Текст книги "Кентавр (СИ)"
Автор книги: Альфия Камалова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
– Смотри, как устал. Я ж ему отдохнуть даю, а ты ругаешься, – ласково говорит Петр жене.
Мотор вновь затарахтел, катер дернулся вперед, взметнув веером воду. Оранжевый трос натянулся, водный лыжник легко и пружинисто вскочил на ноги и летуче заскользил по волнам. Но Петр никак не унимался, его так и подмывало на подвохи. Испытания для бедного Артема не закончились. Скосив глаза на сына, Петр сделал неожиданный крутой вираж… Лыжник легко и красиво полетел по кругу. Катер, ревя зверем, продолжал выписывать кольца, а вокруг него по внешней окружности с десятиметровым радиусом, равным длине оранжевого троса, реял Тема. Один круг, второй, третий… И вдруг юноша как будто споткнулся… Он кубарем покатился по волнам, успев трижды эффектно перевернуться на лету. Таня в ужасе охнула, и чуть не плача закричала на мужа.
– Ну что ты делаешь, изверг?!
Остальные восторженно следили за Темой. Это было похоже на каскадерский трюк и выглядело, как высший пилотаж!
– Тема! Ты как? Что случилось? – пытала его мама Таня, когда обессиленного парня втащили на борт катера.
– Все нормально. Ногу ушиб об воду. Черт! Оказывается, это ужасно больно врезаться в волну! О-о-ох! – с большим облегчением он провел рукой по лицу и тихо засмеялся. – Живо-ой… Я думал, я умер. Когда я летел с перекатами, думал: все, это конец, прощайся с жизнью…
Всех пассажиров катера, кроме тех, кто хочет покататься на лыжах, Петр высадил на песчаный бережок – загорать. Это была довольно широкая песчаная коса, усыпанная ракушками и створками моллюсков. Песок на берегу был мелкий и ровный, а недосягаемая для течения часть прибрежья застыла барханами, на вид твердокаменными, но под тяжестью наших тел они легко рассыпались, к всеобщему удовольствию. Оля с Лешей плескались в воде, зарывали друг друга в песок и строили какие-то укрепления, напоминающие средневековые замки со сторожевыми башнями и крепостными стенами.
Со своего пляжа Полина с Татьяной могли наблюдать за водными лыжниками.
Впервые вставший на водные лыжи четырнадцатилетний Алешка освоился быстро. Вначале он шел неуверенно, с опаской. Его поза – согнутые колени и сгорбленная спина – на первых порах выдавала страх, но потом, обретя уверенность, он гордо выпрямился и ни разу не пожаловался, когда отец, не пожалев его, новичка, продолжал испытывать сыновей на мужскую выносливость. А каково ему досталось, можно было только догадываться. Когда катер остановился у берега, Леха не въехал лихо лыжами в песок, как это делал его старший брат, Артем, а просто не встал с воды. Он лежал неподвижно на мелководье почти у самого бережка, все лежал и лежал… Женщины, не дождавшись, когда же, наконец, он встанет на ноги, в страхе бросились к нему: что случилось?
– Ничего. Все в порядке. Отдыхаю, – слабо улыбнулся обессиленный Алешка.
Молодой бизнесмен двадцатипятилетний Богдан тоже был новичком в этом виде спорта. Но Петр и компаньона своего не пощадил. Богдан успешно прошел тест на мужественность. В ходе этого самого тестирования он ударился лицом о воду. «Боль была страшная, – рассказывал потом Богдан на берегу. – Удар по лицу был до того сильный, что мне показалось, что вышибло глаза. Сначала вспышка была яркая, как молнией полоснуло! А потом темнота… Ослеп я, ребята! – Богдан, изображая свои переживания, схватился за голову, прикрыв ладонью глаза, другой рукой он потянулся вперед, как бы ощупывая воду перед собой. – Ничего не вижу, а в голове – мысль: глаза! Ведь унесет их течением, надо поймать их! А потом боль прошла, и зрение вернулось!».
Когда Тема поменялся с отцом и сел за штурвал катера, на лыжи встал Петр и спокойно прошел свою водную трассу. За ним также ровненько откатал Дэн.
