Текст книги "Кентавр (СИ)"

Автор книги: Альфия Камалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Послушай, я же намного старше тебя.

– Мне все равно насколько ты меня старше.

Попытался завалить. Останавливаю: «Ты мылся?» – «Нет. Пойдем вместе».

Сидим вместе в ванной, пена по шею. Он беспрерывно берет мое лицо в свои руки, целует меня, говорит, что любит.

Попытки заняться сексом ни к чему не привели. Много выпил. Пьянствовал два дня. Не ходил на работу.

– Ты меня хочешь?

– Нет, ты пьян. Я пойду домой. Меня ждет дочь.

– Не оставляй меня. Не уходи. Ну, хочешь, я буду платить тебе, чтобы ты оставалась со мной на ночь? Я не буду тебя домогаться. Я хочу просто быть с тобою рядом. Пожалуйста, не сердись на меня. Только не уходи.

– Хорошо, я буду спать здесь, у тебя. А ты спи.

– А я не хочу спать.

– А я хочу! Если ты будешь доставать меня, я уйду.

– Не сердись. Только не сердись! Спи. Я не буду тебе мешать. Дай мне твою ручку. Солнышко мое!

Он уснул. Время было двенадцать часов. Я сгребла в кучу одежду и, стараясь не скрипеть половицами, выскользнула на кухню. Через десять минут я была уже в своей ванной и пыталась стереть рукою с губ чужие поцелуи.

Звонков от него на следующий день было шесть. Куда девался самоуверенный, ироничный парень? Он стал теленком, кротким, покорным, молчаливым.

– Ты на работе был?

– Нет.

– Тебя же выгонят с работы.

– Нет, я все улажу. Я позвонил, договорился. Ты придешь?

– Нет. У меня свои дела. Водку больше не пей, ладно? Тебе нельзя пить. Пообещай мне, что не будешь больше пить! Обещаешь?

– Да. Сколько ее можно пить? Не буду.

Последний наш разговор был вечером четвертого марта, сразу же после Юркиного звонка.

– Если ты не придешь, тогда я сам к тебе приду! Почему я должен тебя об этом спрашивать? Хочу и приду! Почему ты мне запрещаешь? Почему ты ко мне так небрежно относишься? Ты игнорируешь меня!

– Самир! Я же говорила тебе: Юра – мой муж, и я буду с ним. Он – мой любимый, он мой муж! Ты пойми это и больше не звони.

– Ты его не любишь!

– Люблю.

– Ты не любишь его!

– Люблю. И он любит меня. И если он захочет вернуться, я приму его.

После этого разговора наш роман закончился. Мальчик взял себя в руки и в оскорбленных чувствах мне больше не звонил. Пару раз ему звонила я, чтобы узнать о самочувствии. Пить, как и обещал мне, он, действительно, перестал; за три пропущенных дня купил «больничный» за двести рэ, и на работе у него все в порядке. «Вчера вечером гулял с девушкой – со своей девушкой» – уточнил он. Веселых, дерзких интонаций, как было прежде, я у него не услышала, но голос его окреп и уже не был таким больным и зависимым. Но все же, со мной разговаривал мальчик, а не мужчина.

Мысль о том, чтобы изменить Райсбергу, пришла мне, когда я посмотрела фильм Бертолуччи «Под покровом небес». Герои фильма, в привычке будней утратившие остроту и яркость чувств, вновь обрели свою воскресшую любовь, пройдя через измены, ревность и страдания. Я хотела устроить проверку самой себе: смогу ли я быть с другим и изменится ли мое отношение к Юрке, если я буду ласкать другого. Странно, что ничего не изменилось. Все осталось по-прежнему. Как любила, так люблю!

Ночь с Самиром была по-своему яркой и горячей, не зря же парень потерял голову. Он очень старался, чтобы и мне было хорошо, но… выкладывался он безыскусно. Райсберг испортил меня. Безусловно, Райсберг изящнее, артистичнее. Он творил действо! Он не только извлекал и дарил наслаждение, он зажигал эмоциональный фейерверк!

