Текст книги "Охота на Трясогузку (СИ)"
Автор книги: Алиса Перова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
– Согласно суевериям и легендам, размолотый в порошок рог носорога п-продляет молодость и повышает мужскую п-потенцию.
– И чего, спрашивается, его молоть? – недовольно бубнит Геныч. – А к херу примотать не проще?
– Да! – оживляется Жорик и даже подскакивает с места.
– Погоди, не спеши, Жор, – ржёт Вадик. – Лет через пятьдесят примотаешь.
– Скорее уж, намотает, – с усмешкой уточняет Инесса и ласково треплет смущённого Жорика по чёрной шевелюре.
– Ну что, наелись, ребят? – спрашивает Стешка и радостно объявляет: – А теперь начнём фотоохоту на носорога! Тайо знает, куда ехать.
– Отлично! Главное, чтобы носорог не догадался, что мы начали на него фотоохотиться, – страшным шёпотом предостерегает Вадик. – А то хрен знает, что ему сослепу померещится.
А уже спустя полчаса, когда мы нагоняем караван джипов, и обнаруживаем искомый объект, всё вдруг идёт не по плану.
* * *
Итак, что нам уже известно о носорогах?
Хотя нет, не так – что мы знаем о единорогах?..
Это некое удивительное существо, наделённое четырьмя копытами, длинным рогом на лбу, а иногда даже крыльями (во всяком случае, крылатым его описывали вавилонские очевидцы, явно пребывающие под действием дурман-травы). Во все времена люди бесперебойно эксплуатировали его романтический образ, используя как символ чистоты, невинности и добра или, если обобщить, то символ уникальности.
В Тибете единорога считали мостом между Небом и Землёй – совсем непонятно, но звучит красиво, персы наделяли его необыкновенной целительной силой, а в Древнем Китае он представлялся вестником счастья и ассоциировался с богатством и процветанием. И во всех уголках Земли встреча с этим загадочным существом обещала удачу и исполнение желаний. Но повстречать его способен лишь тот, чья душа безгрешна, а помыслы чисты и благородны.
Но вот беда – этот чудесный зверь настолько осторожен и избирателен, а люди так давно и глубоко увязли в грехах, что встречу с единорогом принято считать нереальной. И мало, кто знает, что вовсе не так, а пресловутый единорог – это вовсе не изящная розовая лошадка, пукающая радугой, а толстокожий и тяжеловесный носорог. Вот наша Стефания об этом знает, а теперь, благодаря ей, и мы в курсе.
Добро пожаловать в суровую реальность!
И прямо сейчас урчащий караван джипов, набитый «безгрешными» туристами, выстроился вдоль зелёной равнины метрах в ста от поблёскивающей реки и на таком же расстоянии от одиноко пасущегося массивного… гм… единорога (если верить Стешке). Ну и мы, конечно, заняли очередь за счастьем.
– Ну всё, теперь удача попрёт, – потирает руки Геныч.
– Встретить носорога в это время – уже большая удача, – тихо поясняет Стефания, – п-потому что, как правило, они ведут ночной образ жизни.
– А желание уже можно загадывать? – Вадик с камерой подскакивает с места и оглядывается на меня.
– Не всё так просто, Рябинин, чтобы твоё желание сбылось, придётся его нашептать этому дивному зверю на ушко.
– Не обязательно, – серьёзно возражает Стешка, не отвлекаясь от своей камеры. – Как я уже г-говорила, у носорогов отличные слух и обоняние, и они способны улавливать звуки и запахи на расстоянии до двух километров. П-поэтому лучше не шуметь…
– И не вонять, – подсказывает Инесса, вооружённая биноклем, веером и мундштуком.
– Да, – тихонько шепчет Жорик, припав к окну со своим театральным биноклем.
– Да ну на хер, – расстроенно гудит Геныч. – Единорог – это ж по-любому должна быть лошадь, а тут почти целый слон.
– Тем н-не менее ближайшие родственники носорогов – лошади, зебры и тапиры, – довольно парирует наша всезнайка.
– Так у него же вон, целых два рога…
– А это уже п-получилось в результате эволюции, зато у индийских носорогов только один рог.
– Ни хрена себе лошади эволюционировали, – бормочет Вадик. – Попробуй оседлать такого жеребца.
– Так и я о чём, – рычит Геныч, высунувшись через крышу. – Бедняга… думает, небось, понаехали тут. А кстати, он нас видит?
