Текст книги "Кентавр (СИ)"
Автор книги: Альфия Камалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Мне же в такие дебри лезть не хотелось. Нехотя я изрекла прописные истины:
– Но ты же слушаешь их музыку. Миллионы слушают. Мы все наслаждаемся их стихами, их музыкой, их искусством.
– Значит, не надо быть хорошим человеком в жизни? Можно что-то создать, и все будут восхищаться тобой, пусть даже ты – дерьмо последнее.
– Знаешь, талант – это вообще тяжелая ноша, порой это пытка и наказание. Талантливые люди – они же не совсем обычные люди. Иногда они даже с ума сходят – Врубель, Федотов… Ван Гога, например, так и называли: сумасшедший гений, хотя он и не был безумен. Просто у него чувства были предельно обостренные: если радость – то голову сносит, если горе – хоть стреляйся! Представляешь, как тяжело жить такому человеку! Потому он сам два или три раза добровольно, своими ножками приходил в психбольницу и на лечение ложился.
А вот про рок-певцов ты говорил... даже, если ту же самую «Нирвану» взять с Куртом Кобейном... Какая у них мощная энергетика! И все накатывает, накатывает волнами! И весь зал заводится, зажигается – всех захлестывает! А в обычном состоянии, как завести себя так, чтоб до рева, до визга, чтоб волосы на себе рвать? Приходится наркотиками себя подстегивать... Так что их нельзя судить по обычным меркам.
– Тогда, вообще, зачем они нужны эти законы нравственности? Кто их придумал?
– Кто придумал? Народ. Мудрость народная с древнейших времен собирала по крупицам эти нравственные ценности.
– Ценности... Зачем они нужны эти ценности? Для кого это ценно? В людях больше плохого. Вот во мне, например, восемьдесят процентов плохого.
Он меня достал своей инфантильностью. Мне было скучно говорить с ним о том, что давным-давно ясно, и с детства не вызывает никаких сомнений.
– Зачем, зачем? Затем! Тебя к каким людям больше тянет – к добрым или злым? Ты-то ведь хочешь добра для себя! А если говорить о кумирах и о их грехах… Можно по-разному воспринимать Земфиру: можно ее слепо обожать, а можно категорически не воспринимать за образ жизни. Мне больше нравится другой подход. Мне интересно, как она видит мир, какие идеи вкладывает в свои песни, что ее ранит в этом мире, против чего она бунтует... Знаешь, можно по-разному рассматривать ее личность: заклеймить ее как шалаву, плохую девочку, а можно оценить ее смелость, независимость, масштаб личности. В чем-то она же поднимается над своей средой. Многие в ее отчаянном призыве «Свет! Свет!» услышат эхо своего внутреннего состояния.
– Да-да, я согласен с тобой, согласен, – очень серьезно проговорил он.
– А насчет Есенина... Нельзя же его воспринимать так однозначно, дескать, водку жрал, и все с ним ясно. Он ведь сложная личность, тонко чувствующая красоту мира, страдающая от его несовершенства, от одиночества, от непонимания.
– А в жизни никто не хотел с ним возиться, да? – присоединился он с волнением. – А поняли его только после смерти, да?
– А ты вот мне тоже кажешься каким-то потерянным, заблудившимся в жизни. У тебя тоже какие-то приступы тоски, депрессии. Мне кажется, тебе надо жениться. Будешь заботиться о жене, о детях – и тогда, может быть, вернется к тебе смысл жизни. Будешь кого-то любить, и тебе захочется жить для него.
– Любить?! – он хмыкнул презрительно и протестующе. – Я поняла: это вызывает в нем боль.
– Любить! Я имею в виду не женщину, а существо, произведенное тобой на свет. Ты будешь его любить!
– И мне захочется пораньше приходить домой, да? – не таскаться где-нибудь, не пьянствовать с дружками? – проговорил он, как ребенок, которому очень хочется поверить во что-то светлое и доброе.