ГЛАВА 24

Сказание о Дионисе, великом боге веселия и

виноделия

Дерзкое воинственное племя лапифов не простило Хирону разбоя кентавров на свадьбе Перрифоя. Изгнали они его с Пелиона. Ушел Хирон в Пелопоннес. Там у подножия горы Малея нашел кентавр добротную пещеру, ставшую его новым жилищем. В Пелопоннесе на вершине Фолою с давних пор находилась пещерная обитель Фола, добрейшей души кентавра, сына сатира Силена и нимфы Мелии-ясеневой. Там же поблизости поселились и сбежавшие с Пелиона дикие кентавры.

В гости к Фолу приехал на осле его отец, старый Силен, двуногий, как человек, но с конскими копытами и с конским хвостом, только гривы у него не было, а на голове его торчали маленькие острые рожки. С собою в коляске прикатил Силен подарок от бога Диониса – огромный пифос волшебного благоухающего напитка. За Силеном увязалась шумная толпа разбитных козлоногих сатиров.

Так было и раньше: Дионис никогда не отпускал своего друга и учителя в гости к кентаврам без щедрого дара – без веселящего и туманящего голову зелья. А добродушный безотказный Фол никогда не прогонял задиристых и наглых сатиров, которые в предвкушении пиршества стекались из лесных окрестностей к его жилью.

Но Хирон услышал топот множества копыт и радостные возбужденные крики сатиров и поспешил с Малеи к пещере Фола. Строжайше запретил он открывать божественный напиток. Требовал скрыть его от кентавров, в землю зарыть этот безумящий Вакхов подарок!

– Кентавры алчно вкушают зелье Диониса, губящее их! Мало их осталось, изгнанных с Пелиона, не затянулись еще раны у тех, кто уцелел после кровавой бойни на свадьбе Перрифоя…

Понял Фол мудрого Хирона, прогнали они обиженных сатиров и спрятали бочку с вином.

Повздыхал, поворочался отец кентавра, коненогий Силен, высосал остатки вина из своего бурдюка и уснул. Снились ему лесистые горы Нисы, где он родился и жил, снились обильные дикие виноградники с тяжелыми гроздьями переспелых плодов. Даже звери неразумные искали в лесах эти духмяные перебродившие ягодки, которые кружили им головы и кидали их в безудержное веселие…

Однажды Гермес, посланец богов, принес младенца Диониса и отдал его на воспитание нисейским нимфам, а добрый Силен привязался к нему и стал его наставником. Сыном Зевса и земной женщины Семелы был тот прелестный малыш. Ревнивая Гера, принявшая облик старухи-няньки вошла в доверие к Семеле и, слушая ее восторженные, пылкие рассказы о Зевсе, выражала всяческие сомнения в подлинности божественного происхождения ее возлюбленного. Чтобы проверить его истинность, жена Владыки богов предложила доверчивой дочери Кадма упросить милого друга войти к ней в самом что ни на есть грозном облике могущественного колебателя небес, а чтобы Зевс не отказал ей, предварительно потребовать от него страшной клятвы Стиксом.

Когда озаренный вспышками молний Повелитель богов предстал перед возлюбленной, громами сотрясая стены царского дворца, Семела, как и всякая смертная женщина, вспыхнула и в одночасье сгорела, но, падая, успела родить дитя. Взял Зевс недоношенного ребенка, зашил себе в бедро и сам доносил его до положенного срока.

Силен не учил Диониса воинскому искусству: стрельбе из лука и метанию копья, не учил его оттачивать силу удара и побеждать в кулачных боях. Рос Дионис изнеженным, женоподобным среди нимф, веселых и смешливых, пляшущих с сатирами под мелодичные звуки Силеновой свирели. Пестун и своего воспитанника приохотил вкушать перебродившие виноградные гроздья, и, отжимая сок из этих ягод, заготавливать впрок веселящий напиток, названный в честь юного бога – Дионисовым зельем. Божество плодородия, коненогий Силен, обучил его разводить и выращивать виноградную лозу.

И понял Дионис, чем он может завоевать – нет, не Олимп, там боги пьют нектар, а род земной – человеческий!

И пошел он покорять Ойкумену. С толпою менад ²⁰ и сатиров, украсивших свои головы венками из плюща, странствовал Дионис по свету и повсюду устраивал празднества – Великие Дионисии. И в каких бы краях не появлялся бог веселия, повсюду он возил с собой и мудрого учителя, вечно хмельного и никогда не трезвеющего Силена – чтил он его очень. С величайшим почтением ухаживали за ним и приставленные к нему козлоногие сатиры, поправляли его венок, съезжающий по лысой голове на глаза, привязывали его, сползающего с седла, к ослу, чтобы он не потерялся в дороге. Но Селен все равно терялся, и спал где-нибудь, забытый в траве, в зарослях камыша, в кустарниках, и даже на развеселых празднествах он все равно спал, когда лихо отплясывали нимфы и сатиры.

