Текст книги "Потерянные в прямом эфире (СИ)"

Автор книги: Алиса Евстигнеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Справлялись мы вполне неплохо: питались по первому требованию, гуляли, спали, смеялись… После знакомства с Долли у Сени будто бы включилась новая функция – радоваться миру. И каждый раз, когда я слышала его негромкий, но уже более чем уверенный смех, моё сердце наполнялось чем-то трепетно-горячим, что определялось мной как любовь.

Игорь звонил нам по несколько раз на дню, как и Эмма Робертовна, которая вдруг засобиралась приехать к нам вновь. Их внимание меня забавляло, хоть и задевало… Будто бы никто из них не верил в то, что я справляюсь. Хотя я ведь и без того целыми днями занималась ребёнком, пока Ключевский пропадал на работе. Но, видимо, невозможность проследить за всем лично включала в нём опцию удалённого контроля. И лишь много позже я несмело предположу, что он попросту скучал по нам.

Несколько раз с инспекцией приезжал Славка, правда каждый раз клятвенно заверяя меня, что просто проезжал мимо. Третьим своим приездом он довёл меня до ручки, и я буквально вытолкала его из квартиры:

– Всё у нас хорошо! – зло топнула я ногой. – Я справляюсь!

Спорить он не стал, лишь почесал рыжую макушку с видом «а чё я, я ничё».

Пригрозила Ключевскому, что если эта гиперопека не прекратится, то я перестану отвечать на его звонки. После этого стало легче, если, конечно, не считать моей тоски по Игорю. Прошла неделя, до его приезда оставалось не так уж и много, а это означало лишь одно: мне было необходимо принять решение относительно «настоящей семьи». С одной стороны, тут и решать-то было нечего, мы и так уже больше года жили с ним вместе, растили сына. А с другой… мне всё ещё не хватало уверенности в том, что я ему нужна. И эта неуверенность терзала меня похлеще любых невзгод в истории с родителями.

Впрочем, и это в скором времени отошло на второй план, а может, и вовсе потеряло всякое значение. Всё началось с банального насморка.

Лето в тот год выдалось прохладным, особенно если сравнивать его с предшественником. Дожди шли почти ежедневно, поэтому и придавать особого значения своей простуде я не стала. Ну сопли и сопли, с кем не бывало. Особенно после жизни общаге, когда у каждого второго и денег не было тратиться на такую ерунду, как капли для носа.

Но уже на следующее утро я проснулась от адской боли в горле, даже дышать было больно, что уж говорить обо всём остальном. А ещё и Арсений, должно быть считавший моё настроение. С обеда он плакал почти не переставая, отказываясь есть и слезать с моих рук. С грехом пополам я впихнула нас обоих в одежду и выползла на улицу – до ближайшей аптеки. Чугунная голова отказывалась соображать, мысли путались, но до пункта назначения мы всё же доковыляли. Закупившись нужными лекарствами от горла и простуды, поплелись домой. Сенька выгибался в моих руках, продолжая орать.

Как назло, по пути попалась Ольга Вениаминовна, смерившая меня порицающим взглядом. На фоне общего состояния это показалось такой мелочью. Лишь неприятная мысль, что она опять доложит обо всём Игорю, шевельнулась где-то на периферии сознания, но тут же потонула в общем тумане.

По приходе домой Арсений всё-таки уснул, отключившись прямо на пеленальном столике, пока я стягивала с него уличный костюмчик. Я даже успела обрадоваться возможности передохнуть: к тому моменту уже еле стояла на ногах.

Уложив мелкого в кроватку, я ушла закидываться таблетками и запрыскиваться спреями. Стало чуточку легче. Сделав себе мысленную зарубку на будущее никогда не пренебрегать промокшими ногами, завалилась спать.

Не знаю, сколько я проспала, по ощущениям всего ничего, но неясный звук так упорно прорывался сквозь вязкую пелену сна, что пришлось разлепить глаза.

Арсений не плакал, скорее скулил. Я подошла к детской кроватке и взглянула на раскрасневшееся лицо сына. Первая мысль была о животике, ведь мы только-только избавились от ночных колик.

– Ну, ты чего? – прохрипела я, протягивая руку, чтобы взять его из кроватки, и почти тут же отдёрнула ладонь, настолько горячим показался мне Сенька.

