Текст книги "Святое дело (СИ)"

Автор книги: Алик Затируха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

  Карабасову было поручено перечислить первую сотню средств из этого инструментария.

  Чего уж там, понятно: в Нижнем хозяйстве может быть только одна политика – Хозяина.

  А это, наверное, ещё один кандидат в активисты:

  – Ваше Бабское превосходительство, а как быть, если кто-нибудь станет приставать к нам с политическими предложениями, или если мы сами заметим где-то политическую активность?

  – Как только к вам подошли с такими предложениями, или вы сами заметили где-то политическую возню – бегом в Стуковую!

   Интересно, у всех чинов третьего и четвёртого класса Нижнего хозяйства такие же жандармские функции, как у Их Бабского превосходительства? Впрочем, разве могут быть другие функции в Нижнем хозяйстве даже у чинов первых двух классов, у Их высокопревосходительств?

  Но ведь и жандармы бывают яркими, интересными личностями, что и доказала Их Бабское превосходительство. И я решил, что никогда не прощу себе, если не дерзну пообщаться с такой личностью, да ещё с такой красавицей.

  – Ваше Бабское превосходительство, а реинкарнация – такое в Нижнем хозяйстве возможно?

   И в таком незавидном положении, как моё, можно, оказывается, испытывать какие-то крохи радости, потому что мой вопрос был принят, а в ответе Их Бабского превосходительства на этот раз не было ничего ироничного, издевательского:

  – Да, заявку на реинкарнацию подавать можно. Но только с самых верхних станций Нижнего хозяйства и только в прошлое. Иногда такая заявка удовлетворяется. Но в какую историческую эпоху они попадут, и кем им придётся там стать – об этом заявители никогда не информируются. И подавая свои заявки на реинкарнацию, все добровольцы об этом знают. Должна сказать, что их, добровольцев на такой кульбит, очень мало.

  Николай, набравшись смелости, задал напрашивающийся вопрос:

  – Ваше Бабское превосходительство, а почему так мало добровольцев на реинкарнацию?

  – А это объясняется набором её вариантов. Мы не можем позволить такому добровольцу улучшить своё положение, переместившись из преисподней в земной мир. Это могло бы заметно подмочить нашу безупречную карательную репутацию. Карабасов, приведи-ка нам примеры реинкарнации. Но не приукрашивай их своими извращёнными художественными блёстками. Все они и сами по себе достаточно хороши.

   Карабасов выполняет распоряжение:

  – Вот, например, кем можно стать в результате реинкарнации из Нижнего хозяйства: младшим подтиральщиком задницы фараона, и однажды быть скормленным крокодилам за то, что плохо подтёр; или стать битым каждый день кнутом чёрным рабом на хлопковой плантации Алабамы, и однажды быть сожжённым на костре по несправедливому обвинению суда Линча; или, например, попасть в жадные до работы руки сотрудников киевского чека – и тогда вам покажется завидной и судьба съеденного крокодилом подтиральщика фараоновой задницы, и сожжённого негра в Алабаме...

  Говоря о жадных до работы руках чекистов, Карабасов потёр свои ладони.

  Он привёл ещё несколько похожих примеров реинкарнации, а Их Бабское превосходительство подвела им итог:

  -Я, душеньки вы мои, повторю, чтобы вы потом не роптали: реинкарнация происходит, как выражается Карабасов, 'в тёмную'. В какое прошлое историческое время попадёт доброволец, и кем он будет возрождён на Земле – об этом ему не сообщается.

  Так вот почему желающих дёрнуть посредством реинкарнации из преисподней обратно в земной мир почти нет! То-то я заметил, что на Сортировочной среди её старожилов если порой и обсуждается вопрос о реинкарнации, то очень вяло и очень скоро завершается. Оно и понятно: не лучше ли, например, орать себе и орать 'Ура!' на одноимённой станции? Ну, врежут тебе порой дубинкой за то, что орал не во весь голос, или транспарант с тем же 'Ура!' опустил ниже дозволенного, или Перст Указующий пожирал глазами не с должной ретивостью, – так ведь дубинка всё-таки не крокодил, не костёр и не кованый чекистский сапог. Да и куда ты ещё в Нижнем хозяйстве попадёшь после того, как тебя сожрёт крокодил, или забьют сапогами насмерть жадные до такой работёнки чекисты – не ниже ли той станции, с которой подавал заявку на реинкарнацию?