И расступались танцующие, когда среди них появлялся Великий бог веселья. И тут же окружали его менады, мерно взмахивали они тирсами ²¹ , увитыми плющом, в такт звонких ударов тимпанов ²² и бубнов, а козлоногие сатиры пели свою «козлиную песнь» – гимн-диферамб, прославляющий великого бога Диониса. Под зажигательное, будоражащее звучание флейт и свирелей в бурном экстазе вертелся и сам бог-оборотень, бесконечно меняя свой лик: то плющом он вился, то виноградной лозой, то бешеным быком носился, то блеющим козлом, то пантерой взвивался в прыжке, то взрыкивал косматым львом. Затем прекрасным юношей с иссиня-черными кудрями до плеч, в пурпурном плаще садился Дионис-Лиэй ²³ на увитый хмелем свой трон и молча, взирал на буйство продолжавшейся оргии.

Щедро лилось вино из пифосов ²⁴ и мехов, мужчины и женщины, юноши и девы, созванные глашатаями Диониса из селений и полисов, черпали его прямо из кратеров ²⁵ своими медными киликами ²⁶ … С улыбкой наблюдал Лиэй-Освободитель, как его волшебное зелье дает человеку свободу от всяческих уз и оков, он видел, как в неистовстве хмеля пробуждается все темное и запретное, видел, как прежде зажатые в тисках приличий, вырываются на волю тяжелые страсти, так же дико и необузданно, как у зверей на лоне матери-природы. Дионисийцы, охваченные священным безумием, все крушили на своем пути – стены, заборы, ограждения, утверждая безудержную свободу всех своих действий и желаний!

Дионисии иногда превращались в фаллические шествия, ведь символом Диониса как плодородных сил земли был фаллос. И славили его полуобнаженные менады, прикрытые шкурой пятнистого оленя, пели хвалебные гимны огромному бутафорскому Фаллосу, а козлоногие сатиры, открыто демонстрируя силу своего плодородного орудия, ловили с визгом разбегающихся вакханок и нимф, жен и дев из местных полисов ²⁷ и селений.

Эти Дионисии пришлись по душе необузданным в своих нравах диким кентаврам. Уподобляясь наглым похотливым сатирам, они тоже гоняли дев и жен, их хохот-ржание в ночной тишине смешивался с игривым смехом менад и возмущенно-протестующими криками сельских жен. Приобщенные к божественной стихии Диониса, ощущали они свою великую мощь, и с пущей силой вздымалась их гордыня, гневливо возгоралась их непокорность, и рвались они в битву с богами!

Повсюду, где появлялся Дионис – в разных странах, городах и селах, он обучал людей виноградарству и виноделию. И горе тем, кто не хотел почитать культ великого бога веселия, жестоко карал их Дионис.

В Беотии три дочери царя Миния не пошли в леса на празднества в честь бога вина. С утра и до позднего вечера трудолюбивые царевны сидели за прялками, и Дионис уважал их труд. Но когда и наступившие сумерки не оторвали их от работы, разгневался веселья бог, и в тот же миг веретена и прялки оплелись виноградной лозой, и тяжелые гроздья винограда повисли на них, а по всему дворцу с грозным рыком стали носиться хищные звери. Заметались от страха царские дочери, забились в темные углы, а тела их, покрываясь шерстью, стали уменьшаться, вместо рук выросли крылья – в летучих мышей превратил их Дионис. Так до сих пор и прячутся они от дневного света – в пещерах темных да в сырых подземельях.

А когда фиванский царь хотел запретить вакхические неистовства, он был растерзан менадами под предводительством собственной матери Агавы, которая в состоянии экстаза приняла сына за животное.

Но и те, кто стал служить Дионису и почитать его, как бога, не обрели много радости. В Аттике Дионис подарил Икарию, пасшему волов, виноградную лозу, развел тот пастух виноградник и щедро угощал вином других волопасов. Пили те пастухи, не зная меры, передрались между собой, а когда кончилось вино, стали злобны и нездоровы: и кости ломило у них, и руки тряслись, и тяжелые, как тыквы, головы лопались от боли. Решили пастухи, что Икарий отравил их и убили его.

