Текст книги "История войн на море с древнейших времен до конца XIX века"

Автор книги: Альфред Штенцель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 104 страниц)

Битва при Лепанто 7 октября 1571 г.

Дон-Хуан Австрийский с испанской эскадрой прибыл, наконец, 24 августа в Мессину, где Вениеро и Колонна давно его ожидали. Вскоре отношения между честолюбивым и вспыльчивым главнокомандующим, опыт которого в морском деле был еще очень, невелик, и начальниками его эскадр сделались очень недружелюбными, в особенности отношения между ним и престарелым Вениеро. Между испанцами и венецианцами издавна существовала взаимная зависть. Венецианцы нуждались в помощи, но вместе с тем смотрели очень недружелюбно на появление значительных чужеземных морских сил в восточной части Средиземного моря. С другой стороны, советники дон-Хуана были исполнены недоверия к венецианцам, вследствие их ненадежности в политических делах. К тому же венецианские корабли были недостаточно снабжены солдатами и матросами, а когда дон-Хуан приказал назначить 4000 испанских и неаполитанских солдат на венецианские корабли, рассчитывая таким образом, вероятно, гарантировать исполнение своих приказаний венецианскими кораблями, – то это возбудило величайшее неудовольствие и подало повод к резким ссорам, даже к кровопролитию, и к серьезным разногласиям между начальниками.

Все это вызывало проволочки в ходе дела; кроме того, за каждым шагом дон-Хуана стали следить и обо всем тайно доносить королю, что, естественно, отрицательно влияло на его отношение к делу; Филипп II давал дон-Хуану мелочные, связывавшие его инструкции, часто выражал ему свое неудовольствие и требовал, чтобы он действовал в полном согласии с начальниками свих эскадр. Такие ограничения власти главнокомандующего нельзя не считать ошибочными; в особенности необходимо доверие к главнокомандующему в тех случаях, когда флот состоит из кораблей различных наций. Впрочем, Филипп II вообще не отличался доверчивостью и на всех смотрел подозрительно.

Вследствие всего этого флот вышел из Мессины только 16 сентября, в составе четырех эскадр. Флот двинулся небольшими дневными переходами через Тарент в Корфу, где часть его осталась, между тем как дон-Хуан с остальными кораблями 30 сентября стал на якорь на другой стороне пролива, у берегов Эпира, в защищенной бухте Гоменице.

Высланная на разведку галера принесла сюда известие о падении Фамагусты и об ужасной участи города и его коменданта Брагадино, которое привело всех в негодование. Отсюда флот отправился в Коринфский залив. 7 октября утром, в то время как флот обходил высокий (1400 м) остров Оксию, на востоке показался турецкий флот, и здесь, у западного угла Этолии, при входе в Коринфский залив, разыгралось сражение, получившее название от города Лепанто, находившегося в 30 морских милях оттуда; это было самое кровопролитное сражение из всех происходивших с самого начала нашего летоисчисления. Погода была хорошая, ясная, дул легкий ветер, утром на восток, а затем, с 10 часов – на запад; морской бриз был незначителен.

Флот союзников состоял из 205 кораблей, в том числе из шести венецианских галеасов; на судах было 20000 солдат, не считая матросов и гребцов, так что общая численность экипажей доходила вероятно до 80000 человек. Весь флот был выстроен развернутым фронтом в длинную линию, причем фланги несколько выдавались вперед. Левым флангом, примыкавшим к отмелям у берега и состоявшим из 63 галер, командовал венецианец Агостино Барбариго; правым флангом, выдававшимся в открытое море и состоявшим из 64 галер, командовал генуэзец Дориа. Дон-Хуан с 37 кораблями стоял в центре и имел при себе венецианцев Вениера и Колонну с их крупными флагманскими кораблями.

Такое построение соответствовало обычному боевому порядку, но в него были введены две особенности:

1) шесть венецианских галеасов под командой Дуодо были выдвинуты вперед перед центром, с целью использовать их сильное артиллерийское вооружение при самом приближении неприятеля;

2) позади центра, в виде резерва, были поставлены 35 галер под командой испанца, маркиза де Санта Круз. Таким образом, вопреки общепринятому порядку, центр был очень усилен и состоял из трех линий.