– Вот какие мы противные! – засмеялась Татьяна. – Смотреть-то на них неинтересно, никто не падает, вверх тормашкой не летит… Петька-то – режиссер, никого не пожалел, он нас с тобой развлекал. Целое шоу устроил, и нервы всем пощекотал!
– Артему тоже надо было папочку пару раз окунуть! Пусть бы и Петька в воде покувыркался и всякие сальто-мортале на потеху публике выделывал, – съязвила Полина.
– Ну что ты! – возразила ее невестка. – На такие фишки Артем не способен! Он с детства очень чуткий и жалостливый. Петька всегда о нем беспокоится. – Нежный, – говорит, – как девочка, как из него мужика воспитать? Вот и воспитывает! Только природу ведь не переделаешь. Зимой кто-то повадился в нашем саду плодовые деревья подгрызать. Петя с Темой выследили зверька. Петька погнал и кричит сыну: «Это крыса! Бей ее! Бей лопатой!». Тема и ударил. Только это была не крыса, это ондатра была соседская (сосед их зачем-то в клетках разводил). Сел Тема на корточки перед ней и заплакал. И несколько дней потом успокоиться не мог. Зайдешь к нему в комнату, сидит весь опухший от слез, простить себе не мог, что у живого существа жизнь отнял. «Он, – говорит, – жив был еще, когда я к нему наклонился. Как он посмотрел на меня! Глазки черные, как бусинки. И шерстка гладкая, блестящая. Такой красивый! А я убил его ни за что!».
ГЛАВА 5
В понедельник Петр повез сестру и племянницу в город. Полина никогда не просила его об этом, он сам вменил себе в обязанность – каждое лето одевать их, и это дело стало уже многолетней семейной традицией.
Полина вспомнила, что сегодня в Юшалах – День города, Петя обычно всегда был среди почетных гостей. Его предприятие было зарегистрировано в Юшалах, Петр сам так захотел из патриотических побуждений, чтобы налоги поступали в бюджет его родного города.
– Да, я знаю. Звонил Никитин, директор металлургического комбината, приглашал. Спрашиваю: «А кто будет?» – «Все свои: администрация комбината, мэрия» – «Асманов?! Нет! С таким я не хочу общаться и руки не подам!» – жестко говорит Петр и в голосе его звучит презрение.
– Петь, ну ты же всегда с мэрией дружил, – с удивлением смотрит на него Полина. – Я помню, как бывшие городские главы стремились к общению с тобой и старались сохранять с тобой хорошие отношения. Им это выгодно, ты платишь огромные налоги в бюджет города.
– Да, другие умели это ценить. Помнишь, в девяносто пятом город замерзал, не было мазута и оплачивать было нечем. Мне тогдашний глава города Кубарев позвонил, и я без промедления сразу же решил этот вопрос, сказал, что сегодня же загружаю вагоны – будет в городе топливо. Я тогда, не колеблясь, отправил в Юшалы составы с горючим, ведь это же мой родной город, там живут мои родители, моя родня. Я даже не спросил, сумеет ли он мне оплатить, ведь если бы в бюджете были деньги, то такой проблемы не возникло бы, верно? Потом они три года не могли со мной рассчитаться, и что самое обидное, они насчитывали огромные пени и штрафы за задержку налогов и ни за что не хотели списывать свой долг в счет моих налогов. А то, что инфляция в девяносто восьмом, деньги обесценились – до этого им дела нет!
– Ничего себе! – возмутилась Полина. – С тебя, значит, дерут пени за задержку, а им, значит, задерживать можно неограниченно, а инфляция при выплате долга как будто даже на руку!