– Тихо ты! – цыкает на него Стешка, но уже поздно…
Носорог, прервав трапезу, начинает прясть ушами и крутить рогатой башкой. Ой, ну не-эт, можно хотя бы в последний день обойтись без этих безумных приключений? Однако единорожка явно думает иначе – пригнув башку и растопырив уши, он решительно направляется в нашу сторону. И вроде не спешит, но…
– Биляд! – с чувством выдаёт Жора.
– Жорик! – Стешка смотрит на него удивлённо и укоризненно.
Понятно – что ей какой-то двухтонный упоротый мутант, когда тут культура речи хромает.
– Ох, деточка, – нервно хихикает Инесса, – прости, но, похоже, твой день культуры только что пиздой накрылся.
– Погнали отсюда быстрее! – прошу я.
– Нельзя! – рявкает Стешка, продолжая снимать. – Иначе он рванёт за маши… Ай, Генка, не трогай меня!
– Все отойдите от окон и не шумите, – по-английски командует Тайо.
– Чего он сказал-то? – рычит Геныч, резво утрамбовывая упирающуюся Стешку под сиденье.
– Что самый отважный из нас должен срочно отвлечь единорога на себя, – выкрикиваю ему зло, прячась за спину Вадика и с нарастающей паникой наблюдая из-за его плеча за неумолимо приближающимся кошмаром.
– Сашка, заткнись! – шипит Стешка. – Генка, не смей!
– Да я и не думал…
И тут у кого-то в ближайшем к нам джипе не выдерживают нервы, и раздаётся истошный визг. Хотя, чего там гадать, буквально минуту назад у них над крышей торчали поджаренные французские булки. Опять эта истеричная толстомясая дура врубила свою сирену.
И под этот душераздирающий аккомпанемент происходят две вещи – символ невинности и добра прибавляет газу и, выставив гигантский рог, прёт на нас, как смертоносный бронепоезд… а Вадик, толкнув меня на Инессу с Жориком, ломится к двери и выскакивает наружу…
– Вадька! – ору я беззвучно, потому что Германовна изо всех сил зажимает мне рот.
– Молчи, дура, – шипит она мне на ухо. – Ты же сама сказала, что зверя надо отвлечь, а теперь привлекаешь.
А я ничего не понимаю и, отупев от ужаса, наблюдаю, как мой Вадик со скоростью антилопы скачет мимо французов, где к женскому визгу прибавляется мужской вопль, а носорог, так и не добежав до нас, меняет траекторию и несётся на звук. Ой, мамочки!..
Джип с горлопанами вдруг с пробуксовкой срывается с места и уносится в саванну, огромная жопа единорога стремительно удаляется вслед за ними, а мой Вадька, пошатываясь и нервно ероша волосы, бредёт обратно.
Захлёбываясь слезами и дрожа, как в припадке, я бросаюсь ему навстречу и бью по груди, плечам, по лицу… обнимаю его, беспорядочно целую в губы, глаза, щёки, шею… и снова бью… и обессиленно заваливаюсь вместе с ним в дорожную пыль.
– Дурак! Ненавижу тебя!
– А я тебя обожа-аю, – придушенно сипит он и смеётся. – Аленький, выходи за меня замуж…
– Теперь ни за что! – я прижимаюсь к нему ещё крепче. – Почему… зачем ты это сделал⁈
– Хотел шепнуть единорогу на ушко своё желание… но не успел. И где теперь его искать, а?
– Какой же ты придурок! – я утыкаюсь лицом ему в шею, а он зарывается пальцами в мои волосы.
– Это я из-за тебя умом повредился… но если станешь моей женой, то обещаю поумнеть в короткий срок.
– Да п-пошёл он в жопу, Саш! – доносятся откуда-то сверху всхлипывания моей культурной сестрёнки. – Зачем тебе безмозглый муж? А ты, идиот, о чём думал? Это всё равно, что б-бросится на несущийся внедорожник!
– Да я думал, что за машинами потеряюсь, – смущённо оправдывается Вадик.
– Вадюх, надо было к реке бежать, – ржёт Геныч. – Там столько крокодилов, что наш единорог не рискнул бы нырять следом.
– Да! – подаёт голос Жорик, а я, подняв голову, разглядываю всю нашу взъерошенную компанию.
– Это, конечно, самый тупой героизм, – включается Инесса, пыхтя сигаретой, – но мне понравилась идея переключить внимание с нашей машины на другую.