Турецкий флот, под командой капудан-паши Али наступал в обычном строю, полукружием. Силу его определяют очень различно; вероятно, он был несколько многочисленнее флота союзников, приблизительно 220-230 кораблей. Большей частью это были галеры с недоукомплектованным экипажем. Али вытребовал из ближайших крепостей гарнизоны и посадил их на суда, но тем не менее экипажи эти оставляли желать лучшего, хотя по численности может быть несколько превышали экипажи союзников. У людей не было огнестрельного оружия, а только луки и самострелы; огнестрельное оружие советовали не брать, как ненадежное.

Правым крылом командовал Магомед Сироко, паша Александрийский; левым – Улуг-Али (эль-Лук Али), итальянский ренегат, который прославился своими разбойничьими подвигами; центром командовал сам Али. Оба турецкие фланга выдавались за неприятельские.

Атака произошла в полдень. Огонь шести венецианских галеасов оказался настолько действенным, что две неприятельские галеры были потоплены и еще несколько повреждено. Менее успешны были действия союзников, когда произошло столкновение флангов. На правом турецком фланге крайние корабли, по указаниям знающих местность людей, подошли к берегу ближе, чем расположились венецианцы, обошли их и атаковали одновременно с фланга и с фронта что поставило венецианцев в затруднительное положение. На другом фланге Дориа, чтобы не быть обойденным, рассредоточил свои корабли, что сейчас же заметил и использовал Улуг; он прорвал неприятельскую линию, причем взял в плен или уничтожил несколько галер Мальтийского ордена. Затем он схватился на абордаж с мальтийским флагманским кораблем, и, после долгого и жестокого боя, при помощи других своих кораблей, взял его на буксир и потащил в сторону. Тем временем на помощь подоспел начальник резерва Санта Круз; он погнался за Улугом и, так как корабль и экипаж последнего сильно пострадали, принудил его обрубить буксир и освободил мальтийский корабль, на котором не оставалось в живых ни одного человека.

Несмотря на выдающуюся храбрость, Улуг все-таки был скорее морским разбойником, чем флотоводцем, так как после этого он бросил руководство своей эскадрой и уже не достиг больше никаких успехов; таким образом, на правом фланге равновесие было восстановлено.

Наиболее упорный бой происходил, однако, в центре. О венецианских галеасах, после того, как они в начале сражения нанесли своим огнем большой урон противнику и тем привели его в замешательство, больше ничего не говорится; благодаря высоким бортам их трудно было взять на абордаж, а благодаря многочисленному экипажу – еще труднее захватить в плен. Вследствие своей тихоходности им трудно было использовать действие артиллерии после того, как флоты уже миновали друг друга. Тем временем дон-Хуан, как только неприятельский центр подошел ближе, яростно набросился на большую галеру капудан-паши, который со своей стороны тоже бросился на дон-Хуана. Первый же залп турецких орудий повредил грот-мачту «Реала». При столкновении «клюв» турецкого судна проник в неприятельский корабль до четвертой скамьи; начался жестокий абордажный бой, продолжавшийся очень долго, в котором дон-Хуан лично показал пример блестящей храбрости. Бой этот окончился в пользу союзников еще до того, как на помощь своему главнокомандующему подошли корабли из резерва (Колонна). Али покончил с собой, не пожелав сдаться в плен. Пример дон-Хуана воспламенил окружающих и воодушевил всю линию центра. Следуя примеру дон-Хуана, Александр Фарнезе недалеко от него захватил одну из самых больших турецких галер; затем началась общая свалка, в которой абордажные бои следовали один за другим.

В это время пал командир правого турецкого крыла, Магомед Сироко, а около 30 его галер сели на мель. Среди экипажей их началась паника, люди прыгали через борт и вброд спешили к берегу; паника распространилась и на другие турецкие галеры. Когда победа уже была решена, пал один из союзных командиров, Барбариго, которому стрела попала в глаз.

Между прочим, в этой битве особенно отличился молодой офицер, Сервантес (автор «Дон-Кихота»), который, несмотря на то, что был болен лихорадкой, вышел на свой пост и, невзирая на несколько ран, оставался на нем до конца боя.