– Они – власть…
– А Асманова, поговаривали у нас, в Екатеринбург забирают…
– Было такое… Но его покровитель вошел в немилость в центре, а вместе с ним и Асманов тогда с поста слетел… Вот тогда-то, помнишь, он вовсю готовился к переезду и продавал свой недостроенный коттедж. Он просил восемь тысяч долларов, а когда ему доложили, что Арефьев интересуется строением, он цену мгновенно взвинтил до двадцати двух тысяч баксов. Я отказался купить, так Асманов зло на меня затаил. А коттедж этот до сих пор стоит, хотя он несколько раз уже цену сбрасывал. Нет пока в Юшалах таких, чтоб даже пять тысяч зеленых за него выложить. Мудак! Хан на троне! Замашки все азиатские, плебейские! Этот царек маленького районного городишки присылает мне в столицу губернии свои указы и постановления! «Постановляю выделить на проведение Дня города Юшалы такую-то сумму…»; «Постановляю: в совхоз Озерный выделить на приобретение породистых жеребцов такую-то сумму…». Ну, кто он мне? Начальник? Да мне даже президент Российской Федерации таких дурацких указов присылать не вправе! Я налоги плачу и никому ничего не должен. Попросил бы по-человечески оказать благотворительность, разве отказал бы…
Когда я дал городу топливо, в губернаторстве такой шум поднялся! Столько раз к губернатору обращались из Юшалов, ответ был один: в бюджете нет средств. А тут какой-то предприниматель взял и спас город. Представляешь, такая злоба, такая муть поднялась со дна! Да кто он такой? Да как он посмел? Разобраться, выяснить, почему он так твердо стоит на ногах. Надо его свалить, сломить, чтобы не смел высовываться! Не дать зеленый свет, задушить энтузиазм, размах предпринимательства – вот такая у них политика! Несколько лет тому назад я задумал построить завод по изготовлению Шампанского. Ездил к венграм, ознакомился с производством, закупил у них лицензии, составил договоры о покупке оборудования. Ну кому было бы плохо, если бы у нас продавалось собственное южно-уральское Шампанское? Кому это выгодно – переплачивать за дорогостоящее импортное? Не дали ходу. Перекрыли кислород. Поставили меня в такие кабальные условия, запеленали такой сетью всяких запретов и обложений, что любые шаги в этом направлении лишались смысла.
А мы с Даней вторую заправку построили перед въездом в Юшалы. Кто-то доложил в Екатеринбург, что один частник захватил очень выгодное для торговли бензином месторасположение. Шум поднялся: как допустили, кто прохлопал? На самом деле они проморгали место, что и говорить… Заправку они у нас отобрали, за строительство, правда, заплатили. Но факт, развернуться нам не дают. А никому не дают! Столько наших талантливых изобретателей уплывают за границу! У нас зарегистрировать патент на изобретение невозможно: столько начальников различных ведомств налипают в соавторы, что себе уже ничего не остается. А японцы у нас покупают изобретения, у себя регистрируют, а потом мы уже у них покупаем лицензию на собственное изобретение. А кто там сидит на верху? Кто нами правит? Однажды меня вызвали в Министерство внешней торговли. Волновался, молодой был, боялся чего-либо не знать. И что ты думаешь? В ходе беседы в меня стало закрадываться подозрение, что профан-то не я, а мой собеседник. Я стал осторожно прощупывать почву, я стал задавать министру вопросы. Он резко прекратил прием: я загнал его в тупик, во многих вопросах внешней торговли он не разбирался. Ну, все, мы приехали. Вот торговый центр. Черт, машину припарковать некуда, все забито.
Прямо в машине Петр отсчитал деньги, сунул их смущенной Полине, которая очень стеснялась брать (наверно, это была их фамильная черта – от отца это у них, ведь и Петька всю жизнь такой: вечно он кому-то помогает, опекает, субсидирует, и вовсе не потому, что у него есть возможности, а у других этого нет, просто натура такая).
– Таня тебе мобильник свой дала? Научилась пользоваться? Скоро везде будет сотовая связь. В Юшалах пока сети нету, но и там будет со временем. Когда будете брать что-нибудь, на цену не смотри, главное, чтобы вещь нравилась. Этажей тут четыре, пока все обойдете, часа три-четыре пройдет. Когда закончите шопинг, позвонишь мне, я заберу вас или пришлю кого-нибудь.
