Текст книги "История войн на море с древнейших времен до конца XIX века"
Автор книги: Альфред Штенцель
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 86 (всего у книги 104 страниц)
Начало Крымской войны – первой большой войны после 40-летнего мирного периода – совпало со временем переоценки всех ценностей во флотах мира, как относительно материальной части, так и личного состава. Это была эпоха, в которой старое и новое смешалось, и одно быстро сменяло другое: парусные суда, колесные и винтовые пароходы; деревянное, железное и броненосное судостроение; ядра, гранаты и нарезные орудия; наемные, насильно забранные на службу и, наконец, профессиональные команды. Изменения и реформы быстро следовали друг за другом.
Пароходы сразу показали свое превосходство над парусными судами – их применяют для всех родов службы: для разведки, посыльной службы, подвоза войск и материалов, конвоирования транспортов, буксирования парусных судов и часто для самостоятельных активных действий. С другой стороны, колесные машины настолько уступали винтовым, что со времен Крымской войны во всех флотах стали строить исключительно винтовые суда. Имевшиеся старые суда переделывались и снабжались вспомогательными машинами.
Бомбические орудия впервые показали свое разрушающее действие при Синопе, в морском бою, у Одессы, при бомбардировке берега флотом, и у Севастополя, при стрельбе с берега по флоту. Времена круглых ядер прошли безвозвратно. Даже первые нарезные орудия Ланкастера с их эллиптическим дулом, оказываются эффективны, хотя еще и несовершенны.
Впервые появляются броненосцы и доказывают свою целесообразность. Правда, мореходные качества их невелики, но все-таки они благополучно пересекают Средиземное и Черное моря. Таким образом было положено начало созданию броненосных флотов. В этом деле Наполеон III проявил глубокое понимание вопроса и много энергии. Личное вмешательство императора было необходимо потому, что у флотских офицеров и инженеров, упрямо придерживавшихся старого, не было ясного понимания и достойной оценки даже громадного значения пара, не говоря уже о нарезных орудиях и броне.
В Англии укомплектование судов личным составом встречало громадные препятствия из-за совершенно негодной системы набора по вольному найму и еще более допотопного способа набора людей обманом и силой. К тому же развивающаяся техника предъявляла все более высокие требования к личному составу. Новая система службы личного состава усиленно внедрялась: принимались юнги, готовились резервные кадры и специалисты, создавались условия, чтобы они оставались на службе. Но в артиллерийском деле обучение продолжалось по старому трафарету.
Благодаря неоспоримому со времен наполеоновских войн господству на море и отсутствию серьезных соперников, Англии казалось излишним особенно напрягать вои силы в мирное время, и таким образом она не следила за развитием военного дела и значительно отстала от новейших тенденций. У обеих старых морских держав не заметно какого-либо прогресса в тактике и в ведении войны на море, а в стратегии сделан скорее даже шаг назад, старое все позабыто. Ни у правительства, ни у адмиралов не видно понятия о самой сути ведения войны, или, что то же самое, о целесообразном и энергичном ведении боевых действий; кажется, что оно было совершенно утеряно. Отсутствовала какая-либо подготовка к войне в мирное время.
Правда, что в этой войне политика своей нерешительностью и слабостью влияла особенно неблаготворно на ведение боевых действий, создав блестящий отрицательный пример того, как быть не должно. На глубокое значение фактора времени в военных операциях совершенно не обращалось внимание, что постоянно повторялось в дальнейших действиях союзников. Заметно, каким крупным недостатком является отсутствие общего единоличного управления. Определение Клаузевицем войны, как продолжения политики другими средствами – ясно подтверждается Крымской кампанией.
На юге положение дел было еще довольно сносно благодаря некоторому взаимодействию адмиралов и генералов. Несмотря на массу разногласий, все-таки не было ни одного столкновения между морскими и сухопутными начальниками союзников.
Между тем, раньше в Англии это было почти нормальным явлением, причем, из-за серьезных столкновений часто не удавались совместные операции, например, на Шельде в 1809 г. Для достижения этого результата потребовалась масса переговоров и военных советов. Результатом такой «раздельной» ответственности являлся недостаток инициативы и энергии. Яснее всего это обрисовывается при перевозке войск в Крым. Девять дней готовились к походу, а для перехода под парами каких-нибудь 250 миль флоту потребовалось восемь суток. Будь русские предприимчивее – они могли бы расстроить все предприятие.