  Как тут не задуматься: а стоит ли так рисковать с реинкарнацией, становясь на Земле гостем из будущего с такой незавидной судьбой?

  Я первым задал вопрос на эту интереснейшую тему, рискну и продолжить её:

  – Ваше Бабское превосходительство, а как же можно отправить такого гостя из будущего точно в предназначенное для него реинкарнацией время и место? Какова техника такого, как вы изволили выразиться, кульбита?

   Рискнуть ещё больше? Рискну:

  – Не бывает промахов? Его забрасывали в восемнадцатый век клянчить на церковной паперти корки хлеба, а он стал заведующим обувным отделом крупного советского универмага в эпоху развитого социализма, и как сыр в масле катается.

  Ни Карабасов не метнулся ко мне, ни посланницей Хозяина не был никак наказан за игривость языка. Её Бабское превосходительство лишь внимательно посмотрела на меня, как бы оценивая мой интеллектуальный уровень.

  – Для любых серьёзных объяснений любых серьёзных событий во всех мирах и временах приходится обращаться к царице наук -математике. Как у вас с этим?

  – И в классе был одним из первых по математике, а когда пришло время служить в армии, стал там старшим вычислителем парадной артиллерийской части. Одна из самых, не побоюсь этого слова, математических армейских специальностей.

  Ишь, как осмелел от благосклонного к себе отношения, даже расхвастался. Влетит?

  – Могли рассчитать, как пальнуть из пушки, чтобы хоть с десятого раза не промахнуться по сараю? Да, и это, конечно, тоже математика. Но для запуска механизма возврата в точные координаты прошлого требуются математика и математики другого уровня. Давайте, душа моя, на одном примере выясним, будут ли вам понятны мои объяснения, надо ли мне к ним приступать. Вот если я дам вам сейчас точные небесные координаты кометы Темпеля и законы её движения – сможете вы, считая в уме, уже через три минуты сказать, какие координаты были у неё 127 лет, 4 месяца, 8 дней, 13 часов, 51 минуту и 26 секунд тому назад?

  Ни один вопрос, ни в той, ни в этой жизни, не потребовал от меня меньшего времени для ответа:

  – Нет, Ваше Бабское превосходительство, не смогу. Я необратимо свихнусь только от попытки приступить к этим расчётам.

  – Похвальная самооценка. Мне бы очень не хотелось, чтобы на собеседование вы явились, пуская пузыри изо рта.

  – Мне бы, Ваше Бабское превосходительство, тоже очень не хотелось такой инвалидности. Пусть даже она и предоставит какие-то режимные поблажки в Нижнем хозяйстве.

  – Тогда просто поверьте, что из Нижнего хозяйства не по сараям из пушек лупят, математический аппарат и математики здесь другого уровня, и поэтому душенька, рискнувшая реинкарнироваться, с первой попытки попадёт точно в предназначенное ей место и время.

  Да, наверное, не ЕГЭ было вершиной образования Её Бабского превосходительства.

  Смотрю на Карабасова – нет, не стоит всё-таки рисковать задавать ещё один свой вопрос. Можно тут же испытать фантомную боль от укола его вил. Он на всех уже задавших свои вопросы волком смотрит.

  А ведь сколько ещё интереснейших вопросов напрашивалось. Например, а что происходит с полом при реинкарнации? Точно остаётся прежний, точно меняется на противоположный, или чёрт его знает в буквальном смысле, что при реинкарнации происходит с полом.

   Их Бабское превосходительство возвратилась к строжайшему запрету на политическую деятельность, всё чаще предоставляя возможность Карабасову вставлять свои реплики, в которых границы нормативной речи всё сильнее трещали по швам.

