Текст книги "Охота на Трясогузку (СИ)"

Автор книги: Алиса Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13

Спустя полчаса, освежив пёрышки и бессовестным образом забив на работу, я срываюсь на свидание, игнорируя застывшую на пороге моего кабинета Анечку.

– Александрина Валентиновна, надо срочно подписать протокол разногласий, юрист уже всё проверил, – лепечет она, прижимая к груди папку с документами.

– Мне некогда его перечитывать, Рябинину подсунь, – я выдергиваю из шкафа шубку и беглым взглядом осматриваю себя в зеркале. Глаза блестят, щёки пылают, грудь вздымается. А внутри вообще жуткий кипиш.

– Ка-какому Рябинину? – почти шёпотом спрашивает моя помощница.

– Хороший вопрос, – я бросаю на слегка побледневшую Анечку насмешливый взгляд. – А сама-то ты как думаешь?

– Да я… Александриночка Валентиновна, неужели это… правда? Я не поверила, но торговые говорят, что новый Рябинин теперь будет вместо Вас.

Хм, отличный лозунг для бунта на корабле: «В Новый год с новым Рябининым!»

– Не горюй, Анют, зато для тебя есть несомненный плюс – Вадим Палыч звучит и произносится гораздо проще, чем Александри-ноч-ка Валентиновна.

– Ну зачем Вы так?..

– Так, всё, выходим, – я торопливо покидаю свой кабинет, попутно выталкивая расстроенную Анечку, и устремляюсь к лифтам.

– А Вы надолго? – несмело звучит мне вслед.

– Как пойдёт, – бросаю ей, не оглядываясь.

А из лифта, держа в руках пакет с пончиками, вываливается Алина. И с места в карьер:

– Саш, ну и как он тебе?

Даже не собираюсь спрашивать, кто этот ОН, и так понятно. Зато у меня очень зудят руки от желания вырвать пончики из холёных пухлых ручек и забить этой Алине-блядине в глотку вместе с пакетом. Но некогда. Оттеснив бедром коллегу, я захожу в лифт и, уже нажав кнопку, слышу вдогонку:

– А ты куда? – это Алина.

– Саш, постой! – а это мой бывший где-то в конце коридора.

Но дверцы лифта уже отрезают от меня изумлённую физиономию Алины и очередной окрик Вадима: «Аленький!»

Вот же придурок! Всю конспирацию обосрал.

На улице снова метёт, и я, прикрывая ладонями глаза, бегу к ожидающему меня броневику Горского. Запрыгнув в салон, я обнимаю Гора за шею, целую и ловлю себя на мысли, что, наверное, впервые встречаю его так пылко.

– А ты чего такая… – начинает он, но до конца так и не озвучивает свой вопрос, потому что мы оба слышим:

– Сашка!

– Понятно, – цедит Горский, а я оглядываюсь.

Вадим в пиджаке нараспашку и перекошенном галстуке сбегает по ступенькам крыльца и останавливается в тот момент, когда наша машина трогается с места. А я продолжаю смотреть, не в силах оторвать от него взгляд. Мой восхитительно небрежный бывший муж… как же идёт ему этот пиджак… и галстук на плече… и взъерошенные чёрные волосы… и даже эта метель. И моё латанное-перелатанное сердце рвётся туда, Ему навстречу. Такое непослушное, отчаянное и глупое сердце. Мне ни за что не собрать его вновь.

«Ненавижу!» – шепчу и зажмуриваюсь, чтобы не видеть боли в глазах Рябинина и не верить в то, что он способен это чувствовать. Так и сижу с закрытыми глазами, не осмеливаясь повернуться лицом к Гору. Всё это нечестно по отношению к нему. Да и к себе самой. Не жизнь, а сплошной театр абсурда. Похоже, мой диагноз ещё печальнее, чем мамин. Та хоть знает, чего хочет.

Гор молча ведёт машину, и я тоже молчу, скосив глаза на его руки. Такие ухоженные, изящные, с длинными пальцами и аккуратными ногтями, эти кисти совсем не выглядят мужскими – это бесит. Но я знаю, сколько силы в этих руках – и это заводит. С Гором у меня так всегда – сплошные противоречия.

– А куда мы едем? – спрашиваю, когда тишина в салоне начинает меня тяготить.

Вообще-то «едем» – это громко сказано, поскольку от «Воронцовскснаба» мы отдалились метров на сто, и торчим в пробке, зажатые со всех сторон транспортом.

– Ты ведь хотела увидеть мой подарок? В ту сторону мы и стоим.