Почти во всем французы были впереди. Медлительные и неподготовленные англичане как бы предполагали, что все должно делаться само собой, и у них, особенно в начале войны, отсутствовала какая-либо система. Работу английского генерального штаба можно прямо назвать жалкой, настолько у них ничего не было предусмотрено. Впрочем, и дальновидность французов шла немного дальше в тактических вопросах, не говоря уже о стратегии. Как на новое явление в тактике можно лишь указать на применение паровых судов у Одессы. Во флоте паровые суда, даже колесные фрегаты, применялись исключительно для буксировки парусников. Подобное же повторилось под Севастополем, где пароходы только буксировали парусные суда на места по диспозиции. В последовавшей артиллерийской дуэли береговые орудия одержали верх над судовыми. Действительного же применения паровых судов для чисто боевых целей, например, прорыва в бухту, не было.
Еще заметнее непонимание требований стратегии: в удаленные и неизвестные моря посылается громадный флот со многими паровыми судами без всякого плана, то же самое повторяется с армиями. Только придя на место, начинают осматриваться, можно ли вообще что-нибудь предпринять, и что именно, приходя к печальному заключению, что посланный флот для операций на данном театре войны совершенно не пригоден. Все управление ведется издалека.
Чтобы не оставаться в Балтийском море совсем без дела, в конце лета посылаются сильные сухопутные войска для взятия маленькой крепости на островах. Зимой усиленным темпом заготовляют все недостающее. При этом английская промышленность справляется с громадными задачами – но все это делается, главным образом, для поддержания престижа правительства. Тогда, похоже, действительно господствовало мнение, будто морской стратегии, т. е. планомерно подготовленного ведения войны для принуждения противника к сдаче, не существует. И как это ни странно, такое мнение продержалось еще очень долго, хотя Крымская война во многих вопросах дала толчок к самым разнообразным и обширным изменениям во взглядах на военно-морское дело.
Все это удивительно еще и потому, что как раз эта война на редкость ясно показала, какое громадное пространство занимает театр военных действий на море – все побережье Черного моря, северо-восточная часть Балтийского, Белого и Баренцева морей – между тем, как сухопутная война разыгралась на ограниченном участке между Евпаторией и Балаклавой.
В Англии вообще, а у Нэпира в особенности, не было сознания той истины, что стратегия и тактика у слабейшего на море противника совсем иная, чем у нападающего сильного. Для первого из них выгоднее выжидательное положение. Не сознавали и того, что раз можно достигнуть цели без занятия сильных укреплений противника, то их можно спокойно оставить в стороне. А так как в данном случае достаточно было полного бездействия русского флота, то незачем было стараться занять приморские крепости.
Заслуживает еще особенного внимания перемена во взглядах на вопросы международного права, наступившая в середине столетия, так как это явление имело большое значение для морской войны. Общему распространению гуманистических идей немало способствовали ужасные опустошения в Европе, произведенные 23-летним периодом наполеоновских войн, тем более, что эти идеи совпадали с экономическими интересами политики свободной торговли. Наибольшую пользу из этого извлекли опять англичане, морская торговля которых, охватывавшая весь мир, превосходила таковую всех остальных народов вместе взятых. Благодаря этому англичане благоволили подобным стремлениям, или, по меньшей мере, не препятствовали им, хотя они и ограничивали сильно возможности английского флота. Эти начинания обещали пользу и другим судовладельцам и купцам. Их дела процветали благодаря тому, что они пользовались снисходительным покровительством британского флота. Они первыми потребовали «защиты частного имущества во время морской войны» – фраза, вскоре ставшая общим требованием во имя цивилизации.
Возможность появления таких идей опять указывает на непонимание самой сути морской войны, ибо соглашаясь на это, тем самым заранее отказывались от действенного применения флота и от использования господства на море. Господство на море победоносного флота и так уже ограничено в пространстве. Оно простирается только до неприятельского берега. Но если на всем контролируемом им пространстве флот имеет право распоряжаться только государственной собственностью неприятеля, если выдвигается требование неприкосновенности частного имущества даже в укрепленных городах, то деятельность флота, господствующего на море, стесняется этим до крайности и сводится на нет у неприятельских берегов.