  ...Когда Их Бабское превосходительство, завершив своё 'Напутственное слово', ушла от нас по своим таинственным делам, Карабасов разрешил нам разойтись, а тем, кто решил записаться в активисты, следовать за ним. И тут! Хотя, можно ли было считать этот поступок Николая такой уж неожиданностью? Разве не мелькнула хоть на мгновение и у меня, и у Андрея, а, возможно, даже у генерала Караева мыслишка поступить так же, как он – записаться в активисты, чтобы как можно дольше оставаться на Сортировочной.

  Так в нашей компании стало на одну душеньку меньше.

  Оставшись втроём и зло порассуждав о присущей профессии журналиста продажности, мы поделились мыслями о возможном гендерном составе высших чинов Нижнего хозяйства. Вдохновлённый своим кратким общением с Их Бабским превосходительством, очень впечатлённый и ею, и её 'Напутственным словом', я сделал, как мне показалось, слишком смелое предположение:

  – А Хозяин ли – первое лицо в Нижнем хозяйстве?

  Но вот Андрей не очень-то и удивился:

  – Хочешь сказать, что первым лицом может быть и Хозяйка? Действительно, а почему бы и нет, – не исключал он такой возможности. – Вот и на Земле бабы забирают себе всё больше власти. Если и дальше так дело пойдёт, то скоро у руля всех государств только они и будут стоять.

   Евгений Семёнович считал это явление на Земле временным:

  – Такое возможно только при относительно спокойной международной обстановке. А как только появятся первые признаки хорошенькой мировой заварушки, они сами уступят мужчинам всю свою власть и вспомнят, что их удел – дети, церковь и кухня.

   – Да, трудно представить, что женщина нажмёт на красную кнопку в своём ядерном чемоданчике, – согласился с генералом я. – Это не микроволновку или стиральную машину включать.

   – Но, может, потому и нажмёт, что не будет понимать всех последствий этого, – Андрей относился к бабам у власти подозрительней, чем мы с генералом Караевым.

   Пришли к выводу, что в аду, по определению, никогда не может быть спокойной обстановки и поэтому первое лицо в Нижнем хозяйстве – всё-таки Хозяин. А вот каков гендерный расклад среди его ближайшей свиты и в администрации преисподней – это как знать. Учитывая насыщенность этого хорошо отапливаемого местечка котлами да сковородками, его ведь и большой кухней можно назвать. А кому хозяйничать на кухне, как ни бабам?

   Ладно, ещё увидим, кто действительно хозяйничает на адской кухне.

  ...По мере продвижения очереди к окошку регистратуры, наша поредевшая компания всё больше осваивалась на Сортировочной. Спокойные, без наклонностей к повышенным тонам и скандалам – мы были желанными собеседниками для желающих пообщаться.

  Как-то к нам подошёл один словоохотливый дядечка, намного дольше нас обитающий на Сортировочной. Мы уже не раз видели его живо беседующим в других компаниях. Преисполненный всяческой информации, в этот раз он решил поделиться ею с нами.

   Подойдя, он сразу игриво предложил нам то, что, вероятно, не раз предлагал и другим:

  – А спорим, господа, среди вас обязательно отыщутся мои бывшие однопартийцы. Члены какой партии есть среди вас?

   – Ну, я был членом коммунистической партии, – нехотя ответил Евгений Семёнович; ему не понравилось такое панибратство, и он вначале даже демонстративно отвернулся от нашего нового собеседника.

  – Был-был! И коммунистом я был. А после того, как эта партия деградировала, хотите верьте, хотите нет, членом ещё семи партий успел побывать. Да-да, семи! С каждым разом одна либеральней другой были эти партии.

  Было заметно, что Евгению Семёновичу походя и небрежно упомянутая 'деградация' резанула слух, но, по нашему общему обыкновению, скандала устраивать он не стал.