Участковый педиатр приехала на удивление быстро.

– Ангина, – заключила врач, закончив осмотр ребёнка, а заодно и моего горла. – У обоих.

– Как же так, – испугалась я. – Из нас двоих только я ноги промочила, а его я тепло одевала.

– Не имеет значения, вы могли хоть искупаться в луже. Тут инфекция.

Я напряглась, с ужасом глянув на сына.

– Не переживайте, – успокоила меня женщина. – Неприятно, но не смертельно. Госпитализироваться будете? – отрицательно мотнула головой. – Так я и думала. Сейчас вам лекарства выпишу, будете давать строго по назначению и следить за его общим состоянием. В случае чего – звоните мне или в скорую. Есть кому в аптеку сходить?

– Найду.

– Вот и хорошо. И сами больше отдыхайте, у вас тоже температура.

– Не чувствую, – пролепетала я, касаясь своего лба, как делала это в детстве бабушка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– И не почувствуете, у вас жар. Давайте я и вам антибиотики выпишу. Только будьте аккуратны, конкретно эти сугубо для взрослых, ребёнку их ни в коем случае давать нельзя.

– Хорошо.

Закрыв дверь за педиатром, я порывалась добежать до аптеки за лекарствами для Арсения, но вдруг поняла, что попросту не дойду, да и оставлять сына в таком состоянии одного было страшно.

Разрываясь между страхом и гордостью, я набрала номер Макарова. Тот ответил почти сразу, радостно хохотнув в трубку:

– Завтра снег ожидать?

– Нам нужна твоя помощь.

Слава приехал буквально минут через двадцать.

– Как же тебя так угораздило, – пробурчал он недовольно, оценив мой бледный вид.

– Угораздило.

– Не пробовала о себе лучше заботиться?! Ты же мать.

– Да пошёл ты, – без особой злобы пробормотала я, протягивая ему рецепт с назначениями. Сил на эмоции не было.

Рыжий друг Ключевского сгонял до аптеки, заодно по пути прикупив для нас два огромных пакета продуктов.

– Хочешь, я останусь?

Я с сомнением посмотрела на Макарова и отрицательно мотнула головой.

– Не стоит. Сейчас примем лекарства, и всё будет хорошо.

– Уверена?

– Да. Только… Игорю ничего не говори.

Слава нахмурился.

– Я не собираюсь обманывать друга.

– А я и не прошу никого обманывать. Просто не говори ему пока. Он всё равно нам ничем помочь не сможет, только измотается весь. А ему сейчас косячить нельзя, сам же знаешь, что Богомолов не в восторге.

С рождением сына Большой Босс несколько пересмотрел приоритеты и уже не впахивал на износ, стараясь как можно больше времени уделять нам, к неудовольствию вышестоящего руководства.

– Хорошо, – с неохотой согласился он. – Но при условии, что если что, ты сразу звонишь мне.

– Ладно.

И мы вновь остались вдвоём.

Я выпила выписанный антибиотик, горло при этом сжалось от острой боли, глотать было крайне трудно. Впрыснула из мерного шприца Сеньке жаропонижающее, закапала ему в нос и горло. И села в кресло с сыном на руках, ожидая, когда станет лучше. Время тянулось как резиновое. Арсений притих, но не спал, вяло шевеля ручками и ножками, меня опять потянуло в сон. – Мы ведь справимся? – спросила я неведомо у кого и поцеловала сына шершавыми губами в лобик, он был влажный и горячий. Сердце глухо забилось в груди, проталкивая по венам тревогу. Но я запретила себе паниковать.

– Мы с тобой не первые, мы и не последние. Все дети болеют, и все мамы справляются. Вот и я справлюсь.

Следующие два дня прошли как в тумане. Арсений практически не спал и практически беспрестанно канючил, отказываясь хоть немного полежать в своей кроватке. Моя собственная температура скакала то вверх, то вниз, сбиваемая лекарствами, из-за чего я всё время чувствовала себя выжатой как лимон. Иногда нам с Сеней удавалось поспать, но даже сон не приносил никакого облегчения.