ГЛАВА 4
Пелопоннесская кентавромахия
В непробиваемой ни клыком, ни оружием шкуре гигантского Немейского льва на плечах, шел Геракл по горам Пелопоннеса. Эта шкура заменяла ему и щит, и плащ, и одеяло по ночам. На боку колчан с отравленными стрелами, в холщовой сумке веревки да острый нож – вот и все снаряжение героя, отправившегося на поимку Эриманфского вепря, пожирающего людей и домашний скот, – живым должен был доставить его Эврисфею Геракл. Устал полубог, и, поднимаясь по горе Фолою, уже подумывал об отдыхе, но прежде было бы неплохо подстрелить себе зайчишку на обед. Но, легкий ветерок, коснувшись его лица, на шлейфе своих крыл донес до его нюха дым костра и аромат жареного мяса. Пошел Геракл на запах еды и вскоре вышел к пещере знакомого кентавра Фола, хлопочущего возле костра, поджаривая на раскаленных камнях жирные куски молодого кабанчика. Нежные розовато-коричневые куски, весело скворча, разбрызгивали жир и дразнили обоняние, нетерпеливо наполняя рот слюной. Как простодушное дитя, обрадовался рыжий Фол знаменитому герою и, радостно суетясь, на огромном пне под плоской кроной широколистной пальмы раскладывал аппетитные куски мяса между пахучими пряными травками и острыми на вкус дикими луковицами. Но дорогой гость, несмотря на алчное урчание в желудке, не спешил ухватить сочащийся соком кусок мяса и отправить его в рот, выжидал он чего-то, как будто хозяин еще не все поставил на стол, не хватало главного, без которого любая трапеза не в удовольствие. Смутился Фол, и его добродушное румяное лицо стало пунцовым, но, сглотнув слюну, он опустил глаза, и, не поднимая глаз, принялся жевать.
Причмокнув, сын Зевса сглотнул впустую, и с хитрым прищуром подмигнул.
– В горле сухо стало, смочить бы.
Сильно закашлялся кентавр, подавившись, слезы выступили у него на глазах – кусок пищи не в то горло попал.
– Ни капли не осталось, все выпили проглоты! – сердито соврал он, отводя взгляд в сторону.
Засмеялся с насмешкой Геракл.
– В жизнь не поверю, что сын Селена и крошечного пифоса нигде не припрятал.
И стал рассказывать Геракл, как направляясь к берегам Фракии за конями Диомеда, заглянул он в Фессалию, к другу своему Адмету, не зная того, что горе постигло царя – оплакивал он любимую жену, лежащую в покоях бездыханно. Но Адмет скрыл от Геракла постигшее его несчастие, потому что святы законы гостеприимства у греков, и, приказав своими слугам улыбаться, принял полубога, как желанного гостя.
– Геракл не забывает добра! Он умеет быть благодарным! – похвастал герой, и, самодовольно согнув локоть, продемонстрировал вздувшиеся бугры мышц. – Я сразу же пошел в Аид и чуть не придушил Таната, но Алкестиду вырвал из его костистых рук!
И тогда решился кентавр. Воровато оглянувшись, поднялся он на свои конские ноги и, еще раз предусмотрительно оглядев окрестности Фолою, стал перетаскивать остывающую еду в прохладную и темную пещеру. Не мог он нарушить обычаи греческого гостеприимства, и ради такого почетного гостя, как Геракл, решил он нарушить запрет Хирона.
Сразу же после кровавого побоища, которое устроили лапифы кентаврам за их пьяный разбой на свадьбе Перрифоя, Силен привез им от Диониса огромный бронзовый пифос с вином. Страшно разгневался мудрый Хирон. Потребовал он, чтобы Фол вылил божественный дар, но сын Силена заупрямился: жаль благоухающего зелья от первой лозы Диониса, да и можно ли так оскорбить веселого бога, вносящего в жизнь праздник.
– Сейчас не лучшие времена, – пытался убедить Хирона Фол, – но, когда кончится траур по погибшим кентаврам, почему бы не устроить для кентавров веселое пиршество?