При столкновении обеих боевых линий возникла общая свалка. Артиллерия, которая в те времена вообще получила еще недостаточное развитие и ограничивалась исключительно огнем с носа, могла оказывать только очень незначительное влияние во время свалки, и все дело решалось почти исключительно абордажным боем. В рукопашном же бою испытанные испанские солдаты (испанская пехота в те времена считалась лучшей в мире) и немецкие ландскнехты, имевшие лучшее вооружение, стояли выше турецких солдат, даже янычар; точно также и стрелки союзников стояли выше неприятельских, вооруженных только луками и самострелами. Вследствие всего этого, после нескольких часов жестокого боя, в 4 часа пополудни, победа склонилась на сторону христиан. Однако турки только поздно вечером окончательно прекратили бой и остатки их флота отступили.

Улуг-Али с 30-40 кораблями ушел на юг; союзники, все корабли которых принимали участие в бою и более или менее пострадали, не были в силах его преследовать. Это были единственные турецкие корабли из всего громадного флота, которым удалось уйти, и таким образом, потери турок составляли около 200 кораблей, из которых более половины было захвачено. Из правого турецкого крыла около 30-ти кораблей пристали к берегу, при чем остатки их экипажей попрятались. Эти корабли, и еще много других, были сожжены, 117 галер было захвачено победителями с крупной добычей, в числе которой было 117 тяжелых и 256 легких орудий, т. е. в среднем по три орудия на каждом корабле. Потери турок людьми исчисляются в 25000 убитых и 3500 пленных матросов; солдаты, по-видимому, были все перебиты. В числе убитых, вероятно, не указаны рабы-гребцы; их было взято в плен около 15500, в том числе около 12000 христиан, которые были отпущены на свободу.

Союзники тоже понесли значительные потери офицерами и солдатами; потери эти составляли 8-10 тысяч человек; кораблей они потеряли только 12-15 -почти все они были потоплены Улуг-Али; убитых было 7600 и, кроме того, в ближайшие дни умерло 2500 тяжело раненых – всего более 10000; число легко раненых не указано.

Таким образом с обеих сторон было 35-40 тысяч убитых, цифра, которая превосходит потери в наиболее кровопролитных сухопутных сражениях новейшего времени.

Сражение при Лепанто в тактическом смысле представляет нечто новое только из-за особенного усиления союзниками своего центра и оставления части сил в резерве. По-прежнему сохранился строй развернутого фронта, несмотря на то, что то оружие, которое требовало такого строя – таран, уже вышел из употребления; если бы не это, выдвинутые вперед неповоротливые галеасы с самого начала легко могли бы быть окружены и пущены ко дну. Союзники применили также построение полуокружностью, которое наиболее выгодно при наличии превосходящих сил, но является бесцельным и даже опасным при неимении таковых.

Другого построения, другого маневра для того, чтобы добиться решительного перевеса на каком-нибудь определенном месте или для прорыва неприятельской линии применено не было и даже не было сделано такой попытки.

В этом сражении не только более сильный флот, но и более слабый – оба приняли строй развернутого фронта; это доказывает, что руководители боя нисколько не сообразовались с особенностями данной обстановки, а действовали по шаблону, слепо придерживаясь отжившей формы, внутренний смысл которой уже был утрачен.

Как только столкнулись главные силы обоих флотов, оба они тотчас же совершенно отказались от главного элемента тактики – движения, и повели абордажный бой, используя те приемы, которые употребляются в рукопашном бою на суше, где численность, вооружение и храбрость солдат решают участь сражения. На этот раз не одна сторона, как римляне при Миле, а обе стороны старались решить дело абордажным боем.

Со стороны турок этот боевой порядок объясняется превосходством их численности, и если бы они использовали это превосходство на каком-нибудь одном из своих флангов и притом с большей настойчивостью, они вероятно одержали бы на этом фланге победу.

Для союзников, наоборот, этот боевой порядок должен считаться самым невыгодным, какой только можно было придумать, так как именно этот порядок всего более облегчал охват со стороны более многочисленного неприятеля. Ошибка эта не имела печальных последствий только потому, что неприятель ею не воспользовался как следует; и та и другая сторона избегала всякого маневра и старалась решить дело самым простым перевесом сил. Можно только заметить, как некоторую особенность, что союзники чрезвычайно ослабили свою позицию на правом фланге тем, что во избежание обхода, растянули свое правое крыло, и тем самым дали туркам возможность прорвать его.