– Яркий пример чистых п-помыслов и добрых п-поступков, – язвит бледная и растрёпанная Стефания. – Остаётся надеяться, что французы оторвались от носорога.
– Бог им в помощь, – глядя вдаль бормочет Германовна.
И никто не обращает внимания, как размахивая ружьём, матерится наш проводник.
А мне так хорошо в объятиях моего дурного Рябинина, что не хочется ни говорить, ни двигаться. И плевать, что на зубах скрипит песок, и что выгляжу я наверняка, как чучело… ведь главное, что все мы живы, и мой Вадька не пострадал. Убила бы дурака такого! А случись с ним беда, никогда его не простила бы.
– Так, голубки, – грозно рявкает Инесса, – Вы ещё долго собираетесь в грязи кувыркаться? Или ждёте, когда птица счастья за вами вернётся?
– Да, х-хватит уже валяться, – поддерживает её Стешка. – Времени и так в обрез, а у нас впереди ещё самое интересное.
– Нет! – я подскакиваю, как ужаленная, вспомнив финальную задумку моей безбашенной сестры. – Всё, хватит с меня адреналиновых фейерверков, я хочу немедленно вернуться на остров. У нас там, между прочим, мама на выданье.
– Сань, ну ты что, – Стешка надувает губки, – мы же договорились…
– О чём? – волнуется Геныч, и я с радостью сдаю Стешкин сюрприз:
– О том, что из этого заповедника мы должны выбираться по реке. Но с нашей удачей, если нас сразу же не сожрут крокодилы, то бегемоты однозначно потопят. Всё, я – пас! Я хочу нормальную кровать и съедобную еду… я выспаться нормально хочу, чёрт бы вас побрал! И ты, – я тычу пальцем в Стешку, – тоже никуда не поплывёшь!
– Ангел мой, а ты хотела поплавать? – ошарашенно спрашивает Геныч.
– Но у нас лодка уже оплачена, – растерянно бормочет Стешка. – Я х-хотела с воды поснимать…
И я снова взрываюсь:
– А я не хочу, чтобы наши панамки потом сачком из реки вылавливали, потому что больше от нас ни хрена не останется. А так и будет, потому что у нас обязательно заглохнет мотор прямо рядом с самой большой бегемотихой.
– О-о, это очень херовый сценарий, – беспокоится Геныч и быстро переводит стрелки: – А Жора, кстати, почти не умеет плавать.
– Да! – с жаром отзывается Жорик, впервые узнавший, что он не умеет плавать.
– Херня, – фыркает Инесса, – в реке с крокодилами все отлично плавают. И не надо накликивать неприятности, потому что если чего-то очень бояться, то это самое и случится.
– Значит в реку нам нельзя, – быстро ориентируется Геныч, – потому что Александрия боится крокодилов. Персик мой, а давай рванём на остров и начнём дружно бояться пары миллиардов долларов.
– Отличная идея, – подаёт голос Вадик, явно не желающий сплавляться по африканской реке.
– Да!
Стешка бросает на меня обиженный взгляд, и злой – на Геныча.
– Какие же все мужики п-придурки!
– Твоя правда, деточка, – Инесса картинно вздыхает. – И всё же мы, женщины, по-прежнему продолжаем рожать придурков, создавая проблемы себе и окружающим. По себе знаю, дай бог ума и здоровья моему сыночку. – Она переводит лукавый взгляд на нас с Вадькой, снова прилипших друг к другу. – А вам, дети мои, совет да любовь! Ну и Мойдодыра в помощь. Ну что, возвращаемся на остров?
Глава 31
Ты у меня одна…
Вадим
Да-а-а, на остров!
Немало повидавший внедорожник, бодро шурша колёсами по асфальту, стремительно уносит нашу компанию прочь от ухабистой грунтовки, вековых баобабов и огромной, никогда не спящей саванны с её хищными и не менее опасными травоядными обитателями. Откровенно говоря, мне даже немного жаль покидать этот дикий, жестокий и в то же время удивительно прекрасный мир, но гораздо сильнее другое чувство – будто вырвался из зубастой пасти за секунду до того, как клацнули и сомкнулись смертоносные челюсти.
Наверное, странно и даже смешно размышлять о смертельной опасности после заповедников, посещаемых миллионами туристов, но наш экзотический вояж рванул далеко за рамки обыденного и стандартного. А побег в нашем случае – это, как счастливое освобождение. И я не одинок в своей тихой эйфории. По случаю возвращения ликует почти вся наша команда, но больше всех рад наш проводник Тайо, которому явно не терпится поскорее избавиться от неугомонных и безбашенных любителей острых приключений.