– Эта бочка помечена злым роком, всем уцелевшим кентаврам принесет она погибель, – сурово изрек вещий Хирон, но с опасениями Фола по поводу того, что Дионис не простит, если они уничтожат его подношение, согласился. Решено было зарыть пифос в пещере Фола. Но когда кентавры вернулись с охоты с богатой добычей и узнали, что присланный гостинец исчез, возроптали они, взъярившись, Фола грозились камнями побить, угрозы и поношения сыпались в адрес Хирона, удалившегося на Малею. Нелегко было смирному Фолу утихомирить разбушевавшихся кентавров, не хотели они слушать ни про злой рок, ни про верную свою погибель от зелья. Но когда Фол им сказал, что от этого проклятого вина даже их бессмертный собрат уйдет в Аид вместе со всеми, разбрелись кентавры нехотя, и, казалось, забыли о существовании напитка, несущего радость и забвение.
С некоторой лихорадочностью суетился возбужденный Фол, на каменный стол он поставил великолепные подарки от бога Диониса: серебряные фиалы 28 для жертвенных возлияний богам, глиняные килики для питья вина и даже золотой ритон – кубок в виде головы быка, из ноздрей которого вытекает вино. А Геракл в это время тоже не сидел на месте – он переносил недогоревшие поленья из костра в их просторное скальное укрытие, в каменный очаг, чтобы светлее стало внутри. Вырыв из-под земли горло громадного пифоса, Фол вытащил из нее пробковую затычку и с помощью черпака до краев залил ароматной жидкостью ойнахою. 29 Дурманящий дух мгновенно заполнил пещеру и дразняще защекотал ноздри. Первые свои чаши Геракл и Фол, не сговариваясь, вылили перед очагом – для богов, со второй чаши улетучились и развеялись все сомнения Фола, приятное тепло разлилось по груди, и необыкновенной живительной легкостью наполнилась голова. И вскоре, забыв обо всех напастях, весело пировали кентавр и полубог, надев на голову венки из плюща, который в изобилии произрастал на склонах горы и густо оплетал пещеру снаружи. Любя всех, с распахнувшейся настежь душой запел приятным баритоном Фол, громко загорланил и Геракл, не попадая в такт, перебивая и заглушая кентавра ревущими трубными звуками. А когда сын Силена достал свою любимую сирингу, широкую флейту, состоящую из девяти стволов различной длины, и заиграл, пустился могучий человек в пляс, самозабвенно он взмахивал руками, тряс косматой головой, подпрыгивал и притоптывал ногами. Не слышали пирующие, как отовсюду угрожающим галопом неслись к пещере дикие кентавры, нюхом звериным учуявшие запах вина. Столпились они у входа и с яростью выплескивали свое негодование Фолу.
– Проклятый обманщик! – услышал Фол хрипатый и надтреснутый голос их свирепого вожака Агрия. – Ты отослал нас, чтоб самому выжрать все наше вино! Ты подлый воришка! Это наше вино! Так нечестно, давай делись!
– Вина! Вина! Мы тоже хотим вина! – надрывно требовали другие, жадно вдыхая одуряющий запах хмеля, – и от нестерпимой жажды опьянения трепет пробегал по их телам, и нетерпеливая дрожь сотрясала их конские крупы. Оглашая лес ругательствами и ржанием, задние напирали на передних, тесня друг друга.
– Не ждите, когда вас пригласят! Врывайтесь внутрь! Отберите у него пифос и поделите на всех! – громыхал голос Агрия.
Под мощным давлением снаружи в пещеру ввалились два кентавра, простирая руки к кувшину с вином. Геракл, выхватив горящую головешку из очага, кинул ее в кентавра, не давая прикоснуться к сосуду. Запахло паленой шерстью, человеко-конь закружился вкруг себя. Тут и другие кентавры, увидев на столе расписную ойнахойю, стали ломиться внутрь. Растерянно молчал сын Силена, наблюдая за кутерьмой и медленно соображая, как же он теперь оправдается перед Хироном. Мысленно он уже примирился с тем, что придется ему весь табун пригласить в пещеру, но Геракл мешал ему обратиться к соплеменникам, создавая всеобщую панику. Не распрямляясь, он все швырял и швырял тлеющие головни в нарушителей собственного праздника. С ржанием стали метаться кентавры, запертые друг другом в узком пещерном входе.