Светоносный Аполлон, подражая богу веселья, тоже надевал на голову венок из листьев священного лавра, когда брал в руки золотую кифару и извлекал из нее волшебно-чарующие звуки, но Покровитель наук и искусств пробуждал в душах свет возвышающих чувств, в то время как Дионис выпускал из мрака душ слепоту безумящих страстей.

ГЛАВА 25

Густой бас Райсберга был совершенно раскисший и больной.

– Полина, здравствуй! – говорил он. – Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Мне постоянно кто-то звонит и молчит в трубку, – тут зависла продолжительная пауза, видимо, в данную минуту он соображал, насколько удачно он въехал в тему с учетом того обстоятельства, что я вообще-то прекратила с ним всякое общение. Уныло и кисло он пожаловался. – Достали уже.

Мой голос закипел от негодования.

– Успокойся! Я – тебе! Не звоню! – я шваркнула трубку об рычаг.

– Ну, поругай меня! Ну, скажи, что я скотина! Ну, обругай как– нибудь! – просил он меня уже в понедельник. – Я очень хочу с тобой встретиться. Давай с тобой сегодня увидимся и обо всем поговорим. И ты сама увидишь, как я к тебе буду относиться!

– Нет, – сказала я. – Сегодня не могу. Завтра у меня ответственный день, я должна быть в хорошей форме. И вообще я еще не решила: нужно это мне или нет – встречаться с тобой.

– А ты чем сейчас занимаешься?

– Телевизор смотрю.

– Ты с кем?

– С Олей.

– А больше рядом с тобой никого нет?

– Нет.

– Уф! Я просто извелся от ревности. Я так тебя ревную, так ревную!

– А зачем?

– Разве я не могу приревновать любимую женщину! А ты не ревнуешь? Нет? Совсем-совсем?

– Нет. А мне замуж предлагают, – решила я подразнить его.

– Серьезно? А сколько ему лет?

Я засмеялась.

– Тридцать три! Вот уж чего я никак не могу воспринять всерьез!

– А меня? А меня ты можешь воспринять всерьез? – заволновался на том конце провода Юрка. – Я! Я делаю тебе предложение!

Я захохотала.

– Жаль, что количество не переходит в качество! Ты мне уже сто раз делал такие предложения! Они, как мыльные пузыри. Сверкают и лопаются!

– Вот и не мыльные пузыри! Не пузыри! Ты сама увидишь! Тебя хлебом не корми, лишь бы приколоться! Я целую тебя! Слышишь! – и ко мне по проводам полетел его звучный влажный чмок.

Я положила трубку, а его голос – бархатисто-перекатывающийся, обволакивающий нежностью – все еще звучал у меня в ушах. Артист!

Была уверена, что теперь стоит только поманить пальчиком, и Райсберг – у моих ног. И он примчался.

– М-м! – такой знакомый изумленно-радостный возглас одобрения по отношению к моей внешности. Стиснул меня в объятиях, но от губ его я увернулась.

– Сколько мы не виделись – полтора месяца? Хотел тебя поцеловать, но ты не далась! – оживленно сообщил он мне, протягивая… нет, не букет цветов – бутылку водки.

– И это все? – усмехнулась я. – А даме шоколадку?

– Денег нет, – очаровательно улыбнулся он.

– Да, конечно! Для меня ты всегда нищий! Закуску я тебе подавать не буду!

– Почему?

– А нет ничего, – подыграла я ему, улыбаясь во все тридцать два.

– А хлеб?

Я приволокла из холодильника икру овощную и сервелат.

– И это все? – весело продолжил он перепалку. – А где же запеченный поросенок? Я думал, ты уже приготовила его для меня, и сейчас нарезая, спросишь: «Юра, а тебе какой кусок?»

– Конечно, я бы приготовила поросенка, если б было для кого! А то какой-то Райсберг!

Юрка смеется.

– А ты ничего! – говорит он, обволакивая меня ласкающим взглядом.

– А ты тоже изменился, – замечаю я вслух, но не говорю ему о том, что он стал моложавее, глаже лицом, поправился как будто бы. Вид ухоженный. Пить, похоже, меньше стал.

