Текст книги "Последний выстрел. Встречи в Буране"
Автор книги: Алексей Горбачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Последний выстрел. Встречи в Буране
Две повести объединяет книга – «Последний выстрел» и «Встречи в Буране». События первой из них происходят в дни войны. В центре – столкновение двух персонажей – молодого добровольца, будущего известного художника Дмитрия Гусарова и предателя Кузьмы Бублика. Только после войны настигает предателя заслуженная кара. Вторая повесть – о нашем времени. Врач Михаил Петрович Воронов приезжает в село Буран отдохнуть в семье брата – председателя колхоза, знакомится с жителями села. Но отпуск врача заканчивается неожиданно – ему приходится спасать жизнь любимого человека...
Алексей Михайлович Горбачев живет в г. Оренбурге. Он автор нескольких книг. Особенно полюбилась читателю его повесть «Сельская учительница».
ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ
1
Это случилось погожим сентябрьским утром на небольшой степной станции.
Как и многие пассажиры, Дмитрий Степанович поддался соблазну отведать знаменитых марьяновских арбузов, о которых стали поговаривать в вагоне еще вчера – не проспать бы, мол, Марьяновку, арбузы там знатные, не хуже камышинских или астраханских.
– Дмитрий Степанович, купите арбузик и на мою долю, – попросила соседка по купе – миловидная и очень разговорчивая дама. – Я трусиха, я ужасно боюсь выходить на станциях из вагона, – кокетливо пояснила она и сунула ему в карман пижамы трехрублевку.
На станции, под замшелым дощатым навесом, шла поспешно-бойкая торговля всякой овощью, но пассажиров, разумеется, больше всего интересовали арбузы. На двоих – для себя и миловидной соседки – Дмитрий Степанович облюбовал большой полосатый арбуз Он взял его, поднес к уху, сдавил руками, прислушиваясь к сочному потрескиванию внутри, и чуть было не выронил этакого красавца, потому что неожиданно увидел на привокзальной площади человека. Невысокий, сутуловатый, он шел слегка вихляющей походкой, подергивал правым плечом, как бы стряхивая что-то. В походке, в подергивании было что-то навязчиво знакомое: где-то и когда-то он уже видел этого человека. И вдруг мозг опалила невероятная, фантастически неправдоподобная догадка – это он, Кузьма Бублик, бывший полицай, фашистский прислужник! Заглянуть бы в лицо, встретиться бы взглядом с его глазами... Да, но ведь Кузьма Бублик был тогда убит...
Дмитрий Степанович стоял в раздумье, не зная, что делать. Кто-то изнутри подталкивал его – беги, догони, загляни в лицо, чтобы не терзаться потом. Ведь в следующее двадцатилетие может не представиться такого случая, наверняка не представится. Он положил облюбованный арбуз на прилавок и бросился на привокзальную площадь. Но пока раздумывал, пока бежал, человек успел сесть в кабину грузовика, и грузовик тут же тронулся.
– Стой! Стой! – закричал Дмитрий Степанович. Его, конечно же, не услышали. Грузовик уже мчался по улице, дразняще подмигивая красным огоньком стоп-сигнала. «Уехал», – с отчаянием подумал Дмитрий Степанович, кляня себя за то, что медлил, сразу не кинулся за человеком и упустил...
На привокзальной площади стоял крытый фургон-автолавка. В кабине покуривал пожилой шофер, и Дмитрий Степанович шагнул к нему, из опыта зная, что шоферы – народ разбитной, богато осведомленный.
– Скажите, приятель, – торопливо обратился он к шоферу, – чья машина стояла рядом с вашей?
– Грузовая, что ли?
– Да, да, грузовая.
– Обыкновенная совхозная машина, из «Гвардейца». Совхоз есть такой – «Гвардеец».
– А кто сел в кабину к шоферу? Вы его знаете?
– Совхозный сторож.
– Сторож? – с удивлением переспросил Дмитрий Степанович. Да, кажется, ошибся, это был не Кузьма Бублик. Кузьма Бублик не стал бы работать сторожем, у того были другие замашки... – А как зовут сторожа?