Пока лазили по секциям, примеряли ветровки, туфли, юбочки, Полина вспоминала вечерний разговор со снохой на кухне. Таня рассказывала, что Петька недавно уволил с работы друга детства, Сашку Смирнова. Тот в его фирме исполнительным директором числился. Вначале он из кожи лез, угодить старался, и Петька был им доволен, машину-иномарку ему подарил, денег дал в долг на покупку квартиры. Петька очень был рад, что наконец-то нашел человека, на которого можно было положиться. Прежний-то продал его, всю секретную информацию конкурентам сливал.
– Оказывается, зависть – это очень страшная черта. Сашка втайне завидовал ему, не прощал Петьке его успешность, другом прикидывался, а сам всячески мешал, тормозил работу, срывал поставки, нарушал договоры. Это все поняли, когда Смирнов заболел и ушел на больничный. Петька тогда сам стал вникать в этот сектор производства, за который Сашка Смирнов отвечал, и дела двинулись. Потом и сотрудники фирмы стали ему говорить, что Сашка вообще не работал, он втихаря создал свое ЧП, там и пропадал все рабочее время. Вот так, еще одно разочарование, и многолетней дружбе –конец.
– А деньги за квартиру, которые Петя ему одалживал, Сашка вернул? – поинтересовалась Полина.
– Нет. А знаешь, у всех кто с Петром не рассчитался, дела идут хреново. Помнишь Диму Рахманова? Он дважды пытался собственное дело открыть, и оба раза деньгами ему Петька помогал, только не всем это дано – делами ворочать, да так, чтобы еще и прибыль валила. Погорел он, а потом еще и спился. О Петьке вспоминал только затем, чтобы еще бобла поклянчить. А сестра его, Ирина, в министерстве каком-то работала на очень высокой должности. И она одно время к нашей семье теплыми чувствами прикипать начала, и меня, и детей начала подарками одаривать, а сама к Петру: «Выручай, дружище, деньжат не хватает на строительство загородного дома». За простачков нас держала. Сама она очень непростая, с таким шармом, холеная породистая дама. Я как-то сразу почувствовала, что дружба ее небескорыстна, и Петьке говорила, только у мужиков по части интуиции всегда слабовато. Как-то Ирина уж очень откровенно попыталась меня под себя прогнуть, и тогда я Петьке сказала: «Она нам не госпожа. Я больше принимать ее не буду. Она только за нашим столом так величественно восседает, а к себе за накрытые столы нас не пригласит – не в ее это духе для кого-то выкладываться, ей больше нравится брать, чем отдавать». А потом ее посадили за какие-то финансовые махинации. Петя ее вытащил. Сейчас она челночит. Про нас забыла и про долг забыла. Вот такой он, Петька, – с горькой иронией говорила о нем жена. – Снаружи смотришь: жесткий человек, а душа у него мягкая. Он всегда там, где кому-то плохо. Всех лезет спасать, всех жалеет, и все этим пользуются. И всегда предают его. Только он уроков не извлекает.
ГЛАВА 6
В загородном доме завелась мышь. В хозтоварах Таня долго выбирала мышеловку.
– Вот эта самая лучшая! – заверила продавщица. – Смотрите, она, как клетка. Как только мышь окажется внутри, она сразу же захлопывается!
Всякие другие мышеловки, жестко ломающие мышиный хребет, Таня с Полиной, как гуманные и чувствительные натуры, отклонили, они выбрали вариант «клетка– ловушка», в которой мышь остается невредимой. Только вот, что потом делать с этой живой вредительницей, никто не подумал.
Утром на кухне внутри мышеловки, действительно, сидела эта мелкая пакостница – живая. Петр вынес ее во двор и вытряхнул прямо перед мордой Зевса, думая, что собака ее сожрет. Мышь взвилась дугой в прыжке и… растаяла в воздухе. Пес нюхал пустую землю… Да, собака – не кошка, которая в юркости и стремительности соперничает с маленькой серой грызуньей. Пока Зевс принюхивался, оценивал обстановку, ее и след простыл.