Понемногу это поняли английские и французские адмиралы, даже в насыщенную гуманными идеями эпоху Крымской войны, правда не при первой бомбардировке Одессы в 1854 году, а тогда, когда они снова подошли на пути к Кинбурну к этому большому и богатому городу и увидели, что течение мирной жизни ничуть не прерывалось их приходом, который послужил жителям интересным зрелищем. Они обратились к своим правительствам за разрешением бомбардировать город, но получили отрицательный ответ. Как известно, после войны на мирной конференции в Париже приняли знаменитые положения «о действительной блокаде», «нейтральный флаг прикрывает неприятельский груз» и «нейтральный груз под неприятельским флагом свободен».
Все эти взгляды глубоко неправильны, так как войны ведутся не правителями между собой, и не правительством, а народами. Конечно, война не должна быть бесчеловечной, т. е. не должна проявляться в жестокой форме по отношению к отдельному частному лицу. Но, с другой стороны, «война – дело суровое и насильственное», и по возможности войну должна оплачивать неприятельская сторона. Нанесение ущерба подданным должно служить мерой принуждения правительств к миру, а для этого необходимо отбирать или уничтожить в первую очередь деньги (например, посредством контрибуций) и все, что может служить для ведения войны (суда и другие средства передвижения, скот и т. д.), тем более, если речь идет об укрепленном и защищаемом городе! То же относится к морской войне. Все пространство в пределах досягаемости орудий или десантов флота, весь неприятельский берег и его порты должны находиться в его власти. Отказываясь от этого, мы искусственно принижаем значение флота и затягиваем войну.
Итак все, что может служить противнику для ведения войны следует отбирать или уничтожать, что годится для собственного употребления – отбирать, конечно, в строгом порядке реквизиции, чтобы частные лица могли впоследствии получить вознаграждение за убытки от своего правительства. Если со стороны какого-либо города начнет проявляться враждебность, будто то со стороны занявших его неприятельских войск или самих жителей, то против него следует немедленно предпринять активные действия. В этой области, как и вообще в области стратегии, Крымская война еще не изменила господствовавшего образа мыслей и не дала правильного понимания сути дела. В остальном же она инициировала громадный толчок в дальнейшем совершенствовании подготовки личного состава, материальной части и тактики.
В судостроении этот прогресс проявился немедленно, еще во время войны, первым делом в постройке винтовых кораблей и переделке парусных судов. Английский флот, начавший войну с 2 винтовыми линейными кораблями, насчитывал их через пять лет уже 70, а французский – 37. Еще важнее было то, что по повелению Наполеона III и на основании опыта, добытого под Кинбурном, начали постройку не только целого ряда броненосных батарей для береговой обороны, но в 1858 году и бронированных боевых судов по проектам Дюпюи де Лома. Не желая дать себя опередить, англичане начали в 1859 году постройку своих первых броненосных судов «Уорриор» и «Блэк Принс», однако, не поняв требований нового времени, они построили их, хотя и из железа, но по образцу парусных судов, забронировав только среднюю батарею и оставив ватерлинию небронированной.
Как мы видим, французы опережают англичан повсюду в отношении материальной части: первые годные бомбические орудия, хорошо вооруженные колесные пароходы, винтовой линейный корабль, броненосные батареи, броненосец, корабль, вооруженный тараном – все впервые появляется у них.
Но какова причина такого первенства? Она в том, что французское морское министерство было целесообразно организовано по глубоко продуманному плану, офицеры и инженеры имели хорошую и основательную научную подготовку, отдельные отрасли техники не были монополией определенных личностей. Наконец, существовашая организация давала больше свободы таланту и возможности проявить себя. Французский Совет по делам судостроения был очень хорошим учреждением.