– Пес его знает, – отмахнулся шофер. – Чья машина – точно известно. Мы тут с водителем покурили, покалякали. Сторож, говорит, в буфет побежал, за куревом. Там папиросы ленинградские, большая редкость для нас.
– Каков он из себя? Лицо какое? – допытывался Дмитрий Степанович.
Шофер озадаченно пожимал плечами.
– Лицо?.. Лицо обыкновенное... Борода...
– Он с бородой? – снова удивился Дмитрий Степанович. Неужели все-таки ошибся? Кузьма Бублик был без бороды. Кузьма Бублик ежедневно брился, следил за своей внешностью...«Чудак ты, – в мыслях упрекнул себя Дмитрий Степанович, – бороду может отпустить каждый»...
– Вы, товарищ, с поезда? А поезд-то ваш ушел, – сказал шофер.
Дмитрий Степанович сперва как-то даже не оценил своего бедственного положения, и только нащупав в кармане трехрублевку разговорчивой дамы, вдруг как бы очнулся – отстал ведь от поезда в пижаме, в тапочках на босу ногу... Сейчас в купе, наверное, переполох: куда девался пассажир!
Досадуя и горько посмеиваясь над собой, Дмитрий Степанович отправился к начальнику станции. По роду занятий и по натуре своей он был непоседой – часто ездил в поездах, в пригородных автобусах, летал в самолетах, бороздил моря и реки на пароходах и всегда слыл пассажиром дисциплинированным. И вот на тебе – впервые проворонил свой поезд...
Начальник станции – молодой, смуглый, горбоносый мужчина в форменной тужурке – с кем-то разговаривал по телефону о том, что эти окаянные козы не дают ему житья, что чертова скотина объедает лесозащитные насаждения, что он сегодня же прикажет обходчикам запирать коз в пустые будки – пусть тогда хозяева попляшут! Закончив разговор, начальник станции положил трубку, искоса глянул на посетителя и, должно быть, сразу догадался, что к нему пожаловал отставший от поезда. Он сурово нахмурился, даже потянул породистым носом, принюхиваясь – не пьян ли этот горе-пассажир. К его удивлению, тот был совершенно трезв и видом своим не походил на отъявленных забулдыг, что по пьяной лавочке или отстают или садятся не в свои поезда, теряют чемоданы, забывают проездные билеты, а потом шумно вваливаются в кабинет с претензиями, как будто во всем виноват он, начальник станции... Нынешний же посетитель – полноватый мужчина лет под сорок, с загорелым интеллигентным лицом, с пышной темно-каштановой шевелюрой, чуть-чуть припорошенной сединой на висках, – внушал доверие.
– Что? Отстали? – с официальной строгостью спросил начальник станции.
– Отстал, как видите...
Смущенный тон посетителя вызвал в душе начальника сочувствие, но он тут же подавил в себе неуместный «сентимент» и с прежней строгостью заметил:
– Вы что же, первый раз по железной дороге едете, порядков не знаете?
Тот виновато вздохнул (забулдыга ответил бы скоропалительной тирадой – порядки, мол, знаю, но на вашей станции порядка нету и так далее...).
– Куда следовали?
– В Самарканд.
– Ну вот, ну вот, ваш поезд будет только через сутки... Что прикажете с вами делать? Ладно, вещи ваши снимут на следующей станции. В каком вагоне ехали? Так, записал! Придется вам, гражданин, расположиться в зале ожидания. Комнаты отдыха нет: транзитных пассажиров у нас не бывает.
Дмитрий Степанович опять кивнул головой – понимаю, понимаю, что поделаешь, раз уж стряслось такое... Вся беда в том, что он в пижаме и в тапочках. В таком одеянии шагу не ступишь от станции и придется, наверное, целые сутки изнывать в зале ожидания. Веселенькое занятие! Постой, постой, а почему обязательно сидеть в этом зале? Поезд будет только через сутки, за эти сутки можно побывать в «Гвардейце» и уточнить – Кузьму ли Бублика он увидел, или то был другой человек.
– Товарищ начальник, нельзя ли мои вещи вернуть сюда? – осторожно спросил Дмитрий Степанович.
Начальник оценивающим взором окинул посетителя, удивляясь, что тот не шумит, не требует, а застенчиво просит.