– Да, я волосы стал набок носить, – ответил он.

Точно, светлые прямые волосы уже не рассыпаются так артистично и небрежно, как раньше.

– Расскажи, как ты живешь. Как на работе?

– На работе, Юра, у меня всегда хорошо. В личной жизни тоже неплохо. У меня есть два постоянных ухажера: одному – двадцать семь, другому – тридцать три. Я ж тебе говорила, что мне не везет на ровесников. Все время салаги попадаются. Я и говорю одному: «Ты салага!» – А он мне: «Я – мужчина в полном расцвете сил». Я удивляюсь ему: молодой, а как-то крутится, уже третью иномарку купил. Про другого я уже говорила тебе: замуж предлагает. «Я, – говорит, – буду работать, а ты дома сиди». Так что вниманием мужчин, слава богу, я не обижена. А насчет секса – это вообще не проблема! Кобелей, знаешь ли, полно! Вот и ты, кобель оказался. К сожалению.

– Кобелей-то может быть и полно. Но далеко не всякий мужчина может удовлетворить женщину, как я, например.

Я засмеялась и пожала плечами.

– Парень, с которым я встречаюсь, не отпускает меня до пяти утра.

– Ты ж говорила, что в твоей постели никого не было.

– В моей – да. Я не хочу, чтобы мой ребенок видел у себя дома разных мужчин. Достаточно того, что она видела тебя. Но у моего парня есть двухкомнатная квартира. И я в монахини не постригалась.

Райсберг помолчал, потом обворожительно улыбнулся.

– А у меня вот ничего нет: ни квартиры, ни трех машин. А женщины меня почему-то любят, и все хотят женить на себе, все предлагают прописаться у них. А когда я хочу уйти, за ноги обнимают, истерики устраивают!

– Никогда я тебя не пыталась удержать!

– Ты – да! За это тебя уважаю. Поэтому до сих пор и возвращаюсь к тебе! А с другими я этого – во, как этого нахлебался! Миронова три года меня за ноги держала!

Я опять засмеялась.

– А сколько ненависти потом! Ты же купаешься в их ненависти!

Беспечно улыбаясь, он широко развел руками.

– Сам удивляюсь: за что?!

– Не прикидывайся, все ты понимаешь!

– Но тебя-то я не обижал!

– Обижал!

– Ну, что я бил тебя, что ли?

– Обманывал! Все мы ранены осколками твоих взрывающихся воздушных замков. Ты всех умудряешься уложить по одному и тому же сценарию. Сам себе актер и сам режиссер! И женщина, сидящая напротив, тоже попалась на эту наживку. Не сразу я поняла, что это дешевый спектакль.

– Полинушка! Мы же с тобой давно. Как я могу с тобой по одному и тому же сценарию?

– Знаешь, я бы тебе хотела верить! Но каждый раз оказывается, что это просто красивые слова!

– Мужчина любит глазами! – он с лаской огладил меня сладко заблестевшими глазами. – А женщина – ушами! Что хотела услышать, то и получила! Но мы же с тобой уже давно! – повторил он и показал, как надо снимать лапшу с ушей и складывать ее в ладошку. Он встал и направился в прихожку.

– Можно я позвоню? – спросил он и быстро набрал чей-то номер.

– Что делаешь? – как-то лениво, со скукой в голосе спрашивает он в трубку. – Я приду часа через два. Пока.

– Ты поставил телефон? – интересуюсь я.

– Не только. Еще купил стереосистему, телевизор, видеомагнитофон и комнату с подселением.

– И кого ты туда водишь?

– Никого. Сдаю. Пустил двух студенток. Она про это не знает. Я от нее уйду скоро.

– Зачем?

– Да так. Распоряжается, как будто я ей муж. А я ей не муж вовсе. Я вообще никогда не женюсь. Всякая семейственность не по мне.

– И куда же ты уйти собираешься?

– К тебе! Нет, я уже ни на ком не женюсь. Но пожить гражданским браком можно.

– А чего ж тогда вчера мне предложение делал?

Он смотрит, хитро улыбаясь, качает головой.

– Перепил, наверное.

– Легко ж тебе живется, – говорю я с усмешечкой. – Ни за что человек не отвечает! Все водка виновата! А ты тут не причем! Знаешь, я все время удивляюсь, как вообще ты справляешься с руководящей должностью.