Зевс – из породы немецких овчарок, поэтому он такой крупный по размерам, хотя по возрасту он еще милый, добродушный щенок– подросток. Когда во двор случайно забрела соседская кошка, он, дружелюбно помахивая хвостом, подбежал к ней знакомиться. Но едва Зевс приблизил к ней свой любопытный нос, та с визгом подпрыгнула, и, распустив когти на всех четырех лапах, впилась в собачью морду. У Петра, умиленно наблюдавшего эту картину, аж сердце, ухнув, провалилось куда-то в желудок. Испугавшись, что эта тварь выцарапает псу глаза, он стал кричать: «Зевс! Ко мне! Ко мне, Зевс!». Разъяренный щенок, обиженно повизгивая и взнуздывая себя, нехотя затрусил к хозяину. В следующий раз, когда во дворе снова появилась эта кошка, Зевс с лаем гонял ее по двору, она спряталась под крыльцом, и пес полдня ее караулил, не давая ей выйти.
Погода была пасмурная, но это не остановило Петра и ребят, они уехали на рыбалку, а женщины остались дома. Полина хотела приобщиться к культурной жизни большого города, дочь поводить по выставочным залам, а Таня намеревалась сводить их в театр, но нудный моросящий дождик отменил все планы. Чтобы время не ушло впустую, Татьяна отправилась поработать в теплицу – там сырость не помеха. Полина с дочерью увязались за нею: рыхлить, полоть, привязывать к опорам гнущиеся от плодов стебли помидоров. Но внезапно вокруг стало угрожающе темно. Гигантская туча, как сплошной темно-синий блин, растянулась по всему небу. Вертикально пронзая горизонт, то здесь, то там беззвучно вспыхивали неветвящиеся красные молнии, оставляя за собой слабое фиолетовое свечение. Громовых раскатов никто не слышал, но первый резкий удар по прозрачной пластмассовой крыше теплицы, словно камнем кто-то швырнул, напугал всех: вскрикнула Оля, вздрогнули Полина и Татьяна. А потом увесистые ледяные комья, размером с перепелиное яйцо, с такой яростью замолотили, забарабанили по кровле, что, пробив пластик, на асфальтовую дорожку упала сначала одна круглая ледяшка, потом две других свалились в помидорные кусты, а из отверстий на крыше, как из крана, шумно шебурша, полилась дождевая вода. Некоторое время все сидели в напряжении, от страха, что град сейчас со звоном расколотит все стеклянные стены в теплице. Татьяна приоткрыла дверцу и, высунув руку, подняла с земли только что упавшую градину.
– Рыхлый! Не расколотит! – облегченно улыбнулась она. – Тепло же. Если б прохладно было, то и ледышки были бы тверже, и тогда точно – и стекло б разбомбило, и крышу всю изрешетило…
Мощный ливневый шквал воды белой завесой рухнул с неба, и кроме этой сплошной белесой мглы, уже ничего не было видно…
Сидя на крашеной деревянной скамейке в окружении леек, тяпок, рыхлилок, Татьяна в первую очередь посчитала своим долгом успокоить ребенка, хотя Оля явно в этом не нуждалась.
– Видишь, града уже нет. И ливень всегда быстро проходит. Это только мелкий дождь, как зарядит – так нескончаемо… Как только стихнет, мы сразу в дом побежим.
Несмотря на страх, Оля с восторгом взирала на явление бушующей стихии и с сожалением поглядывала на тающие и быстро уменьшающиеся в размерах три ледяные градины в своей ладошке.
– А такой град везде-везде был, по всей нашей стране, или только в нашем огороде? А там, где дядя Петя, Артем и Алешка, он тоже был?
– Да, нет, совсем не обязательно, – улыбнулась тетя Таня. – Ты слышала, даже в телевизоре сказали: местами прольются ливневые дожди.
– Жаль, что я не смогу им показать, какой гигантский был град. Надо было побежать сразу же, как только он упал, и положить его в морозилку, тогда бы он не растаял.