  – Может быть, и членом партии любителей пива успели побывать? – припоминал я самые курьёзные политические сборища щедрых на таковые 90-х годов.

  – Успел-успел! – радостно воскликнул наш собеседник. – А потом – и членом партии любителей отечественного пива, которая откололась от основной части партии. Кстати, едва ли были в то время более непримиримые политические враги, чем эти две партии.

  – Эх-ма! – усмехнулся Андрей. – Что это вас так качало?

   – Да, шарахался из стороны в сторону. Как и многие другие был опьянен политической свободой, – но патриот отечественного пива тут же пренебрежительно махнул рукой:

   – А-аа, партии! Одно название. Дискуссионные клубы, говорильни, а не партии настоящие. Никакой дисциплины. Кто в лес, кто по дрова. Таким партиям никогда не быть во власти. Так, мельтешат для выборного фона, да вожаков своих придурковатых пиарят. Всё-таки, что бы там ни говорили, а коммунисты прошлых времён, коммунисты большевистской масти – вот это да, вот это настоящая была партия!

   Вижу, что Евгению Семёновичу совсем не хочется говорить на эту тему. Поговорю-ка тогда я:

   – Это верно. Что-то, а дисциплинка у коммунистов большевистской масти была во главе угла. Все партийные директивы – строгий закон. Если партия прикажет, каждый ее член обязан быть готовым на все. Хоть кишки кому-нибудь выпустить. Даже другому члену коммунистической партии...

   Андрей усмехнулся моим комплиментам дисциплинке у коммунистов большевистской масти, а Евгений Семёнович очень укоризненно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

  – Да, что касается строгости – тут у коммунистов старой закалки были крепкие традиции, – охотно поддакнул господин, побывавший членом семи партий. – Отстаивая свои принципы, они ни чужих, ни своих не жалели. А в тех, в которых я потом побывал... Что вы! Какие там кишки? Прикажет партия одному своему члену всего лишь прилюдно плюнуть в лицо другому ее члену – и то дискуссия на полгода развернется. За это время и плевать-то расхочется. Поэтому и умирают такие партии. Без строгой дисциплины такие отмирания неизбежны. А строгость и дисциплину любой партии придаёт вождь. Проверено, если нет у партии настоящего вождя – не будет в ней и дисциплины. У наших, российских, либералов во все времена не было ни настоящего вождя, ни настоящей дисциплины. Поэтому они и проиграли власть большевикам в 1917 году. Нет, чтобы отправить на вечную каторгу, а ещё лучше на виселицу жалкую кучку лживых горлопанов, так и страну отдали им на убой, и сами потом под нож пошли.

  Из этого страстного меморандума стало понятно, что к окончанию его земной жизни нашему собеседнику были симпатичней даже совершенно карикатурные партийки с их полностью разваленной дисциплиной, чем та, в которой по приказу партии любому могли выпустить кишки.

  Этот словоохотливый и компанейский дядя наверняка нахватался уже намного больше нашего о житье-бытье в Нижнем хозяйстве, попросим его поделиться с нами слухами.

  – Кстати, о вождях. Вы не знаете хоть что-нибудь о судьбе большевистских вождей в Нижнем Хозяйстве? Ведь не в рай же они попадали, – не сомневался я.

   – Да что вы, какой там рай! Главные вожди из большевистской банды сразу попадали к Хозяину на огонёк. Такое же внимание Хозяин уделяет только самым отмороженным головорезам, экстрасенсам, да ещё физикам-теоретикам.

   Почему Хозяин уделяет своё особое внимание самым известным упырям-большевикам, другим душегубам и экстрасенсам – это понятно, и те и другие заслужили такое внимание. А вот почему физики-теоретики попали в эту компанию?

  Больше всех удивился Андрей, который, как и все мы, с большим почтением относился к физикам-теоретикам и никак не мог предположить, что они считаются большими грешниками, чем гаишники:

  – А почему физикам-теоретикам тоже по самому высшему разряду в Нижнем хозяйстве достаётся? Они-то чем так нагрешили?