– Ну вот. Райсберг – нищий, Райсберг – спился, Райсберг – импотент… – перечислил он весело, с улыбочкой. – Полюшка, разве, кроме твоих подколов нам поговорить не о чем? Скоро вот огороды начнутся. Надо будет землю копать… Что-то я проголодался. Можно я поем?

– А что тебя дома не покормили?

– Я сам себя кормлю. Она сидит дома, не работает. Я ее кормлю, одеваю и за все плачу. И сам, как хочу, так и живу.

– Не поняла. Она что, еду не готовит, что ли?

– Готовит.

– Как зовут твою жену?

– Она мне не жена, а сожительница. Не скажу. Чем меньше будешь знать, тем лучше.

– Я же не пойду с ней разбираться! Какие-то имена я слышала, когда ты говорил по телефону. Ее зовут Гузель?

– Люда ее зовут.

– А сколько ей лет?

– Сорок один. Она на четыре года старше меня.

– И как вы живете?

– Никак. Я же сказал: скоро уйду от нее. Она так же, как и ты, давно поняла, что такое Райсберг. Каждый живет своей жизнью. Мы даже спим в разных комнатах. Я ее не хочу, и она меня тоже. Она меня не трогает: деньги приношу и ладно.

– Значит, женщины живут с тобой ради денег? Терпят все твои выкидоны и умело выкачивают из тебя деньги?

– Никто из меня денег не выкачивает!

– Но кому-то все же удается! Гельке, например. Я все пытаюсь понять, каким же таким особенным секретом она владеет, чтоб такой жмот, как Райсберг, и так раскошелился – десять тысяч на дубленку!

– И не только, я ей помог еще квартиру от бывшего мужа выкупить!

– Мне почему-то кажется, что ты это делал не по доброй воле. Ходит слушок, что тебя заставили с ножом у горла выплачивать ей моральный ущерб.

– Нет, это другой случай. Одна шалава вытащила у меня из кошелька тыщу рублей. Мы ее сразу вычислили. У нее не было денег. Она вышла и вернулась с двумя пакетами продуктов и водки принесла много. Я тогда снимал квартиру. Была пьянка. Все тогда перетрахались и уснули. Я залез в шкаф за сигаретами и увидел – денег нет. Мы ее тогда сразу же и выкинули из хаты. А через некоторое время – стук в дверь. Открываю – и тут мне нож в шею. И шевелиться нельзя. Дернешься – сразу порежешься. Да нет, – подытожил он, – это была не Гелька. Любил, наверное, ее. Любил. Она это дело хорошо умеет делать.

Опять боль ворохнулась в моей душе.

– Наверно, есть тип женщин, у которых, вы только берете, и другой тип, которым вы отдаете. Когда мы жили с тобою вместе, я полностью выкладывалась ради тебя. Ты тогда жил за мой счет, и водку ты пил за мой счет. Приходил ты с маленькой чакушкой, и тебе всегда было мало. Когда ты попытался спровадить меня в магазин за бутылкой, мне пришлось водку доставать из своих загашников. Мне теплицу на даче надо перестраивать, а водка для таких дел главная валюта. Водка же раньше по талонам была, а теперь и в свободной продаже появилась. Я целый ящик по накопленным талонам закупила, только все ушло не по назначению... И первую зарплату свою за время нашей совместной жизни ты не мне принес, а Люде своей отвез, ей на квартиру не хватало, а у меня всегда все есть… И я ничего не прошу. И даже просто поздравить нас с Олей с Новым годом и с Восьмым марта ты посчитал необязательным. Разве так поступают с близкими людьми?

– Помнишь старый фильм «Мужики»? Там Михайлов говорит: «Одних женщин мы любим, а женимся на других»…

– Ты не ответил на вопрос.

Райсберг промолчал.

– А знаешь, что меня в тебе тронуло?

Райсберг замотал головой.

– Когда ты был трезвый, ты был такой интеллигентный, чуткий, и, я бы сказала, даже трепетный. И я даже думала, что такой ты настоящий.

– А почему ты говоришь, что я интеллигентный, я же вон какой грубый?

– Может, угрызаемый совестью, ты был такой, я это чувствовала.

Юрка утвердительно и серьезно кивнул головой. Он близко придвинул ко мне лицо с горящими глазами.

– Ну, пойдем заниматься любовью!