Пару раз звонил Игорь, но я не отвечала, отделываясь эсэмэсками с уверениями, что всё хорошо и я просто не могу разговаривать.

Часы слились в какой-то бесконечный поток, прерываемый лишь звонками будильника, напоминающими о том, что пора принимать лекарства.

Я всё ещё толком не могла глотать, поэтому приноровилась толочь свои таблетки в ложке и заливать их водой. Как раз намешала себе смесь, когда проснулся Арсений и зарыдал, да так пронзительно, что я тут же бросила всё и кинулась лечить его. Мерный шприц от его лекарств куда-то делся, решив не тратить время на его поиски, достала ещё ложку, положила её рядом со своей – с антибиотиком.

А потом уже пошёл привычный порядок действий: дать ему лекарство, закапать в нос, опрыскать горло, выпить антибиотик самой.

Вскоре мы оба уснули. Когда я проснулась, в квартире было тихо. Сенька мирно спал у меня под боком, я пощупала его лоб и с облегчением поняла, что тот был холодный.

Мне тоже стало заметно лучше, я даже нашла в себе силы принять душ. После чего немного прибралась в квартире и ощутила первое за эти дни чувство голода. На кухне царил беспорядок, и я принялась раскидывать вещи по местам, пока не наткнулась на две одинаковые ложки из-под лекарств, лежащие параллельно друг другу на кухонном столе. В моей голове вяло заворочались воспоминания: ночь, таблетки, шприц, плач Арсения… На душе шевельнулось что-то нехорошее.

Я поспешила в комнату, по пути убеждая себя в том, что ничего страшного не случилось, так… всего лишь мнительность, осторожность.

Ребёнок продолжал лежать на кровати, обложенный подушками, и мирно спал. Я даже выдохнула. Можно подумать, дай я ему не тот препарат, то сын растворился бы в воздухе. Убедив себя в том, что всё хорошо, я ушла на кухню. А там опять эти грёбаные ложки. Пришлось вернуться в спальню.

– Ты меня, конечно, прости, – склонилась я над сыном, – но лучше я тебя разбужу. Ты немного поорёшь, поругаешься, а потом… всё будет хорошо.

Я подхватила его на руки, ожидая услышать его недовольный крик. Но ребёнок не проснулся. Он даже не пошевелился. Я попыталась немного встряхнуть его, но и это не дало никакого эффекта, лишь ручки-ножки безвольно повисли в воздухе.

Ужас ледяной глыбой сковал меня, мне понадобилась почти минута, чтобы сообразить, что нужно делать. Скорую я вызывала уже на грани истерики. То время, что бригада была в пути, я провела в попытках разбудить сына, но он упорно отказывался реагировать хоть на что-либо. Больше всего на свете боялась проверить его дыхание, хотя под ладонью ощущались слабые удары сердца. Но потом всё же отважилась наклониться к его личику. Сеня дышал. Дышал.

Скорая приехала быстро. Всю дорогу до больницы я провела в судорожных молитвах. Лишь бы всё обошлось.

Его поместили в реанимацию, а мне велели сидеть в коридоре и ждать. И я ждала, впадая то в оцепенение, то в тихую истерику, разрывающую моё сердце на части. А потом в коридоре возник Игорь. Я даже не удивилась. Он пролетел мимо меня и исчез за одной из дверей, чтобы появиться оттуда минут через десять. Разгневанный и взъерошенный.

Подскочила на ноги, испуганная тем, что пока я сидела здесь и страдала, с сыном случилось что-то ещё, но Ключевский просто сходу накинулся на меня:

– Как можно быть такой безответственной?! Какого хера ты молчала?!

Внутри меня всё окаменело, и привычка защищаться вылезла вперёд.

– У меня всё было под контролем!

– Ничего у тебя не было под контролем! Да ты его чуть не убила, ты хоть знаешь, чем ребёнку грозит отравление таким антибиотиком?!

Душа ушла в пятки. Захотелось просто помереть. Я бы так и сделала, если бы была гарантия, что Арсению от этого станет легче.

– Почему ты мне не позвонила? – уже более спокойно поинтересовался Ключевский. – Почему ничего не сказала?

Ничего не ответила, смотря в одну точку перед собой.