В Англии, напротив, издавна главный кораблестроитель Адмиралтейства сидел, образно говоря, за закрытыми дверями, и никого больше к этому делу не додпускали. Отсутствовало соревнование, всегда способствующее прогрессу любого дела. Впрочем, в постройке судов французы и в прежнее время всегда были учителями англичан. Но громадное преимущество Англии в области торговли и высокие качества личного состава всегда компенсировали технический перевес Франции.
Почему же французы ни разу не попытались использовать это преимущество в технике для низвержения своего исконного врага? Материала на это хватало. Но флот был разрушен в моральном отношении. Бурбоны ведь тоже ничего не делали для флота, бюджет которого упал до 44 миллионов франков. Причин было много: страна была истощена революциями, династии не чувствовали под собой надежной почвы, монархи не обладали энергией. Наполеону III мерещилась судьба его великого предшественника, потерпевшего крушение благодаря английскому владычеству на морях. Коренной же причиной было отсутствие у французов понятия о том, чего можно ожидать от флота, и об энергичном ведении морской войны, т. е. они не постигли смысла морской стратегии. Вредное влияние кабинетной стратегии особенно сильно проявилось в ходе данной войны. Не только правители и правительства, береговые военно-морские учреждения и руководители внешней политики постоянно вмешивались в управление войсками и флотом, но также парламенты, общественное мнение и печать. Поэтому полководцы и начальники флота действовали самостоятельно лишь в самых критических случаях.
Русским часто ставят на вид, как грубую ошибку то, что они затопили часть судов для заграждения входа в Севастополь. Даже упуская из вида то обстоятельство, что число этих судов вначале было невелико, и что все они были старые и негодные для боя, надо заметить, что эта мера только увеличила силы обороны, так как орудия и команды этих судов нашли хорошее применение на берегу. Самой крупной ошибкой, конечно, следует считать отказ от активного выступления флота вообще. Но раз она была сделана, то затопление судов и заграждение прохода к концу обороны можно назвать вполне удачной мерой.
С этого момента чрезвычайно затруднялась, если не становилась совершенно невозможной, атака и взятие судов, стоявших на шпрингах и защищавших проход. Для последнего периода обороны эту меру можно признать даже мудрой, но она была принята слишком рано. Ее следовало привести в исполнение лишь тогда, когда не было бы ни малейшей возможности к активному использованию флота.
Только достигнутая, благодаря флоту, безопасность тыловых сообщений позволила союзникам довести длительную осаду Севастополя, получившуюся вместо захвата его с хода, до успешного конца. Все попытки России разбивались о господство на море ее противников. Даже на Кавказе русские добились только одного успеха – взятия у турок Карса, после чего они выказали большую склонность к заключению мира. То, чего не мог достичь Наполеон I в сухопутной войне с полумилионным войском, здесь было достигнуто в три раза меньшими силами благодаря содействию флота. И в данном случае это было не только то давление, оказываемое флотом, даже без активных действий, какое он продемонстрировал, например, в той же войне на Балтике, где одно его присутствие приковывало к месту большие массы войск.
Характерным для этой войны является то, что главной задачей ее было взятие приморских крепостей, правда, потому, что в них находились сильные неприятельские эскадры. Ни в одной из других морских войн это обстоятельство не выступает так ярко, но и здесь высказалось влияние коалиционного характера этой войны.
Выводы, которые можно сделать, сводятся к следующему: флот союзников был недостаточно силен для большой войны; технически он не бы подготовлен к особой обстановке данной войны. Отсутствовала рациональная и, с военной точки зрения, дальновидная судостроительная политика; общая подготовка была совершенно неудовлетворительна, сведения о театре военных действий и о силах противника весьма недостаточны; офицеры совершенно не умели составлять донесения и доклады; как инструкции центральных учреждений, так и самый метод командования были очень несовершенны. Все недостатки коалиционных морских войн ясно проявились и в данном случае: отсутствие общего начальника вредно отразилось на всем ходе операций с начала до конца, часто постороннее вмешательство ставило под угрозу все дело. Экономия в мирное время всегда приводит к дорогой войне: стоимость сотни винтовых канонерских лодок равнялась стоимости десятка линейных кораблей. На степени энергии в ведении войны крайне тяжело отзывается чрезмерный возраст офицеров вообще и начальников в особенности.