И только малышка Стефания выглядит расстроенной, даже камеру свою отложила. Она так старалась сделать наше путешествие увлекательным и незабываемым, а мы не оправдали её надежд и дружно слились перед финальным и самым опасным квестом.
Однако главного Стешка всё же добилась, ведь это приключение, я уверен, никто из нас не забудет. И если однажды нам снова захочется пощекотать нервы, мы всегда сможем вернуться и начать с того места, откуда так поспешно соскочили. Хотя и сейчас было бы опрометчиво думать, что нам ничего не грозит… ведь мы всё ещё в Африке. Неплохо бы выяснить, что там с французами – ушли они от погони? Хотя плохие новости уже наверняка донеслись бы до нас, ведь Тайо со своими коллегами всегда на связи.
– Ну что, дру́ги мои, подведём итоги? – радостно грохочет Геныч. – Поскольку все мы живы, то смею предположить, что в целом наша охота удалась.
Стешка раздражённо фыркает и отворачивается к окну, типа она не с нами, позорными тру́сами.
– Персик мой, ты вот зря на меня обижаешься, – примирительно рычит Геныч, осторожно касаясь её плеча. – Я, между прочим, в первую очередь забочусь о твоей безопасности.
– А наш Вадюша позаботился о безопасности всего коллектива, – ехидно вставляет Германовна.
– Ну да, дурное дело – нехитрое, – ворчит Геныч, и я с ним отчасти согласен.
Я усмехаюсь про себя – да какой, к чертям, коллектив⁈. Сперва я думал только об испуганной Сашке, а уже потом, когда сработал инстинкт выживания, кажется, я вообще забыл, чем думать.
Но я скромно отмалчиваюсь, вновь переживая то чувство ужаса и беспомощности, когда на тебя несётся неуправляемая двухтонная махина. Кто бы мог подумать, что этот зверь так быстро бегает? И всё же… оно того стоило, ведь моя Аленька сейчас рядом со мной.
Правда, она до сих пор злится и периодически больно впивается в мою руку острыми ногтями, а потом гладит, жмётся ко мне и цепляется так, будто я снова готовлюсь к безумному забегу. А я, невыносимо истосковавшийся по ней, с удовольствием впитываю все её эмоции и прусь от каждого прикосновения – это как после долгих скитаний по чужбине вернуться к себе домой. Куда же мне теперь бежать – только к ней. В неё.
– Зачем ты это сделал, придурок? – шипит моя рыжая бестия в очередном всплеске страха и злости.
Она не уточняет, что именно я натворил, но и так понятно – речь всё о том же единороге.
– А ты не понимаешь? – я целую её обнажённое плечо. – Надеялся произвести на тебя впечатление.
– Идиот! – цедит она сквозь зубы.
– Но сработало ведь, – я пожимаю плечами, с трудом сдерживая улыбку.
– Самоуверенный осёл!
– Я безнадёжно влюблённый осёл…
– Да пошёл ты! – она резко дёргает плечом, заставляя меня больно прикусить язык, и в противовес своему посылу прижимается ко мне ещё крепче. – Прости…
– А ты выйдешь за меня замуж?
– Нет, – отрезает упрямо.
Ладно, ещё не вечер. Я откидываю голову на спинку кресла и лениво наблюдаю за нашей командой. Грустная Стефания по-прежнему подпирает лбом оконное стекло, чем-то очень довольный Жора интенсивно тычет в свой мобильник, а между Генычем и Инессой кипит дискуссия о степени опасности нашего путешествия.
– А я повторяю, что если бы некоторые долбоёбы не стремились обоссать лежбище льва и оглушить своим дурным басом носорога, ни о какой опасности сейчас и речи не шло бы, – заявляет Германовна, угрожающе размахивая мундштуком.
– Вот именно, – не оглядываясь, бухтит в стекло Стешка.
– Это человеческий фактор, – Геныч разводит руками.
– Да! – решительно поддерживает Жора.
– Человеческий фактор – это просто красивые слова для обычного распиздяйства! – уделывает обоих Германовна.
– Ну, коне-эчно, а заплыв с крокодилами – это прям блистательный показатель ума! – не сдаётся Геныч.
– Да!