– Олесь, – позвал меня Игорь и попытался коснуться моего плеча. Выплеснув свой гнев на меня, он стал привычным собой. Вот только меня больше не было.

С силой вырвала свою руку, закричав на весь коридор:

– Не смей меня трогать, никогда!

– Успокойся, – потребовал он, но было поздно, к нам уже шёл хмурый врач.

– Что за разборки вы здесь устроили?! Хоть понимаете, где вы находитесь?

– Извините, – поморщился Игорь и совсем по-детски пообещал: – Мы больше не будем.

– Не будете, да, потому что вы сейчас возьмёте и поедете домой.

– Нет! – хором выдали мы.

– Да! – с напором ответил врач. – Ваш сын стабилен, ждём анализы, состояние тяжёлое, но не критичное. И своими разборками вы ему точно здесь не поможете.

– Мы будем молчать, – в сердцах поклялась я.

– Будете, – кивнул врач. – Но дома. Вам отдохнуть надо, в себя прийти. Поэтому езжайте, иначе я охрану вызову.

И как бы нам ни хотелось остаться, уехать действительно пришлось. Всю дорогу до дома молчали, даже не смотрели друг на друга.

В квартире я закрылась в детской, уткнувшись лицом в Сенькину распашонку. Игорь ещё долго бродил по квартире, с шумом натыкаясь на вещи, иногда разговаривая с кем-то по телефону и не предпринимая никаких попыток заговорить со мной. Ближе к утру я провалилась в забытьё.

***

Арсений. Это была первая мысль, с которой я проснулась. Реальность навалилась на меня гранитной плитой, выбив воздух из лёгких. Я чуть не убила своего мальчика. Страшное понимание вспышками боли пульсировало где-то в голове. Кажется, опять поднялась температура.

Если бы не необходимость ехать в больницу, я бы в жизни в тот день не встала с дивана.

Игорь нашёлся на кухне, разглядывающий непонятно что в своей кружке с кофе.

– Всё в порядке, – объявил он, заметив моё приближение, – я звонил врачу. Сеня проснулся, все показатели стабильны, но к нему пока нельзя, они хотят долечить ангину и боятся новых инфекций. Я к нему чуть позже съезжу, отвезу вещи.

– Я тоже поеду.

– Нет, тебе самой долечиться надо.

Отвечать на это что-либо я не стала, развернулась и скрылась обратно в детской.

***

Игорь уехал в больницу, а я продолжала лежать на диванчике в детской, утопая в своей никчёмности и боли.

Решение созрело не сразу. Сначала это была просто бредовая идея, из серии «а что будет, если…». И лишь потом она оформилась во что-то конкретное. Им будет лучше без меня.

Мысль рвала моё сердце на части, я буквально уревелась, пуская горькие слёзы и воя в потолок. А когда сил не осталось, я встала на ноги и начала собирать вещи. Действовала на автомате, даже не отдавая себе отчёта, что именно делаю. Мне даже стало казаться, что принятое решение принесло мне успокоение, но это было лишь внутреннее оцепенение, отключившее все мои эмоции.

Когда Ключевский вернулся домой, я уже вытаскивала вещи в коридор.

– Что происходит? – через силу выдавил из себя Игорь.

– Я ухожу, – без всяких эмоций сообщила я, вытаскивая с обувной полки свои кроссовки.

Он даже не стал задавать уточняющих вопросов, невпопад заметив:

– Арсений в порядке.

– Хорошо.

Я завязывала шнурки, а он стоял надо мной и молчал. И лишь когда я начала собирать свои куртки в кучу, он горько заметил:

– Ты не уйдёшь.

И тут меня прорвало. Опять.

– Уйду. Я уже ухожу. Потому что… потому что я больше не могу. Не могу и не хочу. Это не моя жизнь, не то, о чём я мечтала, к чему стремилась. Ты хотел сына? Вот и получай, теперь он полностью твой…

«...У тебя получится гораздо лучше, чем у меня», – добавила уже про себя.

– Всё сказала?

– Да.

Подхватив свои вещи, я прошла мимо Ключевского к двери и дрогнула лишь там, повернувшись к нему:

– Передай ему, что…

«Мама просила передать, что любит тебя», – бабушкин голос эхом отозвался в голове. Я не хотела быть моей матерью и давать Арсению надежду. Ведь надежда, как известно, – самый страшный враг.