На юге русский флот был доведен почти до нуля, и Россия не имела права возобновлять его, но зато она стала развивать свой Балтийский флот, который уже через три года после войны насчитывал 75 паровых судов. В этой войне довольно сильный русский Черноморский флот оказался не совсем на высоте, хотя в руках решительного человека он мог бы не допустить высадки или, во всяком случае, заставить отложить ее на год. А выигрыш во времени значил все, так как русские войска вовремя успели бы подойти в Крым и к Севастополю.
Глава II. Гражданская война в Соединенных Штатах Америки 1861-1865 гг.Гражданская война в США, разыгравшаяся в начале шестидесятых годов XIX в. представляет много интересного для военно-морской истории. Война эта крайне своеобразна и не имеет прецедентов. Ее особенностью является то, что одна из воюющих сторон, а именно южане, в начале совершенно не обладали морскими силами и в самой стране не было промышленности, способной создать таковые.
А все значение флота северян состояло в том, что он в течение всей войны ставил себе главной задачей не допускать ввоз к противнику предметов снабжения, необходимых для ведения сухопутной и морской войны. Средства же для их приобретения юг получал от экспорта.
По мнению Мольтке, гражданскую войну нельзя считать великой войной, а только борьбой, потому что в ней не было ни одного великого стратега, как, например, Вашингтон в войне за независимость; но Мольтке не оценил в достаточной мере деятельность флота.
Изучение войны только тогда имеет значение, когда с самого начала полностью обращается внимание на события на море, так как только большая стратегическая деятельность флота совместно с его тактическими успехами была в состоянии привести войну к конечной цели.
Гигантская задача, выполненная флотом северян посредством блокады и полного изолирования южных штатов, не имеет ничего себе подобного во всей военно-морской истории.
В самом деле, пространство в 5500 километров было в буквальном смысле закрыто для сношений с внешним миром, и южные штаты таким образом были отрезаны от всякого сообщения. Высоко развитая промышленность северных штатов дала им средства для немедленного и энергичного начала этих действий.
Еще одно обстоятельство придает особое значение более внимательному рассмотрению именно этой войны – это дружная, совместная работа сухопутных и морских сил, причем морская война стала чисто прибрежной и речной. Стоит также изучать эту длительную войну и из-за особенности крейсерской войны против торговли и из-за громадного развития морской техники в нескольких главных ее отраслях.
В первой половине XIX столетия Соединенные Штаты развивались чрезвычайно быстро, народонаселение увеличилось с одного миллиона в 1756 году до 5 миллионов в 1800 г. и свыше 30 миллионов в 1860 году (в том числе почти 5 миллионов негров и индейцев).
Число штатов в 1860 году достигло 34, не считая 6 так называемых территорий и союзной области Колумбии. К этому времени стала заметна и крупная разница: на севере процветали торговля и промышленность, на юге – земледелие (хлопок, сахар, рис и табак).
Окончательный разрыв между севером и югом произошел на почве вопроса о невольниках, где северяне придерживались совсем другого мнения, чем жители юга. На севере были приняты высокие таможенные пошлины, юг стоял за свободную торговлю и низкие тарифы для ввоза. Крупное скотоводство существовало только на западе. У плотнее населенного севера был более демократический образ мыслей, у юга – более аристократический. Запрещение ввоза невольников очень сильно угрожало дальнейшему благополучию юга.
Хотя почти все высшие должности в местных правительственных учреждениях и в конгрессе в последние десятилетия и занимались представителями юга, все-таки вопрос о невольниках был решен не в их пользу.
Таким образом и произошло, что после избрания президентом 6-го ноября 1860 года Авраама Линкольна, республиканца-северянина и вступления его в должность 4 марта 1861 года, 7 штатов, а именно: Техас, Луизиана, Алабама, Флорида, Джорджия и Южная Каролина вышли из союза; за ними вскоре последовали Северная Каролина, Вирджиния, Теннесси и Арканзас. Штат Мэриленд, всегда настроенный в пользу юга, уже слишком находился под подавляющим контролем севера, его войск и флота, и находился слишком близко от столицы, чтобы мечтать о присоединении к югу. Далее на стороне севера осталось еще три рабовладельческих штата: Делавэр, Кентукки и Миссури (последний наполовину). Кроме последних штатов к северу принадлежали: Мэн, Нью-Гэмпшир, Вермонт, Массачусетс, Коннектикут, Род-Айленд, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Огайо, Мичиган, Индиана, Иллинойс, Айова, Миннесота, Канзас и Орегон; далее 8 территорий: Нью-Мексико, Юта, Невада, Небраска, Колорадо, Вашингтон, Висконсин и Калифорния, а также части Техаса и Вирджинии.