– А ты, – обратилась Татьяна к золовке, – не бойся за них, Петька же экстримал, и мальчишки привыкли. Раньше я его не понимала, ругала, что приключений себе на задницу ищет: летом в грозу куда-то рвется, зимой – в метель… Со временем поняла, так он отдыхает – в борьбе – стрессы снимает, нервную систему закаляет, ну чтоб непробиваемым быть, на все хладнокровно реагировать. Сейчас я и сама такая же. И друзей к экстриму приучили. Знаешь, когда бытовуха до такой степени заест – бесконечная готовка, стирка, уборка – что куда угодно, к черту на кулички, невзирая на погоду, свалить готова. Однажды в такую же погоду в пятницу вечером мы с компанией друзей отправились на рыбалку. Дорогу развезло. Мы-то с Петькой в лучших условиях, у нас внедорожник. А у друзей обычные машины, отечественные «вазы». То один забуксует, то другой. А потом дорога круто вверх пошла. А дождь все хлещет, грязь киселем, и Пашина машина с лысыми шинами со скользкой горочки обратным ходом скатывается вниз. Так вот, Петька прицеп с моторной лодкой от Ландкрузера отцепил, чтоб друзей на буксире в гору тащить. Я вылезла из машины, минут десять, думаю, постою, пока Петя Пашин «Жигуль» за горку перекинет. А Петька пропал, как сквозь землю провалился. Холодно и сыро, залезла я в лодку, накрылась целлофаном и сижу: темень кругом, дождь бесконечный… Ой, как страшно мне было! А снизу мне не видно, что гора та двугорбая была, как верблюд. Кстати, она так и называлась Верблюжья гора. Так вот, я внизу, под горбами. За первым горбом, оказывается, Паша с Любашей сидели в полной неопределенности, такие же, как я, кинутые. Машина Басовых, как выяснилось потом, собственным ходом на второй горб поднялась. А когда Петька «жигуленка» до середины второго горба доволок, трос лопнул – и Пашкин «ваз»– по жидкой грязи опять с горочки вниз и съехал… Петька остановился, посмотрел на оборванный трос, плюнул с досады им вслед, и ни слова не говоря, заскочил в машину и уехал. – Таня смеется. – Ну, их на фиг! Еще возиться с ними! Кинул их, короче. – Это они так подумали. А Петька дальше вверх по горе попер, трос у Басовых взял, и потом уже обратно за Пашей и Любашей спустился, слава богу, басовский трос их не подвел. Потом мужики нас на свою постоянную полянку привезли, палатки раскинули, а у Басовых плохо натянули, и она у них ночью протекла. Петька, как увидел, так широко развел руками и укоризненно сказал: «А мы по этому делу в шесть утра спецом до кустиков прогулялись: мальчики – налево, девочки – направо. Чего ж вы так, а, как маленькие дети?».
Ты думаешь, я пожалела, что поехала? Всю дорогу ржали, вспоминая свои приключения, и всю мою хандру, как рукой сняло. Так что мне теперь, никакая непогода не страшна, лишь бы муж был рядом. Да и Петька мне говорит: «Мне самому ничего не надо. Я для вас стараюсь. Мальчишки наши вырастут, семьями обзаведутся, у них своя жизнь пойдет. А по мне… лишь бы ты была рядом!».
Уже позже, поохав и смирившись с тем, что яблоки все побиты, вишня – вся на земле, а капустные листья все истерзанны и порваны, женщины уютно расположились в креслах, и Татьяна стала рассказывать.
«Знаешь, все мои соседи и даже родственники считают, что замуж я по расчету вышла. Мы ж с ним в разных городах жили, не дружили, не встречались. Я всего-то три раза его видела, и сразу замуж пошла. Поэтому даже подруги думают, что это брак по расчету. Один мой знакомый так и сказал: «В этой карточной игре под названием «жизнь» ты правильно все рассчитала: ты вытянула главный козырь: будучи замужем ты сама ни одного рубля не заработала, но в то же время ты имеешь все, что пожелаешь: меха, брюлики, тачки премиум-класса, курорты заморские – ну что еще вам бабам надо!». Ой! Смешно мне все это слушать! Ты, помнишь, как я замуж выходила? За студента! И начинали мы с нуля… Первое, что я купила в свой первый семейный угол – это алюминиевые ложки… Помнишь, как мы познакомились?»