Он пытался поцеловать меня. Я мотала головой, отталкивая его обеими руками: «Нет! Нет! Нет! Уйди!» Саднящая боль от любви, небрежно растоптанной, протест против его цинизма были настолько сильными, что я и не думала ломаться. Всеми фибрами души я не принимала его. Он обхватил руками мое лицо, чтобы я не дергалась, и пытался языком раздвинуть мои плотно сжатые губы. А дальше была борьба, ну прямо, как у Рубенса в «Похищении дочерей Левкиппа». Отталкивая его руками, я корчилась и извивалась, как уж. Он кинул меня на кровать, приутюжил своей чугунной тяжестью, пытаясь сдерживать мое бьющееся тело. Его руки-грабли что-то сдирали, срывали с меня, высвобождая плоть, и жесткие колени дрались с моими в звериной зоологической схватке (Я по телевизору видела: у какой-то особи животных самка сопротивляется до полного изнеможения, а потом на нее нападает сонливость и вялость, вплоть до полной апатии, а для самца это самый желанный миг, она вроде, как бы в отключке, зато у него – пик активности, он приобретает полную свободу действий. Вот как бывает в природе. Вараны – они называются, если не ошибаюсь. Это такие достаточно крупные – почти двухметровые – полуящеры-полудраконы. А у китов самка тоже сопротивляется. Во время брачного периода она принимает вертикальную позу, голова ее остается внизу, то есть в воде, а добрая часть, и надо полагать, самая привлекательная часть, ее многотонного торпедного тела, увенчанная мощным веером хвоста, находится в воздухе, и торчит она эдак месяца два. А поза эта, надо заметить, очень издевательская для самцов: кит же не маленькая рыбешка, чтобы туды-сюды выпрыгивать из воды – у него другая весовая категория; но, если представить, как огромные горообразные массы все же поднимаются над поверхностью океана, чтобы достичь прелестей своей любимой, а потом обратно сваливаются в воду – один, еще один, пятый, восьмой, двенадцатый – и каждый вздымает в воздух колоссальные массы воды, но… все равно совершить оплодотворяющие действия в воздухе никто из них не успевает, но зато какие мощные колебания океана, какие катастрофы, стихийные бедствия на земле и воде вызвал бы инстинкт продолжения рода у китов, если бы они не придумали более подходящий вариант для своего бракосочетания. Самое удивительное, что киты на свою самочку не обижаются – они всем скопом так и вьются вокруг нее, трутся, толкают носами, наваливаются и давят массой, помогая друг другу затянуть ее под воду, чтобы хотя бы один из стаи получил доступ к вожделенному телу).

Впервые Райсберг трахал меня в одежде, даже не сняв штаны. Я противилась, до конца не принимая ни ласк, ни поцелуев.

– Пусти! Я не хочу! Отпусти меня! Отпусти, говорю, гад!

– О, нет! Какая п…зда! О, как я скучал по ней! Нет, моя радость! О-о, как хорошо-о-о!

Но жесткие джинсы мешали, и он вынужден был выпустить меня, чтобы скинуть их. Я тут же соскочила с кровати, по-прежнему, готовая сопротивляться до конца. Мы оба взмокли в борьбе. Скомканное изжеванное покрывало было влажным, а мой подол – хоть выжимай! – он был насквозь мокрым от его вспотевшего живота (или от моего?)

– Иди ко мне! Ну, иди же! – уговаривал он меня.

– Зачем? Я не хочу!

Он сел на кровати и со вздохом пожаловался:

– Я даже кончить не смог. Такое отношение! Ну, ладно, – смирился он. – Не хочешь, как хочешь. Постели мне на диване. Я останусь здесь ночевать!

– Еще чего! Иди домой!

Красный, распаренный, с мокрыми всколоченными волосами, он все еще пытается держать кураж. С небрежным артистизмом и элегантностью кинозвезды посылает он мне с порога воздушный поцелуй, и, как занавес в театре, закрывается за ним дверь.

– Ты сегодня снова будешь сопротивляться? – спросил он меня на следующий день по телефону (это было в среду двадцатого марта).

– А что, ты и сегодня намереваешься повторить свой акт… вандализма?

– М-м…Так ты это называешь?

– Я бы, конечно, сказала, как это называется – ребенок рядом!

Он смущенно пробормотал:

– Тебе что плохо было?