В середине 1861 года северные или федеральные штаты насчитывали 21 миллион жителей (в том числе 3/4 миллиона негров), южные же или конфедеративные штаты только 10 миллионов (1/3 из них – негры). Таким образом отношение белых на севере к таковым на юге выражалось отношением 3:1; к тому же север мог пользоваться неграми для войны, не опасаясь от них ничего.
Вышеперечисленные 11 южных штатов учредили новый союз под названием «Конфедеративные штаты Америки» и избрали в начале февраля президентом Джефферсона Дэвиса.
Население юга жило очень разбросанно, больших городов было немного, а именно: Ричмонд, Норфолк, Уилмингтон, Чарльстон, Саванна, Новый Орлеан и Атланта.
Театр военных действий занимал по площади пространство большее, чем Германия, Италия, Австро-Венгрия, Франция и лежащие между ними мелкие государства, вместе взятые.
Большая часть Атлантического побережья, около 900 миль, принадлежала южанам, на долю северян приходилось лишь 700 миль берега. Все побережье Мексиканского залива, протяжением в 1300 миль, было в руках юга.
Длина Миссисипи от устья до впадения в Огайо равняется 600 милям (1100 километров), не считая изгибов; вся эта часть ее, со многими притоками, находилась на территории южан. Падение Миссисипи очень мало благодаря низменной местности, по которой она протекает; только местами она прорезывает цепи небольших возвышенностей.
Даже на северной сухопутной границе (длиной в 1350 километров) первую роль играли реки, так как вся борьба сконцентрировалась около них на северо-западе, а именно на Огайо, Теннесси и Кумберленде.
Главным театром военных действий на северо-востоке является Чизапикская бухта с ее многочисленными бухточками и устьями рек Потомака, Рапаханнока, Йорка и Джеймса.
Местность между этими реками, текущими параллельно друг другу, гористая, лесистая и почти непроходимая; хороших карт ее не имелось.
Главные города севера и юга, Вашингтон и Ричмонд, лежат на судоходных реках Потомак и Джеймс, на расстоянии 150 километров друг от друга. Главный военный порт – Норфолк, лежит близ входа в Чизапикскую бухту.
Второстепенный театр военных действий на Атлантическом побережье к югу от Чизапикской бухты носит совершенно своеобразный характер: длинные полуострова (косы) и узкие острова отделяют от моря большие заливы с болотистым побережьем – заливы Альбемарль и Памплико. Далее к югу лежат устья нескольких рек с разветвленными дельтами. Хороших гаваней везде здесь много: Уилмингтон, Чарльстон, Саванна, Джексонвилль. У мыса Гаттераса опасные штормы угрожают мореплаванию, а в Гольфстриме местами господствуют сильные туманы.
В Мексиканском заливе для нас имеет значение только северо-западное побережье его, от устья Миссисипи до полуострова Флориды. На этом берегу, очень изрезанном и богатом островами, бухтами и лагунами, лежат порты Мобил и Пенсакола.
На Миссисипи, кроме Нового Орлеана следует упомянуть: Порт Гудзон, Виксбург, Мемфис и Каир. Ее главный юго-западный приток – река Красная – служит главным водным путем богатого Техаса.
Почти по всему низменному побережью южных штатов, даже у полуостровов, находятся довольно большие отмели, простирающиеся у устьев рек иногда на 10-15 миль в море и опасные даже для небольших судов. Реки без исключения судоходны на большем или меньшем протяжении. Для плавания у этих берегов имелись хорошие карты; результаты обстоятельных промеров были опубликованы на специальных картах. Хорошо было также поставлено ограждение опасностей огнями, бакенами и бочками.