Стефания тут же отрывается от окна и пронзает острым взглядом своего мужа и некстати поддакнувшего Жору.
– Значит, п-по-вашему, я – дура?
Жоре хватает ума промолчать, а Генычу – нет:
– Не-эт, ну что ты, глупенькая… то есть я хотел сказать…
– Ой, лучше вообще молчи, – с досадой отмахивается Стешка и снова отворачивается к окну.
– Вот только не надо затыкать мне рот, женщина! – негодует оскорблённый Геныч. – И загонять меня под каблук тоже не стоит.
Но неожиданно вклинивается Сашка:
– Тогда сиди и не высовывайся оттуда.
Вот нахрена⁈ Я понимаю, что за эти три дня мы все устали от постоянного напряжения, но, похоже, для этих двоих столь длительное нахождение бок о бок – явный перебор. И Геныч не заставляет себя ждать:
– Слышь, дерзкая сестра моей жены, для человека, задолжавшего мне желание, ты слишком бесстрашно себя ведёшь. А фантазия у меня – будь здоров, имей это в виду.
– А ну-ка, давай, испугай меня, страшный муж моей сестры! – с вызовом и азартом бросает Сашка.
Я предупреждающе сжимаю её руку и незамедлительно получаю локтем в рёбра. Аш-ш-ш! Ну и стерва!
– Сань, жало своё п-прикуси! – рявкает Стешка.
– Цыц, детвора! – командует Германовна. – А то я сама сейчас всех испугаю. Вы, наверное, уже забыли про дребезжащий чудо-пепелац, который понесёт нас на остров?
– Ды помню я, задрать его в пропеллер, – отзывается Геныч. – Поэтому и пытаюсь вас отвлечь и развлечь, а вы все, как злыдни недобрые.
– Генка-а, – примирительно и нежно мурлычет Стефания, придвигаясь к нему.
– Для злыдней я – Геннадий Эдуардович.
– Геночка Эдуардович, – Стешка что-то шепчет ему на ухо, отчего губы Геныча подрагивают в улыбке, а отстранившись, говорит уже громче: – А х-хочешь я помогу тебе определиться с желанием?
– Да как-то не особо… а что за идея?
Стешка стреляет в меня глазками.
– Мы могли бы наградить нашего спасителя и п-подарить желание ему. Тем более, я знаю, чего х-хочет наш Вадик.
Сашка рядом со мной угрожающе сопит, но ей точно не о чем беспокоиться.
– Ух, как же мне нравится это «МЫ могли бы…», – Геныч язвительно лыбится. – Могли бы, конечно, но зачем хорошему пацану жизнь ломать? Чтобы Александрия потом всю жизнь ему мозг выклёвывала, что она вышла замуж не по собственной воле? – а поймав мой предупреждающий взгляд, он вскидывает огромные ладони: – Акуна матата, брат, я за любовь, добрую волю и свободу Александрии!
– Да закрой уже свой распылитель! – не выдерживает Сашка.
– А я его и не доставал, – бухтит Геныч, но тут же затыкается и переключается на ластящуюся к нему Стешку.
Остаток пути мы едем молча. Поглаживая Сашкины пальчики, я думаю о том, что на острове мне совсем некуда её привести. Не в сарай же! Вообще-то, мне обещали свободное бунгало по приезду, но вряд ли кто-то станет заморачиваться посреди ночи с моим переселением. А до следующей ночи я точно взорвусь. И как быть? С этой мыслью я проваливаюсь в сон, а просыпаюсь уже в аэропорту.
– Гля, а я не понял, – гудит Геныч, кивая куда-то вдаль, – как они здесь раньше нас оказались? Или их носорог до самого аэропорта гнал?
Группу уже знакомых французов я узнаю сразу по их колоритной мадам, и будто камень с души. Хвала небесам – целы! «Чего и нам желаю», – мысленно добавляю, разглядывая наш летательный аппарат. И всё же верю, что сегодня фортуна не посмеет повернуться ко мне задом.
* * *
Занзибар
Уже на острове Геныч припадает лбом к земле и эмоционально вещает о том, как на протяжении всего полёта его утомлённое сердце нежно с телом прощалось. Я же весь путь не выпускал Сашкину ладонь, переплетая наши пальцы, и был счастлив, потому что не чувствовал сопротивления. И снова вспоминал, как впервые увидел свою рыжую погибель.