– Хорошо. Сделаю, – согласился он. – Через час двадцать будет обратный поезд. Идите, ожидайте.
– Если можно, разрешите позвонить в райком партии, – попросил Дмитрий Степанович.
Начальник опять вскинул глаза на странного посетителя в пижаме и подумал: «Не начальство ли какое областное или того повыше?»
– Звоните.
Расспросив, как звонить в райком и как зовут первого секретаря, Дмитрий Степанович взялся за телефонную трубку. Конечно, можно было бы позвонить в райком или самому зайти туда после, когда вернутся его вещи, но это будет через час-полтора, секретарь может уехать, а потом не найдешь его... Лучше уж позвонить сейчас, в начале рабочего дня.
Услышав в трубке сочный мужской голос «Петров слушает», Дмитрий Степанович заговорил:
– Здравствуйте, Павел Иванович, извините, вас беспокоит художник Гусаров. Да, да, тот самый... из Москвы. Нахожусь у вас на станции. Нет, нет, Павел Иванович, я здесь гость случайный... По стечению некоторых обстоятельств... Я к вам, простите, с просьбой. Хотелось бы побывать в «Гвардейце». Не окажете ли помощь транспортом? Спасибо, спасибо, Павел Иванович. Сейчас зайти к вам? – Дмитрий Степанович замялся, потрогал рукой ворот пижамы. – Извините, Павел Иванович, сию минуту не смогу... Если разрешите, через час-полтора буду у вас. Да, да, непременно зайду. – Положив трубку, он шагнул к выходу, но начальник станции задержал его.
– Постойте, товарищ Гусаров, куда же вы? Я сейчас же, в вашем присутствии позвоню на Узловую. Начальником там приятель мой, учились вместе... – И он тут же стал звонить соседу. – Ну вот, все улажено! Вы не волнуйтесь, товарищ Гусаров, вещи ваши придут в целости и сохранности. Мой приятель слово дал! – Прежде официально-строгий и нахмуренный хозяин кабинета вел себя теперь по-другому. Он был несказанно доволен тем, что к нему зашел известный художник и, кажется, готов был выполнить любую его просьбу. – Извините за любопытство, товарищ Гусаров, «Полина-партизанка» – это ваша картина?
– Моя.
Начальник еще более оживился:
– Мы когда-то в шестом классе сочинение писали по ней. До сих пор помню – очень хорошая картина!
Дмитрий Степанович грустно улыбнулся. Обычно им овладевала какая-то неловкость, если кто-либо в глаза хвалил его картины, а сейчас он испытывал другое чувство. Казалось, недавно, совсем недавно работал он над своей «Партизанкой», казалось, только вчера его, молодого художника, поздравляли друзья и знакомые с премией... А сколько воды утекло, сколько лет минуло, если шестиклассник, писавший сочинение по его картине, вырос, выучился и стал начальником станции.
– Товарищ Гусаров, можете здесь подождать поезд, – предложил словоохотливый начальник. – Я попрошу буфетчицу, она принесет вам завтрак.
– Спасибо, не стану мешать вам, – вежливо отказался Дмитрий Степанович и от завтрака, и от кабинета.
2
Перед приходом поезда в привокзальном скверике было довольно-таки людно. На садовых скамейках сидели пассажиры и те, кто пришел проводить или встретить. Вокруг цветочной клумбы бегали дети. В другое время и при других обстоятельствах Дмитрий Степанович непременно потянулся бы за альбомом и карандашами. Он, конечно, не пропустил бы случая зарисовать вон ту старую женщину с обветренным, морщинистым лицом, заплаканными, но счастливыми глазами. По всему видать, колхозница впервые провожает куда-то сына – рослого, плечистого парня в новом костюме. Парень, по всей вероятности, уезжает в город учиться, а может быть, отправляется куда-нибудь на стройку искать свое счастье, свое место в жизни... Парень с вежливой необходимостью слушает наставления матери... В другое время Дмитрий Степанович подошел бы к ним, расспросил бы обо всем. Но сейчас у него не было под рукой ни карандашей, ни альбома, да и мысли его заняты совершенно другим. Он думал о Кузьме Бублике, думал о том, что не мог ошибиться, глаз у него натренированно-цепкий, и прошлые встречи с Кузьмой Бубликом ему никогда не забыть, сколько бы ни прошло времени...