   – А тем, что упорно подбираются к началу всех начал. А это для человечества – самая большая опасность. Дойдёт какой-нибудь такой учёный до окончательного понимания этого начала, подготовит необходимый материал и аппаратуру, чтобы воспроизвести его, нажмёт на рубильник, а что из этого получится? Хотя про физиков – это, возможно, и анекдот.

  А ведь, может быть, и не анекдот? Делишки физиков-теоретиков всегда чреваты самыми серьёзными последствиями. Они ведь, если дойдут до понимания начала всех начал, если придумают необходимую аппаратуру с рубильником для запуска этого начала, то смогут ли удержаться от желания однажды нажать на этот рубильник? Или, ещё хуже, доверят его кому-нибудь из вождей, у которых всегда руки чешутся – как бы нажать на какой-нибудь курок, красную кнопку или врубить такой вот рубильник. Вот тебе и аварийный Большой взрыв. Тут не только шляпы со всех голов во вселенной сдует...

  Стараясь обойтись без всяких интонаций, Евгений Семёнович спросил:

  – А вы не знаете, что конкретно Хозяин с вождями проделывает?

  – Что он конкретно с ними проделывает – неизвестно, но что-то такое, чему до сих пор и названия никто не может предложить. К примеру, даже самые громкие вопли грешников на Котловой уже на Придорожной почти не слышны. А вот страшный вой вождей, с которыми периодически проводит какие-то процедуры Хозяин, – так тот вой не только на станции Ура хорошо слышен, но даже до Сортировочной порой доносится, и тут все холодеют и замирают от этого жуткого завывания. Даже регистрация на это время прекращается.

  – А почему эти процедуры с вождями Хозяин проводит только время от времени? – удивился я.

   Да и как это может не удивить. По-моему, паханы большевиков должны выть в преисподней без всякого перерыва. А если этот вой мешает нормальному функционированию Сортировочной, то можно ведь поставить какую-то заглушку в лифтовую шахту ниже Котловой.

  Рассказчик пояснил, что перерывы в диком вое вождей объясняются отнюдь не перекурами или гуманностью Хозяина.

  – ... Отвыв в очередной раз 'на огоньке' у Хозяина, вожди возвращаются на станцию Светлое будущее, сгорающие от желания отыграться на ком-нибудь.

  Вот! Вот, наконец, хоть какое-то предметное упоминание о самой нижней, самой таинственной станции преисподней. Не упустить, не отпускать от себя такого информированного рассказчика.

  Тороплюсь задать следующий вопрос:

  – А в качестве кого пребывают большевистские вожди на станции Светлое будущее?

  – В качестве вождей.

  – Как?! Вожди и в Нижнем хозяйстве остаются вождями?

  – Да, большевистские вожди и в преисподней вожди. Но только вот там – на станции Светлое будущее. Все они только там и собраны. Поговаривают, что эта станция и была создана Хозяином специально под них. Тоже ведь творец. И ему интересно проводить у себя всякие эксперименты. А до Светлого будущего самой нижней станцией была Котловая.

  – Так скажите же наконец, что же всё-таки творится на станции Светлое будущее? – позабыв, где он находится, по-генеральски требовательно спросил Евгений Семёнович.

  – Вот что там конкретно творится – мне этого до сих пор так и не удалось разузнать, хотя всё время и ношусь по Сортировочной, как угорелый. Но раз станция Светлое будущее расположена даже ниже Котловой, значит, там происходит что-то такое!

  Для убедительности, кроме необходимой интонации, 'что-то такое!' было усилено закатыванием глаз на лоб и соответствующей мимикой.

   Удержать, удержать нашего информатора около себя! Спрашиваю:

  – А кто здесь, на Сортировочной, более других осведомлён в этом вопросе?

  – Об этом у коммунистов надо спрашивать. Между ними ходят какие-то слухи о том, что там конкретно творится. Меня они на свои партсобрания, как ренегата, не приглашают, а вот к вам, – он указал на Евгения Семёновича, – к вам обязательно подойдут. У них-то вы уже наверняка зарегистрированы.