Я задымился и пропал с первого взгляда, но запомнил тогда только волосы, сиськи и задницу. Уже позднее я был уверен, что знаю каждый сантиметр её тела, каждую веснушку, но лишь сейчас разглядел и осознал, какие у моей Аленькой красивые руки. Я всегда помнил их дразнящий запах, прикосновения, от которых напрочь сносило крышу, помнил, как надевал ей на пальчик обручальное кольцо… но почему-то никогда не задерживал взгляд на этих нежных изящных пальчиках. Почему?..
Чёрт, как много я пропустил… и где меня носило столько времени⁈ Да я и сейчас не на месте, так… ни два ни полтора.
В аэропорту Абейда Амани Карума (бля, язык сломаешь) нас уже поджидает вместительный микроавтобус. Сегодня я не рассчитывал выпускать из своих рук Сашку, но Стефания, одарив меня виноватой улыбкой, тянет сестру к себе для важного девчачьего трёпа.
– Я скоро, – шепчет моя девочка и целует меня в губы.
Всего лишь лёгкое касание, а меня колбасит, как на первом свидании. Удивительная штука – я забыл имена и лица многих женщин, побывавших в моей постели, но отчётливо помню даже самые невинные первые прикосновения моей Аленькой. И никогда не забуду наш первый поцелуй, разбудивший во мне вулкан.
Я бы и рад забыть всех остальных, но самый ранний опыт трудно стереть из памяти – первый взрослый поцелуй в летнем лагере и первый секс там же, но двумя годами позднее. Был, правда ещё один памятный случай – это поцелуй с Айкой. Тогда мы и не подозревали о наших кровных узах, но, к счастью, нам обоим не зашло – не иначе как родственные гены сопротивлялись.
– Ну шо, серьёзные пацаны налево, девочки – направо? – рычит на ухо Геныч, падая на сиденье рядом со мной. – Жора, давай к нам, братуха, пошепчемся о своём, о взрослом. Э, шеф, ну мы едем или как?
– Да погоди, – я киваю за окно, – Инесса ещё не докурила.
– Пиздец, она уже третью сосёт, – возмущается Геныч. – Инесса Германовна, выбросьте эту гадость, я очень беспокоюсь о Вашем здравии. Курение убивает!
– Да! – это волнуется Жора.
– Лишь бы не вызывало недельный понос, – отзывается Германовна, забираясь в салон. – В моём возрасте, дети мои, уже всё убивает… так какой смысл отказывать себе в удовольствии?
– Ну-у… как вариант, продлить красоту и молодость, – бормочет Геныч.
– От всего, что мне нравится, Геночка, я молодею и добрею. А без мундштука я, что яхта без мачты, а это уже верный признак приближающегося пиздеца.
Оглянувшись на водителя, Инесса даёт ему команду трогаться и пробирается к девчонкам.
– Ну что, мои нежные куколки, полчаса – и мы в комфорте!
– Чумовая ба… женщина! – восхищенно басит Геныч и понижает тон до минимума: – Крепись, Георгиос, она будет жить вечно!
– Да!
Геныч по случаю счастливого возвращения сегодня в ударе – рот вообще не закрывается, пока мы пробираемся по дремучим трущобам в свой райский отель.
– Пацаны, такое ощущение, что мы ещё в заповеднике, – сложив ладони биноклем, он таращится в непроглядную темноту. – Персик мой, а здесь точно нет леопардов?
– Нет, только козы и собаки, – хихикает Стешка.
– А-а, хорошо.
– Геныч, – шепчу я, – надеюсь мы сегодня не обязаны нанести визит тёще?
– Не-э, у неё там с Марио туса какая-то намечалась…
– С каким Марио? У неё же вроде этот… Анастасио.
– Да похер! Короче, ей Стефания ещё с континента звонила и сказала, что мы ночью вернёмся, но реакции – ноль. Похоже, тёща эту инфу отфильтровала и нас не ждёт.
– Ну и отлично, – выдыхаю облегчённо.
– Му-гу… Слышь, Вадюх, а ты Александрию где будешь это… спать укладывать?
– Сам об этом думаю…
– Да? Ну, если что, мы для вас можем второй этаж освободить, там у нас никаких соседей…
– А сами куда?
– Да решим по ходу…
– Не, Геныч, спасибо, но мне желательно вообще без соседей – ни сверху, ни снизу.
И тут Жора яростно бьёт себя в грудь.
– И мы-ы!..
– Во, слыхал? – подхватывает Геныч. – И они тоже свалят.