...Впервые они встретились в педагогическом институте. Дмитрий Гусаров учился на биологическом факультете, Кузьма Бублик на историческом. Дмитрий тогда еще не думал, что станет художником. Он просто любил рисовать, а в школе увлекался биологией. Биологию у них преподавал Викентий Викентьевич – юркий, узкоплечий старичок со старомодной седой бородкой, в пенсне на зеленом шнурочке. Викентий Викентьевич, бывало, в каждой букашке, в самой простенькой травинке открывал такие чудо-чудеса, что Дмитрий заслушивался, а потом с восхищением смотрел на зеленую листву клена, что рос под окном, и в мыслях повторял вслед за учителем: «Древесный лист – это величайшая лаборатория природы, с которой пока не могут сравниться самые современные и богато оснащенные лаборатории, созданные руками человека».
Одноклассники Дмитрия спорили о задачах по физике, по алгебре, мастерили авиамодели, радиоприемники, а он, уединясь, мог часами рассматривать свой гербарий или безотрывно любоваться радугой, закатом, дивясь игре и богатству красок. И если его друг-приятель Костя Черныш – озорной белобрысый паренек – начинал хвалить самолеты: вот, мол, чудо техники! – Дмитрий усмехался:
– Подумаешь, самолет... Да обыкновенная стрекоза устроена в миллион раз посложнее твоего самолета!
– Ха! Стрекоза! – насмешливо кричал Костя. – А ты попробуй на своей стрекозе перелететь Северный полюс, как Валерий Чкалов!
Дмитрий вынужденно соглашался – да, конечно, стрекоза до полюса не долетит...
Если Викентий Викентьевич выводил весь класс, как он выражался, «на натуру» – в лес или загородные луга, ребята на просторе бедокурили, почти не слушая объяснений учителя. Им интересней было гонять по траве мяч и лазить по деревьям, тем более, что Викентий Викентьевич не очень-то и сердился. Подозвав к себе Дмитрия, он говорил:
– Обрати внимание, Митя, на муравьев. Ты погляди, погляди – вон спешит к муравейнику муравей. Он без ноши. Давай-ка, Митя, проследим, что он станет делать. Так и есть! – радовался Викентий Викентьевич. – Ты погляди, Митя, муравей что-то объясняет собратьям. Он где-то и что-то нашел и теперь зовет на помощь... Вон, вон побежал наш герой, а за ним цепочкой потянулись помощники... Мы с тобой, Митя, были свидетелями чуда, еще не разгаданного человеком. Задумайся, каким образом осуществляется связь между насекомыми? Для нас это пока тайна. В природе. Митя, много, очень много тайн, и тот, кто разгадает хотя бы одну из них, обогатит человечество... Ты это, Митя, крепко запомни.
Часто в такие походы Дмитрий брал с собой альбом и цветные карандаши. Он рисовал цветы, бабочек, освещенные солнцем рощицы. Рассматривая потом работы ученика, Викентий Викентьевич похваливал:
– Молодец, Митя, цепкий у тебя глаз. Главное – наблюдай, всегда наблюдай. В природе все красиво, только не проходи мимо, не будь равнодушным к этой красоте.
Когда после десятилетки встал вопрос: куда пойти учиться, Дмитрий уже знал – он будет учителем биологии, станет похожим на Викентия Викентьевича.
Костя Черныш посмеивался:
– Не героическую ты избрал специальность, будешь лягушек анатомировать.
Дмитрий соглашался – да, специальность не героическая, это не то, что быть летчиком или танкистом... Сам Костя Черныш, например, изменил своим самолетам, избрав специальность еще более заманчивую – он захотел стать геологом и взахлеб доказывал:
– Представляешь, как это интересно – ходить по тайге, по горам, по нехоженым тропам! Поступай со мной на геологический!
– Да я... Я уже документ подал, – отказывался Дмитрий, стесняясь признаться приятелю в том, что тайги боится и пугают его нехоженые тропы.