– … мне очень жаль, что всё вышло именно так.

***

Захлопнув за собой дверь, я отрезала себе все пути назад, лишив самого главного.

Я уходила из дома Ключевского ровно с тем, с чем и пришла, не прихватив ни одной вещи, подаренной мне им. И даже денег в кошельке хватило ровно на один проезд до общаги. Естественно, никто меня там не ждал, моё место давно было отдано другой девочке, которая буквально впала в шок от моего прихода.

Света торжественно нарекла меня идиоткой, заявив, что только полная дура может уйти от мужика, ничего не поимев с этого.

Спасла меня Надюшка, не пожелавшая выгонять меня обратно на улицу. Мы с ней почти целый месяц проспали на одной кровати, страдая по утрам от болей в спине.

Поскольку терять мне больше было нечего, то уже на следующий день после своего побега от Ключевских я заявилась в офис к Вадиму Пестову, сжимая в руке измятую визитку годичной давности. Вадим тогда знатно опешил, заявив, что ничем не может мне помочь, но я была настойчива, почти каждый день обивая порог его кабинета, пока он не сдался и не позвонил Игорю… но об этом я не знала, полагая, что добилась всего своим упорством.

Получив заветный шанс, я сняла маленькую комнатку на окраине Москвы, после чего перевелась на заочку в университете и с головой ушла в работу, ибо это было единственное, что хоть как-то помогало заполнить пустоту внутри меня.

Как они там? С этой мыслью я просыпалась и засыпала каждый день. Арсения уже давно должны были выписать из больницы, и меня с едва выносимой силой тянуло обратно. Чтобы увидеть, чтобы коснуться, чтобы удостовериться, что он в безопасности, чтобы… попрощаться.

Не справилась. Чуть не убила его. Моя гордость поставила под угрозу его хрупкую жизнь, а следовательно, у меня не было ровным счётом никакого права на то, чтобы быть рядом с ним.

Наверное, это была какая-то крайне больная логика, но одно знала наверняка: я больше не справлюсь с ответственностью за него. От одного только предположения, что его жизнь может зависеть от моих действий, меня начинало тошнить.

Поэтому оставалось только сцепить зубы посильнее и пробиваться наверх, чтобы, возможно, однажды… Для этого пришлось затолкать все чувства в самый дальний угол своей тёмной души.

Карьера медленно, но верно шла вверх. Я закончила университет, ловко обходя стороной вопросы о ребёнке. Но даже четыре года спустя я временами просыпалась посреди ночи от детского плача, который мне попросту мерещился.

К жизни меня вернула Алиска, сбежавшая из родного города покорять столицу. Смешно, но почти все предсказания моего отчима сбылись. Я принесла в подоле, а Алиса, глядя на меня, сбежала из дома. К счастью, правда, никто из нас так и не оказался на панели, но Фёдорова временами шутила, что это мы ещё всегда успеем.

Появление младшей сестры неожиданно встряхнуло меня. Я поселила её у себя – к тому времени я уже давно переехала с окраины и снимала вполне приличную квартиру в неплохом районе – и… начала учиться заботиться ещё о ком-то помимо себя.

Алиса была упёртой, местами вздорной и неугомонной. С таким набором качеств проблемы сыпались на её голову, как из рога изобилия. Сколько слёз было пролито ею ночами в моё плечо! Но со всем этим можно было справиться, и когда через пять лет она получила университетский диплом с отличием, я, как самая настоящая мамаша, утирала слёзы умиления, гордо выпячивая грудь, словно говоря всем: «Смотрите, смотрите, и это моя девочка!»

За четырнадцать лет, что прошли с той страшной ночи, я практически заново собрала себя по кусочкам, став той, кем мечтала когда-то очень давно. Выстроив свою яркую и интересную жизнь, я даже научилась верить в то, что у меня действительно всё хорошо, ровно до того момента, пока однажды в прямом эфире не прозвучали те самые слова. Я Арсений, мне четырнадцать, и я никогда не видел свою маму.