– Остановитесь! Остановитесь, кентавры! Давайте без шума! – закричал кентавр золотисто-коричневой масти, выскочив вперед и загородив собой собратьев. – Геракл, ты, не гневайся! – с широченной сияющей улыбкой обратился он к герою. – Вино ведь общее, а ты наш гость! Давайте познакомимся и по-дружески отметим встречу! Я – Асбол! Посмотри на нас, мы пришли без оружия, и мы тебе не опасны!
Но не услышал его сын Зевса. Безумящее зелье Диониса бушевало у него в голове. Веселой яростью, азартом уничтожения вспыхнула кровь истребителя чудовищ. Схватил Геракл лук и, натянув тетиву, выпустил свою отравленную стрелу в Асбола, миролюбиво шагнувшего к нему. Ухнув от неожиданности, стал медленно оседать кентавр, и когда брюхо его коснулось пола, его тело судорожно дернулось, резко повалилось набок и тут же испустило дух.
– Стой, Геракл! Ты же его ранил! Не надо стрелами! – протестующе вскричал Фол, еще не вполне осознав, что происходит в его жилище. Кинулся он к одному из самых разумных кентавров табуна, повалился перед ним на колени, согнув лошадиные ноги, и человечьими руками потрясенно приподнял его бездыханную бородатую голову, умом не постигая, как можно маленькой стрелой наповал сразить такое мощное тело. С глубоким тягостным вздохом, Фол прикрыл веками его стекленеющий взгляд.
Но Геракла не остановил вопль друга. Поверженный ядовитой стрелой, упал еще один кентавр. В раж вошел истребитель чудовищ, одного за другим он стал разить непрошеных гостей. Под высокий пещерный свод взвилось отчаянное ржание Фола. В несколько прыжков подскочил он к своему остервенелому сотрапезнику и, поднявшись на дыбы, хотел копытом выбить из рук героя его страшное оружие. Но тонким звоном запела тетива полубога, выбрасывая смертоносную стрелу – в человеческое горло кентавра вонзилась она отравленным острием и, как подкошенный, рухнул он оземь, уже не дыша. Дурман Диониса все еще неистово шумел в голове героя, и не заметил Геракл, как умертвил гостеприимного хозяина пещеры на Фолою. Не стало приветливого и безобидного кентавра Фола, сына Силена. Растерянно отделившись от мертвого тела, недолго кружила над ним его душа, пока не забрал ее под сень своих сумрачных крыл неслышно прокравшийся бог смерти Танатос.
Выскочил Геракл наружу, и кинул ему Гелиос поток слепящих лучей в глаза, призывая опомниться. Но только пустую львиную голову надвинул на лоб вместо шлема полубог и погрозил светилу кулаком. Вскачь и врассыпную кинулись от него кентавры, жизнь свою доверив быстроте копыт. Но никого не пощадил полубог, его твердая рука не знала промаха, всех, кто бежал от него, настигла стрела героя.
Только двое из племени кентавров дерзнули сразиться с ним в схватке. Огромный угрюмый Агрий – весь мохнатый от обилия волос на человеческом торсе, весь в шрамах на вороном конском теле – вырвал из земли ствол ясеня, решив напасть на него сзади из укрытия. Выскочив из-за густого кустарника, он ударил Геракла по голове, но не пошатнулся герой, обернулся, не спеша, и выхватив у кентавра древесный ствол, отбросил его далеко в сторону. И пока Геракл доставал из колчана стрелу и прикладывал его к тетиве, пятился Агрий назад, но круто вверх поднимался за ним гористый склон, и копыта его срывались со скалистых уступов… Гулко стучала кровь в его висках, отстукивая последние мгновения до смерти… Не выдержал напряжения кентавр, бросился он на героя, стремясь опередить наведение стрелы, и… грудью напоролся на ее смертоносное жало.