Единственный тактической особенностью, если не считать расположения сил в центре в две линии, имевшего целью образовать как бы резерв, была установка шести галеасов впереди центра. Благодаря этому центр получил некоторую глубину, которая при принятом способе атаки в лоб, была несомненно выгодна для союзников; тяжелое вооружение этих галеасов придавало центру большую наступательную силу, благодаря которой было достигнуто некоторое превосходство, оказавшее влияние на исход боя.

Вооружение союзного флота по-видимому вообще было лучше, чем турецкого, так же как и подготовка артиллерийской прислуги; однако решение дела сводилось к одиночному рукопашному бою при абордаже, совершенно так же, как это делалось в древнейшие времена у римлян; большая личная храбрость, лучшее вооружение, большее умение владеть оружием и, наконец, личный пример предводителей во время боя дали союзникам победу.

Если вообразить себе на гребных судах, сражавшихся при Лепанто, вместо пушек катапульты, какими действовал Агриппа против Секста Помпея, то можно было бы подумать, что все сражение разыгралось на 16-17 столетий раньше, с той только разницей, что в те времена применялся еще и таран, который являлся самым действительным оружием. Крупные морские сражения древности представляют гораздо больший интерес, в тактическом смысле, чем сражение у Лепанто. Надо признать, что за весь долгий промежуток времени, истекший с тех пор, тактика гребного флота не сделала никакого успеха и застыла в тех формах, на которых она остановилась.

Только на флангах, и то не союзниками, а турками, была сделана попытка одержать верх над противником при помощи маневра – обхода или прорыва неприятельской линии. Улуг своим маневром расстроил неприятеля, уничтожил несколько его кораблей, и тем на некоторое время приобрел над ними перевес; но тут ненависть к мальтийским рыцарям, злейшим врагам берберийцев, заставила его забыть и обстановку и лежавшую на нем задачу; он схватился на абордаж с противником и даже взял его в плен, но в то же время выпустил из рук руководство боем и дал время подойти неприятелю.

Описания этого сражения не дают объяснения, почему туркам не удался обход на левом крыле союзников. Вероятно, вследствие превосходства союзников в одиночном бою одного корабля против другого, туркам пришлось приостановить этот обход, а затем, когда пал их предводитель, и совсем от него отказаться.

В центре и на правом фланге резерв очень успешно принял участие в бою и значительно способствовал победе, а может быть даже был причиною ее; из этого пожалуй можно было бы сделать вывод, что в сражении на море, так же, как и на суше следует сохранять в запасе некоторую часть боевых сил. Прием этот в данном случае дал благоприятные результаты потому, что все сражение разыгралось на одном месте, на котором и продолжалось в течение многих часов, подобно сухопутному сражению. На море оставление в запасе части флота дало бы противнику возможность разбить остальной флот раньше, чем резерв будет иметь возможность вступить в бой и выполнить свое назначение – дать перевес сил в том месте, где в этом встретится необходимость. В общем, сражение это вполне сходно с сражениями римлян в первой Пунической войне – никаких успехов с тех пор сделано не было.

Победа, одержанная дон-Хуаном Австрийским 7 октября 1571 года, была решительной: сильный неприятельский флот был почти совершенно уничтожен. Весть об этой победе возбудила во всей Европе неописуемое ликование, которое нашло себе отклик и в трудах историков: установилось мнение, что битва при Лепанто была концом турецкого владычества на море и поворотным пунктом в истории Турции. Значение ее, однако, сильно преувеличивается. Во всяком случае, реальные последствия этого сражения сами по себе далеко не имели того значения, как последовавшие вскоре после того возмущение янычар, смерть Селима II и связанное с этим ослабление Турции.

После победы флот союзников, который мог легко перехватить Улуга, ушедшего со своими 30-40 кораблями назад в Лепанто, вместо того, чтобы идти вперед, вернулся в гавань Петала; это было недалекое отступление, но оно явилось как бы преддверием дальнейших событий. Конечно, выгрузить на берег раненых и несколько оправиться после сражения было необходимо, но препятствий к дальнейшему наступлению не было никаких, так как никакого неприятеля на море уже не было.