Глава 22

Сенькина грудь тяжело вздымалась из-за участившегося дыхания, что было заметно даже под курткой. Мне так хотелось его обнять, успокоить, прижать… в конце концов, упасть на колени и молить о прощении. Вот только я сама не верила в то, что такое можно простить.

– То есть, – сдавленно проговорил Арсений, – ты ушла потому, что решила, что чуть не убила меня?!

В конце его голос едва заметно дрогнул.

– Отчасти, – говорить было тяжело, но я каким-то чудом извлекала из себя звуки. – Я в целом не справилась с ситуацией и подвергла тебя опасности.

– Но это же фигня! – вдруг сорвался он. – Ну подумаешь, лекарство перепутала, ты же не специально!

– Арсений, я не об этом…

– Не путала она никаких лекарств, – Игорь появился, как всегда, неожиданно, стоя на нижней ступеньке и пристальным взглядом рассматривая нас с сыном. Я вопросительно подняла бровь, и он пояснил: – У тебя свет в квартире долго не зажигался, вот я и решил проверить.

Он поднялся к нам, остановившись всего лишь в метре от того места, где мы сидели, и, оперевшись о поручень, повторил:

– Не было никакого перепутанного антибиотика.

– Но… – напряглась, полагая, что он просто пытается оправдать меня в глазах сына.

– Он тогда на нафтизин среагировал. Пара лишних капель плюс индивидуальная реакция, и пожалуйста – нафтизиновое отравление. Маленькие дети очень остро на такое реагируют.

Услышанное не сразу дошло до моего сознания, я упорно пыталась соотнести одно с другим, но у меня никак не выходило. Как это я не травила Сеню?!

Испуганно коснулась кончиками пальцев собственных губ.

– Почему ты мне этого раньше не сказал?

– Потому что даже предположить не мог, что ты вобьёшь себе в голову всю эту фигню.

– А почему я ещё, по-твоему, решила уйти?!

– Ты тогда сказала, что тебе надоела такая жизнь и что ты мечтала совсем о другом.

С шумом втянув воздух в лёгкие, я запустила руки в волосы и с силой сжала виски.

– Это была обида на то, что ты накричал на меня в больнице, – едва не плача, подняла на Игоря свой болезненный взгляд.

– Я не должен был тебе говорить всего этого. Но эмоции взяли верх, да и страх за Сеню не отпускал до последнего. Ты же знаешь, меня… триггерит на этой почве, и в голове только самый страшный сценарий проигрывался. Если бы я только мог...

Понимающе кивнула головой.

– Это не имеет значения. Антибиотик или нафтизин… Я не смогла совладать в целом с эмоциями и сломалась под напором обстоятельств, что простить в разы сложнее.

– Что простить? – подал голос Сенька, подскакивая на ноги. – Что вы себе за столько лет обид понапридумывали?

– Нет, но… – я тоже медленно начала подниматься на ноги. Оказывается, что я всё это время надеялась на то, что он меня поймёт. Но становилось только хуже. – Я не умела быть с кем-то, жить, любить…

– Мы оба были не готовы.

– Это всего лишь отмазки! – топнул ногой Сеня. – Ты же остался, ты же не ушёл.

Игорь виновато опустил голову, будто это его сейчас осуждали за что-то. Моя рука дрожала, но я всё же попыталась коснуться Сеньки.

– Не трогай меня, – отскочил он в сторону. – Пожалуйста. Я… я не знаю, как это всё… понять.

Слова били посильнее любой пощёчины.

– Я-то думал, что у тебя была ПРИЧИНА! Что тебе было плохо со мной или что-то ещё… А ты просто струсила!

Не знаю, как устояла на ногах, но мир дрогнул и вновь пошёл трещинами.

– Арсений! – рыкнул на него Игорь, но сын опять не услышал, начав быстро спускаться вниз.

Ключевский поймал его за рукав, из-за чего оба покачнулись на ступеньках.

– Пусти!

– Нет! Куда я тебя отпущу?!

– Отпусти! Я внизу буду!

– Нет.

Они впились друг в друга взглядами, значение которых я так и не поняла, но в итоге Игорь сдался первым, разжав пальцы.

– Чтобы у машины был.

Арсений не ответил, начав быстро-быстро спускаться по ступеням. Когда его силуэт скрылся меж лестничных пролётов, Игорь сделал шаг вперёд.