– Чудак ты! Да что может быть интересней работы геолога?!
Дмитрий опять соглашался, что это и в самом деле интересно, и он верил, что его приятель пойдет куда угодно, хоть к черту на рога... Костя смел, упорен, самолюбив. Однажды, кажется, еще в четвертом классе, кто-то из ребятишек сказал, что ночью в лесу очень страшно... Костя засмеялся – чего страшного? И тут же поспорил, что переночует один в Лукашевском лесу, где, как говорили, водились волки. И отправился туда ночевать. Правда, отец Кости и их сосед-охотник нарушили этот замысел и поздно вечером нашли смельчака на дереве. Отец в сердцах даже высек сына... Но все равно в глазах мальчишек Костя Черныш был героем!
Дмитрий на такое не был способен. Он, кажется, умер бы от страха в ночном лесу и на приятеля посматривал с острой мальчишечьей завистью.
Чуть ли не с первых дней студенчества сразу была замечена склонность Дмитрия Гусарова к рисованию, и вскоре он стал художником институтской стенной газеты «Голос студента». Редактором этой газеты был Кузьма Бублик. К тому времени Кузьма уже успел поработать на какой-то стройке, окончил рабфак. По возрасту он был старше многих студентов, вчерашних десятиклассников.
Газета выходила один раз в неделю, по четвергам. Всю неделю члены редколлегии собирали заметки, а в среду вечером собирались вместе и не расходились до тех пор, пока газета не была готова.
– Кровь из носу, а в четверг должен висеть свежий номер, – говорил Кузьма Бублик. Чуть подергивая правым плечом, он расхаживал по комнате, давал указания, дотошно проверял каждую заметку, прежде чем отдать ее Ларисе Федоренко, умевшей печатать на машинке. Газету он вел на полном серьезе, начальственно покрикивая на подчиненных.
– Тоже мне, стенная газета, – насмешливо сказал однажды Дмитрий. – Вместо «Голоса студента» нашу газету вернее было бы назвать «Голосом подхалима»...
– Это что за разговорчики! – прикрикнул Кузьма Бублик.
– А что? Правду сказал Гусаров, – поддержала Дмитрия Лариса. – Мы всех и всё только хвалим!
– Мы призваны воспитывать массы на положительных примерах, – ораторствовал Кузьма Бублик. Он вообще был мастак на речи, любил выступать на собраниях, и Дмитрий всегда с неприязнью смотрел на него.
«Складно говорит, хорошо у Кузьмы язык подвешен, такой обязательно пролезет в начальство», – не раз подумывал он.
Как-то студенты физмата принесли заметку об одном ассистенте, который частенько приходит на практические занятия под хмельком.
– Вот это материал для карикатуры! – обрадовался Дмитрий.
Кузьма Бублик уколол сердитым взглядом чересчур прыткого художника и уверенно изрек:
– Мы не имеем права критиковать преподавателей. Мы призваны оберегать их авторитет.
– Какой же авторитет, если преподаватель приходит на занятия пьяным? – возразил Дмитрий.
– Не тебе судить, малец, – пренебрежительно отмахнулся Бублик. – Твое дело – малюй, что приказано!
Члены редколлегии зашумели, стали доказывать, что подобная стенная газета никому не нужна, что газета, пусть даже стенная, – это оружие, а «Голос студента» охрип от лести.
– Я не стану больше печатать на машинке, мне противно, – резко заявила Лариса.
– Не будем митинговать, – попробовал унять шум Кузьма Бублик. – Я отвечаю за содержание газеты, и вопрос исчерпан.
– Заставь дурака богу молиться, он весь лоб расшибет, – полушепотом проговорил Дмитрий, выводя заголовок передовицы «Наши достижения».
Бублик расслышал реплику и вспыхнул:
– Ты, Гусаров, сперва думай, а потом произноси свои дурацкие пословицы!
– Надо идти в комитет комсомола и в профком, – предложила Лариса. – Там разберутся!
Редактор понял, что члены его редколлегии, подстрекаемые Гусаровым и этой крикливой Ларисой, могут пойти и в комитет комсомола, и в профком, доберутся до парткома, и придется ему, Бублику, объясняться: что да как, поэтому-то он примирительно сказал:
– Я лично не против критики недостатков. Давайте отведем в газете уголок для сатиры и юмора.