  ...Когда любитель пива и разговоров, заметив невдалеке свеженькую, только что сколоченную компанию, метнулся к ней, Андрей, не смущаясь Евгения Семёновича, удивлённо воскликнул:

  – Эх-ма, да у коммунистов, оказывается, даже на этом свете продолжается кипучая политическая жизнь. Никаких 'Напутственных слов' не страшатся.

  Я удивлён не был:

  – Так это вам не карикатурная партия любителей пива, на членов которой только цыкни – и они разбегутся кто куда. Настоящие коммунисты, коммунисты большевистской школы, так легко своими принципами не поступаются. Потому и регулярные собрания здесь проводят. Возможно, и партвзносы в какой-то форме собирают. Например, раз в месяц надо взасос облобызать председателя местного парткома, если, конечно, здесь сохраняется такое фантомное ощущение – 'взасос'. И всё-таки, надеемся, наш Евгений Семёнович проигнорирует вызов на местное партсобрание.

   Я ошибся – генерал Караев был, оказывается, как раз из тех коммунистов, которые не поступаются принципами:

  – Пригласят – обязательно пойду.

  – А если это будет иметь очень серьёзные последствия на собеседовании? – спросил я.

  – Да, хоть какие будут последствия, а убеждённым коммунистом себя считать никогда не перестану! – твёрдо ответил генерал.

  Меня такая твёрдость почти убедила, а вот Андрей отнёсся к ней скептически:

  – Ну-ну...

  ...Я и Евгений Семёнович быстро прошли регистрацию, и стали ожидать вызова на собеседование.

   А вот Андрей простоял у окошка регистрации дольше нашего.

  – Что это с вами так долго? – спросил я. – Какие-то анкетные данные потребовали уточнений?

  – Напротив, как только выяснили, что я гаишник – больше никаких вопросов. Остальное время заняло оформление на ближайший этап в Нижнее хозяйство.

  – Значит, собеседования с вами действительно не будет, – как-то без определённого выражения сказал генерал Караев, он так и не решил, как было бы лучше для Андрея.

  А я считал, что для гаишника и не может быть ничего лучше и старался выразить это как можно более эмоционально:

  – Как и предполагалось, на Придорожную опустят?

  – Да.

  – Так это же замечательно! Всё-таки есть шанс как-нибудь прорваться на Сортировочную и подать там апелляцию.

  Тогда и Евгений Семёнович присоединился к моим похлопываниям Андрея по плечу и попыткам изобразить радость за него.

  Но сам Андрей вовсе не излучал никакой радости. Вроде бы всё с ним произошло, как и предполагалось, но он-то, конечно, надеялся, что у него получится убедить бюрократов в регистратуре в необходимости провести собеседование и с ним. А на собеседование ему удастся убедить тамошнюю комиссию в том, что некоторых профессиональных грехов на Земле никак не избежать, если ты хочешь оставаться кормильцем семьи; что он глубоко раскаивается в своих грехах, вырвет с корнем из души всю скверну и сможет стать достойным обитателем Верхнего хозяйства, или, хотя бы, станции Ура. Нет, оказывается, для гаишников с более чем полугодовым стажем действительно всё очень строго – никаких собеседований.

  ... Андрею не пришлось долго ждать отправки своего этапа. Я и генерал Караев, до собеседования – безконвойные души, пошли провожать его.

  Подача откуда-то снизу лифта, на котором с Сортировочной опускают этапы в Нижнее хозяйство, сопровождалась, по первому ощущению, жуткой какофонией – всё нарастающей по громкости, составленной из скрежета, скрипа, лязга, тягостного стона то ли каких-то тросов, готовых вот-вот лопнуть, а то ли истязаемых душ с нижних уровней, которых и истязали специально для этого. Но, прислушаешься – нет, это не какофония. В этой своеобразной музыке явственно угадывалась какая-то осмысленная трагическая торжественность. Реквием, специально сочинённый каким-то гениальным композитором к отправке этапов в Нижнее хозяйство? И не самим ли Хозяином сочинённый, который и тут гений?