– Спасибо, брат, – я хлопаю Жору по плечу, – но от твоей женщины я не посмею принять такую жертву. Да не парьтесь, пацаны, на месте порешаем.
– Эх, что они с нами делают, да? – довольно сокрушается Геныч и оглядывается на наших девчонок.
– Да-а, – с блаженной улыбкой вторит Жора.
– Всем горячо любимым гулюшкам посвящается, – грохочет Геныч на весь салон и запевает рычащим басом:
– Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в степи сосна,
Словно в году весна.
И я подхватываю с бесшабашным азартом:
– Hету другой такой
Ни за какой рекой,
Ни за туманами,
Дальними странами.
– Ми-ы-ы, – подтягивается Жора.
– В инее провода,
В сумерках города, – включаются девчонки…
А когда нас приветствуют огни отеля, мы завершаем все вместе:
– Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!
* * *
Накопившаяся за последние дни усталость обрушивается на нас, едва мы ступаем на безопасную и по-праздничному яркую территорию. И к всеобщей радости впереди у нас ещё целая неделя новогодних каникул!
Какая, к чёрту, усталость, когда воздух пропитан запахом океана и возбуждения!
– Я сейчас упаду и усну, – сонно бормочет Сашка, вызывая во мне тихую панику.
Чего-о, какое усну⁈.
– А я сверху, – басит Геныч. – В смысле, этажом выше.
– Так, никто сейчас спать не будет, – едва не рыча, я встряхиваю вялую Сашку, обняв её за талию, и бросаю на Геныча многозначительный взгляд.
– Что? – он округляет глаза. – Я так и сказал – пойду наверх, приму бодрящий душ…
– А я есть хочу, – вздыхает Стефания.
– Ангел мой, а у меня есть солёные сухарики, – Геныч шуршит упаковкой. – Хочешь?
– Нет, они очень вредные.
– Ты у меня тоже очень вредная, но я же тебя хочу, – он подхватывает Стешку на руки. – Сейчас скоренько смоем с себя пыль дорог и организуем групповой гастрономический оргазм… да?
– Да! – радостно поддерживает Жора, а Геныч семафорит мне, чтоб я следовал за ними.
– Тогда я сперва схожу и выпотрошу ресторан, – с голодным энтузиазмом объявляет Инесса и тихо шепчет мне на ухо: – Вадюш, можешь у нас принять душ, пока я разберусь с ужином.
Я благодарно улыбаюсь и киваю, а про себя удивляюсь – она тоже в курсе, что я почти бездомный? Похоже, об этом не знает только моя Сашка. Надо бы, кстати, по-быстрому проинспектировать мой сарайчик.
А спустя час наша отмытая и откормленная компания отваливается от стола и зевает в шесть ртов. Я – не исключение, но постель для меня сейчас меньше всего ассоциируется со сном.
– Нет, определённо – нельзя так жрать по ночам, – вздыхает Инесса и, закусив мундштук, прикуривает.
– К маме не пойдём? – сонно мяукает Стешка с явной надеждой на возражения, и Геныч её не подводит:
– Вот уж нет, съедим вашу маму на завтрак. А сейчас марш в койку!
А вот это – то, что доктор прописал! Я оглядываюсь на мою притихшую рыжулю, и пока общее сонное настроение не сморило её окончательно, беру за руку и тяну прочь из-за стола.
– Хочешь показать мне своё бунгало? – она картинно ломается, но всё же следует за мной.
– Хочу. Правда, должен предупредить, что тебя ждёт сюрприз.
– Ты забыл, что я терпеть не могу сюрпризы? – Сашка морщит нос и дёргает меня в противоположную сторону. – Вадь, а давай лучше к океану, а то я уже соскучилась.
Желание любимой женщины – закон, поэтому, подавив тяжёлый вздох, я послушно топаю в заданном ею направлении.
На нашу удачу берег выглядит пустынным, и только шелест волн нарушает тишину спящего острова. В такое время полуночные обитатели уже расползлись по своим комфортным норкам, а ранние птахи ещё не проснулись.
– Какая красота! – восторженно шепчет Сашка. – Да?
– Му-гу, – я согласно киваю, оглаживая взглядом её грудь. – Аленький, выходи за меня замуж.
– Не-а… Хорошо здесь, правда? И теплынь такая… а на материке в это время зуб на зуб не попадает. Почему так, Вадь?