Эвритион, сильно искалеченный в кровавой битве с лапифами, не мог рассчитывать на свои ноги с раздробленными и плохо сросшимися костями. Необыкновенно живуч был Эвритион: в лесу почти бездыханным нашел его мудрый Хирон, из кусков изрубленного мяса и груды переломанных костей собрал его врачеватель и, упорно выхаживая, поставил на ноги. Страшен и уродлив был Эвритион, из дебрей спутанных волос, как тлеющий уголь, пылал его единственный глаз. Стоя на скале, выпирающей из горы, и громадой возвышаясь над Гераклом, размахнулся он единственной рукой, сжимающей камень, но… разжались его корявые пальцы, и упал тот камень назад, ударившись об его конскую спину. Медленно оседал Эвритион на задние ноги, и также медленно повалился он на бок. Оперенная стрела качалась в его единственном, но уже потухшем и вытекшем глазу.
Перешагнув через почерневшие от яда трупы, стал Геракл прочесывать кусты – вдруг еще кому-то, как и Агрию, вздумалось захорониться за ними. Внезапно почувствовал полубог, как усталость навалилась на него, и ноги подкашивались, как ватные. Присел он на камень, а хмель все кружил и кружил ему голову. Неодолимо потянуло Геракла прилечь, земля уходила из-под ног, плавно улетая вверх, и качался небесный свод, угрожая сорваться вниз, и все поплыло, поплыло перед глазами, вращаясь…
Проснулся Геракл от ощущения невероятной тяжести, открыл он глаза и понял, отчего, точно глыбой скальной, он был прижат к земле: громадная тень кентавра Хирона лежала на его распластанном теле и давила-давила на него своей великой мощью. Вскочил Геракл, словно школьник, провинившийся перед учителем. Но ничего не сказал ему сумрачный кентавр, повернулся на своих копытах и прочь пошел.
Как только почувствовал Хирон беду, нависшую над остатками табуна кентавров, сразу помчался он к горе Фолою, где стали жить они после изгнания с Пелиона. Но не так скоро преодолел Хирон расстояние между двумя вершинами Пелопоннесских гор, как скор оказался на расправу с кентаврами сын Зевса. Недолго скакал сын Крона от Малеи до Фолою, но Геракл успел смести с лица Земли последних представителей некогда гордого и благородного племени титанов. Мечась от одного полегшего кентавра к другому, искал Хирон-врачеватель тех, кого он мог бы еще спасти, но ни один из них уже не дышал – молниеносно поражал всех смертных яд Лернейской гидры, обитавшей в мертвящих окрестностях Аида. Скорбно смотрел Хирон на изуродованные ядом, вздувшиеся, исчерна-багровые трупы. Какие это были прекрасные и величественные существа, соединившие разум человека с гордой статью коня, обогатившего людскую природу физической мощью, выносливостью, скоростью и сердцем, не способным к предательству и к корысти, не говоря уже об обостренном чутье на близость зверя и угрозу беды!
Подавленно ходил Геракл за суровым и молчаливым Хироном, не смея оправдываться. Помогал ему перетаскивать тяжелые трупы кентавров в одно общее место, чтобы предать их погребальному костру, и не гнал его мудрец, и помощи его не гнушался. Боялся Геракл, что так и не удостоит его словом великий кентавр, но когда огонь с треском пожирал останки табуна дикого племени конелюдей, заговорил их бессмертный сородич:
– Что ж, могучий сын Зевса, волей богов истребитель чудовищ, горд ли ты тем, что выполнил свое предназначение? Близок тот час, когда твоими трудами полностью очистится Земля от всех титанов, былых богов. Всех кентавров истребил ты на Пелопоннесе! Нет их и на Пелионе. Только один остался кентавр Несс на переправе через реку Эвен. Да покуда жив еще и Хирон с Малеи.
– Не помню… Ничего не помню… Поверь мне, Хирон! Не по своей воле убил я кентавров! Безумием покарал меня Дионис! – глухо выдавил из себя сын Зевса, с отчаянием обхватив голову.
– Не виню я тебя, сынок, но помни, от кентавра ты и погибнешь, да от яда смертоносного, которым ты напитал свои стрелы и повсюду рассылаешь по земле!