   В кинохронике и на фотографиях мне доводилось видывать шахтёрскую клеть, в которой доставляют к месту долбёжки угля отчаянных подземных работяг. Этот лифт оказался намного больше. Пожалуй, с вагон. Весь этап построили перед ним по группам, в зависимости от станции назначения. Большая его часть направлялась на станцию Ура. Меньшее число грешников, но тоже немало, будут, как и Андрей, опущены на Придорожную. Как много земных грехов, оказывается, так или иначе, связано с различными дорогами.

  После переклички началось прощание. Мы уже знали, что среди провожающих будут не только такие же, как мы с генералом Караевым, временные обитатели Сортировочной. По незыблемому, вечному ритуалу, к моменту отправки очередного этапа в преисподнюю сюда из Верхнего хозяйства слетались ближайшие родственники этапируемых. Слетались для последнего с ними свидания. Из этого можно было заключить, что между Верхним и Нижним хозяйствами всё-таки существуют какие-то линии связи, раз имеется и соблюдается договор о такой гуманной процедуре.

  Вот и рядом с Андреем, невесть каким образом, оказалась его родня. Какие же они все румяные, моложавые, по-спортивному подтянутые, и даже в этой обстановке с горящими жизненным азартом глазами! Но никаких крыльев за спиной, арф в руках, нимбов на голове, только ослепительные белые одежды на них. Это что же – вовсе нет перечисленных вещиц в Верхнем хозяйстве, или на время таких свиданий родственники сдают свои райские атрибуты на проходной рая, чтобы в Нижнем хозяйстве ещё более не подчёркивать трагическую разницу в положение провожающих и провожаемых?

  Прощания у лифта проходило чинно, тихо, пока карабасовские ребятки не приволокли к лифту ещё одного грешника. Вероятно, его, проигнорировавшего вызов на этап, пришлось отлавливать в каких-то потаённых уголках Сортировочной. Он отчаянно упирался.

  Все мы сразу узнали его. Заметной политической фигурой был на Земле. Штатный трибун одной из партий. Напирал на работу с молодёжью. Сочинял и озвучивал пламенные призывы выходить на уличные политические протесты даже школьникам. У кого как, а вот у меня ни один из политических призывов не вызывал такого отторжения, как такой вот. Человеческий молодняк, как и любой другой молодняк в живой природе, не должен вмешиваться в разборки взрослых особей – это будет грубейшим нарушением основных законов природы. Чтобы порываться что-то исправить, это 'что-то' надо пережить и осознать – таков один из этих законов. А молодняку дай-то бог пережить без происшествий свои извечные проблемы – почему так быстро заканчиваются родительские деньги, и почему так скоро увядает очередная любовь до гроба.

  Его тащили к той очень малочисленной группе этапа, которая опускалась на Котловую, и энергичным рукоприкладством принуждали не сопротивляться.

   Вот тут мне очень захотелось быть среди карабасовских активистов, чтобы тоже иметь возможность дать пинка этому пламенному трибуну. Да, Котловая – это правильный адресок не только для него, но и для всех прочих пламенных политических трибунов. Пользы от этих, хоть товарищей, хоть господ – никакой, а вреда – порой на годы и десятилетия. Потому что основная задача пламенных политических трибунов всех времен и народов – собирать толпы и взвинчивать их. А любая взвинченная толпа в охотку откликнется на любой призыв, а толпа науськиваемого на кого-то или что-то молодняка – откликнется самой первой. На демонстрацию? Да хоть сейчас готовы. И агрессивной стае молодняка будет всё равно, что написано на знамёнах и транспарантах этой демонстрации. Для этой стаи будет важно, чтобы древки тех знамён и транспарантов были крепкими. Чтобы не ломались как спички, когда молодняк начнёт крушить стёкла и черепа.

  Так что напрасно этот господин протестует и упирается – по нужному адресу его отправляют.