– Я хотела увидеть тебя, – теперь я смотрю ему прямо в глаза, чтобы он не сомневался в моей искренности.

Остаётся самой в это поверить. Хотя на подарок мне сейчас мне и правда плевать, я просто нашла предлог сбежать от Рябинина.

Встретив мой взгляд, Гор криво усмехается, но не комментирует. Рядом с ним тоже невыносимо.

– А нам далеко ехать?

– Как повезёт, – Гор кивает на дорожный затык. – Но пешком идти минут пять.

– Так, может, лучше пешком? – предлагаю я, несмотря на злую погоду. Уж лучше плохо идти по холоду, чем сидеть в тепле и в таком напряжении.

И, согласно кивнув, Гор направляет машину к тротуару.

По моим соображениям в пятиминутной близости от нас как раз находится автосалон «Mercedes-Benz». И я уже настолько уверилась в том, что мы направляемся за машиной, что когда Гор двинулся в противоположную сторону, едва не ляпнула, что автосалон не там, но вовремя прикусила язык.

Новая догадка настигла меня внезапно и ошеломила.

Но реальность – сразила наповал!..

Огромная квартира-студия на двадцать пятом этаже элитной новостройки! Панорамное остекление, просторная терраса, обалденный вид на водохранилище! Мебели здесь нет, только строгая отделка в серо-белых тонах, а ещё хромированный шест, подпирающий высоченный потолок. И вот это всё мне в подарок⁈.

Я настолько ошарашена, что даже не в состоянии почувствовать радость. Неверие и ожидание подвоха – вот, что я чувствую.

– Неужели не нравится? – усмехается Гор. – Бонусом ещё прилагается место в подземном паркинге.

Ох, это уже чересчур.

– Это… мне?.. – спрашиваю шёпотом, водя ладонью по прохладному шесту.

– Да, Саша, теперь это всё твоё. Я подумал, что иногда тебе необходимо тихое убежище, а здесь отличная шумоизоляция и крепкая дверь.

– А если… – в горле пересыхает, и мой голос кажется совсем больным. – Если мне захочется спрятаться от тебя?

– Это место вполне подойдёт, – невозмутимо отвечает Гор и делает несколько шагов ко мне. – Здесь я больше не появлюсь, не бойся.

А приблизившись, он резко разворачивает меня к себе спиной, толкается пахом в ягодицы и давит рукой на поясницу, заставляя прогнуться.

«Вот и настал час расплаты», – думаю я, вцепляясь ладонями в шест.

Гор вздёргивает моё узкое платье вверх с таким остервенением, что слышен треск ткани. В следующий миг колготки вместе с трусиками слетают вниз, застряв на сапогах, а Гор больно сжимает пальцами мои бёдра и коленом расталкивает мои подрагивающие ноги. С шубой на голове, возбуждённая и испуганная, я послушно раздвигаю ноги шире и замираю в ожидании, когда Горский забьёт в меня свой гигантский кол.

Секунда… вторая…

Я уже физически ощущаю, как под пальцами Гора на моих бёдрах наливаются синяки. И когда его правая рука меня отпускает, чтобы помочь члену взять разбег, я стискиваю зубы и невольно сжимаю промежность. А в следующий миг моя задница вспыхивает огнём от болезненного шлепка. Я взвизгиваю и подпрыгиваю, но Гор снова ловит меня за бёдра и крепко фиксирует.

– Не дёргайся, Саша, и запомни – в следующий раз, когда тебе вздумается мне позвонить, убедись, что действительно хочешь видеть именно меня. Ты поняла?

Урод! Я едва держусь, чтобы не разреветься от обиды и боли, и молча пытаюсь вырваться.

– Ты меня поняла, я спрашиваю? – Гор сжимает меня ещё крепче.

– Да-а-а! – ору во всю глотку. – Да! Да! Да, сукин ты сын!

И то же самое место обжигает новый шлепок. Слёзы брызжут из моих глаз, и я, ощутив, что хватка ослабла, падаю на колени.

– Никогда не называй мою мать сукой, – тихо говорит Гор и отступает в сторону.

* * *

– Ненавижу тебя, урод! Ненавижу! – ору, глотая слёзы, и никак не могу подняться, барахтаясь в путах собственных шмоток. – Подавись ты своими подарками, мудак, они мне на хер не нужны.

– Ещё как нужны, – спокойным тоном возражает Гор и снова делает шаг ко мне.