Я делаю короткий вдох, готовясь блеснуть познаниями, подслушанными у Стефании, но в этот момент от воды доносится хрипловатый женский смех, громко свидетельствуя о том, что мы не одни.
– Твою ж мать! – цежу разочарованно.
– В самое яблочко! – хихикает Сашка. – Это как раз моя мать.
Ну, вообще отлично – только тёщи нам здесь и не хватает!
И в ответ моим мыслям, как издёвка, снова звучит её хрипловатый смех. Подходя ближе к воде, я замечаю низкий одинокий шезлонг на песке, а вглядевшись в чёрный океан, наконец, обнаруживаю источник звука.
– А я не понял, она здесь что – одна веселится?
– Это вряд ли… наша маман хоть и с приветом, но не до такой степени. Смотри-ка, – Сашка указывает на две пары шлепанцев и одежду на шезлонге. – Ну что, подождём?
Она бесцеремонно сбрасывает шмотки на песок и растягивается на чужом лежаке. Я же, как баран, таращусь на её длинные ноги, обнажённые по самые вкусные места, а со стороны океана прилетает гневное:
– Слышь, подруга, а ну, бегом свалила отсюда на хрен! Я это кресло для твоей жопы, что ль, припёрла?
Тихо посмеиваясь, Сашка закидывает ногу на ногу, ещё больше заводя хозяйку шезлонга. Похоже, мы здесь надолго, и я, как верный пёс, усаживаюсь рядом на песок, а из воды, шумно поднимая брызги, к нам уже мчится грядущая беда Сицилии.
– Слышь, коза, ты что, в уши долбишься? А ну, пошла отсюда! – горланит она на весь пляж.
Я тоже начинаю ржать, но вдруг с досадой отмечаю, что моя тёща мчится в одних трусах. Хорошо ещё, хотя и удивительно, что она не полностью голая. Кстати, Геныч недавно очень точно подметил: «Тёща, как кабриолет – кузов знатный, крыши нет». Ух, берегись, Сицилия!
– Да вы что, совсем уже охрене…ли⁈. – негодует она, но в паре метров от нас вдруг осекается. – Шурка, это ты, что ль?
– Прикрой свои прелести, русалочка, – Сашка бросает ей полотенце, и тёща, быстро обмотав им свои выпуклости и радостно взвизгнув, бросается обнимать дочь.
– А-а-а, Шури-ик, да откуда ты взялась-то? Слушай, а я тебя не узнала, представляешь? Выглядишь – супер! Ты чё, похудела? А Степашечка где? – И, не слушая Сашкиных ответов, треплет меня по волосам. – Вадюшка, это ты, что ль? Да ты ж мой золотой!
– Я, Анастасия Михална… здравствуйте.
– Так, Вадик, мы, кажется, договаривались, что для тебя я – просто Настя, – она грозит мне пальцем и, оглянувшись назад, выкрикивает что-то на очень корявом сицилийском, а затем поясняет уже нам: – Это я Настика успокоила, что тут все свои и чтоб не бздел. А вы чего бродите посреди ночи?
– По тебе соскучились, мамуль, – без тени сарказма отвечает Сашка, и умилённая тёща снова лезет к ней целоваться.
– Ути, мой сладкий рыжичек!
– А ты молодец, мам, времени даром не теряешь – смотрю, язык учишь. Значит, всё-таки не передумала покорять Сицилию?
– Ну а куда ещё деваться, Шур?
– Это да… кроме как замуж, тут и податься некуда.
– Вот именно! – подхватывает тёща, не замечая сарказма. – И вам, кстати, тоже не мешает об этом задуматься.
А вот тут я полностью согласен и, подскочив с места, хватаюсь за хлипкую соломинку:
– Да я только об этом и думаю, Анастасия Михал… э-э… – поймав её взгляд, я быстро исправляюсь: – Я всё помню – «просто Настя». А всё дело в том, что я хоть сейчас готов жениться, но Ваша дочь не даёт мне шанса.
– Да ты что⁈ – тёща хищно улыбается и подбоченивается, расстреливая меня недобро оценивающим взглядом. – Значит, Шурка, поганка такая, не даёт тебе шанса? А медаль тебе, блядь, не дать? За то, что ты своим реактивным хером всю Санта-Барбару избороздил! Чего зенки вытаращил? Вас, Рябининых, мудаков горбатых, только могила исправит! А я свою дочь для порядочного мужа растила! И для счастья – так-то вот!