Замолчал Хирон и не вымолвил больше ни слова, хотя долго-долго им пришлось быть рядом, ожидая, пока догорит погребальный костер. Бок о бок они трудились, собирая пепел сожженных кентавров в деревянную урну, которую соорудил Геракл в лесу. Похоронили они ту урну возле пещеры, где жил благой кентавр Фол, насыпали сверху высокий курган, чтобы видно было издалека.
Собираясь на свой очередной подвиг, стал облачаться Геракл в свои нехитрые доспехи: для защиты от клыков вепря на свой могучий торс поверх короткого хитона надел он панцирь золотой, подаренный божественным отцом. Проходя мимо Хирона, склонился он слегка в поклоне, выражая искреннее сожаление о случившемся, и, выпрямляясь, накинул на плечо свою знаменитую львиную шкуру. Скользнул ее край поверх колчана, набитого стрелами, и одна из них повисла, зацепившись опереньем за звериную шерсть… Одернул герой свой плащ и, падая, впилась стрела прямо в ногу стоящего с ним рядом кентавра. Дрогнули в пророческой усмешке губы мудрого Хирона, все это время он напряженно ожидал, когда же пробьет и его час, и свершится, наконец, неотвратимость Антропы. Опустив глаза, со стоическим смирением вынул бессмертный титан смертельную стрелу из маленькой ранки на ноге, и молча отдал ее Гераклу. Машинально принял ее герой-полубог, ничего не заметив, и, не утруждая себя мыслью, как его губительное орудие оказалось в руках кентавра – взглядом он уже деловито выискивал наиболее короткий и удобный путь к горе Эриманф.
И разошлись они в разные стороны. Герой пошел отбывать свои рабские повинности, очищая землю от древних чудовищ. А бессмертный сын Кроноса, прихрамывая, побрел по скалистой горной тропе к своей пещере на Малее.
Невозможно было наступить на скованную болью, вспухшую и почерневшую ногу, но Хирон доковылял до Малеи и вернулся в свое опустевшее и бесприютное после смерти Харикло жилище. Отправив повзрослевшего Ахилла в мир людей, расстался кентавр и с верной спутницей-женой, сошедшей в мир теней. Состарилась ее смертная лошадиная плоть, и человеческое тело нимфы недолго хранило вечную молодость титаниды; оно постепенно теряло силу бессмертия, год за годом подпитывая и продлевая жизнь своей бренной полукобыльей сущности.
Вспоминая, как в его жене боролись смерть и бессмертие, Хирон сознавал, что такая же мучительная участь ожидает и его самого.
Отравленная кровь, пожирая его жизнь, разносила яд по всему конскому телу кентавра. С мертвящей силой преисподней, проникшей в его плоть, боролась сила вечной жизни. Она выталкивала из его тела смертоносный яд, и он, клокоча и бурля, выбрасывался наружу, вздуваясь черными пузырями. Помогая своему организму, врачеватель прижигал пузырящийся яд только ему ведомыми противоядиями и амброзией, питающей бессмертие богов, и язвы медленно подсыхали, оставляя бугрящиеся шрамы. И тогда отступала смерть, принося временное затишье. Но яд, вновь и вновь накапливаясь в крови, с новой силой уничтожал его плоть, принося Хирону невыносимые страдания, и его некогда могучее и прекрасное тело жаром пылало от змеиной желчи и воспаленно вздувалось багрово-синей громадой. Затуманенными глазами внимал Хирон друзьям и сердобольным пациентам, пытающимся облегчить его муки. Но никто не мог помочь истерзанному болью кентавру: ни склонившееся к нему видение его безмолвно сострадающей жены, ни приближающийся к его жилищу легкий топот копыт, ускакавшей от него и не вернувшейся назад Меланиппы, ни сияние звезд в низко нависшем над Малеей созвездии Гиппы. Иногда в бреду звал Хирон дух Асклепия, волею Зевса сброшенного в Тартар. Но провидческим зрением не видел Хирон своего питомца в глубинных недрах земли под Аидом, там, где томились низвергнутые титаны. Далеко за воды бескрайнего океана, на остров Блаженных перебросил своего сына Аполлон, и жил теперь его некогда славный ученик, превзошедший учителя, в бездействии: не нуждались в его великом даре врачевания счастливые и безмятежные призраки острова…