ГЛАВА 7
Это была романтическая история и развивалась она на глазах Полины. Их студенческие годы пришлись на середину семидесятых – начало восьмидесятых. В то время в их маленьком городке еще не было никаких высших учебных заведений, и они с братом учились в разных городах. Петька был лидером по жизни, и в институте он успешно учился, получал повышенную стипендию и был на каких-то руководящих студенческих постах: комсорг курса, комсорг института. После учебы сразу три кафедры предложили ему место будущей работы и тему будущей диссертации, но он выбрал производство на Крайнем Севере.
У девушек Петька всегда пользовался успехом, но он мечтал о Единственной. Студентом он рассказал сестре один эпизод из своей жизни. Однажды они с ребятами пошли в пивбар, и там молодой Петя заметил девушку. Она была в атласном желтом комбинезоне, который словно струился по ее стройному телу, с переливами обтекая все ее выпуклые места, причем под ним ничего не было, никаких признаков нижнего белья, никаких резинок от трусов… И небольшие припухлости ее груди так волнующе колыхались в ритм ее шагов... Все это цепляло, как-то сразу кидало в жар… На нее смотрели многие, но она почему-то подошла к Петру и попросила прикурить сигарету. Девушка сказала, что подруги ее уже ушли, а она боится так поздно ходить одна. Парень проводил ее до подъезда. Они стояли друг против друга, Петя смотрел в ее черные, расширенные от темноты зрачки, и робел, не смея прикоснуться к ней, ему казалось, это обидит ее. Поблескивая глазами, она смотрела на него с вызовом и насмешкой.
– А я не здесь живу… – лукаво сказала она.
– А зачем же мы пришли сюда?
– А здесь люк на чердак всегда открыт. Пойдем?
На Петю словно ушат холодной воды вылили, он опустил глаза и молчал.
– Ну что, пойдем? – повторила она.
– Нет, – отчеканил он презрительно.
– Ты хочешь прямо в подъезде?
Он повернулся и пошел. «Постой, ты же обещал проводить меня!» – крикнула она ему вслед, но Петр не обернулся. «Я думал, она – королева, а она… такая дешевка оказалась» – так он объяснил свое поведение Полине.
«В принципе, я не верю ни в какие сказки о любви, – писал ей Петя в письмах, – я не понимаю, когда говорят: я без нее жить не могу! Не будет этой, значит, на ее место всегда найдется другая, девушек-то много – так я думал. Девчонки только так вьются вокруг меня. А я поглядываю на них свысока, хожу гордый и неприступный. Хочется, чтоб нашлась такая, чтоб на колени поставила, чтоб весь мир заслонила собой!».
Заказ был кинут в небеса! Но видимо, всему свое время, еще час не настал до той единственной встречи. Была обычная студенческая подружка, которую приходилось на экзаменах спасать, объяснять сапромат и делать за нее начерталку. А потом одногруппница решила, что она – его девушка, а он – ее парень, а раз так, чего же медлить, надо же когда-то начинать. Так она и сказала ему, когда засидевшись у Пети допоздна (он ей помогал готовиться к пересдаче), она не ушла к себе, в свою общажную комнату, а разделась и легла в его постель. А потом… годами тянулась их история расставаний. Сколько раз он ей говорил, что они разные, и потому не могут быть вместе! Он бы мог не вытаскивать ее из этих сомнительных компаний, где она напивалась так, что ее не держали ноги… Он бы мог не контролировать ее по утрам, чтоб она пару не проспала… Он бы мог вообще забыть о ее существовании... Но ведь сопьется, но ведь могут исключить за пропуски… А разве он за нее не в ответе? Точку в их отношениях его бывшая пассия поставила сама – то ли ревность его хотела вызвать, чтоб понял, наконец, кого теряет, то ли себе пыталась доказать, что на нем одном мир клином не сошелся; по пьянке забеременела и назло ему выскочила замуж. Только ей почему-то казалось, это была не точка, а скорее многоточие, потому что в ее восприятии все это было далеко не по-настоящему, а счастливое продолжение все еще маячит впереди, и потому были слезы, раскаяние, уверения, что если он ее простит, все будет иначе… А Пете новый статус своей бывшей девушки принес облегчение. Он был свободен, и у него началась новая история.