– Не подходи ко мне, сволочь, не трогай меня! – я отползаю, полируя голой задницей пол, и безуспешно пытаюсь натянуть трусы.

– Дура ты, Сашка, – Гор подхватывает меня под мышки и, рывком поставив на ноги, прижимает к себе. – Такая дура.

– Пусти! – я вырываюсь и пытаюсь молотить кулаками по ненавистному Змею, но безуспешно – этот вертлявый гад блокирует все мои попытки достать его рожу. И от этого я реву ещё громче.

В конце концов, устав с ним бороться, я опускаю руки и обмякаю в его объятиях. Мы стоим так очень долго – наверное, и на улице уже стемнело. Но когда Гор начинает гладить меня по волосам, я снова взбрыкиваю.

– Не трогай, – рявкаю я и, наконец, вырываюсь из его рук. – Никогда не смей больше ко мне прикасаться. Понял?

Гор молчит, а я отступаю на безопасное расстояние и только сейчас натягиваю трусы, порванные колготки и одёргиваю платье.

– Ты возомнил себе, что подарив мне квартиру, сможешь обращаться со мной, как со шлюхой? Ты ошибся, Горский, подобное унижение я не стану терпеть даже за все твои чёртовы деньги. Ясно? Тебе показалось недостаточным при всех отказаться от меня в загсе? А ведь я, идиотка, почти тебя простила и даже сочинила тебе оправдание. А только нет никаких оправданий, есть причина и следствие.

Утопив руки в карманах, Гор продолжает хранить молчание, и только брови удивлённо взлетают вверх – типа каки-таки причины?

– Тебе же начхать на чувства других людей по той причине, что ты – охуевший от безнаказанности самоуверенный ублюдок, и заранее всегда уверен, что с тебя не спросят. И ведь я тоже с тебя не спрошу, и даже Айке ничего не скажу. А знаешь, почему? Да потому что мне стыдно, что я допустила к себе такое обращение, что доверилась тебе. Ты решил проучить меня, Гор? А за что, скажи?

Обида и стыд захлёстывают снова, и я, не в силах сдерживать всхлипы, зажимаю ладонью рот. Выравниваю дыхание и с остервенением смахиваю бегущие слёзы.

– Разве я предавала тебя? Или, может, я клялась тебе в любви и напрашивалась замуж? А ведь это не я, а ты преследовал меня все эти годы. А теперь решил наказать за то, что я не оправдала твоих ожиданий? А чего ты ждал от меня, Гор? Или ты оскорбился за то, что я использовала тебя? Так я этого никогда и не скрывала.

– Саша…

– Хуяша! Сейчас я говорю! А разве ты меня не использовал? Да мы оба пользовались друг другом, потому что нам так было нужно. Не знаю, что хотел от меня ты – ты ведь не слишком разговорчив, но я искала в тебе сильного мужика, которому нужна только я, и за которым смогу спрятаться. Я просто хотела вспомнить о том, что я женщина, а ты решил прогнуть меня.

– Это не так, – хмуро отозвался Гор.

– Да так! Я бы и не позвонила тебе сегодня, если б ты сам не предложил мне встретиться. А ведь я, как другу тебе позвонила, как скорой помощи… да, я хотела, чтобы ты вытрахал из меня весь нервяк и ненужные мысли. Мне было хреново – очень хреново, и я надеялась забыться с тобой. Какая дура, да, Гор? Да, я не потеряла от тебя голову, но я доверяла тебе… А ты наглядно указал мне моё место.

– Саш, я никогда не хотел тебя обидеть, – глухо произносит Горский. – Хочу, чтобы ты это знала. Прости…

Наверное, не смотри я ему в глаза, решила бы, что мне послышалось. Ну надо же, Змею понадобилось меня растоптать, чтобы вспомнить слово «прости». Наверняка для него непросто произнести такое, но сейчас у меня нет сил анализировать и удивляться.

– Нет, – я качаю головой и отступаю к стене. – Я никогда тебя не прощу. И эта квартира… она, конечно, очень шикарная, но это место всегда будет напоминать мне о том, как я валялась с голой жопой у тебя в ногах. Ты не угадал насчёт убежища, Горский, из этого убежища мне хочется бежать без оглядки. Не провожай меня.

* * *

«Не буду больше плакать!» – твёрдо обещаю себе, вытирая дорожки слёз. Проторчав почти два часа в итальянском ресторане и влив в себя литр кофе, я вызываю такси. Возвращаться за машиной на базу нет ни сил, ни желания, а в офис – тем более. Пусть увольняют – мне всё равно. Один хрен, я не смогу работать рядом с Рябининым. В телефоне куча пропущенных вызовов – от босса, от Стешки, от мамы… но никому из них я не смогу объяснить, отчего мне так паршиво. Как будто метелью крышу дома снесло, оставив меня голой.