В тех редких промежутках, когда отступала боль, и спадал жар тела, неотступно думал мудрый кентавр о главном деле своей жизни. Из головы его не выходил титан Прометей, прикованный к горам Кавказа и обреченный Зевсом на вечные муки за его покровительство людям. Когда-то Повелитель титанов Кронос поручил двум братьям-титанам, Прометею и Эпиметею, населить Землю живыми существами. Прометей слишком высоко взметнул планку, задумав сотворить людей, как высший род мыслящих обитателей земли. Он очень долго думал над этой сложной задачей. А его брат тем временем не бездействовал, он создал многочисленные виды животных и успел растратить все имеющиеся средства выживания, раздав их зверям. А существа, вылепленные Прометеем из остатков того же материала, который использовался для создания животных, получились далеко не жизнеспособными. Они явились в мир с лысыми, ничем не прикрытыми телами, у них не было пушистой и красивой шкуры, как у тигров и гепардов – для защиты от холода, у них не было клыков и рогов – для защиты от врагов, они не умели видеть в темноте, не обладали тонким нюхом и острым слухом, чтобы учуять опасность… А их абсолютно беспомощные детеныши производили еще более гнетущее впечатление: требовались годы, годы! – чтобы научить их ходить, говорить и более полутора десятка лет, чтобы они усвоили навыки самостоятельного добывания пищи! Но более всего небожителей Олимпа оскорбляла дерзость Прометея, посмевшего создать людей богоподобными по внешнему обличью.
Зевс, придя к власти, сразу же проникся презрением к этим жалким обитателям земли, прозябающим в пещерах. Без раздумий и сожалений он вознамерился уничтожить это неудавшееся племя людей, чтобы сотворить их новый, более совершенный род. Но Прометей бурно запротестовал. Тогда Владыка богов пошел на хитрость: из глины и воды по его повелению была сотворена дева по имени Пандора, по прелести и красоте не уступающая олимпийским богиням. Ее-то и послали небожители на землю, чтобы изжить племена людей. Несмотря на предупреждение Прометея – не принимать никаких даров от богов, Эпиметей женился на Пандоре, и она, сама не ведая того, стала виновницей неисчислимых бедствий, обрушившихся на человечество. Спустившись на землю, она открыла ящик, врученный ей богами, и по миру разлетелись болезни и голод, эпидемии и мор, наводнения и землетрясения, бесконечная вражда и кровопролитные войны. Но Прометей боролся за людей, учил добывать лекарства от хворей, строить каменные и деревянные жилища, приручать диких быков и лошадей, запрягать их в ярмо, чтобы пахать на них землю и выращивать на ней хлеб. Похитив у богов огонь, неистовый титан научил его использовать не только для обогрева жилища и приготовления пищи, но и с помощью огня он обучил человека покорять металлы, извлекая их из земли. Неповиновение Владыке всех богов и дерзкое стремление идти наперекор верховной власти постоянно гневили Зевса, но однажды терпение Громовержца истощилось до предела.
Когда-то для того, чтобы сохранить свое племя от истребления, Прометей учил прямодушных титанов хитрить и приспосабливаться, но сам, увы, он так и не научился кривить душой. Не мог он безропотно принять такой коварный дар от олимпийцев, как ящик Пандоры. Долго он помогал людям преодолевать нескончаемые беды и напасти, но однажды, увидев саркастическую ухмылку в устах Громовержца, высказал сполна все, что он о нем думает:
– Ты решил, что ты велик и всемогущ? – бросал титан в лицо Повелителю хлесткие слова, и угроза сверкала в его непокорных глазах. – Так знай же, что скоро рухнет твоя власть и придет конец твоему могуществу! Я ведаю тайной, которая помогла бы тебе избежать жребия судьбы и сохранить владычество на Олимпе, но я не стану мешать Антропе, пусть она вершит свой рок до конца! И ты не сможешь воспрепятствовать судьбе, потому что ты не знаешь этого пророчества! И не узнаешь никогда! Я бы мог не говорить тебе об этом и молча ждать. Но я хочу вселить страх в твою душу. Знай же, царь богов, что этот час придет. Живи и бойся!