Стоял очень теплый апрельский день. Поля уезжала в Екатеринбург, где она училась в университете. Петька на папиной «Волге» привез ее на вокзал и на перроне провожал ее. У входа в вагон никого не было, только девушка в белом платье – ошеломительно красивая, как показалось Пете. Черные волосы, модно подстриженные, как у Мирей Матье, и васильково-синие глаза. «Порода! Редкая масть», – отметила про себя Полина. А то, что брат на нее сходу запал, это Поля почувствовала сразу. «А Петька-то как выпавлинивается!» – промелькнуло у нее в голове. Нет, он не пытался с ней заговорить, но из кожи лез, стараясь привлечь ее внимание, с сестрой общался очень оживленно, отправляя потоки флюидов, волна за волной, в сторону прекрасной незнакомки. С холодноватым безразличием она медленно поводила в его сторону широко распахнутыми синими глазами на строгом неулыбчивом лице. И двигалась плавно, неторопливо, гордо неся свою неподвижную голову. «Выступает, словно Пава», – вспомнилось Полине, кажется из Пушкина, ну да, из него. А пава – это кто? Павлиниха? Или Лебедь?
Для Петьки это была любовь с первого взгляда. Это была его Королева! А он даже с ней не познакомился... Вагон закачался и дернулся, со стуком провернулись колеса, а Петя все стоял, задрав голову, смотрел на Полину и не уходил. Поезд медленно со скрипом тронулся, а Петька, внезапно очнувшись, схватился за поручень, подтянулся и закинул себя в тамбур. «Узнай ее адрес! Я позвоню!» – быстро сказал он сестре и выпрыгнул обратно на перрон.
Уже через неделю Петя сидел за обшарпанным столом в студенческом общежитии у сестры и ел жареную картошку прямо со сковородки. День выдался удивительно теплый и солнечный. Советская страна праздновала День солидарности рабочих – Первое мая. Со всех репродукторов лилась музыка. Улицы были украшены транспарантами, портретами политических вождей и гроздьями разноцветных шаров. Первым делом по желанию Петра они отправились на рынок и выбрали самый роскошный букет из черно-малиновых роз. На поиски девушки по записанному на бумажке адресу ушло часа три. Много позже, спустя десяток лет, Арефьевы не раз меняли квартиры: сначала расширялись, потом перебрались поближе к центру, и, наконец, соответственно материальному статусу, въехали в элитный дом, и Полине не раз приходилось, возведя глаза кверху, сверять номера на домах в поисках нужного, но ни один из тех адресов так не врезался в ее память, как тот первый адрес ее будущей снохи Татьяны: «Уршакская, 37/6». Долго блуждали в лабиринте мрачных серых высоток на окраине. Улица одна, но сколько же их, этих одинаковых домов под №37?
– Дробь восемь… Странно, ведь только что была «дробь четыре»… Извините, не подскажете, где «дробь шесть»?
Дверь им долго не открывали. Они уже отчаялись стучать, но в глубине послышались шаркающие шаги, и заспанная, встрепанная Королева в дранной на локтях материнской кофте отворила им дверь. Ничего удивительного не было в том, что после первомайской демонстрации Таня… отсыпалась. Екатеринбург – город с миллионным населением, мегаполис, а расстояние от городской окраины до трибун райкома партии – километров эдак… много. Это подъем в шесть утра, многочасовой пеший поход до центра, час ожидания где-то на задворках, и вот, наконец, то важное и ответственное дело, ради которого все это и затевалось – почетное шествие мимо трибун с правящей партийной элитой, чтобы продемонстрировать свою непоколебимую идеологическую убежденность и политическую солидарность со всем мировым пролетариатом.
– Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза! Ура, товарищи!
– Ур-р-а-а! – кричат рабочие, студенты, служащие – некоторые вымученно, с кривой кислой гримасой, но многие – от души, с горячим искренним воодушевлением, и, особенно те из них, которые не забывали, что это всенародный праздник, и изрядно понабрались, скрашивая долгое ожидание своей очереди на парадное шествие.