Вот для этого «уголка» Дмитрий и стал рисовать карикатуры на дебоширов, лентяев, любителей шпаргалок. В одном из номеров газеты под рубрикой «Не герои нашего времени» решили продернуть студентку, которая уж очень заискивала перед всяким начальством Дмитрий постарался разрисовать ее! Как бы невзначай он украсил девичью голову кудряшками в виде бубликов, и лицом на рисунке она стала похожа на самого Кузьму Бублика, а если хорошенько присмотреться к карикатуре, обратив внимание на штришки, можно было прочесть фамилию – «Бублик». Проверяя рисунок, редактор не заметил подвоха.
Студенты-читатели хохотали:
– Бублик сам себя высек!
– Самокритичный редактор!
Кузьма Бублик возмутился. Встретив на следующий день Дмитрия, он прошипел:
– Ты, Гусаров, поосторожней шутки шути, иначе я отобью у тебя охоту зубоскалить. Понял, малец?
– Представь себе – не понял. О чем ты, Кузя?
– Не притворяйся! Ты знаешь, о чем я говорю! – взбеленился Кузьма и толкнул его плечом.
– Толкаться – это не солидно с твоей стороны, воспитывать надо на положительных примерах, – проговорил Дмитрий, норовя отвязаться от обозленного редактора, но тот ухватил его за грудки, цедя сквозь зубы:
– Не поднимай хвост, щенок!
Дмитрий резко вырвался, оттолкнул Бублика. Тот поскользнулся на паркете и шмякнулся наземь. Падение оказалось неудачным, и у редактора потекла кровь из носа. Вот так с расквашенным носом он и прибежал к директору жаловаться на дебошира Гусарова, который учинил драку и избил его, ни за что, ни про что.
В тот же день Дмитрия вызвал декан. С удивлением поглядывая на студента и недоуменно разводя руками, декан говорил:
– Не ожидал от вас, Гусаров, не думал, друг милый, что вы способны с кулаками набрасываться.
– Не набрасывался я, – ответил Дмитрий и рассказал все, как было.
– То, что вы умеете рисовать, это мне известно. Однако вы, Гусаров, умеете еще и сказки рассказывать. Этого я за вами, извините, не замечал...
– Не дрался я...
– А разбитый нос, это что – не факт? Это был действительно факт неоспоримый.
Кузьма Бублик постарался раздуть дело. Он обрадовался счастливому случаю и упрямо стал добиваться, чтобы Гусарова, этого отъявленного дебошира и хулигана, исключили из института.
– Кем собирается быть Гусаров? – вопрошал Бублик на заседании профкома. – Учителем! Учитель – это самая благородная в мире профессия, учителем может стать лишь человек с кристально чистой душой и безукоризненным поведением. А у Гусарова нет этих нужных учителю качеств!
Каким-то образом Бублик раздобыл справку судмедэксперта о нанесенных ему телесных повреждениях, добился милицейского протокола и передал дело в суд.
И Дмитрий струхнул, потому что плевый случай начинал принимать серьезный оборот. Даже Лариса Федоренко, та самая Лариса, которая часто поддерживала Дмитрия и терпеть не могла Бублика, возмущенно бросила в лицо:
– Не думала, Гусаров, что ты таким способом будешь доказывать Кузьме свою правоту...
Не шла на ум сессия. Дмитрий понимал: Кузьма Бублик может добиться, что его исключат из института... Что он скажет отцу, матери, как посмотрит в глаза Викентия Викентьевича? И вообще – как жить дальше и как доказать, что ты совершенно не виновен? Почему верят не ему, а Кузьме Бублику?
Но вдруг это неприятное для Дмитрия событие померкло, стало до смешного незначительным, и в одно мгновение о нем забыли все – и в деканате, и в профкоме, и в прокуратуре. Должно быть, забыл о нем и сам Кузьма Бублик...
Началась война.