И тогда взбешенный Зевс, предъявив Прометею обвинение в том, что тот украл для людей из кузни Гефеста огонь, принадлежавший богам и только богам, повелел своим прислужникам Силе и Власти приковать титана в горах Кавказа и обрек его на кровавые пытки с помощью гигантского орла, ежедневно клюющего печень упрямцу. Громовержец надеялся, что неукротимый титан попросит пощады и раскроет ему тайное провидение в обмен на свободу. Но тайна сохранялась за семью печатями, до тех пор, пока не подошел срок для осуществления предсказанных событий, ради которых так долго страдал Прометей. Влюбленный Зевс со своею невестой Фетидой уже встали у той роковой черты, переступить которую – значило привести в исполнение вещее провидение Земли…
Но мать титана-мятежника Фемида не захотела никаких переворотов на небе: свержение Властителя богов не совпадало с ее собственными интересами: ей выпал шанс – удачный шанс свою давнюю, взлелеянную мечту сделать явью! И вопреки ожиданию Прометея, она помогла Зевсу сохранить свой трон, подсказав ему, как избежать Неотвратимости Антропы. А Колебатель Небес в долгу не остался: в награду за эту неоценимую помощь он женился на ней! Теперь уже никто не узнает, из корысти или из благородных побуждений Фемида изменила своим прежним замыслам. Ведь ей всегда не хватало могущества и власти, чтобы утвердить свой лучший в мире закон – закон справедливости. Может она, действительно, верила, что если Фемида воцарится на Олимпе, то везде и повсюду – на небесах и на земле – Справедливость восторжествует?
Прошло время. Тайны, угрожающей благополучию Зевса, давно уже не существовало. И Фемида-Справедливость недолго пребывала в женах Верховного Владыки: ее законное право на мужа оказалось бессильным перед наглостью стервозной хранительницы домашнего очага и ярой поборницы супружеской верности. А могучий Прометей все так же терпел муки и оставался прикованным к скале в далекой стране скифов…
Вспоминал кентавр, как и он сам, подобно небожителям, наблюдая беспрестанную возню титана над своими убогими созданиями, скептически покачивал головой и морщился. Как презирал тогда Хирон этих жалких, злобных, ничтожных людишек, озабоченных лишь прибавлением своих стадов, без конца угоняющих эти стада друг от друга и безжалостно убивающих за них друг друга. Как уповал тогда кентавр на своих воспитанников-полубогов, веруя, что это самая лучшая и самая совершенная порода из всех обитателей земли. Свет хотел впустить в глаза и в души своих питомцев Хирон – свет добра, свет знаний и свет любви! Но даже любимая внучка Меланиппа не увидела этот свет, ее отец Эол выколол ей глаза, и мир стал для нее также покрыт мраком ночи, как ее черное кобылье тело. Но герои, истребители чудовищ, не оправдали его надежд, не способны они были усмирять и душить темные демонические силы даже в собственной душе. Да и боги использовали их только в корыстных целях – для очистки земли от древних богов-титанов и всех иных уродливых порождений Геи-Земли и Урана-Неба. И когда окончательно отпадет необходимость в героях, знал вещий кентавр: властители Олимпа истребят и полубогов. И останутся на земле под богами только люди и звери, создания Прометея и его брата. Он несовершенен, этот человеческий род, и тучи зла сгущаются над ним, но сотворивший их титан верит в них.
Все чаще и чаще склонялся к мысли мудрый кентавр, что будущее стоит за племенем людей, и наступающей эре не нужен древнейший титан Хирон, он всегда был далек от людей и бесполезен им стал, как воспитатель ушедшего поколения героев, и незачем ему цепляться за жизнь.
Прометей же даже скованный, был свободен духом, он всегда оставался борцом несломленным, и никогда божий гнев не страшил великого бунтаря! Когда-то, десять тысяч лет назад, поставил Зевс условие, что Прометей будет безысходно мучиться до тех пор, пока один из бессмертных не согласится добровольно уступить свою вечную жизнь в обмен на его свободу.