– А тебе хорошо?

– Ну ладно. Я завтра позвоню.

Вечером примерно в половине шестого он попросил разрешения заехать.

– Мне так много надо тебе сказать.

– Когда? Через час? Это будет семь часов? Нет, давай лучше в восемь. У меня дел полно.

Он заехал в семь часов. Я разбирала сапоги – зимние, осенние, что убрать, что приготовить по сезону. Его приезд меня смутил: вид у меня был затрапезный. От смущения я разговаривала с ним довольно резко:

– Ты чего так рано? В восемь же договорились. Видишь, мне некогда. Подъезжай к восьми.

– Полина! Я не подъеду к восьми!

Я ушла в ванную помыть тряпку. Когда вернулась, он снова повторил свою фразу.

– Ну, не подъедешь, так не подъедешь! Плакать не будем! Ну, что стоишь? Иди! Некогда мне!

Он ушел с растерянным видом. Я разнервничалась, распереживалась. Господи! Что я наделала! Он же не вернется никогда – с его-то гордыней!

Через час звонок! Он. Голос веселый.

– Полина! Ты почему меня прогнала?

– А ты обиделся, да?

– Да, обиделся.

– А тогда почему звонишь, раз обиделся?

– Полин, а давай, я сейчас приеду, и ты постелешь нам постель на двоих.

– Нет. Я захлопнулась для тебя и больше не раскроюсь! Я сжалась, как мимоза. Я, как черепаха, спряталась в свой панцирь. Я, как моллюск, закрыла створки своей ракушки.

– Я раскрою тебя. Мне надо столько тебе сказать! Я приеду сейчас.

– Я постелю тебе на диване.

– Нет, ты постелишь на четверых!

– Что?! На четверых?! – хохочу я. – Ты с кем-то «соображаешь на троих» и теперь всю ораву приведешь ко мне в постель?

– Полин, перестань! Перестань смеяться! Я приеду сейчас.

– Зачем? Чтоб снова мозги мне пудрить? Сыта по горло!

– Нет, я скажу тебе всю правду! И ты меня примешь! Ты примешь, потому что ты меня любишь!

– Вот как! А ты меня любишь?

– Я полюблю тебя, когда ты забеременеешь.

– Стоп! Кончай свой театр! Спектакль окончен. Занавес закрыт.

Уговоры были длинными, бесконечными, и я согласилась.

В девять часов он мне снова позвонил и растерянно спросил:

– Ну что, можно приезжать? Хорошо. Я еду.

Он не приехал. Думаю, причина элементарна: упился и свалился.

Его я увидела на следующий день, в четверг, во время обеденного перерыва. Сидит передо мною за столом. Говорит смущенно.

– Ты хочешь, чтобы я у тебя прощения попросил, да? – Долго смотрит мне в глаза. Во взгляде нежность и ласка. – Красивая ты! Ну, сколько ты еще будешь меня мучить? Извела совсем. Ну, давай займемся любовью!

– Нет. Я тебя не люблю! И я тебя не хочу.

Он, преодолев замешательство, буркнул:

– Ну, ладно. Не люби! Давай просто займемся сексом.

– Я не хочу.

Кончилось тем, что он опять изнасиловал меня. И в этот раз я сопротивлялась, но довольно вяло, не так остервенело, как в прошлый раз.

– Надо же! – удивился он. – Работает! После таких запоев он пашет! У мужиков потенция возвращается только через месяц!

Обед я приготовила, но он из стеснения есть не стал, ушел.

Вечером в девять часов Райсберг снова пришел и, как обычно, под мухой. Сказал, что ушел из дома, попросился на ночлег.

– Я постараюсь вас не беспокоить. Просто брось подушку на диван.

Утром перед уходом на работу, он присел ко мне на кровать.

– Можно я поживу у вас пару дней? Вещи у меня в машине. Я снял квартиру с мебелью и телефоном. Пока дела утрясу, мне надо где-то переночевать.

– Продукты принеси, – сказала я сердито.

На ужин я купила рыбу. Часа два провозилась, пока все почистила, пожарила. Он, как обычно на ужин не спешил. В девять часов пришел с пакетом: водка, сок, яйца.

– Жмот, ты Райсберг! – сказала я. – Яйцами будешь питаться? Я тебе обычно мясо готовлю. А ты мне что приносишь?