Прежде в дни сессии в общежитии стояла тишина. Все ходили на цыпочках, разговаривали шепотом, чтобы не мешать друг другу. Теперь же в каждой комнате на всю мощь гремели репродукторы, их вообще не выключали, к ним прислушивались и тут же обсуждали вести с фронтов. А эти вести почему-то сразу стали тревожными. Там, еще очень и очень далеко отсюда, случилось что-то непонятное, в голове просто не укладывалось такое: вот уже вторую неделю идет война, а нет еще сообщения о том, что наши войска остановили врага, перешли в решительное наступление, вышвырнули фашистов за пределы священной границы, которая, как пели о том в песнях, на крепком замке, и стали громить врага на его же территории «малой кровью, могучим ударом». С часу на час Дмитрий ждал именно такого сообщения и верил – оно вот-вот прозвучит по радио, оно не может не прозвучать!
По нескольку раз в день он бегал в общежитие к геологам, к Косте Чернышу. Возможно, он, Дмитрий, что-то пропустил, чего-то не расслышал, возможно, Косте больше известно, ведь Костя – эрудит!
– Ну что? – торопливо спрашивал он у друга.
– Что «что»?
– Как там?
Костя Черныш догадывался, о чем спрашивает приятель, и молчал.
– Понимаешь, Костя, – взволнованно и сбивчиво говорил Дмитрий, – там все может кончиться без нас. Пока мы тут сидим да радио слушаем, наши разобьют Гитлера. А как же мы? – он понизил голос и. доверительно признался: – Я вчера ходил в военкомат, меня там даже слушать не стали. Понадобитесь, говорят, сами вызовем. Вот бюрократы!
Костя Черныш усмехнулся. Он сам еще раньше друга бегал в военкомат, и ему сказали то же самое: понадобитесь – вызовем...
– Черт знает, что происходит, – возмущался Дмитрий. – На финскую не взяли: мы тогда школьниками были, сейчас не берут, потому что мы еще не понадобились...
В те дни почти все студенты – и парни и девушки – обивали пороги военкоматов, и у всех была одна просьба: пошлите на фронт... И вот кому-то из них пришла в голову самая верная мысль: по одиночке или случайными группками ничего не добьешься, осаждать военкомат нужно организованно, всем институтом, тогда никакое военкоматовское начальство не устоит.
Так оно и вышло. В самой большой аудитории педагогического института состоялся митинг. На митинге, конечно же, выступил Кузьма Бублик.
– Добровольцы нашего института, верные патриоты Родины, не посрамят в боях славы и чести родных аудиторий. Наши добровольцы высоко и гордо пронесут сквозь дымы сражений победное знамя, и если надо – наши бойцы-добровольцы не пожалеют своей крови, не пощадят жизни во имя цветения родной земли!
Обычно Дмитрий всегда с завистью слушал выступления Кузьмы Бублика, но на этот раз его громкая речь показалась ему какой-то пустой и трескучей. И все-таки студенты шумно аплодировали оратору, и Дмитрий аплодировал тоже.
Когда стихли аплодисменты, над столом президиума поднялся хмурый капитан, представитель военкомата, и глуховатым, деловито-будничным голосом сказал:
– Приступим к записи добровольцев. Кто первый?
В аудиторию вдруг упала настороженная, тягостная тишина. Шумные, говорливые студенты, казалось, были ошеломлены словами капитана.
Капитан заглянул в свою клеенчатую тетрадь, поискал кого-то глазами:
– Товарищ Бублик, вас первым записать? – спросил он.
Кузьма Бублик замялся, воровато оглянулся по сторонам и промямлил:
– Я бы с удовольствием, но видите ли, товарищ капитан, я получил распоряжение директора сопровождать институтский эшелон в эвакуацию.
– Кузя Бублик будет воевать в Ташкенте!
– Воевать так воевать – пиши в обоз!
Студенты смеялись.
Над столом встал директор и поднял руку.
– Тихо, друзья мои, – попросил он. – Я действительно назначил студента Бублика сопровождать эшелон. Договорился об этом с городскими властями... Однако, выслушав речь Бублика у нас на митинге, я, товарищи, вынужден отменить свое решение. Не смею задерживать человека, добровольно идущего на фронт.
Кузьма Бублик побледнел, сжался в комок, точно хотел увернуться от какого-то удара.