– Лесь, он…

– Прав.

Ключевский попытался обнять меня, но я отступила назад, покачав головой:

– Иди к нему.

– Но…

– Игорь! Иди к нашему сыну! Ты ему сейчас нужен как никогда. Арсений – это… главное.

Мужчина, только недавно успевший вновь стать моим, кивнул, вынужденно соглашаясь со мной.

– Я позвоню тебе.

Прикрыла веки в знак согласия. Игорь начал спускаться вниз, а потом резко повернул назад и всё-таки обнял меня, коснувшись губами моего виска.

– Мы с этим справимся.

***

Игорь

Уходить было не просто, словно с кровью отрывая себя от Олеси, я спускался по ступеням. Собственное бессилие и страх за них обоих действовал на меня угнетающе. С одной стороны была Леся, которая только-только начала принимать своё прошлое, а с другой стороны – сын, чьё мировоззрение за этот вечер заметно пошатнулось. А в центре этого хаоса был я, не имеющий ни малейшего понятия, как собрать всё обратно.

Арсений, как и обещал, стоял возле автомобиля, с головой спрятавшись в ворот куртки и упорно пряча от меня лицо. Разблокировал двери, он нырнул на пассажирское сиденье. Я же чуть помедлил, разрываясь между необходимостью поддержать сына и страхом оставить любимую женщину одну. Но она была права, Арсений – главное.

Усевшись за руль и пристегнув ремень, я не спешил трогаться с места. Атмосфера в салоне нагнеталась с каждым нашим вздохом.

– Сынок, – позвал я Сеньку.

Он не откликнулся. Но я всё равно решил сказать то, что уже давно должен был донести до него.

– Понимаешь, у каждого человека есть свой предел прочности. И когда этот предел заканчивается… человек совершает такие поступки, о которых потом обязательно начинает жалеть.

– Пап, не надо философии.

– Надо. Потому что это не философия, а жизнь. Если тебе интересно, то я тоже однажды был на пределе.

– Когда… она ушла?

– Нет, раньше. Когда… мой первый ребёнок не выжил, а его мать ушла от меня. Я долго восстанавливался и в какой-то момент решил для себя, что жить без душевных привязанностей куда проще.

– А это тут причём?

– При том, что, обезопасив себя, я невольно поставил под удар Олесю. Ей нужна была поддержка и любовь. Мне казалось, что я даю ей это всё. Но я заблуждался.

– Это не оправдывает её.

– Не оправдывает. Но тем не менее. Она тогда была сама как большой ребёнок, а я оставил её одну.

– На время.

– Этого оказалось достаточно. Необязательно уезжать куда-то физически, я не смог показать ей, насколько сам нуждаюсь в ней.

Арсений замолчал, что-то пристально рассматривая на приборной доске, его руки усиленно скользили по бёдрам, вверх-вниз. Я не торопил его, давая возможность принять услышанное, и тут он сорвался.

– Пап, она ушла от меня… нас, – простонал и разревелся, абсолютно по-детски, болезненно сморщив личико и размазывая сопли-слёзы по нему.

Я тут же отстегнулся и всем корпусом развернулся к нему, прижимая сына к плечу. Сдавленные рыдания так и рвались из него, я гладил его по волосам и представлял, как впитываю в себя всю его боль.

– Пап, ну как же так…

– Не ищи в этом смысла. Случилось то, что случилось. Прошлое на то и прошлое, чтобы оставаться позади. Ты же сам хотел найти свою… маму. И ты нашёл её, ты дал всем нам шанс, и это очень благородно. Я говорил тебе, как тобой горжусь? Нет? Тогда говорю – ты моя самая главная гордость. Ты сделал очень смелый шаг, на который я сам так и не смог отважиться.

Сенька всхлипнул совсем жалостливо.

– И теперь всё испортил.

– Ничего ты не испортил.

– Но я ей сказал такое… Она теперь… никогда не простит.

– Она любит тебя. Всегда любила. А любовь, если она настоящая, учит прощению.

– А как же ваша история?

– Наша история о том, к чему приводит отсутствие любви к себе. Ибо простить самого себя – самое сложное.

Сын послушно кивнул головой, немного приходя в себя.

– И что теперь?