Осенью и зимой в Атлантическом океане господствуют сильные южные и восточные ветры, навигация часто очень затрудняется мглистой погодой и туманом.
Скорость Гольфстрима на юге равна 5 милям, у мыса Гаттераса еще 3 1/4 милям; к последнему он приближается на 40 миль и затем удаляется от берега на расстояние 100 миль.
Расстояния на этом театре войны были таковы:
Вашингтон – Монроэ – 120 миль
Монроэ – Гаттерас – 120 миль
Гаттерас – мыс Фир – 160 миль
Мыс Фир – Чарльстон – 120 миль
Чарльстон – Саванна – 75 миль
Саванна – С. Джон – 100 миль
Нью-Йорк – Монроэ – 300 миль
Монроэ – Ки-Уэст – 900 миль
Ки-Уэст – Миссисипи – 500 миль
Миссисипи – Пенсакола – 120 миль
Миссисипи – Гальвестон – 300 миль
Главным театром военных действий на сухом пути был штат Вирджиния, между восточными отрогами Аллеганского горного хребта (2000 метров), Голубыми горами и Чизапиской бухтой.
С военно-географической точки зрения следует заметить, что при своеобразном ускоренном развитии Соединенных Штатов, сухопутные сообщения, не заслуживающие часто названия дорог, даже в самых старых колониях были очень мало развиты ко времени появления железных дорог. К югу и западу от Аллеганского хребта поэтому были пригодны для перевозки войск и военных грузов почти только реки и железные дороги. Передвижения войск были крайне затруднительны, а железные дороги не везде были рассчитаны на усиленное движение.
Особенно большим затруднением являлось то обстоятельство, что в этих местах невозможно было добыть достаточного количества провизии для пропитания больших масс; земля была занята преимущественно под плантации, земледелие и скотоводство мало развиты. Соответственно этому положению, передвижение более крупных частей войск должно было ограничиться морем и реками и там же им приходилось создавать свои опорные пункты. Все это сразу выдвинуло на первый план значение флота.
Странно звучит то, что в течение войны юг был принужден перейти к посеву хлебов для пропитания своих войск, и что его прежние продукты почти потеряли свою цену. Благодаря этому одновременно наступило ослабление его, так как именно благодаря этому его территория открылась вторжению с севера.
Соединенные Штаты построили все свои арсеналы и военные заводы на севере. На долю северян выпало счастье, в самом начале войны захватить находившийся в руках южан и расположенный у северного входа в Чизапикскую бухту, форт Монроэ с его большими военными складами. Он сделался главной базой и важным опорным пунктом для их флота, который, несмотря на малочисленность своих сил, сразу мог распространить блокаду на важные внутренние воды. Большинство частных заводов, изготовлявших военные припасы, также находилось на севере.
Американский торговый флот, насчитывавший 5 1/2 миллионов тонн водоизмещения и в то время мало уступавший английскому, был тоже детищем севера. В продолжение всей войны сообщение севера с заграницей почти совсем не терпело помехи; военные припасы доставлялись ему беспрерывно и в громадном количестве. Только в большом удалении от берегов крейсеры – каперы южан наносили убытки торговле севера.
Иначе обстояло дело на юге: военных заводов существовало только шесть и только несколько запасных. Норфолк и Пенсакола были важнейшими из них. Больших верфей не было, а вообще вся судостроительная деятельность последнего десятилетия едва достигала 1/20 таковой же на севере.
Захват Норфолкского военного порта дал югу 1200 судовых орудий, которые пошли на вооружение укреплений по морскому берегу и на Миссисипи. Губительнее всего была для юга его зависимость от заграницы, особенно при его слабости на море. Надежды его на вмешательство Англии не оправдались. Правда, английская бумагопрядильная промышленность сильно страдала и в соответствующих местностях наступили крупные бедствия, но Англия осталась нейтральной, не считая косвенной поддержки крейсеров южан.
Весной 1861 года армия Соединенных Штатов состояла приблизительно из 14 000 человек, разбитых на мелкие подразделения. Офицерский состав получил хорошую подготовку в военном училище в Вест-Пойнте. Из наличного числа 278 кадет, 88 были южане.