Между тем, среди союзников, по-видимому, уже возникли споры из-за дележа добычи. Во всяком случае, на военном совете, созванном для обсуждения дальнейшего плана действий, мнения снова диаметрально разошлись. По мнению Дориа было уже слишком позднее время года, чтобы начинать новые операции, и потому он подал голос за то, чтобы заняться подысканием зимних квартир; Вениеро, с другой стороны, настаивал на необходимости завоевать Морею (конечно, в пользу Венеции); один дон-Хуан высказывался за энергичные действия на море, так как флот союзников уже завоевал себе господство – он хотел идти в Архипелаг, запереть Дарданеллы, отрезать подвоз припасов к Константинополю, а может быть и взять его штурмом, как сделал Дандоло в 1204 г. Но о таких решительных действиях не хотел и слышать приставленный к дон-Хуану Филиппом II старый испанский советник. Завоевывать Морею для Венеции дон-Хуан, впрочем, и сам нисколько не желал; в конце концов, было решено осадить незначительную крепость на Сан-Мавре (Левкадии), но и это предприятие было оставлено, когда среди союзнических войск начались болезни. Дело кончилось тем, что все разошлись по зимним квартирам – дон-Хуан и Колонна ушли через Корфу в Мессину.

Собственно говоря, единственным виновником поражения, не имевшего, впрочем, никаких дальнейших последствий, был капудан-паша Али. Улуг и другие советовали ему не давать сражения, так как Кипр был уже завоеван, подходила зима, и неприятельский флот уже не мог начать крупных операций, а должен был вскоре разойтись по домам; поэтому особого смысла рисковать всем флотом не было. При данных обстоятельствах, и при отсутствии уверенности в победе, нельзя не признать такой совет очень хорошим; Али не послушался его и заплатил за это собственной жизнью и почти всем флотом. Но в ходе войны и истории победа при Лепанто почти ничего не изменила, так как Селим вовсе не был таким человеком, чтобы отказаться от принятого однажды решения. Он употребил все усилия на то, чтобы создать в течение зимы новый флот, что и выполнил с необыкновенной энергией. Он назначил капуданом Улуга, который весной 1572 г. вышел в море с флотом, состоявшим более чем из 200 галер, чтобы снова возвратить себе господство в турецких водах.

Предводители союзнической лиги в течение зимы много совещались относительно плана войны, но по-прежнему не могли придти к соглашению. Пий V, вместе с дон-Хуаном, хотели завоевать Константинополь и сделать дон-Хуана королем Мореи; венецианцы хотели завоевать Морею для себя; испанцы хотели действовать против Алжира. Намерение дон-Хуана завоевать для себя королевство сделало Филиппа II еще более подозрительным, вследствие чего он приказал ему оставаться в Сицилии, между тем как Колонна, в качестве командующего венецианским и папским флотами, состоявшими из 139 галер и 6 галеасов, в начале августа отправился в греческие воды отыскивать турок. Два раза он встретился с ними у берегов Мореи, но оба раза Улуг уклонился от боя, а так как он не был связан тихоходными галеасами, то мог решать по своему усмотрению вопрос, принимать или не принимать бой.

Колонна возвратился на Корфу и стал ожидать дон-Хуана, который, наконец, получил позволение покинуть Сицилию и в начале сентября пришел с 53 галерами в Корфу. 9 сентября весь громадный флот вышел в море против Улуга, одна половина флота которого стояла в Наваринской бухте, а другая – в Модоне (Метоне). Улуг, однако, не дал захватить себя врасплох и стянул все свои корабли в модонскую бухту, которая была прикрыта сильной береговой батареей. Союзники не решились атаковать его, и стали в Наварине ожидать его выхода, а так как хитрый Улуг не желал доставить им этого удовольствия, то могущественному флоту союзников снова пришлось, ничего не добившись, расходиться по домам на зимние стоянки. Таким образом Улуг достиг своей цели и освободил турецкие воды от неприятеля. В данном случае Улуг не прибег к прямому наступлению на врага, но расчетливо и обдуманно повел кампанию, правильно оценив и противника и обстановку, благодаря чему и, добился соответствующего успеха.

Венеция была недовольна способом ведения войны Испанией, и не без основания, так как союзники ни на шаг не подвигались вперед; турки были так же сильны на море, как и до Лепанто, а война, между тем, стоила громадных денег. К тому же Пий V, который был душой этой войны, умер, и тогда венецианская сеньория в марте 1503 года сочла за лучшее заключить с султаном сепаратный мир, причем, мир этот был заключен втайне от союзников. Кипр, составлявший предмет спора и другие отнятые у венецианцев владения, остались за турками, а кроме того венецианцы заплатили им 300000 дукатов контрибуции.