– А теперь мы поедем домой и попытаемся выспаться. А потом на свежую голову решим, как нам жить дальше.

***

Олеся

До этого дня я вряд ли знала, что такое настоящее горе, наивно полагая, что все эти годы тосковала по Сеньке по-настоящему. Нифига. Ни один день до этого не мог сравниться с тем, что я испытывала сейчас. Когда-то я боялась, что он, став взрослым, и не вспомнит обо мне. Но теперь я знала, что нет ничего страшнее, чем осознание той боли, что ты причинил собственному ребёнку, помноженное на разочарование от потери призрачного счастья иметь возможность видеть, как он растёт и радуется жизни.

Я лежала на постели, прижимая к себе Жужу, взбудораженную моим настроением. Она металась по кровати, принимаясь то лизать моё лицо, то протяжно выть. Вот и ещё один ребёнок, травмированный мной.

Ближе к утру пришло сообщение от Игоря: «Мы дома. Арсений в порядке, он справляется».

Я: «Спасибо».

Игорь: «Я люблю тебя. Слышишь?».

Я: «Слышу. И я тебя. Люблю».

Игорь: «Хочешь, я приеду к тебе?».

Я: «Хочу. Но не приезжай. Не оставляй его одного, пожалуйста».

Игорь: «Тут Макаровы, Слава взял его в оборот. Так что я могу вырваться на час. Он поймёт. Не хочу, чтобы ты одна была».

Я: «Мне спокойней, когда он с тобой. К тому же ты уже сделал всё, чтобы я не была одна. Жужа бдит».

Игорь: «Спи тогда».

Я: «Хорошо».

Успокоить это меня не успокоило, но, по крайней мере, дышать стало заметно легче. Сын дома. С отцом. В безопасности. И он справляется…

***

Следующий день прошёл как-то смазанно. Звонила Алиска, поделиться новостями о поездке к матери, ну и заодно проверить, насколько я в порядке. И если первое у неё прошло вполне удачно, то проверка моего состояния провалилась на корню.

– Вот и оставляй тебя после этого одну, – печально вздохнула сестра. – Хочешь, я приеду к тебе?

– Спасибо, но нет. Я справляюсь…

Ведь если Сеня справляется, значит, и я смогу.

Она немного помолчала, явно не зная, что сказать, зато я вдруг огорошила нас обеих своей просьбой:

– Алис, спроси у мамы… могу ли я как-нибудь к ней приехать?

Фёдорова по ту сторону телефона поперхнулась и переспросила:

– Ты уверена?

– Да, пришло время учиться прощать.

***

На календаре была суббота, а значит, вечером меня ждал эфир. Самым желанным сейчас было забиться в уголок своей квартиры и не выходить. Но я больше не могла позволить себе быть эгоисткой, у меня имелись обязанности, в том числе и перед коллегами, поэтому, собрав волю в кулак и кое-как замазав круги под глазами, я поехала на студию, зачем-то прихватив с собой Жужалицу.

– Ты будешь спать, хорошо? И во всём слушаться Соню. А я пока попробую сделать так, чтобы меня не уволили и мне было чем кормить тебя и дальше.

Жужа-Пенелопа довольно гавкнула вслух, вызвав на моих губах слабую улыбку – первую за весь день.

– Хреново выглядишь, – заключила Соня, встретив меня в коридоре радиостанции.

– Чувствую себя примерно так же.

– Эфир-то сможешь вести?

– Можно подумать, мне впервой.

– Ну смотри, только не потеряйся, прямой эфир этого не прощает.

Как назло, тема сегодняшней передачи была про мечты.

– А как думаете вы, – несла я всё, что шло на ум, – должны ли наши мечты сбываться? Или они как путеводная звезда – нужны для того, чтобы мы к чему-нибудь стремились? Если вам есть чем поделиться, то скорее звоните нам в студию и расскажите свою историю. А сейчас мы с вами послушаем красивейшую композицию о любви.

И всё-таки решение прийти на работу оказалось верным. Необходимость всё время держать себя в тонусе и сочинять что-то позитивное здорово отвлекала от сердечной боли. Пока по радиоволнам крутился очередной трек, я разглядывала номер Игоря, борясь с желанием написать ему.