-то жить безмятежно.
На этих словах, сжимая перчатки в кулаке, менее расслабленном, чем хотела показать, она уходит. И оставляет меня наедине с моим личным адом.
* * *
Я испытываю трагическое чувство дежа вю. Только на этот раз я нахожусь по другую сторону траншеи, в том самом месте, где стреляют и умирают.
Помню, как почти три года назад я пыталась достичь той же цели: разлучить Пенни и Маркуса. Я была в таком отчаянии и расстройстве, что пыталась внушить ей страх и взывала к её чувствам. Я действовала хитро и подло, но я чувствовала себя такой одинокой, такой несчастной, что это была почти самозащита.
Тем не менее время и жизнь отомстили. Мне следует поверить, что карма существует.
Марджери Лорд подвергла меня такому же наказанию.
Она показала мне то, что я уже знала: я не та женщина, которая нужна Байрону. Он не влюблён в меня, я лишь приятное развлечение, чтобы успокоить его бунтарскую половину.
Но ещё Марджери Лорд познакомила меня с той, о ком я ничего не знала: Изабель.
Открытие, что Байрон был не столько влюблён, сколько боготворил жену, меня не утешает. Я боюсь, что чувство вины может оказаться более фатальной опасностью, чем вечная бывшая любовь.
Он сам однажды сказал мне, что я напоминаю ему о ней. Неужели через меня он пытается спасти Изабель? Пытается компенсировать мою хрупкость ради неё? Поэтому он и привёз меня на Кейп-Код, чтобы починить нить? Может, я привлекаю его потому, что его привлекаем мы, женщины, воины снаружи и отчаявшиеся внутри? Изабель страдала от настоящей психической патологии, но я… разве я, в определённом смысле, тоже не безумна? Не являюсь ли я по-своему жертвой, которая чувствует себя преследуемой? Разве я не пыталась покончить с собой? Разве я не огрызаюсь на всё человечество? На тех немногих моих фотографиях, не изображена ли я с тусклой улыбкой, как у Изабель? Если не принимать во внимание психиатрический диагноз и внешность, мы во многом похожи. Ничто в моей жизни не было нормальным.
Но Байрон ни в чём не похож на Маркуса, и я люблю его. Я люблю Байрона так сильно, что страх причинить ему боль перевешивает страх потерять его.
Теперь я знаю, каково это, грёбаная карма, теперь я знаю. Я не хочу, чтобы из-за меня он был обречён на жизнь, которой на самом деле не хочет, за которую цепляется из чувства ответственности, из чувства чести, кто знает, по каким ещё извращённым причинам, но только не из любви.
Я оглядываюсь вокруг, приближается закат. Сердце такое тяжёлое, что, я чувствую, оно скоро разорвёт мою грудь и погрузится в пустоту мира.
Я люблю Байрона так, как никогда никого не любила.
Я люблю его так сильно, что не пытаюсь удержать любой ценой, в отличие от того, как поступила с Маркусом.
Уверена, Байрону будет лучше без меня. С самим собой и однажды с женщиной, полной света.
Я тьма.
И мне лучше исчезнуть.