Таким унизительным путем могущественная морская республика теряла одно за другим свои заморские владения: она заботилась только выгодах текущего момента и не хотела затрачивать больших сумм на охрану своих отдаленных владений; она с недоверием относилась ко всем, а вместе с тем не доверяла и собственным силам и не обладала ни искусством ни энергией, необходимым для успешного ведения войны. Между тем венецианский флот, состоявший после Лепанто более чем из ста кораблей, при энергичном и умелом руководстве, мог бы сделать очень многое и у Кипра, и в Архипелаге, и в других местах. Но венецианцы, как и карфагеняне, были способны и предприимчивы только в торговых делах. Качества эти могут создать богатый торговый город, но для создания и поддержания государства качеств этих недостаточно.

Испания продолжала вести войну с Турцией, но уже не на востоке. Дон-Хуан хотел завоевать Тунис и создать там собственное королевство. Филипп II изъявил свое согласие на это предприятие, и в начале октября дон-Хуан с большим флотом и армией переправился из Лилибеума в Африку, занял без сопротивления Тунис, укрепил его, а затем занял и Бизерту. Оставив там там сильный гарнизон, он возвратился в Неаполь. Однако план его сделаться тунисским королем, хотя и был горячо поддержан папой, был решительно отвергнут Филиппом II, который вместо Туниса отправил Хуана в Ломбардию. Тем временем Улуг-Али с большим флотом (230 кораблей) и армией (40 тысяч) снова отвоевал Тунис.

В 1576 г. Филипп неожиданно назначил дон-Хуана наместником Нидерландов, которые коварством и жестокостью герцога Альбы были доведены до открытого возмущения – это было в высшей степени тяжелое поручение. Дон-Хуану предстояло отправиться туда даже не повидавшись предварительно с королем, несмотря на то, что сговориться с Филиппом, от которого зависело каждое решение, было крайне необходимо: Филипп не желал видеть в Испании победителя при Лепанто, которого все встречали с восторгом и который покорял все сердца. На этот раз дон-Хуан, уже достигший 31 года, прошедший через много горьких разочарований и уже привыкший к самостоятельности, не послушался приказания, а поехал в Мадрид, где был очень холодно встречен своим сводным братом. Затем, так как морской путь был не безопасен от англичан и гёзов, он отправился в Люксембург сухим путем и, переодетый, тайно, один проехал через враждебную Францию.

Своим миролюбием и приветливостью дон-Хуану удалось в 1578 г. привлечь на свою сторону нидерландцев, несмотря на упорную вражду Вильгельма Оранского; однако, коварная политика и постоянное вмешательство короля, его недоверчивость и тайный надзор, который Хуан постоянно над собой чувствовал, а вместе с тем и непримиримые религиозные разногласия, делали невозможным достижение прочного успеха и совершенно измучили Хуана. После того, как он одержал 31 января 1578 года полную победу над нидерландскими войсками, Филипп II стал подозревать его в государственной измене и приказал убить его доверенного советника Эскореда, которого Хуан послал в Мадрид. По-видимому, это нанесло здоровью дон-Хуана, и без того уже доведенного почти до отчаяния постоянными интригами, сильный удар; 1 октября того же года он умер в своем военном лагере на Маасе (возможно, был отравлен).

Дон-Хуан имел открытый, прямой, жизнерадостный характер, был несколько романтичен и нередко увлекался фантастическими планами; почти постоянно в нем проявлялось его немецкое происхождение, которое не могло мириться с суровостью, замкнутостью и коварством тогдашней официальной Испании. Будучи сыном могущественного императора, он считал себя в праве добиваться короны, и охотно сделался бы королем Мореи или Туниса, чтобы сражаться с неверными.

Он строил, между прочим, план переправиться с испытанными испанскими войсками из Нидерландов в Англию, освободить из заключения Марию Стюарт, жениться на ней и вместе с ней царствовать над Шотландией, а может быть и над Англией, и вернуть ее еретическое население в лоно единой спасающей церкви, чьим верным сыном, в духе того времени, он был; но нарушить верность своему королю он никогда не думал, и сделался жертвой подозрительности и коварства испанского короля.