– Я дальше не поеду, – заявляет таксист, тормозя на опушке леса.

– Вы боитесь, что ли? – я с недоумением разглядываю мужика, отказывающегося везти меня к дому. – Тут осталось всего метров двести.

– Да? А если я там застряну?

Я даже не пытаюсь спорить и показывать таксисту на укатанную Айкиным «Монстром» колею, а просто молча покидаю салон.

– Эй, куда? А деньги? – доносится мне вслед.

– Балалайку тебе в обе руки, – не оглядываясь, я перекидываю через плечо фак и топаю сквозь метель к родной избушке.

Опять метель и мается былое в темноте…

Не буду плакать!

Дома меня встречает Кирилл.

– А ты чего сегодня так рано? – спрашивает он и внимательно меня разглядывает. – Саш, что-то случилось? А машина твоя где?

На все вопросы я отрицательно качаю головой и, не останавливаясь, направляюсь к лестнице на второй этаж.

– Сань, – окликает Кир. – Там это… Кирюшки захотели порисовать в твоей комнате, но я их сейчас заберу.

Я настороженно прислушиваюсь к тишине, несовместимой с моими племяшками, и ускоряю шаг.

Порисовать, значит?

Застыв на пороге своей спальни, я таращусь на выпотрошенную в очередной раз косметичку и двоих мелких шмакодявок, обмотанных ёлочной мишурой и вооружённых моей дорогущей косметикой.

– Сас, класивая я? – Кирюша гордо выпячивает размалёванные от носика до подбородка губёшки, а Лиечка, к слову, с таким же торжественно-боевым мейком, нежно мне улыбается и кокетливо опускает глазки.

Устало кивнув, я сползаю на пол рядом с девчонками и напрочь забываю о данном себе обещании больше не плакать.

Глава 14

Александрина

Вторник

Моё утро пахнет хвоей, мандаринами и малиной. И стремительно несущийся к нам Новый год со всеми его ароматными атрибутами здесь вовсе ни при чём – это Айка шаманит над волшебным чаем, чтобы исцелить меня от внезапной простуды и не позволить сорваться новогоднему путешествию.

Как же не вовремя я заболела – на работе аврал, да ещё этот грёбаный корпоратив через два дня. Но с другой стороны – у меня появилась веская причина избежать этой вечеринки, а главное – встречи с бывшим. А душа всё равно не на месте – она в офисе, конец года ведь. С тех пор, как я уселась в директорское кресло и ощутила весь груз ответственности, мне всё время кажется, что без моего постоянного контроля «Воронцовскснаб» непременно накроется. Но, к счастью, сейчас за ним присматривает главный босс, уж он-то не оставит своё детище в беде.

Ещё час назад я позвонила своей помощнице с перечнем ценных указаний, а Рябинину отправила сообщение (на звонок так и не отважилась). И сейчас он, по всей видимости, прочитал моё послание, потому что мой мобильник взревел тревожным рингтоном. Спасибо, Айка оказалась рядом. Она вручила мне в руки свой ароматный целебный чай и поспешила ответить на звонок:

– Да, папуль… Му-гу, это я, а ты кого ожидал?.. Нет, Сашка заболела, – бодро отрапортовала Айка и тут же нахмурилась. – Пап, да в жопу твои планы, я же сказала, что Сашок болеет, у неё температура высокая.

Мне же со своими 37,7 даже стыдно стало, особенно перед Айкой, которая пашет, как вечный двигатель, и наверняка даже не подозревает, случается ли у неё самой повышенная температура.

– Нет, не могу, она спит, – отрезала Айка в трубку и весело мне подмигнула. – Вот Вадика и приурочь к этому делу… Вот именно, сам же говорил, что ему надо осваиваться, а самое полезное обучение происходит как раз в процессе работы… Му-гу… Удачи, пап!.. И я тебя.

Айка сбросила вызов и, взобравшись с ногами ко мне на кровать, уставилась на меня испытующим взглядом.

– Сань, хорош ворон ловить, пей чай, пока не остыл, а потом расскажешь мне кое-что.

Я даже уточнять не стала, потому что нет никаких сомнений, что речь пойдёт о Горе. Сделав глоток действительно вкусного напитка и прислушавшись к визгу с первого этажа, я попыталась увильнуть от болезненной темы:

– А Кирюшки там что, одни?