  ... Ещё раз обнявшись с Андреем на прощанье, и выразив уверенность, что давку на Придорожной он выдержит, сможет как-нибудь протолкнуться в лифт, идущий оттуда на Сортировочную, и подать здесь на апелляцию, я и Евгений Семёнович тактично оставили его наедине с роднёй и стали бродить среди этой многочисленной группы, не очень тактично прислушиваясь – что же происходит на других свиданиях.

  Как и на всяких проводах на Земле, здесь тоже было много чего наигранного, главным образом – бодрячества. Прислушались внимательней к одной семейке.

  ...– А чем это он тебя, Петя, так сильно по голове ударил, что она у тебя до сих пор какая-то скособоченная?

  – Монтировкой, дядя Миша. С ней за пазухой и пришёл ко мне домой. Но сначала... вот ведь гад... Сначала вместе со мной вылакал две бутылки моего самогона, и только, когда узнал, что выпить больше у меня ничего нет – вот только тогда он мне и врезал по башке монтировкой.

  – За что же он тебя так?

  – Я с его сожительницей согрешил. С Ленкой Семихвостовой. Да вы её все знаете. Раз семнадцать согрешил. Всякий раз одинаково: когда подвозил её до Лихово, где она на рынке торгует. Съезжал с дороги на обочину и прямо в машине грешил. Признал свою вину на собеседовании, чего уж там...

  Мать Петьки сварливо возразила:

  – Это, сынок, Ленка во всём виновата. Нечего было ей своим задом перед тобой вертеть!

  Матери и здесь матери! Да нашинкуй Петька кого-нибудь в тонкую лапшу – и тогда мать нашла бы для него какое-то оправдание и обвинила во всём нашинкованного.

  По обиженному виду Петьки было понятно, что на каком-нибудь земном суде он и сам предпочёл бы обвинить в своём падении Ленку: да, это она своим вертлявым задом сбила его с пути праведного. Но здесь, на Сортировочной, малый поступил разумно, решив, что на собеседовании правильней будет сразу слёзно покаяться, чем хитрить, изворачиваться, выдвигать сомнительные версии и загреметь за это враньё на какую-нибудь нижнюю станцию преисподней, а не на Придорожную. И, стало быть, если грешник на собеседовании не юлит, не завирается, если искренне раскаивается, то прелюбодеяние не обязательно искупается где-нибудь на Костоломной? Или товарищи, проводящие собеседование, как и матушка Петьки, тоже посчитали, что в его грехопадении большая часть вины лежит на Ленке Семихвостовой?

   ...– Ну, а чего теперь, Петенька, горевать? Хоть и в Нижнем хозяйстве ты окажешься, но ведь не там... не там, где самое пекло...– мать хоть и пытается приободрить Петьку, но едва сдерживается, чтобы не всплакнуть.

  Дяде Мише бодрый тон даётся лучше:

  – Везде, Петруха, люди живут...

  – Да, вам, обитателям рая, хорошо говорить, что везде люди живут, – совершенно обоснованно скривил рожу Петька.

   Петькина матушка, осуждающе взглянув на дядю Мишу за его психологический промах, хотела бы, наверное, более удачно примирить сына с Нижним хозяйством. Например, по земной привычке посетовать, что и в раю есть к чему придраться. Но так и не найдя для такой придирки ни единого повода, только горестно качала головой, понимая, что, скорее всего, видит сыночка в последний раз.

  – А где же отец? – Петька только сейчас разглядел недокомплект среди родственников, что было бы очень обидно для тятеньки, узнай он об этом. – Почему он не прилетел на свидание со мной?

  – А папа, сынок, не в рай ведь попал, а, как и ты, в Нижнее хозяйство. Но не на Придорожную, а намного ниже. В Карьере ему теперь вечный срок отбывать, -проинформировала его мать.

  И никакого сожаления не было заметно у матушки Петьки. Похоже, она была даже рада тому, что муженёк хотя бы в раю не будет отравлять ей жизнь.