– За ними Пушок присматривает, – Айка спокойно отмахнулась. – К тому же они делом заняты – ёлку наряжают.

Да, Пушок у нас на редкость умный пёс и, как выяснилось, бесценный нянька, и, судя по нарастающим звукам, внизу уже хороводы водят.

– Могу себе представить эту ёлку, – я усмехнулась.

– Зубы мне не заговаривай. Ты почему от квартиры отказалась?

– А тебе уже так не терпится меня из дома выселить? – ощетинилась я и отставила в сторону недопитый чай. – Могу снять себе квартиру.

Но Айку подобными угрозами не проймёшь. Дотянувшись до чашки, она снова впихнула её мне в руки и со вздохом заключила:

– Дура ты, Сань. Ты хоть знаешь, сколько такая хата стоит?

– Ну это ведь ты у нас большой спец по недвижимости, а мне по хрену.

Вру – конечно, мне не всё равно, и до слёз жалко квартиру, но это ничего не меняет, потому что я не смогу забыть, в какой форме мне её презентовали. На сей раз обида оказалась куда сильнее моих меркантильных интересов.

– Гор тебя обидел? – проницательно поинтересовалась Айка.

– А ты уже забыла наши приключения в загсе? – язвительно напомнила я. – И хватит об этом. Квартира мне не нужна – и точка.

– Трындец! Но ты ведь понимаешь, что Гор не возьмёт свой подарок обратно?

– Тем лучше. Будет отличное приданое нашим Кирюшкам. А пока делай с ней что хочешь.

– Сашок, может, расскажешь, что вчера произошло? – нежно проворковала Айка и погладила меня по ноге через одеяло.

Но, кроме обжигающего стыда, на меня накатило совершенно иррациональное чувство – жалость к Горскому. Он и так одинокий, и портить их с Айкой отношения мне вовсе не хочется, ведь сестрёнка не простит Гору такого обращения со мной.

– Да просто устала, как собака, – призналась я, выдав правду лишь частично. – В отпуск хочу, Ай.

И несмотря на выпитый чудо-чай, слабость растеклась по всему телу и придавила веки, затягивая меня в исцеляющий сон.

* * *

Среда

Сегодня у меня день бывших, задрать их ёлками. По опыту я уже знаю, что бывшие, как бумеранги или потерянные килограммы, непременно возвращается.

Гор нагрянул прямо с утра пораньше. Лично я предпочла бы притвориться, что никого нет дома, но Айка с Кирюшками ещё не успели свинтить и, конечно, приняли дорогого и щедрого гостя. По счастливому писку малышни я догадалась, что Змей явился не с пустыми руками, и тут же сломя голову рванула к зеркалу. По сравнению со вчерашним днём моё самочувствие заметно улучшилось, а вот внешний вид… мама дорогая!

Осознав, что исправить катастрофу всё равно не успею, я сиганула обратно в постель, зарылась лицом в подушку и прикинулась немощной. К счастью, умничка Айка, прежде чем впустить ко мне визитёра, разведала обстановку и даже попыталась объяснить Гору, что у меня неприёмный день. С тем же успехом она могла объявить это своим мелким бандиткам, для которых не существует закрытых дверей.

Гор вошёл очень тихо, и если бы не запах его туалетной воды, я бы не догадалась, что не одна в своей комнате. Он пробыл со мной минут десять, но так и просидел молча. Или простоял – не знаю. Но мне показалось, что прошёл не один час. Я же чуть не задохнулась, уткнувшись носом в подушку, но так и не повернулась к незваному гостю и даже не пошевелилась. Непросто притворяться полутрупом, когда сердце выскакивает из груди. Но мне кажется, что я никогда больше не смогу смотреть ему в глаза.

И лишь перед уходом Гор погладил меня по волосам и шепнул едва слышно: «Прости, Саш».

Он ушёл, оставив на моей кровати очередной дорогущий подарок в виде золотых часиков, а моя подушка насквозь промокла от слёз. То ли от такого непривычного и почти невероятного «прости», то ли от того, что я неуравновешенная дура.

Господи, ну почему в моей жизни всё так неправильно⁈

Весь оставшийся день прошёл в полудрёме, а вечером нарисовался Вадим, и тоже с подарками. Бабам – цветы, детям – игрушки, Кирюхе – мужская компания. Наверное, не зайди он меня проведать, я бы смертельно оскорбилась, но он пришёл. Устроили из моей спальни проходной двор!

– Аленький, как ты себя чувствуешь?

– Я не хочу тебя здесь видеть, – процедила я в подушку, но Рябинин невозмутимо парировал:

– Ладно, я тогда свет выключу, – и щёлкнул выключателем.

Уже втиснутая в пузатую вазу цветочная композиция наполнила комнату нежным, чуть сладковатым ароматом. Рябинин поставил букет на стол, а сам уселся в кресло напротив моей кровати и завёл бодрый и непринуждённый монолог. Поведал мне, что на работе всё в порядке, и мне не стоит переживать. Напомнил, что послезавтра новогодняя вечеринка, и он, и весь наш дружный коллектив надеются, что я успею отдохнуть и прийти в норму.

«Брехня – без меня коллектив только вздохнёт с облегчением», – подумала я, а Вадик вдруг резко сменил тему:

– Аленький, ты хоть когда-нибудь меня простишь?

Знал бы он, сколько раз я задавала себе этот же вопрос, и каждый раз спотыкалась о другой: «А что потом?»

А известно что – горбатого только могила исправит.

Хотя, если ориентироваться на Рябинина-старшего, то, возможно, есть надежда, что младший когда-нибудь остепенится. Пал Ильич тоже женился в восемнадцать и немало нагрешил по молодости. Он и Айку заделал, будучи женатым на Вадькиной матери. Но какое мне от этого утешение? Разве что дождаться, когда моему бывшему стукнет сороковник? А там и член поникнет, как подстреленный кавалерист…

Так и не дождавшись моего ответа, Вадик решил продолжить:

– Я ведь и сам знаю, что был идиотом…

– Я тоже знаю, что была с идиотом.

– И что теперь? Считаешь, человек не имеет права на искупление? Саш, ну сама согласись, что в восемнадцать видишь всё по-другому и не ценишь по-настоящему важное. Это же с опытом приходит, а опыт – с годами…

– Или с гАдами.

– Да что ж ты всё время кусаешься, а? Я ведь давно признал, что виноват. Может, и к лучшему, что ты тогда меня не простила, зато у меня было достаточно времени на осознание. Саш, я не верю… не хочу верить, что между нами всё. Да, мы с тобой отлично научились создавать себе проблемы, но отчего бы не попытаться создать что-то хорошее – одно на двоих… м-м? Это же в наших руках.

– Тебе текст папа придумал или личный психолог? Я слышала, что у вас, америкосов, непременно должен быть личный мозгоправ.

– Да куда уж тем психологам против наших русских тараканов! И, нет, Саш, это мой текст… я, кстати, пять лет его репетировал в разных вариациях… а сказал вот совсем по-другому. Но зато от души. И ещё скажу, – он подался вперёд, а я невольно вжалась в стену. – Саш, ты только сейчас не кусайся, ладно? Знаешь, я часто представляю, какими будут наши дети. А ведь у нас с тобой тоже не исключены двойняшки, правда? А прикинь, они же вполне могут быть похожими на Айку, если будут девочки. Я слышал, азиатские гены – очень сильные, хотя глядя на нас с отцом, и не скажешь, да? Но, если честно, мне бы хотелось мелких рыжиков.

И каждое слово будто хлыстом по израненному сердцу. Не верю… ни единому слову не верю, а душа бьётся в истерическом припадке по ускользающим мечтам. Хорошо, что я сижу в темноте, и Рябинин не видит, как мои глаза наполняются слезами. Зато мне в свете уличного фонаря хорошо видно его лицо. И лучше бы не видеть…

Мысленно я уже срываюсь с места и, торопливо избавив ЕГО от одежды, прижимаюсь к обнажённому телу… и шепчу: «Да пропади оно всё!.. Пусть только сейчас, но МОЙ!»… без оглядки, без гордости, без ума…

– Аленький, – Вадик возвращает меня в реальность, где мы – давно чужие друг другу.

– Уходи, Вадим, – мой голос звучит ровно и равнодушно, и на это уходят последние крохи сил. – Выйди отсюда.

Что в его глазах? Удивление? Ярость? Грусть? Я не знаю, потому что он больше не смотрит на меня, а молча встаёт и покидает спальню. А я до крови кусаю губы, сдерживая рыдания и свой порыв – бежать за ним следом… бегом, ползком…

Помню, Стешка говорила, что после слёз непременно должно прийти счастье. Как радуга после дождя. Но пришёл хуэвес*.

*(От автора: Хуэвес (jueves) – четверг по-испански.)